Эта молодость будет вечной

Гости утекали на улицу, переговариваясь, и Коба вдруг заметил: — Пора им разбредаться, они уже тепленькие. Обычно они пьют чуть меньше, но ты вызвал ажиотаж. Таку вяло кивнул и начал прибирать за стойкой, размышляя о том, не выпить ли ему кофе, прикидывая одновременно насколько это одиозно. Другой хороший вопрос был в том, как добраться домой? Или лучше сразу в бар и поспать там в подсобке? — Как ты добираешься отсюда? — спросил Таку у Кобы. — Никак, — тот чуть улыбнулся. — Я из постоянной прислуги. Здесь… здесь не бывает случайных людей. Таку снова кивнул, а потом устало присел на табурет и приложился виском к стене. Ему хотелось вырубиться или поесть. Он не успел наесться с этими дурацкими танцами, которые были гораздо неприятнее и труднее работы бармена, поскольку сопровождались нелепыми беседами. Хотелось еще и курить, но Таку помнил о просьбе Тооно не курить в доме, да и сигареты его остались в куртке, запертой в машине Тооно. Думая об этом, Таку посмотрел в направлении сада, туда, куда все ушли. Слышались залпы фейерверков, хлопки и смех, а потом в дверях появился Тооно. Почему-то один. Он приблизился к стойке, хмуро глядя на Таку. — Общее приглашение к тебе не относится? Нужно личное? — голос Тооно сочился ядом. — Общее приглашение относилось к гостям, Тооно-сан, — ответил Таку почти без эмоций, даже на отрывая головы от стены, лишь поднимая на Тооно усталый взгляд. Но в следующую секунду Таку усмехнулся, вид Тооно действовал на него если не бодряще, то раззадоривающе: — Как Май-тай? Удался? Тооно смотрел на Мурасе. Тот сидел на высоком табурете, обвив его ножки ногами, привалившись к стене, рубашка его расходилась на груди, а волосы пришли в беспорядок и в полумраке отсвечивали… вишней, как и жилет. И не было никаких сил видеть его… таким, слушая при этом его голос, дразнящий и живой. В нем не было ни тени страха или подобострастия, на самом деле — только запал, от которого Тооно вспыхнул, как сухая ветка. — Выше ожидаемого, но это совсем не то, что я хотел. Тооно говорил, а руки сами сжались в кулаки, и он ударил. Вот только… В этом не было ни победы, ни воли — Мурасе устал и выглядел изможденным, энергетик, видно, заканчивал свое действие, оставляя Мурасе один на один со всеми часами уже проделанной без сна работы. Тооно передумал в процессе — его хук Мурасе под ребра стал совсем несерьезным, без души, просто чтобы дать себе хоть немного воли. — Черт! — Таку не успел ни увернуться, ни закрыться, зато сумел привалиться к стене сильнее. — За что? — спросил он обиженно, теперь кладя руку на то место, куда пришелся удар. Таку, конечно, понимал за что, он же сам выбрал бесить Тооно, но все равно оказалось обидно. Очень хотелось предъявить про семь пятниц на неделе: настроения и пожелания Тооно к нему менялись непредсказуемо. То он помогал, то говорил держать себя уверенно, то сам высказывался в духе Сейко. Таку запутывался, но всё ещё помнил: Тооно может хотеть и этого. Оставалось спросить себя: готов ли Таку это терпеть ради учебы? Таку ответ не нравился, он и сам переставал себе нравиться сейчас. Он снова посмотрел на Тооно и прошептал зло: — Благодарить придется за любое внимание хозяина? Этот вопрос Таку тоже адресовал себе больше, чем Тооно, как и злость. Еще секунду назад Тооно не знал, чего он хочет: осечь Мурасе и получить должное уважение или… Просто сделать что-то, чтобы он перестал называть его Тооно-саном, внятно, просто и невообразимо оскорбительно. Но теперь, когда Мурасе задал свой… точнее свои вопросы, и… последний на самом деле был ответным ударом… Тооно хотелось ответить в тон, и он знал несколько вариантов, самым простым и жестким стало бы простое «да», но… Но Тооно закусил губу и уставился на Мурасе: — Ты нарываешься? — уточнил он. — Зачем? Тем более, что из тебя отличный работник, но отвратительный… раб. И тебе им не стать, я и не рассчитывал. Усмешка Тооно вышла кривой, словно одной половиной лица Тооно насмехался, пока другая что-то оплакивала. Тооно пытался понять, как выйти из этой совершенно идиотской ситуации, как сделать так, чтобы они просто… проехали. Он уже осознал свою ошибку: Мурасе не должен обслуживать его свиту и ублажать его гостей. Никогда. Только… Тооно