Mormor. Часть 2.

- При первой возможности стреляйте на поражение. При любой неопределенности или угрозе для ребенка, дайте ей уйти, - Джеймс снова обводит взглядом людей, отобранных Мораном. Собранные, натасканные, не задают лишних вопросов. Бесприкословно подчиняющиеся Мориарти. В комнате для сборов царит военная дисциплина. Это добавляет уверенности. Порядок, который успел навести Себастиан в кадрах, отличается от здешней атмосферы несколько лет назад, когда Джим предпочитал использовать скорее банды высококлассных налетчиков, часто как одноразовый ресурс. Для этой работы лучше всего подойдут наемники из бывших военных или полицейских спецподразделений, привыкшие иметь дело с освобождением заложников. Но Джеймсу самому всегда было привычнее находиться по другую сторону. Слова Морана застревают в мыслях. Постепенно Джим понимает, что обрел в нем нечто запредельно ценное, дающее смысл, ставшее жизненно необходимым ему. Он не мог бы подумать о том, что однажды эти две жизни - Себастиан и его сын, станут для него важнее всего, что он способен на такого рода привязанности и чувства. Впервые Джеймсу страшно перед запланированной операцией. Он никогда прежде не испытывал этого чувства, делая свои рискованные ставки, даже в самых отчаянных проектах, где было мало шансов на успех. Но там, прежде - на кону стояла только его собственная шкура. И этот риск только подогревал, делая успех более упоительным и заставляя продолжать. Сейчас Мориарти хотел одного - безопасности Дэниела. Когда он заканчивает с наемниками, он снова остается наедине со своими мыслями и ожиданием. Оно сводит его с ума. Консультант не знает, куда себя деть. Страх медленно сжигает его изнутри, отнимая силы. Ему кажется, что проходит вечность. Он снова оказывается в своем кабинете, не замечая как, остается в кресле, и его взгляд отсутствующе застревает на картине города за окном. Он не замечает, как наступают ранние сумерки, и свет в кабинете постепенно блекнет до почти полной темноты, и не отвлекается, чтобы включить электрический. Эвр подходит к специально оборудованной кроватке и берет ребенка на руки с осторожным холодным интересом. Это маленькое, беспомощное создание в ее руках - ее самый ценный козырь и оружие против всесильного и некогда неуязвимого Джеймса Мориарти. Поэтому она внимательна и осторожна. У Холмс возникает ощущение, что она держит в руках сердце консультанта. Ей никогда не нравились дети. Ребенок не пробуждает в ней никаких не зашитых в ее программу инстинктов. Но вызывает некие непонятные ей до конца чувства. - Интересно, какого это, когда тебя любят? - спрашивает маленькая одинокая девочка с атрофированными эмоциями и моралью и пугающе высоким IQ внутри нее. Ей всегда приходилось довольствоваться только страхом и восхищением других. И скукой. Бесконечной тоской и одиночесивом, когда не было равных, с кем она могла бы играть. А обыкновенные люди не были ей интересны. - Мне не хотелось бы причинять тебе вред, - говорит она. Мальчик изучает ее в ответ, не плачет и не капризничает все это время, пока они здесь, в этой квартире, и его компания странным образом успокаивает, - Но я не обещаю, что не сделаю этого, если мне придется. Она проходит по комнате и садится в кресло. Она держит ребенка немного неловко и неестественно, это непривычно ей, но все с той же осторожностью. Всматривается в его лицо. - Ты очень на него похож, - задумчиво произносит женщина, - Вот только... На нее смотрят серо-голубые глаза на лице, в котором угадываются черты Джеймса в миниатюре. Она уже видела похожие. Почти тот же оттенок. Только - опасные, безжалостные, непроницаемые. Эвр снова четко видит перед собой образ Морана. И связывает его сейчас с Мориарти. Упуская неизвестное ей звено - биологического отца этого ребенка. Теперь