Эта молодость будет вечной

Тооно, как и планировал, забрал Таку после пар, даже успел заглянуть в ближайшее кафе и взять там какао для себя и американо для Мурасе. Тооно хотел бы забыть обо всем и обо всех кроме, но… Знал, что нельзя. Таку не откажет, но не простит. И теперь Тооно рулил одной рукой, второй скользя по колену Таку. — Не волнуйся, — попросил Тооно. Он мог бы продолжить: «Я все рассчитал,» — но не стал. Решил, что это лишь напугает Мурасе. У двери в квартиру Таку замер, вдруг не решаясь открыть ее, посмотрел на Тооно полным сдавленной тревоги взглядом, и тот улыбнулся: — Я пойду с тобой. Таку кивнул и повернул ключ в замке. Он щелкнул как-то особенно громко, почти зловеще. В квартире стоял воздух, приправленный глухой тишиной. Освещенной была одна лишь крохотная кухонька. Тооно поймал Таку за руку и шагнул вперед, на свет, ведя Мурасе за собой. Ладонь Таку оказалась ледяной и напряженной. Он был слишком умен, чтобы не догадываться, что они увидят. Мурасе-тян полулежала на полу, опершись спиной на плиту, глаза ее были открыты и совершенно пусты, обращенные в нездесь. — Мама, — позвал ее Таку, но она не ответила, даже головы не повернула. — Мама, — Таку позвал громче, требовательней, опускаясь возле нее на колени. Его глаза все расширялись, и Тооно сжал его плечо, уже набирая номер частной клиники, что отыскал сегодня и предпочел из нескольких подходящих. — Здравствуйте, — нам нужна скорая, у женщины передозировка. Да я знаю, что это платная линия. Мы бы хотели, чтобы она получила лучший уход и последующую реабилитацию, — Тооно замолчал, выслушивая их встречные вопросы и выбрал ответить на последний: — Масами, меня зовут Масами Тооно. Фамилия сделала свое дело, сработала как код, как пароль и все остальные вопросы отпали, а голос в трубке сделался до неприличия обходительным. Его семью знали и представляли себе возможности — никто бы не отказался от таких клиентов. Дальше Тооно назвал только адрес. Он вдруг почувствовал себя таким… Почти таким, как отец. Холодным, расчетливым, уверенным, взрослым. Почти лишенным чувств. Его не мучала совесть и не одолевали сомнения. Лишь тревога за Таку напоминала Тооно о том, что он — другой. Но Тооно не имел права расслабиться и заразиться этим чувством. Он должен был быть взрослым, хватким, не знающим сомнений — и был. — Они обещали быть через десять минут, Таку. Не паникуй. Это случилось бы все равно, рано или поздно. А это способ ее госпитализировать. Ей нужно на лечение, нужно быть под присмотром врачей. Они помогут, а ты или я помочь не можем. В больнице ей будет лучше и… Ты знаешь, что я прав, Таку, — сказал Тооно твердо, касаясь затылка Таку и побуждая его запрокинуть голову, посмотреть. — Не сердись, — добавил Тооно, выныривая из расчетливости, вдруг так странно почти пугаясь, почти паникуя. Мысль о том, что… Если они не успеют, Таку его не простит была убийственной. Таку медленно кивнул, ладонь матери выскользнула из его руки. Смотреть на нее Таку не хотел — это было невыносимо. Он сожалел, но вместе с тем так злился на мать. Ведь можно же было, правда можно, хоть немного постараться! Ведь Таку делал, что мог, он работал, он даже подписался на этот договор с отцом Тооно, а она… Как же она должно быть ненавидела Таку! Ей важнее был отец, положение, это чертово забытье, что угодно, но только не Таку. Это ранило, и хотелось отказаться от нее, как она отказывалась от него, так хотелось уйти! Таку сжал зубы, удерживая рвущийся вопрос: «Почему я?» Ему хотелось кричать, крушить все вокруг, плакать… Но он только смотрел на Тооно, а потом попробовал встать. Голова закружилась — Таку не ел сегодня, и теперь это сказалось. Он чуть пошатнулся, и Тооно поддержал его. — Я в порядке, — тихо сказал Таку. — Я все понял. Он прикрыл глаза, чувствуя стыд и за мать, и за собственное малодушие. — Надо поискать, может осталось… что-то, что поможет им понять, какой это был препарат. Таку попробовал высвободится, но Тооно не пустил его. Наоборот, притянул к себе ближе, обнимая в две руки. Этого было мало, но Тооно справлялся, блуждая губами по подбородку Таку, гладя его по позвоночнику: — Не надо. Они