Увековечь слова в печать

Испарина выступала, в большие капли собиралась и тяжко сползали они по лицу фарфоровому, остроугольному. По скулам текли, на подбородок заходили. От дыхания сбивчивого быстрее добирались до шеи распаленной, мокрой и без них. Беспокойную артерию обвивали, успокоить будто пытались, гладили вены пульсирующие своими шлейфами солеными. И бежали дальше, пропадая в белье постельном. Аритмия дыхания как единственный живой звук в помещении, холодным ветром ночной Москвы обдающееся. Колыхалась тюль беспорядочно, лунный свет во всей красе раскрывал священное, непорочное тело Матвеева, извивающегося на своей смято-стянутой постели. Мучился от кошмаров, от ужасов последствия дара своего, ел всю эту кашу из топора, собой и прадедушкой заваренную. Вынужден был наблюдать воочию во снах картины ужасные. Демоны как по очереди показывали разное, будто своя битва у них была, кто закошмарит сильнее, от кого у парня гусиная кожа гуще окажется. Сейчас же это были расчленений разнообразных картины, кровью черной потоками брызгающихся прям в глаза, мозг омывая и болью одаряя. И ты сам прикован, цепями связан ржавыми, раскаленными. Большие звенья цепей тех звякали и эхом отдавались в пульсации беспорядочной где-то в мозгу. Ожоги получая на шее, животе, руках и ногах, от малейшего движения в геометрической прогрессии увеличивая колоссальную боль, уменьшая так же быстро количество слоев кожи до плоти своей, прожигая как листы пергамента. И заглушить физическую боль не выйдет, не получится заменить на моральную, не сможешь ты смотреть на издевательства над немногочисленными своими родными в мерзотных, склизких, огромных лапах тех, кто шоу этим упивался вдоволь. Снаружи морщился, ворочался, скинуть с себя проклятие пытаясь на пол, чтоб сгинуло, сдохло, чтоб в покое оставило. Мычал неразборчиво что-то, умоляя оставить его в покое, считал, что на сегодня он натерпелся достаточно много, чтобы черти все сыты были и условия обоюдного контракта могли считаться выполненными. И посмеялись черти над ним, на секунду отвлекаясь от терзаний тела бездыханного на кресте перевернутом. И отпустили, быстро стирая все картины из разума, оставляя только глубоко в памяти. Глубокий вдох прямиком в пустые легкие, и широко глаза Дима раскрыл в потолок однотонный, разглядывая его как впервые. От безысходности слезы сам текли синхронно с потом. И двигаться нет сил, но дрожал так устало-обессилено, как осиновый лист на леденящем нос ветру. Такой же как у готического зала бывает после съемок, когда сигарета оказывается в руках и появляется та самая фигура, своим существованием ломая все стеллажи с потертыми книгами старинными, мыслями. Задержал дыхание, руками лицо закрыв утомленно. Раз. Два. Три. С каждой секундой подавлял панику настигающую, смахивал с себя образы увиденные. Ком в горле стоит, блокирует эмоции, не дает перезагрузиться. Луна рассветом сменилась, светлым таким, пастельно-разноцветным, контурными лучами ложась на грани кровати, на изломы одеяла, на волосы смольные, мокрые и спутанные. Контрастно подчеркивали узоры татуированные на груди вздымающейся часто слишком. Дима встал, руками себя от холода обнимая, на солнце смотрел, щурясь. Выставил руку перед собой, пальцы веером, пропуская свет частично. Сейчас уже спокойнее было, со временем проще стало ему бороться с такими сновидениями, на утро уже не понесет он оковы эти темные, ударяющиеся о ноги, мешая пути прямому. Время было минут двадцать до будильника. Схватив свою домашнюю майку, путь был построен в ванную комнату, чтобы к съемкам выглядеть безупречно. Утренний горячий кофе черный, Дима пустынно-бессмысленно листал ленту в телефоне, растягивая пение птиц за открытым окном. Магия раннего утра давала сил, будучи такой прохладно-пустой, давая себя заполнить мотивацией на выполнение всех задач поставленных, давая направление прямое, усаженное золотыми кронами опадающих беспрерывно листьев. Сейчас время Димы Матвеева, а не чернокнижника. Вот он и улыбался слабо, наблюдая за неторопливыми облаками. Сегодня снова его испытание, и турнирно-табличное испытание последним местом. Все факты будто парня на прочность проверяют, вот он и катается почти каждый выпуск по городам разным, по домам, по судьбам человечьим. Звук будильника резкий, как