Там, где тьма и свет неразличимы

      Солнце неторопливо клонилось к закату, окутывая верхушки гор темным колючим лунным покрывалом. Легкий ветерок проворно скользил по стволам деревьев, заставляя листву невольно зашуршать. Чимин привычно наслаждался закатом в тени так полюбившихся ему розовых кустов, что уже давно окружили весь источник каппы. Их лепестки грациозно взлетали на ветру и, словно искусные балерины, опадали в воду. До чего же прекрасное зрелище! Даже цветение Сакуры меркнет на их фоне. Сам же каппа хмуро сидел напротив цуру и всё напрасно пытался понять, чем именно сейчас заняты мысли пернатой болячки. Отчего-то его пугала такая нетипичная молчаливость друга. Но как разговорить того, он впервые в жизни не знал. Может, шутку какую рассказать?       — Чимин, а прикинь, Сэнгэн-сама покажет Юнги твою фотку тех времен, когда ты ещё был Богом. Вот он офигеет, — хищно оскалился Хосок, внимательно наблюдая за цуру.       — А я и тогда ничего был, — тихо ответил Чимин, даже в лице не изменившись.       — Шутишь? Твоя борода навеки останется в моей памяти! Собственно, как и живот.       — Не завидуй.       — Было бы чему!       Невесело усмехнувшись, Чимин медленно прикрыл глаза, нехотя погружаясь в свои воспоминания. В то славное время, когда он был не простым ёкаем, а мудрым и сильным Богом. Все то время, что он провел в составе Ситифукудзин, было для него чем-то волшебным и таким далеким. Словно это происходило не с ним и не в этой жизни. А все его воспоминания каким-то волшебным образом перекочевали из прошлых перерождений. Хотя в некотором роде все так и было. Ведь он прожил целых три жизни.       Первой своей жизнью Чимин всегда считал те времена, когда его ещё звали Шоу Лао. Он жил в славные времена династии Хан. И был одержим эликсиром бессмертия. Тогда он, словно обезумевший, рыскал по всему Китаю, стараясь найти хотя бы маленькое упоминание об этом даре Богов. За время своего многолетнего путешествия он смог накопить огромное количество энергии ци, что впоследствии и помогла ему перейти на новый уровень. Когда эликсир бессмертия был найден и испит им, началась его вторая жизнь.       С новой жизнью пришло и новое имя. Теперь его звали Дзюродзин.       Став одним из Ситифукудзин, Чимин, наконец, смог зажить полной жизнью. Он был Богом здоровья, долголетия и заодно бессмертия. Его уважали, ему поклонялись, его боялись. Тогда он выглядел совсем иначе, нежели сейчас. Он был значительно старше и полнее, а так же был обладателем роскошной бороды, длина которой соответствует числу прожитых им лет. В руках у него обычно был посох, к которому крепился свиток, содержащий всю мудрость мира. Иногда на посохе висела фляжка из высушенной тыквы, наполненная спиртным.       В то время он не знал одиночества, в периоды странствий его всегда сопровождали журавль, черепаха и олень. Был в нем всего один изъян. Который со временем и сгубил его. Даже будучи Богом, Чимин не отказывался от плотских радостей жизни. Он любил хмельные напитки и не чурался женщин, собственно, как и мужчин. И даже любовь не смогла его остепенить.       Прекрасная Бензайтен, приложив немало усилий, смогла-таки завладеть его свободолюбивым сердцем. Но как бы она ни старалась, так и не смогла усмирить его похоть. После очередной измены она прокляла того, кого любила больше жизни. Мучаясь от проклятия, что раздирало его душу, отчаявшись, Чимин пришел к истоку жизни и, моля о прощении, просил даровать ему новую жизнь. Исток сжалился и обратил его в того, кем он сейчас и являлся.       Очнувшись белоснежным цуру, он, наконец, вздохнул с облегчением. Так и началась его третья жизнь. Будучи журавлем, он больше не шел на поводу у своих желаний и старался в этой жизни искупить все, что натворил в прошлой.       До прихода на гору Юнги, Чимин был верен своим убеждениям и твердым шагом шел по намеченному пути. Но стоило ему увидеть этого человека, как его сердце неожиданно затрепетало, и разум вновь затуманился. Сейчас он как никогда ясно понимал бывшую возлюбленную. Желание всецело обладать объектом своей симпатии сводит с ума, заставляя бросаться в крайности. Теперь же, оказавшись у разбитого корыта, он, наконец, смог простить Бензайтен за её проклятие. Ведь она тоже поддалась эмоциям и тоже не получила желанного покоя.       Интересно, а сможет ли Юнги его простить? И сколько времени тому для этого потребуется? Сто? Двести? Тысяча? Неужели один импульсивный поступок способен срубить на корню то крепкое деревце доверия и симпатии, что неторопливо расцветало в их сердцах? Есть ли шанс заслужить прощение, будучи разделенным с тем, кому принадлежит твоё сердце? Как не поддаться гневу и вновь не наделать глупостей? Вот где вся его мудрость, когда она так нужна?       