***
Выпускной был все ближе, Тооно занимался все усерднее. Отец усиливал контроль, и Тооно нужно было стараться больше. Он уставал от постоянных занятий, но все еще выбирал свободу вместо сна. Это сказывалось, но без того Тооно не мыслил жизни. Отец познакомил его с девчонкой, дочкой своего компаньона, и все они подталкивали его к ней, тоже чего-то ждали. Тооно соответствовал: он был галантен и вежлив, делал подарки, звал ее в ресторан и театр. Он спал с разными, но не с ней, зная, что так подпишется на брак. Самого Тооно все больше беспокоило другое: отец и мать становились все дальше. И пусть отец возлагал на Тооно надежды, учил иногда сам, но… Отец Мурасе ведь тоже делал как-то так? Наверняка. И это ровным счетом ничего не значило. Тооно вместе с отцом изучал сводки и приносил к нему на поклон те нестыковки, которые находил. В этот раз отец остался доволен. — Отличная работа, — сказал он, протягивая Тооно несколько крупных купюр, его похвала всегда была материальной, — молодец. Но как у тебя с японским? — Хорошо, — ответил Тооно, — последние предэкзаменационные работы почти все на отлично. — Почти, — отец скривился, — почти — это недостаточно, старайся больше. Может нам взять еще час дополнительно? Тооно передернуло, его уже тошнило от японского. Тооно говорил идеально, его словарный запас был больше чем у многих, но с грамотностью у него было… не очень. Там где у других выходило само, Тооно должен был перепроверять за собой минимум трижды. Это убивало. — Не надо, я справлюсь. — Хорошо, — отец качнул головой, — иди отдыхай. Тооно не двинулся с места. Он не мог уже ждать и сомневаться. Сомнения разъедали его изнутри, отвлекали, делая слабее. Тооно знал, что отцу совсем немного до того, чтобы позвать в особняк свою новую женщину. Тооно даже видел ее. Красивую иностранку, голос ее был теплым, она даже смутилась, знакомясь с Тооно. А он почти ненавидел ее, пусть женщина была с ним много приятнее и заботливее матери. Ко всему, она еще и вкусно готовила. Тооно оценил, но это никак не спасало его. Мать вскоре собиралась в очередной круиз, а сердце Тооно билось все чаще, болезненно сжималось, разгоняя кровь. А отец ждал от него все больше, словно вспомнил и сосредоточился на существовании сына, и… теперь стало страшно не справиться. Тооно хотел бы забыть, но он видел Мурасе, и то… как у того почти не осталось сил гореть, пусть справлялся он потрясающе. Не прогуливал школу, не сдавал позиции, лишь однажды Тооно застал его курящим на заднем крыльце. Это были дерьмовые сигареты, но Тооно не смог усмехнуться. Он смотрел, и все больше фантазировал. И, растравляя себе душу, снова и снова приезжал в бар, где работал Мурасе. Тооно и сам не понял, как и когда выучил его расписание. Тооно справлялся изо всех сил, но больше не мог жить в этой неопределенности: — Отец, — позвал он, — нам нужно поговорить… — голос его почти пропал. — Давай, — отец оторвался от бумаг, — я немного занят, но… Что с тобой? Ты хочешь обсудить поступление? Тооно усилием не засмеялся, он сдержался, но остался ужасно напряжен. — Нет, с поступлением мне все ясно, я работаю над этим. Ты мне помогаешь. Таков план. — Да, действительно. Ты делаешь усилия и стараешься, может быть, все же стоило подать тебя на медаль? «О Боже, нет!» — чуть не воскликнул Тооно. Бороться за медаль ему не хотелось. Это оказалась бы какая-то эфемерная победа, и сейчас Тооно видел все так ясно. Главное было поступить. Тооно не сомневался бы, но отец метил в лучший вуз, и конкурс там был — закачаешься. — Я совсем не об этом хочу поговорить, — Тооно разозлился на себя за свой слабый голос. — Отец… Ты познакомил меня с Като-тян. То есть… Ты… вы с матерью разведетесь? Как Мурасе-сан со своей женой. Отец вдруг вскинул голову и приподнял очки, почти такие же, как у самого Тооно. — Присядь, я рад, что ты заговорил об этом. Тооно сглотнул, но постарался остаться сдержанным. Он прошел вперед и присел в кресло, вытянув ноги, надеясь показаться расслабленным. — Да, я собираюсь развестись с твоей матерью. Вся жизнь Тооно, размеренная и просчитанная до мелочей, вместе с его блестящим будущим вдруг замерла, держась на одной лишь ниточке недоговоренности, колебаясь, мерцая — готовясь погаснуть. — Я не планирую делать это так, как Мурасе. У меня есть гордость и представления о чести, моя жена получит достойный дом и содержание на первое время, пока не устроится. Скорее всего, это и не понадобится ей. Твоя мать очень яркая женщина, она может и второй раз выйти замуж. Неужели ты думаешь, что она зря все ездит и ездит в Америку? Мне очень жаль, Масами, но мы с ней не подходим друг другу. Отец взял драматичную