Эта молодость будет вечной

Сегодня Тооно по плану и договору проводил время с Кин: он вывел ее в театр, а потом привез в ресторан. Оплачивая их ужин, Тооно думал не о том, что это… нереально дорого, а о том, как это глупо, и кусок не лез в горло. Но он, конечно, ел, говорил, в том числе комплементы, обсуждал с Кин постановку. А еще продумывал завтрашнюю встречу. Их компании светил договор с якудза, он касался продвижения нового продукта. Тооно и знать не хотел, что это за продукт, он лишь должен был понять, как сделать эту прибыль легальной, а значит — реальной. Мобильник зазвонил знакомой особенной трелью. Редкой, не Таку, а Елена. Она никогда не тревожила Тооно по пустякам, и он, извинившись перед Кин, ответил: — Привет, что-то случилось? Понимая, что и этим вот вопросом стал один в один копией отца. Елена молчала несколько секунд, а потом заговорила, голос ее звучал странно, словно она была растеряна до предела, даже напуганна. — Прости, что отвлекаю, Масами. Мне правда очень жаль, — Елена запнулась, прерывая сама себя. — У тебя есть пять минут? Мы должны поговорить. — Что-то с Харуто? — спросил Тооно, теряя себя одного и находя другого. Братишка заболел, а отец в отьезде? Скорая увезла Харуто? Елене нужна помощь? В особняке беда? Пожар или потоп? — Нет, нет с Харуто все в порядке, Масами, — Елена не звучала ободряюще, лишь тускло. — Что? Мне приехать? — Я должна тебе сказать. Кто-то должен тебе сказать… — произнесла Елена, от голоса ее веяло теплом и запахом незабудок, обоями в этих цветах была оклеена детская Харуто. «От них веет теплом и радостным ожиданием», — так сказала Елена, чуть улыбаясь, и Тооно запомнил. Сейчас радости не было, одно лишь ожидание. И Тооно вдруг понял, что застыл. Как и то, что, когда Елена не может, ему стоит оставаться взрослым, терпеливым и мудрым. Но он стремительно терял во всем этом сразу. — Что? — спросил Тооно снова. — Твой отец попал в автокатострофу в поездке. Он умер. Прости меня, Масами. Тооно не сразу понял, что Елена сказала. Он не изменился в лице, не пошатнулся, лишь поднялся с места, прикрывая трубку ладонью. — За что ты просишь прощения? — спросил он глухо. — Мне просто очень жаль. Ты… Ты приедешь домой или… — Елена вдруг замолчала задумчиво, а потом глос ее стал тверже, он вновь звучал, как у его привычной мачехи, вовсе не злой, наоборот — старшей, заботливой, даже нежной, Тооно поплыл в этом голосе. — Или ты хочешь поехать к Таку? — закончила Елена просто. И Тооно понял, что она угадала, он хотел домой. Домой — к Мурасе, это вдруг стало предельно ясно. У них не было общего дома, но дом Тооно был там, где Таку. — Тебе нужна моя помощь? — спросил Тооно тихо. — Нет, милый. Пока точно нет. Его должны привезти, а тебе нужно принять дела, но… Это все можно потом. А мы с Харуто справимся. — Я приеду к вам завтра, сразу после занятий. Обязательно, — пообещал Тооно. — Я знаю. Не думай об этом. Не думай сейчас обо мне. Мне… очень жаль, Масами. — повторила Елена, — Мы с Харуто всегда ждем тебя, но… это не обязывает тебя приезжать или оставаться. Она замолчала, и Тооно вдруг понял, что она не скажет, но… вопрос этот висит в воздухе. Такой уместный рядом с тем, как Тооно похож на отца. С каждым годом все больше. — Этот дом твой, твой и Харуто. И так будет всегда, никогда не сомневайся. — Я… Елена замолчала, и Тооно продолжил: — Не нужно ничего говорить. Все… в порядке. — Да, — согласилась Елена, — но… Я хотела сказать, что мы всегда ждем тебя. — Я знаю, — ответил Тооно, ни капли в ней не сомневаясь. Елена не любила его как сына, но любила много больше, чем должна была. — Завтра, — пообещал Тооно и повесил трубку. Он на удвиление мало чувствовал, но тошнота от вида еды была ощутимой, и Тооно хотел уйти. Словно вот-вот мог выйти из образа того мачо, что встречался с Кин. — Я отвезу тебя, — сказал Тооно не спрашивая. На его плечи вдруг легла огромная тяжесть. Мечта — корпорация отца, вдруг оказалась непомерно тяжелой, а других мыслей пока не было. — Мне очень жаль, но мне нужно домой, — отчеканил Тооно. — Масами, что