этап второй: план
Ошибка 308 Переадресация: Настоятельно рекомендуем не делать этого, спасибо за понимание.
– Хорошо. – тон Джеймса настолько самодовольный, что Марлин закатывает глаза и шепчет что-то сначала Лили, а потом Мэри, после чего они хихикают. Джеймс бросает на них недовольный взгляд. Они сегодня снова собрались поздно ночью, пока Сириус спит, а Регулус еще не пришел с просьбой о какао, но нужно действовать быстро. Джеймс думал об этом весь день, и остальным он тоже сказал, так сделать, несмотря на их жалобы, что домашнее задание у них уже есть. Но вот они здесь. – Нужно подумать, что может стать проблемой. – О, я знаю! – Марлин поднимает руку. – Ты. – Как это поможет мне? – возмущается Джеймс. – Ты никогда не говори, что идеи должны быть полезными. – она передразнивает его. – И, к тому же, то, что я сказала – верная мысль. В какой-то степени, ты бесполезен. И именно на тебе самая сложная часть плана, так что это очень обоснованное опасение. – Ты нашла проблему – тебе и придумывать, как ее устранить. – фыркает Римус. – Что ж, тогда я ухожу. – после этого все смеются. Ну, кроме Джеймса. Римус смотрит на него и вздыхает. – У меня есть мысль. Правильно ли я понимаю, Сириус не должен знать об этом? – Джеймс кивает. – Ну, полагаю, я мог бы… – он опускает взгляд на руки, аккуратно сложенные на коленях. – Отвлечь его. Марлин прыскает. – Да, точно. – говорит она, шевеля бровями и засовывая язык за щеку. – Держу пари, у тебя-то получится отвлечь его. – Питер выглядит так, словно находится на грани сердечного приступа, когда понимает, что показывает Марлин, и Джеймс хочет рассмеяться, но видит лицо Римуса – он краснеет, хмурится. Он не просто смущен, ему неловко. – Ладно, Марлин, заткнись. – она показывает ему язык, но по крайней мере перестает намекать на минет. – В общем, да, Сириус абсолютно точно не должен знать об этом, иначе он убьет меня. Так что, Римус спасибо большое за то, что вызвался его отвлечь. – он надеется, что это подбодрит Римуса, но тот только улыбается краешком губ. Лили поднимает руку, и Джеймс кивает. – По всему дому должно быть расположены охранные заклинания, и это уже создает ряд проблем. Первое – мы никак не можем узнать, какие конкретно чары. Второе – даже если бы и знали, у нас не хватает возможностей, чтобы обойти их. И, третье, что уже само по себе является проблемой, мы не можем колдовать. – она на секунду замирает, смотря куда-то в сторону. По случайному совпадению, именно там сидит Мэри, которая уже некоторое время пристально смотрит на нее, Джеймс заметил это еще несколько минут назад. Он хмурится, сам не зная почему. Щеки Лили розовеют. – О и еще, я понятия не имею, как решить эти проблемы, извини, Джеймс. Мерлин, все идет не так, как хочется. – Мы также ничего не знаем о планировке дома. Я заблудилась здесь по дороге в туалет, и полагаю, Площадь Гриммо намного больше? Знаю, Сириус называет это место домом, но он упоминал как-то про бальный зал. – рассуждает Мэри. – У кого, блять, вообще есть бальный зал? – она больше не смотрит на Лили, теперь они поменялись ролями. Джеймс думает, что они подтверждают, насколько они умны. Это согревает его сердце. Он точно знал, почему пригласил их. Нет никого умнее их обеих. Марлин нарушает повисшую тишину, снова фыркая. – Бальный зал. – говорит она, будто шутка очевидна. И да, Джеймсу нравятся глупые, неуместные шутки, но серьезно, не могла бы она… – Мерлиновы яйца, ты гений, Марлин! – восклицает он. – Бальный зал! – Сохатый, ты ударился головой или что? – спрашивает Римус, приподнимая бровь. – Что делают в бальном зале, Лунатик? – Ну… – Не ты, Марлин! Она вздыхает. Пока Римус задумывается над словами Джеймса, это читается на его лице – лице, когда он придумывает пранк – и тут его осеняет. – Сириус постоянно упоминает про их бал, проходящий каждое лето, на который приглашено много людей. Джеймс широко ухмыляется, настолько широко, что, кажется, его лицо сейчас порвется. Разве это не здорово – умереть вот так? – Да, мой замечательный друг. Они приглашают все чистокровные семьи. Естественное, моя семья – сборище любителей магглорожденных и предателей, но мы каждое лето получаем приглашение на бал Блэков, так как мой папа не женился на маггле или что-то в таком роде. Однажды я умолял маму отпустить меня, потому что я хотел увидеть Сириуса, но она сказала, это просто вежливость и Вальбурга Блэк на самом деле не хочет, чтобы мы там присутствовали. Но это не значит, что я не могу. И если у меня будет приглашение, то никакие охранные чары не убьют меня, верно? Они все смотрят на него с разной степенью удивления и шоке, и Джеймс не может не гордиться