Духовный воин Гэ / Jiang Chao Ge and the Spirit Weapon

– Ты сумасшедший! – злобно сказал Шу. – Неужели Чаогэ останется самим собой, если ты сотрешь его память? Тебе придется отрезать мою руку, потому что я не стану участвовать в этом! Чаогэ до сих пор пребывал в шоке от планов Чжи Сюаня. Этот сукин сын действительно был способен безжалостно вонзить нож ему в сердце. Сколько еще подобных ударов выдержат чувства Чаогэ? – Он останется точно таким же, как и сейчас! – рявкнул Чжи Сюань. – Ты хочешь стереть мою память? – дрожащим голосом спросил Чаогэ. – Моя личность, мой опыт, мои воспоминания, все наши совместные моменты – я все это забуду, останется лишь пустая оболочка. Ты действительно хочешь такого Чаогэ? Чжи Сюань поджал губы. – А если я стану таким, как Ле Юй, новые воспоминания будут задерживаться в моей голове не более двух дней. Я никогда не смогу запомнить тебя или кого-нибудь еще. Я стану марионеткой. Ты и вправду хочешь увидеть меня таким? А, Чжи Сюань? Это то, чего ты действительно хочешь? – на последних словах Цзян Чаогэ почти задохнулся. Губы Чжи Сюаня задрожали, а в глазах отразилась невыносимая боль. – Даже если ты станешь таким, это все равно лучше, чем быть порабощённым Гунгуном, – тихо сказал он. – Став Гунгуном, ты больше не будешь любить меня. А если твоя память опустеет, то по крайней мере ты все еще будешь принадлежать мне. – Чжи Сюань, ты с самого начала даже не дал мне шанса сразиться с Гунгуном. Он ведь еще ничего не сделал, а ты уже сдался и убил наши отношения. Почему ты не можешь поверить в меня? Поверить в то, что я смогу бороться с Гунгуном? Поверить, что я в силах отстоять свой разум, память и тело? – Потому что ты не осознаешь всего могущества Гунгуна! – взревел Чжи Сюань. – Разве ты еще не понял? У тебя с ним нет конфронтации лишь потому, что вы с ним единое целое! Когда ты восстановишь память, я перестану быть твоим мужчиной, а сделаюсь заклятым врагом! Я ни за что не позволю Гунгуну появиться, иначе, боюсь, я просто в гневе убью тебя. Личность Цзян Чаогэ скоро исчезнет, и стереть твою память – это единственный вариант сохранить тебя, который пришел мне на ум. – Ты скорее превратишь меня в марионетку, чем попытаешься вместе преодолеть трудности... – от голоса Чаогэ сквозило холодом. – Чжи Сюань, не заставляй меня ненавидеть тебя. Глаза Чжи Сюаня покраснели, а голос задрожал: – Ты очень скоро забудешь, что ненавидишь меня. Цзян Чаогэ хотел было сказать, что в таком случае он забудет и свою любовь к Чжи Сюаню, но слова застряли в горле. Чжи Сюань выглядел безумным и высокомерным, в нем проснулись инстинкты древнего зверя – ужасные, властные, варварские и жестокие. Все, что в Чжи Сюане было человеческого, взрастил в нем сам Чаогэ. Как только цилинь отринет остатки гуманизма, останется лишь голое, прямолинейное и безжалостное мышление, присущее диким животным. Чаогэ понимал, что словами тут не поможешь. Как бы то ни было, он ни за что не позволит Чжи Сюаню отнять у него дух мудрости. Он не даст стереть свою память и уничтожить воспоминания о жизни, когда он был Цзян Чаогэ. Потому что для него не существует разницы между обнулением памяти и смертью. Он не отказался от битвы с Гунгуном, почему же Чжи Сюань так быстро сдался?! Чаогэ никогда не станет ничьей марионеткой или послушным вассалом и никогда не уступит свое тело и воспоминания другому существу! Чжи Сюань сжал шею Юйжэнь Шу. – Иди и возьми «Истоки Сущего», – хладнокровно приказал он. – Лучше