у нее есть ключ и к тому, кого она успела искренне возненавидеть за годы в тюрьме. Ребенок у нее на руках является одновременно слабостью и Себастиана Морана. Дэниелу наскучивает это пристальное внимание и неудобная поза в чужих руках. Он начинает хмуриться и нетерпеливо выворачиваться, и в следующую секунду - тихо, жалобно плакать, плач становится все громче. На мгновение Эвр замирает, не зная, что с этим делать, звук режет слух, неприятно проникая в голову, и это хочется остановить. Но она явно не способна успокоить ребенка. Она достает телефон, открывает в нем диктофон и включает запись. - Я сделал отвратительный выбор, - повторяет Френсис, погружаясь в недавние воспоминания. Сейчас, рядом с Ричардом, он как будто только начинает оттаивать, просыпаясь от затянувшегося кошмарного сна. Брук снова говорит с ним. Внутри резкой вспышкой разливается тепло, - Мне понравится любое место, где я буду с тобой, - отвечает техник. После прохождения последнего пункта паспортного контроля он выдыхает с облегчением. Шведская полиция не настолько шустра, чтобы их успели идентифицировать и разослать разнарядки в аэропорты. Но все равно, чем дальше они удаляются от этого места и от Соединенного Королевства, тем спокойнее ему становится. Когда самолет набирает высоту и выравнивает курс уже высоко над облаками, и в этом странном вакууме закладывает уши, застывает время, и начинает клонить в сон, техник прижимается к Ричарду, обвивая его руку, и постепенно сползает на его плечо, тихо засыпая. Позже они выходят из самолета в коридор, ведущий в здание аэропорта, в Эль-Прат, и Френсис сразу ощущает свежее дыхание теплого, плотного воздуха, пахнущего морем, незнакомыми растениями и авиационным топливом. Здесь он совсем другой, не похожий на тот, что остался в Лондоне и Стокгольме. Пока они проходят паспортный контроль, Френсис показывает Ричарду подходящие для аренды квартиры и дома, пока они вместе не останавливаются на одном варианте. Такси везет их по красочным, многолюдным, незнакомым Френсису улицам. За окном здешняя зима похожа на позднее лето. На мостовых - тени деревьев и сухие листья. Туристические автобусы, яркие такси, веранды закусочных и витрины, неспешно идущие по своим делам местные и туристы, стремящиеся снять на свои камеры все, что они видят. Барселона открывается за окном улица за улицей, но Френсис смотрит на Ричарда. Слишком много не выраженного, не пережитого до конца остается между ними. - Что ты делал, пока меня не было? - спрашивает техник. Они добираются до места, договариваются с владельцем и забирают ключи от своего временного жилья, наконец, оставаясь одни. В их распоряжении остается частный дом на окраине города. - Я бы хотел увидеть нашу квартиру, - вспоминает Френсис, вызывая образ места, где ему было безопасно и он был счастлив, будто из прошлой жизни, - Ты не продал ее тогда? Френсис останавливается, оставшись с Ричардом наедине, впервые без спешки. И его накрывает осознанием. Ричард здесь, с ним, он может сделать шаг к нему и коснуться. В какой-то момент он смирился с мыслью, что больше не сможет его увидеть. - Я так чертовски скучал, - произносит он и делает этот шаг, снова обнимает его крепко, слишком крепко, - Я больше не сделаю тебе больно. Он видит и чувствует это - слишком много подавляемого, сдерживаемого, разрывающего Ричарда изнутри, скрываемого от постронних глаз. Френсису было бы легче, если бы он сорвался и выплеснул эту боль на нем. Но Ричард переживает ее один. И он хочет забрать эту боль, дать ей выход. Любое задание за которое брался Себастиан должно было быть выполнено. Это было зашито под корку его головного мозга, вдолбоенно в сознание настолько сильно, словно все остальное было выстроено вокруг этого. Детство, юность, молодость - в любой из этих периодов