Педагогическая комедия

— Брат, плюс два или минус два? — выдыхая пар от электронки куда-то себе в сумку, спросил Дэнки. — Это экзистенциальный какой-то вопрос или чисто математический? — Сэро протянул руку, забирая у товарища своё устройство, и подобно ему невидимо пыхнул куда-то в пространство через плотно сжатые губы. — Это анекдот, брат. — А, бля. Тогда минус. Не отрываясь от экрана телефона, Дэнки сделал драматичный вздох, ни на йоту не сочетающийся с его флегматичным и абсолютно бесполезным гипнотизированием экрана, и откашлялся. — Заходит Александр третий в море, его из глубины хватают за яйца, спрашивают «плюс два или минус два», он говорит минус два, выходит на берег, а он Александр первый. Сэро тихо прыснул и сощурился, пытаясь разглядеть натюрморт со своего места. В душном кабинете витал спёртый воздух вперемешку с запахом аммиака. У кого-то заплесневели краски. — У нас тень тёплая или холодная? — Не ебу. По-моему, тёплая, — отозвалась красящая рядом губы Мина. Глухой стук пластика о потрёпанный грязный линолеум, смачный плеск и протяжное «Бляяя». У Бакуго в руках затрещал потрескавшийся лак на деревянной кисточке и он нехотя наклонился поднять упавшее ведро. Дэнки, остановившись на середине очередного анекдота, закатил глаза, готовясь ко взрыву, а сидящий неподалёку Киришима, привыкший к подобного рода перформансам раз в пару дней, с готовностью протянул Бакуго тряпку. Товарищи со вздохом вернулись к своим работам. То-то же. До конца пары ещё полчаса, надо хотя бы сделать вид, что работаете. Лишь настрой сбивают. Внутренне исплевавшийся ядом Бакуго благодарно кивнул и, присаживаясь над лужей до того как собственное отражение начнёт ехидно посмеиваться, с неистовой яростью растёр её по полу. День какой-то ни туда ни сюда. Ничего не получается, построение вышло не с первого раза и пусть всё равно закончил его Бакуго раньше остальных, потратил он на это времени вдвое больше, чем требовалось обычно. Краски полосят, охра для высветления драпировки настойчиво превращает любую смесь в зеленоватую жижу, ультрамарина бесконечно то слишком много, то недостаточно для нужного оттенка, кисть не слушается и виляет в сторону, ломая форму несчастной стократно измученной вазы до неузнаваемости, а Мик (как его окрестили старшаки за излишнюю крикливость и суматошность) периодически молча заглядывает в работу, качает головой и уходит горланить в другую часть аудитории, никак не комментируя тяжёлые потуги Бакуго в живопись. Сиди потом и думай, всё ли у тебя нормально, или он позже по приколу выкатит тебе список ошибок. Мол, на, подавись. То что ты с первого курса в универских выставках участвуешь ещё не значит, что имеешь право нос задирать. Шибко возгордился. Бакуго сдавленно прорычал и, протерев остаток грязной воды ногой, запульнул тряпку на батарею. Та, пролетев в опасной близости с полой бошкой Дэнки, смачно шлёпнулась сначала на подоконник, а потом уже на своё законное место. Взглянул на работу издалека. В целом, терпимо. Сносно. Само собой, лучше, чем у других. Но недостаточно. Даже для дешёвого выставочного зала в какой-нибудь Чибе посредственно. А значит, плохо. На правое плечо опустился чужой подбородок, а с левого лениво свесилась рука — Киришима налип сзади и сосредоточенно уставился в его работу. — Ну ты как всегда. Стилёво, я так не смогу. Бакуго подавил в себе желание повернуть голову и упереться в горячую щёку носом. — Конечно, не сможешь, ты ж лох. — В сравнении с тобой все лохи, естественно, — усмехнулся Киришима, высказывая это как аксиому. — Только я понять не могу, чо тебе самому-то