катаной проходящийся по телу молодому, вырвал Влада из сна сладкого, глубокого, теплого. С утра каждый день ритуалом был разговор с Толиком о делах грядущих, о размышлениях, о рабочих проблемах. И все требовало решения именно чернокнижником, а ведь ему так хотелось спать чуть дольше, пожить только свою Череватовскую жизнь хотелось. Но не моглось, а ведь выбор у него был. Холодный душ, горячий чай, составление плана на день. Мыслилось сейчас о грусти, об одиночестве крепко закрепившимся в душе. И мысли будто бы не те шли, с открытым планером приемов, написать хотелось совсем не имя и время, а исписать хотелось душу свою чернилами текучими, транслируя на бумагу, игнорируя поля, разметку. Вылить хотелось все-все, и только из своих мыслей, Толика прогнав куда подальше, о горечи потери бывшей жены, о чувствах несказанных, никому не доставшихся. Не сказать, что Влад невероятно страдал душевно, чтобы напиваться или обрывать такую насыщенную рабочую жизнь. Но все мы такие, как один, с разными болячками сочащимися живем, излагаем боль, если есть кому. А ему некому было больше, это и рвало сердце изрезанное на части, с каждым разом части те только уменьшая до атомов, чтобы от сердца того, отчаянно бившегося, не осталось и следа. Чтобы бессердечность во всех смыслах наступила, накрыла. Череватый в руках себя всегда держит, не дает эмоциям своим и демоническим взять вверх над разумом. Не его это дорога во все тяжкие. Толик усмехнулся где-то справа. И по городу носились души пустые серые, игнорируя красоту вокруг, природные явления, властной осени золотой. Все поголовно зациклены на успехе своем, на работе. И поток этот был таким же бесконечным, как и ветер попутный. И нет им ни начала, ни конца. И где-то внутри системы два чернокнижника направлялись в одну точку прибытия, как и остальные участники сильнейшей девятки. Влад выбирал треки в своем плейлисте, пропуская один за другим, пока пробка на дороге уплотнялась, не оставляя и живого места. Дима сидел на заднем сидении такси, наблюдая за сменяющимися зданиями, за машинами и людьми в них, за жизнью такой разной. Смотрел на небо, он любил в солнечную погоду узнавать в бесформенных облаках что-то форменное, слепляя свои образы, подобно системе созвездий в ночи. Оба чувствовали что-то внутреннее, как предсказание, настигающее медленно, давая время на раздумия. Но также оба и не понимали о чем речь, а демоны их, конечно же знали все, и молчали послушно, в желании посмотреть на действия каждой из сторон. И снова та же обстановка, те же люди. И каждый о своем, никого не считаешь, не поймешь, не разгадаешь загадки магические. Шепс-Матвеев-Череватый. Дима был немного ниже двоих по оба бока от него, будто под защитой был. И надеялся на то, хотя бы от ругани, которую точно не избежать никак. Стандартные вопросы, ответы, Просмотр таблицы неутешительной для чернокнижников. Их разделяло пять этажей: младший на последнем, старший на шестом. Кто куда направится в этот раз? По традиции, обычаю локальному, разговорившись между собой, перешли к оценкам, где исход в целом был почти таким же, как и в прошлый раз. Влад получил от зрителей шестерку и семерку от восьмерки скептиков в этом зале и, улыбаясь, реагировал крайне пусто на негодования коллег, смеялся внутри себя над комментариями Толика, разделяя с ним позицию о неважности пустословия. Дима же был еще более пуст, получив еще более пустые, чем он сам семерку и восьмерку. Две скалы темные, неприступные, чернокнижные стояли молча. Один улыбаясь, рукой потирая щетину на подбородке, второй руки сложив на трости с полным отречением от реальности его окружающей. И к счастью всех в зале, съемки подошли к концу, а это значило лишь начало ритуала обоих. Снова легкий ветерок, разбивавший листвой солнечные пути. И снова оба молча стоят одни, с сигаретами в руках, отравляя еще сильнее атмосферу прохладную, вторгаясь, дымом заполоняя рассеивающимся в потоке летучем. — Есть какие-то предчувствия, предпосылки к сегодняшнему заданию? – Старший первый нарушил сокровенное молчание. Они же в прошлый раз так и не встретились на своем вымышленном месте. — Нет. – А даже если и были какие-то знаки, они не были усвоены, не до этого ему было. Влад усмехнулся, стряхивая нервозно пепел на ковер лиственный, ярко-оранжевый. — Вот