Грех: желание

Перед глазами Сильвии плывут мутные пятна, во рту отвратительный привкус кислого молока, а руки до сих пор подрагивают. Прошло уже несколько часов с тех пор, как она поговорила с Мером — нет, с Мертаэлем — об исчезновении Дерека, Джейн и матери, а не отпустило ее до сих пор. Эти несколько часов она провела в забвении, не осознавая, что и зачем делает. Отчего она так легко приняла новость о смерти близких? Почему только сейчас на душе скребут кошки, а на глаза наворачиваются слезы? В горле стоит ком, Сильвия мнет в руках уже сотый бумажный платок и бросает его под небольшой кофейный столик в гостиной. Прижимаясь лицом к диванной подушке, обнимая ее, словно единственное спасение, она вновь и вновь давится слезами. Неужели настолько она плоха? Неужели и правда желала матери смерти? Воспоминания вспыхивают в голове яркими образами, заслоняют собой серую, едва ли не почерневшую сегодня реальность: мама столько раз отворачивалась от нее, так часто не замечала и вспоминала лишь тогда, когда ей самой нужно было воспользоваться дочерью. Надавить на отца, похвастаться перед подругами, поиграть с ней, как с симпатичной дорогой куклой. Ох, Сильвия, тебя нужно сводить к стилисту. Давай сходим на маникюр, Сильвия, ты разве не видишь, как отвратительно выглядят твои руки? Не дергайся, Сильвия, испортишь платье, кто-нибудь обязательно решит, что ты невоспитанная неряха. Не открывай рот, Сильвия, маленькие девочки не должны вмешиваться в разговоры взрослых. Твоя работа, Сильвия, стоять рядом и мило улыбаться, большего от тебя никто не ждет, ты же девочка. Сильвия воет, закусывая уголок подушки. Иногда мама была просто ужасной женщиной, может быть, она никогда не любила дочь и не хотела видеть ее в своей жизни. Может быть, ей и рожать-то не хотелось, только это вовсе не значит, что когда-то Сильвия желала ответить ей тем же. Пятнадцать лет прошло, а желание стать любимой девочкой матери, добиться ее любви, никуда не делось. Сильвия нарастила броню, научилась отвечать на колкости и прекратила идти на поводу у мамы, но… но… Она кашляет, задыхаясь в слезах, и не может произнести ни слова. Хочется кричать, звать Мертаэля обратно и требовать, чтобы он повернул время вспять. Какой же он, черт побери, жестокий урод! Сильвия вскакивает на ноги и со злостью бросает подушку в сторону, с силой пинает диван ногой и сгибается пополам от боли. Оседает на пол, прижимая ладони к лицу, и вновь дает волю слезам. Нужно выпустить наружу все, что накопилось внутри. Избавиться от боли, от гнева, от ненависти. Почему? Вопрос крутится в голове, только ответа на него нет. Почему она ничего ему не сказала? Почему, стоило ему появиться рядом, Сильвия будто отключилась и с готовностью упала в его объятия? Почему, когда он касается ее, все внутри дрожит и переворачивается? Точно как сейчас, только вовсе не от боли. Что сотворило с ней это чудовище? Демон, способный щелкнуть пальцами и уничтожить человека, если ему того захочется. Внутри просыпается желание позвать его обратно, чтобы успокоиться и вновь забыться в горячих, как адское пламя, объятиях. Или чтобы разорвать его на части. Вонзить нож в его черное сердце, если оно у него есть, попортить идеальное лицо. Плеснуть серной кислоты, раз уж святая вода не работает. Но Сильвия не делает ровным счетом ничего. Сидит на холодном полу, обнимает себя за плечи и всхлипывает. Разве не должна она ненавидеть его? Ни одно желание Мертаэль не исполнил как подобает, только издевался над ней. Может, у них в Аду принято развлекаться, заставляя людей страдать. Может, он питается этими страданиями точно как вожделением. До последнего-то Сильвия додумалась. Но ненавидеть Мертаэля не получается. Она заглядывает внутрь себя, стараясь взрастить там злость или ярость, но откликаются лишь болезненная привязанность и желание оказаться нужной хотя бы ему. Джейн никогда не считала Сильвию подругой. Господи, да она же потребовала от нее покончить с собой, лишь бы побыстрее заполучить демона! Сильвия распахивает глаза и на мгновение умолкает. Стихает скулеж, подсыхают слезы на лице. А Дерек? Тому вообще не было до нее никакого дела. Он спал с доброй половиной финансового отдела, небось и до других отделов дотянулся — мало ли в «Хейлис» работает девушек, готовых растаять от его улыбки. Про мать и думать не хочется. Мертаэль уничтожил недостойных. Отец ведь в порядке, ему Сильвия никогда не желала зла. И чтобы заставить его назначить дочь руководителем отдела, Мертаэль не стал