случилось? — Кин встала, попыталась коснуться, но Тооно ушел от ее руки. — Мой отец умер, — сказал Тооно тихим, но не терпящим возражеий голосом. Кин прикрыла рот ладонью, но быстро опустила ее. — Я понимаю, — ответила она и взяла сумочку. — Я возьму такси, — вдруг сказала она, поражая Тооно до глубины души, но сил выражать что удивление, что благодарность не было. — Спасибо, — просто ответил он. Тооно сел в машину, не дожидаясь, когда такси приедет за Кин, и уже тронулся с места. Дорога, движение, чертовы шашки с другими машинами, драйв во всех смыслах этого слова — оказались так нужны ему. Больше был нужен лишь Таку.

***

Таку смешивал коктейль и болтал с девушкой за стойкой. Эта конкретная смена тяготила, поскольку Таку точно знал, с кем Тооно сейчас. Не думать об этом было сложно, а девушка нисколько не отвлекала, конечно, скорее заставляла больше думать о Кин. Таку отвернулся, чтобы перелить коктейль в бокал, и тут краем глаза заметил… Движение, взмах. Это было лишь ожидание, желание увидеть, но Таку показался и шарф Тооно, и край его плаща — коктейль едва не оказался на полу. Таку сперва проверил свое видение: Тооно действительно сидел за стойкой. Таким Таку видел его редко. Когда они ругались, например. Лицо Тооно было напряжено, глаза будто застыли. Таку водрузил коктейль перед девушкой и в один шаг оказался напротив Тооно. Хотелось коснуться его, и Таку положил руку на стойку. Тооно протянул ему свою, их пальцы соприкоснулись, Таку чуть сжал ладонь. — Масами, — позвал он, встречая взгляд Тооно и удерживая вторую руку тут же на стойке, чтобы не коснуться его лица. Таку не знал, что добавить, спрашивать было страшно. На Тооно не то чтобы не было лица, но он был… не испуган, но возбужден, он словно принимал бой или готовился к нему. Тооно ненавидел сейчас работу Таку. Тот был на смене, но Тооно… приехал все равно к нему. Никаких других вариантов не было, а Тооно не против был напиться, хотя сознание и без того было странно туманным. Тооно ни о чем не думал, пока ехал, голова была пустой, как воздушный шарик и на плаву держал лишь образ Таку. Тооно не собирался растекаться лужей, не хотел сдаваться, еще никогда он не был… столь самостоятелен и… черт возьми, великолепен! Босс огромной корпорации, союзник якудза, уже не принц, а король империи Тооно. Но это не грело, скорее… пугало. И вот теперь рядом с Таку, Тооно осмыслил, что он… нет, он знал, что делать и мог бы составить отлиный план. Но что-то мешало. Тооно смотрел в Таку, позволяя себе падать в его глаза, позволяя Таку проникнуть глубоко до самой души. Словно кроме души ничего и не было. Тооно не чувствовал себя, он не знал жарко ему или холодно, удобно ли ему сидеть, нравится ли то, что он видит. Реальность становилась все нереальнее, Тооно совсем ее не чувствовал. Только ладонь Таку на своей, только то, как сплелись их пальцы. А с Таку нельзя было поступить как с Кин, невозможно было просто сказать: «Ты пойдешь со мной». И это пугало. Как пугал Тооно вдруг нереально большой дом и огромная компания, благополучие собственное, Елены, Харуто и… конечно, Таку. Напиться захотелось уже отчаянно, хотя Тооно не мог почувствовать горечи утраты. Он знал, что не будет скучать и тосковать, знал, что слез нет не просто так, знал, что не особенно будет переживать потерю. Но кроме этого… Казалось, почву выбили из-под ног. Тооно к такому не готовился. Он так привык быть принцем и оказался еще не готов сделаться королем. И коронация казалась жуткой, словно Тооно уже знал, корона тяжела и, как терновый венец, вопьется в голову, сдавливая ее тяжеленным обручем. Тооно злился, злился на отца, словно тот вдруг предал его, оставил и бросил. Любовь или нелюбовь, какая к черту разница? Отец оставался с ним, отец обещал, отец делал, а теперь… Его не было. И Тооно пока еще не знал, как станет жить без него. Он не мог подумать даже о свободе. Теперь чертова свобода заползала в легкие с каждым вдохом, заполняя грудь и внезапно разрывая ее. Тооно не мог сказать ничего в этом баре, такой… слитый с людьми. Оттого