сразу убей меня! Я никогда не стану использовать «Истоки Сущего», чтобы стереть память Чаогэ, – сквозь зубы процедил принц. – О, нет, ты станешь, – сказал Чжи Сюань. – Помни, что из всех живых существ континента Тяньлин меня заботит лишь судьба Цзян Чаогэ. Не вынуждай меня становиться вторым Сяо Се. – Ты сумасшедший! – крикнул Шу. – Ты просто псих! – Быстро возьми «Истоки Сущего»! – Чжи Сюань все больше свирепел. – Чжи Сюань, отпусти его! – жестко потребовал Чаогэ. – Если ты посмеешь поглотить мой дух мудрости, я никогда тебя не прощу! Чжи Сюань проигнорировал угрозу Чаогэ. В следующий миг он схватил руку Юйжэнь Шу и с силой потянул ее к черному туману. Юйжэнь Шу отчаянно боролся, но что он мог сделать против железной хватки древнего зверя? Он не желал брать в руки артефакт, пока не восстановил знания о том, как именно он работает. Использование артефакта сейчас могло привести к непредсказуемым последствиям! Цзян Чаогэ взревел, выхватил клинок «Чжи Сюань» и бросился вперед с намерением обрушить удар на руку Чжи Сюаня. Сюань был удивлен. Он быстро отшвырнул Юйжэнь Шу в сторону и увернулся от атаки. Меч рубанул по твердой каменной плите и рассек ее надвое, точно масло. Чжи Сюань мрачно посмотрел на Чаогэ. – Чжи Сюань, не забывай, что ты мой духовный зверь, – напомнил Чаогэ. – Несмотря на свою силу, ты не можешь противостоять мне. – У меня уже сейчас есть возможность восстать против тебя, однако в этом случае мы оба окажемся в проигрыше, – ответил Сюань. Эта фраза поразила Чаогэ. Чжи Сюань успел впитать в себя так много духовной энергии, а он даже не заметил. Когда это началось? Может быть, цилинь готовился к этому дню с того самого момента, как узнал, что Чаогэ – реинкарнация великого Уцзу? При мысли об этом Цзян Чаогэ весь похолодел. Сколько еще подобных испытаний смогут выдержать их чувства? Он посмотрел на Чжи Сюаня, мужчину, которого он целовал бесчисленное количество раз, и испытал странные чувства. Когда-то он наивно полагал, что сможет контролировать тело, сердце и даже душу Чжи Сюаня. То неизменное внимание и настойчивость, которую цилинь всегда проявлял по отношению к нему, придавали Чаогэ уверенности. К тому же благодаря своему трудному детству и последующему жизненному опыту Чаогэ привык быть лидером и все держать под контролем. Кто же мог подумать, что его судьба сложится подобным образом? Чжи Сюань полностью вышел из-под контроля и планировал безжалостно превратить его в ходячий труп. Боль и отчаяние с новой силой захлестнули Чаогэ. Он сжал рукоять клинка «Чжи Сюань» и с иронией подумал, что даже единственное оружие, которое дарило ему некоторое чувство безопасности, тоже когда-то было частью цилиня. – Чжи Сюань, меня абсолютно не волнуют потери сторон, – тихо сказал он. – Превращение меня в марионетку без памяти равнозначно моему убийству. Я бы предпочел, чтобы ты прямо сейчас убил меня, чем выслушивать такие речи. – Хочешь сказать, что тебе больно? – крикнул Чжи Сюань. – Как это может сравниться с моими страданиями? Даже уничтожение всего континента Тяньлин не уймет мой гнев от всего того унижения, боли и циничного обмана, которым ты подверг меня. И даже после этого я не в силах убить тебя... – Чжи Сюань до крови прикусил губу. – Гунгун, ты очень жесток. Я бы скорее предпочел принять смерть от линчи (прим.: самая страшная смертная казнь – смерть от тысячи порезов), чем быть обманутым созданным тобой Цзян Чаогэ! Цзян Чаогэ поперхнулся: – Но если я не Гунгун? Если я