причинять ему боль. Правда же? Сильвия, покачиваясь, поднимается на ноги и толкает в сторону кофейный столик. Бумажные платки разлетаются по гостиной, как стая встревоженных птиц. Неважно. Телефон, ей нужен телефон. Номер она набирает по памяти, не заглядывая в список контактов. На часах половина третьего ночи, но отец не закатит скандал. Оскар Хейли — на удивление спокойный человек, и пусть общаются они раз в несколько месяцев, если повезет, он все равно любит Сильвию. Так ей хочется думать. Должен же хоть кто-то любить ее по-настоящему. В памяти вновь всплывает довольная ухмылка Мертаэля, его острые зубы и сережки из блестящего черного металла. Черт бы тебя побрал, проклятый демон. Почему ты не мог прикончить меня, когда исполнил пару желаний? Разве не этого ты добиваешься? Зачем эти игры? Для чего ты вселил в меня надежду на нечто, о чем я и думать-то не должна была? Но Мертаэль не отвечает Сильвии. — Что-то случилось? — спрашивает отец вместо приветствия. На том конце провода слышится скрип, следом за ним — шорох одеяла и характерный щелчок настольной лампы, что стоит у кровати. Сильвия ее помнит. Значит, папа, как и раньше, не желает отказываться от старого — от мебели, от привычек, от отношений. Ему уже за пятьдесят, а он так и не нашел себе новую жену или хотя бы подружку за эти годы. Или просто не захотел делиться этим с дочерью, ты не думала? — Сейчас половина третьего, Сильвия. — Прости, пап, — шепчет она, покрепче прижимая телефон к уху. Заикается. — Я… Знаешь, мне просто захотелось с тобой поговорить. Прости, если разбудила. Ты давно общался с мамой? Теперь не выйдет, пап. Но вслух Сильвия этого не произносит. Ни к чему отцу знать, что творится на самом деле. Пусть думает, будто мама просто пропала, когда все всплывет на поверхность. Только им ведь могут ничего и не сказать. Мать давно живет в Италии, и если ее и будут искать, то в Палермо. Если с кем-то и будут говорить, то с дедушкой Роберто или подругами матери. Сильвия тяжело вздыхает. — Ты уверена, что все в порядке? — Отец стоит на своем, и в его голосе слышится вежливое беспокойство. Таким тоном он мог бы разговаривать с кем-нибудь из деловых партнеров в ресторане, подписывая очередной выгодный контракт. — Мы с Лаурой созванивались на прошлой неделе, она снова хотела заставить меня пересмотреть решение по наследству. Вроде как собиралась вернуться в Нью-Йорк на время, но сомневаюсь, что она решится на этот шаг. Ты же знаешь, ей больше нравится действовать аккуратно, на расстоянии. Да и состояние ее давно уже не позволяет останавливаться в лучших отелях города, а Лаура терпеть не может плохой сервис. — Да, помню, как однажды она устроила выволочку швейцару за то, что он не донес ее чемодан до двери. А там всего пары дюймов не хватило, — смеется Сильвия сквозь слезы. — Глупо было бы ждать, что она приедет. — Только не говори, что ты до сих пор переживаешь из-за ваших с ней отношений. Сколько у тебя было сессий с доктором Филипс? Ты уверяла, будто вы все вопросы проработали. Да и жизнь только налаживаться начала. — Он вдруг замолкает, голос его меняется и звучит холодно, натянуто: — Поздравляю с повышением. Ты его заслужила. Какая наглая ложь. Сильвия прикусывает нижнюю губу от злости и отчаяния. Неужели все это он делает по прихоти Мертаэля? Тот прямо сейчас дергает за ниточки, словно самодовольный кукловод, и посмеивается над их с отцом слабостью. Нет. Сильвия отчаянно мотает головой. Не думает он так, она точно знает. Мертаэль ведь назвал ей настоящее имя, он пришел к ней, когда она позвала его, откликнулся. Не прикончил ее при первой возможности. Сильвия, должно быть, по-своему ему дорога. Неправильно, совсем не так, как она привыкла, но все-таки дорога. Мысль об этом — единственное, что еще позволяет ей держать себя в руках. — Почему ты решил отдать должность начальника отдела мне, пап? Разве Джейн не лучше меня справлялась? — произносит Сильвия шепотом. Ей страшно услышать ответ на этот вопрос. На этот и еще на десяток подобных. Но кем она будет, если промолчит? Нужно понять, не больно ли отцу. Не находится ли он под влиянием таким же страшным, как и мама. Не угрожает ли ему опасность. — Уверен, ты отлично справишься, Сильвия. У тебя все впереди. — Ты ведь сам когда-то сказал мне, что лучшее, на что я могу рассчитывать, — должность секретарши кого-нибудь в совете директоров, — горько усмехается она. — И то, только если кому-нибудь из них приглянусь. — У тебя все получится, Сильвия, — и голос отца все