Elope

***

— Юнги? — его имя, произнесенное сквозь стиснутые зубы отца, звучит страшнее любого обещания о смерти. Не сейчас, не на людях, но дома, за закрытыми дверями, Мин Дальсу заставит его пожалеть о той самой секунде, когда Юнги посмел подумать, что спасется. Он отскакивает от Чонгука, борясь с желанием прижаться и молить, чтобы альфа не отдавал его. Ему хочется плакать еще сильнее, вжавшись в рубашку на груди мужчины, мочить ее своими рыданиями и чувствовать поглаживающие движения на своей спине. — Чон, — выплевывает старший Мин, — благодарю, что помог моему немного пьяному сыну подняться, — Юнги слышит приближающиеся шаги отца продолжая смотреть в серые глаза альфы. Он знает, Чонгук ничего не может сделать. Он не может забрать Юнги из рук отца, он ему никто. Но Юнги все равно смотрит в его глаза, старается украсть из них хоть каплю уверенности и мужества. — Пойдем, дорогой, думаю тебе нужно отдохнуть, — сквозь зубы шипит Дальсу. — Я прикажу набрать для тебя ванную. Юнги знает, в этой ванной его и утопят. Мужчина кладет руку на его плечо, сжимая его, напоминая каким сильным может быть удар этой тяжелой руки, и Юнги подчиняется. Позволяет себя увести, отводит взгляд от Чонгука, и прощается со всеми надеждами на жизнь без Дальсу. Никто его не спасет. Они скрываются от глаз Чонгука, и отец замечает охранника, будто появившегося из ниоткуда. — Джихек, ты свободен, — открывая двери для омеги, говорит Дальсу. — Но, — хмурится охранник. — Юнги больше не нуждается в охране. Завтра тебя переведут на другую должность. — Но, босс… — Еще слово и я пристрелю тебя, — рычит Мин, — за то, что не справился с задачей. Омега садится в машину, лишая себя любой возможности сбежать, и знает, что отец не простит ему ни того, как он опозорил его перед мужчиной на приеме, ни того, что позволил Чон Чонгуку прикасаться к себе. Чонгук — тот, кого отец ненавидит больше всех. Тот, кто своим существованием выводит его из себя, кто всегда на шаг впереди. Лучше, сильнее, амбициознее, моложе. Тот, у кого в крови управление таким большим кланом. Чон Чонгук — белый тигр. Лучший из лучших. Редчайший. Мин Дальсу никогда не станет таким, как он, как бы он ни старался. — Думаю, — скалится отец, когда их машина въезжает на территорию особняка. Темное, мрачное здание сегодня выглядит особенно устрашающе, — пора рассказать тебе одну историю клана Мин, чтобы ты наконец-то, осознал какое ничтожество. Такой же, как твой папаша. Юнги сжимает зубы, старается не вспоминать, что именно Дальсу убил его папу. Альфа выходит из машины, дает знак охране и заходит в дом. Парень знает, что сейчас произойдет: прислуга выйдет из дома, спрятавшись в домике охраны или разбредется по саду, пока один из охранников откроет дверь и тихо извиняясь вытащит его из машины. Альфа отведет его, уже давно смирившегося и даже не пытающегося, как в первые разы, сопротивляться, в дом, а там швырнет на пол так, как этого желает отец. Юнги вздрагивает от воспоминаний о больших и темных синяках на своих коленках. Он молча терпит уже знакомую для тела боль, опускает взгляд в пол, стараясь не смотреть на отца, тот этого не любит и думает о том, как же сильно ненавидит все это. Этого человека, этот дом, эту жизнь. — Двадцать четыре года назад я возглавлял бойцовский клуб Минов, поставлял твоему маразматику деду лучших парней для охраны. Но ты это и так знаешь, вот только про то, что твой дедушка был идиотом тебе точно никто до меня не говорил. — Дальсу наливает себе белый ром в бокал и отходит от бара, останавливаясь лишь возле сына. Упираясь носками лаковых ботинок в его коленки. Юнги давит в себе желание скривится — отец единственный человек из его знакомых, кто пьет белый ром чистым, смакуя каждый маленький глоток. — Он сделал мне большое одолжение — вовремя сдох. Мне даже не пришлось ему помогать. А вот любовник твоего шлюховатого папаши полностью моя заслуга. Это было не сложно, тупой ублюдок даже не знал, что трахает сына главного поставщика шлюх в стране. Он захлебнулся в своей крови, — ухмыляется он. Отец отпивает из бокала, прикрывает глаза, наслаждаясь воспоминаниями. Юнги передергивает от этого. Он привык слышать от отца о убийствах, привык видеть их. Но слышать о смерти папы, видеть ядовитое наслаждение на лице отца и осознавать, что он упивается своим поступком, тем, что оказался безнаказанным, тем, что лишил жизни Мин Даена, все это ощущается иначе. Юнги кажется, весь это разговор не для него, все, что льется из искривленного в усмешке рта отца — лишь для того, чтобы потешить свое самолюбие. Напомнить самому себе о том, как сильно ему нравится убивать и калечить жизни. — Как бы мне хотелось, чтобы твой папа тоже захлебывался смотря мне в глаза. Даен