он должен. И Тооно собирался взять свое. И это было не то, о чем думал Мурасе. — Потому видать и нарываюсь, — ответил Таку, — что ещё не стал. Но для меня сюрприз, что ты рассчитывал на другое. Разве не в этом смысл всего этого явления меня на мою первую вечеринку? Именно тогда, когда я здесь совершенно чужой? Никогда мне не понять тебя, Тооно, — вздохнул Таку, сползая со стула и вставая. — Допустим, сейчас я нарываюсь, но до этого я… Ммм… вел себя хорошо, а все равно тебе не угодил. Давай что ли контракт напишем, чтобы я точно понимал, что требуется. Как именно я должен вести себя с тобой, с твоими гостями и девушками? А то мне иногда кажется, что ты все это от чистого сердца, что я, прости Господи, тебе нравлюсь! Таку не заметил, как повысил голос, и как уже его руки сжались в кулаки. — Давай, — вдруг позвал Тооно. — Можно. Можно даже ударить. Я не знаю, что будет потом… Но моей помощи ты не потеряешь. И… нет, я не этого хотел. И больше такое не повторится. И… какого черта? Ты что же предъявляешь мне? Тооно хотел бы сказать больше, объяснить Мурасе, что же тот сделал не так, но… Он не то чтобы не знал, просто эти ответы были чем-то на уровне пятого класса: «Ты должен быть к моим услугам, а не к их, я хочу хвастаться тобой, никто из них не может занимать твое внимание, если оно нужно мне. Ты теперь со мной, и я, блядь, хочу чтоб об этом знали, чтобы так было! Но ты не хуже их, не хуже даже меня, и все мы знаем это, но ты мой. И я хочу это демонстрировать.» Тооно подавился даже не словами, а самими мыслями об этом и решил промолчать. Стало вдруг тесно и жарко, лицо горело, а руки стали холодными. Тооно хотел свои права на Мурасе, но не мог, и правда не мог, нормально словами через рот озвучить ему, каких именно прав он хочет. Тооно знал — Мурасе назовет его придурком. Возможно, придурком Тооно и был, но он не собирался отказываться от своих желаний. И готов был сделать многое, чтобы они исполнились. К тому же… не так уж плохо было постоянно задевать Мурасе, снова и снова заставляя его замечать и считаться, оглядываться даже. Он и должен был оглядываться, потому что теперь он был с Тооно. — Ты! Ты просто… Ты сам себе противоречишь! То я могу тебя ударить, то ты возмущаешься, что я предъявляю. Ничего я тебе не предъявляю! Я делал все, как ты сказал, черт возьми! Я не мог их послать с танцами, как бы ни хотел. Неужели ты думаешь, что мне приятно танцевать с девушками, которые теперь смотрят на меня, как на эффектный способ позлить своих эталонных женихов? Или на лёгкое приключение? Или источник новостей о тебе? В этом кругу — я никто, и разве не об этом ты хотел мне напомнить?! Таку кричал, потому к концу монолога, запал его стих, и он вспомнил о том, как они с Тооно собирались сюда. Как это было только между ними… И если ориентироваться на сборы, то Тооно хотел не этого. Просто не подумал, что именно так случится. Как он сказал: «я не знаю, что потом будет». Таку на самом деле тоже не знал тогда, когда они выбирали ему наряд. Но получилось так. И Тооно… Это не понравилось? Или что ему не понравилось? — Чем я тебя разозлил? — переформулировал Таку свой давешний вопрос. Тооно смотрел, как Мурасе восходит в своем негодовании, и злость странно смешивалась с восторгом, а потом Мурасе задал новый вопрос, и Тооно опять оказался в тупике. Мурасе бил всегда поразительно метко, лишая Тооно то права первенства на занятии, то всяких аргументов. — Пойдем отсюда, — прошептал Тооно, он попытался снова ухватить Мурасе за рукав, но удлиненный манжет плотно обнимал его запястье, и Тооно обхватил его целиком. — Мы мешаем слугам убираться, они стесняются выйти и прервать… меня. А нам нужно охладиться. Тооно все еще думал над вопросом Мурасе, но все же уверенно тянул его за собой. Ответы могли и подождать, а лишние уши были ни к чему, к тому же… Тооно отметал формулировки одну за другой, он хотел плавать. И дать и Мурасе тоже расслабиться и смыть с себя все это дерьмо, которое произошло из-за его, Тооно, просчета. Тооно терпеть не мог ошибаться — это всегда стоило очень дорого, но раз теперь он знал, как все исправить, то можно было обойтись без расписывания в своей неудаче или извинений. Таку молчаливо пошел следом. Охладиться и