Глава четвертая
8 декабря 2023 г. в 00:08
В Мьяве не принято было хоронить умерших в земле. Мертвые тела отдавали болотам. Откуда повелось такое, никто уже и не помнил. Может, потому что почва провинции была не подходящий для погребения: ее размывало частыми дождями, затапливало разрастающейся топью, а лучшие участки были отданы под посевы. А может, именно по причине столь огромного количества заболоченной местности каждый мьявиц смирился с мыслью, что однажды они поглотят их всех. Так почему же сразу не отдавать им мертвых?
Чтобы родственникам было к чему обращаться в минуту скорби и тоски по умершему, мьявцы отрезали волосы покойного, которые потом вплетали в похоронную табличку и устанавливали ее во дворе, по левую сторону от входа в дом. Именно там полагалось сооружать подобие усыпальницы для всех упокоенных семьи.
Не имея возможности для долгого прощания, Янзы и оставшиеся в живых двое охотников предали вязким болотам тело Гуи. Юван упрятал в походный мешок срезанные волосы и молча смотрел на то, как чавкающая и пузырящаяся трясина поглощает его друга.
В этом гнетущем состоянии Янзы все не покидало чувство, что кто-то или что-то опалят их спины тяжелым взглядом. Чудилось, будто-то огромное существо – оживший каменный исполин, последовало за ними. Янзы не слыл трусом и всегда трезво мыслил, когда требовалось принимать решения. Но сейчас все его нутро замерло и насторожилось. Он боялся даже поворачивать голову в сторону гниющих поваленных деревьев. Сначала он хотел рассказать остальным, что ему довелось увидеть сквозь туман и стволы деревьях рядом с рекой. Но когда они грузили тело Гуи на сосновые ветки, Янзы заметил на лице Ювана странное выражение. То был не страх, а отвращение и злоба. Даже если бы Янзы поклялся именем своей матери или сердцем своего отца, что его глаза видели тень какого-то жуткого существа, доселе не обитавшего в их лесу, Юван точно бы разгневался и упрекнул его в трусости. Поэтому Янзы предпочел промолчать.
Урман не терпел в своих чертогах трусов. Страх лишал внимательности и приводил душу в смятение. В таком состоянии проще простого стать жертвой хищника или расшалившихся духов. Каждому ребенку Мьявы было известно: чем больше думаешь о злобном существе, тем оно становится сильнее. И охотники не любили лишний раз упоминать всякую жуть. Кто знает, какая мерзость, заслышав их истории о себе, привяжется потом в лесу? Пусть об этом треплются те, кто сидит дома у теплого очага.
Янзы отогнал пугающие мысли и сосредоточился на предстоящем пути. Для того чтобы наведаться к ведьме, придется сделать крюк: пересечь прогалину между глухим лесом,обогнуть раскатившиеся по земле валуны и пройти мимо Бездонного озера. На их счастье, в том районе находился построенный промысловиками домишка, готовый приютить путников ночью.
Ходьба по узким, плохо проходимым тропам, что были ведомы лишь тем, кто год за годом наведывался в лес, приободрила охотников. Шэнси, обладавший легким и веселым нравом, даже начал травить байки, которые поведал ему дед и отец. У каждого поселенца была масса историй, связанных с походами по этим местам. Пожилые мужчины лучше молодых ведали, где и какая рыба клюет. Откуда начинается звериная тропа и куда уводит. Как подстеречь крупную птицу и из какой позы по ней стрелять. Сначала разговор не ладился, но чем настойчивее болтал сам с собой Шэнси, тем сильнее появлялось у Ювана желание поделиться своими размышлениями.
– Охота в ветреную погоду самая лучшая, – твердо заключил Шэнси. – Зверь тебя может даже не заметить. Прям хоть вплотную в рыло к нему выходи.
– Кто тебя такому научил? – Усмехнулся Юван. – В такую погоду как раз опасней всего. Выпрешься прям на медведя или лося, повезет, если только с мокрыми штанами вернешься.
Не найдя поддержки со стороны собеседника, Шэнси лишь задорнее ввязался в разговор.