тупая шлюха, именно с него мой план начал рушится. Я помог ему взойти на престол и хотел убить сразу после свадьбы. Но он узнал, что залетел и усилил свою охрану, найдя ребят не из моего клуба, — мужчина хмыкает и вновь делает глоток. Юнги представляет, что в бокале яд. Думает о том, как бы отец начал задыхаться, будь это правда. Его лицо покраснело бы, вены на лице и шее вздулись, а сам он хрипел бы, от нехватки воздуха. — Он должен был сдохнуть так же как и его ебарь, а я бы забрал то, что по праву может принадлежать только альфам — власть. Поэтому мне пришлось терпеть его еще много лет, но от того, день его смерти стал только слаще, — словно безумный, улыбается альфа. Он опускает взгляд вниз, нежно касается подбородка Юнги, приподнимая его голову, заставляя смотреть в свои глаза. — Вот только ты никуда не делся, а твоя чокнутая семейка, стали подозревать, меня в смерти Минов. Знаешь, как сильно ты портил каждый день моей жизни? — Юнги хочется закричать, что это взаимно. Хочется вырваться из сильной хватки, сказать, как он его ненавидит и уйти. Убежать из этого дома. — А сейчас я узнаю, что ты спутался с Чоном. Ты был трупом с того самого момента, как мне доложили про твои похождения. Но я даже не подозревал, что мужик к которому ты бегаешь тигр, — альфа скользит рукой по щеке Юнги, проводит пальцами по волосам и больно сжимает их на затылке, оттягивая голову парня назад. Омега сжимает зубы еще сильнее, молит себя о том, чтобы не заплакать и продолжает смотреть в глаза отца. Со всей той ненавистью, что только есть в нем. Ненависть, презрение, гнев — что угодно, только бы страх не проскользнул в его глазах. — Пусти, — шипит он набравшись смелости. — Пустить? — смеется мужчина. Сейчас Юнги чувствует липкий ужас сильнее, чем когда-либо. Взгляд отца больше не хищный, не преисполнен уверенностью в собственном превосходстве. Юнги видит в глазах леопарда, что-то похуже всего этого. Что-то, что вызывает у омеги отвращение. Глаза Дальсу сверкают, Юнги видит в них азарт и предвкушение. — Час назад, я хотел отдать тебя в пользование Сампану, который так обрадовался подарку, что подписал отказную от наследования всего клана после твоей смерти. Но сейчас, — он умоляеет себя не вздрогнуть, не издать ни одного всхлипа, не проронить ни одной слезинки, — сейчас, мой дорогой, я думаю о том, что убить тебя самому будет намного приятнее. Маленьким шлюшкам нужно вечно напоминать где их место. Но ты я смотрю вырос, трешься об альф, как течная сука. Что ж, ты идеально описываешь всех омег. Вы не созданы для того, чтобы быть главными. Жалкие омеги нужны в этом мире чтобы хорошо сосать член, — мужчина сжимает руку сильнее, почти что вырывая волоски с корнями и притягивает Юнги ближе к себе. Тянет его вверх, заставляя приподниматься с колен. — Уже успел дать Чону себя трахнуть? — Пошел ты, — впервые огрызается парень. Где-то в груди все дрожит, рычит и царапает внутренности. Бьется, словно в клетке, пытаясь вырваться. Юнги разрывает от обилия эмоций. — О, знаешь, — альфа сам приближается к его лицу, прикрывает глаза вжимаясь носом в его щеку и глубоко вдыхает запах, — мне плевать трахал ли он тебя. Я просто обязан трахнуть хоть одного гребанного Мина. — Юнги хмурится, пытается осознать, что именно шепчет отец. — И раз твой папаша считал меня недостойным своей постели в плоть до моментай смерти, то ты отработаешь за все те годы, что я был вынужден терпеть Даена. А потом, порвав твою маленькую, тугую дырку, я утоплю тебя в твоей же крови, прямо в твоей ванной, где ты так любил закрываться от меня. Его мутит. Тошнит от одной мысли, что отец может говорить такие вещи, он пытается понять, все ли правильно понял, теряется, думая, не послышалось ли ему. Может он просто выдумал все, может отец сказал совершенно не это. Может он имел в виду, что-то другое. Он ведь его отец, он ведь знает его столько лет, он же не может быть таким? — Ты омерзителен, — кривится он. Хрипит будто не своим голосом. Это и не он, на самом деле, это не Юнги отвечает отцу, вырывается из его хватки, отползая по мраморному полу все дальше и дальше. — Я твой сын… — Ты так и не понял? — взрывается смехом Дальсу. Мужчина отбрасывает бокал с алкоголем на пол, не обращает внимания на разлетающиеся по комнате осколки и брызги, и расстегивает ремень на брюках. Юнги помнит, что когда папа был жив, в этой комнате был ковер. Мягкий, коричневый, с длинным и очень приятным на ощупь ворсом. Сейчас тут только холодный, безжизненный мрамор. На могиле папы такой же. — Ты ничтожество, что твой папаша нагулял от доктора-ублюдка, — он отбрасывает ремень в сторону диванов, скидывает пиджак на пол и расстегивая пуговки на рукавах своей рубашки, открывает вид на