паузу, давая Тооно время переварить информацию, и продолжил: — Так вот… Однако, Масами, у твоей матери нет интересов в Японии и не будет возможности содержать тебя так, как ты привык. Но я хочу и надеюсь видеть тебя своим наследником. Я не зря вкладываюсь в твое обучение и вижу, что у тебя есть интерес. И поэтому я настаиваю, — отец и правда настаивал, — на том, чтобы ты остался здесь, со мной. Тебе семнадцать лет, и твое мнение будет решающим. Если ты хочешь продолжать мое дело и заинтересован в тех возможностях, что я могу тебе дать, то выбери меня. Тооно отлично уловил суть. Он невероятно и неожиданно ярко осознал, что матери и ее новому любовнику-американцу он ничем не пригодится. И было странно думать, что тот станет поддерживать… пасынка. Тооно мог согласиться — стать таким, как хочет отец, и тогда не потерять ничего, кроме матери. С которой отец не станет мешать ему видеться, но она вряд ли захочет. А мог отказаться. И оказаться на положении Мурасе. — Нет, не подумай, что я шантажирую тебя, сын, — вдруг включился отец, словно читая мысли. — Я не собираюсь оставлять тебя. Я буду содержать тебя, пока ты учишься, и оплачу обучение. Но если ты уедешь с матерью, таких возможностей, как здесь, у тебя, конечно, не будет. Тооно выдохнул. Это была ловкая обманка: отец именно шантажировал, но у Тооно не было особой связи с матерью, с детства его воспитывала няня, и отец покупал его с потрохами. Его преданность и его верность. Задорого, но все же покупал. И Тооно знал, что не стоит дешевить или рассусоливать. Это была выгодная сделка, способная подарить ему покой. — Я останусь с тобой. Не сомневайся, папа, — выдавил Тооно американскую формулировку, которая так располагала отца. — Молодец, — снова похвалил отец. — На развод я уже подал, но… слушание еще не назначено. Твоя мать, кстати, наняла адвоката за мои же деньги. Ну и пусть бы. Подпиши вот здесь, это согласие, Масами. Ты же не захочешь, присутствовать в суде. Тебе не стоит на это отвлекаться. А Елене ты очень понравился. Обещаю, она не обидит тебя. Тооно кивнул и подписал три бумаги, не читая. Он не хотел ничего больше знать. Мать уехала через четыре дня, Тооно был в школе: она не оставила ему даже прощального письма, посчитала его предателем. Но из Америки повидаться с ним так и не вернулась. Като-тян больше не вызывала в Тооно гнева. Наоборот, она держалась с ним просто и уважительно, старалась заботиться. Тооно заметил. В день выпускного отец и Като-тян вместе приехали на церемонию и пробыли всю официальную часть. Мурасе не получил свою медаль, ему не хватило одного балла по одному предмету, и на выпускном его не было, но Тооно догадывался, где он. Отец с невестой уехали сразу после церемонии, но Като-тян успела прикоснуться к плечу Тооно и сказать тихо-тихо: — После праздника останься у друзей, Масами, или вызови водителя, но не стоит возвращаться домой самому после такого веселья. Тооно кивнул, вспоминая о Мурасе, и сдержал слово. Он обошелся без водителя, просто вызвал такси. Дома его не ждал никто, кроме Като-тян. Мать не позвонила поздравить, но Тооно знал, что ему и без того дьявольски повезло. Тооно поступил, куда был должен, и это позволило расслабиться. Отец снова мало обращал на него внимания, хотя привлекал к работе. Тооно не возражал, он помнил суть их сделки, а за работу отец платил щедро. Все больше подключая Тооно к делу, он медленно открывал ему изнанку своей экономической деятельности. Отец водил дружбу с кланами якудза, но Тооно даже не удивился. Это не расстроило его, наоборот, сулило большие деньги и стремительные взлеты. Тооно оставался принцем, он учился, и это не было трудно. В университете не нужно было вывозить химию или биологию, что отвлекали его от сути и оставляли с собственным несовершенством. И Тооно уверенно учился на отлично без особенного труда. Девчонок, что прочили ему в невесты стало уже двое, но Тооно все еще не планировал что-то обещать хоть одной, зато легко отвечал тем, кто метил лишь в его постель. Это было даже весело.***