жизни Морана его существование зависело от выполнения указаний. Сначала указаний отца, затем офицеров в военному училище и после высоких чинов в богато обставленных краденными в викторианскую эпоху предметами искусства кабинетах. У полковника словно в ситуации, когда организм встречался с необходимостью "fight or flight" ответа был только "fight". И так было до появления в его жизни Джеймса как мужчины с которым он был рядом Моран словно перешел во "flight mode", полностью смирившись с ситуацией и отказавшись бороться за что-то, кроме жизни Джеймса и его ребенка. Теперь же, когда ребенок был "их"... Себастиан снова ощущал эту жажду борьбы и крови врагов на своих руках, потому что он может доказать всем, что с его семьей нельзя "играть в смертельные игры". — Вашей семье, мистер Холмс, наблюдается забавная тенденция от ребенка к ребенку. Я не специалист в людской психологии, но порой мне кажется, что весь холодный разум в вашей чете достался вашему брату, оставив в меньшей мере вам и в большей моей бывшей подопечной... — произносит военный совершенно спокойно, делая новую затяжку от своей сигареты и глядя в схожие с его глазами глаза напротив. — То безумие, которое стоило бы разделить на всех. — Я повторю еще раз, мистер Моран, я не несу ответственность за ее действия. Вы ее выпустили. — А вы ее создали. И все было бы прекрасно и замечательно для нее, разгуливающей на свободе, если бы она не стала трогать то, что нельзя. — Вы не говорите, что... — Мне нужен практический равноценный заложник для торга, мистер Холмс. Поверьте, ваше убийство не доставит мне удовольствия. Быть может ваша сестра, конечно, будет другого мнения о ценности вашей жизни, нежели мистер Мориарти и я сам. — Хорошо. Джон, — Шерлок обращается к доктору, который, кажется, не слишком улавливал реальную суть разговора. — Ни слова Майкрофту или Лестрейду. — Благодарю, мистер Холмс, — кивает Себастиан, поднимаясь на ноги и протягивая Шерлоку наручники и мешок на голову. — Мы оба знаем как это работает. — Нам пора, — тихо произносит военный, бесшумно появившись в кабинете Мориарти за час до назначенного времени. Он подходит к креслу мужчины, опускается перед ним на корточки и осторожно берет за руку. Сейчас в Моране есть то странное смешанное чувство, что состоит из сострадания, любви, желания поддержать и позволить выплеснуть негативные эмоции другого чтобы впитать их и помочь хотя бы таким образом. — Вопрос с Шерлоком решен, как ты и просил. У нас есть ценный для нее ресурс для обмена. И ресурс на нашей стороне, потому что она переступила черту. Теплый влажный воздух прибрежного аэропорта в Барселоне кажется словно ласкающим теплым морем после холодного и ветренного Стокгольма. Ричард прячет в чемоданы из куртки и ловит такси частной службы, где в салоне нем камер, ведь светить свои лица лишний раз им не стоило. Квартира в старом доме с видом на Ла Рамбла, совсем близко к площади Каталонии, где уже через месяц все будет сверкать огнями, украшенное к Рождеству и Новому году, узкая лестница на пятый этаж и отсутствие лифта, что заставляло неудобно тащить на себе чемоданы в съемную квартиру, ставни на окнах... Рич словно был в другом мире. Мире, где все снова хорошо, снова спокойно, ведь Френсис рядом с ним и так ему уже ничего не угрожает хотя бы на некоторое время, ведь Брук рядом с ним и готов защищать ценой своей жизни. — Я не мог ее продать, — пожимает плечами военный, раскрывая свой чемодан и с некоторым разочарованием рассматривая его содержимое - вещей для здешней погоды было мало, ведь он готовился к холодной снежной Швеции, а не теплой дождливой Испании - придется совершить поход по магазинам и потратить немного наличных. — Я сделал в ней ремонт, доверил все тому подрядчику, которого ты выбрал и почти что запугал, обещая