не нравится? Бакуго нахмурился крепче и мотнул плечом, пытаясь скинуть с себя руку. Рука, очевидно, не поддалась и осталась смирно покоиться на том же месте. Слишком хорошо его знает. — Я не говорил, что мне не нравится. Это в любом случае лучше, чем у остальных в группе. — Ну да, ну да, а мордаха тогда чо такая кислая? — он цокнул языком. — Зная тебя, недостаточно хорошо. Чо, я тебя не знаю что ли? — Нормальная работа, — почти обиженно фыркнул Бакуго, демонстративно отворачиваясь. — Отвисни. Киришима бесстрашно ткнул его в щёку и улыбнулся. — А то что, палец откусишь? — А ты чаще подставляй. Глядишь, не только палец. Киришима его угрозам никогда не внимал, так с чего бы ему в этот раз прислушиваться к шуточной и, к тому же, крайне ленивой ругани Бакуго сквозь зубы. Вот он и не внемлил. Расплылся по его плечу довольным котом и продолжил гипнотизировать работы на предмет ошибок, периодически кидая взгляд на собственную. Сравнивает. Учится. Спустя тридцать секунд его безмолвного глазения над порозовевшим ухом Бакуго щёлкнула челюсть. Понял, видимо. — У меня, оказывается, ваза кривая. — Поздравляю. — А когда строил, не заметил. — Не мудрено. — Эй, прекрати меня буллить! — шутливо надулся он и хлопнул Бакуго по руке. — Пойдем лучше на перерыв, отвлекись хоть немного, взгляд уже замылился, вот бошка и не варит. Бакуго хотел было возразить или кинуть колкость о его скудоумии, но в итоге и сам безмолвно щёлкнул зубами. Ему действительно стоит сходить на перекур. По пустому коридору неприкаянно блуждали потерявшиеся во времени студенты, охранник буднично читал газету, без интереса требуя с входящих-выходящих студенческий (а то ж человек с папкой метр на метр ошибся дверью и внезапно осознал, что он юрист). От подошв тяжёлых осенних берц эхом отскакивали шаги, глухо разбиваясь о побеленные стены, а шлепки пожёванных жизнью кроссовок вторили им звонкими щелчками. Бакуго находу достал из кармана пачку и вложил сигарету за ухо, Киришима увлечённо уткнулся носом в ладонь, пересчитывая мелочь. Расплывшись в улыбке, сунул её обратно в карман. На чай, значит, хватает. Бакуго всегда считал, что его, в отличие от большинства человечества, осенняя хандра не трогает, предусмотрительно обходя его перманентно недовольную мину стороной. Но, видимо, в этом и проблема — он так самонадеянно в это верил лишь потому что его настроение не особо повышалось вообще когда-либо. От времени года это никак не зависело. Он стабильно ненавидит всё так же сильно, что осенью, что зимой, что весной. На лето маленькое послабление по причине Киришима в шортах. Его слова, что у Бакуго, вероятно, просто депрессия, и стоило бы обратиться к специалисту, сознательно игнорируются. О том, что у самого Киришимы была депрессия и с последствиями он борется до сих пор, Бакуго догадался ещё в прошлом году. Это было несложно — при таких скиллах, стремлении к знаниям, будем честны, внешности и прочих хороших чертах иметь настолько низкую самооценку, по скромному мнению Бакуго, достаточно нелогично. «Раньше было хуже», — усмехнулся Киришима, когда Бакуго ему это сказал. — «Но я делаю успехи.» Так и непонятно, имел ли Киришима ввиду то, что он сам был хуже или ситуация с ментальными брейкдансами была ещё более удручающей. Бакуго пнул камень и закурил, отставляя руку с сигаретой по направлению ветра, чтобы на некурящего друга не летело. Это, пиво в редких случаях и периодические бессонные ночи за домашками, — единственные вредящие вольности, которые он себе позволяет. В остальном старается придерживаться какого-никакого здорового образа жизни. По