собой. – Это… не самый плохой план. – признает Лили, и, черт возьми, от нее – это самый настоящий комплимент. Джеймс еще никогда не получал комплиментов по поводу своих идей от самой Лили Эванс. Его ухмылка становится шире. – А в приглашении случайно нет никакого «плюс один»? – спрашивает Марлин. Сердце Джеймса делает кульбит. – Ты думаешь о том же, о чем и я? – когда она улыбается, он понимает, что так и есть. – Это будет великолепно. Лучший розыгрыш, который мы когда-либо устраивали. Хотя это даже не розыгрыш. – Давайте не будем забегать вперед. – Римус как всегда одергивает их, когда они слишком увлекаются. Ну, он и Хвост, который сейчас ведет себя исключительно тихо. Но когда Джеймс смотрит на него, то видит, как тот делает заметки. Мерлин, они так слаженно работают, все вместе. Сердце щемит, они делают это без Сириуса, но это и для его блага тоже. Кроме того, медвежонок же подарен им, и, конечно, он будет рад узнать, что Джеймс пытается помочь его брату? Римус прочищает горло, пытаясь привлечь его внимание, и Джеймс снова смотрит на него. – Допустим, ты попадешь внутрь, это все хорошо, но ты все еще не знаешь планировку дома. И еще… – он делает паузу, окидывая взглядом комнату. – Слушай, я действительно не хочу обсуждать это, особенно, когда Сириус не хочет ничего рассказывать, но ты же понимаешь, что его семья ужасна? Что если они что-то сделают? – Они ничего не сделают на глазах у других. – говорит Джеймс, отбрасывая эту мысль. Римус пожимает плечами, но продолжает хмуриться. Они еще какое-то время обмениваются мыслями, и план приобретает более конкретные очертания, а, когда все начинают зевать, Джеймс понимает, уже почти два часа. – Черт, мне нужно идти! – Ты с кем-то встречаешь в чертовы два часа ночи? – спрашивает Марлин. Она уже уютно устроилась под одеялом. – Я должен приготовить какао для Регулуса. Мэри с Лили обмениваются странными взглядами, Джеймс чувствует, как к его лицу приливает жар. – Я не знала, что вы с Регулусом так близки. – тихо говорит Лили. – То есть, ты делаешь все это ради него, и ты… еще делаешь ему какао? – Ну, я… в смысле… – Джеймс пожимает плечами, – у него здесь нет друзей, а мне как бы нравится дружить, так что… да. И еще он не любит чай. – он произносит последнюю фразу, словно она должна все объяснить, но на деле он звучит глупо. Они снова обмениваются взглядами, и Джеймсу хочется. Чтобы они прекратили так делать. Это их девчачьи штучки? Девчонки вообще так делают? Боже, он же не звучит как сексист? Нет ведь, его родители тоже так переговариваются, да и Лили с Римусом. Он бросает еще один взгляд на Мэри и Лили и принимает разумное решение не думать об этом. – Мне пора. – быстро говорит он. Он выскальзывает из комнаты девочек, заходит в свою только для того, чтобы взять листочек бумаги и ручку. Сириус по-прежнему крепко спит, занимая всю кровать. Джеймсу придется снова спать на полу. Он черкает «встретимся в саду» на бумаге и просовывает ее под дверь Регулуса. Он готовит какао, наливая одну порцию в кружку с подсолнухами, а вторую – в очередную случайную кружку, а затем аккуратно несет их в сад, ставя на небольшой столик, а сам садится на скамейку, поставленную сюда отцом. – Привет, Джеймс. – говорит Регулус, подходя к нему, и Джеймс одаривает его сияющей улыбкой. Но тут же хмурится, Регулус выглядит не очень: его лицо бледнее обычного, а взгляд уставший. – Все хорошо? Регулус хмыкает, не произнося и слова. Он садится и раскидывает руки в стороны – в последнее время это его частое движение – не смотря на Джеймса, пока тот не придвигается к нему и не обнимает. После этого он обхватывает его руками и кладет голову на плечо, удовлетворенно выдыхая. Они делают так с того момента, как Регулус рассказал ему о том, что любит обниматься, но не знает, как попросить об этом. Они какое-то время сидят в тишине, пока не становится неловко. Регулус теплый, поначалу это удивляло Джеймса, потому что тот всегда носит несколько слоев одежды. – Могу я рассказать тебе о последней прочитанной книге? – неожиданно спрашивает Регулус. – Конечно. Он выпутывается из объятий, тянется кружке и делает большой глоток. А потом ставит ее обратно, подсаживается ближе к Джеймсу и… кладет голову ему на плечо. Джеймс тут же клянется, что не сдвинется с места ни за что, пускай они останутся в таком положении навсегда. Он даже не притрагивается к собственному какао. – У твоих родителей так много маггловских книг. – говорит Регулус. – Я никогда… Мерлин, мне кажется, я никогда до этого их не видел даже. – Мои родители всегда говорили, мы должны хотя бы попытаться понять магглов. И, поэтому, ну, ты же видел кружки. Моему