увитые страшными татуировками руки. — Ты никогда не был моим сыном, и никогда им не будешь. Ты умрешь жалкой шлюхой, задохнувшись от моего члена, так, как должен был умереть Даен. Юнги дрожит, продолжает отползать от наступающего мужчины, ударяясь лопатками об стену. Альфа скалится, тянется к пуговице на своих брюках и, на ходу расстегнув ее, опускается на корточки, совсем возле ног парня. Резко хватает замершего от ужаса омегу за лодыжку, подтягивая к себе, не обращая внимания на вскрик. Он сжимает его ногу еще сильнее, позволяет своему телу неконтролируемо трансформироваться, рвет прорезающимися когтями штанину черных брюк омеги и усмехается, слушая вырывающиеся из губ Юнги ругательства. Он брыкается, старается вырваться из хватки. Юнги не против умереть, честно, совсем не против. Если раньше, все то время, что он создавал свой план и ждал ответа от тигра, он тешил себя надеждами, что Чонгук убьет Дальсу, раньше, чем Юнги не выдержит, то сейчас он желает смерти больше всего. Провалится бы под землю, оказаться заваленным толстым белым мрамором, все что угодно, лишь бы не чувствовать омерзительных, грязных рук оборотня на своих ногах. Лишь бы не думать о том, как всю его жизнь эти руки совсем не по-отцовски гладили его по голове, сжимали его плечи, прикасались к нему. Все что угодно, только бы НЕ отец больше не смог смотреть на него так. Липко, противно, до ужаса похотливо. — Хорошие мальчики не сквернословят. Но не переживай, сейчас я научу тебя манерам, — он ударяет брыкающегося Юнги по лицу, оставляя на почти зажившей щеке новый след когтей. Щека горит. Отпечаток полупревратившейся ладони белеет, на казалось бы и так белой коже парня, а после наливается кровью, выпуская ее наружу сквозь глубокие царапины. Новые и вскрывшиеся старые. Такие раны становятся шрамами. У Юнги душа все покрыта ими, теперь и тело будет. Юнги не слышит, что дальше говорит мужчина. В его голове лишь звон вперемешку с рычанием. Таким чужим, незнакомым, но в тоже время до теплоты в груди родным. Перед глазами все плывет, Дальсу вновь ударяет и Юнги не в состоянии удержаться. Он чувствует удар затылком об стену, к которой еще пару секунд назад был прижат, и тело медленно сползает, пока Дальсу тянет его на себя. Рык в голове нарастает, почти полностью заглушая звон. Вспыхивает неоновым светом ослепляя сильнее, чем боль от ударов. Омега моргает несколько раз, пытается вернуть себе четкость зрения, но с каждым взмахом ресниц глаза затягивает красная дымка. Яркая, пульсирующая боль то возвращает его в реальность, то вновь окунает в алое марево. — Не смей, — хрипит Юнги. Он чувствует дыхание альфы на своем лице, чувствует сжимающие подбородок пальцы. Мокрые мазки губ альфы на своих щеках, оставляющие омерзительный, тошнотворно-приторный запах рома на его коже. Разбитые губы саднит от каждого движения, — Убери от меня руки. Ладони Дальсу скользят по его ногам, пока Юнги пытается вырваться, бьётся в агонии, но мужчина лишь ударяет его затылком об пол, на который он окончательно съехал. Искры перед глазами такие же алые, как и пелена, мешающая рассмотреть хоть что-либо. Пальцы мужчины замирают на молнии его брюк, и Юнги чувствует: еще секунда, и его вывернет прямо на Дальсу. Мерзко. Больно. Страшно. — Пусти, — шипит он. Дальсу словно не слышит. Юнги и сам себя не слышит, не осознает, кричит он или может лишь изредка выплевывает пару хрипов. Рык в голове настолько сильный, что он сжимает зубы, чтобы не захныкать. Он не доставит Дальсу такого удовольствия. Оборотень расстегивает молнию его разорванных брюк, а голову разрывает от злости, бессилия и рычание разъяренного зверя. Омега не осознает, в какой момент его крики перестают быть словами. В какой момент из его рта вырывается то самое рычание обезумевшего, напуганного и злого зверя. Он не замечает, как хватка мужчины становится не такой крепкой, как тот замирает весь. Юнги лишь чувствует, как красная пелена перед глазами густеет, становится вязкой и настолько реальной, что оседает металлическим, кровавым привкусом на языке. Вкус крови во рту намного ярче, чем был раньше. Юнги кажется, что по губам стекает алая, приторно-сладкая, гнусная кровь. Парень сжимает зубы, не слыша крика, понимая лишь, что рык в голове больше не приносит боли. Сейчас он говорит ему продолжать вгрызаться в мягкую плоть, рвать ее на куски. Зверь внутри него требует крови. Той, что сейчас льется из горла Дальсу. Юнги промаргивается, возвращаясь к небольшой размытости во взгляде, и испуганно смотрит, как липкая жидкость пачкает белый пол. Наблюдает за лужей, замечая, что искупан в ней. Внимательно осматривает разорванное горло НЕ отца, но пугается лишь от вида массивных лап под собой. Он превратился.