все осмотрят и все найдут. Доверься, это хорошая, дорогая клиника, они сработают на совесть. Тооно снова добрался за затылка Таку, пришлось запрокинуть голову, чтобы коснуться его сухих губ. Тооно не ждал, что Таку ответит ему сейчас, он просто должен был напомнить ему… И себе… Что все еще в порядке. — Ее заберут в больницу, а я останусь сегодня с тобой. Тооно вдруг понял, как напряжен сам, оказалось… удивительно дерьмово думать, что Таку… не захочет. Откажется? Таку чувствовал дыхание Тооно, и было так… желанно и так неправильно соглашаться, но у Таку не осталось сил сопротивляться. Он не поцеловал Тооно, но прижался лбом к его плечу. Хотелось не думать, хотелось забыться… вот так же, как мать. Эта мысль ударила болезненно, словно ножом в живот, и Таку сказал вдруг: — Я хочу бросить курить. Это было странное, наверное, решение, но сейчас оно вдруг показалось Таку каким-то важным зароком. Словно если он откажется от этой привычки, то и мать от своей сможет. Когда, наконец, появились санитары клиники, Таку уже собрался и приготовил вещи матери. Он смотрел, как они укладывают ее на носилки, как пристраивают капельницу, и ощущал себя совершенно в моменте. Только не чувствовал ничего. Ночь прошла плохо: обычно засыпая рядом с Тооно, Таку делал это легко и спал крепко, даже видел сны, но в этот раз его постоянно будила невнятная тревога, он почти вскакивал на постели, поднимая и Тооно, хотя после быстро упокаивался в его руках на следующие час-полтора. Никто из них толком не выспался, но они слаженно поднялись на учебу, а после занятий Тооно отвез Таку в клинику. Его мать была стабильна, Таку, конечно пустили к ней, но и Тооно никто не посмел останавливать. Кто платит деньги, тот и заказывает музыку? А Тооно платил наличными, что позволяло и главврачу, и персоналу положить большую часть в свой карман. Тооно только того и хотел, это давало ему особое положение и особое отношение, они обращались с ним так, словно не замечали, что он вдвое младше них. Тооно забывал об этом тоже. Он не отходил от Таку. Признаться, его мать выглядела теперь много лучше, ее лицо даже казалось умиротворенным — она спала, и Тооно надеялся, что пока они будут с ней — не проснется. Тооно был рядом и тогда, когда Таку говорил с врачом. В этот момент Таку вышел вперед и взял все на себя. Они договорились, и Тооно только теперь выдохнул на самом деле: больная тревога ушла из взгляда Таку. Оставшись, наконец, с Таку в машине, Тооно поцеловал его, позволяя себе все то, что было так нужно после их признаний, но так неуместно рядом с полумертвой матерью Таку или под сенью ее образа. Она больше не умирала. А встречи с Таку теперь могли быть чаще. Жизнь входила в привычное русло и… такой она нравилась Тооно. И Таку тоже. Тооно снова написал отцу, что останется с Мурасе. Он не врал, честно сказал про очередные проблемы Мурасе-тян со здоровьем. Отец странно не возразил, не возмутился, не потребовал приехать. Тооно был рад, пусть уже знал: отец еще спросит у него за подобные вольности. Он не ошибся: следующим же вечером отец дождался возвращения сына. Он сидел в гостинной с газетой и чуть приподнял очки, когда Тооно вошел. Тооно, невольно повторив жест, поздоровался, а отец сказал только: — Я жду тебя в кабинете. Тооно покорно кивнул, но непокорно добавил: — Сейчас, я только переоденусь. Тооно и переоделся, и даже принял душ, с сожалением смывая с себя запах Мурасе. Отец не стал затягивать, и так странно сам предложил Тооно сигары: — Бери не стесняйся. Ты уже взрослый, можно. Это самый лучший табак во всей провинции. Лучше любых твоих сигарет. Тооно сверкнул глазами. Он не особенно таился, ясно было, что отец все знает, но впервые он заговорил об этом так открыто. Отец закурил первым и начал: — Масами, сейчас ты успешно учишься и у тебя, как я заметил, достаточно свободного времени, значит хватит его и для дополнительных занятий. Тооно опешил, меньше всего он ожидал чего-то подобного — Но… — это было плохое начало, Тооно знал, но не удержался. — То есть, отец, у меня и без того отличные оценки в нашем лучшем университете. Разве нужно что-то еще? — Да, я заметил, оттого и