папе нравится коллекционировать такие штуки. Но также он обожает читать, и, думаю, моя мама тоже. – Джеймс улыбается. – Римус абсолютно точно обожает маггловские книги. Он говорит, книги, написанные волшебниками – полное дерьмо, они все одинаковые, и у волшебников нет ни капли воображения. – Он смотрит на Регулуса, проверяя, улыбается ли тот. Так и есть. Его улыбка полна теплоты. – Ты нашел какую-нибудь хорошую книгу? Или она тоже о цветах? – Ох, думаю, та книга о цветах была по-настоящему волшебной, хоть это и не подразумевалось. – Разве есть что-то волшебное в цветах? – Джеймс хмурится. – А разве нет? – Регулус смотрит на него. Джеймс пожимает плечами и окидывает взглядом сад. Он не так уж много знает о цветах (ладно, он ничего не знает), и он никогда по-настоящему не ценил цветы в собственном доме. Крошечные подсолнухи, замеченные им до этого, довольные милые, и единственные, которые он может отличить. Раньше еще были тюльпаны, но сейчас довольно поздно для них, по крайней мере, Джеймс так думает. Остальное для него – неизвестность, но они прекрасны, и он может оценить их красоту. Ему нравятся красивые вещи. – Но нет, эта книга не о цветах. Я… ну, хотелось бы, чтобы она была волшебной, но это не так. – говорит Регулус, и Джеймс не может выкинуть мысль, что он звучит печально. – О чем она? – О людях. – бормочет Регулус. – Думаю, о любви. Любовь. Ну, конечно. Разве не большинство маггловских книг о любви? Разве не все постоянно говорят о любви? Джеймсу нравится любовь – вот что может сказать каждый, кто знаком с ним. И это действительно правда. Но есть разница между нравится любовь и влюбиться в кого-то. – Прости, – говорит Регулус, подмечая, как изменилось лицо Джеймса. – Знаю, тебе не нравится разговаривать об этом. Просто… ну, меня удивило прочитанное. Потому что… – он отводит взгляд. – Я даже не знаю, нормально ли будет сказать об этом. – Ты можешь сказать мне о чем угодно. – уверяет его Джеймс. – Честно. Какое-то время Регулус молчит. Он отодвигается от Джеймса, сводя их прикосновения к минимуму, подтягивает колени к груди и кладет на них голову, поворачивает голову так, чтобы посмотреть Джеймсу в глаза. – Она была о двух парнях, и они были влюблены. Непонятно почему, но сердце Джеймса начинает биться быстрее. – Почему ты думаешь, не нормально говорить о таком? – довольно хрипло шепчет он. – Волшебники не очень хотят обсуждать это, согласись. Но если они начинают… – он пожимает плечами. – Вообще, мой дядя – гей. Его выжгли с семейного древа за это. Ведь наша единственная задача – жениться на такой же чистокровной и нарожать наследников. – Джеймс чувствует, как кровь застывает в жилах. Впервые за все время пребывания в его доме Регулус говорит о своей семье. И Джеймс рад, разговоры ведь помогают, но он не знает, что делать, как отреагировать, как помочь. – И насколько я понял, магглы также не принимают геев. – Разве? – Джеймс хмурится. Он думает о Римусе, он никогда не рассказывал ему, каково это быть геем в маггловском мире. Его мама также не знает об этом, вероятно, как и никто другой. Джеймсу резко становится грустно от этой мысли. Ему волнительно раскрыться родителям, но он убежден, они любят его и всегда будут. Его никогда не волновало, как могут отреагировать во всем мире. Но теперь он думает, стоит ли это делать. Он не хочет. – Да. – Регулус прячет лицо в коленях и бормочет. – Ты знал, что в Англии незаконно заниматься сексом с другим мужчиной, если тебе нет двадцати одного года? – Что? – Забавно, правда? – Не уверен, что забавно подходящее слово. – говорит Джеймс. – Это безумие. Ведь… кто вообще проверяет это? – Полагаю, проверки здесь не важны, это больше про то, чтобы знать, что ты сделал такого, из-за чего тебя посадили в тюрьму. – сердце Джеймса замирает. Что ты сделал. Значит ли это, что Регулус…? – И волшебники в этом вопросе не лучше. Конечно, нет никаких законов: у Министерства есть дела поважнее, – он усмехается, – но говорить об этом запрещено, вообще. Ты можешь делать все, что угодно, но никогда не рассказывать об этом, и уж тем более подтвердить как-то. Это навсегда должно остаться твоим маленьким грязным секретом. Все, о чем говорит Регулус – правда, без сомнений, но Джеймс не может понять, почему он рассказывает ему об этом. А, Джеймс, ну, это Джеймс, ему не знакомо слово «тактичность», поэтому он спрашивает: – Тебе нравятся парни, Регулус? Тактичность, возможно, хорошее качество, которое ему стоит приобрести, думает Джеймс, когда в уголках глаз Регулуса собираются слезы. Но он кивает; ничего больше, только кивок, но такое еле заметное действие говорит о многом. Перед ним еще одна из множества