Эта молодость будет вечной

Таку оторопело принял бокал из руки Мизуки, но пить не стал. Ему в целом хотелось крикнуть «нет», потому что просто слов никто бы не услышал. На прошлой вечеринке Таку был их барменом, а на их этой… их игроком. Это было так внезапно, ведь игра с Тооно имела свой, совсем другой смысл, и становилось только противнее от мысли, что Таку, видимо, что-то вроде преходящего приза для любовных утех. Таку потратил несколько секунд, рассматривая Тооно и думая о том, кому и как Тооно передаст его, когда наиграется. Кроме прочего, от этих мыслей почти спало возбуждение, и, когда Таку подошел к Мизуки, он просто злился. На нее за неуместное распоряжение им, на Тооно за то, что тот позволил это, и на Сейко просто потому, что тот был невыносимым и заносчивым придурком. Тооно успел расчетливо подумать, что Сейко зря затеял это — вот его Мурасе решился бы и просто разгромить, забивая один за другим. Не важно чьими руками. Но стоило Таку склониться над Мизуки, как все расчеты отошли на второй план: у Тооно не было никакой возможности это остановить, возразить, закончить. Он отошел от греха подальше, стараясь не особенно смотреть, надеясь, что Таку закончит все быстро. Двигаясь по комнате в этом странном чувстве, Тооно подошел к Кин, та отдала ему бокал, Тооно сжал его, и стекло скрипнуло в ладони. — Осторожнее, — предупредила Кин, — ты зальешь ковер. — Кин сомкнула пальцы вокруг его, словно пытаясь успокоить, но раздражая лишь сильнее. — Это было красиво и смело, Тооно. Тооно внимательно посмотрел на нее: наверное, Кин и правда могла стать отличной женой, понимающей Тооно. Вот только он собирался обойтись без свадьбы. И лишь усилием воли сдержал захват — ему хотелось… Хотелось чтобы стекло треснуло, хрустнуло, сжалось в ладони, впиваясь в нее, распарывая кожу, но не стоило так пугать Кин, настолько привлекать внимание. Тооно допил в один глоток и предупредил: — Я опустошил его и сейчас принесу новый. — Как это ужасно мило, — Кин коснулась его плеча. — И я не стану отказываться, хотя ты ужасно напряжен, милый. Это мне стоит за тобой поухаживать, но я… создана не для этого. Ого! Посмотри, — воскликнула Кин вдруг, и Тооно резко обернулся. Таку бил из сложной позиции, бил уже шестой. И то, как тело его прижималось к Мизуки оказалось совершенно невыносимо. Но Тооно смотрел, а Таку забил снова, и Сейко спал с лица. Тооно усмехнулся через силу: — Браво. И седьмой на бис, маэстро, — протянул он. Услышав Тооно, Таку резко обернулся, глядя гневно, но Тооно уже не заметил этого. Он все же отошел за напитками, принес вино Кин и покинул ее, перемещаясь к Айри, чтобы и она не скучала.Тооно не аплодировал седьмому шару, лишь затаил дыхание — он ждал чертова восьмого. И искал повод остановить все это, потому что с момента, когда Таку касался его в последний раз, возбуждение лишь выросло. Таку злился и с этой злостью управлял руками Мизуки, которая в общем-то даже не пробовала сделать что-то сама, зато ждала прикосновений Таку. Таку не хотел обнимать ее и не думал, что это может ему понравиться, но Мизуки замирала в его руках, прижимаясь чуть ближе, и становилось понятно, что физиологию никто не отменял, и это злило Таку лишь сильнее. — Последний, — Таку указал Мизуки на шар. Его подмывало попросить оставить этот фарс и дать ему ударить нормально, но Таку стерпел. Он снова прижался к Мизуки, мало заботясь о том, что она может почувствовать его возбуждение, ведь этого она и добивалась? Удержался Таку и от комментариев насчет репутации Мизуки, которая точно не переживет быстрого секса на тусовке. Он просто ударил. Это был прямой шар, и он вошел в лузу легко. Таку отступил от Мизуки, поднимая вверх обе руки. — С победой, миледи, — он чуть поклонился ей, обернулся и повторил этот жест для Тооно и других. А потом, ничего уже не объясняя, просто вышел