***
Едва проснувшись на следующий день, Миха подумал, что попал в день сурка: снова телефонный звонок, трещащий на всю квартиру, и тёплое тело, обхватившее его рукой вокруг шеи. Только в этот раз тело прижималось к нему со спины, да так крепко, что Миха мог отчётливо почувствовать, что у него уж точно не было женских сисек. Звонок, кажется, беспокоил и обладателя этого тела, потому что он прижался к Михе ещё (куда уж) ближе и попытался зарыться головой в его шею. В нос Михе ударил знакомый сладкий запах яблочного шампуня. «Князь.» Миха за секунду сообразил, что снова профукал момент, когда уснул, и проспал у Андрея, кажется, всю ночь. А тот и в ус не дул. Точнее дул. Даже так, пыхтел раздражённо каждый раз, когда по квартире прокатывался гром телефонного звонка. До сих пор не сдаваясь урвать ещё немного сна, он теперь наоборот раздражённо отвернулся от Михи, при этом чуть не спихивая его с кровати, и, вырвав единственную подушку у того из-под головы, водрузил её себе на голову. И к счастью. Через минуту в комнату, слегка постучав, вошла тётя Надя. – Разбудил тебя телефон? – обратилась она к Михе, будто то, что он тут спал, было в порядке вещей. – На самом деле хорошо. Это про вашу душу звонили. Миллион мыслей пролетело у Михи в голове. Родители? Тогда почему «вашу»? Узнали, что они вытворяли в клубе. Как? Лёха рассказал. Нет, Лёхи с ними в этот день не было. Тогда Анфиса. Блин, он же ушёл и с концами! Не предупредил даже. – Из училища звонили, – пояснила тётя Надя. – На ковёр вызывают. Чего вы уже успели натворить? Миха облегчённо выдохнул. – Да вроде ничё, – искренне ответил он. Оказалось, именно за «ничё» их и вызывали. Точнее, за «ничёнеделанье». И не только Миху, который там уже сто лет не появлялся. Андрей, хоть и брал академ, тоже ни разу с тех пор, как вернулся, в училище не заходил. Ещё и шутил с Михой по дороге туда, что с делами группы вообще забыл, что там числился. Обоим не то, чтобы намекнули, – прямым текстом сказали, что желают их выпустить на все четыре стороны. Парни не были против, на дипломы с отличием они не претендовали. В итоге им провели какой-то номинальный экзамен: выложили перед ними на стол три предмета – кисточку, шпатель и краски и спросили «Что это?». Оба, будучи пусть не семи пядей во лбу, но и не совсем пустоголовыми, ответили, получили едва заслуженные тройбаны за выпускной экзамен, корочки реставраторов второй степени и пророчества, что работа в этой сфере им не светит. На это они и не претендовали. Но вот михин отец позволить сыну быть безработным («музыкант – это не профессия») не мог, о чём и сообщил на их плановом еженедельном ужине, а потом вообще сам нашёл ему халтуру, да не абы где, а в Эрмитаже. Даже Миха, зарёкшийся заниматься реставрационной работой после выпускного и планировавший сосредоточить всё своё внимание на музыке, не мог упустить шанс прикоснуться к прекрасному. А ещё возможность поработать в музее напомнила ему о халтуре в библиотеке с её готическими залами. А там на ум пришла и Екатерина Петровна с её нескончаемым потоков комплиментов о том, какой он хороший достойный мальчик. Михе не было тоскливо от этих воспоминаний. Наоборот, тёплые слова, сказанные, кажется, уже так давно, только снова мотивировали его им соответствовать. И в итоге он согласился. И с этим в их жизни и творчестве начался новый, в последствии очень знаменательный этап. Вместе с собой Миха подтянул на подработку и неприкаянного Князя. Вдвоём веселее. От работы ребятам выделили и личное помещение – ну как помещение, целую квартиру – для переодевания, обеда и хранения реставрационного оборудования. Квартира располагалась по соседству с музеем в доме, готовящемся под снос. В ней не было мебели, отопления и обоев, но не терпящий съехать из родительской однушки Балу и мечтавший о собственной фотолаборатории Князь, не задумываясь, сразу туда переехали, и чувствовали себя в пустой промозглой квартире как короли. Поручик было тоже порывался с ними, но его остановил собственный отец. После того, как блудный сын наконец вышел из загула и вернулся домой, бате его вид не понравился, и чтобы тот совсем не сторчался, отправил его в техникум на фрезеровщика. Под строгим надзором родителя заниматься музыкой Пору больше было некогда, но он сам выдвинулся на пост помощника директора группы. Тем более, он им сказал, ему было интересно попробовать себя в бизнесе. На том и порешали. На место отсутствующего барабанщика снова сел Лёха. Он тоже хотел было съехать от родителей в эрмитажную хату, но Юрий Михайлович строго запретил: «Хватало в семье одного бездомного музыканта». Но Миха не был бездомным, хотя к ребятами тоже не перебрался. Не мог же он съехать от собственной девушки?! На самом деле, здесь Миха немного кривил душой, но признаваться себе в этом, конечно, не собирался. Дело было в том, что после той ночи в «ТамТаме» они с Анфисой снова как-то незаметно стали употреблять на регулярной основе. «Надо же как-то расслабляться после долгого дня!» – доказывал сам себе Миха, закидываясь в очередной раз взявшимися хуй пойми откуда грибами. А дни у них и вправду теперь были долгими: днем – работа в Эрмитаже, вечером – репы. И всё это на голодный желудок, денег-то у них, несмотря на работу, не водилось. Наркота помогала и с чувством голода – притупляла его. Вся получка же уходила на новое оборудование. Идея-фикс перейти на электронные инструменты появилась у Балу, который, как только слез с веществ и окончательно протрезвел, снова превратился в того паренька, горящего музыкой и выживающем на энергии солнца и чистом энтузиазме. Идея пришла к нему, как только они с Князем заехали на новую квартиру. Помимо личных комнат, ребята, потерявшие после выпускного возможность репетировать в подсобке училища, обзавелись и новой в разы лучшей реп-точкой: огромной гостиной с потолками в четыре метра и отличной акустикой. – Надо соответствовать, – аргументировал Сашка своё предложение перейти на электронику. Всё-таки они уже не те дворовые пацаны с аккустическими гитарами, а настоящая группа, выпустившая целый альбом, а теперь вот репетирующая на пороге Эрмитажа. Под натиском таких доводов ребята, конечно, не могли не согласиться. Инструменты решили покупать вскладчину: Горшок с Князем – с зарплаты в Эрмитаже; Балу – с работы на мебельном заводе. Безработный (за исключением неоплачиваемой должности директора группы) Поручик за неимением денег предложил заняться закупкой этих самых инструментов. Музыкальных магазинов в те времена не существовало, поэтому искать инструменты приходилось по всем комиссионкам города. Работа не из лёгких, поэтому ребята согласились, что это равноценно денежному вкладу. Справлялся со своей работой Поручик хорошо. Князь от руки рисовал ему (как и всем им) проездные, и тот с утра до ночи усердно рыскал по городу в поисках самых лучших инструментов. В итоге ребята обзавелись электрогитарой, электробасом, усилком и даже двумя собственными микрофонами. Вдохновлённые новой объективно лучшей реп-точкой и мощным звуком новых инструментов ребята решили писать новый альбом. А пока Лысый искал им студию, они не спеша осваивали новые инструменты и сочиняли свежий материал. И весь этот процесс удивительным образом напомнил Михе, как они только начинали, потому что они снова, как тогда, писали музыку вместе с Балу. В те времена они вдвоём любили играть на одолженных у местного клуба по интересам гитарах, пробуя, какие могут издавать с их помощью звуки. Они могли часами наигрывать различные вариации одной и той же