думал только такой, беззнаковый перед испытаниями. – Хотелось ему подбодрить как-то, ведь лицо напротив физически он видел, но лица там он не видел. Дима улыбнулся, искренне, чувственно. В желании показать свою тоску по обычному, дружескому общению, по плечу рядом, на кого можно опереться, когда тебя сбить пытаются нарочито. И Влад это заметил, это он считать смог, без посторонней помощи. — Мне хочется верить, что я не буду каждый выпуск кататься, хочется другим дать возможность показать себя. – Однозначно настроение у младшего было получше сейчас, чем обычно, давая небольшой толчок чуть больше раскрыть свою душу искалеченную, ничем не залеченную. — А ты и не будешь, заебуться тебя столько показывать-то. – Полезла искренность у Влада. Снял маску свою и надеть обратно желания не было вовсе. И Диме так нравилось сейчас смотреть на Череватого. Нравилось улыбаться ему, показывать, что слова его незначительные для него значили сейчас больше, чем вся его жизнь до. Он в своей манере котенка смотрел-смотрел, голову туда-сюда наклоняя, играясь. Оба глаз друг с друга не сводя докурили, выкинули окурки куда-то в сторону. Такой контакт теплый сейчас разрывать не хотелось вовсе. И все так же с улыбкой Дима взял руку Влада в свои холодные: — Мы же все конфликты между нами забыли и закопали? — Похоронили. Дорога, вокзал, позитивный настрой. Найдите здесь лишнее в понятии новизны. Матвеев был уверен в себе на все миллион процентов. И компания его устраивала полностью. С Олегом они общались исключительно в стенах готического зала и на территории около него, но это общение всегда было на размеренных вибрациях. Вика же тоже была в его глазах только доброй мамой с титановым стержнем внутри, со справедливостью пеленой в глазах. Съемки были обозначены на завтра, так что сегодня весь день был в руках и планах Димы. Путешествовать ему не удавалось, и только благодаря проекту он смог увидеть такое внушительное количество удивительных уголков страны. Это испытание было джекпотом: город у моря. Пахло здесь умиротворением и соленой водой. Неспешно по набережной шел чернокнижник, с каждым шагом вдыхая свежий воздух в свои чернушные прокуренные легкие. Но радостно было все равно, мелькали мысли о переезде к морю, здесь всегда царит покой. И люди такие неспешные, не как в столице. Не видно серого потока, только улыбки разноцветные, такие преисполнившиеся в балансе спокойствия, от чего сам невольно улыбаешься и считаешь себя местным. На таком настрое хиппстерском, Дима проходя мимо палатки с косичками решил рискнуть. Ближе к вечеру Олег позвал двоих к берегу, расслабиться перед испытанием, подчерпнуть безграничную силу моря. И через час троица в компании нескольких операторов уже провожали закат на берегу шумном волнами. — Дима, а тебе даже очень идет. – с улыбкой чистой Райдос рассматривала чернокнижника, у которого из-под шапки висели черные косички, украшенные золотыми деталями и кольцами. — На американского репера похож. – В такой атмосфере, кажется, невозможно разговаривать с каким-то подтекстом, невозможно задеть собеседника. Не хочется. Матвееву очень приятно было: от обстановки, от слов, от внутреннего тепла, которое он не ощущал очень давно. Для операторов не было как такового контента: экстрасенсы просто разговаривали о своих жизнях, об опыте, делились мечтами, внимательно слушали друг друга. Камеры уже давно отключены были, и сами операторы собрались и уехали в отель. И долго так они говорили, мысленно друг друга благодаря за такую возможность тепла словесного в разговорах костерных. И уже глубокой ночью довольные, обнявшись, прощаясь с шумом прибойных волн, уехали в отель, настраиваться на плотную работу. И записал Дима для себя этот день как один из важнейших, и помнить будет всегда и улыбаться, проживая по новой все такие забытые чувства. Дом невзрачный достаточно, на первый взгляд уютный. Две девочки со страхом на лице и связующее звено - ведущий. Дима как мог прятался от света солнечного, ругаясь на себя, что первым пошел. Но посмотрел что нужно, кого нужно допросил-расспросил, у участниц все что ему нужно было - узнал. Сложив части воедино выдал версию, предупредив, что в темное время суток больше расскажет. Хотя и так много рассказал, за семью девочек, за них самих. Диктовал