такой же пустой, холодный, лишенный эмоций. Он разговаривает как автомат. — Ты старательная девочка. Старательная девочка, как же. Сильвия старалась в первые несколько лет после отъезда матери в Италию, а потом, стоило ей прийти в себя, до нее наконец дошло — мама ведь была права. Ничем особенным в колледже Сильвия не выделялась, с программой справлялась постольку-поскольку, и если бы не деньги семьи Хейли, работать ей во «Фрайдис» или еще каком-нибудь кафе, а то и в магазине на заправке, а может, в супермаркете. С чем у нее никогда не было проблем, так это с внешностью, но на одном красивом личике и точеной фигурке далеко не уедешь. На них, как и на деньги, не купишь ни любовь, ни карьеру. И сколько бы Сильвия ни прилагала усилий, родители никогда не воспринимали ее всерьез. Да что там родители, ее не воспринимали всерьез даже мужчины. Сильвия Хейли — всего лишь симпатичное дополнение к их образу, куколка, которую можно попросить помолчать, когда нужно, и трахнуть, когда захочется. Черт бы их всех побрал. Но Мертаэль не такой, правда? Ему начхать, как ты выглядишь и что умеешь. Ему нужно от тебя что-то другое, Сильвия. Твоя душа, как ты всегда и мечтала. — Ты знал, что Дерек пропал? — Сильвия наконец успокаивается, в ее голосе больше не слышно слез. Заикание сошло на нет. — Надеюсь, с ним все будет в порядке. — Отца будто запрограммировали отвечать односложно. Если с полицией он общался в том же тоне, то детектив Блумфилд точно что-то заподозрил. — А Джейн, пап? — Замечательная девушка. Да чтоб тебя, Мертаэль! Сильвия сбрасывает вызов и откидывает телефон в сторону, по счастливой случайности тот падает на диван. Как мог он превратить ее отца в тупого болванчика? Нет, Сильвия, успокойся и подумай. Все было хорошо, пока ты не упомянула повышение. Приходится глубоко вдохнуть и шумно выдохнуть, чтобы прийти в себя. Все хорошо. Все правильно. Отец не может адекватно реагировать на такие вопросы, потому что он никогда не хотел назначать Сильвию руководителем финансового отдела. Как бы ей ни хотелось занять высокую должность, она может привести «Хейлис» только к краху, и сама это понимает. Стон разносится по квартире, напоминает скулеж раненой собаки. Почему нельзя повернуть время вспять? Остановиться и подумать, что конкретно она загадывает — вслух или в собственной голове. Не расстраивайся, Сильвия, разве светить прелестным личиком — не главная твоя задача? Если улыбнешься кому надо в отделе, они нарисуют за тебя отчеты. А если зайдешь чуть дальше, то и не только отчеты. Разве ты еще не поняла, как устроен этот мир? Кажется, будто в голове звучит голос матери, но Сильвия понимает — это не он. За надменным, высоким и густым, как патока, голосом Лауры Хейли скрывается знакомый демонический бас. Да чтоб ты подавился своими издевками! Интересно, это сработает? Сильвия нервно усмехается. Никогда Мертаэль не обернет ни одно ее желание против себя. Да и не искреннее оно. Не сокровенное. Осталось ли в жизни хоть что-то, что Сильвия не разрушила собственными руками? Осталось ли хоть что-то от самой Сильвии? Оглядывая царящий в гостиной бардак: разлетевшиеся по комнате мятые бумажные платочки, несколько пустых бутылок из-под воды, разбросанные по полу подушки и пролившийся на паркет кофе; она с грустью вздыхает. Нет, и внутри нее царит бардак не меньший. В попытках склеить собственные мысли и осколки, на которые разлетелось сегодня вечером сердце, Сильвия поджимает губы и идет в кладовую за пылесосом. Нужно убраться хотя бы в квартире. Обо всем остальном она подумает потом, когда хоть немного придет в себя. Прикоснется к разбитому, кое-как склеенному сердцу, и честно спросит себя: действительно ли она готова смириться со смертью матери? Правда ли ей хочется, чтобы сумасшедший, эгоистичный демон задержался в ее жизни? Серьезно ли думает, что тот может испытывать к ней какие-то извращенные, демонические чувства? А она сама? Она может? Конечно, можешь, Сильвия. И ты уже простила меня. Ты ведь понимаешь, что в твоей жизни не появится никто лучше меня. Никто не полюбит тебя. Знаешь почему? Потому что ты создала свой идеал и отказаться от него не сможешь. Со стороны кладовой доносится громкий, отчаянный вопль и грохот бьющегося стекла. Обхватив голову руками, Сильвия оседает на пол вместе с пылесосом и, заливаясь слезами, не замечает осколков под ногами. Те впиваются в кожу, самые мелкие входят глубоко. Ей больно, но вовсе не из-за множества мелких ран. Ей больно, потому что Мертаэль прав.