мелодии, не уставая и не сдаваясь, пока оба не соглашались, что нашли идеальный вариант. В этот раз они развлекались тем, что подключали гитары через всё, что придёт в голову: телевизор, пожертвованный родителями Балу, старое радио, найденное на помойке и чудом реанимированное, князевский допотопный магнитофон. Каждый новый, даже самый дикий звук приносил им какую-то невероятную ребяческую радость. А ещё у них появился новый ритуал: ежедневно (это было правило!) подцеплять на слух абсолютно рандомную мелодию из повседневной жизни, чтобы позже использовать её в песне. Приходит, например, со смены Балу, хватает гитару и пытается подобрать: – Вот так короче станок нарезает ткань, – и резко тянет одну струну: «Клац-клац-клац!». А Миха в ответ: – А вот так старые лампы в загашниках музея мерцают, когда загораются, – и перебором: «Бу-бу-ду». И потом они весь вечер ломали головы, как из этого слепить полноценную песню. На самом деле, не особо ломали. Сочинять, импровизировать и пробовать новое звучание им было кайф. И Миха даже в какой-то момент почувствовал укол совести: со всеми этими (дурацкими!) сердечными делами он будто на время позабыл про их крепкую дружбу с Саньком, а ведь в школе они были не разлей вода и понимали друг друга с полноты. Сердечные же дела, если михино больное наваждение можно было так назвать, в суматохе бесконечной работы, реп, новой музыки и впечатлений, а ещё наверняка притупленные голодом и наркотой, наконец начали отпускать его. Случилось это, конечно, не сразу. Тогда, сразу после тусы он ещё задавался вопросом, что же между ними с Князем было. Но, наученный горьким опытом и проведя ночь у него дома, когда тот вёл себя как ни в чём не бывало, Миха зарёкся поднимать эту тему, а то тот опять психанёт и сиганёт от него в этот раз уже наверное на Камчатку. Вообще, замалчивать конфликты для него не было новым. Дома у них любые проблемы часто решались также: все притворялись, будто ничего и не было. Поэтому Миха молчал и продолжал наблюдать. А понаблюдав достаточно, в конце концов пришёл к жестокому, но неминуемому выводу: с Андрюхой они были просто друзьями. Видимо всё-таки второй год в армии пошёл Князю на пользу, и он перевоспитался. «Ну и флаг тебе в… руки,» – ничуть не обиженно заключил про себя Миха. Иногда тот внутренний змей-искуситель ещё пытался вновь сбить его с пути, мучая незаданными и неотвеченными вопросами: а что насчёт тех обниманий у библиотеки и на предыдущей реп-точке, поглаживаний по ноге перед концертом и сна в обнимку на одноместной кровати? И тогда Михе приходилось собирать волю в кулак. В такие моменты ему представлялось суровое лицо отца, приказывающего не распускать сопли как баба. И это, как ни странно, помогло Михе наконец смириться с горькой правдой: всё это было свойственно друзьям. И подкреплял этот вывод неоспоримыми доказательствами: он ведь тоже раньше порой оставался ночевать у Балу, и они делили тесный диванчик. И обнимались часто что с ним, что с Пором. Особенно когда наконец приходили к согласию после долгого написания новой песни. Убеждался Миха в правоте своего вывода и потому, что поведение Князя рядом с ним ничуть не отличалось от того, как он вёл себя, например, с Балу. Скорее даже Миха проигрывал во внимании, которое Андрей уделял Сашке, потому что с тех пор, как ребята съехались, они сдружились невероятно тесно. Да так, что в какой-то момент Миха даже почувствовал укол зависти. Может он тоже хотел жить с лучшим другом? Впервые Миха почувствовал, как в груди вновь поселилась эта мерзкая завистливая гадюка, придя как-то на квартиру в свой выходной, где обнаружил Князя вновь брянькающим на гитаре под чутким руководством Балу. Миху это немного выбесило. Во-первых, с каких пор Андрей снова взялся за гитару и почему не попросил его помочь, как раньше? Во-вторых, вот чё он блин Сашку отвлекает? «Мы тут вообще-то серьёзным делом занимаемся, музыку пишем для нового альбома, шёл бы писал свои песенки, простит- прости господи,» – дулся Миха, пока те как ни в чём не бывало продолжали свой урок. С тех пор Миха и начал подмечать, что эти двое как-то уж слишком сблизились. Например, Князь взял за моду, пока они сочиняли музыку, крутиться без надобности вокруг Балу и щёлкать его со всех сторон на свой пресловутый фотик. Правда, сосредоточенный на собственной гитаре и гневных мыслях Миха не мог точно поймать эти моменты, лишь продолжал краем глаза ловить вспышки камеры в районе Сашки. «Да отстанет он от него?! Может потом хоть всю ночь его фоткать.» В один из таких дней Миха вернулся домой раздражённый и не способный сдерживать праведный гнев. – Мишут, что-то случилось на репе? Опять песня не идёт? – спросила Анфиса, уже заботливо скручивая косяк под боком. Не в силах больше сдерживаться, Миха решил посоветоваться с ней. Завуалированно, конечно: – Фис, ты чё про Андрюху думаешь? Девушка пожала плечами, не отрываясь от своего занятия. – А что мне про него думать? Я ж его видела раза три в жизни. В основном только от тебя знаю, что он самый талантливый поэт нашего времени, что он весь такой не от мира сего… – она улыбнулась, явно передразнивая Миху. – Но знаешь, когда я лично его встретила, мне он показался простым парнем, таким весёлым, дружелюбным- – Ага, вот именно, – перебил её Миха. – Тебе не кажется, что он излишне дружелюбный? Я бы даже сказал любвеобильный? Едва сдерживаясь, чтобы не начать плеваться ядом, Миха пристально смотрел на Анфису, не ожидая, конечно, объективного ответа. Она же вдруг оторвалась от своего занятия и как-то хитро на него посмотрела. – Мишут, ты что, ревнуешь? – вдруг спросила она глядя ему прямо в глаза. «Ревновал ли он Сашку? Бред какой-то!» Да Миха вообще не был ревнивым человеком. Был бы ревнивым, не смог бы встречаться с Анфисой – где бы не появилась его девушка, она всегда была центром внимания, и неудивительно. И Михе наоборот было приятно, что она – его. Ну какая ревность? Размышляя над этим, он, видимо, завис, а Анфиса восприняла его молчание как положительный ответ. – Думаешь, твой Князев охмурил меня? Ну да, красивый он, с этим не поспоришь, я ж не слепая, – призналась она спокойно. Это была одна из черт, которую Миха в ней искренне любил: она спокойно говорила напрямую, как есть. – Но мне кроме тебя никто не нужен, понимаешь? Других для меня просто не существует. А то, что мы с ним потанцевали тогда, ну это… Она снова пожала плечами и поднесла к губам косяк, чтобы облизать клейкий край бумаги. А Миха снова завис. – В смысле танцевали? Анфиса непонимающе захлопала глазами. – Ну тогда, в «ТамТаме». Ты чего, не помнишь? – Да как-то отрывками. – Мы когда тусили уже после вашего выступления на танцполе, вы в какой-то момент меня с ним прямо между собой зажали. Я думала ты с этого загнался. Но правда, ничего не было. Тем более ты же знаешь, что мы с тобой вместе ушли. Ну как, сначала в туалет… – она хихикнула. – Ты в ту ночь такой заведённый был. Чё вы тогда приняли? Миха не знал, накрыли ли его воспоминания, или он просто представлял то, что описывала Анфиса. Может всё-таки их переглядки и… ну остальное с Князем ему всё-таки не приснилось? Или это его больная голова органично вписала фантазию в пробелы реальных воспоминаний? Миха поклялся себе оставить всё это в прошлом и даже отлично справлялся последние несколько месяцев, но эта мимолётная слабость заставила его желудок сделать сальто. «Сраные макароны,» – только и подумал Миха со вздохом, который Анфиса интерпретировала по-своему: – Мишут, ну ты чего? Мне кроме тебя никто не нужен, – повторила