он молчал и надеялся, что Таку еще хоть немного не отнимет руки. Той, за которую Тооно держался словно за спасательный круг. «Еще хоть минутку, пожалуйста!» Тооно не мог обьяснить сейчас, он только смотрел, зная, что глаза его болезненно блестят. — Можно мне тройной виски, — выдавил он, озвучивая свое желание. Внутри все странно ныло, зудело, Тооно почти рвало, и он хотел залить все это дерьмо алкоголем, заглушая, притупляя, отдаляя. Оставляя свои чувства глубоко внутри. Стоило себе ужасаться: Тооно не горевал по отцу и не хотел бы любой ценой вернуть его, но… Тооно еще не знал, как жить… без него. И горечь обиды жгла горло. Тооно не мог заменить Елене мужа, не мог стать Харуто отцом. Это все стоило сразу принять, как безоговорочное фиаско. Они сыпались Тооно на голову неудавшимся фейерверком, опаляя. Оставалось надеяться, что руководителем группы компаний отца Тооно станет. Но и это сейчас лишь пугало. Приводило в ступор. А завтрашней встречи с компаньонами никто не отменял. Тооно не хотел ничего знать об этом. Он мог бы в деталях представить, каким ему следует быть и как держаться. Но он сам был не таким, как нужно. И куда деть этого себя Тооно не знал. Кроме того, что можно смотреть на Мурасе снова и снова, потягивая убойный коктейль. Поступая непозволительно, так, как чертова наркоманка-мать Таку, сбегая в забытие, что мог подарить тройной виски. «Прости меня», — подумал Тооно. Он знал что, скажи он так, Таку спросил бы, точно как он недавно Елену: «За что?» И знал, что, как и она, не найдет ответа. Никакого кроме… «Я люблю тебя.» Но язык прилип к небу, а глаза уже болели от напряжения. Таку не стал спорить, лишь, отнимая свою руку, чуть погладил пальцы Тооно. Таку хотел понять, что случилось, но и без ответа Тооно было ясно — что-то очень неприятное и важное одновременно. Тооно был взведен, но не расстроен, скорее просто очень напряжен. Таку поставил перед ним стакан и все же спросил это: — Что произошло? Ты… «Ты пришел ко мне,» — вдруг понял Таку, и это чуть расслабило пружину внутри — странным образом успокоило, ведь если Тооно пришел к нему, значит они справятся. — Я попробую отпросится, — добавил Таку. — Я давно так не делал, они поймут. Он отступил от Тооно раньше, чем дождался ответа на вопрос и пошел к боссу. Таку не любил отпрашиваться, неизменно чувствовал вину из-за этого или переноса смен по своей инициативе, но последний год такого почти не происходило, а вечером среды народу было немного, так что Таку надеялся на успех. Босс не обрадовался, конечно, но спросил только: — Опять беда с матерью? Таку кивнул машинально, и только потом подумал, что, может, дело и правда в этом? Поэтому Тооно так взъерошен? Эта мысль, как ни странно, не заставила волноваться больше, скорее чуть успокоила. Если Тооно так нервничал сообщить Таку плохие вести о матери, то значит с самим Тооно все было в порядке. Таку переговорил еще с Хори, сегодняшним официантом, объясняя, что оставляет бар на него, взял куртку и вышел в зал к Тооно. — Пойдем, — позвал Таку. — Только я поведу. Таку так и не получил права, времени на это не нашлось, но вот водить машину Тооно его учил сам — это было одним из их совместных развлечений. Тооно едва смог подняться и не нашел в себе сил возражать. Наоборот, обрадовался. Тело слушалось плохо, так словно Тооно пытался выйти из воды, а она тянула на дно, не отпускала. Тооно знал, что для Таку значит оставить смену, но и об этом не мог подумать. Он словно вообще не мог думать, ни одна мысль не удерживалась в голове надолго. — Как скажешь, — согласился он, с трудом извлекая из себя звуки и следуя за Таку. Ноги заплетались, и Тооно чуть привалился к Таку плечом, тот подхватил его, приобнимая за плечи. Так они и вышли из бара: Таку шел, уводя Тооно за собой. От этого становилось лучше, легче, проще — Тооно дышал Таку, все больше чувствуя тело, увереннее переставляя ноги. — Босс не рассердился на тебя? — спросил Тооно, и это, конечно, было ужасно на него не похоже. Тооно посмотрел вниз, на свои руки, понимая что унес с собой бокал