из бильярдной. Мурасе победил, снова, победил невероятно красиво, не дав Сейко даже шанса ударить. И пытка для Тооно, наконец закончилась. Но Мурасе больше не был ни рад, ни доволен, он даже не пытался улыбаться, а глаза его горели яростно, опаляя Тооно сердитым огнем и ускользая. Как и сам Таку. Он именно что поклонился, так, как следовало кланяться со сцены, глядя в зрительный зал. И покинул сцену. А Тооно пришлось прикусить язык, чтобы не крикнуть ему «постой», и вцепиться в спинку ближайшего кресла, чтобы в тот же момент не отправиться следом. Тооно считал, что злиться уместно ему. Ревновать и гневаться, требовать… обижаться? Скучать? В общем, Тооно не мог рассердиться, он лишь все острее чувствовал возбуждение. К сожалению, Таку рядом с Мизуки вовсе не сделался менее привлекательным. И чем сильнее Тооно хотел Мурасе — тем яростнее ненавидел Мизуки. Тооно почти трясло, словно… он должен был найти Таку, найти и не отпустить. Найти и забрать, напомнить… Как это между ними. — Ты чем-то расстроен? — Айри не играла, а правда беспокоилась. — Нет, — соврал Тооно, ища хоть какой-то повод уйти. И способ сделать это так, чтобы никто не увязался за ним. Он готов был уже и на скандал, чтобы обиженным и гордым всех покинуть, не вызывая подозрений. К ним подошла Кин: — Ты сейчас вскипишь, Тооно. Твой протеже покинул нас, не спросясь, и ты бесишься? — Замолчи, — процедил Тооно сквозь зубы. Кин получше многих подходила для скандала, но сейчас она словно и не обиделась, лишь опять протянула ему бокал, и Тооно взял, осушая его одним глотком. — Не перестарайся, — прошептала Кин с нарочитой нежностью, — А я пойду веселиться, расспрошу Мизуки об ощущениях, — Кин улыбнулась, а Тооно спрятал руки в карманы, чтобы никто не увидел сжатых кулаков. Он уже не верил в драматическую ссору, он был слишком далек от слов. А Кин, конечно, нельзя было ударить. Для этого лучше подходил Сейко. Вокруг него, как и вокруг Мизуки образовался кружок, но Тооно даже знать не хотел, о чем они говорят и что обсуждают. Тооно знал, что просто вмажет Сейко по холеной роже, переходя мыслимые и немыслимые пределы. А время уходило, и Тооно казалось, что можно не успеть… «Черт,» — подумал он, стараясь уговорить себя хоть минутку не представлять Таку. Это сработало. Тооно успел придумать выход. Он нащупал телефон, сжал его в ладони и, не вынимая, на ощупь набрал номер особняка. Звонок местного телефона тревожно, но не очень громко позвал из гостиной. — Развлекайтесь, я отвечу хозяину, вдруг что-то случилось? — прокомментировал Тооно, и пошел к выходу из бильярдной. Он неслышно, но плотно прикрыл за собой дверь, и поспешил вовсе не к гостинной, а к прихожей. Теперь Тооно почти бежал. А еще искал, остановив звонок. Заглянул в туалет и обнаружив его пустым, Тооно прислонился к стене. Он не стал размениваться на сообщения. Он, к сожалению, не мог сыграть с Мурасе в прятки. Вдвоем это было бы увлекательно, но сейчас вокруг было слишком много народу. Тооно их ненавидел. А ждать больше не мог. Он набрал номер Мурасе и прижал телефон к уху, отчего-то подозревая, что Мурасе не ответит, проклиная чертов день святого Валентина и чертову Мизуки, которая испортила Тооно все удовольствие. Таку хотел остаться один, и ему мешали буквально все. В поисках своего уединения он добрался до выхода из дома и теперь курил на крыльце. Таку злился, но странно и аномально не хотел уйти совсем, гораздо больше он хотел поссориться с Тооно. Не думая о последствиях. Предъявить, как назвал бы это Тооно. И слова для претензий легко возникали в голове. Таку курил уже вторую, когда услышал телефон. Таку даже привык называть его своим за это время с Тооно, и его ненавязчивая трель, вдруг переключила фокус с того, что случилось только что, на то, что было недавно. Когда они ехали сюда и болтали, когда пару дней назад