Трудно быть богом

День проходит словно во сне: пролетает совершенно стремительно и начинается даже не с нашего с Соби и Рицкой разговора — то было лишь продолжение ночи, но с того, что Рицка заявляет: — Ты можешь взять мои штаны. У меня есть джинсы на вырост, — Рицка ухмыляется, — тебе подойдут. Ну, может, будут чуть коротковаты, но это ведь по последней моде, а значит бойцу в нефункциональном и пафосном белом пальто должны понравиться. Я усмехаюсь ему в ответ и смотрю на Соби, а он чуть кивает и просит тихо: — Соглашайся, ты не можешь ходить в этом весь день. Хотя бы пока мы не купим новые… — Не спорь с ним, — Рицка звучит повелительно. — Мне не понравится, если он все время будет таращиться на тебя. Я успеваю только открыть рот, а Рицка, встав со своего места, уже приближается ко мне, но проходит мимо, поднимаясь по лестнице: — Пойдем! И я, совершенно не в своей тарелке, вытягиваю себя за поручень вверх со ступеньки и, прежде чем пойти за Рицкой, снова бросаю взгляд на Соби. Он без слов отпускает меня. Невероятно свободным и полным его доверием. Я упиваюсь. Это не проходит, даже, когда я понимаю, что джинсы Рицки «на вырост» никак не стесняют меня, но сидят, как высококачественные скинни, немного укороченные. — Жуть, — констатирует Рицка, — но они лучше чем ничего. Я соглашаюсь со вторым и даже с первым, но… мне нравится чувствовать, что Соби смотрит на меня, а он смотрит. И качает головой, чуть прикрывая глаза. — Тебе нужны другие брюки… А я снова улыбаясь, прислоняясь плечом к стене и упираясь в нее ногой, желая заполучить еще больше его взглядов. Рицка лишь фыркает, но милосердно не отпускает ни одного комментария по поводу моего вызывающего поведения. Пока Соби готовит завтрак, и Рицка сидит на стуле, обвив его ножки ногами, я устраиваюсь на краю стола и курю новую сигарету из очередной пачки Соби, время от времени давая ему затянуться из моей руки. Чувствуя себя той сосиской, что он переворачивает на сковородке, чтобы корочка была со всех сторон. В этой их жизни, в которую я попал, как в сказку, нет ни слова о Сеймее и ни одного момента подчинения или унижения, нет даже принадлежности или приказов. Они понимают друг друга без слов, а я завидую. И снова, и снова не замечаю, как провоцирую Соби, стоит Рицке выйти или просто отвернуться. Я чувствую в себе заряд абсолютной свободы и сексуальности и без стеснения льну к Соби бедром, провожу ладонью по его спине, заползая под выправленную и не до конца застегнутую рубашку. Нисей встраивается в наш ритм так легко… Я знаю, что Сеймей тоже мог бы, но это было бы лишь игрой, и я отчего-то верю, что для Нисея это иначе. А его взгляды и прикосновения убеждают меня все больше. Это так легко сейчас — это будет так сложно потом. Перевязанная рука Нисея и бинты на моем горле скрывают… всего лишь наш страх. Или нашу обреченность? Я все время думаю о словах Нисея. О том, что имя на моей шее — это его имя. О том, что на моем теле могло бы быть имя Рицки. И о том, что даже без этого — Рицка, несомненно, мое все. А еще о том, что мне отчего-то нетрудно и нестрашно допустить Нисея не только до себя, но и до Рицки. Мы в шаге от идеи пойти всем вместе за новыми брюками для Нисея, но это лишь иллюзия. Иллюзия, которую я не хочу разрушать. В стиральной машине крутятся вещи Нисея, и они, может, даже не успеют высохнуть к тому, моменту, как Сеймей явит нам себя. И с каждой перепалкой Рицки и Нисея, с каждым касанием к Нисею я все меньше опасаюсь этого самого появления. Так… Странно и беззаботно? Соби серьезен и явно очень много думает, а я изучаю его лицо. И понимаю, о чем те слухи, что я сам распускал. Соби на людях собран и совершенно непроницаем, контроль — его второе имя, но сейчас… дома? Рядом с Рицкой и… рядом со мной? Настроения Соби меняются