Грех, любовь и притворство

На канализационном люке с нечитаемыми выпуклыми символами лежал баллончик с краской, содержимое которого вытекало из сломанной крышечки на неровный асфальт. Над ним гудел на кирпичной стене с облезлой краской подтекающий кондиционер, капли от него попадали на красно-зеленый рисунок граффити — буквы наслаивались друг на друга, образовывая несуразную надпись.        Маринетт, поежившись, огляделась по сторонам уже, наверное, в четвёртый раз за каких-то пятнадцать минут, что она провела в этом переулке. Справа, за двумя массивными мусорными баками мелькали проезжающие автомобили и сновали редкие прохожие. Ей следовало бы надеяться на то, что бы какие-нибудь не самые добропорядочные парижане не завернули сюда, обнаружив её, и не спросили о том, который сейчас час. Или не потребовали отдать деньги и мобильник.        Уже третий день к ряду шёл мокрый снег, по ночам превращающийся в ливень с добавлением порывистого ветра, который стучал в окна, навевая жуть.        На утро после Хэллоуина в лицее все чуть ли не сталкивались лбами в коридорах и пускали слюну на парты из-за недосыпа. Некоторые ребята даже получили выговор за то, что их застукали за непотребством в каморке с чистящими средствами и — ну какой смех — под столом для раздачи в кафетерии. Маринетт тогда, проходя мимо машущей руками мадам Менделеевой, котора была на пике возмущения, залилась краской и, приложив ладони к щекам, заскочила в уборную, стараясь отогнать навязчивые воспоминания и поблагодарить Высшие силы, что на месте Мишель и Кима были не они с Адрианом.        Блондин, к слову, до последнего занятия в среду, был в режиме «избегания Дюпэн-Чэн», чему девушка не удивилась и лишь пожимала плечами, когда Алья пыталась натолкнуть её на разговор об их искрящемся танце, о котором Маринетт успела забыть, ведь то, что было после него — заполнило каждую свободную клетку в мозгу, из-за чего она была до безобразия рассеяна: на паре месье Дамокля не ответила на элементарный вопрос, на физкультуре получила мячом в голову и просидела в углу на лавке до самого звонка, а о уроке мадам Бюстье и говорить было нечего, так как Агрест несколько раз нарушил её личное пространство, заглядывая в её тетрадь и якобы убеждаясь, успел ли он всё записать; погладил девушку по ноге, когда Маринетт склонилась к Джулеке с просьбой одолжить ей англо-французский словарь, но вмиг растеряла все слова, так и не сложившиеся в просьбу от касания наглых пальцев.        Его действия в совокупности с молчанием втягивали её в состояние томительного ожидания того, когда же он выцепит её на разговор — да, разговор , — который она не собиралась начинать самостоятельно, выглядя навязчивой идиоткой. Она ведь такой не была? Не была же?        Но когда девушка шла к выходу из лицея после окончившихся занятий, перед этим задержавшись у месье Монлатена, расхваливающего её самодельную шкатулку, её схватили за руку. Ровно так же, как и в тот вечер, но на этот раз вместо стола в аудитории, она почувствовала спиной стенку автомата со снеками.        Они долго смотрели друг на друга, пока Агрест не наклонился к ней, невесомо поцеловав, отчего спало напряжение в теле и прикрылись глаза. Это была новая версия сказать «привет»? Дюпэн-Чэн не хотела спрашивать, поэтому обняла его за шею, стараясь растянуть момент на подольше. Убедить себя, что происходящее реально происходит.        Не спеша разомкнув объятия, они просто какое-то время смотрели друг на друга, будто оба не знали, как начать диалог, но оба в извращенном смысле понимали, что им это не было нужно, ведь их касания всё говорили за них сами. До того момента, пока Адриан не провёл рукой по её спине вниз и сжал её ягодицу, закрытую плиссированной юбкой, сказав:        — Надеюсь, ты не замёрзла. — И, поймав её недоуменный взгляд и начавшие складываться домиком брови, добавил: — Я верну тебе твою вещицу позже, обещаю.        Улыбнувшись и видя ошарашенно открытый рот Маринетт, парень убрал руку и, оправив её юбку, размеренно зашагал по коридору. Направился к компьютерный класс. Она знала, ведь ещё после столкновения на первом в семестре уроке литературы, изучила его расписание. Он же не думает всерьез, что я пришла в лицей без белья?        Вчера парень подловил её в библиотеке, корпящей над написанием конкурсной работы о знаменитых дизайнерах прошлого века. Прижимал к себе между двух дальних стеллажей, где в коробках лежали книги, которые ещё не нашли свои места на полках. Перебивал её фразы о том, что им не нужно делать ничего такого в стенах школы, нашептываниями на ухо отнюдь не высокостатусного содержания, кусая мочку и вылизывая её шею. Не давал ей возможности сказать то, что она переваривала в мыслях как уголь в кипящем котле. О спасении жизни и звенящих от натянутости струн души.        Адриан вёл себя так, будто у них шёл отсчёт до какой-то точки, после которой что-то случится. После которой он не сможет быть так близко к ней. Будто их ждёт трагедия гораздо большего масштаба, чем забытый презерватив или повисший на дерьмовых тросах лифт.        И теперь она стояла между рестораном и многоквартирным домом, ожидая, когда появится Кот-Нуар и вспоминая, как с ним же несколько часов назад развязно целовалась на подоконнике в женском туалете, пока швабра подпирала дверь, защищая их от нежданных гостей.        Если бы она посмотрела в глаза Маринетт из начала сентября, то увидела бы в них осуждение. Или нет. Разве что совсем чуть-чуть, да и только за то, что раньше она была так слепа и не позволяла себе да-да и помыслить о том, что сможет испытывать такие чувства. Тем более с Агрестом, который был недостижимым... Точно и не определить. Светом? Зелёным флагом? Просто слишком красивым парнем? Это уже не имело значения, когда грёбанный герой — и никак иначе — Парижа был в её руках. Не позволяющий лишь снять маску, которая стала для неё прозрачной.        Морозные капли щипали кончик носа, для которого не хватало свисающей ткани капюшона серой кофты — той самой, которую она задолжала Адриану, частично скрытой под курткой, поблескивающей бегунком молнии.        Она вздохнула и убрала ногу с кирпичной кладки, когда на бак что-то приземлилось. Как удачно, что тот был прикрыт ржавой, но достойно функционирующей крышкой, иначе прыжок Нуара увенчался бы успешным вываливанием в пищевых отходах.        Блеск металла от прокрутившегося трижды жезла и вот парень стоит рядом с Маринетт, тарабаня когтистыми пальцами по холодной стене дома в нескольких сантиметрах слева над её головой.        — Ты пришла, — констатировал он, глядя на её скулу, так как девушка не повернулась.        — Куда бы я делась, — ответила без вопросительной ноты и посмотрела куда-то на его шею, где на бубенчике расплывались капли. Бубенчик. Как это беззаботно. Словно этот котик не способен причинить никому вреда. Даже тем, кто захочет привязать к его хвосту жестяную банку. — Очень прозаично было с твоей стороны пригласить меня смс-кой мм... — Перевела взгляд выше, взбираясь на сосновые иглы в радужках. — На свидание?        — Если хочешь, — улыбнулся он, опершись на локоть и, подцепив трикотажную ткань, стащил с головы Дюпэн-Чэн капюшон. Провёл пальцами по её распущенным волосам. Ухмыльнулся тому, как она сдержалась, чтобы не прикрыть глаза в удовольствии. — Я же всё таки романтик.        Он вел себя так спокойно, словно искренне не осознавал, что спалился перед ней. Не услышал собственными ушами, как она открыто заявила об этом. Или был так уверен в себе, что его даже не смутил тот факт, что со стороны это выглядело, будто Маринетт встречается сразу с двумя. Разумеется, ему не в чем было обвинять её: чистой воды маразм ревновать себя самого к себе же.        А Маринетт позволяла ему дурачиться, заталкивая поглубже желание засмеяться от этой театральщины и инстинктивное желание поцеловать его ещё раз, забив, что губы и не думали заживать после их дневной распущенности.        Как и не утихали другие воспоминания, возрождаясь перед глазами от растянутых в улыбке губ напротив.        Заправленная прядь за ухо, поднятый с пола пиджак и огрызок сигареты, запихнутый под захудалый шкаф.        — Конечно, — Маринетт обвела рукой окружающую из обстановку. — Мусор и матерные надписи это так романтично...        Застегнутые верхние пуговицы рубашки и пьяные голоса за дверью, прошелестевшие мимо. Переплетенная заново коса и бесполезная попытка расправить юбку платья.        — Собственно, кофе я тебя угощу в другой раз, — произнёс он и стукнул шестом по асфальту: из наконечника образовался чёрный зонт, спрятавший их от снега, постепенно трансформирующегося в дождь. — Сейчас мне нужна...        Пальцы, сжимающие дверную ручку. Быстрые шаги и пять минут выжидания. Учащенный пульс и пылающее лицо.        — А в следующий раз ты будешь без маски, надеюсь? — перебила Маринетт и прикусила внутреннюю сторону щеки. И откуда только взялось это игривое настроение, толкающее её на такие провокации? Она будто подыгрывала ребёнку, спрятавшемуся за шторой и уверенному в том, что его никто не видит. Или он был рад тому, что его игру поддерживают.        Он молча вгляделся в её глаза, положив руку на пояс в ожидании, пока Дюпэн-Чэн сконцентрируется. Что-то было в веснушках на её покрасневшем от холода носу и руках, скрытых слишком длинными рукавами его кофты. Что-то, что заставляло его вот так просто стоять и смотреть, разрешать ей посмеиваться над его маскарадом.        — Надейся, — ответил Агрест и выждал ещё две секунды, убеждаясь, что новых комментариев не последует. — Мне нужна твоя помощь в поимке Шмеля.        Бам. Хлопушка с цветным конфетти разорвалась в мозге, когда до Маринетт дошёл смысл сказанного. Подобное было последним в списке того о чем она могла думать, идя в тёмный закоулок в пятницу вечером. Даже мысль о подпольном клубе, где ей бы предложили наркотики и то не поднимала такую тревогу в сердце.        — Оу, ты побледнела.        — А тебе нравится констатировать факты, — произнесла она и заметила, как кошачьи ушки слегка опустились. — И какой план? Мы ведь понятия не имеем, кто он.        Сабрина, обнимающая Канте. Адриан, делающий глотки пунша и абсолютно по-мужлански вытирающий рот. Алья, пихающая в плечо и играющая бровями.        — Ты так легко соглашаешься, — изумился Нуар. — Видимо, ты и впрямь на меня запала.        — Когда это я такое говорила? — повысила голос девушка. Вот теперь Агрест начинал бесить, включив режим самоуверенного павлина.        — Ну, не то чтобы говорила, — он склонился чуть ниже и провёл невесомо когтем по её щеке. — Скорее твой рот, — коснулся её нижней губы, — выстанывающий моё имя. И твои руки, — она сжала кулаки в карманах куртки, — тянущие молнию на моём костюме. Ты даже и не заметила. Не отследила, как показала мне это.        Маринетт сглотнула и выдохнула, приготовившись к поцелую, но парень отпрянул.        — В общем, я знаю, что под маской Шмеля прячется Астор Дайан, — он взглянул на Дюпэн-Чэн, взгляд которой понемногу становился трезвее, анализируя сказанное.        — Астор... Дайан? — неуверенно протянула она. — Реставратор?        — Он самый, — кивнул Кот. — Я прихуел, когда увидел его перевоплощение. И, предупреждая твой вопрос, да, я знаю об этом давно. Но, — он вскинул руку, когда девушка открыла рот, — сама посуди: в том, чтобы просто сдать его полиции нет никакого толку. Они его так же просто отпустят за неимением улик, а он, хоть и конченное мудило, но не тупой — не позволит увидеть, как на нём оказывается маска. Нужно выбить из него признание.        — Так, ээ... — рассеянно начала Дюпэн-Чэн. Дождь усиливался, но благодаря широкому черному материалу зонта, колючие капли не могли до неё добраться. Из-за баков представлялось возможным увидеть только Нуара, если бы кто-то из прохожих решил, что это хорошая идея. — Давай по порядку. Этот мужчина, месье Дайан... Господи, он же был в лицее! Рассказывал о своей профессии... — она широко открытыми глазами посмотрела на парня, но наткнулась на сосредоточенный взгляд. — Да... Прости, — приказала себе сосредоточиться. — Он получает свои силы с помощью того же существа, которое есть у тебя? Ой... — Маринетт скривилась, осознав, что призналась в том, что разгуливала по его комнате.        — Можешь не париться, Плагг тебя сдал, — Адриан нахмурился, отведя глаза в сторону, будто на что-то решаясь.        — Плагг? Это имя того... м... летающего котëнка? — произнесла девушка и услышала смешок.        — Ага, только он не... — Нуар замолчал и облизал губы. — Хотя, пока не стоит говорить об этом. Эх, как жаль, что теперь я не буду в твоих глазах таким уж героем, раз ты знаешь, что вся моя мощь, — он согнул и отвел руку в сторону, напрягая бицепс, — враньë.        — Будто это единственное, о чëм ты врëшь, — отвернулась Дюпэн-Чэн, якобы показывая обиду. На самом же деле стараясь скрыть улыбку. Он казался ей чертовски забавным в своей попытке преуменьшить свою очевидную физическую привлекательность и без костюма. — Получается, у Дайана тоже есть помощник? Скрытый в кольце, как и твой?        — Талисман, да. В его случае — гребень, — он протянул руку и повернул девушку за подбородок к себе. — Но откуда ты знаешь, что Плагг скрыт в украшении?        — Мигающая лапка, — она мазнула взглядом по безымянному пальцу Нуара. — Вопросы про молочную продукцию...        — Схватываешь на лету, — понизив голос, произнёс Адриан. — Что ещё?        — Скажу, если отпустишь. Мне так... — холодные пальцы ухватились за предплечье в латексе.        — Что? — муркнул. — Так тебе становится жарко? — изогнул бровь, но всё же выпустил подбородок Дюпэн-Чэн, выровнявшись.        — Кхм... — она вдохнула и выдохнула, концентрируясь. — Если ты можешь разрушать предметы...        — Я могу разрушить всё к чему прикоснусь.        — Не перебивай! — огрызнулась Маринетт и Нуар поднял ладони в извиняющемся жесте. — Ты разрушаешь, а Шмель может заставить человека замереть... Значит, если я пойду на твою авантюру, то рискую тоже стать камнем. Или...        — Я не дам тебе умереть, — отрезал он, перебивая формирующуюся мысль Маринетт. — Мне лишь верится, что тебе удастся его разговорить, чтобы он выдал себя с поличным.        Послышался звук открываемой двери и из ресторана вывалила компания, чьи голоса были сдобрены смехом. Кто-то из них споткнулся и стукнулся о бак, едва не свалившись на мокрую брусчатку, тут же прибавив шагу, чтобы поспеть за другими, уже заскочившими в подъехавшее такси. Дюпэн-Чэн моргнула и взглянула на Адриана.        — Почему я? — будто это единственный беспокоящий тебя вопрос, Маринетт.        — Потому что я тебе доверяю, — разведя руками в сторону, просто ответил парень. — Ты ещё с первой встречи меня в этом убедила.        Маринетт отвела глаза в сторону ядовитого граффити, по которому остервенело били дождевые капли, снова поежившись. Действительно. Он ещё в сентябре упомянул того самого Шмеля, когда она заметила его на крыше соседнего здания. Спросил о типе в полосатом костюме. И она действительно никому про Нуара ничего не сказала. Как и не говорит сейчас, покрывая перед всеми, кто что-либо спрашивает.        — Допустим, — пробормотала в полголоса. — Но как именно мы это провернëм? Я же не заявлюсь к нему домой и не предложу поболтать за чашечкой Эрл Грея. Без приглашения в чужие дома у нас ты мастак вваливаться.        — Какая злопамятная, — Адриан поцокал языком и вытащил что-то из-за спины, открепив от пояса. Это была коробка размером с половину ладони. Он подождал, пока Дюпэн-Чэн поднимет глаза выше, на его лицо, закончив бегло осматривать серый предмет. — В это воскресенье будет проводится благотворительная выставка картин, созданных женщинами, пострадавшими от домашнего насилия. Я уверен, что Дайан там появится с целью кого-то прилюдно чикнуть. Он, как бы это сказать...        — Кайфанул, перерезая горло мадам Цуруги на глазах у толпы, — закончила мысль парня Маринетт будничным тоном.        — Как-то так, — ответил Адриан и открыл коробку, вынув оттуда квадратный предмет, достигающий размера фаланги пальца. — Ты прикрепишь к себе этот жучок и, разыскав Дайана... Хотя, — он нахмурился, замечая сомнение во взгляде напротив. — Ладно. Привлечешь его внимание к себе, пока он не успеет определиться с новой жертвой. Заманишь за собой в пустой зал — он следующий после основного, — и там...        — И как же? Накинусь к нему с поцелуями? — поддела Дюпэн-Чэн, припоминая проявление ревности Нуара к Максу. И уловила, что где-то в горле уже начинала зарождаться истерика. — Уже понятно, что у него какие-то проблемы с противоположным полом. Что ему стоит, не знаю, пустить химический газ в тот зал или...        — Тш... — Он снова использовал этот трюк. Паршивец. — Очень сомневаюсь, что у него есть возможность прибегнуть к такому методу. Он что-то доказывает. Себе или кому-то, — Нуар помедлил. — Какой-то девушке, которая ему отказала. И этот кадр, весь из себя обиженный, хочет показать, что он большой дядька и ствол у него заряженный. В его случае — жало, — добавил со смешком и взял ладонь Дюпэн-Чэн. Погладил тыльную сторону большим пальцем. — И он не устоит перед твоим очарованием.        — Так что? — она вывернула ладонь, переплетая их пальцы. — Мне его нужно... соблазнить? По-моему, тебе, как никому другому, известны мои навыки флирта.        — В этом и суть, — Агрест улыбнулся. — Он не будет ожидать, что такая милая и невинная девушка заинтересуется им, — и, видя скептический взгляд Маринетт, добавил: — Дайан погряз в своих домыслах, что все женщины беспощадные стервы и шлюхи. Поэтому и купится на твою чистоту.        — Невинная? — ей захотелось спрятать лицо в ладонях, когда она слышала такое от него. — Ты что-то путаешь.        Переглядки через весь актовый зал. Шаль, вернувшаяся на плечи, и незаметный для других поцелуй в макушку. Танцы Кима на столе и пинок Адриану в бок, чтобы перестал смеяться над разошедшимися по шву штанами Канте.        — Разве нет? — он приблизил к ней лицо, проводя носом по скуле, касаясь гладкой тканью маски виска, ладонью со сжатым в кулак жучком ныряя в карман её куртки. — Или ты успела пообжиматься с кем-то за моей спиной, м?        — Я... — миндаль рассеивался крошками по лёгким, вынуждая дышать глубже. — Я приятно провела время со своим одноклассником. Сегодня в лицее, — добавила и почувствовала, как он остановился с открытым ртом на её шее, едва касаясь губами. Замер на пару мгновений, а после усмехнулся. Он понял о ком она говорит.        — Да? И как — он так же приятно, как и я, делает это, — парень прикусил тонкую кожу и прошёлся по ней языком, буквально чувствуя, как зарождается судорожный вдох Маринетт. — Или так... — оставил поцелуй на челюсти и проник рукой ей под одежду, огладив ладонью низ живота ровно над поясом джинсов. — Или что-то вроде этого?.. — ловкие пальцы скользнули под материал. Маринетт вцепилась в его запястье, понимая, что если его рука опустится ещё ниже, то она совсем перестанет соображать.        — Получается, — откашлявшись, начала говорить она, когда Нуар убрал руку, задев жезл, отчего зонт пошатнулся, орошив каплями светлые волосы, — мне нужно привлечь его внимание к себе, пока он не успеет на кого-то напасть. Разболтать, чтобы он выдал своё настоящее имя.        — Всего-навсего, — беспечно произнёс Кот, бодро взмахнув хвостом. — Как, справишься?        — Всего лишь построить глазки психу со смертельным жалом на пальце, проще простого!        — Я тоже буду там, — заявил Агрест. Девушка вопросительно подняла брови. — Если что-то пойдёт не так, — Маринетт фыркнула, — то я сразу же перевоплощусь и сделаю так, чтоб у него больше никогда жало не поднялось.        — Но всё же, — раздумывала вслух Дюпэн-Чэн, проигнорировав его пошлую реплику. — Что такого я должна ему сказать, чтобы он выдал своё имя?        — Ну, намекнëшь на его трудное детство. Может быть, спросишь о матери...        — Я похожа на психолога? — она не переставала удивляться той лëгкости, с которой Адриан говорил о плане-которого-почти-не-было.        — Больше на девушку, которой хочется доверить секрет, — тихо ответил он, разомкнув их ладони и коснувшись её щеки, приближаясь.        — Как тот, который я знаю о тебе, — в её фразе не было знака вопроса, когда она протянула руку и убрала с его лба влажную прядь, посмотрела на свой любимый оттенок зелёного, обрамляющий зрачки Нуара.        — Может быть, — проговорил он в её губы, прежде чем впиться в них поцелуем, сразу же его углубляя и наслаждаясь тем, как девушка обнимает его за плечи, будто боясь отпустить.       

