Грех: желание

Сегодня в практически неприступной квартире Сильвии Хейли не горит свет. Темно в спальне и гостиной, лишь на кухне включено внутреннее освещение — тусклые лампочки сверкают холодным светом над столешницами и барной стойкой, выхватывая из темноты осколки стекла и вдребезги разбитую кофемашину. Одинокая, та валяется на кафельном полу и поблескивает приборной панелью, словно треснувшими глазами. Мобильный телефон Сильвии лежит неподалеку — трещина на дисплее напоминает тонкую паутину, на ярко сияющем экране несколько пропущенных от отца, пара — из службы психологической помощи, куда Сильвия хотела было обратиться. Ничего у нее не получилось. Она набирала номер и тут же сбрасывала вызов, не понимая, что собирается сказать. Что больше не может так жить? Устала терпеть выходки сумасшедшего из преисподней, которые перешли всякие границы? Что сама не понимает, чего хочет сильнее: избавиться от него раз и навсегда или стиснуть в объятиях таких крепких, что он уже не сумеет раствориться в воздухе, как делает обычно? Никогда не смотреть ему в глаза, чтобы он не попытался ее загипнотизировать? Или смотреть в них вечно, потому что ей нравится находиться с ним рядом? Не только из-за того, что Мертаэль — единственный, кто продержался рядом с Сильвией дольше пары недель. И не только из-за того, что он так похож на ее бывших. Нет, вовсе не поэтому. Глубоко в душе Сильвии уже который месяц зреет тяжелое, странное чувство, с каким она не сталкивалась никогда. Благоговейный трепет, желание быть рядом и неизвестное ей до этого ощущение духовного родства. Мертаэль — отвратительный демон, не способный на человеческие чувства, но Сильвии до жути хочется, чтобы он оставался рядом. Только поэтому он до сих пор здесь, правда? Потому что это и есть ее сокровенное желание. Скользкое, жуткое, отвратительное. Она не представляет, сколько в его жизни было смертных, с которыми он заключал контракт; понятия не имеет, сколько ему на самом деле лет; не знает, могут ли демоны привязываться к кому-либо и не хочет об этом думать. Если это действительно ее желание, он обязан его исполнить. Сильвия глотает вновь выступившие слезы, стискивает зубы и дышит часто и глубоко в попытках успокоиться, только становится хуже. Кричит и с силой бьет по столешнице из искусственного камня, сбивая костяшки пальцев в кровь, вновь хватается за телефон и почти набирает номер службы психологической помощи. Нет, вовсе не такого рода помощь ей нужна. Хватит бегать от самой себя. Хватит бегать от него. Да и он достаточно от нее побегал. Настало время побеседовать с глазу на глаз. Может быть, впервые они с Мертаэлем поговорят честно. А может, он, как и другие демоны, на честность неспособен. — Мертаэль, — зовет Сильвия потухшим, охрипшим от многочисленных криков голосом. Таким низким, будто она с непривычки скурила пару сигарет — тех самых, какими постоянно дымит он. Их запахом давно пропиталась вся кухня. Он откликнется. Не важно, права Сильвия или нет — она ведь понятия не имеет, действительно ли так важно для демона настоящее имя. Да и не соврал ли он ей? От существа, способного хладнокровно прикончить кого угодно, ожидать можно всякого. Все тело трясет от страха, злости и отчаяния, но Сильвия все-таки слышит до боли знакомый хлопок. Чувствует аромат парфюма, по которому когда-то сходила с ума, и серы. Все-таки явился. — Ну и бардак у тебя, — произносит Мер — нет, Мертаэль — бесцветным голосом. Безразличным. Странным. — Решила выпустить наружу внутреннего зверя, Сильвия? Она не представляет, что собирается делать, но рядом на столешнице сверкает особо крупный осколок стекла — ножка ее любимого бокала, на какой еще остались достаточно острые грани. Интересно, сумеет ли она ранить демона? Нужно всего лишь рвануть вперед, как следует замахнуться и воткнуть стекло куда придется. Пусть он испытает боль. Хотя бы немного. Хотя бы такую. Осколок Сильвия хватает молниеносно, а вот добраться до Мертаэля оказывается