***
Проходит неделя, прежде чем ему на телефон приходит сообщение от Чонгука. Телефон вибрирует в кармане штанов так неожиданно, что Юнги не успевает сдержать удивленный вздох. Он ожидал, что оборотень позвонит ему. Всю эту неделю он думал о Чонгуке и о том, как выбраться из той задницы, в которой оказался после смерти папы. Но сейчас, сидя за одним столом с причиной всех его бед и страданий, последнее, чего он хотел, — звонка от Чон Чонгука. Звонка от альфы, с которыми ему запрещено общаться, и тем более от того, кого отец на дух не переносит. Когда телефон затихает, Юнги бросает пару неуверенных взглядов на отца и, убедившись, что тот слишком занят своим стейком, выдыхает. Короткая вибрация, оповещающая о сообщении, и Юнги задерживает дыхание, пытаясь сохранить невозмутимость. Последний раз, когда он был так близок к наказанию от отца, произошло много лет назад, но Юнги все еще помнит покрасневшее от злости лицо отца. Он помнит то невинное сообщение от одноклассника, помнит, как мальчишка спрашивал, что им задали, но отцу было плевать. Единственное, что его волновало — одноклассник был альфой. Юнги запрещено выказывать отцу неуважение, отвлекая его мелодией сообщения. В тот день Юнги не выключил звук на телефоне, просто забыл, а когда вспомнил, было уже слишком поздно. Дальсу перевел взгляд со своей тарелки на сына, поднялся из кресла, мягкими тихими шагами преодолевая расстояние между ними, и схватил сына за запястье. Юнги просил прощения, твердил, что такого больше не повторится, но Дальсу не отпускал его руку. Он сжимал ладонь все сильнее, пока пятнадцатилетний мальчишка не выронил телефон из тонких пальчиков прямо в подставленную ладонь отца. Альфа прочитал все до единой переписки. Не обращая внимания на тихие слезы ребенка, чью руку все еще не отпускал, а когда читать больше было нечего, Мин Дальсу молча разбил телефон об стену и вышел из оранжереи, где они обедали. Юнги продолжает нарезать свой стейк на мелкие кусочки, выбрасывая из головы воспоминания. Он перекатывает мясо по тарелке и разрезает его на еще более мелкие кусочки. Он часто так делает — занимается чем может, дожидаясь, пока отец насладится своим приказом проводить семейные приемы пищи. Он чувствует, как горят его щеки, до того самого момента, когда дверь в его ванной не издает характерный щелчок. "Брачный договор готов. Встретимся вечером, чтобы обсудить детали?" Юнги отвечает Чону не теряя больше ни секунды, пишет, что приедет в «Дешрет», и прикрывает глаза, опускаясь на холодный кафель, как кружится голова от нахлынувших эмоций. Радость, страх, облегчение, ужас, безудержное счастье. Он чувствует внутри себя необъятный круговорот противоречий, приправленный напряженными мыслями о том, что все не может быть так легко и просто. Неужели он действительно сделал это? Неужели он спас себя? Он смог. Всего пара часов, один подписанный договор, одна роспись в свидетельстве о браке, и Юнги больше не будет жить в страхе. Вся его жизнь — игра в идеального мальчика лишь для одного зрителя. Все, что он делал за последние десять лет своей жизни: старался не привлекать внимание, терпел боль и унижения. И вот так легко он сможет оставить все это в этом особняке. Но самое главное, он оставит Мин Дальсу. Его ночной кошмар, его дневной ужас. Все чем был отец — наказанием, за то, что Юнги посмел родится. Он выходит из ванной комнаты когда слышит звук отъезжающих машин отца. Проходит в гардеробную комнату, чувствуя отвращение ко всему находящемуся в этом доме, и решает, что этот вечер он проведет в лучшем из лучшего. Он нарядится так, как должен выглядеть победитель, ведь Юнги выиграл. Он выиграл свою жизнь. В прошлые три встречи с Чонгуком он не особо беспокоился о своих нарядах. За него это делал Тэхен или ему было совсем плевать на это. Но сейчас он чувствует легкую тревогу. Ему хочется понравится Чону, мужчине который обеспечит ему победу, мужчину, что вызывает в нем чувства: благодарности, восхищения и самое приятное, желание. Юнги отбрасывает рубашки на пол одна за другой. Все они кажутся ему слишком простыми, слишком обычными. Надень он хоть одну из них — все равно не будет на уровне с Чогнуком. Быть на уровне с этим оборотнем даже звучит недосягаемо, но Юнги хочется этого. Хочется, чтобы альфа думал о нем, как о равном. Ему хочется вновь надеть рубашку с звериным принтом, подвести глаза черным и растрепать волосы в тщательно подготовленном Тэхеном беспорядке. Ощутить хоть каплю той отчаянной решимости, что он чувствовал в тот вечер. Но это было бы слишком. К тому же, тогда он боялся Чонгука. Страшился от мысли, что тот может сделать или не сделать. Сейчас же он ощущает вибрацию во всем теле, смущение от воспоминаний о руках оборотня на своей талии. Юнги будто пропитан беспечным ощущением того, что когда альфа рядом — он в безопасности. Он рычит на самого себе, останавливаясь посреди разворошенной