она серьёзно, держа его лицо двумя руками, но тут же с улыбкой сунула косяк ему в рот. – Даже не переживай насчёт Князя. Он весь твой. «Блять,» – только и подумал Миха, поджигая косяк и затягиваясь. Придя к ребятам на следующий день, Миха, всё ещё взбудораженный новыми деталями того самого (хотя до сих пор непостижимого) вечера в «ТамТаме», вдруг отчётливо понял, что тревожность последних дней была вызвана как раз тем, что Андрей не был, как выразилась Анфиса, «весь его». Осознание это накрыло его почти сразу, когда дверь ему открыл сам неожиданно белобрысый Андрей, за спиной которого выглядывал не менее белобрысый Сашка. – А нам ночью делать было нечё, – начал рассказывать ему Андрей с широченной улыбкой. – Вот мы и решили осветлить друг друга. Ну, кому лучше? И, видимо, чтобы Миха мог лучше разглядеть их вместе (хотя ему и до этого ничего не мешало), Князь притянул Балу к себе и буквально завис с ним щекой к щеке. А Миху будто переклинило: «Прошлой ночью Сашка трогал его волосы.» И голову одновременно заполонили воспоминание из гримёрки после их первого выступления, когда он потянул Андрея за волосы, а тот тихо простонал, и его извечный запах яблочного шампуня. И ему вдруг стало предельно ясно, что Анфиса была права. Он ревновал. Жутко, противно, до скрипа в зубах ревновал… Андрея. Конечно же его. И не как друга. И самое странное, что осознание этого не выбило у него землю из под ног, не вырвало весь воздух из лёгких. Это ощущалось закономерно. Как будто бы он только этого и ждал, когда его накроет очередной волной одержимостью Андреем – сбежать от неё было нереально. В глубине души он всегда это знал. «От судьбы не убежишь.» Но что уж точно стало для него откровением, так это то, что ревновал он именно к Сашке. Ревновал по-настоящему, будто подозревал, что между ними с Князем могла быть тоже какая-то… передружба. «Передружба. Тоже. Ага.» Вот только с Михой у Андрея была уж точно та самая мужская крепкая по всем канонам. Это Миха продолжал повторять себе почему-то голосом отца в голове. Но вид этих голубков, а также все воспоминания об их с Князем запутанной истории подстрекали Миху забыть наставления (пусть и ментального) отца, и на вопрос Князя, кому лучше, он с наигранной нежностью ответил: – Тебе, конечно! Ты ж и в группу-то из-за красивой мордашки попал. Позвали тебя, чтоб девчонки на концерты приходили, – и не удержался провести легонько своей ладонью по его ещё более мягким осветлённым волосам. Но Андрюха на этот флирт – точнее хитрую провокацию! – никак не повёлся. Только гордо заулыбался как ни в чём не бывало. А Саня, наоборот, наконец оторвался от его щеки и, едва сдерживая смех, фыркнул. – Эх ты, ещё лучший друг называется, – посмотрел он псевдоукоризненно на Миху. – Повёлся на красивые глаза! – Эй! – завозмущался Андрей. – У меня вообще-то не только глаза. И встал в позу бодибилдера, выпятив грудь и показывая, видимо, все свои достоинства. А сам уже тоже красный как помидор от еле сдерживаемого смеха. – Вот именно Сань, у него ещё и уши! – поддакнул Миха и снова не упустил возможности потрогать Князя и оттопырил ему уши как у чебурашки. И снова ноль реакции от Князя. За исключением заливистого смеха, который послал стаю мурашек по михиному позвоночнику. – Кстати про уши, пусть вот он тогда тебе с ними и помогает, раз они ему так нравятся, – снова заговорил Балу, обращаясь теперь к Андрею и кивая на Миху. – Ну, с тем, что ему медведь на оба уха в детстве наступил я помочь не смогу, – ответил Миха, не понимая, о чём на самом деле шла речь. – Да не, – пропустил его ремарку Князь и повернулся к нему с каким-то диким огоньком в глазах. – Хочу ухо проколоть. «Опять ошизел,» подумал Миха, решив, что в такую сомнительную авантюру точно не впряжётся. – Мих, может ты его отговоришь? – осуждающе замотал головой Сашка. – Ну нафиг, даже если получится пробить, ещё какую-нибудь заразу в этой дыре занесём, потом ухо отвалится. – Ничё не отвалится, – спокойно отреагировал Андрей. – Нет, Дюш, ты подумай, как музыканту и без уха? – продолжал Сашка уже мягче. – Шур, ну для этого человеку и даны два уха. Одно запасное. Пока Князь ржал над собственным тупым юмором, а Балу продолжал сверлить его поучительным взглядом, у Михи чуть глаз не задёргался от этих «Дюш» и «Шур». «Развели тут лобызания,» – сердито думал он. – «Я вам не мешаю?» – Всё нормально будет, я помогу, – неожиданно для самого себя выпалил Миха, по-хозяйски кладя руку Андрею на плечо и при этом смотря с вызовом на Сашку. – Такую смазливую морду ничё не испортит, даже отсутствие одного уха. Андрей снова все комплименты пропустил мимо своих красивых ушей. И только Балу закатил глаза. – Я умываю руки. Но вопреки своим словам Сашка, слава богам, не мог оставить всё дело на волю судьбе и этим двоим и контролировал весь процесс от и до: притащил с завода довольно толстую иглу для швейной машины, попросил Миху скоммуниздить серёжку у Анфисы. Миха притаранил огромное кольцо. Сашка только взглянул на него и молча вздохнул. Дело приходилось иметь с дилетантами. Ребята собрались в тесной навсегда походу провонявшую перекисью ванной. Миха был готов ебашить прямо так, да и Князь не особо протестовал, но в дело снова включился Балу, который, кажется, вот-вот готов был упасть в обморок от предвосхищения кровавой сцены. Миха знал, что Сашка такое с детства не любил. – Вы чего? Надо же продезинфицировать всё сначала! – разжёвывал он им как детям. Дезинфицирующих веществ, т.е. водки, у них хватало. Балу, на всякий случай ещё и прокалил иголку на газовой плите. Ну теперь вообще всё было профессионально. – Ещё можешь ему водки дать в качестве анестезии, – продолжал наставления Балу. – И приложи лёд к уху, чтобы мочка онемела, да и крови так меньше будет. И пока Андрей заправлялся анестезией, Миха отскребал лёд из пустого и промёрзшего холодильника. Когда он вернулся в ванную, Князь, кажется, почал уже полбутылки (за исключением того, что они до этого вылили на иглу, его ухо, Михины руки и, в процессе, пол). Миха приложил лёд к его мочке, и ситуация приобрела пиздец какой серьёзный оборот, – до этого все как будто до сих пор не верили, что это произойдёт, – и Балу, корча рожи, будто его вот-вот вырвет, вышел из ванной, оставляя Миху с Андреем одних. – Ну как, немеет?. – Непонятно. Миха отнял лёд и погладил Андрея за мочку. Просто чтобы проверить. Всё профессионально. Но рука его сама естественно обрамила красивое андрюхино лицо. А тот, сидя на дряхлой табуретке, смотрел на него снизу вверх своими сияющими то ли от водки, то ли от внутреннего света глазами. – Чувствуешь? – спросил Миха почему-то шёпотом. – Да, – подстать ему едва слышно ответил Андрей, расплываясь в улыбке. – То есть нет. Михе понадобилось титаническое усилие, чтобы оторвать от Андрея руку, а тем более взгляд. «Блять. Друзья. Друзья. Друзья.» Он схватил подготовленную иголку и трясущимися руками, недолго думая, воткнул её Князю в левое ухо. Он замер, ожидая диких криков, но тот лишь зашипел, морща нос. Миха не мог не пожалеть эту скорченную от боли физиономию и наклонился ближе чтобы подуть на ухо, слегка поглаживая его вокруг прокола, в котором до сих пор торчала иголка. Несмотря на лёд, рука его была полностью в крови. И тут вдруг Миха почувствовал тёплую ладонь Князя, которая нервно поглаживала внутреннюю сторону его правого бедра. Миха заглянул ему в лицо. Они были так близко. Князь, всё ещё борясь с болевыми ощущениями, прикусил губу и жалобно смотрел в потолок. Но когда Миха перестал дуть ему на ухо и немного отстранил лицо, их глаза встретились. Андрей как-то нервно сглотнул и облизал губы. «Друзья?» Нет, это точно было другое. Ведь так? Именно этой реакции он ждал, этого знака. Миха приблизил своё лицо. ...