– Ну, если ты настолько слепой, что кобылу с рогами в лесу от сухостоя не отличишь, то сидел бы лучше на огородах.
– Ты просто щенок еще, раз думаешь, что зверя так просто заметить.
– Янзы! А ты считаешь, кто прав? Мелкий щенок или старый слепой пес? – Шэнси засмеялся, изо всех сил стараясь прогнать свои волнения, тем самым явно перегибая палку с веселым настроем.
Янзы продолжал хранить молчание, то и дело всматриваясь между деревьев или вслушиваясь в каждый шорох. Ему никогда ранее не приходила в голову мысль, насколько человек ничтожен в сравнении с другими существами: ни когтей, ни прочной шкуры, ни зубов.
Он окинул взглядом своих спутников, которые выплеснули через жаркий спор все свои переживания. В их голосах даже почувствовалась прежняя решительность и задор, будто ничего и не случилось этой ночью.
Шэнси сейчас походил на воробья, что после дождя стряхнул с оперения капли и зачирикал, радуясь возможности быть услышанным. Пася свиней, он также помогал старому бездетному мельнику. Таскал тяжелые тюки молотого зерна, отчего за последние годы сильно разросся в плечах. Но на горе всем девкам не вышел ростом. Те потому и прозвали его: пнем от дуба. Руками не обхватить, но не заметишь, пока не опустишь взгляд. Шэнси не обижался. Знал, что девушки падки на слова, и потому трепался, бывало, без умолку.
А вот Юван был человеком молчаливым. Беззлостным и не любящим сотрясать воздух попусту. Пару зим тому назад хворь унесла его жену вместе с нерожденным ребенком. Не спасли ни мольбы богам, ни ведьмины чары. С тех пор он замкнулся в себе, а на собраниях, что проходили пару раз за год, бросал черствые взгляды на старую ведьму. Все казалось ему, что по ее воле топи пожрали жену и ребенка. Никогда он не любил чаровство. Поэтому, когда Янзы предложил пойти к ведьме, Юван посчитал это нелепостью и трусостью:
– Ну, давай еще к бабке сходим, послушаем ее бредни. Для нее может тень оленя и покажется старым богом, но мы то еще с вами в своем уме. Я надеюсь. – Юван тоже видел что-то, там, за деревьями у реки. Только вот это не показалось ему чем-то жутким. Туман всегда искажал пропорции и размеры, а излом на задних ногах животного как раз и подсказывал, что перед ними рослый самец оленя. Что касалось утраченных глаз Гуи, так может и правда вороны выклевали?
– Кто знает, сколько мы на самом деле времени проспали? – Юван упорно старался убедить себя и своих спутников, что они сами надумали страхов. – Может, нам пригрезился крик Гуи? Я как-то точно также спутал сквозь сон вопль оленихи с человеческим голосом. Если бы не эта старая ведьма со своими сказками о позабытом боге, мы бы на смерть Гуи иначе смотрели. Ясно же, что его сердце не выдержало от того, что разум был поглощен глупыми страшилками выжившей из ума женщины. Испугался чего-то, помер, а к утру птицы глаз лишили. Вот и вся история.
Шэнси молчал, не решаясь спорить на эту тему с другом. Он лишь украдкой посмотрел на Янзы. Если сейчас Юван высмеет решение сына старосты, то и дальше с ним считаться не станет.
– Хочешь сказать, что мы ополоумели и должны своим глазам не доверять? – Голос Янзы был слишком спокоен. Он часто прикрывал сомнения и тревоги маской безразличия. Я не говорил, что это старый бог, о котором рассказывала ведьма. Но то, что это сделали не обычная птица или животное, очевидно даже ребенку. Если мы, как ты говоришь, перепугались сказок, потому и видим везде то, чего нет, то ты же во всем находишь вину ведьмы. В таком случае мы все тут ошибаемся.
– Поступай, как знаешь, – отмахнулся Юван. Он, очевидно, понимал, что иногда его ненависть к ведьме и правда переходит все границы. – Навестишь старую каргу, сам все поймешь. У нее совсем уже с головой непорядок.