***

Он срывает с себя пиджак, отбрасывая его на кресло и отходит к панорамному окну. Чонгуку неспокойно. До ужаса тревожно, и, кажется, страшно. Он не помнит, когда в последний раз ему было страшно, но сейчас, Чонгуку кажется, он взорвется от напряжения. Тигр, внутри него, словно мечется из угла в угол, пытаясь вырваться, пытаясь добраться на другой конец города и убедится, что омега в безопасности. Он ушел с того блядского мероприятия в ту же секунду, как машина Минов скрылась за углом. Не было ни одной причины, почему он должен, или хотел бы там остаться. Он пришел туда только ради одного омеги. Он так сильно хотел его увидеть, так отчаянно нуждался хоть в еще одном взгляде парня. А сейчас, подержав Юнги всего мгновенье в руках, он не знает, как смог отпустить его. Как смог позволить омерзительному ублюдку Дальсу прикасаться к такому ангелу? Почему не остановил его, почему не вырвал из лап леопарда, не объявил войну за Мин Юнги в ту же секунду, когда увидел слезы на лице мальчишки? Он должен был спалить весь клан Мин еще давно. В то самое мгновение, когда увидел тихого, одинокого омегу. Год назад, на приеме в доме президента, окруженный охраной и кучкой, словно сошедших с обложки, — Чон знает, что все те омеги точно модели — парней, Мин Юнги совсем не обращал внимания на разговоры об новой коллекции сумочек. Омега, чей наряд был подобран стилистами, а румянец на щеках хорошо прорисован визажистом, выглядел так, словно должен быть главным в этой кукольной компании омежек. Но он лишь уныло осматривал окружающих его оборотней, устало вздыхал и отпив шампанского из своего бокала, окончательно потерял интерес к гостями гуляющим в саду. Чонгук наблюдал за ним больше двадцати минут, непрерывно смотрел за вмиг ставшим заинтересованным мальчишкой, игнорировал своего секретаря, жалея, что двоюродный брат еще не приехал — тот бы точно не отвлекал — и гадал, что же так заинтересовало парня. Юнги улыбнулся краешком губ, а после, отмахнувшись от шепота охранника, опустился на корточки прямо возле клумбы с цветами. Губы омеги шевелились, рассказывая что-то, и Чонгуку отчаянно хотелось услышать голос парня. Мин Юнги был единственным человеком на ужине у президента, кто предпочел общество котенка играющего в кустах. Чонгук должен был выкрасть парня в ту же секунду, он не должен был медлить. Не должен был отвлекаться на приветствие одного из министров. Не должен был упускать из виду омегу. Он обязан был послушать своего рвущегося к парню тигра и подойти к нему еще в тот вечер. Сейчас же, зверь внутри вновь винит его, за то, что он не забрал омегу. Тигру плевать, что клан Чон не готов к войне кланов, плевать на то, что Чонгук не может рисковать своими людьми, ведь Юнги жив, ведь с Юнги ничего не произойдет. Мин Дальсу знает, насколько важен его сын для клана. И Чонгук продолжает убеждать в этом зверя. Извиняется, за то, что спугнул парня своими условиями, обещает, что завоюет сердце Мин Юнги, сделает все возможное, чтобы мальчишка сам захотел стать его мужем. Захотел быть с ним рядом не только из-за контракта. Но тигр не слышит его. Он скалится, рычит и почти что скулит, моля Чона забрать омегу прямо сейчас. Уговаривает его, ведь Юнги и сам не против. Он ведь попросил его, сказал, что согласен. Они упирается лбом в стекло, смотрит на вечерний Сеул, на то, как мрачный от грозовых облаков город пытается бороться с тьмой, накрывшей его. Он наблюдает как зажигаются окна в небоскребах, как зажигаются билборды и фонари на дорогах. — Гук, — Хосок без стука вламывается в его кабинет, — тут один парень позвонил, говорит охранник Мина. — Что он хочет? — не разворачиваясь спрашивает альфа. Зверь Чонгука притихает, вслушивается в слова брата, цепляется за знакомую фамилию. — Говорит, это касаеться Юнги, — Хосок подходит к столу альфы, снимает трубку телефона, стоящего на столе и ждет ответ от альфы. — Переводи линию на меня. — Чонгук резко оборачивается, берет трубку телефона. — У тебя есть ровно минута. — У меня действительно не много времени, — голос альфы напряжен, Чонгук слышит как он нервно выдыхает дым сигарет. — Я не могу ему помочь, а Вы можете. И как бы Вы не раздражали меня, он Вам доверяет, а значит и я должен. Поэтому помогите ему. — Конкретнее, — альфа раздраженно закатывает глаза и цокает языком. Этот парень действует ему на нервы одним своим существованием. Еще тогда, на приеме у президента, охранник отвлекал омегу и тихо ругался на него, а Чонгуку