И тут же поскользнулся то ли на накапавшей крови, то ли на оставленной ранее луже водки, то ли на извечной плесени старого дома. Рука его, всё ещё державшая князевское ухо, продавила иголку насквозь и воткнула её с обратной стороны Андрею в шею. Тот завыл во весь голос и больно сжал михино бедро (и не только это!) в кулак. Теперь оба голосили и материли друг друга на чём свет стоит: – Блять! – Сука! – Козлина, вытащи её! – Отпусти мои яйца, придурок! Их дикие оры призвали в ванную Балу, который тут же припал к толчку от вида кровавого месива, которое они тут устроили. Вечер определённо переставал быть томным. Под звуки блевания Сашки, Миха наконец вытащил иголку из андрюхиной шеи и вставил на место свежего прокола (в ухе) фискину серёжку. – Всё ещё больно? – мягко поинтересовался он у притихшего Князя. – Жить буду, – отозвался Андрей, уже улыбаясь во все свои дай бог двадцать пять зубов. И подмигнул. Михе захотелось схватить иголку и воткнуть в себя, как в куклу вуду, чтобы предотвратить циркуляцию крови к члену. Вместо этого он почему-то потянулся окровавленной рукой к кончику курносого носа Князя и сделал «буп». И тут же ещё потрепал его по впалым от макаронной диеты щекам. Андрей все манипуляции выдержал смирно с пьяной улыбкой. В итоге лицо его, запачканное собственной кровью, приобрело клоунский раскрас. – Это что ещё за Петрушка? – донёсся слабенький голос проблевавшегося Балу. Андрей развернулся на шаткой табуретке к зеркалу и посмотрел на свой новый раскрас и пирсинг. Увиденное ему явно понравилось. Он потянулся к раковине под зеркалом, плеснул себе на руки немного воды и с её помощью поставил себе волосы торчком. – Я не Петрушка, – наконец ответил он. – Я шут. – Ага, гороховый, – с улыбкой поддакнул Миха, стоя у него за спиной и глядя на него через зеркало. – Не, я король шутов, – с дьявольской улыбкой на губах и играя бровями произнёс он, подражая Михе. Тот даже не мог сдержать смешок, глядя на эти цыплячьи стоящие колом волосы, разукрашенное кровью лицо и огромное кольцо в ухе. – Ты, Андро, король шизов.***
Хоть Андрей так и не подал ему никакого достоверного знака, что между ними было нечто большее, чем дружба, с того дня у Михи созрел план вывести Князя на чистую воду. Хотя, это был вовсе никакой не план. В таких делах Миха не был мыслителем. Миха был деятелем. Поэтому, что ему хотелось, он делал, не раздумывая. Захотелось провести по андрюхиным волосам и задержать руку в них, пока тот старательно вырисовывал комикс с какой-то сисястой бабой, привязанной к столбу, – сделано. Захотелось стырить макаронину чуть ли не из его рта, хотя собственная тарелка была полной доверху, – пожалуйста. Миха чувствовал себя дикой кошкой, охотящейся на романтически настроенного голубя. На самом деле, может именно собственная неспособность сопротивляться порывам быть ближе, дотронуться, обратить на себя его внимание и заставляла Миху всё это делать, потому что упрямый Князь на все его поглаживания и двусмысленные шутки так и не вёлся. Но и не сопротивлялся. И Михе даже начало казаться, что Андрей играл в ту же игру. Когда Миха подсаживался к нему близко на диване, Андрей непринуждённо закидывал руку на спинку, словно приобнимая его. Когда Миха, возможно отчасти чтобы впечатлить Андрея, стащил с себя футболку во время очередной репы (отчего ребята только покосились на него – по ощущениям погода в доме всегда была -30°C) и в итоге простыл, Андрей сам настоял растереть его водкой и замотал в личное одеяло. Но особенно это странное соревнование в оказании знаков внимания выходило на какой-то особый уровень, когда они писали песни. Михе так хотелось впечатлить Андрея, что он днями и ночами истязал бедного Балу, не давая тому даже передохнуть после смены на заводе. А когда, наконец, показывал новую мелодию Андрею, тот обычно слушал с каким-то благоговейным восторгом в глазах и своей дурацкой заразительной улыбкой до ушей, а потом обязательно спрашивал: – Это кто написал? Ну вот там, где вы вдруг меняете тональность посреди припева? Капец как круто! Я уже вижу какой-нибудь неожиданный поворот событий! И Миха скромно отвечал, что это результат совместного труда, на что Сашка иногда шутливо добавлял: – Ага, принёс я ему такой мотивчик весёлый, придумал по пути на трамвике. Как раз с него и вдохновился, ну как у него колёса бренчат, знаешь «цзык-клац-звянкь». А Миха такой, а давай тут местами поменяем, а вот тут ты попозже вступишь… В итоге из того, что я принёс, осталось только то, что мы играем на гитарах. Ха. После этого звонкий смех Андрея раскатывался по всей комнате, и он бежал к себе писать подходящий к новой мелодии текст. И Михе казалось, что Андрей тоже пытался соответствовать, стал более требовательным к себе. Носился со своими тетрадками, пыхтел, переписывал, иногда даже в гневе выдирал листы и сжигал их прямо на газовой плите и не показывал никому результат, пока сам точно не был им доволен. А когда наконец показывал, Миха тоже не мог сдержать восторга и перестать осыпать Князя комплиментами: – Охеренно! Как ты это, Андро, придумал? Сань, ты понял да, это же мы! – и он не мог сдержать дикого смеха. – То что Лёха кабан это понятно. А почему Сашка ведьма? – Он просто по утрам на кухню приходит чай пить прям в своём красном одеяле. Завернётся в него, выглядит как платье. Вот я и представил… – А я думал это потому, что у него нос крючком, – шутил Миха и крепко обнимал вырывающегося Сашку, чтобы тот не обижался. Впечатлённый новым текстом и неспособный успокоиться, Миха иногда даже таскал андреевские тетрадки на работу и показывал скучающим старушкам-хранительницам музея работы творца, заслуживающего (и не только по его мнению!) такой же славы как и многие выставленные здесь деятели искусства. Бедные бабулечки только просили его не шуметь, а Балу одажды, услышав очередную жалобу на то, что работники музея не могут распознать реальное искусство, пошутил: – Эх, вот так, мне, значит, «нос крючком», а Дюше у нас, оказывается, место в музее, – показательно закатывал глаза Балу. – Влюбился ты в него, что ли? Миха, конечно, отшутился в ответ. «Влюбился, блин. Нам чё, по пять лет?» Нет, Миха и вправду восхищался текстами Андрея и не менее того рисунками. Поэтому он даже сомневался, было ли всё-таки что-то большее в этом обоюдном желании впечатлить друг друга, угодить другому, заставить его улыбнуться. Но, как ни странно, все эти игры разума и заигрывания не омрачали его дни, а наоборот подогревали интерес к жизни. Рутинные задачи, лекции отца о нормальной жизни и бытовые вопросы могли погрузить его в долгий ступор сродни зимней спячке, из которой, казалось порой, не было выхода. Но музыка, творчество и вот это самое безумное наваждение, неважно какими вымученными они иногда выходили, давали ему жизнь: он снова чувствовал, дышал, жил в мире настоящем – не этом мрачном, разъеденённом и несправедливом, а том волшебном, дружном и свободном, который они создавали все вместе. И это вдохновлённое состояние напоминало ему ощущения под кайфом. С каждым днём ему казалось будто в его животе селилось всё больше и больше бабочек, которым уже не хватало места – открой рот, и одна точно выпорхнет наружу, и тогда всем всё станет ясно. Может это и к лучшему. Окрылённый и вдохновлённый, он не боялся ничего: улечься головой Андрею на колени и положить