сложнее. Один шаг, второй, третий, и она останавливается, уткнувшись лбом в его широкую грудь. Молния кожаной куртки задевает кожу на лице, наверняка еще и царапает, но ничего из этого Сильвия не замечает. Плачет, как маленькая девочка, и крепко стискивает пальцами края куртки, не выпуская из рук ножку от бокала. Какого черта? Почему все происходит именно так? У нее на хвосте сидит полиция, на работе творится бог знает что, а этот урод стоит посреди кухни и пытается глупо шутить. А у самого голос такой, словно призрака увидел. Неправильный. Ее Мертаэль должен криво ухмыляться и сыпать издевками, смеяться над ее слабостью и спрашивать, чего она ждала от демона. Этот же хмурится, зачем-то неуклюже поглаживая ее по волосам. Все вокруг расплывается из-за застилающих глаза слез, и Сильвия не может разглядеть выражения его лица, когда смотрит вверх, но готова поспорить, что он кривит губы и сводит брови к переносице. Злится. Или не понимает, что лучше сказать, точно как она сама. — Какого черта ты тут делаешь? — шепчет она сквозь слезы. — Зачем? Ты мог бы сто раз прикончить меня, забрать душу, как и собирался, а вместо этого торчишь тут сутками! Я никогда не просила тебя обо всем этом! Единственное, чего я когда-то хотела — пробиться повыше на работе и утереть нос этим дурам из отдела, заарканив Дерека! А что ты сотворил с моей жизнью?! Сильвия срывается на крик, а затем снова шепчет. Никак не может прийти в себя и успокоиться, не понимает, зачем вновь высказывает Мертаэлю те же претензии, что и раньше. Сказать ведь хотелось совсем другое. Но слова срываются с языка быстрее, чем она успевает их обдумать. — Приходишь и уходишь, когда захочешь. Думаешь, будто можешь творить со мной, что только вздумается! — Она делает шаг назад и смотрит ему в глаза, но сегодня взгляд Мертаэля пылает не так ярко, как обычно. — Я тебе не игрушка! Я… Почему я не могу выбросить тебя из головы? Почему ты, такой отвратительный эгоист, засел у меня в голове? Об этом я тоже никогда не просила! Я хочу ненавидеть тебя, понимаешь?! За то, что ты сотворил с Джейн, Дереком и мамой! Какими бы они ни были, я их любила! А ты… ты… — Так возненавидь меня, Сильвия, — улыбается он спокойно. Касается ладонью ее лица, проводит горячими пальцами по щеке и вдруг его улыбка тухнет, сменяясь мрачным, непривычно тусклым выражением лица. — Возненавидь меня всем сердцем, и покончим с этим. — Я не могу! Ты что, оглох?! Не в силах выразить чувства словами, Сильвия бросается вперед и изо всех сил колотит его кулаками в грудь. Сильнее, сильнее, чтобы хоть один удар достиг цели. Хоть один попал в сердце, если то у него вообще есть. До чего же он глупый! Насколько же далек от людей! Почему?.. — Ты… Это ведь никакие не адские флюиды. — Она давится слезами, но продолжает говорить. Утирает слезы рукавом когда-то белой блузки, всхлипывает. — Я давно уже перестала испытывать одно только желание. Ты просто… Ты именно такой, какой был мне нужен. Всегда, понимаешь? У меня сердце переворачивается, когда я на тебя смотрю. В голове переклинивает. И от этого чувства не избавиться, я даже в этот раз не смогла… Покрепче стиснув в руках ножку от разбитого бокала, Сильвия отбрасывает ее в сторону. Стекло разлетается на десятки мелких осколков, блестит на темном полу, как звезды в ночных небесах. Жаль, что в небе Нью-Йорка уже много лет как не разглядеть никаких звезд. Точно как и в жизни Сильвии. Ничего в ней не осталось, кроме проклятого Мертаэля. И она даже не представляет, насколько права в своих суждениях. — Поверь мне, я не тот, кто тебе нужен, Сильвия, — впервые его голос звучит так серьезно. Мертаэль хватает ее за плечи, встряхивает, заставляет заглянуть ему в глаза — горящие пламенем уверенности глаза, но где-то там, на самом деле, плещутся эмоции куда более яркие. И она может их разглядеть. — Ты разве не заметила, что демоны не приносят в жизнь смертных ровным счетом ничего? Я могу исполнить твои желания, но тебе не