Таку уснул, обнимая Тооно, не давая ему уйти… Таку, как правило, звонил один человек. И Таку ответил: — Я на крыльце, — оповестил он. — Сейчас докурю и приду. Куда? Тооно выдохнул так сильно, что только теперь почувствовал, как оказывается в груди все было болезненно сжато, как от этого сдавливало легкие и сжимало горло. Теперь Тооно дышал, глотая воздух вместе с голосом Таку — понимая, что не знает ответа. И что-то простое вроде «ко мне» не подходило. Нужна была конкретика. Тооно знал, что подойдет и уборная, но вдруг понял, что не может сейчас сказать: «Жду тебя в сортире.» Тем более, что Мурасе звучал немного странно. Словно на взводе, пусть и ответил. А Тооно вовсе не хотел больше ждать, ни в уборной ни где-то еще. Пока Тооно думал об этом, он уже оказался у двери. — Не надо я сам, приду к тебе, — ответил он одновременно и в трубку, и Таку в спину. Шагнув ближе, Тооно поймал Таку за запястье и потянул за собой, в сторону к гаражу и летнему домику. Ему нужно было остаться с Таку только вдвоем. В гараже, куда могли бы прийти, была лестница вверх, и пусть второй этаж летнего домика был закрыт, но лестница оставалась свободной и никому не нужной. Таку не стал сопротивляться, послушно пошел за Тооно, продолжая курить. В общем-то у Таку не было вопросов — куда они. Куда-то, где они перестанут быть у всех на виду, очевидно. Как очевидно было и то, что если Таку распалила их патрия, то Тооно тоже хочет. Таку не планировал возражать, хотя собственное возбуждение уже порядком спало, но к чему было строить из себя что-то? Тооно зашел в гараж, Таку ожидал, что следом он откроет машину, но Тооно потянул его к двери в задней стене. Внутри оказалась лестница, но Тооно не стал подниматься, только, захлопнув дверь, прижал к ней Таку своим телом. — Тут холодно, — равнодушно отметил Таку, глядя за спину Тооно. — Хотя если мы заведем машину, можно и угореть, конечно. Тооно чувствовал, что с Таку что-то происходит, но плохо мог на этом сосредоточиться: все его ожидание, все его возбуждение превращалось в порыв. Место и правда было не самое подходящее, в сортире в доме было бы теплее, но туда могла выстроиться очередь, а Тооно не мерз, наоборот, хотя был без пальто. Он чувствовал теперь Таку, тот даже не бросил сигарету, но Тооно было плевать. Его руки уже выправляли рубашку Таку из брюк, желая почувствовать его кожа к коже. Таку не отталкивал, но чуть отвернулся. Тооно почти нашел губы Мурасе, но прежде чем успел поцеловать, встретил его взгляд и закусил губу… Таку как будто не нравилось, и можно было, наверное, забить, но Тооно вовсе не собирался. Его вдруг острой иглой уколола мысль, что Мурасе не хочет его, что… он, может быть, предпочел бы Мизуки? Тооно вспыхнул, дергая рубашку Таку сильнее, рискуя порвать ее. — Хотеть тебя, пока Мизуки течет под тобой патокой — пытка. Я чуть с ума не сошел, — прошептал Тооно. — А теперь схожу. Что не так? Тооно впервые так ревновал и впервые открыто признавался в ревности. Вообще-то он рассчитывал на понимание и даже… утешение? Ну… нет, но все же на уверения в том, что Мурасе предпочитает его… «А если он не предпочитает?» — мелькнула мысль, и Тооно застыл, уставившись на Таку, хотя не то чтобы он собирался отступить. «Не предпочитает, так предпочтет,» — заверил себя Тооно. Ведь если… Если бы Таку был против, то мог бы просто… вмазать? Но что-то в этих логических построениях Тооно не убеждало. Таку моргнул от удивления, странными были не сами слова Тооно, но то, как он их сказал. Таку и до того не думал, что Тооно все это подстроил — в конце концов, Мизуки действительно пришла первая и первая придумала эту игру, но тревога, напряжение и вся невыносимость ситуации на время затмили все, и Таку просто… Он уронил сигарету, торопливо туша ее ботинком. — Я… — Таку прикрыл глаза. — Действительно — это была пытка. Словно теперь