комнаты и, пнув одну из куч одежды, умоляет себя успокоится. Не поддаваться эмоциям, какими бы приятными они не были. Переступает через валяющуюся одежду, доходит до единственного шкафа, что остался не тронут, и вытаскивает первые попавшиеся классические шорты коричневого цвета. Подбирает к ним полупрозрачную, кремовую блузку, завязывая легкую ткань в бант на шее и подкрашивает глаза, вытягивая уголки. Он надевает высокие, в тон блузки, гольфы, коричневые лоферы и пару украшений и спускается в малую гостиную, где обычно сидит Джихёк, когда отца нет дома. Альфа полулежит на сером диване, не боясь помять черную, рабочую футболку, и смотрит телевизор, держа в руках банку сладкой газировки. Не все альфы из охраны могут позволить себе такое поведение в отсутствии босса. Но Хёк, которого отец привел четырнадцатилетним мальчишкой в свой тренировочный центр, работает личным охранником Юнги уже семь лет и плюет на правила. Юнги задумывается, не Хёк ли научил его тому, что пока Дальсу не в курсе, все в этом доме в безопасности? Эта фраза будто девиз охранника. — Ты куда так вырядился? — кривится Джихёк, окидывая его подозрительным взглядом. — Мне долго ждать, пока ты соизволишь встать с дивана? — Юнги игнорирует вопрос, складывает руки на груди и кривится в ответ. Джихёка никогда не волновало, куда Юнги сбегает, и омега подозревает, что это потому, что охранник знает о его дружбе с Тэхеном. Но последние недели он стал слишком подозрительным, особенно после случая в гольф-клубе. — Я не стану прикрывать тебя перед боссом, если ты пойдешь на свидание, — Хёк переводит взгляд на телевизор и вздохнув, поднимается с дивана. — Куда мы едем? — По пути расскажу, — отмахивается Мин и выходит из дома вместе с альфой. Они выезжают из особняка на одной из машин Минов. Юнги привычно садится на переднее сиденье, возле охранника, и игнорирует его ворчание о правилах безопасности. Ему нравится ехать рядом с водителем, наблюдать за движениями рук и машины, поэтому чаще всего он плюет на правила, где сказано, что пассажир должен сидеть на задних креслах, так же, как и на ремень безопасности. — И куда мне ехать? —стоит машине повернуть на выезд из пригорода, спрашивает альфа. Особняк клана Мин находится почти за чертой города, и не будь у Юнги машины и Джихёка, который его возит, он бы ждал такси сотни лет. — В «Дешрет». — Что? — резко нажав на тормоз, Джихёк дергается в кресле и оборачивается в сторону омеги. — Куда? — хмурится он, осматривая Юнги. Омега старается сохранить решимость, не поворачивает голову, продолжая смотреть вперед. Лучше Хёк узнает от него, чем догадается сам. — Мы едем домой. Хёк отворачивается от парня, делает глубокий вдох и выдох, прикрыв глаза, и после плавно жмет на газ, выворачивая руль. — Мы едем в «Дешрет». — Нет, мы едем домой, — рычит мужчина. — Джихёк, — начинает он. — Нет, Юнги, — перебивает мужчина и снова останавливает машину, так и не успев развернуться. Он поворачивается корпусом вправо, смотря на омегу. — Ты подставляешь не только себя, но и меня своими глупыми затеями. Думаешь, пообжимался с Чоном в гольф-клубе и стал бессмертным? Я совершенно точно знаю, что ни ты, ни я, — указывая то на себя, то на омегу, твердит охранник, — не имеем запасных жизней. Ты, может быть, и из кошачьих, но явно не из тех, кто переживет пытки твоего отца. — Лично сдашь меня ему как предателя, если он узнает, что я был в «Дешрете», — невозмутимо бросает Юнги, все еще не глядя на альфу. Он скрещивает руки на груди, стараясь скрыть то, как дрожат пальцы. — Юнги, ты идиот? — кричит альфа. — Скажи честно, ты под чем-то? — Прекрати истерить, — он закатывает глаза, думая о том, что раньше наверное бы послушал Хёка. До того момента, как он не узнал о настоящей причине смерти отца, он и подумать не мог о том, чтобы перечить ему, о том, чтобы подставить его. Но сейчас, подгоняемый злостью и обидой, он готов пожертвовать своей жизнью ради мести. Даже если он не сможет уехать в Португалию, не сможет наслаждаться одиночеством в небольшом домике с видом на океан, если все, что ему останется, это умереть от рук отца, ему плевать. Важно лишь то, чтобы после Чонгук убил Дальсу. Важно, чтобы отец остался ни с чем. Он должен потерять все, ради чего убил своего мужа. И даже страх перед ним не должен остановить Юнги. — Ты знаешь, что нам лучше поторопиться, — он поворачивает голову в сторону мужчины, осматривает его напряженную челюсть. — Чем раньше я вернусь, тем меньше риск, что отец может что-то заподозрить. — Блять, — мужчина ударяет руками по рулю, поднимает глаза к крыше машины и, стиснув зубы еще сильнее, выворачивает обратно на дорогу. Они приезжают к отелю к шести. Хёк паркуется в подземном паркинге и терпеливо ждет, пока омега копается в своем телефоне. «Я на месте». «Выходи», — моментально отвечает Чон. Юнги оглядывается по сторонам, ищет глазами альфу и выходит из