понравится. Посмотри на меня, вспомни о Джейн, о Дереке, о Лауре. И осознай, чего ты хочешь сильнее всего. Давай, я уверен, после этого ты десять раз подумаешь, прежде чем произнести то, что у тебя на уме. Даже не вздумай, ясно? Сильвия обессиленно качает головой. Конечно же, Мертаэль прав во всем: ни одно ее желание он не исполнил так, как она хотела. Всегда преследовал собственные интересы, играясь с ее чувствами, судьбой и даже близкими. Так почему же кажется, будто он врет? Почему на душе скребут кошки? И почему от засевшего внутри чувства не избавиться? Даже такой отвратительный, он — тот, кто нужен Сильвии сильнее всего на свете. Никогда она не умела выбирать мужчин. Все они — от Фредди Сандерсона до Дерека Уилсона — ни во что ее не ставили, делали ей больно, но ее тянуло к ним как магнитом. Мертаэль вел себя примерно так же, но кое в чем разительно от них отличался. Он всегда возвращался, когда был ей нужен. Он никогда не оставлял ее одну. Он дарил ей любовь — пусть и своеобразную — тогда, когда она нуждалась в ней больше всего. И сейчас в его взгляде Сильвия видит вовсе не злость и желание добиться от нее разрушительных эмоций — мрачную решимость и светлую грусть, каких в глазах демонов быть не должно. Как же ужасно ее самое сокровенное желание. — Не передумаю, — произносит она уверенно. Утирает слезы и не хочет даже думать, насколько жалко сейчас выглядит: глаза припухли, на лице красные пятна, блузка мокрая от слез. — Иногда я не знаю, чего хочу больше — прикончить тебя или попросить никогда больше не уходить, но я точно знаю, как называется это чувство. — Помолчи, Сильвия. — Нет. — Ты не понимаешь, что говоришь. Иди отдохни, проспись, подумай о чем-нибудь другом. Разве ты не хочешь отвлечься? Мертаэль смотрит Сильвии в глаза, и кажется, будто сейчас ее одолеет та же слабость, что и в прошлый раз. Но разум остается ясным, и даже если когда-то Мертаэль действительно гипнотизировал ее, заставляя чувствовать то, чего хотелось ему, сейчас этот фокус не сработал. — Я люблю тебя, — говорит она куда громче, чем планировала. Слова слетают с губ удивительно легко, но в душе селится странное беспокойство. — Ты так и не понял? Даже если ты конченный урод, я ничего не могу с собой поделать! Мне именно такой и был нужен! На квартиру Сильвии Хейли опускается тишина. Стоит прислушаться, и можно будет расслышать биение их сердец и частоту дыхания. Неужели она и правда это сказала? Так запросто, после всего, что он с ней сотворил? После нескольких часов, проведенных в одиночестве? После истерики? И никакого страха, никакого сожаления — Сильвия не чувствует ничего из того, чего так опасалась. А вот Мертаэль сам на себя не похож: губы плотно сомкнуты, за упавшими на лицо волосами не видно ярко-красных глаз, а когтистые руки сжаты в кулаки. Сильвия едва успевает отскочить в сторону, когда он с силой бьет по стене, оставляя на ней ощутимую вмятину. — Почему ты не могла загадать нормальное желание, Сильвия? — спрашивает он сдавленно, прежде чем вновь садануть по стене кулаком. Рядом с одной вмятиной появляется другая, за ней еще одна, еще и еще. — Деньги, власть — что угодно, у тебя в руках был целый мир. Какого черта именно любовь, Сильвия?! До тебя не доходит, что демоны не созданы для любви?! Особенно я! Голос его срывается на рык, и впервые за эти несколько месяцев Сильвия видит в Мертаэле не человека — настоящего демона. Еще немного, и его волосы взметнутся вверх, дрожа в такт ярости и злости. Вспыхнут пламенем ладони или глаза. И все-таки что-то не так. Где-то там, за стеной гнева, скрывается отчаяние. — Но это же мое желание. — Она улыбается, слабо и тускло, не решаясь подойти ближе. — И ты не можешь его не исполнить. — Я могу прикончить тебя здесь и сейчас. — Мертаэль преодолевает расстояние между ними одним широким шагом и нависает над Сильвией, упираясь руками в стену по обе стороны от ее лица. — И мне не придется переступать через себя. Как тебе такой