не говорил с тобой раньше, - отец чуть усмехнулся. Тооно знал эту усмешку, ту самую, которую унаследовал от отца, знал он, что эти слова отца можно счесть за похвалу и признание заслуг, но порадоваться не выходило. — Теперь ты будешь повышать не свою академическую успеваемость, а свою физическую подготовку, Масами. Это необходимо. Я нашел отличных преподавателей по стрельбе, рукопашному бою и некоторым другим навыкам. Уверен, ты и в них преуспеешь, твой нынешний преподаватель тебя хвалит, но этого недостаточно, нужно больше. Тооно не сумел скрыть удивления и даже глотнул безалкогольный мохито, что так услужливо оказался под рукой, на тумбочке, давая себе время для достойного ответа. Слова отца его задели, заставив всерьез заволноваться. — Отец, у нас что… сменились ориентиры? Ты хочешь, чтобы я пошел… в армию, это ведь военная подготовка, — Тооно усмехнулся тоже, но вообще-то это вовсе не было весело. От слова совсем. И Тооно понятия не имел, как в этом случае возразить отцу и что вообще делать — не уходить же из дома? Отец поморщился: — Масами, не делай из этого драму. И не преувеличивай, как ты это любишь. Какая армия? Ты продолжишь обучение, тут все по плану. Это просто дополнительные занятия. Не выдумывай, — не военная подготовка, а лишь навыки необходимые якудза. Тооно чуть приоткрыл рот. — Чему ты удивляешься? — отец и глазом не моргнул, оставаясь непроницаемо-серьезным. — Мы работаем с ними, и именно это самый перспективный источник дохода и развития бизнеса. И… разве ты готов оказаться слабее среди них? Проиграть только потому, что ты не сможешь вовремя дать в зубы или спустить курок? Брови Тооно взлетели, но он лишь отпил еще мохито. — Не делай такое лицо, — отец поморщился, — ты уже не мальчик и должен прямо смотреть в лицо реальности, — закончил он резко. — Конечно, отец. Я понял, — Тооно не стал отпираться. Тем более, что ситуация эта хоть и была немного пугающей, но… Тооно воспринял все резоны отца. От слова якудза веяло… не таинственностью, но чем-то опасным и будоражащим. Очень многообещающим, особенно при наличии образования. — Я сделаю все так, как ты сказал, но время тренировок выберу сам. — Конечно, — легко согласился отец, забавно, даже слова они использовали одинаковые. — Я пришлю тебе контакты преподавателей. И не медли, начни уже на следующей неделе. Тооно кивнул, и в этот момент в дверь постучали. — Да, — отозвался отец, и вошла Елена с малышом на руках. — Дорогой, мы с Харуто пойдем погуляем, может быть он уснет во время прогулки, ты не хочешь с нами? — Извини, Лена, но у меня еще созвон и осталось пару дел до завтра, идите без меня. Возьмите вон Масами, он поможет тебе с коляской. — Да я и сама… — Не нужно, — перебил ее Тооно. — Я с радостью помогу и провожу вас до конца парка, тем более что у меня встреча, и я все равно собирался поехать, а машина стоит там, а не на парковке. Тооно принял это решение внезапно. Он пообещал отцу, что выполнит его распоряжения — отдал долг. Он даже готов был порадоваться, ведь все это давало ему право снова вернуться к Таку. Хотя Тооно беспокоило, что не стоит ничего из разговора ему рассказывать. Тооно знал это точно и не был готов вот сейчас разочаровать Таку. Это вдруг показалось много более страшным, чем не оправдать ожиданий отца. — Спасибо, Масами, мы подождем тебя внизу, — откликнулась Елена. Но вышло так, что это он подождал их — одеть младенца было не так-то просто. Тооно согласился на самом деле не только из вежливости: братишка был ужасно забавным, и Тооно был не прочь прокатить его в коляске, давая Елене отдохнуть. Отец очень редко сопровождал ее, Тооно не мог понять почему — самому ему нравилось гулять с Еленой и малышом, пусть и не очень долго. Харуто был превосходным младенцем, он ничем не мешал Тооно, лишь радовал своими улыбками и смехом. Тооно никогда бы не подумал, но ему нравилось быть старшим братом. Харуто уснул в дороге, как они и предполагали. Тооно сжал ладонь мачехи, безмолвно прощаясь, а она одарила его улыбкой — почти такой, как у братишки. Тооно пошел к машине и только плащ развевался за ним. Он уже соскучился и хотел поскорее оказаться с Таку.