машины, стараясь не дать возможности Джихёку встретиться с тигром лицом к лицу. Чонгука не увидеть сложно. Юнги не первый раз встречается с ним, но каждый взгляд на этого альфу вызывает трепет внутри и на кончиках пальцев. Он чувствует теплую вибрацию в груди, глядя, как Чонгук, в белоснежной рубашке с закатанными рукавами и черных брюках, стоит, прислонившись бедрами к новенькой бронзовой Rolls-Royce Boat Tail. Юнги не сильно разбирается в машинах. Лучше даже сказать: вообще не разбирается в них, но этот автомобиль он бы узнал, даже в полной темноте. В тот вечер, когда последнюю из трех моделей этой машины купили прямо перед носом у Мин Дальсу, Юнги старался быть еще тише, чем обычно. Новость об окончании продаж застала отца за ужином. Омега-секретарь, боясь гнева босса, приехал сообщить ему об этом как можно скорее. Юнги до сих пор считает парня дураком. Возможно, если бы он подождал до утра или сообщил по телефону, Юнги бы не отмывал свое лицо от крови парня. Он бы не сидел с отцом за одним столом, секретарь не стоял бы над ним, и брызги крови от удара по лицу не попали бы на него. Юнги чувствует легкую нотку злорадства, осознавая, что именно Чон забрал тот самый единственный в Азии кабриолет, о котором мечтал Мин Дальсу. Затылок горит от взгляда охранника, оставшегося в машине, но Юнги отбрасывает все мысли о Хёке на потом, продолжая идти к Чону. — Прекрасно выглядишь, — приподнимает губы в улыбке Чонгук. — Прокатимся? — мужчина отталкивается от машины, открывает дверь для Юнги и, как и в прошлый раз, пристегивает его ремень безопасности. Он садится в машину, нажимает парочку кнопок и, опережая вопросы омеги, поднимает крышу авто. — Куда мы едем? — интересуется Юнги, стоит им выехать на улицу. — Подальше от всех, кто мог бы помешать нашим планам, — ухмыляется альфа, намекая на Хёка, оставшегося в машине на парковке. — Он ничего не знает, — будто бы оправдываясь, бурчит он. — Ему не обязательно что-либо знать, чтобы рассказать об этом своему боссу. Юнги не отвечает. Он не уверен в Хёке на все сто процентов, он ни в ком, кроме Тэхена, не уверен на все сто. Но почему-то думать о Джихёке, как о том, кто мог бы доложить отцу что-либо о Юнги, противно. Хёк не идеален, но омега не хочет верить, что их отношения остались лишь на уровне "надзиратель — пленник собственной семьи". Почти всю дорогу Юнги убеждает себя, что Хёк, может и не друг ему, но все же не враг. И даже не замечает, как они, выехав за пределы города, оказываются на территории того же поместья семьи Чон. Они проезжают каштановую рощу, и крыша машины медленно опускается, представляя взору омеги невероятно красивую дорогу. Альфа едет медленно, давая возможность Юнги разглядеть каждый уголок огромного и длинного живого коридора из высоких деревьев, ведущего к дому. Июль — время цветения гибискуса, и парень делает глубокий вдох, наслаждаясь ярким ароматом цветов, распустившихся на густо засаженной кустами обочине. В прошлый раз они едва могли пахнуть. Они съезжают с асфальтированной дороги на дорожку из гравия, и омега видит небольшой пруд. Чонгук останавливается не доезжая до воды совсем немного, выходит из машины и открывает дверь для Юнги. — Поужинаем со мной, — просит его альфа и подает руку, желая помочь Юнги выйти из машины. Омега вкладывает ладошку в его руку, и альфа мягко тянет его на себя. Рука у альфа теплая, большая и украшенная татуировками, которые Юнги хотел бы разглядеть получше. Они не похожи на те чернильные пятна, что он видит каждый день в своем доме. Татуировки на теле Дальсу непонятны и неприятны Юнги. Тело отца всегда было усеяно яркими и пугающими рисунками, но именно руки он забил уже после смерти папы. Юнги всегда сопоставлял эти моменты. Мазки и непонятные символы, а еще монстр на одной из ладоней. Маленький Юнги считал, что именно они сделали из холодного, и не проявляющего к Юнги внимания, отца — монстра, контролирующего каждый его вздох. Юнги не прольет ни слезинки, когда тело Мин Дальсу будут кремировать. Он не пожалеет о том, что клан Чон убьет его отца. Чонгук выпускает ладонь омеги и, положив руку на поясницу парню, подталкивает его к багажнику машины. — Вы всех деловых партнеров приглашаете на ужин у озера? — Юнги сжимает руку в кулак, пытаясь не обращать внимания на ощущение фантомных прикосновений пальцев альфы к его коже. — Только тех, с кем собираюсь делить свою фамилию, — Чонгук растягивает губы в улыбке и достает из багажника плетеную корзину. Юнги отворачивается, притворяясь, что любуется водной гладью, на деле же — стараясь скрыть предательски зардевшееся лицо. Юнги думает, что он не голоден, пока альфа не достает из своей корзинки сэндвичи с сыром. Сочные, с большим количеством непонятного, но очень аппетитного соуса, с добавлением свежих помидоров и листьев салата, а еще, с таким количеством сыра, что несмотря на то, что , что не обожай Юнги его, он бы не