***

       Узкий тротуар ещё не успел как следует высохнуть от окончившегося утром дождя и, хоть и послеобеденное, солнце освещало лучами редкие лужи, воду из которых выплескивали попадающие в них колёса автомобилей невнимательных водителей.        Маринетт, радуясь наладившейся погоде, ступала по коричневым и темно-серым деталям брусчатки, напевая себе под нос одну из композиций английского исполнителя, которую включила в свой плейлист после Хэллоуина. Новое пальто согревало высоким воротником, мягко касаясь шеи, а руки удобно скрывались в широких карманах.        Была ли у неё причина, чтобы слоняться по улицам в субботний вечер? А то. Хотелось ли ей проводить это время с кем-то? Не очень. Ведь всё мысли вертелись вокруг завтрашнего... События? Миссии? Дня её гибели? Слишком много драматизма, как для одной из множества тысяч девушек Парижа. Разобраться с нахлынувшей лавиной переживания шаги под счёт помогали откровенно херово.        Он же сказал, что всё будет в порядке. Пообещал, после того как они закончили истязать друг друга кусючими поцелуями и он уточнил все детали о времени и месте проведения выставки. Собранно и без своего привычного балагурства, что уже напрягало не на шутку.        Дюпэн-Чэн дошла до площади Вогезов и пересекла открытые ворота, металлические наконечники ограждения напоминали заострённые стрелы — о них легко можно было пораниться, если всего маху напороться грудью. Или щекой, если хорошенько разогнаться и прыгнуть. Как Маринетт напоролась на свои чувства, не желающие становиться тише, превратиться из бурного моря в спокойный ручей. Стесала себе бока об игривые и опасные когти Кота-Нуара, поманившие её в ров с пылающей острой жаждой и адреналином.        Привлечь внимание Шмеля. Знал бы Адриан, скольких усилий ей стоило начать говорить с ним, не то что с ошалевшим женоненавистником. Но, закусив губу и отведя взгляд в сторону, она бы призналась, что общаться с психами намного проще. В них то она не была влюблена.        На большей части деревьев уже не было листвы и она даже не шуршала под ногами. В обычно уютном парке было слишком пустынно и ветрено, а солнце не самым красивым образом подсвечивало пятна на фонтане, который выключили по окончанию летнего сезона.        Брюнетка вдохнула свежий воздух, в котором чувствовалась приближающаяся зима и уютный аромат от ларька с выпечкой: круассаны с кремовой начинкой, булочки с маком и внедрённые американской культурой хот-доги заманивали прохожих отведать свой изумительный вкус. Сооружение напоминало почти что телефонную будку и неказисто смотрелось на фоне архитектуры прошлых веков, но, тем не менее, прибавляло окружающей обстановке бунтарского духа. В каком-то роде.        Кроме Маринетт, на дорожках, разделённых участками клумб, никого не было, только мужчина в неоновой жилетке, который втрамбовывал что-то в урну, сжимая дымящуюся сигарету во рту: пепел осыпался, попадая ему на ботинки и асфальт, испещренный голубиным помëтом.        Какое-то время Маринетт бездумно наблюдала за действиями коммунального рабочего, пока её не отвлёк резко включившийся уличный фонарь, озарив свечением пожухлую траву, перетягивая на себя права ещё не севшего за горизонт солнца. От этого девушка поймала себя на комичной мысли, проговорëнной в сознании голосом Альи, которая вечно критикует еду в кафетерии: «Надо, всё таки поесть. Может, мне посчастливится, и булочка будет полна начинки?»        Повернув направо и нащупав в кармане пару купюр, брюнетка пошла к будке — над окошком раздачи на навесе светилась оранжевыми и зелёными огоньками гирлянда, но внутри света не было. На боковой стене висела табличка с надписью от руки, информировавшая о том, что хозяин отошёл на полчаса. Разочаровавшись, девушка сделала шаг назад, собираясь развернуться, как в мгновение ока перед ней мелькнул смазанный силуэт дерева с кривыми ветками и провод гирлянды, когда её ударили спиной о рифлёную стену ларька и зажали рот рукой... в латексе?        Обрывки фраз, произнесённые шёпотом, нахальные смешки и зелёные глаза — близко-близко к ней — прочертили кривую в голове, пока она не сообразила, не сфокусировалась на том, что перед ней был не Кот-Нуар.        — Вздумаешь вопить, — произнёс Шмель, выжигая серым взглядом дыру на её лице, — и подохнешь раньше положенного.        Она еле слышно промычала что-то ему в ладонь, пока под ногами снова не исчезла твёрдая почва, а по щекам не хлестнули ветки, почки на которых появятся ещё не скоро.        *        Прыжок, упор мыском ботинка в выступ на светло-желтой стене. Нуар взобрался на веранду третьего этажа и обошёл раскладной стул с горстью мокрых листьев, на которые не попадали солнечные лучи. Крышка люка была приоткрыта.        Она снова нарывается на то, чтобы простыть.        Адриан где-то с час сидел в своей комнате, отбивая тенисным мячом об вымытый до блеска пол равномерный ритм и тряс ногой, пялясь на экран телефона на журнальном столе, на котором высветилось несколько новых уведомлений. От Нино, приглашающего проверить навыки в новой игре. От Хлои, в миллионный раз просящей его приехать в Нью-Йорк («Я ни по кому так не скучала, как по тебе, Адрикинс!»), с прикреплённым фото, на котором она с Францем нежится в джакузи — чего ещё ждать от Хлои?.        От Натали, в пятый раз предупреждающей, чтобы он не смел пропускать завтрашнюю съемку. Конечно же, его там не будет. Благотворительность ведь куда важнее.        Раньше Адриан не наблюдал за собой такого проявления невроза. Или мастер Фу был прав, и талисман на него так воздействует, приумножая негативные эмоции, отчего ему тяжело сдерживать гнев, похоть, обиду или нервозность? В таком случае, единственное, что могло ему помочь, находилось в паре километров от его особняка в таком же извращенно трепетном ожидании завтрашнего дня.        Я не хочу подвергать её риску. Так он сказал Плаггу, чуть ли лупя себя по груди? Ну олух, честное слово. Насильно запихивающий внутрь желание заявиться к Дюпэн-Чэн домой, чтобы... что? Подбодрить? Обнять и прошептать на ухо, что у них будет небольшое приключение, которое пролетит быстрее семян одуванчика в конце мая?        Он покачал головой, насмехаясь над монологом одного из тараканов, шуршащего в мозгах. Или квами, разворачивающего упаковку ядовито пахнущего сыра Толлон. Может, у котов и было девять жизней, но в существование шестого чувства он никак не хотел верить. Ничего же не случилось? Или?..        На следующий день после вечеринки, когда он собирался на утреннее занятие по фехтованию, влепленное на два свободных часа перед парами в лицее, и открыл дверцу шкафа, чтобы достать спортивные брюки, то обнаружил на полке, прямо на сложенной футболке маленький кружевной кусок ткани, и на секунду призадумался. Но вскоре его мысли прояснились и в горле зародился смешок. Случилось то, что он, управляемый своими взбешенными гормонами содрал с Маринетт трусы и абсолютно наглым образом впихнул в свой карман. А после, не глядя, отправил в стирку вместе с костюмом. Благо, женщина, занимающаяся уборкой в особняке, была благоразумной и не потащилась тыкать этим в лицо Габриэлю, причитая о том, какого бесстыдника тот вырастил. Естественно, в её рабочие обязанности подобное не входило.        Ещё одно сообщение от Лейфа и Агрест вскочил на ноги, прокрутил кольцо на пальце, и, под ворчание Плагга, перевоплотился, выскочив в окно. Вниз, по зарослям увядшего плюща, игнорируя ступеньки, оставленные без ремонта для создания эффекта романтичной запущенности. У Габриэля свои причуды. Нет. Не так. У богатых свои причуды.        Осталось только забраться в комнату с бабочками на постельном бельё и его фотографиями на стене. Посмотреть в голубые глаза, отмерить в них степень доверия. Оправданного не более, чем на сорок процентов. Может, сорок три. Нуару можно накинуть за безмерное обаяние, за которое он получает нежные касания, частенько холодных рук.        Но в светлом помещении пусто: коробка с кружевом для нового изделия стоит недавно распакованной на столе, рядом — раскрытый блокнот с наброском, определённо складывающимся в силуэт Кота-Нуара, залихватски ухмыляющегося, на рисунке чёрная резинка для волос с мелкими зелёными узорами. И нигде не видно Маринетт, которая чётко сказала, что будет дома в это время.        