быстро и не всегда понятно. Морщинка, залегшая на лбу, и странная боль в глазах сменяются вдруг искрящимся смехом, чтобы потом внезапно сойти на нет. Соби смеется над нашими с Рицкой ежеминутными почти детскими разногласиями. Они правда смешны и далеки от всякого понятия «взрослые». Я не помню себя таким и ловлю момент за моментом. Рицка также, как и я, подвластен настроениям Соби, а может быть он руководит ими? Но нечаянно и нежданно. Я ревную уже так скоро и так отчаянно, все больше улавливая, что я не прав, а Рицка совершенно честен. В том, как Соби касается его много… любви? Но нет и тени эротизма или желания, зато по моей заднице, обтянутой джинсами он скользит взглядом все чаще, и под одним из таких взглядов я делаю прогиб и облизываю губы. — Какая пошлость, — говорит Рицка, замечая, но не сердясь. — Точно… никогда себе такого не позволял, — признаюсь ему я, и улыбка рождается так легко. Я теряюсь в недрах этого дома и в их тепле, пропадаю и хочу пропасть. Я жду, что будет, когда мы с Соби останемся вдвоем, а мы буднично смотрим кино, и Рицка не садиться к Соби на колени, только рядом, а я пристраиваюсь с другой стороны. Эта жизнь так похожа на то, что ничего другого никогда не случится. Я тону в ней, стараясь забыть о чем-то, что все еще существует за дверью. Она закрыта и защищает нас от другого, реального мира. Вот так просто. Когда наступает ночь, Соби зависает у Рицки в комнате, а я фантазирую черти что, но больше всего его приход. Что-то подсказывает мне, что я должен собраться и не показывать виду, не выдавать ни своего ожидания, ни возбуждения, не демонстрировать нетерпения и ревности. Но я поразительно не слушаю этот голос, который точно знает: мне стоит оставаться холодным и казаться незаинтересованным. Я не позволяю себе и тени узнавания. Лишь избавляюсь от тесных джинсов и от белья — к приходу Соби я обнажен и разгорячен абсолютно. Когда дверь в комнату открывается я, опираясь на локти, приподнимаю голову от книжки, что взял в шкафу. — Ужасно долго тебя не было, — объявляю я, спускаясь с подушки ниже, ближе к Соби, и чуть раздвигаю колени. И мне похер, что сказал бы Сеймей, я ловлю взгляд Соби, мне важна лишь его реакция. Я качаю головой, на ходу стягивая футболку. Это снова кажется таким простым, словно не было ненависти до того, сломанного пальца, что держит шина, и даже сарая. Просто Нисей, который ждал меня, читая мою книжку. Я падаю на кровать и в общем-то жду. Не маня Нисея рукой, не прося. Я просто лежу на спине и отщелкиваю пуговицу джинсов. Я улавливаю приглашение. Соби, как всегда, оставляет мне бездну свободы, и от нее меня штормит. Я переворачиваюсь на живот и шепчу тихо, оказываясь между его ног: — Я помогу… Меня пробирает новой, но старой, не забытой еще дрожью. Я тяну молнию вниз, а за ней белье и делаю то… чего никогда не делал. Кто бы меня допустил до такой глубины ласки? Так по-честному. Совсем не так, как я мог представить — в этом нет ни подчинения, ни поражения — наоборот. Я хочу и уже касаюсь языком крайней плоти члена Соби. Он ужасно красивый, тонкий и длинный. Освобождая его пальцами из плена белья, языком я освобождаю головку из плена кожи. Это лишь прелюдия, когда все во мне трепещет, и я хочу все больше, точно зная чего — мне нужен полный стояк Соби. Нужно увидеть недавнее желание в его глазах. Я так хочу быть желанным и нужным ему! И… пусть у него есть Рицка, но теперь, когда Рицка спит — мое время и мне место. И я могу делать то, что Рицка не может. И, кажется, выигрываю тот пьедестал, о котором так мечтал — тот, который жажду сейчас. Нисей оказывается… Неожиданным и смелым. Я ведь не совсем это имел в виду, но возразить не могу и не хочу. Язык Нисея чарующий и жадный, и с тихим стоном я забираюсь пальцами в длинные волосы