смог его есть. Омега вгрызается в мягкий хлеб зубами, сидя на капоте авто, на который они перебрались, чтобы наблюдать за распустившимися лотосами в озере, и прикрывает глаза от наслаждения. Если бы он мог, он бы застонал от наслаждения, но его воспитание не позволяло такому выражению чувств. Еда не была такой вкусной уже очень давно. — Прочитай его, — стоит Юнги доесть последнюю из закусок Чонгук протягивает ему несколько скрепленных бумаг. — Я учел все твои пожелания, но так же добавил несколько своих условий. Сердце Юнги пропускает удар. Он не влюблен в Чона и не ждет от него ничего большего, но болезненный укол в груди не дает ему нормально дышать. На мгновенье он возненавидел то, насколько альфа галантен и вежлив. Все его переживания связаны лишь с их сделкой и Юнги не стоит об этом забывать. Он и сам не из великих чувств решил выйти замуж за этого человека. Но наслаждаясь ужином в таком месте, с таким альфой, Юнги вдруг осознал, что ни разу в своей жизни не был на свидании. Этот вечер мог бы сойти за свидание, если бы не их план. Юнги протягивает ладонь и не соприкасаясь с пальцами мужчины забирает брачный договор. Он вчитывается в печатные буквы, отмечает все свои требования и переходит к оставшимся пунктам, написанным Чоном. Переходит от строчки к строчке, с каждым разом все больше и больше хмурясь. — Зачем мне столько охраны? — Ты станешь одним из самых важных людей в двух кланах, — не задумываясь отвечает альфа. — Я не намерен быть таким же беззаботным, как Дальсу, и оставлять тебя с одним охранником, который не справляется со своей задачей.. Юнги старается не закатить глаза на комментарий про Хёка и продолжает читать договор. — Знакомство с Вашими родителями? — еще больше хмурится Мин. — Они не должны знать, что этот брак не настоящий, — поясняет мужчина. — Моя семья придерживается традиционных семейных ценностей. Для них важно, чтобы в отношениях была любовь. Юнги кивает, еще больше запутавшись в мыслях о семье Чон. Брак по любви. До недавнего времени Юнги не задумывался о браке. Возможно в детстве, когда папа говорил ему, о том, что управление кланом перейдет к Юнги как только он выйдет замуж, тогда он изредка думал о том, что придет время и ему нужно будет выбрать альфу с которым он проведет всю свою жизнь. Но после смерти папы он и не думал о том, чтобы связать себя узами брака. Отец бы ни за что не позволил этому случится. А Юнги не хотел повторить судьбу папы. Брак родителей не был хорошим примером. Они не улыбались друг другу за завтраком, не ловили поцелуи друг друга скрывая их ото всех. Обращались вежливо, но холодно. И даже спали в разных комнатах. Маленький Юнги и не знал, что бывает иначе. Что бывает так, что супруги любят друг друга. А взрослый не придавал значения таким вещам. Зачем думать о том, чего у тебя никогда не будет? Зачем думать о том, чего ты не хочешь? Юнги возвращается к бумагам и переворачивает страницу. Воздух застряет в его легких в ту самую секунду, когда он читает последний из пунктов. — Расторжение брака невозможно… — шепчет он. — В каком смысле расторжение брака невозможно? — уже громче, но все же стараясь не выдать в голосе истеричные нотки, повторяет парень. Он повернулся к Чонгуку так резко, что почти свалился с капота машины. Но альфа остался спокоен. С невозмутимым выражением лица он молча достал из кармана брюк пачку сигарет и, игнорируя возмущенное дыхание омеги, закурил. — Я не собираюсь брать в мужья того, с кем разведусь, — отвечает Чон выпуская дым из легких. Он не поворачивается в сторону Юнги, лишь продолжает смотреть на озеро, так, как делал почти во все время их разговора. — Я Вас не понимаю… — Мин Дальсу умрет в любом случае. Выйдешь ты за меня или нет — мне не важно. С тобой я просто получу желаемое быстрее и менее затратно, — Юнги ежится от холода в голосе оборотня. — Мне нужен муж, для тебя же выгода в том, что клан Мин не падет, а лишь перейдет под мое подчинение. Твоя жизнь не особо измениться. Я не буду ограничивать тебя в чем-либо. Тебе позволено все, кроме романов на стороне и предательства клана. Омега усмехается. Он уж было подумал, что альфа действительно поможет ему. Станет тем, кто спасет его из того Ада, в котором он живет. Заберет его из места, которое он не может называть домом, ведь дом там, куда хочется. В поместье Минов ему никогда не хотелось. Альфа не подарит ему спасение. Он лишь издевается над ним. — Хотите клан? — подражая альфе, так же холодно спрашивает Мин. — Я Вам для этого не нужен. Вы и сами только что это сказали, — Юнги спрыгивает с капота и отходит от мужчины. — Отвезите меня домой. Они молчат всю дорогу до центра города. Юнги противно от мыслей, что — Тебе нужно время подумать? — Чон прерывает их молчание почти доехав до места, где Юнги ждет водитель такси. — Вы предлагаете сменить одну клетку на другу, — Юнги не смотрит на альфу, не замечает как тот хмурится. — Я не хочу прожить всю свою жизнь подчиняясь другому человеку, — Юнги умолкает, отворачивается от Чонгука и смотрит на проезжающие мимо машины, проходящих мимо людей, куда угодно, лишь бы не смотреть на альфу и не думать о том, что он до конца своих дней обречен существовать под контролем Мин Дальсу. — Убейте Дальсу, пожалуйста, — шепчет он стоит машине остановится, и открыв дверь уходит. Все главы клана такие как Дальсу? Чонгук бы тоже контролировал каждый шаг омеги? Он бы так же заставлял Юнги слушать крики тех, кто провинился перед кланом .