его руку себе на волосы, повалить его в шутку на грязную землю и прижать своим телом сверху, держать его руки и греть их собственным дыханием после. А ему только хотелось ещё, ещё, ещё. И судьба снова дала им такой шанс. Миха это сразу понял. После пары месяцев, полных восторженного написания музыки и перехватывающих дыхания случайных прикосновений, но не богатых на события, на квартиру заявились Лысый с Поручиком и заявили, что ребят снова позвали (в этот раз прям позвали, не они сами выпрашивали!) выступить в «ТамТаме». Новость сама по себе шикарная, но это было не всё. Социально подкованный и с недавних пор предприимчивый Пор ещё как-то умудрился по своим каналам выбить группе спонсора – производителя алко коктейлей «Молотов». Вот это уже вызвало какой-то невероятный галдёж. Миха, в последнее время затаивший обиду на бросившего репы Пора, накинулся на него с объятиями и чуть ли не со слезами (немного от стыда за собственную обиду). А как оторвался от него, почувствовал вес уже знакомого тела, налетевшего на него сбоку и быстрый клевок горячих губ в висок. Князь. И вроде бы ничего такого. И вроде бы они все обнимались и лобызались, разделяя этот момент очередного успеха. И Андрей уже так делал раньше, когда их песня впервые попала на радио. Только в этот раз он ненадолго остался висеть на Михе. И тот, поддерживая его одной рукой, повернул к нему голову и заглянул в глаза. И в этот момент он вдруг осознал – даже не решил, нет, это будто снизошло на него свыше или откуда-то глубоко изнутри – что между ними точно что-то опять произойдёт. Он видел это так отчётливо в таких ясных и в то же время нечитаемых глазах Андрея. Он знал это, как читатели «Властелина колец» знают, хоть и переживают за героев, что они дойдут до Мордора и уничтожат кольцо. Как зрители знают, что Ёжик найдёт дорогу сквозь туман и доберётся до своего Медвежонка. Знал он это, потому что это несомненно уже было высечено на скрижалях судьбы. Не могли же они вечно вот так топтаться вокруг да около, притворяясь, будто ничего не было и нет? Он точно не мог. И понимал, стоит ему выпить и потерять контроль, он уже не сможет держать себя в руках. До этого-то еле справлялся. Не знал только, чем всё это могло закончиться. И это только снова разжигало в нём интерес, а бабочки внизу живота замерли в щекочущем ожидании запланированной на ближайшие выходные тусы в честь этих новостей. Договорились собраться на квартире небольшой старой компанией и поиграть в «Заколдованную страну». По каким-то своим каналам Лысый нашёл предыдущих завсегдатаев Шумного с Рябчиком, но помимо них собрались только свои: «хозяева» хаты Балу с Князем, Пор с Лысым, Лёха и Миха, который впервые привёл на точку Анфису. А Анфиса принесла с собой кислоту. Миха не то, чтобы был против, просто боялся реакции Андрея. Но тот, всю неделю скакавший как заведённый со сценарием к своей первой игре и отчего-то ужасно по этому поводу нервничающий, неожиданно согласился принять, особенно когда выяснилось, что с одним из правил он и вправду лоханулся и сделал персонажа и для себя, хотя ведущим это было не положено, и никакие уговоры его не успокаивали. Он только нервно перебирал кипу исписанных и разрисованных листков и торопливо бубнил себе под нос: – Я ж знал, то есть мне Шурик сказал, что ведущий не играет. Но я не понял, что я вообще как бы не при делах должен быть. Мне же тоже интересно. Поэтому я сделал вроде что я персонаж, но я ничё делать не буду, правда… – Звучит круто, Дюш, – пришёл на подмогу опытный в деле ведущего Балу. – Давай попробуем, я уверен так тоже можно, даже интереснее будет, мне просто в голову не приходило такое. Миха, не удержавшись от того, чтобы мягко приобнять всего переполошившегося Андрея, тоже подключился к уговорам: – Да не волнуйся ты так, Андро. У нас тут проверяющих нет, играем, как хотим. Тем более мы уже нарушаем правило о количестве игроков. Андрей на такое утешение только застонал. А у Михи что-то снова трепыхнулось в желуде. «А может ну нафиг вообще эту игру. Пошли лучше…» – Блять, Князь, давай уже как-нибудь по пути разберёмся, ага? – перебила михины мысли не сердитым, но не терпящим возражения тоном Анфиса. – Вот, прими успокоительного. И достала небольшой флакончик с прозрачной жидкостью. – Это чё? – вылупился никогда до этого не видевший кислоты Князь на флакон как баран на новые ворота. – Не надо ему, Анфис… – засуетился Миха, побоявшись, что тот сейчас вообще ускочит в свою комнату и запрётся там. Но Андрей в ответ на михины слова резко зыркнул на него и с вызовом выгнул бровь. – Дорогой, а можно я сам решу, чё мне надо? – сказал он и принял флакон у Анфисы из рук. Миха стоял в ступоре, пытаясь вспомнить, как дышать, всё ещё не убирая руку с князевского плеча. Теперь ему казалось, что эта рука вот-вот воспламенится. – Да, любит он решать за всех вокруг, – игриво ответила за него Анфиса, и тут же резким движением остановила Андрея, который уже готов был опрокинуть весь флакон в себя. – полегче, ковбой. Одной капли достаточно. А когда Андрей застыл, тупя, как капнуть себе в рот только одну каплю, она закатила глаза с этого любителя и добавила: – В стакан свой. Ну или бутылку. Пили они все спонсорские коктейли с разными вкусами прямо из стеклянных бутылок, ящиками с которыми была теперь заставлена целая стена огромной гостиной. На самом деле, это было не так много. Коктейльчики были слабыми, чтобы набухаться понадобился бы целый ящик в одного. К тому же всё это богатство было не для них, а для промоутинга на выступлении в «ТамТаме». Но они решили, что пары бутылочек (или ящиков) никто не хватится. Андрей аккуратно плеснул немного кислоты себе в бутылку и передал флакончик обратно Анфисе. – Шурики, вы как? – предложила она Балу и Пору. Оба Сашки замотали головами – они слезли с веществ безоговорочно. Лысый, хоть и присоединился к их дикой тусовке у Анфисы на хате, пока Андрей был в армии, никогда особо наркотой не баловался, в основном бухал. Шумный с Рябчиком, как обычно серьёзно настроенные на игру, тоже предпочли держать голову в относительном холоде. Лёхе, который вроде и порывался попробовать, запретил Миха. – Опять ты раскомандовался, – надулся Лёха. – Реально, любишь ты, чтоб все под твою дудку плясали. – Слыш, малой, а ты не офигел? Я ж бате расскажу, – шутя ответил Миха. Он бы никогда не сдал младшего брата на растерзание отцу. Наоборот, всегда только пытался защитить его, поэтому и не хотел, чтобы тот пробовал это говно. – А если я про тебя бате расскажу? – вдруг серьёзно ответил Лёха, и Михе показалось, что совсем мимолётно тот стрельнул глазами в сторону Андрея. И Миха даже руку наконец отпустил с его плеча. Но Лёха только заржал и больше пробовать кислоту не рвался. В итоге закинулись они втроём с Князем и Анфисой, после чего наконец началась игра. И сюжет, придуманный Андрюхой, на самом деле оказался таким крутым! Миха был уверен, что думал так не только потому, что был под кайфом и князевскими чарами. Нет, просто сюжет его был совсем не похож на то, как они играли прежде. Во-первых, они не были магическими персонажами. Князь придумал новых героев и сам нарисовал и расписал карточки к ним. Они были людьми с разными профессиями и умениями. И это сначала их расстроило, но вся фишка оказалась в завязке сюжета: их герои попали в мир зомби-апокалипсиса. Андрей в нём был единственным человеком с иммунитетом, и им нужно было доставить его в секретную лабораторию в Москве, чтобы из его крови сделали противоядие, сам по себе он бы точно не выжил в пути. – Я