расклад, м? Ты была к этому готова, когда решила поболтать о любви? — Так прикончи, — произносит Сильвия смело. Внутри нее тоже закипает злость, и теперь ей хочется поставить Мертаэля на место, показать ему, что он не единственный, кто может ставить условия. Вперед, пусть делает что хочет, жизнь он ей все равно попортил знатно. И сегодня она готова даже погибнуть, лишь бы избавиться от назойливого стрекота в голове: одинока, не любима, ни на что не способна, бесполезна. Несколько секунд Мертаэль глухо рычит, глядя ей в глаза, и кажется, будто сейчас их история и правда закончится. Он щелкнет пальцами и заставит Сильвию исчезнуть, а может, разорвет ей глотку зубами или вонзит когтистые пальцы прямо в грудь — вырвет сердце, каким она посмела полюбить такое отвратительное существо. Но ярость во взгляде сменяется отчаянием, ненавистью, а затем — обреченностью. И такого взгляда Сильвия не замечала у него никогда. А потом Мертаэль целует ее — резко, горячо и так безрассудно, словно еще секунда, и он лишится этого права навсегда. Исчезнет. Растворится в пространстве, как делает обычно. Сильвия обвивает его шею руками, прижимается к нему всем телом и отвечает, насколько хватает дыхания. На глаза наворачиваются слезы. До чего же все это неправильно. Больно. Странно. Разве так должны чувствовать себя влюбленные? — Какая же ты дура, Сильвия, — от его шепота мурашки по коже, но она не может и пальцем пошевелить, не желая испортить момент. Впервые Сильвия видит Мертаэля таким странно-человечным и не понимает, отчего он прижимается своим лбом к ее. Отчего так тяжело и хрипло дышит. — Ты же ничего не знаешь. Не понимаешь, о чем просишь. — Так расскажи мне. Расскажи, почему ты ведешь себя как последняя скотина. Почему это мое желание выбивается из списка таких же. Или почему, черт побери, у тебя такое странное имя. Зачем ты вообще мне его назвал? Продолжал бы делать вид, что я язык об него сломаю. Из-за тебя у меня ничего не осталось, за мной по пятам ходит полиция и скоро я вылечу с единственной работы, на которую меня взяли. Не думаешь, что я имею право знать хоть что-нибудь? И Мертаэль смотрит на нее, как на последнюю дуру. Вскидывает брови на мгновение, а потом вдруг смеется — громко, надрывно, все с тем же отчаянием. Что с ним происходит? О, не переживай, Сильвия, это всего лишь ты. Это пройдет, если я как следует постараюсь, но разве ты не заметила, что ничерта у меня не получается? Проваливай из моей головы, Сильвия. Убирайся оттуда, пока твоя любовь не превратила меня во что-то, чего я и сам-то понять не в состоянии. Голос в ее голове, такой знакомый и такой чужой одновременно, вместе со смехом сливается в надрывный крик души. Она не слышит его, но чувствует — внутри и снаружи одновременно, как особо громкие басы в клубе, когда музыку врубают на полную. И теперь ей становится по-настоящему страшно. Глядя, как Мертаэль нервно посмеивается, выпрямившись во весь рост и запрокинув голову, она невольно делает шаг назад. Способен ли он исполнить ее последнее желание? И во что может превратить его любовь? Сильвия понятия не имеет, но набирает полную грудь воздуха, жмурится и шагает обратно. Все быстрее и быстрее, пока не обнимает Мертаэля поперек торса. Тот мгновенно умолкает. Пусть прикончит ее. Или загипнотизирует. Она не сдастся и от своего желания не откажется. Там, за надменностью и самоуверенностью, за массивными рогами и острыми когтями, скрывается такое же до ужаса одинокое существо, как и она сама. И Сильвия больше не желает его отпускать. Самое сокровенное ее желание — любовь, и ей хочется, чтобы Мертаэль полюбил ее в ответ. Не важно, что придется для этого сделать и чем пожертвовать. Разве она не отдала достаточно, чтобы наконец добиться любви? Хоть от кого-нибудь, пусть даже призванного из глубин Ада демона. Ей все равно. Он — именно тот, кто ей нужен. Ведь правда? Сердце Сильвии болезненно сжимается, и она уверена — ошибки быть не может. Кем бы ни был Мертаэль, как