Школа закончилась, и Таку без всяких сожалений согласился на смену в свой выпускной. Работа скорее нравилась ему, особенно, когда летом перестало нужно сочетать ее с учебой. Таку смог поступить в общественную медицинскую школу и оплатить первый семестр. За лето, да и потом, он планировал заработать на следующий. Ему казалось, что он справляется неплохо. То же говорили и на работе, иногда он уже выходил и как бармен: осенью ему исполнялось восемнадцать, а время без уроков позволяло больше тренироваться. Но пока Таку справлялся и приспосабливался, его матери становилось лишь хуже. Она не плакала больше, но все чаще бывала безразличной ко… всему. Перестала толком вставать и что-то делать. Таку старался для нее, заботился, как мог, терпел упреки. Когда началась учеба, упреков стало больше — маме не хватало внимания, но Таку правда не мог его дать, потому он пропустил… Пропустил момент, когда ее зависимость от снотворных стала проблемой. Он понял это только в октябре, когда ее впервые увезли в больницу. Денег, что Таку давал матери, не могло хватить на дорогие снотворные, зато их как оказалось было достаточно, чтобы оплатить дешевые наркотики. Ну как дешевые… Вовсе нет. Таку переступил через себя: позвонил отцу снова, и так же, как раньше, получил отказ. За госпитализацию пришлось отдать приличную часть сбережений, но Таку верил, что успеет заработать. Но в декабре… Вторая госпитализация должна была пошатнуть надежды Таку, но он верил, что сможет хотя бы занять в баре в счет зарплаты… Но его ждал удар — зная, где он хранит деньги, и имея доступ к его счету, мать уже потратила часть. Остаток Таку отдал врачам. Теперь не было смысла даже выходить на экзамен, как и посещать последние занятия. Таку обменялся сменами в баре. Он и так забрал все праздничные смены, так что предложить ему было особенно нечего, но он пообещал выйти на полный день после праздников, и это решило вопрос. Это решало все, кроме достижения мечты Таку. Он не мог больше учиться и не мог стать врачом. Зато мог быть барменом. И если, как подработка, это казалось Таку отличным вариантом, то как дело жизни… Поэтому Таку сидел на причале, обвив ногами прутья заграждения, смотрел на море и пил. Он даже не пробовал обойтись пивом, сразу взял в круглосуточном виски. Виски был дешевый и гадкий и ни капли ему не нравился. Поэтому пил Таку понемногу, но крепости хватало, чтобы мысли потихоньку растворялись и утекали прочь вместе с дымом. Таку знал, что после Нового года начнется совсем другая жизнь, и прощался со своей прежней. В ней было разное, но в ней было и главное — цель. Теперь же… Стоило перестать жалеть себя, но Таку все не мог этого сделать. Он порядочно замерз, руки покраснели и немного саднили, но он даже не уходил от ветра, лишь чуть покачивался над морем. Мысль о том, чтобы оказаться в этих темных волнах казалась ему все более интересной.***
Тооно мог бы забыть, но имя Мурасе все еще действовало на него, странно цепляя. И Тооно вслушивался в слухи. Мурасе был самым невероятным студентом медицинского. Он поступил в государственный вуз, что было совсем не престижно и гораздо более дешево, чем в частный, но… по баллам Мурасе проходил и в частный, только денег на обучение ему не хватило. И теперь о нем слагали легенды. Мурасе работал в баре, совмещая это с бешеной учебой, трудной, труднее, чем где-либо. Да еще и учиться ему предстояло шесть лет вместо четырех. Тооно почти сочувствовал, отмечал все успехи Мурасе и плевать хотел на то, что тот был нарушителем порядка: Мурасе курил не скрываясь, а пару раз попался полиции в нетрезвом виде в комендантский час. Тооно все это не казалось проблемой. Он так мечтал обойти Мурасе, так ждал его падения. И тот, кажется, падал, но Тооно не мог обрадоваться. Зато странно приезжал в тот бар снова и снова. Всегда один. Всегда в смены Мурасе, которых становилось все больше. Говорили, что его мать оказалась в больнице. Лечение было дорогим, но Мурасе все стоял. Теперь все чаще за стойкой. И коктейль, который он собрал Тооно по описанию предпочтений, до сих пор был лучшим в жизни Тооно. Мурасе все еще встречал его взгляд неумолимым подавленным блеском, но… не в последний раз. И Тооно это странно встревожило. В очередной вечер, когда должна была быть смена Мурасе, Тооно вырулил на парковку у бара и вошел, но Мурасе в баре не нашел. Тооно дошел до стойки, спросил: — А где Мурасе? Сегодня ведь его очередь… — Очередь? — отозвался бармен. — Нет никакой очереди. Он отработал три дня без сменщика, и сегодня у него выходной. Ему что-то передать? — Не надо, — отозвался Тооно, взял воду с лимоном и, осушив бокал, вышел из бара. Тооно поехал кататься по городу, он странно хотел увидеть Мурасе и жалел, что так ни у кого и не выяснил, где его новый дом. Но это можно было сделать всегда, пока же Тооно просто колесил по улицам. За окном красиво падал редкий снег, но Тооно было тепло в машине, он даже не накинул пальто. А потом, проезжая мимо причала, он вдруг увидел знакомую спину. Мурасе в его еще школьной куртке сидел на парапете, чуть покачиваясь над морем. Он был ловок, но маневр казался опасным, а Мурасе зыбким. Люди текли мимо него, ничего не замечая. С другой стороны моря рассыпался отстраивающийся Шинкоми, будущий казино-курорт.