На небе блеснула первая, еще смутно различимая звезда. День клонился к вечеру, и они обрадовались, когда увидели вдалеке, сквозь дыры между деревьями, толстые бока небольшого домишки.
Охотники преодолели расстояние с небывалой прытью. Их истомившиеся по теплу и отдыху тела предвкушали сытный ужин и крепкий сон. Они ринулись обустраиваться на ночлег, шумно обсуждая удастся ли еще в такое время изловить рыбу и взял ли кто с собой к ней приправу. Руки, занятые делом, отвлекли головы от ненужным мыслей.
Вот уже горит костер, а над ним булькает, закипая, похлебка из вечернего улова. Приятный аромат заставлял животы урчать, а сердца наполнял покоем. Пробирающий до костей ветер утих, оставляя лишь звуки треска поленьев да уханье пучеглазой совы.
Они знали, что это ненадолго. Осенью часто затишье сменялось сильными порывами, гнущими макушки деревьев. Поэтому были благодарны урману, что тот дал им поесть и отдохнуть у костра без надобности кутаться по самые глаза и бороться с летящими в миски листьями.
Набив животы горячей едой, охотники собрали и вымыли всю посуду, затушили костер и ушли в натопленный дом.
Как только голова Янзы коснулась свернутой в рулон куртки, заменившей подушку, тело отяжелело и приятно заныло. Проделанный путь отдавался пульсацией в ногах. Сонливость еще какое-то время сражалась с желанием разобраться в том, что он видел. Отец бы непременно над ним сейчас посмеялся, узнав, что его сын никак не успокоится. Скорее всего, его старик согласился бы с Юваном. Да, во Мьяве обитают разные существа и происходят странные для иноземцев вещи, но жители провинции их всех знают. Эта как разница между деревенским и городским человеком. Последнему и тявкающая лиса может показаться оборотнем, столкнись он с ней в безлунную ночь. Янзы знал все силуэты, тени, звуки, шаги всего, что скрывалось в урмане. Но то, что он видел у реки не походило не на одно их них. Не потому ли, что он действительно струсил в тот миг? Это точно повеселило бы его отца.
Ветер вернулся. Зашевелились деревья, гибкие стволы сосен касались друг друга, разнося по лесу протяжный скрип. В крохотной печи, в самом углу домишки, убаюкивающе потрескивали поленья. Зашелестела вокруг дома пожухлая трава, запел вереск. И в его песне Янзы почудилось, что не холодные порывы тревожат опавшую листву и согнувшиеся стебли, а тяжелый шаг приминает ее к земле.
Он приподнялся на локтях, вслушиваясь в эти звуки. Снова захрустели покрытые ночным инеем травинки, а следом тишина. Такая, которую никогда не услышишь в лесу.
Сон как рукой сняло. Глаза распахнулись и уставились в полумрак.
Может, пригрезилось? Может, дикий зверь ищет легкой добычи? Может, филин в траве мышей ловит?
Янзы долго всматривался в еле различимые силуэты своих друзей. Те уже давно отдались во власть сна, и страхи не нарушали их мерного дыхания.
«Наверное, Юван был прав».
Янзы прилег и закрыл глаза, и тогда снова раздался глухой и тяжелый шаг, а за ним еще один. Теперь не оставалось сомнений в том, что кто-то ходит кругами вокруг домишки, будто ищет чей-то след. Не скрывается и не таится, словно хочет, чтобы знали, что он рядом.
Янзы медленно потянулся к лежащему на столе ножу, как раз в тот миг, когда заскрежетала одна из стен. Бревна застонали, словно кто-то оперся о них, медленно наваливаясь всей тяжестью тела, но не дрогнули. А когда вес с них пал, то домишка вздохнул до этого сжатыми легкими, осыпав охотников пылью.
«Медведь, – подумалось Янзы. – Домушник пришел за легкой наживой».
Животное прошло по кругу и вновь вернулась тишина, зазвенело в ушах.