виски. Это было удачно, Тооно отпил из него: — Я ограбил ваш бар, но это ведь ничего? — снова спросил Тооно, словно он не был уверен ни в чем. — Ничего, потом верну, — Таку запустил руку в карман плаща Тооно, доставая ключи от машины. — Я давно не отпрашивался, так что не особо. Он приятный человек, который к тому же глубоко уважает твою семью. Они остановились возле машины, и Таку отпустил Тооно, открывая перед ним пассажирскую дверь. Тооно устроился в кресле, оглядываясь, словно боялся, что Таку исчезнет по дороге до водительского сиденья, но Таку сел за руль и тут же повернулся к Тооно. Дверь за ним захлопнулось, и Тооно показалось, что тишина зазвенела. Словно по кому-то звонил колокол. Таку поднял руку, Тооно смотрел на нее завороженно: Таку привычным жестом снял с него очки, и Тооно прижался щекой к его руке, глупо и по-детски. Нужно было что-то еще сказать, но Тооно лишь чувствовал прикосновение, обращаясь в ощущения. Таку наклонился, взял у Тооно бокал и пока поставил его на приборную доску — в подстаканник он бы не влез — а потом обнял Тооно, не целуя, лишь чуть касаясь губами его виска, и снова спросил: — Что все-таки случилось? Не Кин же тебя так расстроила… Тооно казался уже не столько встревоженным, сколько подавленным, не испуганным, но на удивление мягким и неуверенным. Таким Таку его, пожалуй, еще никогда не видел. И гадать, в чем же дело, было немного страшно. Таку чуть отстранился, поправляя волосы Тооно. — Масами, мы обязательно справимся, что бы ни случилось. Обещаю. Таку все еще обнимал, и это придавало сил и решимости, но теперь он еще и искал взгляд. И Тооно ответил, жалея, что Таку не сможет просто прочитать там ответы на все свои вопросы, сейчас Тооно бы позволил. Но пришлось напрячься: — Мой отец умер… сегодня, — сказал Тооно сухими губами, и собственная эта фраза прозвучала как приговор. — Кажется, я получил слишком много, больше, чем хотел, раньше, чем ждал… «Может, это все мне не по зубам,» — закончил Тооно внутри. Его ведь никто не спрашивал. Это была реальность, и она была такова, что Тооно не мог не справиться. Но сейчас, рядом с Таку, он явно не справлялся, повисал на его шее камнем. И они оба тонули в чужой и большой воде. Только обратно было не вернуться. И Тооно вдруг подумал, что никогда не ненавидел отца так, как сейчас, никогда так сильно не… любил его? — Боже, — только и выдохнул Таку, снова прижимая Тооно к себе. Эта новость сама по себе была столь огромной и значительной, что к ней не требовалось никаких пояснений. Не важно было, как это случилось, как не важно, что будет потом. Не важным было даже то, что отношения с отцом, Тооно всегда воспринимал скорее, как взаимовыгодное сотрудничество. И что отец Тооно был человеком расчетливым и скупым на любовь. Как бы все это ни выглядело со стороны: у Тооно был отец, а теперь его не стало. И это было просто ужасно. С этим действительно можно было справится, пережить, только это ничего не меняло в моменте. Таку не знал, что сказать еще. «Мне очень жаль» — звучало глупо и пошло, как и вопросы о том, как сейчас Тооно или, того хуже, как переживает это Елена. — Ты хочешь домой? — спросил Таку, не отпуская. — Да, домой. С тобой, — пояснил Тооно, — хотя сегодня я поразительно не в форме. Тооно осознал это и точно знал, стоит наверное побыть одному, но он все еще хотел быть с Таку. И отчего-то в груди расползалась тревога от мысли, что Таку это не понравится. Разве должен был он утешать Тооно? Разве Тооно вообще имел право вести себя так… Как тот, кто нуждается в утешении? «Соберись», — прозвучало в голове внятно и четко, голосом отца, и Тооно стиснул зубы. Он был бы рад выполнить указание, но понятия не имел, как это сделать. Он даже не заметил, как «разобрался», но чувствовал себя никчемной и жалкой развалюхой. И вот от этого хотелось реветь. Но такого Тооно себе не позволял, так давно, что уже и не помнил, как это делается. К счастью для своего самолюбия. Тооно не заметил за всеми этими переживаниями, что вцепляется в плечи Таку изо всех сил, держит крепко, или сам держится? Но