может и ценный персонаж, но способностей к выживанию у меня ноль, потому что я, ну… – он завис, потерявшись на миг в своих листках. – Сосиска? – перебил его Балу. – Я вообще-то думал, что я может ребёнок там, поэтому мне нужна помощь толковых взрослых, – отвечал Андрей со вздохом. – Но вы тоже сойдёте. Все заржали и чокнулись бутылками, а Миха забасил поверх звона стекла: – Не, Андрюх, ты сосиска! – Сосиска! Сосиска! Все снова зачокались, будто это был тост. Они вообще чокались и пили не переставая в течение всей игры, поэтому даже тех, кто ничего, кроме алкоголя, не употреблял, к середине ночи размазало не на шутку. В квартире бушевала музыка, которую перебивал рандомный стук барабанов, создаваемый вмазанной Анфисой под конфликтующими инструкциями бухих в стельку Пора и Лёхи. – Левая нога – хэт, Фис, правая – бочка, – инструктировал Лёха буквально переставляя её ноги своими руками, ползая по полу. – И пятку на весу держи. Не дёргайся так. – Да забудь вообще про ноги, давай сначал с руками разберёмся, – перебивал его Пор, держа анфисины руки в своих, хотя её это явно не останавливало от того, чтобы бить во что и как она хочет. Пор вылетел одним из первых, сразу после Балу, который пожертвовал собой, переманив армию зомби на себя, чтобы дать ребятам время увести Андрея подальше. Поручика постигла похожая судьба, только когда он делал выбор, он не знал, что это приведёт к гибели его персонажа. В прошлом учитель химии, герой Поручика должен был соорудить бомбу, которая пробила бы выход из скалы, где их замуровало. Ребятам предстояло выбрать: потратить несколько дней, разгребая завалы, рискуя быть настигнутыми ордой зомби, преследующей их с другого входа, откуда они пришли; вернуться и попытаться прорваться через них; или попытать удачу и подорвать выход. Поручик призвал попробовать третий вариант, что было верным решением, ведь ребята смогли вырваться наружу, но, к сожалению, его самого задело взрывной волной, и он не выжил. Умерев, он пошёл подолбить то ли от досады, то ли от редкой нынче возможности на барабанах. После долгого перерыва он много сбивался, и Миха, хоть и расслабленный на кислоте, уже хотел было наорать, чтобы тот перестал, когда следом за ним из игры вылетел Лёха и пошёл учить Пора уму-разуму. Лёха был пилотом военного вертолёта. Они с персонажем Михи – его главнокомандующим – выполняли миссию по спасению выживших. Ребята подобрали Андрея и его компанию и успели пролететь большую часть пути, когда кто-то сбил их вертолёт. Всё равно стараясь посадить его как можно мягче, Лёха уложил его мордой в землю, приняв таким образом больший удар на себя. Он умер не сразу, и они с Михой даже успели отыграть предсмертную сцену, в которой пьяный Лёха вылил на себя весь имевшийся у ребят кетчуп. «Блин, завтра макароны жрать будет не с чем,» – успел отметить про себя Миха, но вслух не выходил из роли. – Нееееет! Рядовой, держись, мы сейчас тебя залатаем. Кто-нибудь, тащите аптечку! – кричал он Лёхе в лицо, сидя над ним на полу и удерживая его голову у себя в руках. – Всё кончено, капитан, – то ли хрипел, то ли ржал Лёха. – Бросайте меня! Идите дальше, скорее. Наше падение наверняка привлекло к себе слишком много внимания. Спасайтесь! И неожиданно весь обмяк в михиных руках. Ещё и язык высунул, чтобы подчеркнуть, что его спасти уж точно нельзя. А когда Миха наконец выпустил его из рук и вернулся к столу, Лёха поднялся и присоединился к Поручику со словами, чтобы тот перестал мучать инструмент и передал палочки в руки профессионала. Выживших и сбившихся с пути Андрея и команду спас незнакомец, который предложил им ночлег в охраняемом лагере, разбитом недалеко. Недолго раздумывая, игроки согласились, что оказалось роковой ошибкой, потому что это была засада сбивших их вертолёт ублюдков. Сначала они предложили пленниками игру: убить одного из своих товарищей в обмен на свободу. Все от такого предложения отказались, кроме Лысого. Он рассудил, что их приоритетом было сохранить жизнь Андрея и доставить его в лабораторию. Поэтому он согласился и застрелил того, кого лично знал меньше всех из присутствующих – Шумного. Тот, матерясь, пошёл курить на балкон. Но, конечно, уговор с бандитами не сработал и те, смеясь и называя Лысого худшим из предателей, кинули его в яму с зомби, где того тут же сожрали. Вздохнув с досадой, Лысый проследовал на балкон за Шумным, то ли просто перекурить, то ли извиняться за такое безвкусное предательство. После его ухода ребята решили, что выбираться из этой передряги нужно было самим. Это было возможно, но, кинув кости, они не набрали достаточно очков, и кому-то надо было остаться позади, чтобы задержать их похитителей. Вызвался Рябчик: – Это должен быть я, – рассудил он заплетающимся языком, иногда в процессе своей речи залипая, но не теряя нити повествования. – Андрей, само собой, должен жить. Анфиса – врач, только она сможет создать антивирус. Но им ещё как-то надо добраться до лаборатории, для этого понадобится военный, то есть ты Миха. А я… Я, кажется, юрист… – Не, ты философ, – засмеялась Анфиса. Рябчик задумался, но помотал головой. – Не, точно юрист. Адвокат. Я вам в пути не пригожусь. Но может смогу этих убедить не гнаться за вами, – тут он встрепенулся и прямо вошёл в роль. – Всё, бегите! Я их остановлю, чего бы мне это не стоило! И соскользнул со стула прямо под стол. – Эффектно! – прокомментировал Балу и полез его доставать. А потом скучавший до этого Сашка до конца вечера мучал оказавшегося профессиональным закончившим музыкальную школу пианистом Рябчика, заставляя попробовать играть на басу: – Блин, да чё ты не можешь запомнить? Тут всего четыре струны, не то что в твоём фортепьяно… – В фортепьяно клавиши вообще-то, – уточнял Рябчик, но послушно не выпускал гитару из рук. – Клавиши… Давай не умничай. А за клавишами внутри что? Вот то-то. Втроём Анфиса, Миха и Андрей добрались-таки до лаборатории и даже успели создать антидот, когда толпа зомби, заполонившая улицы столицы, хлынула внутрь и укусила Андрея и Анфису. Она сначала обиделась, что её героиня умерла практически под конец, но потом послушно отыграла зомби и поскакала по комнате, кусая всех, кто уже выбыл из игры. Но занятые каким-то серьёзным разговором Лысый с Шумным и гитарным уроком Балу с Рябчиком не особо обратили на неё внимание, в отличие от разгорячённых от игры на барабанах Пора с Лёхой, которые с удовольствием приняли её в их дуэт. И вот их осталось двоё против всего света. Миха так увлёкся игрой (или это его так вмазало?), что ему казалось, всё было взаправду, и он не знал, как им спастись. – Мы бежим по узким корридорам огромной лаборатории, – вещал дурманящий голос Андрея, который он использовал, читая свои стихи. – Нас преследует толпа зомби. Они уже настигают. Нужен только последний рывок, мы почти снаружи, а там можно забаррикадировать дверь, угнать от них на машине… И Миха слушал, задержав дыхание и до боли сжимая кулаки. Ему хотелось схватить руку Андрея, потянуть его за собой. «Скорее, скорее, мы сможем!» Краем глаза он заметил, что Рябчик с Балу даже перестали играть и слушали с тем же вниманием, что и он и вернувшиеся наконец с балкона Шумный с Лысым. – Но я же ранен, – вкрадчиво добавил Андрей. – Меня тоже укусили. И хоть у меня иммунитет, мне тяжело бежать, я теряю кровь… Я не добегу, Мих. Балу издал резкий вдох, а Михе показалось, что он сам сейчас заплачет. – Судьба всего человечества в твоих руках, – Андрей смотрел ему прямо в глаза. – Тебе нужно сделать выбор. Ты можешь спасти лишь одно. Я или