Он бы рылся в его телефоне. Не позволил учиться, запер дома и держал словно куклу. Это сейчас он говорит о полной свободе действий, а после, как и Дальсу, упечет его в клетку из золота и крови. Он сдерживает слезы, давит в себе желание позвонить Тэхену, и сев в такси решает, что просто должен потерпеть. Дождаться того момента, когда Чонгук разрушит его клан и уйти. Плевать, что он лишится всего, плевать на деньги, на отсутствие образования и на то что папин любимый домик так и не станет его убежищем. Юнги справится. Нужно просто дождаться.***
Он не думает о Чонгуке. Ни единого раза за весь этот месяц он не задумывался о Чон Чонгуке. В череде событий его жизни нет места мыслям об альфе. Он не думает о нем когда просыпается. Когда засыпает — тоже не вспоминает об мужчине. Но он думает о нем, когда ест сырный сэндвич. Когда спустя неделю после их последней встречи с оборотнем Мин Дальсу узнает, что Юнги общался с каким-то альфой в парке, когда оборотень леопарда не в первый раз за всю жизнь ударяет сына не просто рукой, а тем, что у зверей называется лапа, вот тогда Юнги впервые задумывается об альфе. Дальсу выпускает когти так быстро, что Юнги и не замечает, как пощечина горит сильнее чем обычно. Он не издает ни звука, пока Дальсу вспарывает нежную кожу его щеки. И он знает, что в эти минуты, пока отец кричит о его шлюшьем характере и о том, что это у него в крови, ему лучше не издавать ни звука. Он знает, что ему не поможет ни одно оправдание, знает, что отец не послушает и не поверит ни единому его слову. Знает, что если бы отец узнал о том, с кем на самом деле был Юнги — когти вспороли бы его живот. Спустя два дня, в утро, когда запертому в своей комнате Юнги, Джихёк, наплевав на приказ Дальсу, приносит сэндвич вместе с мазью для ран, омега еще раз вспоминает о Чонгуке. Он откусывает небольшой кусочек хлеба, прикрывает глаза от того, насколько вкусным кажется еда, и хмыкает, мысленно говоря себе: этот сэндвич вкуснее того, что он ел на берегу озера. Юнги думает о Чонгуке, когда Дальсу берет его с собой на корт для гольфа. Омега заклеивает заживающие раны на щеке маскирующим пластырем. Надевает черные шорты, не длинные черные гольфы и кремового цвета футболку-поло. Осматривая себя в зеркале Юнги кривится, думая, что альфа в похожем образе выглядел куда лучше него. Может быть потому, что Чон излучает силу и уверенность? А Юнги всего лишь хочет спрятаться в ванной что закрывается на ключ, чтобы Дальсу никогда не открыл эту дверь. В детстве отец всегда отпирал ее… Юнги думает о Чон Чонгуке сейчас, спустя месяц после их последней встречи. Он безразлично осматривает зал, не запоминая лиц находящихся тут людей и устало отпивает игристое из бокала. Он отгоняет мысли о Чоне, словно назойливых мошек, но они преследуют его, куда бы он не пошел в этом зале. Что если бы он согласился на условие тигра? Может сейчас он бы стоял не здесь, а на кладбище, отпивал бы игристое из своего бокала и наслаждался жизнью. Он бы не клеял на щеку пластырь, не вздрагивал бы от каждого похожего на Чонгуков голоса и не думал о том, какой же он жалкий. Увидь его сейчас Чон — точно бы не думал о замужестве. С таким ничтожеством как он не захочет быть ни один альфа. В особенности Чон. Чон Чонгук, который славится своими манерами и презрением ко всему человечеству. Чон Чонгук которого чем-то зацепил Юнги. Он вновь делает глоток. Все то время, что Юнги носит пластырь на лице, отца будто подменили. Он берет Юнги с собой на не очень важные встречи клана. Заставляет присутствовать на допросах и зачистках, тех, на которые сам Дальсу часто и не приходил. Возит его с собой на обеды в рестораны, а теперь еще и притащил на выставку картин молодого художника в «Дешрете». Юнги рассматривает расписные стены, интересуясь ими куда больше, чем непонятными мазками молодого омеги. Он находится внутри отеля впервые и не будь тут отца, ушедшего с несколькими незнакомыми Юнги альфами в «место потише», он бы непременно обошел все вокруг, насладившись атмосферой Египта. Песочного цвета стены, яркие рисунки-слова и высоченные колонны. Все в этом помещении поражало воображение омеги. Он ходил от угла в угол, наслаждаясь едва слышной арабской музыкой и думал о том, как легко почувствовать нежный летний ветер с солоноватым привкусом пустыни, просто находясь тут. — По всему