вот на это силы нашлись. Только услышав уточнение Тооно про «с тобой», Таку осознал двойственность понятия «домой», он так и так имел в виду квартиру, а не особняк Тооно, и, несмотря на всю неуместность сейчас, было приятно понимать, что Тооно думает так же. — Ты всегда отличный, — ответил Таку, придерживая при себе шутку насчет того, что Тооно и в образе засранца всегда выдающийся. Таку водил неуверенно и медленно, хотя последний раз, меняя машину на новую, Тооно выбрал псевдо-спортивную с автоматической коробкой. Это здорово облегчало вождение, но не само по себе ощущение Таку от дороги, потому они почти все время молчали. Уже в квартире Таку спросил: — Ты успел поесть? Тооно неопределенно махнул головой. — Какао? — уточнил Таку. — Или вино? У нас осталось с прошлого раза. Таку вдруг поймал странное ощущение: происходящее напомнило ему тот раз, когда Тооно забрал его с набережной. У них не было ничего общего тогда, но Тооно возвращал Таку веру в будущее, отпаивая виски и укладывая спать. Теперь они не поменялись местами: поменялось все. Место, ощущение и даже выбор напитков. — Не хочу, — отозвался Тооно. Он так и стоял теперь посреди кухни, не понимая, куда себя приткнуть. Это его «не хочу», касалось не только какао. Тооно не хотел сейчас ничего, и это убивало, придавливая к земле. Он даже подумал, что нет разницы — он уже так глубоко, что сесть можно и на пол. Он был ничем не хуже любого другого места. Без желаний было пусто, и… Пустота эта ширилась, стремительно превращаясь в дыру. Из нее хлестал сквозной ветер, в нее втягивалось все. Таку подошел к нему и обнял осторожно, словно немного опасаясь, что Тооно оттолкнет. — Я не очень представляю себе, что делать в таких ситуациях, — признал Таку тихо. — И говорить тоже. Наверное, говорить должен ты… О том, как это для тебя. — Не хочу, — упрямо ответил Тооно, роняя лоб Таку на плечо. Это казалось жутким. В том числе и потому, что Тооно… вовсе не знал, как объяснить. Как объяснить, что… он всего лишь до одури боится не справиться. Тооно всегда считал себя достаточно ответственным человеком, но сейчас ответственности оказалось как-то слишком… много. «Да что со мной не так?» — подумал Тооно с досадой. И это… странно помогло, Тооно вдруг разгневался и раздумал садиться на пол. Он не умел сдаваться. В общем-то у него не было ни одной причины для этого. Он чувствовал тепло Таку и скользил пальцами по его позвонкам через форменную рубашку. Таку теперь снял с Тооно очки, распустил его хвост и запутался пальцами в его волосах. — Расслабься немного, — попросил он. — Это, конечно, и есть конец света, но все же… Мы обязательно справимся. Решим, преодолеем. Мы ведь… — Таку чуть сглотнул, — живы. Здоровы даже. И вместе. Таку легко поцеловал Тооно в макушку, а когда тот запрокинул голову — в лоб, потом медленно спустился губами к его губам. Таку не был уверен в уместности поцелуев, но все же… Они всегда были подходящим утешением. Тооно чувствовал губы Таку на своих и отмирал, словно каждый кусочек тела, которого касался Мурасе — оживал, обретая свой смысл. Тооно безвольно приоткрыл рот, позволяя Таку углубить поцелуй. Таку был осторожен и нежен, так… Заботлив? Тооно прижался к нему ближе, бездумно подаваясь бедрами навстречу. «Мы живы,» — повторил он за Таку, и то ли эта магия сработала, то ли так подействовала близость Таку, но… Тооно вдруг понял, чего он все-таки еще хочет. И вообще, и сейчас. Он прикрыл глаза, позволяя себе только чувствовать, вдруг обхватывая язык Таку и втягивая его в себя, глубоко, почти до горла. Тооно хотел Мурасе. И хотел, чтобы тот хотел его в ответ так же сильно, так же, как раньше, будто в жизни ничего не изменилось. Тооно чувствовал, как по телу идет жар, согревая и… Разжимая что-то внутри. — Я хочу… — прошептал Тооно отпустив Таку, встряхивая волосами, чтобы смахнуть их с лица, — тебя. В этих словах не было и тени сомнения. Тооно повел плечами, сбрасывая пиджак и дернул верхние пуговицы рубашки. Он раздевался для Таку, первым… Таку перехватил руку Тооно, улыбаться было неуместно, но