При всей, присущей ей рассеянности, она не могла просто взять и пойти к Алье, или же с коробкой собственноручно приготовленной выпечки навещать своего вредного деда, который точно разнесёт её кулинарные навыки по всём фронтам, где он побывал в молодости. Гребанное шестое чувство.        Пререкаться с появляющимися в воображении картинками было тяжело, но если её и правда утащил куда-то Шмель, то точно не навредил. По крайней мере, физически. Адриан давно отметил что Дайан большой любитель пафосных речей. В чём-то они даже были похожи.        Он развернул жезл и включил режим карты, рассматривая возможные места, куда бы ему направиться, пока Астор.... Так, нахуй. Ничего не случится. Триумфальная арка. Вряд ли. Нотр-Дам. Возможно. И тут.        ... из всех приколов будет, если он замочит того конченного на Эйфелевой башне.        Произнесённые слегка опьяненным голосом Нино слова ворвались в голову, словно долетевшая до цели баллистическая ракета. Мощно и с соответствующим ей грохотом. Не дающая шанса на то, чтобы прикрыть голову руками, присесть и сжаться в позу эмбриона, ожидая прихода спасателей. После которой тебя в тисках удерживает разрушенная мебель и стены дома, где, казалось, будет безопасно переждать обстрел. И вслушиваться, при каждом вдохе напрягать слух, чтобы услышать доносящиеся оклики.        Куда же ещё жаждущий кульминации представления актёр своего собственного воображаемого театра абсурда потащит реквизит в лице Дюпэн-Чэн? Естественно, на место, считающееся самым романтичным в Париже. На плот, служащий опорой для тех, кто хочет убедиться в светлых чувствах, когда увидит объект воздыхания в свете огней металлического сооружения. Какая банальщина.        Агрест бросил напоследок взгляд на темно-серую ткань, висящую на спинке стула и, сосредоточившись, выскочил на крышу, на ходу размечая короткий маршрут до точки назначения.        *        Гладкие перья, равномерно прилегающие друг к другу, рассекли воздух, едва не коснувшись замёрзшей щеки. Маринетт дёрнула головой, увернувшись от крыла голубя, прочертившего траекторию полёта прямо возле её лица. Она щурилась, хотя солнце уже почти село, облизывая лучами редкие, попадающие под них растения, оконные стекла на зданиях, подсохшие лужи.        Попытавшись выровнять ногу, девушка вовремя посмотрела вправо и от ощущения высоты у неё на мгновение помутилось зрение — до земли от её места расположения было навскидку больше двух сотен метров. Во рту было сухо и Маринетт сглотнула вязкую слюну, рефлекторно дернув рукой, чтобы потереть глаза, но на запястье что-то брякнуло.        — Какого?.. — пробормотала она, обнаруживая себя прикованной наручниками к тонкой железной трубе с треснувшей краской. В затылке неприятно кололо, когда она повернула голову и наткнулась на мужские колени, затянутые в полосатые желто-черные... колготки? Так ей померещилось изначально, пока шестерёнки в черепе не задвигались быстрее, собирая картинку.        — Что-то вы совсем хиленькая, мадемуазель, — произнёс Шмель слащавым голосом, кладя руку на пояс и наклоняясь к ней. — Один маленький удар и уже в отключке. Ай-ай-ай.        — Вы... — выдавила девушка, смотря на маску, на которую падала золотисто-седая прядь волос.        — Что я? — участвующим тоном отвечал он. — Честен? — Шаг назад, отчего перекрещённые детали под ногами затрещали. — Справедлив? — Они были на одном из каркасов, образующих этаж башни. — Хм, великодушен?        Ни один из прозвучавших вариантов и близко не подходил реальному положению вещей. Казалось, даже его хриплый тенор подрагивал от лживости вынужденно произносимых слов.        — Мне трудно сказать, — ответила Маринетт, вглядевшись в серые радужки, напоминающие каменную кладку во дворе особняка Агрестов. Такую же ровную, однотонную как рулон льняной ткани, висящий на одной из полок магазина, в котором девушку уже начинали узнавать продавцы из-за частых посещений. Без узоров, которые бы что-то цепляли внутри, а не вызывали чувство опустошения. — Мы с вами не знакомы.        Шмель выровнялся и медленно провёл вытянутым жалом на пальце ровно за сантиметр от носа Дюпэн-Чэн. И вскинул руку в сторону, отчего девушка дёрнулась. Спокойно. Он просто позëр.        — Ошибаешься, девочка, — проговорил он, отвернувшись и спустившись немного ниже. Чёртов каркас был диагональным и, если бы ступни Маринетт не упирались о крохотный выступ с болтами, то она уже свесилась бы вниз, сдирая руку о наручник от панических движений. — Но во время одной из наших встреч ты была объята внимаем другого — к сожалению, не могу назвать его мужчиной, — мальчишки. К сожалению, — добавил он и развернулся обратно к ней.        — Простите, месье, — начала Дюпэн-Чэн, понимая, что грубую форму беседы он не воспримет. Совершенно. — Но о чём именно вы сожалеете?        Она поерзала и услышала треск ткани — пальто зацепилось об что-то острое и из распоротого кармана выпал телефон, полетев вниз и ударяясь о железные запчасти. В этот раз никакой Адриан ей новый гаджет не предоставит.        Отвлëкшись, девушка не заметила, как Дайан вновь приблизился, поставив ногу на и так еле помогающий держаться выступ и оперев о колено локоть.        — О многом, — мужчина очертил взглядом лицо Маринетт, останавливаясь на глазах и губах, переходя на шею, скрытую воротником. — Например, о том, что такого в женщинах, что они губят мужчин раз за разом своим гнилым обаянием, а после вытирают ноги. Сменяют любовников, тыкая этим в лицо верным мужьям, — он будто забыл о том, что говорил до этого и воспринял вопрос иначе. Будто его никто никогда не слушал. Скорее всего, любимая женщина.        — Но я говорила... — нахмурилась Маринетт и запнулась, постаравшись убрать волосы, хлестнувшие её из-за усилившегося ветра по лицу.        — Я слышал! — рявкнул он, чуть ли не плюнув. — Моё сожаление заключается в том, что многих из вас, — подчеркнул голосом последнее слово, — нужно вовсе стерилизовать, чтобы вы не смели и помыслить...        Господи, что он вообще нёс!? Маринетт впервые в жизни видела, как человек натурально сходил с ума, а его размышления вслух обрастали всё большей несуразицей.        Стерилизовать? Это уже не похоже на простую месть за измену. При чем не только за ту, о которой он молчит. Не Ванессы Шапель и не Одри Буржуа, вторая из которых лишь показывала навыки ведения светских раутов. Его душил сам факт того, что женщина имеет право обустраивать свою личную жизнь так, как ей того хочется: быть с одним мужчиной до гроба или завести троих любовников; баловаться взрослыми игрушками или вообще не начинать отношений. Какого. Черта. Его. Волнуют. Чужие. Жизни?        — Кто она? — перебила девушка, чувствуя, как занемела шея, и постаралась выровняться, позвоночником считая количество выпуклых элементов на железной пластине. На секунду прикрыв глаза, она ощутила касание пластика к груди. Это же не... Как она могла забыть? Что прикрепила жучок за верхней пуговицей рубашки (чтобы заранее проверить качество его работы), которая, хоть и расстегнулась, но не попадала под взгляд Шмеля, всё ещё изучающего лицо Маринетт. Что там можно было увидеть нового? Бесило.        Оставалось лишь молиться кошачьему богу, чтобы Нуар это обнаружил и сориентировался, куда следует идти. Давай же, котик.        — Кто она? — изумлённо произнёс Дайан, словно был псом, которого тыкнули носом в подранный диван, и притворяющегося, что он здесь ни при чëм.        — Да. Кто та женщина, из-за которой вы так злитесь, месье? — предположение о том, что Адриан видит её в роли психолога, обретало реальную оболочку. — Прошу вас, расскажите о ней. Я хочу понять вашу боль.        — Мою боль? — он едва не засмеялся, снова выравниваясь и качая головой. — Её не понять девчушке, которая ничего, кроме сопливых неправдивых фильмов о любви в своей жизни не видела, — дикая улыбка расползлась на его лице, образовывая глубокие складки в уголках губ. — Но я скажу. Всё равно тебе жить недолго осталось.        У Дюпэн-Чэн дёрнулась губа. И было непонятно от желания засмеяться это или от осознания пиздеца в котором она оказалась. Если таким образом девушка выказывала благодарность Нуару за спасение своей жизни, то по самым простецким математическим расчётам в плюсе был только Шмель, поднявший сейчас драматично подбородок и посмотревший в свод каркасов выше, ведущих к вершине башни.        — Оливия Ришелье, — громко продолжил он, будто обращаясь к Всевышнему. Маринетт боролась с собой, заставляя лицо принять более-менее нормальное выражение. Хотя бы пугливое, вместо ярко выраженного отвращения во взгляде. — Ах, эта женщина, — издал смешок. — Эта гнусная, гнилая тварь, вывернувшая мою душу наизнанку.        Кого-то в детстве часто оставляли за просмотром бразильских сериалов.        — Что она сделала, месье? — Дюпэн-Чэн завела руку за спину, чтобы отцепить волос, зацепившийся за плотно закрученный болт, но... тот был расшатан. Она мазнула пальцами по металлу, чувствуя вибрацию от скрежета трущихся друг о друга материалов. И стала раскручивать детальку, толком не понимая, как сможет её применить.        — Дорогая моя мелодия, — он расставил руки в стороны, словно демонстрируя свою фигуру на конкурсе бодибилдеров. Если бы он и участвовал в подобном, то занял бы последнее место — даже костюм, вылитый из сил талисмана, не мог скрывать того, что Дайан не был поджарым юношей. — Вопрос должен состоять в том, чего она не сделала. А именно: не сдержала животных инстинктов, не отказала в прелюбодеянии с другим и бросилась за ним, как не поступают порядочные дамы.        Волосы прилипли к шее от выступившего пота, когда Маринетт едва не уронила выпавший на ладонь болт и крепко сжала его, выдохнув и поймав на себе любопытный взгляд Астора.        Что он там говорил? Какую то несусветную ересь, выдаваемую воспаленным мозгом с тревожным типом привязанности. Вся его проблема состояла в том, что он не мог предположить, а тем более пережить факт измены. Какой у него психологический возраст? Тринадцать лет? И он столкнулся с тем, что девочка в лагере отказалась с ним целоваться из-за огромных брекетов? Иначе никак не объяснить то, что сорокалетний с лишним мужик так ноет из-за бывшей жены. Вероятно, жены, раз он бросается такими словами, как «прелюбодеяние».        — А вы не смотрели на это с другой стороны? — произнесла брюнетка, кривясь от вновь кольнувшей точки на затылке. — С той, что раз Оливия ушла, то вы достойны большего? Разве в мире не найдётся девушки, которая искренне вас полюбит?        Дайан склонил голову набок, так, как часто делал Адриан, сверкая зелёными глазами и заставляя её терять дар речи. Но жест человека в пчелином наряде посылал лишь мурашки жути. Или жалости. Он был жалким.        — Боюсь, я не верю что такие существуют, — с притворной грустью ответил мужчина. — И мне остаётся только подчистить то, в чем природа не добилась успеха.        Сумерки уже хозяйничали на этой высоте и скоро должны были включиться огни, украшающие по вечерам излюбленную достопримечательность туристов. Небо было грязно-серым, затянутым вновь выросшими дождевыми облаками. С такого расстояния открывался прекрасный вид на город с широко распахнутыми дверями ресторанов и прогуливающимися парочками, которые кормили голубей; подростками, запрыгивающими на лавку с ногами и убегающими от предупреждающего свистка патрульных; работающих в пекарне Дюпэн-Чэн, шутливо спорящих о том, кто заварит любимой дочери чай и положит клубничный макарон на блюдце чашки.        У Маринетт оставался последний шанс, после которого она может никогда больше не услышать басистый, вечно подбадривающий голос отца, мудрые советы от матери, громкие возмущения разного рода от подруги, или... Последний шанс, при неудачном использовании которого она не увидит ухмылку Нуара и его тёплое «тш...»        — Что, если вы просто не хотите заметить? — сглотнув, произнесла она, стараясь вложить в голос заинтересованность. Квами помоги. — Может в этом причина, по которой я здесь? Ради того, чтобы показать вам.        — Это тебе Кот-Нуар продиктовал? — Астор шагнул вперёд, сжав челюсти. В секунду меняясь в лице. Становясь злобным в миллион раз больше, чем был до этого. — Я уже жду момента, когда увижу его исказившееся от горя лицо, когда он обнаружит твой бездыханный труп у подножья башни Эйфеля.        — Он меня не волнует, — ответила Маринетт, не отрывая глаз от полосатой маски. Следя за переменами в серых монохромных радужках. — Потому и говорю, что могу показать вам. То самое волнение, которое испытывают женщины, когда осознают, что нашли себе лучшую партию, — она заметила, как мужчина втянул воздух сквозь зубы. — Как получилось с Оливией, — пальцы, вероятно, уже побелели от напряжения, с которым она стискивала маленький металлический предмет. — Как происходит сейчас со мной, когда я вижу вас, месье, с которым Нуар и рядом не стоял. Такие чувства запретны? Скажите, мне, прошу. Я должна знать, за что умру.        Полшага и Дайан присел перед ней, выставив одну ногу вперёд, чтобы сохранять равновесие. Склонился близко, сохраняя дистанцию в десять сантиметров между их лицами. Она видела светлую щетину на его подбородке.        — Знаешь, Мари-мелодия, — уже было неважно, как он коверкал её имя и какой смысл вкладывал в свои бредни, когда его слова отчётливо попадали на запись жучка, крепко сидящего на клетчатой ткани рубашки. — У тебя глаза в точности такого же оттенка, как и у Оливии. Жизнь очень иронична, да? — И, не дожидаясь ответа: — Жаль, что ты закроешь свои раньше.        Он вытянул правую руку, оттопырив палец с жалом и став приближать его к девушке, ощущавшей горлом собственное сердце.        — Нет, — глухо произнесла она и из уголков глаз выступили слезы. Но отнюдь не от страха. Чёртов ветер добился своего раньше психованного ублюдка. — Месье... Пожалуйста... Назовите мне своё имя, раз вам трудно ответить на другую просьбу, — ну где же ты, Нуар? — Со мной ведь должно остаться что-то достойное. Знание имени человека, очистившего землю от грешных женских душ.        — Чистые и преданные чувства могут быть дарованы только одному мужчине в жизни каждой женщины, — он облизал губы, будто смакуя свою философскую мысль, достойную награды в конкурсе «Мизогинист года». — Меня зовут Астор Дайан.        Отбившиеся о металл слова повисли между наслоений сооружения, когда Маринетт со всего маху воткнула болт Шмелю в щеку, отчего он сдавленно закричал и, не удержав равновесие, соскользнул с каркаса и повалился в проём.        Подтянув ноги ближе к груди, девушка прижала голову к балке и зажмурилась, ощущая давление в грудной клетке. И услышала хлесткий звук, похожий на удар плетью, после которого перед ней что-то грохнуло и строение задрожало.        Первое, что она увидела, неуверенно приоткрыв один глаз — торчащие из растрепанных светлых волос кошачьи ушки, одно из которых было повернуто немного назад, будто прислушиваясь. Нуар сидел на корточках спиной к ней и слегка намотанным на руку ремнём что-то дёргал.        Маринетт выдохнула и, как можно аккуратнее съехав вбок, заглянула за плечо парня: Шмель лежал связанным поперëк каркаса с вытекающей из щеки струйкой крови. Чего только не вытворишь в состоянии аффекта с помощью одного несчастного болта.        — А улов то гнилой оказался, — произнёс Нуар, привязывая кончик ремня к фрагменту железной трубы. И обернулся к девушке, поднявшись. — Прости, мышка, что так долго. Лифт сломался, — он в два шага приблизился к ней и положил ладони ей на голени, будто придерживая. Нахмурился, просканировав взглядом наручники. — Ты в порядке? — И, не дождавшись ответа, добавил, коснувшись указательным и большим пальцами серебристого браслета: — Катаклизм.        Раскрошившиеся частички полетели куда-то вниз, на лету превращаясь в пыль. Маринетт растерла покрасневшее запястье и посмотрела на Ареста.        — Лифт, значит? — она изогнула бровь и в ответ получила кивок.        — Не волную, значит? — парировал он и, взяв руку девушки, потянул её вверх, отмечая разорванную ткань на кармане пальто и покрасневшие глаза. Дурацкий ветер.        С минуту они пялились друг на друга, будто виделись впервые, пока Дюпэн-Чэн не скользнула ладонями ему на шею, чувствуя, как когтистые пальцы смыкаются на её спине, крепко обнимая. Едва ли не придушивая и касаясь носом местечка за ухом.        — Какой ты, всё таки, лжец, — пробормотала Маринетт и услышала хмык.        — Знаю.       