залу расставлены картины лучшего художника-современника, но настоящим искусством являешься ты. Юнги не поворачивается на низкий голос альфы, но на секунду задерживает дыхание. Чонгук скользит по его телу таким горящим взглядом, что Юнги чувствует жар на щеках. Он радуется тому, что не обернулся, что продолжает смотреть на совсем неинтересную ему картину и то, что альфа, стоящий по правую руку, может не заметить его смущение. — Почему же с таким превосходным вкусом, Вы пришли на довольно убогую выставку? — кривится он, отводит взгляд в сторону зала и, взмахивая рукой, показывает на окружающие их экспонаты. — Если скажу, что хотел увидеть тебя, ты поверишь? — ухмыляется Чонгук. Юнги поворачивается в сторону альфы, даже не стараясь скрыть удивление от ответа и смотрит в его голубые глаза. — Сомневаюсь, — выдавливает он. Юнги кажется, еще немного и он сгорит заживо, воспламенится от того, как альфа смотрит. Он вглядывается в голубые глаза альфы, пытаясь вновь ощутить тот холод, что был в его глазах на озере, но не видит там ничего, кроме своего отражения и чего-то, что очень похоже на удивление и злость. — Что с твоим лицом? — Юнги видит как Чон тянется рукой к его щеке и отводит взгляд, отмахиваясь от мужчины ладонью. — Юнги, — окликает его Джихёк. Юнги вздрагивает, испуганно осматриваясь по сторонам, боясь заметить отца. Стоя рядом с Чонгуком он совершенно забыл о том где находится с кем сюда пришел. — Кто это сделал? — омеге показалось, что голос Чонгука стал на пару тонов ниже. — Было приятно с Вами поговорить, но мне пора, — Юнги бросает взгляд на мужчину, замечая нахмуренные брови и отходит к охраннику стоящему в паре метров от них. — Ты, блять, головой своей думаешь, или нет? — тихо рычит Хёк, стоит Юнги подойти к нему. Он крепко, на сколько позволяют правила приличия, сжимает его руку у локтя и ведет за собой, отводя за ближайшую колонну, скрывая их от лишних взглядов. — господин Мин буквально за стенкой сидит, а зал полон его знакомых. Ты видел, как Мин Суен наблюдает за тобой? — Хёк, не начинай… — устало шепчет омега. Вечер резко стал настолько утомительным, что даже держать ровно спину невыносимо тяжело. Тело ломит от напряжения и ноющей боли между лопатками. — Что, блять, не начинай? — сквозь зубы выплевывает Хёк. — Сдается мне, господин Мин, — низкий голос Чонгука звучит прямо над головой Юнги, и парню кажется сделай он хоть шаг назад — сможет почувствовать тепло чужого тела, — Вашей охране требуются уроки по воспитанию. Чонгук говорит с ним на «Вы» впервые за все время их знакомства, но то каким глосом он обращается к нему, не оставляет сомнений — слова предназначаются Хёку. Есть что-то в ледяных нотках такое, отчего у Юнги кровь стынет в венах. Сила и Власть. Люди обязаны беспрекословно ему подчиняться. Юнги бы хотел столько же уверенности в своем голосе. Он нуждается в этом. — Господин Чон, — Юнги видит как напрягается Джихёк, сквозь зубы говоря с Чоном, — клан Мин не нуждается в Ваших советах. — Я разговариваю с будущим главой клана, — Чонгук говорит небрежно, немного лениво, но что-то в его голосе заставляет кожу Юнги покрыться мурашками. Быть на месте Джихёка — худшее, что Юнги может себе представить. Говори Чонгук так с омегой — Юнги не смог бы выдержать, — и именно ему решать, принимать мои советы или нет. — альфа называет Юнги будущим главой клана, а он только и может, что думать о том, как сильно ему осточертело быть членом клана. Если его жизнь — это то, что называют взрослением главы, подготовкой к будущему титулу, Юнги готов отдать свою роль любому, кто пожелает. — А тебе пора заткнуться и вспомнить свое место. Твои обязанности — охранять жизнь Мин Юнги, а не оставлять синяки на его теле. Чонгук не рычит и даже не повышает голос. Он даже не обещает кроваво расправится с альфой. Но что-то все же заставляет Хёка отпустить руку Юнги и отойти от него на два шага. Сцепив зубы, метая молнии взглядом, но все же отойти. — Прошу прощения, господин Мин. Мне не следовало забываться. — Мин не видит Чонгука, но даже не старается обернуться, чтобы узнать, что же такого отражается на лице мужчины, что заставляет его охранника, высокого, спортивного мужчину, уступающего Чону лишь в паре лет и статусе, сказать это. — Страх и сомнение в себе ведут к хаосу и смерти. Тебе, как будущему главе нельзя позволять себе такое, Юнги, — почти ласково говорит тигр и уходит. Проходит мимо омеги, не обращая внимания на едва не пыхтящего от злости Хёка и скрывается за одной из колонн. Юнги лишь смотрит на его спину, только сейчас замечая, что их образы идеально подходят друг к другу. Будто бы сделаны, чтобы быть парными.***