за час положить весь его бизнес, если он сольет что-то кому-то, и он сделал все идеально. Правда теперь он опасается, что я его убью ко всему прочему... Ричард опускается на край постели и складывает разбитые руки в замок на коленях, глядя на любовника с улыбкой. В этой улыбке радость смешанная с болью и скрывать ее от обнимающего его Фрэнсиса было бы невозможно и все попытки были бы просто глупыми. — Я не уверен, что способен перестать злиться на тебя... И не уверен, что смогу простить... Но это не отразиться на том, что я люблю тебя, Фрэнсис... — шепчет мужчина в ответ, крепко обнимая любовника. — Я просто научусь с этим жить. Ты дашь мне немного времени? Джим не может выплеснуть это на Морана. Разъедающий его изнутри страх, вину, бессилие. Он ненавидит себя за произошедшее, за то, что мог допустить это похищение и просчитаться в самом важном. Никакая усталость, невозможность сохранять постоянную бдительность двадцать четыре часа, привычка к тому, что его охрана безупречна не могут быть оправданием. Ничто не оправдывает и то, что он позволил себе заиграться, подпустить Эвр слишком близко. Делая свои ставки, он всегда был готов идти до конца. Только так дела, в которые он ввязывался и организовывал, становились настоящими. Стоили чего-то. Только чистый риск давал чувствовать драйв. То же самое он ценил и в своих противниках, если такие находились, а находились редко. Только готовый потерять все, мог быть игроком, достойным уважения Джеймса Мориарти. Он хорошо чувствовал чужой страх. Понимал его источник, находил самое ценное для человека и делал это его уязвимостью, используя против него. Так они все оказывались в его руках и больше не представляли интереса. Теперь для Джима существовало нечто, что он не мог поставить на кон. Что должен был спасти любой ценой. Его ребенок. Это впервые делало его таким же уязвимым, таким же как они. Но все же, не совсем таким. Есть только один способ выиграть здесь - смириться заранее со всем. В глазах Джеймса на мгновение зажигается страшная решимость, нечто холодное и твердое, жаждущее уничтожить. И снова гаснет, Джим позволяет себе не сдерживать отчаяние и боль, пока их видит только Себастиан. Он не может срываться на Себастиана, Моран не упрекает его в его непростительном промахе. Он ни разу не говорит об этом. О том, что Джеймс заигрался, и теперь расплата была слишком высокой. Полковник возвращаеся, кажется, спустя целую вечность. Джим слышит его шаги за спиной. Только Морану позволено входить к нему когда угодно и без предупреждения. Консультант сжимает его руку в ответ и переводит взгляд на Себастиана, выходя из ступора своих мыслей. - Ты... значит, ты просто поговорил с Холмсом и получил его поддержку? - Мориарти смотрит на полковника с долей удивления и восхищения. Ему удается впечатлить Джима. Он явно недооценивал дипломатические способности Морана. - Отлично. Это хорошо... Спасибо, - Джеймс собирается с мыслями, - Мы придержим этот ресурс до нужного момента, если исчерпаем другие способы, так, чтобы он стал для нее неожиданностью. - Согласился сам, - задумчиво произносит консультант, - не думаешь, что, возможно, он тоже заинтересован, и попытается ее спасти? Пора идти, но Джим задерживается ненадолго, не спеша подниматься. Он до сих пор держит руку Морана в своей. Отпускает и протягивает ладонь к его лицу, мягко касаясь щеки и удерживая. - И еще кое-что, - тихо говорит Мориарти, - Будь осторожен. Все остальное сливается для Мориарти в один поток, который он наблюдает как будто со стороны. Снайперы и остальные наемники уже заняли свои места в здании заранее. Оставшаяся группа во главе с Мораном должна будет войти и расположиться незаметно. И Шерлок вместе с ними. Коридоры, лифт, парковка, машина. Джим чувствует, как ремни кобуры под