Нисея. Растрепанные, не собранные, послушные. Это всё ещё так невероятно. Но думать почти не выходит. Настолько не выходит, что я сжимаю пальцы и уже тяну Нисея к себе за затылок. Не в силах нормально посмотреть на Соби, я увлекаюсь тем, как головка его члена увеличивается прямо у меня во рту и больше не стремится закрыться. Я выискиваю наиболее удобное положение, в котором доступ будет полным. Соби держит меня, и его пальцы в волосах ясно говорят о его желании, как и о том, что я делаю все правильно — достаточно хорошо. Я не стараюсь, скорее экспериментирую, Соби чуть выгибается, я не слышу ни одного стона, но дыхание его меняется. А я так странно чувствую, что, и не стараясь, не делая усилий, позволяя себе и нам обоим лишь то, что мне хочется, доставляю ему удовольствие. От пальцев Соби по шее текут волны возбуждения, они опутывают плечи и спину, Соби не управляет и не делает мне больно, лишь держит уверенно и сильно, побуждая взять глубже — я делаю вдох, и беру так, что уже не подвигаешь языком. Я решаюсь на движение головой, чуть приподнимаясь для нового вдоха, а Соби никак не мешает мне, его пальцы перебирают волосы, легко дают отстраниться. Я подаюсь вперед, забирая снова, немного втягивая, застывая губами не совсем у основания его члена, но где-то близко, и пальцы Соби напрягаются, чуть оттягивая меня за волосы. О-ху-еть… Очень странно, но от этого всего стонать хочется мне. И не от боли, а от поразительной яркости происходящего, от его настоящести, от того, какие все эти прикосновения живые. Я хочу все сильнее и нарастающее возбуждение заставляет меня думать о том, могу ли я остановиться прямо сейчас, чтобы продолжить иначе? То, что делает Нисей сводит меня с ума. Такого со мной не случалось, и сейчас это словно усиливает эффект. Я могу сдерживаться, я почти всегда могу сдержаться совсем, даже остановиться, я управляю своим желанием, но не теперь, поэтому я зову его. — Нисей! Это звучит резко, почти приказом, и, подтверждая его, я чуть толкаю Нисея в плечо, а стоит ему приподняться и посмотреть на меня, как уже тяну его за это плечо к себе. Так, пожалуй, нельзя, но я почти не могу помнить об этом, и, когда Нисей приближается, меня хватает лишь на то, чтобы обхватить его задницу, чуть разводя и притягивая его уже так, в этом положении. Это все еще кажется нереальным, чем-то, чего не может случиться со мной. «Это слабость» — сказал бы Сеймей. Может и так, но я лишь чувствую, как это охуенно. И, судя по реакции Соби, — ему тоже. Ему вовсе не до того, чтобы оценивать мою силу или слабость. Тем более, что это не похоже на подчинение. Соби сам останавливает меня, и, пока я пытаюсь что-то там прочитать по его лицу, уже оказываюсь на нем, чувствуя, как его член упирается в меня, а его руки возбуждают. Нет, не дразнят — обещают и действуют быстро, и я не успеваю ни о чем подумать. Я чувствую, насколько Нисей напряжен, вижу как дрожит его член, как возбуждены соски. Нисей смотрит… смотрит на меня без всякого страха, лишь предвкушая, а потом он облизывается, и я резко, со стоном, вхожу в него, заставляя вскрикнуть. Я же сжимаю зубы, изо всех сил стараясь не начать двигаться, а мне так хочется… Хочется делать это быстро и резко, хочется забирать его… Я осторожно глажу бедра Нисея, смещаясь к члену, лаская уже его, пытаясь хоть так компенсировать свою резкость. Внутри Нисея невероятно тесно и хорошо. Невероятно хорошо. Соби так поразительно понимает, чего я хочу, что стоит мне лишь начать представлять, как он делает. Даже лучше, ярче и полнее, чем я мог представить. Он уже во мне. Все сосредотачивается в одной этой точке во мне, внутри, а возбуждение зашкаливает. Это как вчера, но еще… лучше? Потому что Соби вдруг ужасно стремителен, горяч и… ей-богу, не сдержан. Не сдержан в своем