бы сильно ни хотелось ненавидеть его всем сердцем, — как несколько месяцев назад, когда он удерживал ее рядом одной лишь искусственной — демонической — привлекательностью и страхом смерти, — у нее не получается. Никогда Сильвия Хейли не знала настоящей любви. Читала о ней в книгах, видела на больших экранах, замечала блеск в глазах знакомых, но… Любовь должна быть взаимной, иначе это и не любовь вовсе. Фредди Сандерсон даже смотреть в ее сторону не желал. Дерек Уилсон видел в ней всего лишь симпатичную дурочку. Мама не считала ее близким человеком, быть может, и матерью быть никогда не хотела. Отец… У отца всегда было свое, особое представление о любви. И никого, кроме мамы, он на самом деле не любил. А так уж вышло, что итальянской красоты матери Сильвия не унаследовала — ей достались светлые волосы, серо-зеленые глаза и тонкие черты отца. — Знать хочешь? — хрипит Мертаэль, вырывая Сильвию из плена неприятных воспоминаний. Взгляд у него мрачный, как у загнанного в угол зверя, а тон — озлобленный, будто она не ответов потребовала, а сию секунду вернуться в Ад и сгореть в пламени преисподней. — На кой черт тебе, смертной, все это? Будь умницей, Сильвия, выбрось эту дурацкую идею из головы и найди себе кого-нибудь нормального. Даже если это будет такая же скотина, как я, с таким человеком все равно будет в десять раз безопаснее. Проще. Да неужели он не в состоянии понять простую вещь? Если бы ей нужен был кто-то другой, если бы кто-то другой мог полюбить ее такой, какая она есть, то такой человек давно уже нашелся бы. Сильвия поджимает губы и с трудом сдерживает наворачивающиеся на глаза слезы, сглатывает вставший поперек горла ком. Все мужчины одинаковые, так ведь? Только на этого она может как следует надавить. Мертаэль никуда не денется, пока не исполнит ее желание, иначе не видать ему никакой души. Разве это того стоит, Сильвия? Ты добьешься любви, о какой так отчаянно мечтаешь, и мне придется прикончить тебя. Как тебе такой расклад? У меня не будет выбора. Такая в твоем представлении любовь? Мимолетная, созданная лишь ради того, чтобы причинить боль? Да ты ничем не лучше демонов, знаешь? — Хватит! — восклицает она, прикрывает лицо руками. — Хватит юлить, хватит давить на меня! Неужели тебе так сложно? Ты только что не смог меня прикончить, думаешь, потом что-то изменится? Или у демонов кишка тонка признаться, что где-то там, глубоко внутри, у них тоже есть сердце? У тебя есть сердце, Мертаэль! Вот почему ты даже смотреть на меня не можешь. Думаешь, я слепая, и не вижу, как изменился твой взгляд? Несколько недель назад, черт побери! Несколько недель! Но Мертаэль не меняется в лице: хмурится, скалит острые зубы и напрягается всем телом. Сильвия больше не собирается отступать, пусть хоть на нее вместо стены замахивается — плевать. Она уверена в своей правоте. — Ты думаешь, будто знаешь обо всем лучше всех, правда, Сильвия? — Он наклоняется к ней поближе, оскал превращается в кривую, невеселую ухмылку. И под взглядом Мертаэля хочется сжаться в комок, стать маленькой, а то и вовсе исчезнуть. — Представляешь себе, будто все поняла и достаточно просто надавить на своего ручного демона как следует? Мало того, что ты не могла загадать нормальное желание, теперь ты пытаешься победить меня в моей же игре? Я демон, Сильвия, не какой-нибудь парень из «Хейлис». Демоны не созданы для любви, понимаешь? Меня сделали живым воплощением похоти, чтобы в моей голове и мысли о любви никогда больше не возникло. — Тогда ты не особо-то хороший демон, — фыркает Сильвия тихо. Ежится под его взглядом, но все-таки поднимает глаза, гордо вздернув подбородок. — Потому что мысли у тебя возникли. Наверняка сейчас он ее ударит. Вспылит, и все ее представления о любви, о запрятанном где-то глубоко сердце пойдут прахом. У демонов нет сердца, Сильвия, разве ты не знала? Они способны лишь выбираться из Ада на год-другой, собирать души и возвращаться в свое уютное гнездышко, довольные и