Таку действительно обрадовался и успокоился. Тооно отмер, словно вернулся к нему, и Таку потянул его в комнату. Таку пока не сгорал от бешеного желания, не чувствовал он и жалости, в которой так важно отвлечь. Их с Тооно близость не была утешением, она была смыслом. И то, что Тооно хотел его было просто и естественно. Они упали на постель, Таку едва отстегнул верхние пуговицы своей рубашки, чтобы стянуть ее через голову. Он обнимал и целовал Тооно, теперь отлично понимая, что стоит делать. Тооно необычно для себя не стремился перехватить инициативу, зато податливо прижимался, выгибался. Таку почти терялся от этого, но не отступал. Тооно забывал, чарующе мог больше не помнить ни о чем и ни о ком, кроме Таку. Он уронил его на себя, давая оказаться сверху: Таку накрыл Тооно собой, закрывая от мира, как могут только большие волны. Таку будил его тело, и оно заходилось восторгом, как и сам Тооно. Покрывая Тооно поцелуями, касаясь его и раздевая, Таку стекал вниз, он сжал бедра Тооно, скользя языком по их внутренней поверхности. Тооно впитывал поцелуи, почти не задумываясь о том, что делает в ответ. А Таку уже оказался ниже, так… далеко, но его губы и язык были такими… горячими, такими желанными. Тооно впился в плечи Таку, впервые позволяя себе стиснуть так их, а не простыни или покрывало. Тооно не собирался отказываться, его член стоял, сочась возбуждением и совсем легкой болью. Но Тооно не стремился уйти от нее, она взводила и будоражила по-своему, как-то особенно. А потом Таку коснулся члена, Тооно прочувствовал его шершавый огненный язык и вскрикнул. На плечах Таку остались следы от ногтей, а Тооно уже зарылся одной рукой в его волосы. Он не двигался навстречу, по крайней мере намеренно, и не притягивал голову Таку к себе, но словно… удерживал его на месте, не давая отстраниться или остановиться. Тооно дышал… так ярко, в полную силу, захлебываясь воздухом. Впервые он совсем не мог открыть глаз и посмотреть, но и того, что он представлял себе было более чем достаточно, чтобы сходить с ума. От реакций Тооно Таку заводился отдельно, ему нравилось чувствовать его нетерпение и напор. Нравились его руки, его член, его вкус и само по себе то чувство, что Таку может сделать ему так хорошо. Таку в очередной раз обвел языком по кругу головку, а потом взял глубже, чувствуя, как напряглись пальцы Тооно. Обычно тот предпочитал не глубокие ласки, а дразнящие, но Таку равно нравилось все. Он повел одной рукой ниже, чуть сжал мошонку, поднялся по члену, снова спустился, скользя теперь ко входу. Они с Тооно никогда не менялись позициями, и Таку собирался ограничиться лишь ласками. Тооно не мог подумать, он лишь реагировал. Осознание пришло лишь после того, как Таку оказался… Почти внутри. Не позволяя испугаться или задасться бесполезными вопросами. Желания Тооно становились все ярче, и… ему нравилось. Нравилось все, что происходит. Таку не входил, но гладил на входе, вбирая в себя член, и Тооно хотел лишь, чтобы он не останавливался. Больно было совсем чуть-чуть и только в самом начале, и эта боль оказалась необыкновенной, еще более особенной чем болезненность самого желания. От нее хотелось лишь почувствовать Таку сильнее, полнее, и Тооно делал все, чтобы принять пальцы Таку глубже. Он чуть потянул Таку за волосы, удерживая от нового движения вниз по члену. Внутри словно саднило от напряженного ожидания, но Тооно не хотел кончить раньше, чем почувствует… Как Таку может быть ближе, глубже, больше. Тооно качнул бедрами вперед, шире раздвигая колени, практически требуя. Таку продолжил ласкать только головку, осторожно надавливая и входя пальцем. Тооно чуть выгнулся, позволяя оказаться глубже. Таку второй рукой обхватил член Тооно и замедлился. Ему не хватало возможности видеть Тооно, но его реакции и без того возбуждали достаточно — Таку чувствовал, как Тооно близок к оргазму, ждал этого, хотел почувствовать. Он поднял голову, все же ища взгляда Тооно, но не прерывая движения по члену и внутри. Тооно застонал, ловя лицо Таку в ладони. Колени чуть дрожали от