версий Регулуса, заключенная в тело крошечной фарфоровой куклы. И вернемся к тому, что все сказанное Регулусом – правда. Самая настоящая правда. О таком не следует говорить, предполагается держать все в секрете. Но у Джеймса отсутствует чувство такта, а еще Сириус Блэк спит в его кровати с тех пор, как им было по одиннадцать лет, да и невозможно сосчитать сколько раз Римус Люпин протискивался к ним, а Питер Петтигрю научился чарам расширения, чтобы они могли все поместиться на одной кровати. И это совсем не романтично, и никогда не было, суть в том, что Джеймс очень близок со своими друзьями, между ними нет секретов. Им всем известно, что Римусу нравятся парни, и что Сириус плакал после осознания, что ему нравится Римус. А также про то, что первый поцелуй Джеймса был с парнем, и ему не понравилось, к слову, как и первый поцелуй с девушкой, потому что в этом не было никакой любви, но если бы она была… ох, если, тогда бы его не волновало парень перед ним или девушка. Так что он говорит: – Мне тоже, Регулус. – чему он и научился в Хогвартсе за последние пять лет, так тому, что если рядом с тобой есть кто-то понимающий, то становится легче. И судя по тому, как Регулус приподнимает голову, это правда. По его щеке скатывается одинокая слеза, и Джеймс протягивается руку – Регулус вздрагивает – Джеймс ждет, и делает потом еще одну попытку, вытирая слезу. – Правда? – тихо спрашивает Регулус. – Да. Вообще-то, парни и девушки. Ну, теоретически. Помнишь наш разговор о любви? Я никогда не влюблялся, но теоретически, мне нравятся и те, и те. Так что, если я когда-нибудь влюблюсь, то влюблюсь в парня или девушку. На самом деле странно, да? Факт, что я могу влюбиться в кого угодно, но так и не влюбился. Может быть, так даже не бывает, может, я просто придумал это. Может быть, я просто… странный или настолько глупый, раз не могу объяснить нормально. Как тогда, на тему любви. – Бисексуальность. – говорит Регулус. – Прости? И, о блядский боже, это случилось. Регулус улыбается, широко, ослепительно. – Это называется бисексуальность. Когда тебя нравятся и парни и девушки. – Для этого есть слово? – спрашивает Джеймс, и сейчас он – тот, кто плачет. Потому что он никогда не слышал об этом, ни разу за всю жизнь, и как ему кажется, Сириусу точно понравится. Регулус кивает и нежным движением вытирает слезы с его щеки. – Есть еще много других слов, которые они не хотят, чтобы мы знали. – мягко говорит он. – Вообще… я знаю, тебе не нравится говорить об этом, но есть множество слов для различных форм проявления любви. Вдруг ты когда-нибудь захочешь поговорить об этом подробнее. Сердце Джеймса делает кульбит. – Может быть… в другой раз, хорошо? Я чувствую себя так, словно на меня снизошло озарение, и я вряд ли выдержу еще одно. Регулус улыбается. – Хорошо. Но пообещай мне никогда не говорить, что ты странный, глупый или еще что-то в таком роде. Это не про тебя, хорошо? Нормально не знать о чем-то, Джеймс. И это не делает тебя глупым. Джеймс кивает. Они остаются в саду еще какое-то время, пока не становится довольно поздно, или точнее, рано. Марлин, спотыкаясь, выходит на улицу, ее подводка размазана, и когда она замечает их, то замирает. – Черт, – чертыхается она. – Я каждое утро курю здесь втайне от остальных. – Ты не можешь курить здесь. – возмущается Джеймс. – Мои родители убьют меня. – Римус и Сириус тайком курят буквально везде. – говорит она, доставая сигареты, после чего она ухмыляется. – Кроме того, твоя мама не убьет меня. Она может убить тебя, но Эффи не сделает ничего мне. Джеймс хмурится, не собираясь как-то комментировать ее слова, боясь продолжения потока странностей в адрес его мамы. – Пойдем, позавтракаем? – он поворачивается к Регулусу. – Я иду спать. – сообщает Регулус. Увидимся на обеде, возможно. Так что Джеймс возвращается в комнату, а поскольку он не может сдержаться – начинает прыгать на кровати. – Черт возьми, Сохатый, что за хуйня?! – стонет Сириус в подушку. – Прекращай! – Мне нужно рассказать тебе кое-что, дружище. – говорит он, садясь рядом. – Я наткнулся на очень интересную информацию, которую ты будешь рад услышать. Сириус приоткрывает один глаз, несколько раз моргает и открывает второй с очень преувеличенным стоном. – Тебе же лучше, чтобы это было так. И Джеймс рассказывает ему о слове бисексуальность, не говоря, откуда он узнал о нем. Он видит тот момент, когда Сириус окончательно просыпается, его глаза расширяются, он приоткрывает рот. – Подожди, реально? – Да, дружище. Разве это не чертовски замечательно? И Боже, да. Не просто знать, но и поделиться с лучшим другом. В этом больше магии, чем в любом заклинании, которое он знает.***
