А это злобный начальник

      Шастун просыпается без будильника в шесть тридцать. Если кто-то спросит его, насколько он себе доверяет, то его ответом будет лишь уверенная ухмылка и ни единого установленного будильника на телефоне.       Он привык жить по часам, даже наладил свои, внутренние. Он действует по принципу — всё должно быть вовремя. Именно поэтому он дрессировал себя, приучал вставать даже без будильника, потому что он не может позволить себе куда-либо опоздать. Никогда не позволял. От своего окружения требовал того же.       Привычный душ, чай вместо завтрака, кофе Шастун терпеть не мог, выход на работу. Сегодня получилось чуть позже обычного. Вчерашний вечер был нервным, это слегка отразилось на внутренних биоритмах. Антон сводит брови, вспоминая о сущем кошмаре, который устроил его секретарь.       По нескромному мнению директора, Попов всегда был самодуром, который позволял себе слишком много. Непонятно почему Воля не обращал на это внимание. Хотя Шастун регулярно напоминал тогда ещё своему генеральному об этом несуразном сотруднике, который вообще непонятно как занял такую высокую должность.       На все вопросы Павла Алексеевича, чем же Арсений так не устроил Шастуна, тот приводил весомые аргументы, как минимум, между начальником и его подчинённым не может быть никаких отношений, кроме рабочих. Ни о каком неформальном общении и речи быть не может.       Одно дело — Шастун с Позовым. Они с ним в компанию устраивались вместе, также рука об руку работали много лет, а дружат они вообще со студенчества. И то, что сейчас Антон стал выше по должности никак не могло поменять его отношения к Позову.       А другое дело тот же Шастун с Волей. Он не мог позволить себе перейти на неформальное общение даже за пределами офиса, не мог позволить спор с начальником, а тем более на повышенных тонах. И он уж точно ни за что не отпускал глупые шутки даже в нерабочее время, не то что на серьёзных совещаниях.       А Попов, лицо которого Антону не понравилось с первых дней нахождения в их офисе, позволял себе делать это постоянно. Он разговаривал с Волей так, словно они давние друзья. Это происходило не всегда, даже не сказать, что слишком часто, но сам факт этого вгонял Шастуна в ступор. Более того на собраниях Арсений каждый раз высказывал никому ненужное мнение, иногда делая это с таким рвением, словно ему за это выпишут премию.       Антон каждый раз чуть ли не с открытым ртом наблюдал, как секретарь начинал спор с генеральным директором по поводу тех или иных поставок и трат. Он был не всегда согласен с Волей и выражал это даже чересчур открыто. Тот всегда выслушивал, но соглашался гораздо реже.       Арсению это всё было неважно. Он никогда не расстраивался из-за того, что его предложение не приняли, посчитав слишком рискованным и не проверенным. Чаще всего об этом говорил даже не Воля, а сам Антон. Он был не согласен с Арсением в девяносто девяти процентов случаев.       Все слова Арсения были глупыми, аргументы какими-то слишком ненадёжными. Их компания не могла так рисковать. Даже если Арсений был в чём-то прав, говоря об увеличении поставок, о новых комплексах в не особо заселённых районах, Антон не мог с ним согласиться. И его естественно раздражало то, что Арсений не соглашался с ним тоже. На все замечания Шастуна он находил достойные ответы.       Он мог высказать определённое мнение Павлу Алексеевичу, начальникам отделов, своим коллегам секретарям, и, услышав отказ, просто принять его. Но именно с Шастуном Попов был готов спорить до талого, доказывая то, что по мнению Антона было доказать невозможно, потому что предложения Арсения — полный шлак.       В коллективе на собраниях все смотрели на них завороженно, даже Воля ни разу не вмешивался, наблюдая за спорами своего заместителя и секретаря. Шастун бесился из-за того, что Арсений позволял себе высказывать никем непрошенное мнение, которое часто касалось мнения Антона. А оно у них расходилось с завидным постоянством.       Арсения все претензии и замечания Шастуна нисколько не задевали, или он хотел, чтобы так это выглядело. Неважно, какую цель он преследовал, исход был один — Шастуна он раздражал до трясущихся от напряжения пальцев.       А ещё раздражал, потому что вольное поведение Арсения никак не сопоставлялось с тем, как он работал. Шастуну до скрежета зубов не хотелось этого признавать, но Попов оказался сильным работником. Являясь полным раздолбаем с дурацкими шутками, на которые Шастун лишь закатывал глаза, Арсений серьёзно относился к тому, что делал.       Это подкупало. Но Антон на это вестись не собирался, каждый раз напоминая себе, что это всё тот же Попов, раздражающий одним своим видом и неумением держать язык за зубами.       Даже вчера Арсений умудрился вывести Шастуна из себя своими отчётами. Какой человек в здравом уме начнёт говорить про пропавший из кабинета фикус? Этот кусок идиота вообще знает про субординацию?       