Юван заворочался в постели, открыл глаза и, увидев силуэт настороженного Янзы, усмехнулся:
– Чего не спишь, сын старосты? Ведьмины кошмары донимают?
Янзы хотел было шикнуть на него, чтобы тот не мешал вслушиваться, но замолкнуть Ювана заставило другое. Совсем близко с дверью раздался тихий утробный рокот. И прежде, чем Янзы успел схватить рукоятку ножа или что-либо вымолвить, странная сила прижала его к постели. Чьи-то ладони ударили по грудной клетке, вдавив ребра в доски. Воздух вырвался из легких, и оглушающая тяжесть резко сменилась невероятной легкостью. Вместе с сорвавшимся выдохом изо рта выскользнула птаха, что комом бьющегося страха тут же забилась в дальний угол домишки. И как только Янзы смог осознать, что смотрит на мир круглыми крохотными глазками пичуги, как стальные лезвия длинных когтей пронзили с грохотом дверь. Закрученные и пожелтевшие, они разрезали древесину, словно тонкий шелк. Трещание расходившихся досок оглушило сильнее собственного пульса.
Юван и Шанси вскочили с постелей, хватаясь за ножи и амулеты. Дверь слетела с петель, и ворвалась темнота, заслонив собой проход. Огромная лапа, покрытая мокрой черной шерстью, словно облитая дегтем, просунулась внутрь домишки. Она ухватила замершего от ужаса Шанси. Хрупкая человеческая фигурка изогнулась в смертельных объятиях и мгновенно исчезла в дверях, унося за собой отчаянный вопль.
Крик стих только когда послышался хруст костей.
Юван застыл, обезумевший от ужаса. Но когда земля вздрогнула под тяжелыми шагами хищника, он очнулся. Бросил взгляд на Янзы и, приняв того за умершего, кинулся к окну, закрытому на ночь ставнями. Пальцы не слушались, и щеколда не поддавалась. Лишь мгновение спустя замок щелкнул, наполнив мимолетной радостью сердце Ювана. Створки распахнулись, и ночная прохлада обожгла его лицо, когда с грохотом проломился угол домишки. Разбитые, как игрушечные, бревна разлетелись на щепки и поленья, сбивая Ювана с ног. Он упал на пол и вжался в кровать Янзы, видя, как пожелтевшие когти насаживают его тело, как прежде он нанизывал рыбу на ветки. Чудовищная мощь смяла охотника вместе с покореженной древесиной и выдернула того наружу.
Зияющая дыра в стене дома окатила ледяным холодом дрожащую на верхней полки пичугу. Казалось, ее сердце сейчас разорвет крохотное тельце. Черные глазки, не моргая смотрели в образовавшуюся пустоту, где некогда, дрожа от ужаса, прятался Юван. Послышался шумный вздох, и клубы плотного пара просочились сквозь образовавшуюся в домишке брешь. Это было дыхание зверя, что решил вернуться.
Очертания его морды смешивалось с темнотой ночи, не позволяя разглядеть существо в полной мере. Запахло багульником и кровью. Оно жадно принюхивалось, выдыхая обжигающий пар. Желая убедиться, что никто не уцелел, существо опустило свою огромную голову и заглянуло в покореженную хижину. Глаза, наполненные еще не истлевшей злостью и жаждой мягкой людской плоти, уставились на безвольно лежавшее тело Янзы.
Черный раздвоенный зрачок, окантованный желтым кругом, отражал еле заметные всполохи огня в печи. Существо вглядывалось в каждый угол, но ничего не нашло. Лишь тогда оно отпрянуло от жилища и растворилось, подобно утреннему туману.
Янзы ощутил, как нежные руки обхватили его крошечное пернатое тельце и вернули туда, где ему полагалось быть – в тело сына старосты. Все остальные чувства, казалось, покинули его. Утративший способность здраво мыслить, он еще какое-то время лежал на постели, после чего бездумно и не помня себя поднялся. Его ноги потащили тело в сторону избы ведьмы. Он не мог сейчас найти другой мысли или иного пути.