желании — я вижу, как он хочет меня, как это захватывает нас обоих. Соби гладит меня, а я стону, не сдерживаясь и решаюсь на движение прежде чем, как вчера растечься, понимая, что ничему кроме моего собственного удовольствия не останется места. Я странно улавливаю, что Соби меня бережет, а мне хочется, чтобы его захватывало также, как меня самого. Движение мое вполне полноценно, пусть я не совсем понимаю, чего желаю, но я приподнимаюсь, чтобы резко опуститься вниз, и это довольно пронзительно больно, я замираю, теряя дыхание. Я хочу движения, но, пожалуй, не переживу его, и мой разочарованный выдох разрезает воздух — как же быть? Интересно, выгляжу ли я смешным? Интересно было ли Соби хорошо от этого движения? И второй вопрос важнее… Нисей делает это сумасшедшее, немыслимое движение, и я не успеваю его остановить — мне кажется, что по телу идет разряд. — Нисей, — это уже просто стон, я сжимаю его бедра, не рассчитывая силу. Так прижимая к себе еще сильнее, продлевая это немыслимое яркое ощущение. — Больно? — спрашиваю я, когда острота чувств чуть спадает. Я осторожно перевожу руку на его задницу и глажу с легким нажимом, продолжая чуть прижимать к себе. Член дрожит внутри Нисея, возбуждение словно бродит по нему волнами, и это просто великолепно. — Ты такой узкий, — шепчу я. — Ты можешь вовсе не двигаться, все и так получится. Еще лучше, чем если… Я с трудом могу все это формулировать и, убеждаясь, что Нисей справляется с болью, чуть качаю бедрами, слегка меняя угол. Я пью то, как звучит мое имя, срываясь с губ Соби, и его руки, удерживающие меня на месте — от боли не остается и следа, мне безумно хорошо. Соби держит меня так крепко, не отпускает от себя, снова лишая воли, а потом он делает движение простое и как будто неуловимое, но меня пронзает удовольствием насквозь. Я вскрикиваю и запоминаю, нахожу слова: — Сделай так еще… Это… Нет нормальных фраз, чтобы передать насколько это охренительно, и все во мне сжимается, утягивая Соби глубже. От напряжения, смешанного с удовольствием, снова приходит дрожь, которую я даже не пытаюсь сдержать, лишь чуть склоняюсь, находя губы Соби, словно так я могу присвоить все его слова. А он держит меня за бедра, и мы будто срастаемся. Не отрываясь, я чуть покачиваюсь на нем, предвкушая… И не зря, меня сносит эта новая волна. Соби все больше внутри, а я все в большем восторге. — Еще, — прошу я Соби в рот. Не знаю, может ли он понять хоть что-то, а его губы ужасно горячие, как и мои натянутые, припухшие, ноющие соски, что трутся о его грудь, и член, зажатый между нашими телами и сочащийся возбуждением. «Держи меня крепче — не отпускай». Это значит очень много, словно Соби так дает мне право быть с ним снова и снова, позволяет оставаться, словно он и правда не опустит меня никогда. И тогда дальше будет также хорошо или еще лучше. Я хочу больше движений, хочу потеряться совсем, пропасть и только находить Соби в себе снова и снова. Как можно быть таким нежным и таким страстным одновременно, как можно дарить одно лишь это тепло и огромное поглощающее удовольствие? Соби и правда делает все это со мной, ужасно честно — чувствуя сам. И уже от одного этого можно кончить, но мое тело хочет большего, и я ничуть не возражаю и ни капли не сержусь на него. И на себя. Я отзываюсь просьбе Нисея, отзываюсь его желанию, его горячему, такому напряженному и такому податливому телу. Я отлично понимаю, почему этот секс настолько лучше всего, который у меня был. С Нисеем я чувствую не только физическое удовольствие, но все то, чем должен полнится этот процесс. Доверие, настоящее желание. Желание не просто кончить, но трогать, дарить удовольствие, растворяться в нем самому. С Нисеем мне удается не думать. А значит не подозревать его и не ждать подвоха. И я хочу повторять