напряжения, Тооно размазывало по постели и с нее же его подкидывало, как в горячке. Оргазм дрожал где-то на периферии сознания, очень близко, и он отличался, словно рождался не только в члене. А боль совсем исчезла, оставляя лишь жажду. Словно пальцев стало внезапно за секунды так мало. Слова никак не находились, и Тооно облизал губы. — Я хочу больше, — выдохнул он, едва слышно, а потом, обнаружив собственный голос, закончил, — тебя внутри. Желания Тооно были абсолютно зашкаливающими, и сейчас он не мог ждать уже ни минуты и не представлял, что ему можно отказать. — Но… — глаза Таку расширились удивлением: отказать Тооно было немыслимо, но согласиться… Тооно смотрел так, что вопросы вроде «Ты уверен?» — были неуместны, и, подтверждая это, Тооно чуть подался вперед. Не отнимая руки от его члена, Таку приподнялся, выходя и свободной рукой, скользя Тооно под поясницу. — Давай, — Тооно уже почти приказывал, и Таку хоть и сомневался, послушался. Он прижался членом к Тооно и, зажмурившись на всякий случай, качнул бедрами, входя быстро и резко, чтобы тут же замереть. Собственные ощущение мгновенно зашкалили, Таку тяжело оперся на руки, а потом повел ими по бедрам Тооно, гладя, снова касаясь члена. Тооно чувствовал Таку в себе и это было нужно, сладко, щемяще и так… Правильно. Ощущение было абсолютным, полным, затмевающим все. Оно превосходило любые мысли. И оказалось… Совершенно желанным, абсолютно подходящим. Жар внутри уже не казался, он был реальным. А боль быстрой и… Пронзительной. Она взошла вместе с восходящим, безумно острым вдруг возбуждением, но оказалась невозможностью пошевелиться. Боль не то чтобы стихала, но она смешивалась с удовольствием, и, когда Таку снова коснулся члена, Тооно выпустил искусанную губу, почти вскрикивая, ловя Таку за бедра, чтобы он и не думал… — Не останавливайся, — выдавил Тооно. Голос не слушался совершенно, зато сознание стало совершенно чистым, ясным, понятным. Тооно не смог бы объяснить, но желания его были очевидны. — Мне нравится, я хочу еще, — сказал Тооно, предупреждая любые вопросы Таку. Тооно не мог расслабиться, но и не хотел. Это напряжение тоже было восхитительным и будоражащим. Словно теперь Таку забрал Тооно у мира и всех забот, и остался только он — он внутри, заставляющий чувствовать много больше и ярче, а все остальное не имело значения. Эти ощущения были похожи по интенсивности на те, когда Тооно был в Таку, но все же совсем другими, и Тооно чувствовал себя иначе. Тело было напряжено до предела, зато все сжатые внутри Тооно пружины и чувства вдруг разжались, и больше не было ни страха, ни растерянности, ни даже сомнений. Тооно смотрел на Таку, бледный и взлохмаченный, разметавшийся под ним, смотрел блестящими, безумно решительными и абсолютно… Очарованными глазами. — Я и не знал, что это так хорошо, — прошептал Тооно едва слышно… Ему и правда было хорошо, с каждой секундой все лучше. Таку смотрел на Тооно шало, тот не казался другим, он просто был таким… Таку заскользил рукой по его животу, просто желая почувствовать его кожу, коснуться, и наклонился, так входя еще глубже. Это было отчего-то… страшно. Таку, признаться, боялся сделать больно, хотя для него самого это было весьма умозрительно — ему больно не бывало, но все же была огромная разница между ним и Тооно. Таку снова оперся одной рукой о кровать, пока второй также бездумно скользил по всему телу Тооно, куда мог дотянутся, качнулся вперед и застонал. Это не могло продлиться долго, Таку точно понимал, что его грань внезапно приблизилась и готовилась взорваться. И очень бы хорошо, чтобы не резким движением. Таку склонился ниже, так чуть выходя, снова качнулся вперед и снова застонал. Он двигался, стараясь быть очень осторожным, гладил и целовал Тооно, постепенно теряясь во всем этом и в неумолимо подступающем удовольствии. Таку был нежен до одури, ласков, сдержан. Его мышцы перекатывались под кожей, вырисовываясь до невозможности красиво, и Тооно любовался, когда только не смыкал век почти в беспамятстве. Он постепенно обретал способность шевелиться