Юнги различает тишину в их поместье, по его наблюдениям она бывает разной. Есть та тишина, что была, когда Мин Даен допоздна засиживался у себя в кабинете, читая сотни бумаг с чашкой кофе в руках. Юнги знал, что папа любит добавлять немного шоколадного ликера в эту чашку, это была их маленькая тайна. От кого они скрывали папино увлечение Юнги не знал, но обещал беречь эти знания лучше, чем что-либо. Есть та тишина, что Юнги ощущал, когда отец, часто, яросно выплевывающий оскорбления и угрозы в сторону своей правой руки, парень не запомнил имя ни одного из альф — так быстро они менялись, натягивал на себя брошенный на диване в гостиной пиджак и уезжал по делам клана. Не возвращаясь до самого рассвета или, если повезет, до следующего вечера. Еще есть та, когда Мин Дальсу, выпив намного больше положенного заваливался спать на свою постель, не удосужившись снять ботинки или закрыть за собой дверь. В такие ночи омега не спал. Слишком боялся уснуть. В такие ночи его глаза ни разу не слипались от желания закрыться, а в голову даже не приходила мысль, что он может прикрыть их дольше чем на секунду. Он непрерывно смотрел на дверь, ведущую в комнату, старался не шевелиться, боясь лишними движениями разбудить отца. Не помогали даже убеждения, что между их комнатами множество стен и отец ничего не сможет услышать, даже если постараеться. Больше чем прошлую, Юнги ненавидит ту, что звучала сегодняшней ночью. Такая тишина бывала часто. Не каждую ночь, но все же достаточно, чтобы за год, когда Юнги исполнилось тринадцать, монстры, которых он боялся в девять лет, обрели свое истинное лицо. Такая тишина обманчива. Она заставляет Юнги расслабиться, забыться сном, притворится, что все прошлые ночи лишь приснились ему. И каждый раз Юнги ведется. Каждый раз, засыпая или просыпаясь он убеждает себя, что это лишь его воображение, что ничего действительно ужасного не произошло. Юнги до сих пор убеждает себя в этом. И успешно. Наверное. Такую тишину иногда прерывает скрип резиновых тапочек отца, гуляющего по коридорам поместья. Юнги не знает что хуже, вздрагивая, просыпаться от звука, что в детстве казался смехом монстров, или не услышать его. Сценарий этой тишины всегда одинаков. Ручка двери, почти не слышно, опускается, открывая саму дверь. Скрип шагов тонет в ворсистом коричневом ковре лежащем на полу его комнаты. — Я знаю, что ты не спишь, — первое время, просыпаясь от этого шепота он вздрагивал. В детстве, напуганный, он не разбирал слов в предложении. Но с каждым годом после смерти папы, Юнги знал, монстров с их пересохшими щупальцами нет. Монстром всегда был его отец. Смерть папы принесла чувство беспомощности, от которого Юнги так и не избавился. Но хуже всего то, что она дала облик его страхам. — Ты маленькая дрянь, — шепчет отец. Сегодня ночью все повторяется. Отец приходит — Юнги притворяеться, что спит. Ждет пока отец уйдет и оставит его в покое. — Но не переживай, я уже придумал, как ты отплатишь мне за все. Мужчина не сильно сжимает его плечо и проведя другой рукой по укрытому одеялом бедру Юнги, тихо посмеивается. Юнги не открывает глаза, не шевелится и даже имитирует дыхание спящего. Медленный, короткий вдох, задержка, медленный выдох. Только когда Юнги слышит удаляющийся скрип в коридоре, далеко за пределами собственной комнаты, он позволяет себе открыть глаза. Утром он вновь будет убеждать себя, что это нормально, заглушая чувство омерзения мыслями о разыгравшейся фантазии и слишком реалистичным сном.***
Отец вновь берет его с собой на публичное мероприятие. Это напрягает. Юнги мутит от страха и волнения. Отец всегда был непредсказуем в своих решениях, но сейчас что-то не давало Юнги покоя. Напряжение, сидящее внутри него, ожидало чего-то нового. Что-то в словах и действиях Дальсу буквально кричало Юнги о том, чтобы бежать от отца как можно дальше, и желательно не оглядываясь. Но у него уже есть шрам от неудавшейся попытки побега. Живот предательски урчит и Юнги, стоящий у небольших столиков с закусками брезгливо осматривает еду. Он не пытается вспомнить, когда в последний раз нормально ел, а не так, как в компании с Дальсу. Есть за одним столом с отцом было невозможно. Нервы натягивались будто струны. Он чувствовал себя инструментом, который, еще секунда и сломается. Струны лопнут, а деревко, из которого он состоит, треснет. Еда в такой атмосфере не лезла. Сейчас же, несмотря на голод, от одного вида еды тошнит еще больше, чем от нервов. Запах тарталеток с грибами вызывает у него желание проблеваться в ближайшем туалете и никогда больше не чувствовать ничего. Он отходит от стола, выискивая официантов разносящих подносы с алкоголем. — Сампан, — парень и сам не замечает, как спина выравнивается стоит ему услышать голос отца за спиной, — познакомься, это мой сын — Юнги. Омега не хочет поворачиваться и плевать на того, кому отец его представляет. Но он поворачивается. Сцепив зубы, расправив морщинку между бровями и натянув на лицо вежливую улыбку, он поворачивается к двум мужчинам. Вежливо кивает, позволяет смутно знакомому мужчине поцеловать свою руку, не понимая, как отец, контролирующий каждый