пальто приятно стягивают плечи. Он редко берет с собой свой пистолет, но на этот раз берет. Наемники спускаются на парковку следом за ними, сопровождая Мориарти. Джим чувствует их напряжение, почтительную осторожность, с которой они стараются не попадаться ему на глаза, никаких разговоров, как будто им передается настрой босса, понимание, что для него это задание - особенное и личное, и то, что Мориарти сейчас прикончит любого, кроме Морана, кто посмотрит на него с сочувствием. На парковке он пересекается с Шерлоком, сидящем на заднем сиденьи машины, в которой поедет Моран и еще двое из тех, кто будет с ним. В закрытом помещении без окон мешок временно сняли с его головы. Джим кивает Холмсу как старому приятелю, повседневно и просто. - Никогда бы не подумал, что в следующий раз мы встретимся при таких обстоятельствах. Уверен, ты бы тоже предпочел провести вечер по-другому, - Джим переводит взгляд на связанные за спиной руки Шерлока, - Прошу прощения за временные неудобства. Мориарти отправляется к другой машине, единственной, которая должна быть на виду. С ним - водитель и еще двое телохранителей, на которых настоял Моран, хотя дальше площадки перед входом в здание они с ним не пойдут. Джим чувствует, как остается один, не считая невидимого наушника связи и знания, что Моран будет постоянно видеть его через прицел ночного видения. Темнота захватывает город, становясь одновременно прикрытием и помехой. Надежным союзником и коварным врагом. В ней легко действовать, но тяжело различать угрозы. Лондон зажигается созвездиями цветных огней, расступается за окном машины. В городе света почти ничуть ни меньше, чем днем, он просто становится другим, уютно-желтоватым. По-настоящему темнота обступает его, когда Джеймс выходит из машины на пустыре в заброшенном промышленном районе, куда еще не успела добраться реконструкция. Здание фабрики возвышается перед ним застывшим гигантом, наблюдающим за Джимом пустыми глазницами окон. Порыв ветра приносит запах тины с реки. Джим чувствует холод и эту затаившуюся темноту почти физически. Вдох и выдох. Под ногами - обломки бетона, арматуры и мусор. Пару раз Джим спотыкается, почти лишенный возможности видеть. Темнота ему не враг. Она на его стороне, она - его часть. Как и холод, как все здесь. Джим будто вбирает в себя пространство, сливаясь с ним и подчиняя себе. Ощущая душу этого здания. Если ты сильнее, даже неодушевленные вещи и явления начинают играть тебе на руку. Ему не нужно заставлять себя, чтобы идти в откровенную ловушку. Он должен найти и вырвать из нее Дэнни. Джим переступает порог найденного им дверного проема и включает фонарь. Белый тонкий луч прорезает темноту и слепо шарит по огромным пустым пространствам атриума, по ржавым остановившимся механизмам, металлическим лестницам. - Я знаю, что ты здесь, - говорит Джеймс негромко и поднимает голову, как будто вызывает какую-то нечисть. Раздавшийся в ответ звук, сначала тихий, потом все громче, заставляет его вздрогнуть, а сердце панически сбиться с ритма. Детский плач, который он сразу узнает. Мориарти инстинктивно порывается пойти на звук, делая несколько шагов к темному лестничному пролету. Но заставляет себя остановиться, прислушиваясь. Звук повторяется по кругу, Джим понимает это, выждав достаточно времени. Запись. Еще один источник такого же звука появляется с противоположной стороны, и еще один - где-то наверху, в дальнем конце. Жалобный плач действует как изощренная пытка, разбивает самообладание, сводит с ума. Один из его источников отличается от других. Это не запись. Мориарти приходится взять себя в руки и определить, откуда он доносится. Он идет на звук, раздающийся впереди. Шагает в темноту проема, за которым начинается лестница. Фонарь высвечивает только узкую полосу ступеней. Приходится