все подчистую, что самому в голову ему шло шепотом непрерывным. Закончив на данный момент, хотелось очень покурить, но сейчас же его что-то останавливало, и вряд ли дело в огромной толпе, что скучковалась поодаль от дома испытательного. Несколько часов ожидания пролетели как одна его новая написанная под вчерашним впечатлением песня. Правда музыку еще свою не наложил, что раздражало немного маниакально, но это первое дело к выполнению после приезда. Консилиум был пассивно-негативным. Будто бы и следа не осталось от тандема душ вчерашних, которые пели в унисон и источали нагую любовь ко всему живому. Оправданием Дима считал лишь желание победить от каждого. Ну, ведь на то мы и собрались здесь все сегодня. Олег несогласен был с чернокнижником, как и Вика. Но как обычно ничего доказывать никому не стал. Спасибо девочкам, здраво оценивающим ситуацию. Поэтому каждый отправился делать то, что планировал. Дима пока раскладывался для ритуала вспомнил ритуал с Череватым на прошлом испытании. Вспомнил себя и свое поведение, которое тогда парня не на шутку испугало, ведь так он себя мог проявить либо под влиянием, либо же при написании трека. Но улыбнулся все равно, старший сейчас у него ассоциировался только с улыбкой, лично младшему дарованной. Девочки такие уставшие были морально, выплакав океаны слез, чтобы с себя сбросить ту ношу липкую, ненужную, мешающую. Все обнялись на прощание и вся съемочная группа и тройка направились прямиком на вокзал. Отвлеченно Дима поправляет свой черный галстук, оставляя одну руку на своей антикварной ценной трости. Щурится и взгляд отводит постоянно от света, никак не привыкнет к такой мощи. И этим оправдание себе нашел и смотрел на Череватого всегда, который в свою очередь игнорировал пристальный на своей персоне взгляд. Оценки Олега и Виктории как в тумане прошли, не обратив внимания даже на зацепы двух ведьминных кошек: Райдос и Романова. Момент истинны, и всего одна десятка, предчувствием заранее отмеченная, от кого. Улыбка Димы демонстрировала во всей красе белоснежные подстать софитам зубы, ровным строем по линеечке выставленным. У Матвеева всегда же все идеально, не считая душевного состояния. И рад был больше не оценке, а именно цифре в сочетании с ее владельцем. Сейчас же Влад смотрел и принимал с удовольствием взгляд теплого котенка младшего. Ждал момента нужного, или держал интригу, возможно. А может просто стебался над Толиком. И не важна была сумма баллов Матвееву, он окрылен был ангельскими пышными крыльями, белоснежными и мощными, как софиты в готзале, пушистыми перьями своими приостанавливая величественный, вознесенный поток воздушный. Торопился младший чернокнижник на излюбленное с недавних пор место. Знал, что Влад не забудет, не забьет. Придет обязательно. И подсказывали внутри ему правоту его подтверждая. Стоя спиной к выходу, Матвеев ждал интриги, хотел смаковать каждую секунду такого приторно-сладкого момента их перекура. И потом только обдумает свои изменения в поведении по отношению к тому самому, высокому, русому. — Теперь мы квиты. В этот раз только я тебе поставил то, чего ты действительно заслужил. – Влад уже сформировал фирменную улыбку специально для младшего, и, подходя сзади, не переставал держать ее на лице. Дима чувствовал дыхание сзади теплое, размеренное, улыбающееся. И развернулся лицом, своей искренней нелепой улыбкой одаряя в ответ на такой широкий, наркотически ломающий жест. — Я тебе благодарен безмерно. – Младший снова погрузился в опьяняющее состояние беспечности, которое ощущал за день до испытания. — Кстати, а че косички то снял? Тебе правда шло очень. – Затяжка старшим, взгляд в глаза, рассеивание дыма. — Да я сделал чисто по принципу, что на черноморском побережье все их делают. – Он с этими косичками закрепил для себя все ощущения того дня. — Ну у меня если что-то отрастет, я тоже ебану наверное, чертей буду пугать, мне так хорошо не подойдет, как тебе. – В голосе слышен был трепет. И Дима плыл по теплому течению, укрепляя свое положение в нем с каждой затяжкой. И нравилось ему так, что внутри моторчик мурчащий тоже улыбался. Все в нем улыбалось, все вокруг хотело заставить также улыбаться. — Тебе все что угодно подойдет. – Голова на бок слегка, улыбка, передающаяся во взгляде глаза в глаза.