***

       Красно-белая вышивка на бежевой подушке приятно покалывала подушечки пальцев. Шрифт в бегущей строке на экране телевизора был кричаще огромным, буквы словно собирались выскочить и разбежаться по углам гостиной в квартире Дюпэн-Чэн, пока в смежной с ней кухней Том громко говорил по телефону, периодически басисто хохоча и активно кивая, будто собеседник мог видеть его жест.        «... новая звезда нью-йоркского реалити-шоу... юная мисс Буржуа... »        «... из-за давки в аэропорту... отвезли в госпиталь... »        «... компания по изготовлению роботов-пылесосов... »        Девушка следила глазами по медленно ползущей справа налево строчке, не задумываясь о том, какую информацию она в себе несла. Сжимала в руках большую чашку какао с исходящим из неё паром и водила по узорам, которые вышила Сабин на льняной ткани.        — Я никак в толк не возьму, — внезапно произнесла мадам Чэн, закончив выравнивать подкладку под горячее на столе и сев рядом с дочерью на диван. — Инспектор Рабьо действительно просто сидел в своём удобном кресле в кабинете и дожидался, пока тот мальчик сделает за него всю работу? — Она всплеснула руками и посмотрела на Маринетт.        — Не знаю, мам, — ответила девушка и сделала глоток. — Думаю, главное, что это всё наконец-то закончилось.        При том довольно быстро дело о «Шмеле» дошло до финальной точки с преподнесенными Нуаром доказательствами в виде записи с жучка, где Астор Дайан прямым текстом говорит о том, что из-за него в Париже больше двух месяцев воцарялась паника. К диалогу, заглушенному местами порывами ветра парень добавил — только он так мог — весёлые фото с разных ракурсов, на которых он улыбался, держа за волосы мужчину или сжимая его щеки, что смотрелось ужасающее и комично одновременно.        Когда он уже собирался вырвать гребень и освободить таким образом квами, Маринетт одернула его, предложив обратиться к существу с просьбой частичной трансформации, чтобы у полиции не возникло вопросов о магическом происхождении жалящих сил. Нуар несколько раз повторил, что ей нужно домой, видя как она продрогла и сжимала дрожащие руки в кулаки, но твердила, что они должны закончить всю эту канитель вместе. Будто знала, что им суждено быть командой.        В итоге с ней беседовал месье Ренкомпри, который, по мнению того же инспектора, мог сдерживать грубость, обращаясь к девушке, в отличии от других работников отдела. Но ей показалось, что это скорее нерешительность, переданная и его дочери, с которой они учились вместе неполных двенадцать лет. Рыжеволосый мужчина, с сомнением согласился не сообщать ничего её родителям, несмотря на то, что она несовершеннолетняя, когда та уверила, что их душевное спокойствие ей важнее, чем невроз, который может пригвоздить её к стулу в своей комнате и внедрить комендантский час. Ради её же блага. Прямо как делал Габриэль Агрест, чтобы не нервничать из-за сына. Знал бы он, где его отпрыск шатается по ночам.        — Мне так жаль ту девушку, — продолжила Сабин и Маринетт чуть не поперхнулась, сглатывая горячий напиток. — Жаль, что полиция не дала разрешение телевидению ознакомить зрителей с записью, где тот негодяй признаëтся. Наверняка, та мадемуазель была очень напугана и боялась за каждое произнесённое слово. Она очень смелая.        Дюпэн-Чэн зарделась, отставив чашку на деревянный подлокотник и пряча лицо в подушку. Её распирало щемящее чувство от того, что мама, сама того не зная, выказывает ей свою гордость. И она почти порывается её обнять, когда:        — Кстати о вчерашнем, — женщина поставила локоть на спинку дивана, упирая ладонь в голову, и вопросительно взглянула на дочь: — Где ты умудрилась порвать новое пальто?        Лицо девушки исказилось от неловкости, вызванной мыслью о том, что Сабин ещё не знала и о ещё одном разбитом телефоне. Ей снова нужно было придумывать правдоподобное враньё. Но, решившись и открыв рот для ответа, она отвлеклась на оповещающий о готовности писк духовки.        — Я пойду достану печенье! — бодро воскликнула она и, почти падая от того, что ноги запутались в пледе, побежала на кухню, где Том всё никак не мог наговориться. На этот раз её спасла выпечка.        *        Замысловатые узоры на чёрной матовой крышке коробки, помещающейся в ладонь. Восемь углов, скрывающих под собой серьги, которые, словно имеющие собственный разум, выбирают избранного носителя. Того, кто носит в себе незапятнанные желчью созданного жестокими людьми мира, чистые помыслы, которые помогут возродить и сохранить нечто светлое в душе человечества. Чудесное.        Адриан вспоминал мудреные фразы, прикрыв глаза и ощущая в лёгких пары многочисленных заженных аромапалочек, слыша отзвук гонга, в который ударил, чтобы Ван Фу любезно открыл ему дверь. А после предложенной стариком чашки чая, к которой парень не притронулся, боясь что смесь трав его одурманит так же, как и витающий в помещении пряный аромат с нотами безконтрольно сладкого, погружающего в сон ладана, стал внимательно слушать наставления, касающиеся его ошибок; перечисления проколов в попытках уберечь парижан от нависшей над ними опасности.        Он слушал, сжав челюсти и закатывал глаза, когда старик не забыл подметить, что талисман был неоднократно использован в личных целях. Господи, такое чувство, что его окружали одни извращенцы. Хранитель на досуге подсматривал за тем, как подростки выплескивают накопленные гормоны. И соответствующая его фамилии реакция мелькала в мыслях Адриана. «Фу, мастер Фу. Просто фу». Тогда он посмотрел на Плагга, который развёл лапками в стороны, мол, ничего не знает и никому ничего не докладывал.        — Но, — подытожил Хранитель, почëсывая свою несчастную бородку и выравнивая шкатулку, замаскированную под нефункционирующий граммофон. — Ты доказал своё право на талисман Кота, вернув гребень туда, где тот и должен дожидаться своего времени славы. И не такой гнетущей, которую претерпела Поллен.        Пожилой мужчина вздохнул и, казалось, от этого простейшего жеста у него захрустели рёбра. За его спиной сквозь щель между шторами просачивался тонкий луч света на изогнутый кактус с маленьким бутоном красного цветка.        — Но если я сделаю то, что вы мне поручили, — стараясь говорить спокойно, начал парень, — то буду вынужден отказаться от своего кольца.        Ван хмурился, начав выдергивать волоски из бороды и положив ладонь на комод, будто для опоры.        — Ты уверен в этом? — вопрос сбил с толку, когда, устав ждать, Агрест уже засобирался уходить. — Даже самый бурный океан можно усмирить, превратив его в мирный ручей, — Хранитель сделал шаг вперёд, протянув узорчатую коробку, которую захватил с комода, к Адриану. — Хоть я и стар, но мне известно, какими бывают юношеские чувства. И даже наиболее необузданные из них возможно превратить в союз, который будет сильнее любых преступлений против человечности. Съедающего изнутри одиночества, — он помедлил, взяв ладонь блондина и повернув её тыльной стороной вниз. Положил в неё коробку. — Любовь всегда сочетает в себе как разрушение, так и сотворение.        Он открыл глаза и отошёл от бежевых дверей, над которыми висела отремонтированная вывеска на здании с китайской крышей. Слова, произнесённые вместе с врученным украшением повисли в мыслях, как Дамоклов Меч. Как именно ему нужно воспринять изречение Хранителя? Он дал ему право самому решать, как поступить? Повесил ответственность за две жизни сразу.        