сытые. Только ради этого они и существуют. Ради этого и забавных игр с такими доверчивыми дурочками, как ты. Только голос это не Мертаэля, а матери — отголоски ее неприязни, подхода к жизни и отношения к дочери. Сильвия закусывает нижнюю губу, отгоняя навязчивую мысль в сторону, и не замечает, как Мертаэль с силой бьет кулаком по стене в паре дюймов от ее лица. В сторону летит пыль, кое-где с поверхности осыпается краска. — Знаешь, Сильвия, тебе просто не повезло родиться не в том месте и не в то время, — а голос у него удивительно спокойный, насмешливый даже. Еще немного, и Мертаэль снова зайдется смехом на грани отчаяния. — Встреть я тебя, такую назойливую и уверенную в силе любви, на пару тысяч лет раньше, и у тебя были бы все шансы. Тогда у меня действительно было сердце. И самым ярким чувством в моей жизни и впрямь была любовь. Но это было две тысячи лет назад, Сильвия, а время никого не щадит. Неужели демоны живут так долго? Две тысячи лет — почти столько же, сколько насчитывает современный календарь. Сильвии вспоминаются наставления миссис Говард, когда та водила ее в церковь и заставляла прислушиваться к святым отцам. Любовь — одна из семи добродетелей, и когда-то Господь создал не только людей и их привычный мир, но и ангелов, которые обязаны были им помогать. Глядя на Мертаэля, Сильвия не может представить себе ангела, но его имя… Рафаэль, Самаэль — он отлично вписался бы в их ряды. Но такого просто не может быть. — Ты был ангелом? Две тысячи лет назад. — Не будь дурой, Сильвия. — Ты был ангелом! — повторяет она громче. Пора бы уже перестать думать, будто на свете осталось нечто невозможное. Она стоит рядом с недовольным демоном, готовым пойти на убийство кого угодно и превратить стены ее дома в решето, но не способным поднять на нее руку, а все туда же — представляет, будто ангелом он быть не мог. — А потом тебя низвергли в Ад за грехи. Кажется. Никогда не прислушивалась к миссис Говард, когда она зачитывала отрывки из библии. Не важно. Если ты был ангелом, то в глубине души так им и остался, даже если крыльев у тебя больше нет. По окнам барабанит мелкий дождь, на кухне все еще темно, и в полумраке сверкают лишь ярко-красные глаза Мертаэля, но на секунду Сильвии чудится, будто сейчас он прикроет их и даст волю эмоциям. Сорвется так же, как небеса, наконец разразившиеся дождем, что собирался весь день. Но если небеса днем были просто пасмурными, то Мертаэль сейчас мрачнее тучи. — Не болтай того, о чем не знаешь. Я был ангелом, Сильвия, но моя история не имеет ничего общего с вашими книжками. И раз уж ты такая умная девочка, как думаешь, что могло произойти с ангелом за две тысячи лет, если сейчас он является в мир смертных только ради того, чтобы сожрать их души? — Он говорит все громче, крепче прижимает ее к стене своим телом и хватает пальцами за подбородок. Когти до боли впиваются в кожу. И впрямь прикрывает глаза на мгновение, прежде чем открыть их и широко, злобно оскалиться. — Вызови ты кого-нибудь другого, сейчас от тебя мокрого места бы не осталось. Но кого еще ты могла призвать, если вся твоя жизнь вела к этому поганому мгновению? Ты, Сильвия, буквально создана, чтобы сыпать мне соль на раны. Издеваться надо мной, как я издевался над тобой и твоими дружками. Знаешь почему? Сильвия понятия не имеет, но не решается не то что слово произнести — даже подумать о чем-нибудь. Она еще не видела Мертаэля таким решительным, никогда не слышала, чтобы он сам рассказывал о себе. Не пытался отшутиться или отмахнуться от нее, не исчезал так же легко, как обычно появлялся. Может быть, впервые за все время она видит его настоящим. Открытым, до краев полным обиды и одиноким. — Потому что нет ничего лучше, чтобы проучить последних сохранивших рассудок демонов. Повеселиться от души! — Мертаэль выпускает ее из болезненных объятий и отступает, мерит кухню шагами. Стекло хрустит под подошвами тяжелых ботинок. — Отыграться за бессмысленную резню на Небесах, за