Там, где тьма и свет неразличимы

      Сквозняк длинными ледяными пальцами неторопливо ласкал кожу Юнги, призывая его, наконец, проснуться (ну, или отдать Богу душу от возможного обморожения конечностей). С каждой новой прожитой секундой он все отчетливее ощущал, как его кожа, синея, покрывается тонкой коркой льда и начинает неистово покалывать. С каждым новым мгновением он все отчетливее слышал, как юркий ветерок пробегает по старому деревянному полу храма, насвистывая свою незамысловатую мелодию. До чего же всё это странно. Вот вроде бы ничего необычного сейчас не происходит, а его сознание всё равно сбоит. Тревожно…       Резко распахнув глаза, Юнги, словно испуганный маленький зверек, подскочил на ноги и тут же принялся осматриваться по сторонам. Никого. Даже цуру нет. Ёкаев рядом нет, а тревога внутри есть. Это как так? Наскоро одевшись и, не оглядываясь (мало ли), выйдя на улицу, Юнги, полной грудью вдохнув непривычно колючий, свежий морозный воздух гор, неторопливо прошелся по всей территории храма, напрасно пытаясь отыскать своего пернатого спасителя, но того нигде не было. Зато был густой туман. Складывалось такое впечатление, что хрупкий стан журавля буквально растворился в этом утреннем мареве.       Разочарованно охнув, Юнги присел на уже полюбившуюся ему скамейку и, с прищуром посмотрев в даль, стал любоваться белоснежным куполом Фудзи, скрыть который не удалось даже ватному одеялу, сотканному из полнейшего тумана. Задумчиво разглядывая снежную верхушку горы, он, улыбаясь сам себе, как бы невзначай отметил то, что снега Фудзи так же белы, как и перья его цуру. Интересно, а оказавшись дома, он все ещё будет вспоминать об этом волшебном журавле? Или же забудет его, словно тот был сладкой иллюзией, что неизбежно растворилась с приходом дня? От мыслей, что через несколько дней он навсегда покинет этот храм, на душе почему-то становилось горько.       Юнги никогда не верил в любовь с первого взгляда или же что-то подобное. Но Чимин, сам того не желая, как-то умудрился завладеть всеми его мыслями, лишь единожды улыбнувшись. Можно ли это считать симпатией с первой улыбки? До чего же это забавно и в то же время глупо. О какой симпатии он сейчас вообще говорит? Чимин — красивый парень, нет ничего странного или же необычного в том, что ему хочется смотреть на ёкая, что ему хочется того касаться, целовать, обнимать. Вот же… совсем крыша поехала. С каких это пор ему начали нравиться птицы? Последний раз, когда он имел дело с представителем данного вида, всё закончилось крайне плачевно. А именно: попугай сдох! Вполне возможно, даже в муках. Неделя без еды — испытание не из лёгких. После того случая соседи ему больше свою живность на передержку не оставляли.       Так о чём это он? Каким боком почивший попугай к журавлю? Жарко… почему ему так жарко? Нехотя поднявшись на ноги, Юнги, так и не дождавшись Чимина, неторопливо поплелся в сторону источника, в котором жил Хосок. Зачем ему идти к каппе, всё ещё не ясно, но раз цуру сказал, значит, нужно. Довольно быстро оказавшись у берегов источника, он, осторожно минуя мокрый скользкий мох, подошел к кромке воды и негромко проговорил:       — Хосок, ты дома?       Присев на холодную влажную траву, Юнги терпеливо принялся дожидаться, когда же местный «Бог» почтит его своим присутствием. Подгонять того, кто запросто может утопить тебя, явно не комильфо. Хосок вылез минут через двадцать. Пыхтя и кряхтя, тот, слишком наигранно пытаясь обойти его, как бы случайно с ног до головы облил холодной водой. Неужто отомстил за «простого водяного»? Какой злопамятный…       — Чего хотел? — умостившись рядышком с человеком, хрипло спросил Хосок.       — Не знаю, — пожав плечами, честно ответил Юнги.       — Не знаешь? — переспросил Хосок, удивляясь человеческой наглости. — Зачем тогда пришёл?       — Чимин велел прийти, — как нечто само собой разумеющееся, проговорил Юнги. — Сказал, что ты можешь помочь разобраться в моих терзаниях.       — Я что, на мозгоправа похож? — знатно так прифигел Хосок. — Ну, утопил я тут одного недавно… и что?       — Наверное, — немного нервно прыснул Юнги, а затем, мигом став серьёзным, спросил: — Ты с рождения зелёный?       — Эх! Потактичнее, а то под воду утащу!       — Прости, прости! Ты родился уже прекрасным водяным? — от греха подальше перефразировал свой вопрос Юнги.       Услышав слово «прекрасным», Хосок гордо выпрямил спину и, придав лицу задумчивое выражение, снизошёл до откровенного разговора с мерзким человечишкой. Утащить под воду он его всегда успеет.       — Не совсем, мой папа был каппой, а мама — человеком. Он её под воду утащил и меня заделал. Когда я появился на свет, меня сначала растили как человека, но потом я напился и упал в реку… Ну и позеленел…       — Ты утонул?       — Нет, пробудился. Потом, каждый раз вступая в контакт с водой, я начинал зеленеть. Меня стали бояться, и я ушел из селения и принял свою сущность каппы.       — Не жалеешь о выборе?       — Нет, мне нравится здесь жить. Тут нет ни суматохи, ни мыслей о том, где взять денег, ни человеческой зависти. Можно сказать, рай.       — Ясно, ты стал ёкаем только для того, чтобы не работать, — тяжело вздохнув, подвел итог Юнги.       — Можно и так сказать…       — А Чонгук и милый енотик? Они тоже были людьми?       — Нет, тэнгу и тануки родились ёкаями.       — Вот как, — задумчиво произнес Юнги, вникая в суть услышанного. И что он имеет? Пока ничего. Как-то негусто.       — И что за мысли копошатся в твоей пустой голове? — с прищуром осведомился Хосок. — Рожа больно хмурая.       — Мне, кажется, нравится Чимин, — опустив глаза, шёпотом признался Юнги. — И ещё я чувствую себя как-то странно. Привычные вещи неожиданно перестали такими казаться. Даже листья с деревьев падают слишком громко.       — Не успел я подумать, что повидал в жизни все, как вдруг — на тебе, человек в свободное от работы время решил стать ёкаем. И ради чего! Ради цапли! — воскликнул Хосок, ушам своим не веря.       — Журавля, — на автомате поправил каппу Юнги.       — Вот что я тебе скажу. Если хочешь пробудиться до конца и навсегда остаться здесь, то вспомни, что дало первый толчок. И повтори это снова и снова. У меня это была вода. Каппой я стал примерно за месяц. Но помни: возврата не будет.       — Пробудиться? — не понял Юнги. — Что ты имеешь в виду? Я ведь ничего не делал.       — Листья с деревьев падают громко, ветер своим гулом спать мешает, холод на коже ощущается слишком ярко — всё это неспроста, — покачал головой Хосок. — Дальше будет хуже. И больнее. Мне даже немного любопытно, кто в тебе пробуждаться начал. Аякаси? Мононоке?       — Я человек! Был им, есть и буду дальше.       — Люди… как вы жалки, — закатил глаза Хосок, оборачиваясь каппой и вновь залезая в воду. — Возомнили себя венцом природы и ничего дальше собственного носа не видите. Идиоты! Беги скорее к бабуле, а то завтра может быть уже поздно.       — Что ты имеешь в виду? — немного заторможено спросил Юнги, во все глаза глядя на каппу.       — Кто знает? — пожал плечами Хосок перед тем, как уйти на глубину.       Кто знает? И как Юнги это понимать? Что за глупый ребус? Он становится ёкаем? Быть такого не может. Он ведь ничего для этого не делал. Или… До чего же всё это сложно. Может, действительно опять с бабулей поговорить? Вдруг всё не так плохо, как говорит каппа? Да, в этом есть смысл. Осталось только узнать, где та обитает и чем на досуге промышляет. Ну а пока неплохо бы съесть чего-то вкусного и переодеться. С какой он там стороны пришёл? Почему в лесу нет никаких указателей? Как ёкаи вообще находят дома друг друга?       