хотелось пристрелить этого парня. — Дальсу узнал, что Юнги с кем-то встречается. Сегодня он пытался выдать его замуж, за торговца органами из Камбоджи. Но Юнги сбежал из зала, а господину Мину позвонили… — Ближе к делу, — закатывает глаза Чонгук. — Кто-то сдал, что Юнги встречался с Вами, — выдыхает охранник и Чонгук замирает. Впервые его зверь ведет себя настолько тихо, что альфе страшно, с ним ли еще он. Не умер ли тигр в эту самую секунду. — Кто? — охрипшим голосом спрашивает он. — Не знаю, но Дальсу увез Юнги в особняк после того, как увидел вас вместе, и я думаю, после этой ночи Юнги не отделается ранами на лице. Как бы мне не было мерзко от этого, но… Чонгук не дослушивает, кладет трубку, и оставив пиджак на кресле, велит Хосоку собрать людей — этой ночью он должен попасть в дом Мин Юнги. — Мне нужна вся информация, о том, что происходит в особняке. Достань все, что сможешь, — холодно проговаривает он брату, садясь за руль внедорожника. — Хорошо, скажу ребятам из ближайших патрулей подтянуться, — строча что-то в телефоне отвечает Хосок. — Возможно нам понадобится помощь полиции, они могут напугать Мина. Домашнее насилие все еще наказуемо. Пока он будет с ними разбираться, блять, — растягивает слово мужчина, перебивая свой же рассказ. — Что? — безэмоционально спрашивает Чонгук, на мгновенье прикрывая глаза, чтобы успокоиться. — Ребята пишут, что был звонок в полицию. Омега из прислуги нашел изуродованный труп в гостиной Минов, — Хосок вздыхает и с сочувствием смотрит на двоюродного брата, — но его больше напугал убийца, — Чонгук хмурится, мысленно уже расчленяет Дальсу, чтобы тот страдал еще сильнее чем Юнги. — Парнишка плачет и повторяет лишь то, что это был обращенный леопард. Чонгук не хочет больше ничего слышать. Если Мин Юнги мертв, он обязан причинить Дальсу как можно больше боли. Он убьет его собственными руками. Обратиться, чего давно не делал, и искупается в крови ублюдка. Заставить его страдать. А после — уничтожит клан Мин, ведь единственный кто стоил спасения — омега-леопард, маленький котенок, которого Чонгук не защитил. Чонгук открывает окна в машине, ему кажется, еще секунда и он задохнется в липком запахе отчаяния и скорби, что въедается в его легкие и кожаные сидения авто. Он поджигает сигарету, на секунду убирая руки с руля и освещая лицо пламенем из зажигалки, а после давит на газ еще сильнее, будто до этого не выжимал максимум. Время от офиса до особняка кажется ему годами. Он не хочет видеть изуродованный труп омеги, но не убедится лично, не наказать виновного, он не может. Территория поместья окружена полицейскими, машинами охраны и приближенных к верхушке клана. Кованые ворота во двор открыты настежь, и Чонгук, наплевав на толпу людей, въезжает во двор, заставляя людей расступиться. Охрана наставляет оружие на его машину, с опаской поглядывая, но молчаливо позволяет ему пройти в дом. Парни Хосока, из охраны, не отставали от альфы ни на секунду, а теперь заполняют большой двор, держа всех на прицеле. Чонгуку плевать на все это. Он проходит мимо напуганных, не понятно чем больше, людей Минов, бросает взгляд на сжавшихся омег из прислуги и подойдя к одному из парнишек, присаживается рядом с ним на корточки. — Где он? — бесцветно спрашивает Чон. — В комнате справа, — омега дрожит, прижимает руки к груди и сдерживается, чтобы не сорваться, не выбежать из особняка рыдая. Чонгук поднимается на ноги, бросает взгляд в сторону дверей и кивает вошедшему брату. Хосок следует за ним, останавливаясь лишь на входе в гостиную, едва не блюя себе под ноги от тошнотворного запаха крови, от разорванного горла жертвы, почти-что сожранного лица и вспоротого когтями живота. — Это не Юнги, — выдыхает альфа. — Как ты это, блять, понял? — кривится Хосок, глядя на тело. — Тут одно кровавое месиво. Чонгук чувствует, как внутри него, все, что замерло, вновь начинает работать. Зверь, словно ждавший подтверждения, сейчас расправляется, внюхивается и пытается выискать омегу. Мужчина осматривает комнату, замечает кровавые следы лап, петляющие по комнате и скрывающиеся в коридоре, и следует за ними. Проходит по коридору, оставляет Хосока разбираться с трупом Дальсу и людьми клана, поднимается по лестнице и продолжает следовать за отпечатками на полу. Следы лап не большие, но Чонгуку безумно нравятся, он чувствует прилив восхищения и любопытства. Как такой хрупкий парнишка сумел изуродовать тело взрослого альфы до неузнаваемости? Как смог