антидот. В роли антидота выступил ящик коктейлей. И вправду для такого нужно две руки, чтобы дотащить. На фоне продолжала играть музыка с нелепыми барабанами поверх и заразительный фискин смех. Но звучало это всё будто вдалеке. Вокруг стола воцарилась тишина. – Они уже совсем близко. Я – балласт. Если бросишь меня, это даст тебе время, пока они будут меня жрать. Свою роль я выполнил. Антидот у тебя есть, – продолжал гипнотизировать его Андрей своим голосом, не отрывая затуманенных глаз. Лысый кивал головой. Балу зажал рот рукой. «Нет.» – Нет! – заорал Миха вслух, чем вызвал шокированные вздохи от всех ещё принимающих участие в этом балагане. – Я не могу. Я уже бросил брата… то есть подчинённого. Кто мы, если в первую очередь не люди? Что мне этот антидот, если все, кого я люблю, умерли? Он их не вернёт. А если ты жив, мы найдём других учёных, создадим новую сыворотку… Вдруг все вокруг стола зааплодировали. А Андрей стоял явно в шоке, сдерживая при этом пьяную улыбку. Это должно было произойти сегодня. И Миха больше не мог сдерживаться. Отыгрывая роль, он (не без труда) подхватил Андрея на руки, благо тот нифига не жрал и сдулся после армии, и понёсся с ним прочь. Ребята, просёкшие его игру, тут же превратились в зомби и погнались за ними, вытянув руки вперёд и рыча: «мозгииии». Спастись им с Андреем удалось только в его спальне, которую они за неимением замка забаррикадировали собственными телами, потому что неугомонные зомби ещё продолжали долбиться в неё какое-то время, пока не сдались и, смеясь, не ушли дальше пить. Миха с Андреем тоже ржали, до сих пор подпирая двери спинами, стоя плечом к плечу. А Миха впервые осознал, что никогда до этого не был в комнате Андрея. Он стал шарить по стене возле двери, чтобы найти включатель и рассмотреть комнату получше. Услышав, видимо, его рысканья, Андрей в один шаг оказался перед ним лицом и включил свет. Тот оказался красным. – Это для фоток… – заплетающимся языком пояснил Андрей. Миха с трудом оторвал глаза от него, чтобы оглядеть комнату – всё-таки интерес к этому был превыше всего сейчас. И первое, что ему бросилось в глаза, это, конечно, фото. Они висели на бельевых верёвках, протянутых сквозь всю комнату. Но не это привлекло его внимание. Что он заметил после некоторого времени так это то, что на большинстве фото был явно он, Миха. Даже на тех, с репетиций, когда ему казалось, что Андрей фоткал Сашку. Миха сглотнул и перевёл взгляд на Андрея, который, кажется, придвинулся ещё ближе и как завороженный играл с воротом его футболки. Его явно накрыло. Миха узнавал этот взгляд, когда под кислотой люди залипали в одну точку на полчаса, хотя им казалось, что прошло всего несколько секунд. Может, он тоже пялился на Андрея уже слишком долго? Он снова отвёл глаза и вспомнил про фотки. «Точно.» – Насобирал достаточно фоток? – почему-то прошептал он. – Хм? – поднял на него полуприкрытые глаза Андрей, уже поглаживая михину шею. – Для своего альбома, – пояснил Миша и положил руки, которые от того, что он не знал, куда их девать, просто зудели, Андрею на талию. – Помнишь? Ты хотел ту тетрадку, которую я упёр, заменить фотками. Андрей продолжал смотреть на него из под ресниц и легонько прикусил нижнюю губу. На похудевшем лице его губы выглядели больше, отметил Миша. – Так что, достаточно уже? – Миша практически потерял голос. Андрей приблизился практически вплотную и прошептал ему в самые губы: – Нет. Недостаточно. И они бы столкнулись зубами, потому что Миша больше не мог сдерживаться, когда Андрей тоже с какой-то безумной скоростью ринулся вперёд, но к счастью передние зубы были только у одного из них. Этот поцелуй не оставлял никаких сомнений. Так друзья точно не делают. «Да ведь?» Но в таких делах Миша не был мыслителем, Миша был деятелем. И Андрей в эту ночь тоже. Он чуть ли не кусал михин рот, прорываясь горячим языком так глубоко, что невозможно было дышать, но Мише всё равно было мало. Он прижимал Андрея к себе за талию, пока тот одной рукой держал его за челюсть, а другой зарылся ему в волосы на затылке, то нежно приглаживая их, то резко потянув за них в сторону для более удобного угла головы. Миша никогда так не целовался. Нет, они не целовались, они грязно сосались. Андрей посасывал его язык, вызывая немного болезненные, но в то же время мучительно приятные ощущения у корня, И Мише хотелось, чтобы Андрей залез ему в рот ещё глубже, если это вообще было возможно. Тот, кажется, тоже не мог насытиться дозволенным и от фрустрации кусал Мишу за язык и губы до крови, нежно зализывая раны собственным языком после. Они целовались уже целую вечность и наконец утолив первоначальный голод теперь замедлились, не разрывая при этом ни языков, ни губ. С замедлением скорости у них появилось и больше кислорода. Получив возможность дышать, они оба не могли больше сдерживать звуки, и вместе стонали и рычали в распахнутые навстречу друг другу губы. Довольный, видимо, наконец тем, как Миша целует его в ответ, Андрей ослабил хватку на его волосах и челюсти и стал изучать его своими длинными пальцами, начиная с лица. Погладил его скулы, провёл легонько по ушам, чем вызвал волну мурашек, спустившихся по мишиной спине, передвинулся на шею и ненадолго сомкнул пальцы на ней, едва нажимая подушечками. Миша выдохнул последний воздух из лёгких Андрею в рот. Голова приятно кружилась. Мише казалось, кислород ему не нужен, когда на его губах – обжигающие губы Андрея, а на шее – его прохладные сильные пальцы. Но он всё же ослабил хватку и принялся двигаться ниже, и вскоре его руки оказались у Миши под футболкой, приятно поглаживая его грудь, и каждый раз, когда уже знакомые слегка шершавые пальцы Андрея задевали его соски, у него подгибались колени. Расслабленный под чужими ласками – скорее, ошарашенный, с девушками-то всегда приходилось вести ему – он всё это время, кажется, стоял как истукан. Поэтому, немного очнувшись, он тоже принялся активно задирать Андрею футболку, стараясь прижать его ещё ближе к себе. Тот послушно переместил руки с его груди и обхватил его шею, прижимаясь к полуголому Мише своим полуголым телом. И ему показалось, что они точно сейчас сгорят, что в доме давно царил пожар, а они как дураки, жались в горящей комнате. Было нестерпимо жарко. И тесно. И всё равно мало. И Миша был готов гореть, лишь бы получить больше, ещё больше Андрея. Но не знал, что делать. Он вдруг растерялся. Тогда, в самый первый раз, когда они потёрлись друг о друга в маленькой гримёрке барабанной школы, он прижимал Андрея к стене. В этой же позиции тереться об него было не удобно. Он просто отталкивал его своим телом, несмотря на то, что продолжал прижимать его руками за задницу. Но ещё к нему вдруг пришло осознание, что у Андрея был хуй. Нет, он конечно всегда об этом знал. Просто когда всё случилось в первый раз, он об этом как будто вообще не думал, видимо всё-таки его знатно накрыло тогда. В тот раз ему просто хотелось кончить и было неважно, обо что тереться. Он с таким же успехом мог бы передёрнуть, используя диван. Только бы на диван бы у него не встал так, как на Андрея. И сейчас у него стоял так, что думать больше ни о чём другом он не мог. Разве что о том, что у Андрея стоял тоже. Стоял хуй. Хуй Андрея. Хуй другого мужика. «Блять, и чё с ним делать?» – вертелось у Миши в голове, пока они продолжали целоваться и рвано тереться друг о друга. Кажется, Андрея тоже волновал этот вопрос, потому что он вдруг раздражённо зарычал и разорвал поцелуй. От его неожиданного гортанного рыка Миша, сам себя не контролируя, подался