его шаг и боящийся, что Юнги проведет в обществе незнакомого альфы больше пары секунд, это позволил. Он пропускает мимо ушей все слова альф, пока не слышит свое имя. — Юнги, счастье мое, — улыбается отец, Юнги дергается. Отец никогда не называл его так. Ни разу, за всю свою жизнь, он не слышал ни единого доброго слова от отца, — надеюсь, вы с Сампаном станете прекрасной парой. Уже завтра объявят о вашей помолвке, так что тебе стоит задуматься о том какую дату выбрать, — улыбка Дальсу напоминает оскал. Омега чувствует, дерево, из которого он состоит, трескается. Не выдерживает давления натянутых струн и ему кажется, каждый в зале может услышать этот треск. Но почему-то слышит его только он. Ему срочно нужно умыться, вдохнуть свежий воздух, тот никак не хотел поступать в легкие, и закричать. Господи, как же ему хочется закричать. Громко и долго. Так чтобы голова Дальсу треснула, словно бокал в мультиках. Никогда, мысленно отвечает он на вопрос отца. Никогда ему бы не хотелось сыграть свадьбу. С незнакомым мужчиной тем более. — Я… — слова теряются где-то в горле. — Прошу меня простить. Мне нужно в уборную. Он не дожидается ответа и развернувшись срывается с места. Идет так быстро, как позволяют правила приличия, но даже не задумывается, не столкнется ли с кем-то. Сейчас он думает о предложение Чонгука. Точнее о предложении, которое он сам сделал Чону. И условиях, которые поставил мужчина. Интересно, если бы он согласился тогда, он бы смог переехать из своего ужасного дома в тот же вечер? Интересно, если бы он согласился, их брак был бы похож на брак родителей? Ни во что не ставивший отца папа, и Дальсу, сорвавшийся с цепи после смерти супруга. Может он и убил его, только потому что папа не считался с его мнением? Может Дальсу поэтому такой? Ненавидит Юнги, ведь тот напоминает об мертвом муже… Он отдергивает себя. Старается не оправдывать поступки Дальсу. Кричит своему зверю, чтобы тот хоть раз за всю жизнь поговорил с ним, проявил себя, дал знать, что омега не один в этом мире, в своем кошмаре. Но леопард молчит. Так же, как и двадцать три года до этого. Мысли вновь возвращаются к Чонгуку. Юнги не задумывался раньше, но сейчас, напуганный и потерянный, он почему-то думает о таких вещах, как зверь альфы. Может Чонгук такой сильный потому, что общается со своим зверем? Тэхен говорит, что чувствует зверя внутри. Может и Чонгук так же? Юнги не чувствует леопарда внутри себя, не слышит его, и подозревает, что зверя просто нет. Он один. Поэтому он так слаб, не способный защитить себя. Не останавливаясь ни на секунду и не глядя куда идет, омега влетает в чью-то спину. Отскакивает, словно ошпаренный, и рассыпается в извинениях, видя, как пятно из вина расплывается по белоснежной рубашке какого-то омеги. Растерянно осматривает молодого парня и, не обращая внимания на грозные взгляды, бросается к двери. Выбегает на улицу, сбегает по лестнице и останавливается в двух шагах от оживленной дороги. Подставляет лицо под холодные капли дождя. Он не думает о косых взглядах охраны, о брезгливых выражениях лиц кучки омег. У него перед глазами лишь татуированные руки Мин Дальсу. Еще секунда и эти руки сомкнутся на его шее и перекроют кислород. Дальсу душит его, как физически, так и морально. Ноги подкашиваются, он оседает на мокрый асфальт, упирается ладошками, чувствуя шершавость мягкими подушечками пальцев и запрещает себе даже всхлипнуть. Если он еще и расплачеться тут, на виду у всех, Дальсу не ограничится болезненными толчками в ребра. Ему вновь будет наплевать даже на то, что удары будут заметны. Злой Дальсу вновь перестанет контролировать своего зверя. — Юнги? — он бы мог сравнить голос мужчины с громом. Но гром пугает людей, а голос Чонгука вселяет в Юнги надежду. Если сейчас сказать, что согласен на его условия, Чонгук же не скажет, что передумал? Юнги поднимает взгляд вверх, рассматривая облаченного в классический костюм тройку, мужчину. Уделяет внимание растерянному выражению лица, подмечает как промокли зачесанные назад белоснежные волосы и что голубые глаза, сейчас кажутся серыми. — Юнги, — повторяет мужчина, — все в порядке? Чонгук протягивает омеге ладонь, но Юнги лишь смотрит в его глаза, будто не замечая ничего вокруг. Он продолжает вглядываться в серую радужку даже тогда, когда Чонгук опускается на корточки и помогает ему встать. — Заберите меня, пожалуйста, — хнычет он, не выдерживая. Рядом с этим мужчиной он чувствует, как все силы покидают тело. Что-то внутри него доверяет этому альфе всего себя, передает мужчине в руки ответственность за жизнь и безопасность, позволяя отпустить все эмоции и, наконец-то, позволить Юнги расплакаться. — Я согласен на Ваши условия. Он стирает испачканными ладонями слезы со своих щек, размазывая косметику и грязь по лицу, и продолжает стоять, почти что в объятиях мужчины, позволяя себе чувствовать тепло его рук на своих плечах.