напугать такое большое количество людей, имея такие маленькие лапки? В сравнении с Чоном в животном обличии, Мин Юнги совсем кроха, вполовину меньше. И лапки у него такие же крохотные. Юнги хищник, такой же как и Чонгук, такой же как и все люди в их кланах, но та жестокость, с которой убит Дальсу, не должна быть в нем, как бы сильно она не восхищала альфу. Юнги нужно оберегать от такого. Он проходит в открытые двери спальни, не тратит время на осмотр комнаты и направляется к приоткрытым дверям с кровавыми отпечатками ладошек. За дверью шумит вода, слышатся всхлипы, и сердце Чона сжимается. Юнги не должен плакать, Чонгук не сможет вновь смотреть как по щекам омеги стекают горячие капли. Альфа толкает дверь и встречается с растерянным взглядом парня в отражении зеркала. — Чонгук, — голос Юнги срывается когда он опускает взгляд на руки, — я не могу отстирать блузку, — омега смачивает когда-то белоснежные рукава под проточной водой, растирает их между собой, натягивая на кулачки и дрожит. — Помоги мне отстирать ее. Чонгук обводит взглядом парня, осматривает пропитавшуюся кровью ткань, порванные брюки с засохшей кровью и слипшиеся волосы. Лицо Юнги усыпано брызгами крови, она повсюду. Размазана на губах, засохла потеками на шее. Юнги умыт ею. Альфа осторожно преодолевает расстояние между ними, под тихое, истеричное бормотание Мина и остановившись совсем рядом, легко касается его плеча. — Не трогай меня, — резко обернувшись рычит омега. — Не смей и пальцем ко мне прикасаться. Юнги скалится, обнажая острые зубы и Чонгук убирает руку, вглядывается в почерневший расширенный зрачок, замечая как пальцы Юнги удлиняются. Омега сейчас не контролирует себя, он все еще под эмоциями случившегося, и чтобы не сделал Дальсу, он довел Юнги до края всего человеческого внутри него. — Эй, — поднимая ладони вверх Чонгук делает шаг назад, — Юнги, все хорошо. Юнги утробно рычит, не моргая смотрит на Чона, но убедившись, что тот не планирует приближаться, отворачивается и вновь трет рукава, подставляя их под струю воды. — Ты позволишь мне помочь тебе? — ласково спрашивает альфа. — Как на счет того, чтобы просто поменять ее, на что-то другое? Юнги продолжает растирать ткань друг об дружку, лишь сильнее ее моча, и ни капли не отстирывая. Брызги в раковине алые, а вода, уходящая в слив, не становится прозрачнее. — Юнги? — Все провонялось им, — всхлипывает Мин, он стирает с лица слезы, размазывая запекшуюся кровь. — Запахом крови? — Чонгук продолжает ласково говорить, стараясь успокоить омегу не выпуская феромоны. Юнги не в том состоянии, чтобы расслабляться от запаха альфы. — Нет, — парень поднимает голову, смотря в зеркало. Его зрачки вернулись в норму. — Дальсу. Все в этом доме, в этой комнате, все воняет им. Я не хочу это чувствовать. — Может, — осторожно интересуется мужчина. Он боится вновь спугнуть омегу, боится навредить ему своими словами и действиями, — я отдам тебе свою рубашку? Она пахнет мной и немного порошком. Лицо омеги перестает быть испуганным и одновременно злым. Он отводит взгляд, задумчиво хмурится, поджимает губы, будто взвешивая все за и против, а после, вновь смотря в глаза мужчине, осторожно кивает. — Я подойду. Ты не против? — парень вновь утвердительно кивает и сжимает край раковины мокрыми руками. Чонгук не спешит. Он медленно расстегивает рубашку, обнажает чистую, незакрашенную татуировками кожу, снимает запонки с манжетов и осторожно, маленькими шагами, держа руки расслабленными, подходит к Юнги, становясь за его спиной. — Можно, я сниму ее с тебя? — Чон кивает на окровавленную блузку. Не спеша кладет руки на плечи Юнги, аккуратно подталкивая его, вынуждает развернуться к себе лицом и, смотря лишь в глаза парня, расстегивает кое-где порвавшуюся блузку. Он не пропускает ни одной пуговки, старается не касаться голой кожи и лишь расстегнув ее полностью, стягивает с плеч омеги. Бросает уже ненужную вещь, словно тряпку, на пол и снимает с себя голубую рубашку в совсем незаметную клеточку. Касаясь запястий, всовывает руки парня в рукава, застегивает каждую пуговку. — Ты такой молодец Юнги, — шепчет он подкатывая рукава. — Я убийца… — Ты хищник, и ты сделал то, что должен был, — Чонгук проводит ладонями по чужим плечам, берет в руки лицо парня и нежно поглаживает стянутую засохшей кровью кожу на щеках. — Ты защитил себя. Так что ты молодец. Ты понял меня? Парень кивает. — А теперь пойдем. Я отвезу тебя туда, где ты сможешь смыть все это и отдохнуть.