я всеобщий… даже не учитель бильярда, а… Таку сглотнул, он не хотел произносить этого вслух, зато сам поймал Тооно за затылок, впиваясь в губы. Тооно рванулся к Таку, выдыхая уже ему в рот, не сдерживая стона от того, как пальцы Мурасе вдруг оказались такими же жадными, как губы, уверенными и сильными. Тооно не мог уступить: он отвечал также яростно, наконец-то заполучая все то, о чем так мечтал последний час, последний день, последние недели. И отчего-то каждый раз был немножко первым. Тооно сжимал Мурасе в объятиях, даже не приближаясь к ширинке, но уже захлебываясь в ощущениях. Смысл слов Таку дошел до него, только когда он немного утолил жажду и убедился, что Мурасе тоже скучал, тоже ждал, тоже хочет. — Вот черт! — выдохнул Тооно хрипло, — Даже не думай… — вышептал он, — я сделаю любого, кто приблизится к тебе, зря я что ли учился драться? И буду долго мучительно избивать его ногами. Ты — мой. Тооно понял, что сказал, лишь завершив фразу. И смысла оказалось так много, что Тооно решил не давать Таку времени на осмысление. Тооно чуть не стонал от невозможности чувствовать Таку сейчас — обычно его джинсы позволяли многое и… как ни странно в них была особенная, босяцкая эстетика Мурасе, вот только они никак не подходили для вечеринки, и теперь, приходилось прилагать усилия, чтобы получить, наконец, возможность оказаться под брюками и притянуть Таку к себе за задницу, одновременно с новым поцелуем. Этого было чертовски мало: на самом Тооно оставалось слишком много одежды. Речь Тооно снова поразила Таку, эти слова, вероятно собственнические, прозвучали скорее по-детски наивно и требовательно. Это было немного забавно, а в остальном — важно. Таку, оказывается, вовсе не возражал принадлежать Тооно в таком вот смысле. Потому вместо ответа только притянул его ближе, точно так же, как сам Тооно, выправляя рубашку, касаясь обнаженной кожи, подбираясь к ширинке и расстегивая его ремень. Руки Тооно были прохладными, и это усиливало все эффекты, Таку даже чуть вздрогнул от волны собственных мурашек, и переключился с брюк Тооно на его рубашку, торопливо отстегивая пуговицы. Таку потянул рубашку с плеч Тооно, и Тооно пришлось ненадолго выпустить Мурасе из рук, высвобождаясь из нее. Сам Тооно не стремился окончательно раздеть Таку, лишь распахнул его рубашку совсем, наивно надеясь, что она хоть немного согреет Таку, защищая от холода металлической двери. Соски у Таку всегда стояли, но сейчас этот эффект был особенно выразительным, и Тооно, склонившись, накрыл один из них губами, чуть массируя одной рукой поясницу, а другой поглаживая задницу Таку — все откровеннее, все ниже. Тооно видел Таку в тусклом холодном свете из узкого окна в пролете второго этажа. Чуть голубой, он делал кожу Таку сияющей, а рыжину его волос более выразительной. У Мурасе немного рыжими были даже ресницы, и Тооно целовал их безумно нежно, чувствуя щекотку губами, а член Таку сжимал в ладони сильно, резко, раскрывая головку одним движением и оставляя ее так, открытую, чтобы провести по ней пальцами. Забывая о времени и месте, Тооно уронил с Таку брюки, не задумываясь о том, что ни одна привычная им поза тут не подходит. Они оба не были ни достаточно пьяны, ни слишком безрассудны, но это не помешало. Чарующе острожный поцелуй в угол рта превратился в то, как глубоко Тооно вошел языком в рот Таку, а тот лишь сильнее подался навстречу, придерживая Тооно за затылок. А потом безумие стало абсолютным. Тооно чуть прикусил губу Таку, и тот охнул, но не оттолкнул, и Тооно зализал укус, а Таку наконец справился с несколькими верхними, ужасно неудачными пуговицами ширинки Тооно и сдернул брюки вниз прямо так недорастегнутыми, и немедленно толкнулся бедрами навстречу. Тооно выдохнул хрипло, встречая движение, но… Этого было мало, ужасно мало! Тооно прижимал Таку к себе за задницу и за