Оказывается, когда в доме шесть человек, готовых абсолютно на все, вероятность, что сову перехватят высокая. Так в один день Мэри и Лили подходят к Джеймсу, держа в руках конверт. Его челюсть падает куда-то вниз. – Это…? – Либо оно, либо что-то совершенно ненужное. – говорит Мэри. – Можем мы открыть его? – А где остальные? – Римус и Сириус ушли за мороженным, Регулус в своей комнате, а Марлин в саду вместе с Питером. Пойдем к ним? – спрашивает Лили, и Джеймс кивает. Идеальное время. За последние несколько дней план был разработан… Ну, если за план считается то, что Марлин подбирала ему одежду, успев тысячу раз передумать. И еще Джеймс переживал, что в этом году приглашение вообще не отправят. Или вдруг Блэки не будут проводить бал в этом году, учитывая то, что оба их сына исчезли менее двух недель назад? Но, видимо, это никак не повлияло на их решение по поводу чертового бала. Мэри закатывает глаза, стоит ей увидеть приглашение. – Боже, это те же самые нечитаемые каракули, похожие на сириусовые. Тут буквально не возможно прочитать и слова. Джеймс вырывает приглашение из ее рук и сканирует взглядом текст. Действительно, очень похоже на почерк Сириуса. Это пугающе. – Прямо перед началом учебного года. – говорит он. – Который как раз через сколько…две недели. – Джеймсу нужна была конкретная дата, чтобы почувствовать себя получше, что ж, он ее получил… Мерлин, он действительно собирается это сделать. – И здесь есть «плюс один», так что план остается в силе. Ты отвлекаешь Блэков, а я найду комнату Регулуса. Лили хмурится. – Джеймс, я все еще не уверена, что этот план сработает. В нем очень много деталей, которые могут пойти не так. Конечно, это правда. У них нет представления, как изнутри выглядит дом, а также насколько он большой, а также у них нет возможности выяснить это… разве что. Может быть, это нечестно, учитывая, что Джеймс заставил их прийти сюда для помощи с составлением плана, и ему не следует ничего скрывать от них, но все же, есть то, чем он не может поделиться. И у Джеймса есть два способа решения проблем, с которыми они могут столкнуться. Во-первых, мантия-невидимка, о которой он мог рассказать остальным, но пока не сделал. Во-вторых, Питер. Питер – секретное оружие, благодаря которому все получится, едва только Джеймс расскажет ему суть. Он еще не упоминал, что ему нужно, чтобы Питер принял свою анимагическую форму, обошел весь дом, а, вернувшись, доложил обо всем Джеймсу. И естественно, это не та информация, с которой он может поделиться со всеми, но пока он даже не сообщил самому Питеру. – Все получится. – заявляет Джеймс, потому что уверенность – это уже половина успеха. Это их девиз, так почему он должен не сработать сейчас? – Что получится? – спрашивает Сириус, и Джеймс почти подпрыгивает, пугаясь его голоса. Он стоит в дверях, а прямо за его спиной – Римус, кидающий извиняющийся взгляд. – Так, так, посмотрите, кто, наконец, решил показаться. – с абсолютной беззаботностью говорит Марлин. – Вы двое получили удовольствие от мороженного? – спрашивает она, делая достаточно грубый жест, отчего Джеймс отводит взгляд. – Отъебись, Маккиннон. – говорит Сириус с улыбкой. Римус хмурится, не поднимая взгляда от собственной обуви. Очень некомфортно. Интересно, это потому что они на самом деле что-то сделали? Они, наконец, целовались? Он ждал, пока они предпримут хоть что-нибудь, кажется, месяцами. – Так, что получится? Джеймс обменивается с Лили паникующим взглядом, прежде чем Мэри (она – гений) говорит: – Мы планируем вечеринку. Римус скоро уедет, и нам с Лили нужно уехать домой до конца лета, так что, очевидно, мы должны закатить вечеринку, пока все не разъехались, верно? Сириус хмурится при упоминании Римуса. Конечно, Римусу нужно уехать, полнолуние приближается. Джеймсу не нравится, что Римуса не будет с ними, когда нужно будет осуществлять план, но, очевидно, важнее, чтобы он был в безопасности. Хотя это спорно. Лето это всегда… тяжело. Римус никогда не скажет об этом, не признается, даже никогда не даст намека, но они все видят. Он всегда возвращается в Хогвартс с новыми шрамами и мешками под глазами. Лунатик плохо справляется без Бродяги, Сохатого и Хвоста. У Джеймса щемит сердце. Все, что он хочет – помочь, исправить, хотя бы это, ведь он не может исправить все. Но мама Римуса не в курсе, что они в курсе, и будет довольно подозрительно, если Римус появится вместе с оленем, собакой и крысой. Все должно быть так, как происходит, даже если от этого сердце разрывается на части. – Итак, есть идеи по вечеринке? – в конце концов спрашивает Сириус. Он опускается на землю перед цветами и