***

После госпитализации матери Таку решил переехать, надеясь разорвать привычный круг. Тооно удивился, но не возразил, даже попытался подыскать квартиру получше и подороже, но Таку выбрал сам. Тооно, хмурясь, намекал на клопов и тараканов, но в итоге согласился. Новая квартира была близко к бару, где Таку работал, и немногим дальше от института, чем прежняя, но Тооно доволен не был. Он точно знал: можно найти лучше, пусть и меньше, но Таку уперся: ему была нужна комната для матери. Таку навещал ее редко — ему не хотелось, и ей, на самом деле, тоже, они почти не разговаривали. Один раз мать попробовала сбежать, ее поймали еще в клинике, но Таку понимал — это очень плохой знак. Он читал о наркомании достаточно, чтобы точно знать: без желания матери это просто деньги, утекающие в песок, но сдаться не мог. И даже действительно больше не курил, только жадно вдыхал запах сигарет Тооно, когда тот был рядом. Это Тооно тоже, кажется, сердило, словно провоцируя, он оставил в комнате Таку блок своих сигарет, объявив его своим запасом, из которого Таку, конечно, может брать. Но Таку не брал. Впервые выслушав информацию о дополнительных Тооно, Таку подумал, что это мало изменит их жизнь — ведь у Таку все еще была работа. Но недостаток оказался удивительно ощутим, пусть Тооно и пытался подстроить свои занятия под смены Таку. Но теперь Тооно нечасто удавалось забирать Таку с занятий и отвозить на работу, еще реже он мог позволить себе провести вечер в баре. Это делало их встречи еще более желанными и страстными, а еще почему-то мешало учиться. Таку стало труднее сосредотачиваться, он думал о Тооно постоянно. Тооно не любил говорить о своих дополнительных, но Таку заметил, что они сами по себе ему нравятся. Через пару недель Таку осмыслил, что они связаны со спортом — Тооно и без того стройный и сильный, стал еще подтянутее и словно… ловче. А еще через время приобрел ужасно раздражающую манеру бесшумно приближаться. — Ты стал ниндзя? — не удержался Таку в один из разов, когда вдруг вечером обнаружил Тооно за своей спиной, хотя даже не слышал, чтобы тот входил в квартиру. Тооно хмыкнул, уверенно зарываясь в волосы Таку и притягивая его к себе за затылок — Тооно успел соскучиться. Не рядом с Таку это происходило постоянно. Его так… Не хватало. Тооно окружали события, и он хотел делиться с Таку, обсуждать с ним. Словно, нерасказанным Таку, все вокруг в жизни Тооно казалось ненастоящим. Но пока Тооно целовал. Разгоряченное после тренировки тело вовсе не устало, оно было бодрым и не собиралось удовлетворяться поцелуями. Тооно ласкал губы Таку, впивался в его рот, забирая, словно мучимый жаждой. И в тоже время… Черт, Мурасе и не знал, как сильно Тооно хотел бы рассказать ему! Тренировки отнимали время, но все же… В них было свое удовольствие. И отдельно доставлял результат: Тооно становился сильнее, быстрее, проворнее, его реакция обострилась и… Выходит, Таку заметил? И Тооно не сдержался. Конечно, он не собирался рассказывать о далеко идущих планах отца, но все же. — Не ниндзя — якудза, — выдохнул Тооно. — Я рад, что у меня получается. Тооно прекрасно понимал: если его не засек Таку, то далеко не факт, что он остался бы незамеченным среди якудза, но все же… — Почти якудза, мой прекрасный почти доктор. Тооно стоял к Таку близко, все больше усаживая его на стол, и Таку, опершись руками, приподнялся и сел, разводя колени и подпуская Тооно ближе. Голова у Тооно чуть закружилась, он ухватился за столешницу по обе стороны от Таку, а потом нашел верхнюю пуговицу его рубашки. — Почти фармацевт, — поправил Таку с улыбкой. — Якудза… звучит угрожающе. Таку не мог воспринять эти слова всерьез: якудза были чем-то из кино? Нереалистичными бандами, невероятно далекими, несмотря на все то, что происходило с матерью. Тооно торопился, но Таку не возражал — он тоже скучал, он немного свел ноги, обхватывая ими Тооно, обнимая так, и повел рукой по его шее, чуть массируя. Тооно повело, прикосновение Таку прокатилось по всему телу электрическим разрядом. Тооно дернул на нем рубашку, обрывая бесконечные пуговицы, и тут же коснулся губами открытой шеи Таку, чуть прикусывая кожу, забираясь пальцами под пояс его джинсов. — Конечно, я угрожающий, я