Шастун с тихим выдохом склоняется к рулю, стоя на светофоре и вспоминая о том, что произошло дальше. По его меркам это вышло за рамки. И любой адекватный человек это подтвердит. И дёрнул его чёрт заставить Арсения переделывать отчёт по финансам.       Антону сигналят, и он дёргается словно от удара. Нужно быть внимательнее на дороге. Шастун мысленно посылает себя нахуй за то, что отвлёкся на воспоминания о назойливом секретаре и его дурацком болтливом языке.       Вчера день промчался быстро и не было особой загруженности на работе, что не могло не радовать. А потом припёрся Попов со своими бумажками, в одной из которых был найден недочёт. На самом деле Шастун признаётся себе, что там не было того, к чему можно было придраться так, как это сделал он. Но Арсений своими идиотскими высказываниями как будто не оставил ему выбора.       Антону показалось, что раздражение от присутствия секретаря ничем не перекрыть, но его отсутствие на рабочем месте в рабочее время разозлило сильнее в несколько раз. Ещё и дружок его прикрыть пытался. Как будто Шастун не знает этих стандартных оправданий.       Непонятен был только собственный мотив, который заставил директора искать Попова по этажам. Подсознание шутливо подкидывало идею об Аркадии, про которого так усиленно старался выведать Арсений, но это показалось чем-то бредовым.       Ровно до того момента, пока Антон не увидел Арсения с цветком наперевес в отделе финансов. Секретарь что-то рассказывал Макару, начальнику отдела, а тот улыбался так, будто это самое смешное, что он слышал за жизнь. Халатное отношение к работе всегда выводило Антона из себя, а Попову только дай повод, он и на работе умудряется пиздеть направо и налево. — Попов!       Секретарь поворачивается быстро, обнаруживая источник звука. Макар улыбается перестаёт моментально, потешая Шастуна бегающими от напряжения глазами. Только вот Арсений рядом с ним в лице вообще не меняется. Улыбается также по-дурацки, глазищами своими хлопает и только поудобнее перехватывает большой фикус в чёрном горшке. — Да, Антон Андреевич?       Хочется ответить пресловутое «пизда», но Антон — большой серьёзный дядя в дорогом костюме, которому нужно не пятиклассника по носу щёлкнуть, а поставить на место своего сотрудника, который по всей видимости запамятовал, где ему сейчас нужно находиться. — Зайдите ко мне.       Арсений громко прощается с Макаром, заставляя Шастуна закатить глаза. Попов ведь наверняка даже не понимает, что не так, и этим бесит ещё больше. Как можно позволять себе такие вольности и при этом совершенно не замечать этого. Для Арсения всё так, как и должно быть, судя по его расхлябанной походке. Хочется сказать ему что-то и по этому поводу, но Антон стойко держит себя в руках до прихода в кабинет.       Арсений пропускает Шастуна вперёд, закрывает дверь и неспешными шагами проходит вглубь кабинета, пока директор нервно подходит к своему столу. — Могу я присесть?       Арсений чувствует себя вполне себе комфортно, разве что не видит причин для своего нахождения в кабинете начальника, когда тот разворачивается и, присаживаясь на край стола, смотрит как-то уж слишком раздражённо. — Я не давал вам слова, Попов. — Я и не просил, — вырывается в ответ резкое и явно необдуманное, но бьёт под дых своей наглостью, так что Шастун пару раз моргает словно в попытке осознать реальность. Что он только что услышал?       Арсений фикус в горшке, который-таки утащил из отдела финансов, ставит на пол и складывает руки на груди, защищаясь, но чувствуя превосходство, потому что несмотря на вполне явную агрессию, начальник не сделает ему ничего такого, о чём стоит переживать. Плюс ко всему Арсений действительно не понимает, чем он заслужил реплики в подобном тоне.       Если Шастун стал генеральным и решил, что теперь имеет абсолютную власть и может не фильтровать свои слова, то он ошибается. Арсений уважает себя слишком сильно, чтобы позволить кому-то (даже начальству) говорить с ним так, словно он придворный скот. — Вам напомнить, с кем вы говорите? — Я говорю с вами, Антон Андреевич, и делаю это в том же стиле, что и вы.       Шастун охуевает дважды за несколько минут, жадно втягивает носом воздух, как будто бы лишаясь его в один момент, и хочет разнести ко всем чертям этот кабинет, оттаскав секретаря по стенам. А тот добивает улыбкой уверенной и взглядом прямым глаза в глаза, и кажется, что в этой ситуации поставили на место именно Антона.       Он не может позволить этому случиться, не может остаться позади человека, над которым имеет превосходство. Попов — всего лишь секретарь. — Раз так, — тянет Шастун как можно строже, но эффекта это особо не производит. — Может и поработайте в том же стиле, что и я? — А я чем, по-вашему, занимаюсь?       