никогда не страну Гунгуном? Пока остается хоть малейшая надежда, нельзя сдаваться. Однако ты даже пытаться не хочешь. – Пусть пока ты и не Гунгун, но в конце концов ты им станешь. Иначе как ты будешь сражаться с древними зверями без способностей великого Уцзу? – А что если смогу?! – Цзян Чаогэ взревел. – Какая же ты тряпка, Чжи Сюань. Даже я, ничтожный человек, и то собираюсь биться до конца, тогда как ты сдался в самом начале. Ты тряпка, Чжи Сюань! – Да что ты знаешь?! Это я в течение двух веков сражался с Гунгуном один на один! – Если я... – Цзян Чаогэ задыхался. Каждое слово отдавалось болью в сердце. – Если я когда-нибудь стану Гунгуном, то все равно сохраню память о тебе, о нас, о проведенном вместе времени и мою любовь к тебе. Что ты тогда будешь делать? Золотые глаза цилиня были подобны звездам в темной ночи, яркие и глубокие, казалось, что в их бездонном омуте можно было утонуть. – Меня тошнит, – слова эти были произнесены медленно и четко. У Цзян Чаогэ перехватило дыхание, а сердце пропустило удар. В этот момент он в полной мере прочувствовал, что такое настоящее горе. Его сердце разрывалось на части, а перед глазами стояла белая пелена. Он не мог выразить своего отчаяния. Весь мир стал нереальным. Его одолевали странные ощущения, будто бы все теплые чувства, страсть и любовь, что он когда-то испытывал к Чжи Сюаню, в один миг смыло холодной водой. Все исчезло... Вместе с биением его сердца и теплом его тела. Силы разом покинули Цзян Чаогэ. Он попытался перевести дыхание, но, когда вдохнул, воздух пронзил легкие, точно острый нож. Когда же он насилу выдохнул, ему показалось, что невидимая рука вытащила душу из его тела. Должно быть, это был самый трудный вздох в его жизни, однако он принес ему странное успокоение. В сердце не осталось ни душевной боли, ни угрызений совести, потому что часть его уже умерла. Крепче сжав дрожащими руками клинок, Чаогэ спокойно сказал: – Тебя тошнит?.. Что же, очень хорошо, Чжи Сюань. Мне нравится твой ответ. Глаза Чжи Сюаня налились кровью. Из-за плотно сжатых кулаков ногти впились в ладони, но столь незначительная боль не могла отвлечь его от страданий, захлестнувших все его естество. Частью сознания Сюань понимал, что произносит какие-то слова, но это будто бы происходило не с ним: – Цзян Чаогэ… Нет, точнее, Гунгун, только удалив все твои воспоминания, я смогу принять тебя. Позволь мне самому нести этот крест. Ты все забудешь, а я просто притворюсь, что тоже все забыл. Забыл, как ты перерезал мне горло, забыл, как отпилил мой рог и позволил мне влюбиться в человека, которого ты создал. Ты контролировал меня, использовал, унижал... Только если ты все забудешь, я тоже смогу забыть! Цзян Чаогэ бесстрастно посмотрел на цилиня, его голос не дрогнул, когда он произнес: – Ты утверждаешь, что Цзян Чаогэ никогда не существовал, а был просто марионеткой, созданной Гунгуном. И все, что было между нами, не более чем иллюзия. Хорошо, Чжи Сюань, после твоих слов я тоже могу отринуть все былое. Но тебе, право, не следует держать рядом с собой марионетку без памяти и личности. Я хорошо тебя знаю, с твоей мелочностью ты никогда не сможешь забыть прошлое, даже если сотрешь мою память. Давай лучше сразимся, как мужчины. Если ты выиграешь, я позволю тебе поступить, как считаешь нужным. Если же победа будет за мной, то я запечатаю тебя в мече. Навсегда, – Цзян Чаогэ вновь вдохнул, но воздух застрял в горле, и он поперхнулся. – И больше никогда не увижу тебя.