шею, обводил языком его ухо, прикусывая раковину, и медлил лишь потому, что пытался, не отрываясь от Мурасе, избавиться от брюк полностью. Они, наконец, достигли пола и Тооно переступил их. Он стремительно избавлялся от одежды, что в общем-то не было Тооно особенно свойственно, когда они занимались сексом в таких вот малоподходящих местах. — Ты замерзнешь, — сообщил Таку между поцелуями, хотя по-настоящему его это не волновало, в отличии от любого прикосновения Тооно к нему. Что от движений рук, что от поцелуев, что просто от соприкосновения тел. Еще когда они играли в бильярд Таку начал представлять себе то, что может быть после. Потом эти мысли стрелись за прочими неприятными чувствами, но теперь снова заняли все сознание. Таку хотел до одури, желая не просто быть с Тооно, но забыть хотя бы на несколько минут обо всем остальном в мире. Тооно стянул брюки с Таку, повел одной рукой вниз по его заднице, лаская откровеннее, Таку застонал, выгибаясь, упираясь головой в дверь, а в следующее мгновение, чуть оттолкнул Тооно, но только чтобы дать себе место развернуться, а брюкам возможность стечь к ступням. Теперь Таку упирался ладонями о дверь и не мог прикоснутся к Тооно, но чувствовал его дыхание на шее. По какой-то причине они крайне редко делали это в такой позиции, почти всегда оставаясь лицом к лицу, что в целом оставляло Таку больше возможностей, но сейчас… От одной мысли, как это может быть, когда Тооно будет настолько управлять и владеть им и его удовольствием, Таку сносило. Таку оторвал одну руку и, поймав ладонь Тооно потянул его к себе, опуская его пальцы на свой член, и прогнулся, чувствуя, как член Тооно прижимается к его заднице. Тооно захлестнуло, а от того, как член теперь вжимался в Таку, по телу прошел разряд, приводя в движение все, пронизывая до донышка, еще чуть больше поднимая безрассудство. Теперь Таку не мог почти ничего, лишь принимать Тооно, и это завораживало. Тооно редко выпадала возможность забрать всю инициативу, и можно было не спешить, но… все-таки… нельзя. Движения Тооно по члену Таку были яркими, быстрыми и страстными. Таку чуть застонал и выгнулся сильнее, подставляясь, забывая всякую осторожность. Тооно отпустил его член, больше обхватывая Таку всем собой, накрывая его ладони, упирающиеся в дверь своими, одновременно чувственно и чутко сплетаясь с ним пальцами, но властно удерживая его на месте, не давая сдвинуться и на шаг. Но Таку и не хотел, он мерцал в чертовом свете то ли луны, то ли уличных фонарей. Тооно качнулся и вошел резко, сразу, иначе ничего бы не получилось и тут же вернул одну ладонь Таку на живот, прижимая к себе, ближе, чувствуя бешенное напряжение Таку. Он был таким узким, что двигаться было почти не нужно, удовольствие накатывало как цунами, как смерч, накрывая с головой. А Таку шел мурашками и кажется… привыкал. Но Тооно не ждал, он чуть покачивался, не входя и не выходя, но медленно проникая все глубже. Таку дышал глубоко, хрипло и нужно было спросить не больно ли ему, но Тооно лишь целовал его лопатки, плечи, шею. И Таку прогнулся еще немного, сам впуская в себя до конца. Тооно охнул, теряясь в ощущениях, теряясь в Таку и забирая его. — Мой, — снова прошептал Тооно. Раз уж Мурасе ему не припомнил, то было можно. Таку то ли всхлипнул, то ли застонал, а Тооно целовал и вот теперь мог не торопиться. Он ласкал член Таку, используя все возможности, то дразнил, то гладил, то сжимал, то двигался резче. Таку дышал все жарче, и, с одной стороны, тело его было натянутым как струна, а с другой — он все больше расслаблялся в руках Тооно. Это оказался сногсшибательный эффект, невероятный такой, словно «Лондонский мост падает». И все чувства Тооно обострились, он обратился в ощущения, которыми чувствовал Таку: в слух, улавливая каждую ноту его дыхания, в обоняние, вдыхая запах его шампуня, во