Хуйнёй. Антон сдерживает в себе желание наорать, сорваться, схватить за воротник чуть мятой рубашки и стереть с лица эту самоуверенность, которой секретарь насквозь пропитан. Антон, глядя на него, ведёт с ним какую-то неосознанную войну за превосходство, хотя, казалось бы, оно очевидно. Для директора теперь почему-то нет. — Я обнаружил вас на другом этаже, мило беседующим с коллегой. Это что, по-вашему? — Антон использует против Арсения его же слова, цепляется за любую мелочь, чтобы уколоть. Но тот смотрит всё также в глаза, не стараясь спрятать взгляд и не пытаясь извиниться. Потому что — Антон видит — тот не чувствует вины. — Я пришёл туда за цветком, — Арсений кидает мимолётный взгляд на фикус, стоящий у его ног, и насмешливо прищуривается. — Вы же не хотели говорить, куда его дели.       Антона подводят нервы и собственное тело. Он делает от стола шаг навстречу Арсению, а по ощущениям — навстречу своей погибели. Сталкивается с той же уверенностью, что присуща ему самому, и пропитывается лёгкой ненавистью к секретарю за то, что тот так и не подчинился ему даже на секунду за всё время разговора, который странно затянулся. — Без него совсем не работается? — Арсений саркастичную интонацию улавливает, но кивает. Антон тянет руку к стеблям цветка. — Что ж, придётся смириться с тем, что ваш друг будет находиться в другом отделе.       Директор уже чувствует вкус выигранной битвы, но запястье неожиданно обхватывают холодные пальцы, останавливают на полпути. Даже через ткань рубашки прикосновение вызывает стайку мурашек по шее из-за контраста температур. Антон глаза поднимает, удивлённо замерев, и сталкивается с холодным взглядом голубых глаз, затягивающих как море, как ёбаный шторм. Без права передумать. — Я оставлю его за пределами вашего кабинета рядом со своим рабочим местом. Вы даже не будете его видеть, или это станет для вас проблемой?       Арсений больше не насмехается, не пропитывает реплики ядом. Антон видит, как в его глазах стихают волны, давая намёки на штиль. Секретарь будто соглашается на капитуляцию. И Шастун чувствует, как его атака прекращается сама собой.       Взгляд падает на запястье, которое всё ещё окольцовано чужими пальцами. Арсений опускает глаза тоже. Он осознаёт, что слегка увлёкся, дёргается, словно обжигаясь о чужую рубашку. Антон чувствует быстрое прикосновение кожи к коже. — Я могу идти? — Нет.       Шастун чувствует, что будто бы заходит чуть дальше, чем хотел, но он не может отпустить секретаря просто так. Они остались в моменте незаконченной битвы. И Антон, несмотря на то что дал Арсению возможность отступить, не собирается прерывать дуэль. Кто-то должен пасть жертвой в их бою от острых слов и колких взглядов. — Антон Андреевич, — Арсений кажется на полпути к сдаче оружия. — Вы что-то хотите?       Всё не может быть так просто. Глядя на Попова, это становится почти очевидно. Он специально строил невинность последние минуты, чтобы начальник ослабил оборону. Антон чувствует что-то колкое в районе груди. Одно лишнее слово, и он проиграет. — Хочу, — они снова глаза в глаза, но с особой осторожностью. Никто не собирается уступать.       Уступить = проиграть — Хотите… — Арсений делает короткий полушаг, но этого хватает, чтобы ураганом ворваться в чужое личное пространство. Шастун не позволяет этого никому, он слишком ценит некую неприкосновенность. Но сделать шаг назад, значит, сдаться. Он терпит. — Чего же вы хотите?       Арсений ведёт себя как последняя сука, показывая, что он не боится, что превосходит. Антон даст ему возможность почувствовать себя на вершине. Чтобы потом скинуть его с обрыва в его же чёртовы волны, чтобы тот запомнил: чем выше взбираешься, тем больнее падать. — Хочу вас… — Меня? — Арсений нарочно перебивает, невинно хлопая глазами. Голову вбок склоняет, провоцирует. Антон держится, почти не сопротивляясь. — Вас — подтверждает директор. — Я хочу вас настоятельно попросить, Арсений, чтобы в рабочее время вы занимались исключительно работой.       Арсений на секунду теряет контроль над ситуацией. Антон видит смятение. И счёт становится 1:0. — Вы свободны. Вас ждёт работа над отчётом.       Арсений молчит, кивает и, подхватывая цветок, неспешно идёт к выходу. Победа согревает изнутри, разливаясь чувством удовлетворения в груди. Кажется, оно на секунду пленит слишком сильно. — Арсений, — секретарь, услышав непривычное обращение, замирает у двери. — Ещё одна подобная выходка, и вы вместе с Аркадием будете писать заявление по собственному. — Приятно, что вы запомнили наши имена, — перезарядка. — Только ради этого я обещаю забыть о том, что такое «по собственному».       Дверь хлопает со звуком выстрела по самолюбию. Арсений прижимает цветок к груди и, прежде чем вернуться в реальность, выдыхает. В кабинете директор делает то же самое.       1:1