***

Юнги позволяет мужчине приобнять себя за плечи, прижав к боку и вывести из ванной. Рубашка Чона висит на нем, и омеге неловко, от осознания, что мужчина рядом с ним по пояс голый. Это смущает и отвлекает от мыслей об окровавленной блузе, оставшейся на холодном кафельном полу в ванной комнате. Он до сих пор не уверен, что это не сон. Столько всего произошло буквально за считанные минуты, и сейчас в его голове абсолютная тишина. Ничего, кроме навязчивого желания избавиться от запаха Дальсу, уничтожить любое напоминание о нем. Ему хочется сжечь все. Они выходят из его спальни, и Чонгук останавливается, поворачивает к нему голову и протягивает ладонь к лицу, вновь касаясь испачканной щеки. — Ты можешь сделать кое-что для меня? — так же ласково, как и раньше, интересуется мужчина. От него пахнет духами, порошком и сигаретами. Юнги делает глубокий вдох, утвердительно кивая. Вдыхая этот аромат, он готов выполнить все, что попросит Чонгук. — Там внизу много людей, и им совсем нельзя показывать страх и растерянность. Договорились? Юнги вновь кивает. Он доверяет Чонгуку. Почему-то он уверен, что все, что альфа говорит правильно, и нужно делать так, как он просит. Поэтому он снова делает глубокий вдох, наполняя легкие запахом альфы, и цепляет на лицо привычную маску безразличия. Ту, что окружающие принимают за презрение. Чонгук держит его под руку, пока они спускаются по лестнице вниз и выходят в комнату, где Юнги последний раз был в обличии леопарда. Он почти ничего не помнит, и поэтому даже не удивляется белоснежному, только вымытому с хлоркой, от запаха которой щиплет в носу, полу. Он проходит мимо прислуги, толпящейся в гостиной, и выходит в просторный большой холл с еще одной лестницей на второй этаж и арками в другие помещения особняка. Омега не смотрит по сторонам, не обращает внимания на невесомые, направляющие, касания Чонгука и испуганные взгляды людей клана. Он не задумывается, смотрят все вокруг на него или на раздетого по пояс Чонгука. Будь он на их месте — смотрел бы только на альфу. Они выходят за пределы дома, на улицу, через распахнутые настежь главные двери, и Юнги ни на секунду не замирает от страха. Где-о глубоко внутри, он, наверное, дрожит от него. Но сейчас, после стольких лет в этом мире, после того, что произошло в этот вечер, он бесстрастно проходит мимо собравшейся толпы, членов клана, охраны, старейшин и вооруженных до зубов парней Чонгука. Чон ведет его сквозь толпу, придерживая за поясницу, открывает дверь своего внедорожника и помогает сесть в него, пристегивая. Юнги чувствует страх, но не свой — окружающих людей. Он глубоко вдыхает этот запах и прикрывает глаза, откидываясь спиной на сидение. Впервые в жизни боятся его. Впервые в жизни, боится не он. Теперь ему нечего и некого бояться. Главный кошмар его мира — мертв. Его тело, скорее всего, забрали люди Чона, а полиция, чьи сирены омега слышал ранее, даже дело не будут открывать. Разборки кланов редко их касаются, и сейчас, кто-то уже точно о них позаботился, ведь ни одной машины Юнги так и не увидел. Он молча наблюдает за тем, как Чонгук обходит машину, садится в нее и заводит, разворачиваясь и увозя их отсюда. Альфа плавно ведет машину, Юнги бы хотел так научится, и если подумать, то теперь он запросто может это сделать. Больше никто и никогда не будет запрещать ему что-либо. Юнги сам. Отныне и навсегда. Или правильно думать, что с момента смерти папы? Парень цепляется взглядом за открытую пачку сигарет, брошенных на торпеду машины и тянется к ней все еще испачканными в крови руками. Он никогда не курил и даже не думал, а сейчас чувствует необходимость в этом. Ему нужно глубоко втянуть едкий дым и расслабиться. Говорят, это поможет. Юнги не знает наверняка, но попробовать не повредит. Зажигалка находится внутри пачки, и он поджигает сигарету, зажатую меж губ. Делает затяжку, прикрывает глаза и выдохнув обмякает на сидении, совсем не волнуясь о том, куда его везет мужчина. А может, правильнее сказать, что Юнги отныне не сам? Впервые за всю его жизнь, он не одинок. У него есть зверь. Леопард сидящий внутри него, тот, кто спас его, кто будет спасать его. С ним он наконец-то чувствует себя не беззащитным. Он чувствует себя собой. Тем, кем он всегда должен был быть. Хищником, способным постоять за себя. — Я отвезу тебя в свою квартиру, — прерывает тишину Чонгук. Плевать, думает Юнги, хоть на луну, ему совершенно плевать, особенно если там будет горячий душ и чистая одежда. Хотя, вкусно пахнущая рубашка Чонгука, очень приятна к телу, и Юнги не против остаться в ней