вкус, который слизывал с его кожи. Тооно держал очень крепко, ни на мгновение не останавливаясь в том, как можно чарующе и безнаказанно ласкать Мурасе, присваивая его себе, чувствуя себя в нем. Тооно отпустил его ладонь, чтобы держать надежнее, но подхватил не под грудь, а за шею, чуть массируя у основания затылка, поглаживая бьющуюся жилку, заставляя чуть запрокинуть голову, еще увеличивая прогиб, лаская губами и языком открытую с другой стороны шею Таку, его ухо, висок, скулу. Тооно взрывало всем этим, взрывало чувствами: они били наружу шквальным огнем. Тооно не мог найти слов, но за него говорило его тело, его руки и губы горели, покрывая Таку прикосновениями, и пусть Тооно не надеялся, что это так уж понятно, он не мог остановиться. Тооно затыкал рот сам себе, потому что ему хотелось сказать что-то еще большее, чем «ты мой», но Тооно понятия не имел, что это за слова. Таку кончал ярко, как никогда. Это было потрясающее, крышесносное ощущение — действительно принадлежать Тооно. В полной мере проживая его «мой». Таку не чувствовал в этом унижения или обиды, зато отдавая Тооно контроль, он чувствовал себя. Свое тело, свое удовольствие и удовольствие Тооно. Это было только их, только между ними, и сейчас Таку не сомневался в Тооно нисколько. Стоять было тяжело, даже дышать было тяжело, и Таку чуть сильнее навалился на дверь, чтобы удержаться. Он прижался к ней пылающим лбом, одной рукой снова накрывая ладонь Тооно. В этом не было никакого особенно смысла, просто Таку хотелось коснутся его. В горле пересохло, воздух обжигал его, хотя здесь по-прежнему было холодно. Но Таку не помнил об этом, как и том, что в доме Тооно ждут гости и целых две его девушки. Тооно прижимался к Таку удерживая его уже только за бедра, не отстраняясь, все еще колеблясь на грани оргазма. Его послевкусие было длительным, горячим и влажным, таким острым, что Тооно чуть прикусил плечо Таку через рубашку. Хотелось прилечь и… обнять. Тооно выбрал второе, вот теперь выскальзывая из Таку с еще одним, почти неслышным стоном, сначала подставляя руку под его лоб — успевая, а потом чуть сжимая его пальцы и разворачивая к себе. Теперь, глядя Таку в лицо, он провел языком по его нижней губе и все-таки обнял крепче, опуская лицо на его плечо. Таку в ответ тоже обхватил плечи Тооно, осторожно забираясь пальцами в его волосы, а потом чуть целуя его во взлохмаченную макушку — хвост Тооно давно уже рассыпался. Тооно снова держал Таку крепко и вовсе не хотел отпускать, хотя еще немного, и его должны были начать искать. Еще немного, и пора будет провожать тех, кто не останется ночевать. За Айри вскоре должен был приехать водитель, и до этого времени следовало успеть еще одно праздничное мероприятие — запуск фонариков. Их обычно выпускали пары, но Тооно просто заказал на всех. Ему снова уже почти все нравилось. Даже фонарики, которые он не хотел выпускать ни с Айри, ни с Кин, но саму традицию любил. Ему нравилось, как они раздуваются наполняясь воздухом и жизнью, как еще в руках поднимаются вверх, как потом пестрыми разноцветными звездами улетают ввысь, исчезая из вида прежде, чем погаснуть. А Таку снова покрывался мурашками, но уже от холода, и Тооно дыхнул ему в шею горячим воздухом, пытаясь согреть. — Ты сейчас замерзнешь. Придется вернуться. И, наверное, переодеться. Но… скоро большинство гостей уедет, а остальные напьются, — сказал Тооно серьезно, обещая сразу и Мурасе, и себе самому. От горячего дыхания Тооно Таку вздрогнул лишь сильнее — такие вещи всегда лишь усиливали мурашки, и сейчас они ощущались почти болезненно. Как и все то, о чем Тооно говорил. — Может, мне тут и остаться? — спросил вдруг Таку, наклоняясь к своим вещам. — Вечеринки — все же не мое. К слову, что там наверху? Таку не хотелось оставаться без Тооно, но для него это был выбор остаться без Тооно и без назойливого