правда было неплохо, вопрос все ещё оставался в том: какой смысл вкладывал в это Тооно? Куда собирался окунуть Таку? Они шли недолго и оказались в бассейне. Воздух был влажный и пах хлоркой, а вода чуть мерцала в свете ламп. Тооно не стал открывать бассейн для всех. После такого количества гостей его пришлось бы и чистить, и полностью менять воду, а все это того не стоило. Тооно отлично мог поплавать и один в свое удовольствие. А теперь и правда ощутил как хочет этого — наконец рухнуть в бассейн, отдаваясь воде, не прилагая ни единого усилия, чтобы не утонуть. Держаться на воде было гораздо проще, чем говорить с Мурасе. Таку посмотрел на эту искрящуюся голубизну, и ему стало не по себе. Он не знал, чего ждёт от Тооно сейчас. Плохого или хорошего. Стоило, видимо, вообще перестать ждать от него чего-то. Таку медленно прошёлся взглядом по парадному костюму Тооно и остановился на его лице. Ждал Таку чего-то или думал, что ждал, но рука уже легла на пуговицы жилета и отстегнула первые две. Тооно проследил за жестом и кивнул. Кажется, Мурасе понял его правильно, но выдохнуть от чего-то не вышло. Тооно словно разучился… Дышать и говорить, но не действовать. Он сбросил пиджак, чувствуя удивительную свободу и дернул рубашку. Пуговицы ее были невероятно мелкими и многочисленными. Тооно чертыхнулся. Он не задумывался, но взгляд его снова вернулся к Мурасе. — Давай, — выдох соткал слово, и Тооно вдруг остановился, глядя как Мурасе раздевается. Таку уже снял жилет и аккуратно сложил его на шезлонг, но это короткое «давай», озадачило его. Звучало оно сейчас так, словно Тооно имел в виду конкретно «давай разденься», и Таку не знал, что думает об этом. Он устал и не хотел плавать, и жилет-то стал снимать больше из тревоги, что Тооно его так и так уронит в воду. С другой стороны, сам Тооно тоже раздевался… Таку не мог больше почувствовать той лёгкости, что была в гардеробной «частного клуба», не мог так доверится… Но уже расстегнул и брюки, хотя не стал их спускать. Надо было остановиться, надо было ещё раз спросить у Тооно, зачем все это, но Таку сказал лишь: — Мы ведь оба без плавок. Фраза была идиотской, и, произнеся ее, Таку вдруг понял, что в горле у него сухо, а голос охрип. Тооно нашел способ — забив на проклятые пуговицы, сдернул рубашку через голову, а потом отстегнул верхнюю пуговицу ширинки. Мурасе замер, а брюки вовсе не собирались так легко покидать его, как его джинсы, и Тооно внезапно шагнул к нему. Мурасе не возражал, но все еще был совершенно непослушно одет. И Тооно поймал его за ворот рубашки, чуть потянул на себя и ответил. На все и сразу: — Забей. Это личный бассейн и для нас в нем нет никаких правил. И без всякого перехода продолжил: — Ты можешь отказывать им в чем угодно, ты можешь даже посылать их на хуй, кого угодно, кто посмотрит на тебя косо. Ты не должен им ничего, что тебе не захочется или не понравится. Помни. Ты один из них, один из нас, и… Голос Тооно взлетел к потолку, рассыпаясь эхом, странно прерываясь, и вновь набирая силу: — Раньше они могли только мечтать об этом. Я привел тебя, и это круто. Ты можешь быть любым, можешь послать их всех с любыми ожиданиями, если тебе не нравится, но… — теперь голос упал и зазвучал почти шепотом. — Ты никогда не должен забывать обо мне. Это то, что разозлило меня. И разозлит снова, если повторится. Тооно не думал больше, он говорил точно то, что знал и чувствовал, но все еще не обезумел достаточно, чтобы не понимать, как все это звучит. Он предвидел заранее, как-то угадал, что даже секундное ожидание реакции Мурасе окажется невозможным, невыносимым — Тооно спечется, и все… Он потянул Мурасе к себе и за собой, все отступая к краю бассейна, и в какой-то момент, как Тооно и ожидал, под ногой не осталось пола. Они оба упали в бассейн, а Тооно так и не отпустил Таку, хотя дна не было под ногами — бассейн был мелким лишь по краям, но в центре вода захлестывала с головой. И Тооно тонул, а когда они оба вынырнули, он встретился с покрытым каплями, что стекали с волос, лицом Мурасе, и вдруг понял, что у него стоит. Объяснений не осталось: это не было утро, у Тооно только-только был секс, он больше не злился… Можно было сколько угодно знать, что Тооно предпочитает девушек, но