Грех: желание

Мобильный телефон Сильвии Хейли надрывается в сумочке уже пятую минуту подряд. Драйвовая ритмичная мелодия раз за разом повторяется — кажется, будто еще немного, и эту песню выучат наизусть даже соседи. Но когда Сильвия выходит из ванной, лениво промакивая пушистым полотенцем длинные волосы, к телефону она не торопится. Уже глубокая ночь, а значит, у нее есть полное право игнорировать любые звонки — даже с работы. Она довольно улыбается себе под нос. Только кто бы ни добивался ее внимания, сдаваться он не собирается. Проходит еще несколько минут, и по дому вновь разносится приглушенный звонок. Да сколько можно? Закатывая глаза, Сильвия босиком шагает по просторной гостиной, хватает сумочку с дивана и копается в ней добрых секунд тридцать, прежде чем достать с самого дна телефон. И надпись, что светится на дисплее, заставляет ее удивленно вскинуть брови. Они с матерью не общались лет пять, если не дольше, и Сильвия с удовольствием бы осталась верна традициям. В последний раз они с мамой беседовали по поводу отцовского завещания, в котором ее не просто не упомянули — случись с отцом что, ни Сильвия, ни упомянутый в завещании Джерард Блейк — его деловой партнер — не имеют права перевести Лауре Хейли ни цента. А когда-то мама говорила, будто они с папой разошлись миром. Ага, как же. Сильвия не верила в эти сказки даже будучи тринадцатилетней дурочкой, а уж теперь, когда возраст неуклонно клонился к тридцати, не поверила бы и подавно. В те годы мать просто устала от отца и решила сбежать к родителям, зажечь с молодым любовником, а заодно выменять у отца виллу под Палермо на возможность жить с дочерью. Черт побери, да она же никогда не хотела ею заниматься. Лаура Хейли получила сразу все, о чем мечтала — просторный светлый дом на берегу моря, под боком у своих престарелых родителей, и свободу. Она бы повесилась, дойди дело до суда — присяжные единогласно бы проголосовали за необходимость оставить ребенка с матерью, а не с отцом. Ее жизнь превратилась бы в ад. Сильвия кривит губы, прежде чем наконец взять трубку. — Какими судьбами, мам? — спрашивает она, крепко прижимая телефон к уху плечом. Проходит на кухню и включает кофемашину — если не взбодрится, то дело обязательно дойдет до чего-нибудь покрепче. Впрочем, с матери станется ляпнуть что-нибудь такое, что без крепких напитков беседовать с ней попросту не выйдет. — Я тоже рада тебя слышать, Сильвия, — с возрастом голос у Лауры Хейли изменился и теперь звучит ниже, будто бы поскрипывает, как половицы в их летнем доме. Она стареет, но разговаривает все так же уверенно, будто не с дочерью беседует, а с кем-то из прислуги. — Как поживаешь? Настроения вести светскую беседу у Сильвии нет. Она облокачивается на кухонный островок и со звоном передвигает бокалы по столешнице — ищет свою любимую кофейную чашку. Так хочется взять одну из них и запустить в стену, а еще лучше — матери в лицо, жаль, что из Нью-Йорка до Палермо ни одна из них не долетит. Только если ты хорошо попросишь, детка. — Ну хоть ты-то заткнись, — произносит Сильвия вслух и прикрывает глаза, понимая, что оплошала. За последние несколько месяцев у нее вошло в привычку отвечать на едкие комментарии Мера вслух. В дурацкую, дурную привычку. Он все равно никогда не умолкает. И не говори, что тебе не нравится. Утром ты думала иначе. Утром. Перед глазами мгновенно всплывает приглушенный свет в спальне, короткое прикосновение острых зубов к шее, слишком горячий и длинный язык — и где тот только ни побывал этим утром. К лицу мгновенно приливает кровь. Слишком много времени они проводят вместе. — Что, прости? — спрашивает мать холодно. Тон ее неуловимо меняется — исчезает надменная вежливость, уступая место легкому недовольству. Как Сильвии хватило наглости оскорбить ее? Знала бы мама, о чем думала в этот момент ее взрослая дочь. — Это не тебе, мам. Что ты хотела? По кухне распространяется приятный