бёдрами вперёд, а лицо его, потеряв опору в виде губ Андрея, приткнулось к нему щекой к щеке. У них обоих была лёгкая двухдневная небритость, и Мишу снова прошибло, как током. До этого он убеждал себя – нет, не убеждал, просто принимал это как данность, – что Андрей ему нравится потому, что он красивый как девчонка. Но в этот момент, когда их щёки обжигающе тёрлись друг о друга, он понял, что в Андрее ему нравится обратное – что он был совсем не как девчонки: его плоская грудь, короткие волосы, квадратная челюсть, низкий голос, сильные руки, волосы на теле, даже вот эта подростковая щетина на лице. Всё это сводило Мишу с ума ежедневно. А особенно один простой факт, что Андрей был ОН. И пока он думал над этим, продолжая тереться своей щекой о его и шарить руками по стройному мускулистому определённо мужскому телу, Андрей уже расстегнул его ремень и ширинку и отстранился от его лица, чтобы придвинуться ближе к его шее. Мише казалось он сейчас скатится по стенке, потому что ноги определённо отказывались его держать. Он не знал, что парням тоже может быть приятно от того, что им целуют шею. Девушки никогда с ним такого не делали. А Андрей не просто целовал. Он прикусывал и посасывал кожу вдоль всей шеи, переходя уже на плечи, как Миша когда-то мечтал, чтобы Андрей сделал ещё в их самый первый раз. На мгновение в голове у него промелькнуло, что останутся засосы, но это будто только возбудило его ещё больше. Он представил, как выйдет из комнаты, и все будут знать, что они тут с Андреем делали. И делал он это совсем не грубо, не так, как начинался этот длинною в вечность поцелуй, но всё равно Миша чувствовал, что тот и сам еле держался, чтобы не повалить их обоих на пол. Чувствовал, но всё ещё не знал, что делать дальше. Может быть ему тоже надо расстегнуть штаны Андрея? Но тот его опередил и не дал додумать, засунув свою руку Мише в ширинку, отчего тот чуть не задохнулся, когда горячая рука, пусть и через ткань трусов, легла ему на член. «А что если он сейчас…?» Миха даже не додумал. Не мог позволить себе даже представить такое. Одно дело – лизаться там, потереться друг о друга через ткань. А другое… Но всё равно изображение Андрея перед ним на коленях уже промелькнуло у него в сознании, и Миша залился краской. Ему хотелось зарыться лицом в Андрея. В его плечи, шею, лицо. Хотелось немного притормозить это сумасшествие. Кажется, их совсем унесло сегодня. Даже Михе, юзающему каждый день, это явно было много. Что уж говорить об Андрее. Он вообще наверное не соображал, что творит. Надо было немного отмотать, отдышаться. Михе хотелось взять в руки его лицо и целовать, целовать, целовать всю ночь напролёт. Сегодня ему не нужно было продолжение. Но Миха не знал, как это остановить. Горячие губы на шее, тёплая рука, сжимающая его ноющий член – всё это было выше него, особенно, когда он был под кайфом. Но тут снова пришло вмешательство извне – кто-то опять начал долбиться в дверь снаружи. Андрей резко отстранился от Михи, всё ещё не убирая руку с его члена, и раздражённо заорал: – Идите нахуй, мы фотки проявляем! И нежно накрыл михины губы своими. Миха обхватил его лицо и углубил поцелуй, будто ничего и не было. Будто и не было потенциального свидетеля в нескольких сантиметрах от них прямо за дверью. Но тот не собирался так просто сдаваться. – Откройте, блять! – это был Лёха. – Миха, Анфисе плохо, она уже полгостиной заблевала. Миха чуть не застонал, но вовремя себя остановил. Всё-таки это и вправду было бы слышно из-за двери. Поэтому он легонько оторвался от губ Андрея, точнее оторвал его от себя, потому что тот решительно не собирался позволять чему бы то ни было прерывать их веселье. – Пять сек, – крикнул Миха, едва уворачиваясь от настойчивых губ Андрея. – Ща выйду. Он прислушался и только сейчас заметил, что музыка уже не играла и по барабанам никто не стучал. В тишине послышался звук отдаляющихся от двери шагов. Миха снова повернулся к Андрею, лицо которого продолжал удерживать у себя в руках, и впервые с тех пор, как они схлестнулись в схватке языками, заглянул ему в глаза. Правда, насколько мог, потому что Андрей едва держал их открытыми. Его мазало не по-детски. Но он продолжал мечтательно улыбаться и рвался снова присосаться к михиным губам. А ещё, его рука до сих пор лежала на его члене. И Миха с трудом заставлял башку работать. – Это ж было, да? – прошептал он Андрею прямо в губы, на что тот попытался его снова поцеловать. – Нет, скажи, что было. По-настоящему. И тогда тоже. Андрей на мгновение вырвался из его хватки и снова поцеловал его так нежно, поглаживая его язык своим и постанывая при каждом выдохе, а дышал он пиздец как ускоренно. И Миха снова растаял и поддался и целовал его в ответ, посасывая его ещё больше распухшие губы. Только руку с члена бережно передвинул к себе на бедро. Когда они снова отстранились друг от друга – не без боя, Андрей не хотел его отпускать – Миха снова взял его лицо в свои руки и спросил: – Было, да? И Андрей, зависший сначала с закрытыми глазами и губами бантиком, наконец понял, видимо, что продолжения не будет, пока он не ответит на вопрос, поэтому кое-как кивнул (выглядело так, будто он был тряпичной игрушкой, у которой вот-вот оторвётся голова) и надул губы, как обиженный ребёнок. Миха не мог сдержать улыбки с этого чуда и снова чмокнул его прямо в надутые губы. А потом наконец с огромным усилием воли отстранил его от себя, чему тот, видимо совсем провалившийся в нирвану, не особо сопротивлялся, застегнул штаны и ремень, и, прислонив Андрея к стене, открыл дверь. Когда Миха выходил, то уже краем глаза заметил, что совсем отключившийся Андрей просто сполз по стенке на пол. В гостиной Анфису уже уложили на диван. Пацаны, кроме Лёхи, который убирал блевотину, ушли. Балу гремел пустыми бутылками на кухне. – Проявил его фотки? – с ухмылкой спросил Лёха, как только Миха вошёл в комнату. – Или он твои проявлял? Миха, сам уже еле втыкая, посмотрел на него как на умалишённого. «Надо будет Андрюхе подкинуть идею написать песню про городского сумасшедшего.» – Сам понял чё сказал? – спросил он вслух. – Давай тряпку да шуруй домой, если, конечно, тебе не в кайф блевотину убирать. Лёха вдруг посмотрел на него с какой-то обидой что ли. «Может и вправду сам хотел прибраться? Да не, наверное злится, что из игры вылетел так рано,» – рассудил Миха. А Лёха кинул в него грязной тряпкой, попрощался по пути с Сашкой и вылетел из квартиры, будто торопился на последний автобус. «Во дурак, они ж так поздно не ходят.» Оставшаяся часть ночи прошла без происшествий. Миха закончил мыть пол примерно в то же время, когда Сашка прибрался на кухне. Они пожелали друг другу спокойной ночи, и Балу ушёл к себе в комнату. Прежде, чем улечься на диван к Анфисе, Миха пошёл в туалет отлить и, проходя мимо князевской комнаты, заметил, что тот так и сидел у стеночки, по которой скатился. Миха подхватил его безжизненное тело, уложил на матрас на полу – нормальных кроватей у них с Балу не было – и накрыл одеялом. В незашторенное окно пробивался первый рассвет, и замученное лицо Андрея, выглядывающее из-под одеяла, казалось таким светлым и притягательным в его лучах. Миха не удержался и провёл правой рукой сначала по его впалой щеке, а потом по любимым пахнущим сладким яблоком волосам. – Андрюх, – прошептал он. – Ну было же, да? Он не ожидал ответа, уверенный, что Князь смотрел какой-нибудь чудесный десятый сон, но тот вдруг нахмурил брови, снова совсем по-детски поджал нижнюю губу и вдруг всё-таки ответил: – Недостаточно.