тянет Римуса за руки, пока тот не садится рядом с ним. Он не выпускает его руки, в этом нет ничего не обычного: Сириус просто тактильный со своими друзьями, но есть что-то новое в том, как Римус играет с его пальцами, как проводит кончиками пальцев по его костяшкам, словно пытаясь заморозить воспоминание. – Ничего безумного. – говорит Джеймс, прежде чем кто-то успевает вкинуть хоть одну идею. – Мы не в Хогвартсе. Никакого алкоголя, никаких сигарет, ник… – Никакого веселья? – восклицает Марлин. – Это будет самая отстойная вечеринка. Джеймс хмуро смотрит на нее. – Ты забываешь, что мои родители тоже живут здесь? Хочешь, чтобы у меня были проблемы? – Вообще не могу представить твоих родителей в бешенстве. – говорит Мэри, и остальные тут же соглашаются. И, возможно, это правда: Джеймс никогда не видел своих родителей по-настоящему разозленными. Но дело не только в этом, он просто не хочет разочаровать их. Это ведь несложно понять? Какое-то время они обсуждают вечеринку-или-не-вечеринку, пока Сириус не заявляет, что здесь чертовски жарко, и все, кроме Джеймса и Лили, возвращаются в дом. Он посылает ей улыбку и встает, собираясь уйти, но она останавливает его. – Джеймс, мы можем поговорить? Он удивленно моргает. Он сделал что-то не так? – Эм, конечно? Я что-то натворил? Она смеется, и он немного расслабляется. – Нет. На самом деле… Ох, Боже, я не хочу тебя расстраивать, хорошо? Но нам нужно кое-что обсудить. Я… ну, когда я получила письмо, изначально я не хотела приезжать сюда. На самом деле, когда кто-то говорит, что не хочет тебя расстраивать, никогда не помогает. В какой-то степени, это немного ухудшает ситуацию. Как будто они знают, что причинят вам боль, но все равно говорят. – Ладно. Эм, прости? – Нет, Джеймс, я… – она делает вдох. – В письме ты писал, что тут будут все, и я подумала… это в какой-то степени ложь? Но я списалась с Мэри, и она сказала, что тоже получила письмо, поэтому я решила приехать. И это одни из лучших летних дней, если честно, особенно с тех пор, как… ну, ты знаешь мою сестру. Сейчас все еще хуже. И Северус… – Джеймс очень, очень сильно сдерживается от желания закатить глаза. Что не получается, и Лили сужает глаза. – Я знаю, хорошо. Я не… после того инцидента на СОВ мы вообще не разговаривали. Точно, инцидент с СОВ. Вот как это называется, когда друг твоего детства называет тебя грязнокровкой перед всеми без единой блядской причины. Не то чтобы причина вообще существовала. – Он беспокоит тебя? Лили вздыхает. – Он… у него больше нет друзей, и он живет буквально по соседству со мной, так что довольно трудно держаться от него подальше. Но нет, Джеймс. Он не беспокоит меня, хорошо, я могу позаботиться о себе. – Ладно, тогда, о чем ты собиралась со мной поговорить? И… что-то в выражении ее лица меняется, и Джеймс не уверен, что хочет услышать об этом. Ее взгляд полон нежности, и он думает: «О, мне будет больно». – Джеймс, я, правда, не знаю, как сказать это, чтобы не выглядеть полной идиоткой, но ты уже не влюблен в меня? Ладно, это не то, чего Джеймс ожидал. Вообще не то. – Я… что? – Чувствую себя такой самоуверенной, говоря это, но за лето ты ни разу не признался мне, что я тебе нравлюсь, не сделал никаких замысловатых признаний в любви, и я очень благодарна тебе за это, рада, что ты принял мои слова всерьез. Но мне просто интересно, ты успел забыть меня за время прошедшее… с нашего последнего разговора? С их последнего разговора. Джеймс очень хорошо помнит их последний разговор, который случился как раз в конце учебного года. Тот разговор, где она сказала: «Ты и я? Этого никогда не будет». Она была милой, но все равно было больно. С тех пор он, естественно, думает о любви, ведь именно с нее все началось. И обычно он засовывает ее глубоко, глубоко в душу, но сейчас это сделать не так просто. – Не думаю, что когда-либо был влюблен в тебя. – он говорит медленно, слова даются ему с трудом. Лили выглядит удивленной и, да, будем честны, он столько раз буквально говорил ей, как любит ее, еще с самой первой встречи. – Я… мне правда тяжело говорить об этом, потому что я сам не до конца понимаю, хорошо? С самого детства я был… окружен любовью. И знаю, как это звучит, типа, о Боже, твои родители любили тебя настолько сильно? Но это не то, что я хочу сказать. Просто… мои родители так сильно любили друг друга, и они всегда рассказывали, как они познакомились в Хогвартсе, как мой папа приглашал маму на свидания, а она отказывала. И я просто… хотел также. Всегда хотел. А ты буквально самая красивая девушка во всем мире, так что я увидел тебя и просто… подумал, может быть, это ты? И, конечно, я не знал тебя, и я