аромат кофе, мерно рокочет кофемашина, и больше всего Сильвии хочется выпить латте с карамельным сиропом и вернуться в гостиную. Забраться с ногами на диван и посидеть в тишине час-другой, в надежде, что Меру не придет в голову материализоваться посреди квартиры. Надавить на ее неправильные желания. Вместо этого Сильвия постукивает пальцами по столу, глядя, как стекает в любимую чашку кофе вперемешку с молоком. Латте получится так себе. — Я знаю, что просто так ты бы не позвонила. Прости уж, но никогда не поверю, будто тебе вдруг захотелось со мной поговорить. Напомнить, как закончился наш разговор в прошлый раз? И если ты опять об этом, то еще раз повторяю: я не собираюсь выгораживать тебя перед отцом, и уж тем более как-то тебе помогать. Настроение неумолимо портится. Как бы Сильвия ни старалась отвлечься, воспоминания сами лезут в голову: вот мама не обращает на нее внимания в детстве, вот они разговаривают о красоте, — о единственном, на что может рассчитывать Сильвия в своей жизни, — а вот прощаются перед отъездом матери в Италию. В тот день Сильвия попыталась плюнуть ей под ноги, но миссис Говард вовремя ее остановила. А отец и вовсе отказался приехать в аэропорт, сослался на дела на работе. Теперь и Сильвия могла так сделать. Пока мать прожигала жизнь под палящим итальянским солнцем, Сильвия точно так же прожигала жизнь в душном офисе под искусственным светом ламп. Работы у нее и так было по горло, а уж после повышения до начальника отдела — и подавно. В голове до сих пор не укладывается, что на место пропавшего Дерека поставили не кого-нибудь, а ее — бывшую секретаршу, какую многие считали способной разве что кофе приносить. Сильвия криво ухмыляется, вспоминая перекошенное лицо Джейн. Красота — не единственное ее оружие. И правда, детка, на одной красоте далеко не уедешь, смеется Мер, и она готова поспорить, что выглядит тот до невозможного довольным. Но даже с пробравшимся прямиком в голову демоном беседовать приятнее, чем с родной матерью. — Я смотрю, за годы ты ни капли не изменилась. — А мама наверняка поджимает губы и вздергивает подбородок. На том конце провода слышна приглушенная музыка и отдаленный стук. Сильвия представляет мать сидящей на террасе дома бабушки и дедушки, смотрящей вдаль, на морскую гладь и красочный, скорее всего, кроваво-красный закат, и потягивающей любимое вино из бокала. Шато Латур. Хоть в чем-то они сошлись в этой жизни. — Надеюсь, хотя бы на работе ты как следует устроилась. Можешь сколько угодно думать, будто меня не интересует твоя жизнь, но я слышала, что недавно ты получила повышение. Поздравляю, Сильвия. Честно говоря, я не питала на этот счет больших надежд, ты всегда была девочкой посредственной, и я боялась, что должности выше секретарши молодого и перспективного красавчика тебе, дорогая, не светит. Кто бы сомневался, что причиной звонка окажется либо срочное дело, какое матери нужно решить здесь и сейчас, и не важно, что ради этого придется позвонить дочери на другой конец земного шара; либо желание поглумиться. Кто, интересно, ей рассказал? Вряд ли ей позвонил папа. Может быть, он говорил с дедушкой Роберто, а тот все передал маме. С дедушкой-то они до сих пор общаются, он даже приезжал в прошлом году на Рождество — удивительно, как такой сварливый, но добросердечный мужчина умудрился воспитать такую дочь, как Лаура Хейли. — Очень мило с твоей стороны. Завидуешь? У самой-то так никуда устроиться и не получилось. Да и бизнес твой цветочный, насколько я помню, заглох еще в первые три года. Какая жалость, — вздыхает Сильвия. В эту игру можно играть вдвоем. Интересно, как много папа разболтал дедушке? Со своими новыми обязанностями Сильвия справляется едва ли, и первый же рабочий день стал для нее настоящим адом. Никогда она не думала, что желание занять должность повыше исполнится так. Разве Мер не должен был вложить в ее голову соответствующие знания? Помочь