Внутри Чимина неумолимо бушевал ураган, ему одновременно хотелось и с миром заявиться на гору Фудзи, и разнести там все к чертям, попутно успев при этом умереть и переродиться, и все ради того, чтобы ещё хоть раз в жизни посмотреть в глаза Юнги и попросить прощения. Попросить прощения… за то, о чём, по сути, и не жалел… как любопытно получается. Есть о чём подумать, да.       Сам же виновник тяжких дум Чимина так же мучился похожими мыслями. Как бы Юнги ни старался, он так и не смог разозлиться на ёкая. В душе он понимал, чем руководствовался цуру, отравляя его, но вслух произнести это всё не решался. Вполне возможно, что будь он на месте журавля, поступил бы так же.       Вот только как жить сейчас, Юнги совершенно не понимал. Ещё вчера он был простым человеком, а сегодня неожиданно проснулся Богом. Кругом все возлагают на него какие-то надежды и совсем не интересуются его желаниями. Даже сейчас, сидя на полу в своей комнате, он чувствовал на своих плечах весь тот груз, который на него возложили. Это угнетало. И злило.       Когда он попросил Сэнгэн-сама о встрече с Чимином, та ему сразу отказала. Аргументируя это тем, что цуру будет его отвлекать от первоначальных целей. Юнги с этим был в корне не согласен. Вся та сила, что миллионами игл пронизывала сейчас его тело, постепенно высасывала из него все соки, полностью лишая желания жить и совершать какие-либо движения. В моменты полного отчаянья Юнги так хотелось прижаться к хрупкому телу Чимина, услышать его ласковый голос, ощутить холодные руки на своей коже. Как подобное может быть лишним? Как забота может отвлекать?       Забота — это чистый источник, что способен сделать человека в разы сильнее.       Осознав, насколько сильно ему необходим цуру, Юнги резко поднялся на ноги и пулей вылетел из своей комнаты. Ему не было дела до запретов Сэнгэн-сама, кто она такая, чтобы диктовать ему, как жить?       Уверенным шагом преодолев коридор, Юнги, переполненный решимостью, вышел во двор и тут же замер на месте, невольно став свидетелем крайне необычного зрелища. Прямо посреди двора полыхал яркий огонь, который успел охватить своим пламенем несколько рядом стоящих деревьев, в его центре словно что-то клубилось, на мгновение Юнги даже показалось, что там зарождалась жизнь. Спустя всего несколько томительных минут, когда огонь погас и на его месте, словно из ниоткуда, появился привлекательный молодой юноша, Юнги магнитом потянуло к нему.       На вид парню было не больше двадцати лет. У него были длинные черные волосы, немного женственное лицо, большие глаза, красивые губы и совершенно потрясающие крылья. Заметив на себе изучающий взгляд, юноша, заметно смутившись, попытался прикрыть руками нагое тело и, неторопливо поднявшись с земли, высвободил хвост, прикрывая им особо интересное место.       Подойдя впритык к Юнги, он, прикусив губу, начал разглядывать его, а затем, довольно улыбнувшись, проговорил:       — Ого, кирин собственной персоной!       — Да, а Вы кто? — наконец подал голос Юнги.       — Я — повелитель Юга, Алый Феникс Судзаку. В народе просто Сокджин, — гордо задрав голову вверх, представилось это чудо.       — А что это Вы делали? — осторожно поинтересовался Юнги, в уме складывая «два плюс два».       — Ты про огонь?       — Да.       — Этот дебил Намджун приревновал меня к Джуну и в порыве гнева случайно спалил. Это я перерождался. Если саблезубый узнает — крику будет!       — А? — завис Юнги, уже привычно ничего не понимая. Нам, Джун, кто все эти люди?       — Эм… Повелитель Востока, Лазурный Дракон Сейрю, совершенно беспочвенно приревновал меня к Повелителю Севера, Черной Черепахе Генбу. И невольно спалил. И если Повелитель Запада, Белый Тигр Бьякко, узнает, будет гневаться. Так понятнее? — словно дураку пояснил Сокджин.       — Да, я… ищу Сэнгэн-сама, — немного придя в себя, проговорил Юнги, стараясь не углубляться в местные страсти, и без этого дурно.       — Её сейчас нет.       — А как вернуться на гору Такао?       — Открыть проход и спуститься по реке, — как ребенку объяснил Сокджин.       — Как сложно…       — А что тебе там нужно? Могу принести, — неожиданно предложил Сокджин. Упустить возможность подлизаться к главному Богу он никак не мог.       — Цуру, — тут же выпалил Юнги.       — Ёкай? — прищурился Сокджин. — Где обитает?       — В храме бога Надежды.       — Тебе Чимин нужен? — заметно оживившись, спросил Сокджин.       — Да, знаешь его?       — Конечно знаю, хорошо, я приведу его, — улыбнувшись, нараспев протянул Сокджин, вмиг оборачиваясь Фениксом.       Юнги хоть и был немного удивлен неожиданной сговорчивости своего нового знакомого, но спорить не стал. Смысл? Пойди он на гору сам — заблудился бы наверняка. И что потом? Вдруг спалит там ещё что-то. Феникс, как доставщик, явно понадёжнее будет. Почесав затылок, он проводил внимательным взглядом Сокджина и от греха подальше поспешил вернуться в свои покои.       Интересно, зная, чем для него обернется помощь Сокджина, стал бы Юнги ему доверять? Очень вряд ли.