и повторять это. Снова и снова. Это не похоже на то, как я завишу от Сеймея, но все же — очень близко. Это потребность. Наверное, Нисей также нуждается в Сеймее. Но сейчас он со мной. Он стонет от удовольствия, выгибается, пытаясь стать еще ближе — и это захватывает меня, заставляет забыть обо всем, кроме него. Я все же ускоряюсь, чуть увеличивая амплитуду движений, и все еще держу Нисея достаточно крепко, он почти не может двигаться сам, лишь прогибаться, и это доставляет отдельно. Он внезапно весь мой, и одной этой мысли вдруг хватает, чтобы мое удовольствие достигло пика. Соби исполняет мое очередное желание. Не опосредованно и не так, чтобы мне потом нужно было еще постараться, но абсолютно, сразу и до конца. Я послушен его рукам и то, как Соби уверен, поразительно будоражит. Я не могу поддерживать никакой ритм, только дышу не в такт, впиваясь в покрывало, и то целуя, то кусая плечи Соби. Мне снова хочется сорвать бинты с его шеи, но на это не хватает концентрации, и я веду языком по его ключицам, а потом к подбородку, там где открытая кожа. Оргазм Соби сильный, я чувствую его, словно это удар изнутри и прямо в голову, он вышибает дух и взрывается фейерверком — я со стоном кончаю следом, причем словно всем телом. И опадаю на Соби, позволяя себе совсем лечь на него, все еще чувствуя, как его член пульсирует во мне. Мои мелкие стоны чертят вокруг нас дорожки и по слогам образуют реакцию: — О-ху-еть… Я просто чувствую себя. И его. Очень сильно и удивительно приятно. А потом все же провожу пальцами здоровой руки по его повязке. — Ты совсем никогда не снимаешь их? — не сдержавшись спрашиваю я, чуть откидывая голову, чтобы увидеть лицо Соби. — Тогда она не была бы такой чистой, — я усмехаюсь, хотя уже понимаю к чему этот вопрос. Но сердится на Нисея, конечно, не выходит, вообще не выходит расстроится из-за этого упоминания, хотя обычно так и происходит, но сейчас мои мысли слишком легко ускользают к белой коже Нисея, к его рассыпавшимся волосам, к тому, как он тихо стонет, когда я, отвлекая, глажу его по пояснице. Я замолкаю, потому что Соби продолжает ласкать, и это заставляет меня снова, чуть выгибаясь, бесстыдно потереться о него бедрами. Но я уже достаточно увлекся своими мыслями о Соби и его потрясающей длинной шее, о том, какой она будет на ощупь, какой окажется под бинтами. — Они… они похожи на какой-то символ вряд ли меньше, чем то, что под ними, — решаюсь я. — И чем-то напоминают веревку, или ошейник. Я хочу… Это звучит как-то… но все же именно это в моем духе, и я признаюсь: — Я хочу снять их. Хотя бы на сейчас. Никто ведь не увидит. Можно? На самом деле я не спрашиваю, а прошу, и это для меня вообще-то сложно. Но я стараюсь сгладить эту просьбу, перебирая пальцами волосы Соби, а языком блуждая вокруг краев его бинта, чтобы ему самом тоже захотелось почувствовать полу-поцелуи по всей шее. — Нет, — отвечаю я резко. — Ты не знаешь, что под ними. Только представляешь. И поверь мне… Это не стоит того. Я не могу в полном смысле захотеть оттолкнуть Нисея, он звучит слишком… нежно… и сам он такой разморенный и теплый, но я все же смещаюсь, наконец, выходя из него, и чуть отстраняюсь. — Хочешь в душ? — пытаюсь я отвлечь его. И от повязки, и от своей резкости. Мне трудно его не касаться, но я справляюсь и просто лежу рядом. — Тебе нравится… нравится касаться меня? — вдруг спрашиваю я, чувствуя себя странно тоскливо без рук Соби. Но в вопросе есть и еще некоторый смысл. Мне немного обидно от отказа, хотя странно было бы ждать, что Соби вот так сразу согласиться. — Я… больше не враг? — на всякий случай я задаю новый вопрос, начиная безумно нервничать. — Я хочу увидеть тебя целиком, а не в душ. Я бы мог быть поосторожнее, получше управлять ситуацией. Сеймей многому научил меня, но