не виню тебя за то, что ты не хотела общаться со мной, потому что знаю, это немного было перебором и несправедливо по отношению к тебе. Знаешь, думаю, я влюбился в идею быть влюбленным в тебя. И… – он отводит взгляд. Он чувствует, что бредит, он никогда никому не рассказывал так много, он никогда не был откровенен настолько сам с собой, но все слова ощущаются правдивыми, так что он продолжает. Сейчас он вспоминает Регулуса и их разговоры, как он узнал о слове «бисексуальность», и что существуют слова для описания всего. И как Регулус сказал, что он не глупый. – Так что, думаю, я никогда не был влюблен в тебя, потому что я не знал тебя, в конце концов. А если бы знал, думаю, влюбился бы по-настоящему. Знаешь, может быть, в другой вселенной, в той, где я перестал вести себя как мудак, и мы стали друзьями, и я на самом деле узнал тебя, что ты за человек, я бы точно влюбился в тебя. Но не в этой, мне просто нравилась идея влюбленности, и не уверен, что это любовь, по крайней мере, для меня. Абсолютно точно. Лили какое-то время ничего не говорит, а когда начинает, то Джеймс чувствует, как она со всей осторожностью подбирает слова. – Сейчас мы друзья. – говорит она медленно. – Так ведь? – и Джеймс кивает, потому что да, они друзья, спустя пять лет, когда он наконец поговорил с ней, как с человеком, они наконец-то стали друзьями в последние месяцы учебы. Именно поэтому Лили хотела с ним поговорить: потому что они близки, и ей пришлось сказать ему, что «их» никогда не будет существовать. – Ты собираешься влюбиться в меня теперь? И это… это ломает мозг Джеймса. Потому что ответ нет, он знает, ответ нет, но он не может найти в себе силы, сказать почему. Он физически не может. Так что он просто качает головой. Он абсолютно уверен. Но Лили Эванс – умнейшая ведьма всех времен, а еще гениальна, так что она понимает. – Хорошо, Джеймс. Все в порядке. Думаю… ну, мне нравится кое-кто, вообще-то. И я хотела поговорить с тобой, потому что мы никогда не были вместе, мы недавно стали друзьями, и я не хотела причинять тебя боль. Но думаю, ты будешь в порядке, верно? – Да, – говорит Джеймс. Мысленно он все еще прокручивает разговор с Регулусом, поэтому он спрашивает. – Лили, тебе нравятся девушки? Этот вопрос явно застает ее врасплох, но на ее лице нет страха. Она знает, он целовался с парнями и девушками, даже если он никогда не говорил, что ему не понравилось, и она в курсе про Сириуса и Римуса. Она не переживает, что он не примет ее. – Да. – говорит она с улыбкой. – Это очень круто. – Остальные еще не знают, поэтому, пожалуйста… – Конечно. – тут же говорит Джеймс. – Я не скажу никому. – а потом усмехается. – Марлин будет так счастлива узнать, что у нас в группе есть еще кто-то ненатурал. Это уже становится забавным, не находишь? Питер единственный натурал среди нас. Лили ослепительно улыбается. – Слава Богу, – она подмигивает ему. – Я рада, что мы друзья, Джеймс. Правда. Джеймс улыбается, зная, что это не ложь. – Я тоже, Лили.***
Все остальное время, проведенное вместе, пролетает в тумане, как обычно и бывает летом. Вечеринка проходит отлично, пока Марлин и Сириус не превращают ее в хаос. Марлин научилась новой маггловской штуке под названием «тыкать иголкой», из-за чего у Сириуса три новые татуировки. Джеймс думает, что ничего не может быть хуже, пока она не предлагает сделать пирсинг. Она прокалывает его ухо, и оттуда вытекает столько крови, что Джеймса почти тошнит, за что Марлин называет его слабоком. Римус, с абсолютно смирившимся выражением лица, идет на кухню с Сириусом, чтобы помочь убрать весь беспорядок, а Джеймс… ну. Джеймс думает о Регулусе. Сириус поднимался к нему, спрашивая, хочет ли он к ним присоединиться, и получил отказ. Еще слишком рано для их ночного-какао-времени, но Джеймс хочет… просто хочет. На пути в комнату Регулуса, он думает, должен ли он принести что-нибудь перекусить, чтобы не идти туда, как идиот, так что он сворачивает на кухню. За размышлениями, что ему стоит принести, или, может быть, просто приготовить какао, несмотря на то, что еще не время, он не замечает, как Сириус и Римус закончили прибираться. О, они точно закончили. Джеймс думает, он выглядит, как идиот, его губы растягиваются в широкой улыбке, когда он застает их целующимися. Сириус замечает его первым, разрывает поцелуй, отстраняясь от Римуса, стоящего с глупым влюбленным выражением лица, и говорит: – Съебись, Сохатый. – но он улыбается, поэтому Джеймс уходит. Жизнь хороша, когда твои друзья счастливы, верно? Он стучит перед тем, как зайти в комнату Регулуса. – Войдите. – отвечает Регулус, и Джеймс заходит. Регулус сидит в кровати, одетый в