освоиться? Сильвия ничего не смыслит в финансовой аналитике и понятия не имеет, как вести себя на собраниях совета директоров, куда раз в месяц приглашают всех руководителей отделов, но у нее ведь еще остались желания. Мер исполнил как минимум десять самых разных, и с ее душой до сих пор все в порядке. Быть может, он может исполнить еще столько же и даже больше. На мгновение Сильвия забывается и блекло улыбается, стискивая в руках чашку с горячим кофе. Ей нужны знания Дерека, его умения, хорошо бы еще разобраться с Джейн, которая под нее копает… Весь мир может упасть к ее ногам по щелчку пальцев. Длинных когтистых пальцев. А я-то думал, что ненасытной ты бываешь только в постели, Сильвия. Если бы Мер стоял рядом, она отвесила бы ему пощечину. Или как следует саданула бы в грудь. Чертов демон, почему ему вечно нужно все испортить? Особенно сейчас, когда мать и без него отлично справляется. — Брось, Сильвия, — смеется мама, и смех у нее все такой же легкий, невесомый, как перезвон колокольчиков в бескрайних цветочных полях. Сильвия так и не научилась смеяться так же изящно. Список ее желаний становится все длиннее и длиннее. — Я никогда к этому и не стремилась. Если ты не заметила, я добилась всего, чего хотела. — А позвонила тогда зачем? Говори, иначе я повешу трубку. Не хочу тратить вечер на пустую болтовню, у меня еще много дел. Ни единого, если не считать разговора с Мером. Может, хотя бы сегодня тот изволит ответить на ее вопросы. Рассказать, на каких условиях они сотрудничают и что он может для нее сделать. Они ведь стали намного ближе за последний месяц, разве не пора уже?.. Изнутри поднимается волна неприязни к самой себе. Да, он до неприличия похож на Дерека и умеет, в этом Сильвия уверена, гораздо больше, но он все-таки не человек. Самое настоящее чудовище, выбравшееся наружу из самых глубин Ада, а она позволяет себе с ним спать. И не только. Отвратительно. Это одно из твоих желаний, Сильви. Сокровенных. — Мне нужно будет приехать в Нью-Йорк ненадолго, — голос матери звучит вслед за бархатистым, хрипловатым голосом Мера, и до Сильвии не сразу доходит, что мама сказала. В голове все еще эхом отдаются насмешливые, ядовитые комментарии. — И я рассчитываю остановиться у тебя. Сейчас у меня нет возможности снять номер ни в одном из моих любимых отелей, а ночевать где попало я не намерена. Не может же она говорить серьезно, правда? Кухня медленно расплывается перед глазами: мутнеет и идет рябью чашка кофе на столешнице, темнеет и будто бы исчезает из виду кофемашина, пошатывается кухонный островок. Даже холодильник и окно, сквозь которое видны десятки ярких неоновых вывесок, отдаляются и превращаются в мелкие точки. Кажется, еще пара секунд, и Сильвия потеряет сознание. Но наваждение отступает так же быстро, как и накатило. Разве не знает она Лауру Хейли? Если Сильвия считает, что весь мир может пасть к ее ногам благодаря контракту с демоном, то ее мать уверена, что мир должен лежать у ее ног по праву рождения. Потому что она красива, хитра и умеет правильно себя подать. Вот только с дочерью такой фокус не пройдет. Сильвия хмурится и поджимает губы — так же, как любит делать это мама. — Мне все равно, где ты будешь ночевать, мам. Подай себя как следует, может, тебе уступят люкс в «Плазе» или «Темпо», — усмехается она, не удержавшись от шпильки. — Или не получится? — Как у тебя наглости хватает так говорить с матерью? Ты обязана мне жизнью, дорогая. Как и много лет назад, внутри поднимается ураган — бушует, сметая все на своем пути, распаляя давно забытые, оставленные в прошлом чувства. Злость. Обиду. Неприязнь. Она обязана ей жизнью? Черта с два. Сильвия никогда не просила женщину по имени Лаура Хейли рожать ее. Не просила спать с папой, а потом сматываться в Италию, потому что она устала от семейной жизни. Роскошной жизни, где даже о дочери за нее заботилась горничная. Чужая женщина, которой, быть может, Сильвия