Отойдя немного от источника каппы и вдалеке разглядев нужную ему тропинку, Юнги, словно побитый кузнечик, запрыгал к храму цуру, то и дело морщась от холода. Мокрая одежда неприятно липла к коже, заставляя его непроизвольно злиться. Войдя во двор храма, он укоризненно посмотрел на довольного Чимина, который, напевая какую-то глупую песню, перебирал шиповник. Явился, не запылился, чёрт пернатый! И где только пропадал всё утро?       — Как сходил? — не отрываясь от своего занятия, спросил Чимин.       — Мокро, — рыкнул Юнги, хмуро глядя на ёкая.       — Ты чем-то обидел каппу? — отложив корзинку с шиповником, поинтересовался Чимин, поднимаясь на ноги и осторожно подходя к Юнги.       — Нет, он сам себя обидел, — хмыкнул Юнги, наблюдая за манипуляциями цуру со своей одеждой.       — Пошли в дом, я дам тебе сухое кимоно, — развязав пояс на одежде Юнги, прошептал Чимин.       — Поможешь мне раздеться? — идя следом за цуру, спросил Юнги, не вкладывая в эти слова никакого скрытого смысла.       — Хорошо, — на автомате кивнул Чимин. — Нужно попросить Гука ещё раз показать тебе, что за чем нужно надевать. Он у нас знатный модник.       Заходя вглубь храма, Юнги, особо не вслушиваясь в болтовню цуру, вновь и вновь прокручивал в голове слова Хосока. «Если хочешь пробудиться до конца и навсегда остаться здесь, то вспомни, что дало первый толчок. И повтори это снова и снова». Первый толчок… вспомнить бы ещё, с чего всё началось. Со встречи с бабушкой? Нет, точно нет. С той странной воды, которую ему дал выпить Чимин? Вряд ли, ему тогда уже было «плохо». С поцелуя? Очень даже может быть. Нужно это как-то проверить. Убедиться. Да, так будет правильно. Предупреждён — значит, вооружён. Да?       — Чимин, я хочу тебя поцеловать, — резко повернув к себе ёкая, прошептал Юнги. — Можно?       — Что? — громко пискнул цуру, пытаясь отстраниться от Юнги. — Поцеловать?       — Да.       — С чего бы это?       — Просто.       — Ну… — замялся Чимин. — Поцелуй.       Прикусив нижнюю губу, Юнги осторожно потянул руки к завязкам на одежде цуру и зачем-то дёрнул за самый большой узел. Тот не убегал, но и не отвечал на его действия, явно ожидая подвоха. Какова вероятность того, что ему сейчас влепят пощёчину? Сто к одному? Ой-вей…       — Ты что творишь? — приподняв бровь, осведомился Чимин, отчего-то начиная паниковать. Что там каппа уже успел наговорить человеку?       — Переспим? — неожиданно для себя выпалил Юнги, рвано выдохнув. Нет, ну а что? Проверять — так основательно.       — Ты не в себе?       — Каппа считает, что я начал пробуждаться, — посмотрев в глаза цуру, хрипло проговорил Юнги. — Началось всё это после нашего поцелуя. Давай проверим, так ли это. Пожалуйста.       — Раз каппа считает, так с ним и спи, — всем телом напрягся Чимин, прекрасно понимая, чем грозит их близость. Похоже, зря он опоил человека… но кто же знал, что обычного поцелуя с ёкаем тому хватит, чтобы пробудить свою вторую сущность? Ёхимэ его убьёт. Ну, или сам Юнги убьёт, когда пробудится.       — Он мне не нравится.       — А я, значит, нравлюсь?       — Нравишься, — не стал отрицать очевидного Юнги. — Ты самое прекрасное создание, которое я только видел.       — Ты сошёл с ума.       — Не отрицаю.       — Если умрёшь в процессе — я не виноват, — немного подумав, прошипел Чимин. Ничему его жизнь не учит.       — Не превращайся на моём члене в журавля, и всё будет хорошо.       — Вали к каппе!       — И не подумаю, — весело прыснул Юнги, развязывая все завязки на одежде цуру. — Только у милого енотика есть шанс увести меня у тебя.       — Ну ты и сволочь, — укоризненно покачал головой Чимин. — Напомню: еноты заразные. А вот я и тэнгу будем отлично смотреться вместе.       — Да, вы оба пернатые.       — Ты говоришь сейчас как каппа.       — А не слишком ли много между нами упоминаний Хосока в столь интимный момент? — приподняв бровь, осведомился Юнги.       — В самый раз.       — Ты не выносим, — хмыкнул Юнги, стягивая с цуру одежду.       Когда кимоно, наконец, живописно упало на холодный пол храма, являя взору Юнги обнажённую грацию Чимина, он дрожащими пальцами лихорадочно принялся гладить чужую бледную кожу, отчего-то откровенно паникуя. Прекрасен. Этот журавль слишком прекрасен! Пальцы Юнги скользнули одновременно по спине, животу, ногам ёкая, и лишь когда одна из ладоней переместилась на красивое лицо цуру, он решился на поцелуй. Либо пан, либо пропал, да? Ласково целуя пухлые уста журавля, Юнги, отгоняя от себя все тревожные мысли, впервые позволил себе с головой окунуться в омут желания, пусть и весьма противоречивого. От одной ночи с ёкаем с ним ничего плохого не случится, а вот разобраться в себе вполне может получиться. Симпатия, любовь или просто страсть? Что у него к журавлю?       Робко отвечая на поцелуй, Чимин холодными пальцами обнял Юнги за шею и полностью прильнул к нему. Почувствовав касание мокрой одежды к столь желанному телу, Юнги невольно громко зарычал. Немного отстранив от себя ёкая, он быстро скинул с себя все тряпки и уже так же обнажённой кожей прижался к цуру. Трепеща от рук человека, что скользили по его телу, словно проверяя свои владения, Чимин впервые за несколько столетий всерьёз разволновался. Он не был уверен в том, что поступает правильно, отдавая своё тело Юнги. Последствия от их близости могут быть поистине ужасающими. Но… разве, не чувствуя боль, можно жаловаться на рану? Уже поздно что-то менять. Слишком поздно. Процесс запущен. Им же и запущен…       Чувствуя, как нежно Юнги опускает его на разложенный футон, Чимин, мысленно призвав себя расслабиться, прикрыл глаза и, наконец, абстрагировался от ненужных мыслей. Не важно, что будет потом — радость или слезы, сейчас важно лишь то, что его хотят. Покрывая поцелуями грудь и живот цуру, Юнги абсолютно бессовестно наслаждался едва слышными вздохами и охами ёкая. Кожа того постепенно нагревалась и обжигала ладони. Слишком остро журавль реагировал на каждое прикосновение, слишком честно отвечал на получаемое удовольствие. Протянув цепочку поцелуев от пупка до шеи цуру, Юнги заглянул ёкаю в глаза, в улыбке обнажив дёсны.       Поймав на себе изучающий взгляд, Чимин в мгновение заалел и, пискнув, перевернулся на живот, пряча лицо в подушку. Боже! Что этот человек с ним делает? Юнги же забавляла подобная реакция ёкая. Поставив руки по обе стороны от изящной талии, он прикусил губу от удовольствия и осторожно потерся членом о гладкие ягодицы. Заставляя их обладателя вновь удивленно пискнуть. Немного наклонившись, Юнги поцеловал шею цуру, а потом слегка коснулся языком за его ушком. Чимин на это вздрогнул, крепче хватаясь пальцами за края футона. Смущение ёкая было настолько милым, что Юнги едва сдерживал себя. Ему хотелось как можно скорее овладеть телом цуру.       Пощекотав кончиками пальцев его живот, Юнги переместил свои ладони на подтянутые ягодицы и слегка сжал их. Чимин, застонав, неосознанно сильнее прижался к телу человека и, чувствуя, как его пальцы скользнули вниз и коснулись ануса, лишь чудом не забыл, как дышать. Юнги почти рычал, палец, смоченный в масле для благовоний, так удобно лежащем рядом с футоном, входил туго. Но даже так лучше, чем просто слюной. Интересно, в здешних краях вообще реально раздобыть смазку? Вынув палец, он вновь обильно смочил его маслом и, немного покружив им вокруг входа, плавно вошел внутрь. Ему не хотелось доставлять Чимину лишнего дискомфорта, но и терпеть он уже тоже больше не мог. Стараясь быть нежным, Юнги быстро растянул лежащего под ним журавля и приставил головку ко входу.       — Потерпи, будет немного больно, — прошептал Юнги и аккуратно толкнулся в тело цуру.       Почувствовав проникновение, Чимин, громко вскрикнув, невольно попытался отстраниться от Юнги, но сильные руки того крепко держали его за бедра, не позволяя вырваться. Юнги медленно погружался в такую манящую тесноту, едва слышно рыча. Ещё ни разу в жизни ему не было так хорошо. Ещё никого так сильно он не хотел. От чувства так давно забытой наполненности (когда он там в последний раз был с кем-то? Пару столетий назад?), Чимин громко скулил, активно подаваясь задницей навстречу чужим толчкам. Тупая боль постепенно отступала на второй план, наконец, позволяя ёкаю почувствовать удовольствие. Юнги двигался быстро и рвано, полностью входя в его тело.       Услышав жалобный стон, Юнги тут же попытался немного унять свою похоть. Чимин ведь был таким хрупким и нежным, словно цветок на ветру. Не стоило ему так сразу напирать на того. Выйдя из тела ёкая, он нежно перевернул того на спину и, погладив по волосам, поцеловал в губы. Исследуя языком горячий рот, он коленом раздвинул ноги цуру и, удобно устроившись между них, вновь вошел в чужое тело. Заглушая стоны Чимина поцелуями, Юнги ритмично двигал бедрами, стараясь входить на всю длину. Цуру же, обвив руками шею человека, активно подавался бёдрами навстречу, наконец, поймав ритм. Кусая податливые губы, Юнги просунул руку между их телами и принялся интенсивно надрачивать чужой член. Чимин на это сладко заскулил, выгибаясь от каждой ласки.       Почувствовав приближение кульминации, Юнги быстрее задвигал рукой вдоль члена цуру, доводя того этим до предела. Всего несколько толчков и он так же достиг своего пика, заполняя семенем Чимина.       Навалившись на ёкая сверху, Юнги все напрасно пытался восстановить дыхание и перестать дрожать всем телом. Лениво целуя разнеженного цуру, он неожиданно остро почувствовал, как знакомый жар вновь начал разливаться у него по груди. Так поцелуй действительно провоцирует изменения в нём? И как им быть? Не целовать Чимина у него теперь вряд ли получится…       Заметив, как дрожит Юнги, Чимин, обняв того за талию, внимательно посмотрел на его лицо, пытаясь понять, чего именно дальше ждать. Аура человека менялась с бешеной скоростью, не на шутку пугая такими метаморфозами цуру. Неужели-таки мононоке? Нежно гладя спину Юнги, Чимин не сразу почувствовал, как у того из-под лопаток что-то начало рваться наружу. Прикусив губу, он с немым ужасом в глазах наблюдал за тем, как на лице Юнги уплотняется кожа и начинает появляться крупная чешуя. Боже… это даже хуже, чем мононоке.       Заметив, что Чимин начал тяжело дышать, Юнги резко поднялся с него и, не удержав равновесия, рухнул в паре сантиметров от футона с перепуганным журавлем. Его лоб жгло так, словно к нему приложили раскалённое железо. Спустя несколько мучительных минут там появился рог. Ещё несколько мгновений — и все его тело поменяло свою форму. Когда боль, наконец, начала отступать, Юнги расфокусированным взглядом посмотрел на бледного цуру. Что это за чувство внутри? Почему он так сильно хочет причинить Чимину вред?       Как только всё закончилось, Чимин на трясущихся ногах подошел к притихшему Юнги и, протянув руку, погладил его по жёсткой морде. Глотая слёзы, он едва слышно прошептал:       — Юнги, как же так…