джеймсову одежду, и читает книгу. Он хмурится, что не нравится Джеймсу. – Тебе что-то нужно? – Джеймс хмурится, услышав его тон: резкий, холодный и не очень приятный. – Извини, ты хочешь, чтобы я ушел? – спрашивает он, чувствуя, как его настроение скатывается вниз. – Ты что-то хотел? – спрашивает Регулус. – Я просто… просто хотел побыть с тобой. – бормочет Джеймс. – Но, очевидно, ты хочешь побыть наедине с собой, так что я пойду. Извини за беспокойство. Он разворачивает, сердце бьется настолько быстро, что ему хочется починить… починить себя, исправить это неправильное внутри него, из-за которого он навязывается людям, из-за чего люди не хотят, чтобы он был среди них, хочет исправить в лучшую сторону, перестать быть таким. – Джеймс, подожди. – зовет Регулус, и Джеймс замирает. Ну, конечно, Джеймс замирает. Он всегда делает то, что его просят, ему нравится, когда он нравится людям. – Иди сюда, я… – он делает глубокий вдох, и Джеймс переключается на ненависть к родителем Регулуса на секунду. – Извини. Пожалуйста, иди сюда. Джеймс медленно передвигает ногами, пока не оказывается у кровати Регулуса. Он так странно себя чувствует, его настроение меняется по щелчку пальцев, и он хочет… ну, он знает, чего хочет сейчас, но он никогда не просил раньше о таком. И вместо просьбы, он просто стоит, раскинув руки как можно шире, и прежде чем успевает почувствовать себя идиотом и пожалеть об этом, Регулус обхватывает его руками и притягивает к себе. – Спасибо. – бормочет Джеймс куда-то в его волосы. Они приятно пахнут. Это его шампунь, но он еще никогда не пах так приятно. – Прости, я был грубым. – мягко говорит Регулус. – Я… я все еще работаю над этим. И мне не нравится срываться на тебе. – Что-то случилось? Регулус хмыкает, и это звучит как «да», но он ничего не говорит. Разве что шепчет: «Астрагал». На этот раз Джеймс ничего не спрашивает, он знает – Регулус ничего не объяснит. И все хорошо, он даст ему столько времени, сколько нужно. Регулус заслуживает этого.***
Римус уезжает из-за приближающего полнолуния, и Сириус несчастен, но потом он хватает Джеймса и Питера за руки, тащит обратно в комнату и начинает рассказывать о каждом поцелуе с Римусом. И он так чертовски счастлив, что Джеймс чувствует, как его сердце… переполнено. Все в порядке, думает он. С Сириусом все хорошо. А вот с Регулусом не на все сто процентов, но Джеймс справится. Джеймс может помочь. – Первый поцелуй был похож на блять, пожалуйста, да, но вот второй, чертова Мерлинова борода. К примеру, чтобы оценить, как целуется Римус, нужно придумать совершенно новую шкалу, и даже ее будет недостаточно, потому что никто не целуется лучше, чем он. И… Они позволяют ему говорить, пока он не выдохнется и не уйдет курить, и Джеймс считает, это идеальное время, чтобы поговорить с Питером. До бала остается всего несколько дней, и ему нужно, чтобы Питер был на его стороне. Конечно, Питеру, не нравится. – Джеймс, ты сказал… ты сказал, что сам займешься всем этим. – возмущается он. – А что если они поймают меня? Что если у них есть… специально обученные кошки? – Их родители не любят никаких животных. – Джеймс абсолютно уверен в этом. Сириус всегда возмущается по этому поводу. – Ладно, но… – Хвостик, пожа-а-алуйста. – хнычет Джеймс. – Я действительно не знаю, как провернуть это иначе. Мне нужен кто-то изнутри, кто-то, кого они не заметят, в отличие от оленя. Подумай только, никто не обратит внимания на крысу. Я пронесу тебя в своей кармане, так мы дойдем до ванной, и ты потом ты найдешь, где находится комната Регулуса, скажешь мне и можешь вернуться домой. Ничего больше. Пожалуйста. Питер вздыхает. – Джеймс, что конкретно, ты хочешь забрать оттуда? – спрашивает он. – Это действительно стоит того? Регулус выглядит… неплохо и без этого, разве нет? – Это… Это секрет. – бормочет он. – Зачем ты вообще это делаешь? – спрашивает он, и Джеймс на самом деле не знает ответа на этот вопрос. – В смысле, я заметил, как вы с ним стали близки, но это чересчур даже для тебя. Это напоминает все то глупое дерьмо, что ты делал для Лили, и я не понимаю, почему ты делаешь это ради Регулуса из всех людей. И это… нет. Точно нет. Это сравнение Джеймс полностью проигнорирует, потому что нет, спасибо. Нет. Ни за что. Не-а. Так что он притворится, что не слышал этого, и просто… примет поражение. Он сделает все сам. – Хорошо. Я понимаю… не совсем честно просить тебя о таком, особенно, сколько я ждал, чтобы попросить тебя об этом. Извини. – Я сделаю это. – Правда? Питер снова вздыхает… это его привычное состояние? – Конечно, Сохатый. Мы же лучшие друзья, верно? Черт возьми, у них действительно все получится.