бесполезное восстание и даже за то, что когда-то я был одним из тех, кто не дал ему прикончить смертных. Столько лет прошло, а этому уроду спокойно на месте не сидится. И кто подошел бы на роль девчонки с идиотским желанием — быть любимой, черт побери, демоном — лучше, чем Сильвия Хейли с ее серо-зелеными глазами? Никто! Хочется заставить его остановиться, обнять покрепче и не отпускать, пока не успокоится, но Сильвия делает лишь неуверенный шаг вперед. Еще один и еще, но не поспевает за широкими шагами Мертаэля. — И что, ты доволен? — Он поднимает взгляд к потолку, а затем с неприязнью сплевывает на пол. Волосы растрепаны, рот перекошен от злости. — Ублюдок проклятый. Нравится, что получилось? Ждешь, когда я дождусь ее смерти или произнесу те слова, которых она так ждет? Что, по-твоему, должно произойти в этот момент, а? Чтоб ты сдох прямо на своем пафосном троне, вместе со своими идиотскими идеями. — С кем ты говоришь? — Сильвия тянется к нему и с осторожностью берет за руку. Удивительно, но Мертаэль и не думает отталкивать ее в сторону. — И при чем тут мои глаза? Будто только сейчас он вспомнил, что она до сих пор здесь. Сообразил, что они все еще стоят посреди перевернутой вверх дном кухни. Ярко-красные глаза тухнут на мгновение, превращаются в бледно-бордовые, а напряженные до этого момента плечи расслабляются, руки безвольно повисают вдоль тела. Лишь на мгновение. Мертаэль быстро берет себя в руки, трясет головой и выпрямляется, глядя на Сильвию сверху вниз. Не вздумай сейчас исчезать, понял? Не смей оставлять меня одну, когда я впервые увидела тебя настоящим! Ты ничем от меня не отличаешься, разве что фокусы показывать умеешь, и даже не думай теперь это отрицать! Сильвия не уверена, что научилась четко передавать ему свои мысли. — С Господом Богом, — выплевывает Мертаэль с отвращением, но исчезать никуда не спешит. Стоит на месте, избегая смотреть Сильвии в глаза. — С тем самым, который когда-то решил, что будет смешно использовать уничтожение смертных как повод стравить ангелов друг с другом, а потом отправить их всех в Ад, который он сам и придумал. Ему просто нужны были новые игрушки, понимаешь? И сейчас я для него такая же игрушка, пусть и сломанная раз десять. Дождь усиливается, стук по высоким панорамным окнам заглушает хрипловатый голос Мертаэля, хруст стекла и шумное дыхание Сильвии. На это ли она рассчитывала, когда заводила разговор? Да. Мертаэль просил ее убраться из его головы, но Сильвии хочется забраться в нее так глубоко, как только возможно. Она и не догадывается, к чему это может привести. Любовь побеждает все, не так ли? Ты ничего не знаешь о любви, Сильвия. Прекрати. — При чем тут мои глаза? Ты так и не ответил. — Я был ангелом любви, Сильвия, — произносит Мертаэль после затянувшейся паузы. Сжимает ее ладонь так сильно, что еще немного, и переломает кости. Держится. — И ты до ужаса похожа на другую Сильвию — ничего особенного в ней не было, она всего лишь помогла мне понять, что я не могу стоять и смотреть, как смертных истребляют одного за другим. Любовь была моей добродетелью. — Так ты… — Нет! — едва не рычит он. — Был, понимаешь? Я давно уже не имею ничего общего с ангелом Мертаэлем, и теперь я всего лишь демон Мер, если ты не заметила. Терроризирую смертных, живу за счет их мелочных душонок, развлекаюсь как умею. Мой грех — похоть, Сильвия. Как думаешь, насколько хороши в любви инкубы? Или как много они знают о верности? Об искренности? Давай, я верю, что ты еще не растеряла остатки здравого смысла. — Но ты пользуешься этим именем. Когда я впервые задумалась о любви и спросила твое настоящее имя, ты назвал именно его. И сейчас ты стоишь рядом со мной и болтаешь о том, о чем никому не рассказывал. Так ведь? По глазам видно, больше-не-ангел Мертаэль. Пусть говорит что хочет, все равно она ему не поверит. В то самое мгновение, когда Мертаэль поцеловал ее — отчаянно, болезненно — вместо того, чтобы убить, и распахнул перед ней душу, Сильвия