быть осторожным, потому что на этажах в темноте в полу есть дыры, а в некотопых местах пол отсутствует, переходя в скелеты балок, а двери могут заканчиваться пустыми шахтами. Здание само по себе представляет ловушку. Он считает этажи, под действием адреналина поднимаясь слишком быстро, не замечая как сбивается дыхание, только слыша его оглушительно громко. Джеймс выходит на верхний этаж, который освещен немного лучше светом, который проникает через дыры в крыше и окна, выходящие на ярко освещенные здания на противопрложной стороне реки. Звук становится громче, ближе и надрывнее. Консультант видит Эвр Холмс на противоположной стороне зала и Дэниела у нее на руках. Их разделяет фрагмент отсутствующего пола длиной около десяти метров, который пересекают продольные балки и десять этажей пустого пространства под ними. На мгновение плач ребенка, которого он не может немедленно забрать и успокоить, заставляет его прикрыть глаза, поморщившись как от физической боли, но Джим тут же возвращает себе спокойствие и видимое равнодушие. - Я здесь, - Джеймс останавливается у края и разводит руки, - И я готов сыграть во что и на что угодно, после того, как ты вернешь ребенка. - Мы ведь оба понимаем, что я смогу сделать это только после, - отвечает Эвр, - Либо... если ты готов обменять свою жизнь на этого ребенка, - в глазах Холмс загорается хищный интерес. Мориарти сохраняет свою маску безразличия. Все внутри него остро и болезненно сжимается. Он не верит в то, что это будет так просто. Но должен отвлекать ее, пока она не потеряет бдительность. - И еще. Я знаю, что ты пришел не совсем один. Чтобы избежать неловкостей и недопонимания, которые только все испортят, скажу разу, что здание заминировано, в том числе обходные лестницы, ведущие в эту его часть с моей стороны. И если твой приятель сейчас занят тем, чтобы прикинуть, с какого именно ракурса пуля триста восьмого калибра наиболее аккуратно разнесет мою черепную коробку, напомню, что я могу успеть активировать взрыватель. А если нет, уверен ли он в том, что сможет предсказать траекторию падения тела в такой близости от края, и что у ребенка будут шансы? - взгляд Холмс пробегает по темным нишам и проемам на одном уровне с ними и под самой крышей. - Что я должен сделать? - спрашивает консультант. - Конечно, столько, сколько тебе нужно, Рич. А я буду рядом, - отвечает Френсис и садится на кровать возле Ричарда. Он тянется к нему и берет его лицо в свои ладони, видя в его улыбке эту боль. Замирает близко-близко к нему. Френсис хочет поцеловать, но медлит, боясь, что после всего Ричард еще не готов. Вместо этого он проводит пальцами по его лицу, гладя и крепко прижимает к себе. Френсис опрокидывает его на кровать, увлекая лечь вместе с собой поверх покрывала, не снимая одежду. Техник обнимает его, не отпуская. Он хочет просто лежать так вместе долго, очень долго. Только сейчас приходит осознание усталости, ведь последние сутки с перелетом и всеми событиями, от почти свершившейся собственной смерти до возвращения в его жизнь Ричарда, слились в один длинный переполненный день. Наступает и осознание, что Брук все еще с ним. Френсис крепче сжимает его, утыкаясь лбом в плечо любовника. Только спустя около часа он возвращается к мыслям о бытовых делах. Теперь, разделенные на двоих, они кажутся ему приятными. Френсис разбирает свои вещи и осматривается в новом доме. - Придется выбраться и добыть еды, - он открывает ставни и оборачивается к Ричарду, - И пройтись по магазинам, если хотим не выделяться здесь. Гардероб Френсиса тоже аскетичен и состоит из минимума теплых вещей. Он не любит магазины, но перспектива провести день за такими простыми делами, день обычной жизни, где им ничто не угрожает, и - вместе с Ричардом кажется ему невероятно притягательной.