очень страшный человек, Мурасе, и не говори, что ты не знал… — Тооно опалил ухо Таку дыханием, наклоняясь, почти роняя Таку на стол. Этот разговор странно заводил дополнительно. Как и то, что… Тооно рассказал. А Таку услышал, и к счастью, не понял, насколько это не смешно. Тооно и сам старался не думать об этом. Отец пока ничего не хотел, лишь радовался его успехам на занятиях. И даже не требовал, чтобы Тооно ночевал дома чаще трех раз в неделю. И сейчас, с Таку, ни о чем больше не думать было так просто. Мурасе легко занимал все мысли, заполнял под завязку чувствами, и Тооно растворялся и растворял. Таку подумал было переместиться на диван, но потом решил, что это не имеет никакого значения, только выставил локти, чтобы не падать сокрушительно, и снова улыбнулся: — Не знал. Никогда тебя не боялся, хотя твоя новая манера подкрадываться… немного будоражит, — нашелся Таку, уже расстегивая рубашку Тооно и ловя его подбородок губами. Джинсы Таку довольно быстро утекли на пол, и Тооно уперся в него стояком. Таку уже хотел, без всякой другой прелюдии и прикосновений к члену. От его чувственности неизменно сносило крышу. Тооно не терял в нежности, он помнил и оставался заботлив. Почти всегда. Почти… Не тогда, когда Таку смотрел, как сейчас, а потом, облизав губы, выдохнул: — Не затягивай, раз ты так опасен… Сердце Тооно пропустило удар. Это была странная особенность Таку, которую Тооно выучил не сразу. Иногда Таку воспринимал прелюдию, скорее как томление, как что-то… совершенно лишнее. И Тооно забыл, забыл об осторожности, о смазке, о том, чтобы сделать хоть что-то, чтобы подготовить… Забыл о том, что Таку можно остановить, все равно сделать по-своему. А Таку уже прогнулся, подставляясь сильнее, требуя, не оставляя шанса. Это было чертовски странно, но по правде… Таку сейчас вел, решал за двоих, сводя Тооно с ума. Таку качнулся вперед, упираясь в стол одним локтем, и поймал Тооно за ворот, дергая к себе, забираясь в рот жадным языком. — Когда ты так одет, Масами, это заводит отдельно, — прошептал Таку, разрывая поцелуй. — Наверное, я извращенец. — Это я виноват… я испортил тебя, — выдохнул Тооно, глотая воздух. Он хотел найти член Таку ладонью, но вместо этого Мурасе поймал его руку, сжал, хватка его была сильной. — Держи равновесие, — напомнил он, и Тооно оперся ладонями о стол, перенося на них вес, чувствуя, как Таку расправляется с его ширинкой. Член стоял уже до боли и, стоило ему вырваться из плена брюк, как он уперся в Мурасе. Так горячо и безумно, так тесно. — Немедленно, — выдохнул Таку, снова дергая Тооно за воротник. Тооно вошел, преодолевая сопротивление. Небольшое, но ощутимое. Перед глазами вспыхнули нет, не звезды, глаза Мурасе. Шальные, полные поволокой, уши залило его стоном. — Черт, — выдохнул Тооно, не в силах сделать ни единого движения, лишь держась за стол, глядя на Таку под собой и чувствуя его вокруг себя, везде. В прямом смысле. Таку обнимал Тооно всем собой, и Тооно сгорал, оплавляясь. Таку не собирался ждать, он действительно все решал сам, он начал движение. Оно было сразу столь резким, стремительным, что не нужно было набирать темп. Тооно откликнулся, поймал… или не поймал, но это не имело значения. Он целовал Таку в лицо, обрушивая на него весь свой жар. Нежность вдруг оказалась приправлена безудержной, резкой страстью, желанием забрать Таку до донышка и самому в нем раствориться. Стол был жестким, зато Тооно восхитительным: жадным, страстным. Таку выгибался под ним, теряя голову и всякое понятие о месте и времени, сжимая плечи Тооно, привлекая его все ближе, насаживаясь все резче, чуть дрожа от подступающего оргазма. Тооно кончал, чувствуя, как Таку сжимает его все сильнее, его мышцы сокращались бешено, вызывая внутри Тооно новые вспышки. Он так ни разу и не дотронулся до члена Таку, все держался за стол, но продолжал целовать. Непрерывно. Лишь когда оргазм немного отпустил, Тооно отнял руки, теряя опору, но обнимая теперь Таку крепко, присваивая его и так тоже. — Люблю, — прочитал Таку по губам Тооно и улыбнулся, сцеловывая безмолвные слова. Тооно все же был удивительно романтичным. Это качество странно сочеталось со всеми остальными, но делало Тооно по-настоящему особенным.