уверила себя в собственной правоте. Может быть, она далеко не первая слышит историю об ангеле любви. Может быть, когда-то люди уже требовали у него — демона — любви, и он им отказывал, задыхаясь от веселого, ироничного смеха, но Сильвия Хейли не желает отказываться от мысли, будто она — совсем другое дело. Она особенная, правда? Как хорошее, годами стоявшее в дубовой бочке вино, спрятанное в темном подвале. Никогда Сильвия не была религиозной и не задумывалась о Боге, но сейчас ей представляется, будто тот, наблюдая за людьми с Небес, действительно все подстроил: не важно, веселья ради, как утверждает Мертаэль, или чтобы искупить свои перед ним грехи. Любовь исцеляет. Так говорила миссис Говард, когда Сильвию бросила мама. Так говорил отец, когда Фредди Сандерсон отказался встречаться с Сильвией в старшей школе. Так говорила мама, когда беседовала с семнадцатилетней Сильвией по телефону, сидя с одним из любовников на вилле в Палермо. Сильвия не догадывается, что может сотворить любовь с демоном. — На что ты готова ради любви, Сильвия? — спрашивает вдруг Мертаэль с мрачным весельем в голосе. На губах его играет неприятная, пугающая улыбка. Вопрос ставит ее в тупик. Сильвия оглядывается по сторонам, будто надеется найти ответ в осколках битого стекла на полу, в раскуроченной кофемашине или каплях дождя, беспощадно бьющих по окнам. Ради любви она готова на все — плевать, что придется для этого сделать. Да и какая разница, если она уже обещала душу Мертаэлю в обмен на исполнение сокровенных желаний? Пути назад нет, даже если захочется вернуться. — На все, — говорит она решительно. Впервые в жизни сердце Сильвии греет такая странная, нездоровая и неправильная любовь, и ей хочется вцепиться в это чувство руками и ногами и не отпускать. И она добьется от Мертаэля взаимности, чего бы ей это ни стоило. Он ведь тоже по-своему привязался к ней. Медленно, осторожно, может, сам того не заметив, рассказал обо всем: о настоящем имени, о прошлом, о притаившихся в темных уголках сознания желаниях. Способен ли демон на искренность? Вряд ли. Но Мертаэль не просто демон. И теперь Сильвии кажется, что она чувствовала это несколько месяцев кряду. Понимала, как далеко зашли их отношения, построенные на животном желании, но отказывалась себе в этом признаться. Мертаэль с самого начала был прав: никогда она не думала о нем как об инструменте, способном исполнить любое желание. Она воспринимала его как мужчину с той секунды, когда увидела сидящим у нее на кровати после злополучной пьянки у Джейн. Но отчего-то Мертаэль не выглядит ни довольным, ни разочарованным — на лице его застывает выражение обреченности и смирения. Он криво ухмыляется и скашивает взгляд в сторону, подбирает с пола осколок стекла и с силой проводит им по ладони. Темно-красная — не черная, как представлялось Сильвии — кровь капает на пол, на потертые джинсы и тяжелые кожаные ботинки. — Как пожелаешь. — И улыбка на его губах Сильвии совсем не нравится. Но сказать она ничего не успевает — Мертаэль растворяется в пространстве, оставляя ее наедине с бардаком на кухне, проливным дождем за окном и странной пустотой в душе. Что это значит? Из нее словно выкачали всю решимость и уверенность, на которых она держалась последние минуты. Сильвия оседает на пол. Осколки впиваются в кожу сквозь тонкие колготки, на когда-то белой блузке остаются пятна от разлитого вина и кофе. Почему он не мог просто рассказать? Почему за эти несколько месяцев она так и не сумела понять его? Ты часто ошибаешься, Сильвия. И как много, как думаешь, ты знаешь о любви и демонах? Хочется попросить его заткнуться, но мысль об этом она гонит в сторону. Сосредотачивается на другом вопросе: что значило его «как пожелаешь»? Но Мертаэль — или все-таки Мер — ей не отвечает. За окном гремит гром, кухню на мгновение освещает яркая вспышка молнии. Демоны не способны на любовь, но ты принадлежишь мне, Сильвия, помнишь? И с этим я ничего поделать не могу.