внимания, которое он никак не мог трактовать в хорошую сторону, или просто без Тооно. Тооно нашел взглядом глаза Таку и все же нашел слова похожие на правду: — Отличное место, прекрасная лестница, и… Ты. Черт, я совершенно доволен, но знаешь, все еще не хочу тебя отпускать. А надо, как я ненавижу это слово! — признался Тооно, нагибаясь, и, только накинув на плечи Мурасе куртку, потянулся за своими брюками. — Лучше бы ты дал мне остаться в городе, — отозвался Таку, натягивая белье и брюки. Его крутка снова упала на пол, но Таку не обратил на это внимания. Зато заметил выражение лица Тооно — тот обиделся, и Таку, устало вздохнув, протянул руку, чтобы поправить ему воротник рубашки. Тооно не отказался от жеста, наоборот, а сам уже застегивал брюки, но ответил слишком резко: — Не лучше. «По крайней мере, мне не лучше,» — точно понял Тооно. — А что до веселья… Мы оба знатные весельчаки, Мурасе. Но мое положение обязывает, а мы и так видимся… недостаточно. Но… Тооно вздохнул и потянулся за сигаретами. Он скорее бесился, чем обижался. Бесился от того, что не хотел отпускать Таку, но нельзя же было заставлять его следовать за собой повсюду, если его это так огорчает? Точнее можно, но Тооно предпочитал думать, что он немного лучше, чем человек, который способен на такое: Тооно хотел казаться похожим на своего отца, но никогда не хотел быть им. — Терпеть не могу, когда мои желания не совпадают с возможностями, — Тооно поймал Таку за подбородок и снова поцеловал, жарко, быстро, словно воруя этот… лишний поцелуй. — Там наверху холодный летний дом, от которого у меня нет ключей, а то мы бы не торчали на лестнице. А это место без меня тебе не подходит. И вообще… Черт, Мурасе, не выдумывай! Тооно все понимал, но не мог не заводиться: — Забудь о них. Я прошу. Пожалуйста, просто забудь и будь здесь со мной. Пойдем в дом, тебе вовсе не обязательно быть со всеми, ты уже уделил им достаточно внимания. Даже не нужно что-то объяснять и прикидываться больным, ты ведь просто… можешь остаться в комнате. Правда, можешь. А я приду, сразу как они надерутся. Даже раньше приду, — Тооно вдруг хмыкнул. — При каждой возможности, я еще тебе надоем. А потом, когда все вырубятся… У нас останется время. И фонарик, мы его запустим, если ты не пойдешь со всеми. Тайком в саду, — глаза Тооно засветились словно эта идея вдруг показалась ему не просто утешительной, а поразительной и блестящей. Таку улыбнулся, такие настроения Тооно удивительно заражали. Тооно довольно часто теперь не вел себя с Таку, как засранец, но все же он редко бывал и таким… милым? Сейчас он уступал и уступал в системе ценностей Тооно — много, а уж фонарик… — Ты оказывается ужасный романтик, знаешь? Никогда бы не подумал, хотя твоя младшая жена что-то такое мне о тебе вещала, — Таку наклонился, убирая прядь от лица Тооно, легко целуя его в шею, а потом потерся там носом. — Как бы сильно я ни забывал о них, они не забудут… И я не удивлюсь, если Мизуки опять найдет меня в моем уединении раньше тебя. Ты, к сожалению, оставил меня слишком распаленным после игры, и боюсь, Мизуки приняла это на свой счет. Так что ты должен теперь оберегать мою честь. У Таку была еще куча вопросов насчет вечера. Ведь Кин, в отличии от Айри, не уезжала, а Тооно словно и не подозревал, что она заявит права на него и его спальню. Но все это стоило отложить, поскольку Тооно и правда могли хватиться, а значит, отправиться искать. Тооно впитал прикосновение Таку, снова приходя в отличное расположение духа, но все же не сумел смолчать: — Эй, не смейся надо мной, к тому же она мне не жена, — Тооно звучал капризно и не примянул легонько ткнуть Таку пальцем под ребра, уже зная, что тот не терпит щекотку. — Честь же буду беречь, как зеницу ока, — серьезно пообещал Тооно и, так и не собрав волосы, взял Таку за руку, прежде чем они вышли.