И по какой-то неизвестной причине Агрест решил, что раздумывать не нужно. Кто он такой, чтобы указывать ей, что делать? Тем более, по собственному опыту зная, как это неприятно и даже угнетающе.        Он пошёл, ощущая, как за ним плывёт хвостиком Плагг, на удивление, не задающий вопросов и не терроризирующий приказами дать ему сыр — видимо, наелся чем-то из припасов Фу.        Через несколько метров Агрест переключился на вчерашние воспоминания из участка. О том, как проводил Дюпэн-Чэн взглядом, когда её повели на, так называемый, допрос, хотя не о чем было допрашивать ту, кто предоставил полицейским неоспоримые доказательства. Его смешило выражение лица инспектора Рабьо, когда тот переводил глаза с него на Дайана, а морщины на его лбу выглядели как на собаке породы Мастиф.        Мужчина, водя ладонью по подбородку, перелистывал свежие фото, сделанные практически на вершине Эйфелевой башни, и силился поверить парню в костюме, притащившего мужчину с кровоточащей раной, которую как раз начинал латать медик.        — И как ты догадался, что это и есть он? — поднял брови Джозеф, после того, как прослушал полученную запись, и посмотрел на Нуара, сложив руки на груди со сжатыми в одной из них снимками.        — Был случайным свидетелем того, как он переодевается в костюм, — отрезал парень.        — Чего же не доложил об этом в тот же день? — мужчина отложил снимки на стол и оперся о него поясницей, скрещивая ноги в щиколотках.        — А вы бы поверили словам... Как вы там сказали? — Притворно задумался Адриан и щелкнул пальцами. — А, зазнавшегося мальца в мамкином костюме для БДСМ-игр. Так ведь процитировали в одной из статей?        Возле стеллажа с папками прыснул патрульный, но тут же стушевался под хмурым взглядом начальника, цокнувшего языком.        — Бесспорно, ты себя оправдал, малец...        — Кот-Нуар, — поправил парень, перебив мужчину.        — Чего? — выплюнул тот.        — Называйте меня Кот-Нуар, мы же серьёзные люди, — блондин ухмыльнулся и для пущей убедительности, игриво взмахнул хвостом. Дайан, скованный наручниками и сидящий на стуле возле мусорного ведра, зашипел от очередного проделанного мужчиной в медицинском халате шва. — Вот, видите, этот подтверждает, — он указал на бывшего Шмеля большим пальцем.        — Короче, мы тебя награждаем, Нуар, — акцентировал на последнем слове инспектор, игнорируя ребячество Адриана, — но ты снимаешь маску и больше не лезешь в дела полиции.        — Да ну? — нагло выдал парень, немного склонившись вперёд, к напротив находящемуся мужчине. — Мне кажется, лучшим вознаграждением — скорее для вас, чем для меня — будет то, что мы продолжим сотрудничать. И никакие парнишки в форме не будут меня выслеживать. А то, боюсь, случится нападение на госслужащего, — протянул он, невзначай царапая ногтем участок столешницы, не заваленный бумагами.        — Теперь ты угрожаешь? — сквозь какой-то ядовито-агрессивный смешок спросил Рабьо.        — Ну что вы? — Нуар надул губы. — Просто хочу сказать, что готов помогать верным служителям законам Франции без единой платы за свои труды, — он улыбнулся. — Это просто искренне желание быть полезным и нужным.        Джозеф откашлялся и оглядел Агреста с ног до головы, как это часто делали фотографы на одной из попсовых съемок. Ему к такому не привыкать. Но, как только он открыл рот для ответа, его прервал хриплый голос.        — А вы спросите его, — дёрнул головой Астор в сторону парня, не имея возможности взмахнуть руками. — Спросите... — Он засмеялся. — Спросите, откуда у него такие способности... Он ничего не стоит! Если у него отнять то, что было у меня... Мой ценный помощник... — Казалось, что от восторженности у него вот-вот потечёт слюна по подбородку. — ... раб, помогающий совершать...        — Слушайте, может его лучше сразу в клинику? — протянул Нуар, брезгливо осматривая поехавшего Дайана. — А то только и жди, что он вам весь кабинет обслюнявит, — перевёл взгляд на Рабьо с таким же отвращением в глазах. — А? Как поступим, инспектор?        Улыбка возвратилась на его лицо, когда парень повернул на очередную улочку, понемногу приближаясь к пекарне. По дороге проезжали редкие автомобили с подрагивающими каплями снова начинающегося мокрого снега и Адриан, подняв воротник пальто, ускорился, как-то тупо осознавая, что мог преспокойно в очередной раз взять ключи от автомобиля у Грега и оказаться на месте в считанные минуты. Но опять таки. Было бы тупо заявляться по-мажорски.        Это он сделает в другой день, когда заедет за ней перед парами. Да хоть завтра.        Перевоплотившись, он взобрался по кирпичной кладке и запрыгнул на веранду, откуда уже был убран стул, но заженные гирлянды мгновенно привлекали внимание, прикрытые от влаги под нешироким козырьком. Всё тот же приоткрытый люк, зазывающий скорее забраться под него едва заметным светом настольной лампы.        Адриан заглянул под него, ловя себя на пошлой мысли, чем таким компрометирующим могла бы сейчас заниматься Маринетт. Ну и мерзкий же ты, Агрест. Ну и лжец.        Но девушка просто сидела за столом, чертя что-то на листе бумаги, сосредоточенно всматриваясь в прямые и изогнутые линии. Прядь волос свисала перед лицом, но, очевидно, Маринетт не было никакого до неё дела, пока от движущейся руки падала тень на рисунок.        Адриан ввалился в помещение и плюхнулся на кровать, примяв под весом своего тела подушку, из-под которой торчала всё та же вещь, которую он без торжеств подарил Дюпэн-Чэн.        — Приветствую, — произнёс он, поднявшись на ноги и взглянув на брюнетку, которая вскочила со своего места. Стул на колёсиках откатился в сторону и легонько ударился о тахту.        — Это ты... — Маринетт выдохнула, хватаясь за сердце, пока в другой руке был сжат простой карандаш.        — Это я, — нелепо подтвердил Нуар и потëр затылок. Воцарилось молчание, будто они оба воды в рот набрали. Или гвоздей, перекатив которые языком, можно было наглотаться крови.        Снова смотрели друг на друга, как на диковинных подводных существ в океанариуме, завороженные голубой рябью от подсвеченной воды, отражённой на стенах зала с высокими потолками.        Вчера они сказали друг другу лишь короткое «пока», прежде чем разорвать объятие за углом дома, слыша тихую, доносящуюся из зала для покупателей джазовую мелодию. Идеально подходящую для прохладного вечера, раскрывающего своё очарование с ещё большей силой, когда входишь в него после того, как был на грани гибели. И разомкнули переплетённые пальцы, озарённые зелёным свечением из предпоследней лапки на чëрном кольце.        Мой спаситель Парижа. Три слова набатом стучали в голове Маринетт, пока она медленно отложила карандаш на стол и сделала шаг вперёд. Потянулась, словно к зелёным листьям, распускающимся на тонких ветвях сирени в начале мая. Сирени, отражённой в цвете её постельного белья. И листьях, отпечатанные в радужках напротив. Но более живых. Таких, что не отцветут по окончанию сезона.        Адриан убрал руку за спину и отцепил от пояса коробочку. Выставил её на раскрытой ладони перед застывшей Маринетт, видя, как она стрельнула глазами от красного узора и обратно к его лицу. В голубом небе с разводами тёмно-синих морских волн бушевал вопрос. Будто она знала, что он собрался ей предложить.        — Что это? — всё же спросила она, когда пауза затянулась. И вытащила заправленные под воротник футболки волосы, от которых стало жарко.        — Я отвечу. Но прежде. — Сказал Адриан и опустил взгляд на металлические детали своих ботинок. Тяжелая обувь всё так же странно смотрелась на нежном фиолетовом ворсе ковра.        — Перевоплощаюсь.