и выгибался навстречу каждому полу-движению Таку. Удовольствия становилось все больше, а боль почти совсем угасла. Но все же это удовольствие было соленым и терпким, именно таким оно осталось на языке Тооно, когда он сумел чуть податься вперед, слизывая каплю с виска Таку. Тооно плыл в своих ощущениях, осязая Таку собой, и уже пытался отвечать, хотя как поймать какой-то ритм, когда внутри так полно, Тооно не знал. Таку сделал еще одно движение, и Тооно застонал, не сдерживаясь, в голос. Его член сочился удовольствием, но то, что рождалось внутри было… словно еще лучше? Больше. Тооно завел руки за голову, цепляясь за столбики изголовья постели, чтобы получить опору и вытолкнуть себя вверх, и сумел, встретив толчок Таку собой, обвить его ногами, притягивая ближе, впуская глубже. Глаза закатились и закрылись. Так было одновременно и чуть больнее, и все же еще жарче, еще лучше. — Ты — мой, — вышептал Тооно фразу, которая часто заменяла ему признания, — так не жалей меня… Он приподнял голову и распахнул глаза, впиваясь ими в Таку, находя его заботу и то, как медленно Таку уплывал, все удерживая себя. Но Тооно хотел его всего, безудержным. Таким, как Таку бывал, когда отдавался и хотел обойтись без прелюдий, но теперь внутри. — Я — твой, — закончил Тооно, снова роняя голову на подушки. Таку еще не успел, наверное, осмыслить, но его ладонь вдруг сжалась на члене сильнее, и Тооно выгнулся ей навстречу, стискивая веки, но открывая рот, глотая воздух. Он хотел, чтобы Таку взял, позабыв об осторожности, чтобы ему никогда не было так хорошо, как теперь в Тооно. Чтобы для него это значило также много. Тело Тооно уже устало, но в нем самом теперь было столько сил и столько… воли. И своей волей он отдавался Таку. Любил Таку так, как никогда раньше, срывая замки, прошибая стены, сжигая тормоза, чувствуя вот теперь совершенную свободу. Сладкую, шипучую, искрящуюся. — Масами… Таку хотел бы возразить или просто не послушать, но то, что Тооно делал, гораздо больше его слов не оставляло выбора — Таку хотел, и его срывало от каждого движения Тооно. Он переместил ладони на бедра Тооно, и следующее движение вышло полнее, резчее и ярче. Таку прикрыл глаза, отдаваясь ему, и следующему, наращивая скорость, придерживая Тооно, бездумно сжимая руки. Возбуждение с каждым мгновением становилось все ярче, больше, оно превратилось в абсолютное, захватывающее и уносящее удовольствие, которое множилось тем, как сжимались мышцы Тооно вокруг члена. Тооно не пытался поймать ритм, он отдавался, чувствуя, как сотрясает тело, как от удовольствия сводит и выламывает мышцы. Этот оргазм тоже оказался особенным. Он заполнил под завязку, и Тооно только и мог, что притянуть Таку к себе, не давая ему выйти, раньше, чем Тооно сможет отпустить. Вес Таку на себе ощущался блаженством. Тооно блуждал по его спине, размазывая по ней пот. Тело осталось наполненным, но стало таким… легким. Все теперь казалось простым, словно Тооно отлично отдохнул, словно за это время с Таку, он вдруг сбросил всю ношу и захлебнулся бесконтрольностью и безответственностью. Обессиленное тело парило в пространстве, а разум блуждал вокруг. Прежде всего он был увлечен мыслями о Таку, но охватывал и все остальное. Больше не было страшно, Тооно знал что… Мурасе, как всегда прав. Они справятся. С чем угодно. Вместе. Возбуждение сменилось истомой, а потом и совершенным расслаблением. Тооно так и не выпустил Таку из рук, хотя тот приподнялся на локтях. Тооно чувствовал его взгляд и легкие невесомые поцелуи, но не хотелось ни в душ, ни пить, ни даже перелечь, только оставаться в этом положении. Так Тооно и поступил. Когда Тооно уснул достаточно крепко, чтобы разжать руки, Таку все же встал, чтобы вытянуть одеяло и накрыть их обоих. Тооно не проснулся, но и во сне повернулся к Таку, обнимая. Тоска, боль и напряжение полностью ушли с его лица, Тооно казался ужасно юным, почти шестнадцатилетним. Но он снова был совершенно уверен и непреклонен в своих желаниях, хотя впервые в жизни, кажется, позабыл о будильнике, и Таку поставил его сам.