я хочу иначе. Делать не так, как мне сказали бы сделать, а так, как я это чувствую. Тем более, что я уже слышал, каким смыслом наделяет все это Соби, но… Я-то, когда не Соби и не Сеймей говорят об этом, понимаю, что никакого такого смысла в повязках нет. — Соби, там же просто… имя. Не знак дьявола и не мистическая пентаграмма, которая разрушит мир. Это даже не татуировка в виде розы на копчике, — я вдруг хмыкаю. Из этих моих вопросов складывается последний: «Почему нет?» — но его я не задаю. Недосказанным, он повисает между нами, а я только смотрю, снова касаясь Соби: глажу его по груди, не задевая соски, скорее обводя его мышцы. Грудь Соби поднимается и опадает, его прекрасное лицо подергивается мукой, а в небесном своде глаз проступает такая беспросветность, тоска и совершенно точно — гнев. Я смотрю в небо, и оно падает на меня. Вопросов очень много, и я хмурюсь. — Враг ты или нет, это двусторонний вопрос, — я сажусь, уходя уже не только от вопросов, но и от прикосновений Нисея. — И от ответа на него не особенно зависит, нравится мне тебя трогать или нет. Но если бы не нравилось, я бы вполне мог этого не делать. Следующий логичный шаг встать, тем более, что душ, в целом, неплохая идея, но я медлю. — Это не просто имя. Как и на твоей руке. Но там не только оно. Я все же смотрю на Нисея. Странно: одновременно я хочу и коснуться его снова, и уйти. Теперь у меня отлично получается думать. И о Сеймее, и о том, что прошлой ночью мы с Нисеем были врагами. Непримиримыми врагами, настолько непримиримым, что он даже воду не хотел от меня принять. А теперь берет уже ласку. Точно ли я могу быть уверен, что это не план? Когда Нисей стонет в моих руках, я верю ему, но это… Это было бы так в духе Сеймея. Он постоянно так поступал со мной. Было время, когда моя преданность ему была не мучительной, а желанной, когда я верил в это его чертово имя, которое он вырезал на мне. Воспоминание об этом достаточно больное, чтобы уже не встать, вскочить и почти сбежать в ванную. Соби вспыхивает, а я отшатываюсь. Я не боюсь, что он ударит, но боюсь, что уйдет. Он становится неразумным и несдержанным — превращается в порыв, но это не делает его хуже. Лишь у меня внутри что-то тревожно сжимается. И он уходит — скорее убегает, и я замираю, чувствуя удушье, мне очень не хочется знать, о чем подумал он, если так отреагировал. Усилием воли, я даю себе команду: «Выдыхай,» — это звучит так, как мог бы приказать Сеймей: «ищи», «делай», «стой», «дыши» и даже… «не дыши». У каждого его приказа есть причина и объяснение, хотя сейчас мне кажется, что он мог бы сократить спектр команд. «Фас» — заменил бы сразу несколько. Наверное, в репертуаре Сеймея оказалось бы даже «дай лапу». Это осознание пронзает меня изнутри, и я… чувствую стилет в груди. Тонкий и страшный. Он там уже давно? Если попытаться достать, я истеку кровью? Голова у меня кружится, а тело деревенеет. Я не хочу думать о Сеймее, я этого не выбираю! Но боюсь, что мысли мои больше мне не принадлежат, может даже… Жду этого. Но стоит представить Соби, как образ Сеймея поразительно легко отходит на задний план, смазывается, мутнеет и растворяется в фоне, из которого все отчетливее проступают черты Агацумы. Я все еще помню о Сеймее, но лишь о том, что — его здесь нет. Как и Соби сейчас, но… Я знаю, где его искать: за стенкой шумит вода. Грохот ее слышится мне раскатами водопада, оглушительными и страшными. Мне трудно с реакцией Соби, с его ответом, точнее отказом. Но я… на самом деле расстроен больше, чем обижен, и оттого, отмирая, просто иду за ним. Меня почти тошнит, гнев рвется изнутри — уже сам я тяну руки к бинтам и дергаю их вниз со всей яростью. Повязка не разматывается, а скорее душит меня, сминаясь и впиваясь в кожу. Я снова ненавижу. И Сеймея, и себя.