и впрямь обязана многим. Марта Говард — в десять раз лучшая мать, чем Лаура Хейли, хотя помимо нее отец оплачивал еще несколько гувернанток. Но выросла-то Сильвия именно с миссис Говард. И ее она с удовольствием бы приютила у себя даже сейчас, будь у нее возможность. — Мне уже давно не тринадцать, мам, даже не двадцать. Не дави на жалость. — Чего бы ты добилась без моей помощи, Сильвия? Без моих советов? Думаешь, из тебя выросло бы что-то путное, если бы тогда я не спустила тебя с небес на землю? До сих пор помню, какими глазами ты смотрела на меня, когда я объясняла тебе, какой бывает жизнь на самом деле. Да, толчок мог быть жестоким, но именно такими и должны быть уроки жизни. Пятнадцать лет прошло, а Сильвия до сих пор помнит тот день. Она была всего лишь тринадцатилетней девчонкой, и единственное, чего ей по-настоящему хотелось — стать ближе к матери, быть на нее похожей. А что она получила взамен? Оплеуху, которую запомнила на всю жизнь. Мать — ее пример для подражания, ее неизменный кумир на протяжении долгих лет — оказалась жестокой женщиной, неспособной на любовь. Готовой бросить ребенка, потому что ей надоела жизнь в Нью-Йорке. Готовая унизить дочь, потому что ей показалось, будто это окажется для нее отличным жизненным уроком. Да Сильвии потребовалось пять лет, чтобы начать спокойно смотреться в зеркало. Два года она ходила к психологу, пыталась восстановить самооценку и принять свою внешность, начать воспринимать себя красивой — мальчишки таскались за ней в старшей школе, а она не верила ни одному из них. Считала, будто все они врали, ведь она-то видела, насколько уродлива на самом деле. Смотрела в зеркало и замечала там все ту же тринадцатилетнюю девочку, прыщавую и сгорбленную, в убогом красном пиджаке и шерстяной юбке. Уродливую и глупую, какой никогда и ничего в жизни не добиться. Ураган внутри превращается в настоящий торнадо. Если мать чего-то и заслуживает, так это оказаться на улице, когда заявится в Нью-Йорк, — и это будет ей отличным жизненным уроком. Может, ей повезет, и она наткнется на какого-нибудь сердобольного престарелого мужика, который пригласит ее куда-нибудь и оплатит вечер-другой в ресторане. — Пошла ты, — со злостью выпаливает Сильвия, прежде чем скинуть вызов и бросить телефон на столешницу из искусственного камня. Может, матери лучше и вовсе никогда не возвращаться в Нью-Йорк. — Как пожелаешь, — шепчет Мер у нее над ухом. Но когда Сильвия в страхе оборачивается, демона уже и след простыл. В ярко освещенной кухне пахнет серой, а в груди Сильвии оглушительно бьется сердце, грозится подняться до самого горла и выскочить наружу. Он же не станет, правда? Этого не может быть. Ее желание — такое же глупое и мимолетное, как желание вылить на него кофе, когда он слишком много болтает, да Мер никогда и не исполняет подобные желания. Они не сокровенные. Правда? — Мер? Мер! Вернись, сейчас же! Я не загадывала никаких желаний, Мер! В ответ — лишь звенящая тишина и едва слышный рокот холодильника. Кофе в чашке давно остыл, а по экрану мобильного телефона расползается некрасивая, тонкая трещина, напоминающая паутину. Сильвия отказывается верить, будто с матерью что-то случится. Даже если Меру вздумалось потратить одно из ее желаний на такую глупость, как задержка рейса из Италии в США или мелкую болезнь, какую он способен наслать на маму, чтобы та осталась дома, ничего страшного в этом нет. Своенравный, самодовольный, он только и делает, что развлекается, как вздумается. Да и матери это будет уроком. Пусть знает, как лезть в жизнь дочери, от которой сама когда-то отказалась. Пусть почувствует, насколько обидно было Сильвии пятнадцать лет назад. Она успокаивает себя до глубокой ночи и проваливается в беспокойный сон, то и дело ворочаясь в кровати и тяжело дыша. Сильвия Хейли еще не знает, что на следующий день полиция явится в офис компании «Хейлис» в поисках пропавшего Дерека Уилсона.