на всю жизнь. Он кивает, не совсем понимая, ожидает ли альфа какого-то ответа от него, и делает очередную затяжку, выпуская дым в открытое окно. Квартира Чонгука находится в центре города, в соседнем от офиса Чонов, здании. Они едут плавно, неспеша, будто бы Чонгук переживает, что сделав хоть одно резкое движение Юнги вновь сорвется. Но сейчас, оказавшись рядом с Чоном, и далеко от места, где омега чувствовал себя словно в клетке, ему спокойно. Он уже не боится, не нервничает и даже не чувствует вины, за то, что убил человека. Никотин подействовал, или осознание того, что Дальсу никогда не был человеком? Машина заезжает на подземную парковку и Чон ведет парня к лифту, что довозит их до нужного пентхауса. Они проходят мимо охраны Чона, стоящей у входа в квартиру, и Юнги с интересом разглядывает незнакомое место. Пентхаус просторный, светлый, не такой стерильно белый, как его дом внутри. Сквозь огромные окна Юнги видит ночной город, но совсем не обращает на него внимания. Он с восхищением смотрит на стену, высотой в несколько метров, с полками, заполненными книгами до самого потолка. Мало кто из его знакомых мог похвастаться библиотекой, а не огромным бассейном или баром в квартире. Огромная лестница, по которой альфа проводит его на второй этаж квартиры, освещена напольной подсветкой. Свет загорается под ногами Чона, идущего на шаг впереди, стоит ему ступить на нее. — Тут ты можешь принять душ и поспать, — говорит Чон, открывая одну из двух дверей на втором этаже. Юнги кивает. Поспать. Смотря на большую кровать, ему кажется, что он никогда не сможет уснуть. Адреналин вперемешку со спокойствием плещется в крови, а на смену ужасу и растерянности пришла эйфория. Его кидает из одного чувства в другое так быстро, что он и сам не успевает за такими скачками. Он выиграл. Он избавился от Дальсу, пусть и не так, как планировал много месяцев, обсуждая в спальне Тэхена, но у него вышло. Дальсу больше не сможет причинить ему вред. Кончики пальцев вибрируют, когда он касается своей голой кожи, оттирая ее от запекшейся крови. Омега с наслаждением наблюдает, как алые капли стекают с его тела, и исчезают в сливе на полу. Последнее напоминание о Дальсу растворяется в воде, а тело Юнги пахнет лишь гелем для душа Чон Чонгука. Леопард внутри него урчит от удовольствия, и Юнги не совсем понимает, что больше нравится его оборотню: ощущение победы или то, что он теперь пахнет Чоном. Он выходит из ванной комнаты через час, после того, как Чон оставил его одного, сказав, что уедет ненадолго. Юнги натягивает его рубашку на голое, чистое тело, и толкает дверь в спальню, замирая на пороге. В своей спальне, в особняке, он так и не смог себе позволить взглянуть на голое тело мужчины, а сейчас, видя его в серых спортивных штанах и белоснежной просторной футболке, он ругает себя за манеры и не умение думать о будущем себе, о том парне, который сейчас ощущает щемящее чувство в груди, глядя на альфу, о том, чей зверь мурчит от того, как по-домашнему мило выглядит мужчина напротив. — Я принес тебе успокаивающий чай, — мужчина с жадностью вглядывается в голые ноги парня, и ни капли не смущается того, как прикован к голым участкам тела. Сейчас ему не хочется быть джентльменом, так же сильно, как Юнги жалеет, что не смог насладиться видом тех мышц, о которых так много думал на поле для гольфа. — Я бы предпочел твои штаны. — Мне их снять? — усмехается Чон кивая на свои ноги. — Если хочешь, — продолжает флиртовать омега. — Но я не откажусь и от другой пары. Чон смеется и отвернувшись открывает дверь в гардеробную комнату. — Думаю вторые такие у меня точно найдутся, — скрываясь в другой комнате проговаривает мужчина. Он возвращается спустя минуту, передает омеге серые спортивки, точно такие же, как носит сам и усмехается на то, как быстро Юнги натягивает их. Штаны ему велики. Он затягивает веревочки на талии, подтягивает штанины и благодарно кивает, когда тигр передает ему черную футболку. Она не так ярко пахнет мужчиной, но на рубашке есть небольшие пятна крови. Чонгук отворачивается, пока он переодевается, а после, дождавшись когда парень присядет на край большой кровати, застеленной черным постельным бельем, подает ему небольшую чашку с ромашково-мятным чаем и достает из тумбочки у кровати аптечку. Юнги не сразу замечает, как дрожат его пальцы. Он смотрит на плескающуюся в чашке бледно-желтую жидкость и, впервые с момента как вышел из собственной ванной комнаты, всхлипывает. Тихо, едва слышно, но этого хватает, чтобы позволить самому себе отпустить все, что так долго сдерживал.