у него стоял именно сейчас, именно на Мурасе, и у этого не было ни единого обоснования, кроме того, что Тооно хотел Мурасе здесь и сейчас. Таку хлебнул воды — было препротивно, но подумать об этом, огорчиться из-за этого он не успел. Он был слишком поражен словами Тооно. Они наполняли, запутывали и поражали. Таку не мог найти ответа на них, лишь смотрел на Тооно, который так и не отпустил его, но теперь не тянул вниз, а скорее просто удерживал рядом — на плаву. Намокшие брюки отяжелели, а избавиться от них было не так-то просто. Гораздо сподручнее было прибиться к бортику, но это означало оторваться от Тооно. А тот обещал именно этого и не простить. — Я не забывал о тебе, — ответил Таку тихо и закашлялся из-за воды, что раньше попала в горло и обожгла его. Таку очень хотел почувствовать дно под ногами, но чувствовал лишь Тооно и воду. Они не тонули больше, но … — Надо или выбираться, или избавиться от одежды, — решил Таку, но не шевельнулся. — Что с тобой? — вырвалось у него вдруг. Тооно всегда получал именно то, что хотел. И не собирался отказываться от этого принципа сейчас. Он чуть придерживал Мурасе и почти уже не мог разобрать его слов, но «избавиться от одежды» прозвучало завораживающе. Тооно чуть подтолкнул Мурасе к краю бассейна, уже стягивая его рубашку с плеч в воду. Это было безумно нужно и почти не странно. Необычными были разве только губы Мурасе, выразительные и яркие на его бледном сейчас лице. Вишневые. Тооно сглотнул и чуть подплыл ногами, не спеша тонуть, зато расправляясь с последними пуговицами, позволяя рубашке Мурасе уплывать от них по течению обновления воды в бассейне. Тооно сдерживался лишь потому, что не хотел тащить Мурасе на дно. Но стоило почувствовать опору кончиками пальцев, как Тооно не задумываясь и на секунду, снова дернул Мурасе к себе и качнулся вперед, ловя его губы своими, захлебываясь и погружаясь уже в это. Не замечая, как притягивает Мурасе к себе за затылок, как обводит языком его губы, не настаивая, но уговаривая их открыться. Таку оторопел. Он никогда не ожидал ничего такого. Такого неожиданного, невероятного и даже, пожалуй, неприличного. Ощущение дна под ногами уже не спасало, Таку тонул совершенно иначе. Он знал, что правильно, прилично, естественно даже, оттолкнуть Тооно, но лишь держался за его плечи, податливо приоткрыв рот. Тооно целовал, и его губы, полные привкусом воды были такими… Жадными, нетерпеливым… Приятными. Таку почти ни с кем не встречался, и те поцелуи, что были у него, никак не походили на этот. По честности, Таку впервые целовали. Обычно это он проявлял инициативу, действуя не в пример осторожнее Тооно, а ему робко отвечали. Тооно же жадно забирал. Он требовал, и Таку отдавал. Место и волю. И сейчас в этом не было места никакому сарказму насчёт «внимания хозяина», не было места никаким словам и никаким мыслям. Таку отчаянно не хватало вдоха, как и когда они упали, но его это словно больше не пугало. Таку поддался, он приоткрыл рот, и Тооно с восторгом почувствовал каким горячим может быть дыхание Мурасе. Тот не оттолкнул и не пытался перехватить инициативу, но не боялся и не уступал — он словно пробовал Тооно на вкус. И Тооно хотел, жаждал ласкать рот Мурасе изнутри и мечтал стать для него чарующим. Тооно уже обнимал, чувствуя Таку все ближе, упираясь в него первоклассным стояком, но все еще… не в силах оторваться от его губ. Тооно целовал не для того, чтобы получить больше, он целовал потому, что хотел целовать. Это было одуряюще и пьяно, Тооно и не знал, что настолько не трезв. То, как Мурасе отвечал, поражало. И Тооно снова и снова ласкал его губы, дразня, но гораздо больше наслаждаясь, гладил его небо языком, а руки его, словно дорвавшись, зажили своей жизнью — они не спешили, они изучали тело Таку, которое оказалось настолько желанным, что Тооно хотел трогать. Не ради разрядки, а потому что хотел. И он трогал, обводя лопатки Таку, вниз к копчику, ладонью по груди, не останавливаясь на сосках, но задевая их, и все притягивал Таку к себе, вплавляясь и желая большего, словно только этого всегда и ждал, так обижаясь, что Мурасе остается безразличным. Сейчас Таку чувствовал в ответ, и Тооно пил эти его чувства, шалея от них и не думая ни о чем кроме.