возможности. Киришима оперативно метнулся кабанчиком в кофейню — маленькая замызганная коробочка два на четыре, — и вручил Бакуго его сладющий американо. Сюрпнул чаем. Они развалились на лавке в курилке, меланхолично наблюдая за бегущими туда и оттуда людьми в проёме между домами. Тут сыро и прохладно, под навесом всегда тень, а с бортика крыши той самой кофеенки триста шестьдесят пять дней в году что-то капает. Всё казалось бесполезным. Первый курс был насыщенным на события — сепарация от родителей, новые знакомства, хорошо знающие своё дело преподы, интересные задания, бесконечная гонка за успехом и бессонные ночи перед просмотрами. Привычный бешеный ритм жизни, ни вздохнуть. Второй же курс пока только разочаровывал — преподы либо совсем сменились, либо стали вести предметы, в которых разбираются значительно хуже, а то и совсем не умеют преподавать, одни и те же лица ежедневно наскучили и порядком осточертели, задания типовы́е, простые и абсолютно бессмысленные, а времени на них уделяется, почему-то, в разы больше, чем до этого. Говорят, мол, сложность высокая, нужно освоить технику, привыкнуть, вот они и штудируют черепа на рисунке уже практически месяц. Бакуго всё это зазубрил и освоил ещё до поступления, поэтому сейчас заметно скучал. Создавалось ощущение, что делаешь недостаточно, но как только смотришь в лист заданий, оказывается, что ты сделал всё необходимое, даже больше. И сидишь. — Всё как-то тупо. — озвучил он свой вердикт и выдул в воздух колечко дыма. Киришима заинтересованно приподнял шрамированную бровь и снова отпил чая. — Что именно? — Всё. Учёба в частности. — Может, ещё раскачаемся, а потом легче будет. Я тоже ещё не привык, нихрена не успеваю. Бакуго тяжело вздохнул, раздосадованный тем, что Киришима понял его утверждение неправильно. — Я сделал всё. Даже набросков ебаных у меня уже на месяц вперёд. Это всё пиздецки скучно. Киришима поперхнулся чаем и с усилием прочистил горло. — В смысле на месяц? Типа, все сто? — Да чо там делать? Я просто каждый день по пять-десять делал. — Нихера ты… — удивился он и задумчиво сжал губы в тонкую полоску. Бакуго непроизвольно засмотрелся. Киришима покачал ногами и лениво перевернул носком кроссовки крышку из-под пива под лавочкой. Рассмотрел нелепую рожицу волка на ней, поднял и сунул в карман. Ему любые мелочи обычно настроение поднимали. Бакуго так не умеет. — Это только начало года. Мы ещё даже не весь месяц отучились, слишком рано делать какие-то выводы. Потом, глядишь, не особо нужные пары кончатся, их закроем и начнем пахать, как раньше. — Сомневаюсь, что что-то изменится. — Слушай, бро, по-моему, у тебя просто выгорание. Бакуго нахмурился сначала на это нарочитое «бро», а уже после на смысл сказанного. Посмотрел на Киришиму по обыкновению возмущённо. — Ёбу дал? С чего вдруг? — Ну, как, — Киришима развернулся к нему всем корпусом, опёрся плечом о пластиковую стену и стал загибать пальцы. — Ты целый год пахал без продыху, и до этого ещё кучу лет до поступления пахал, и летом пахал. Вот отвлёкся, отдохнул немного, снова вернулся в этот строй и словил выгорание. Закономерно, по-моему. — Хочешь сказать я, типа, выдохся? — Хочу сказать, что тебе просто нужно отдохнуть, чувак. А ты этого, как будто, делать не умеешь. Знаешь, ощущение такое создаётся. — Хуйня. — Бакуго сполз спиной вниз и вытянул перед собой ноги, туша бычок о край лавочки. — У меня не бывает выгорания. — Да ну? Ты что, не человек? — Да чо ты приебался? Делать нечего? — Нет, просто подвожу к тому, чтобы в гости тебя пригласить. Бакуго выпрямился и выкинул бычок, щёлкая пальцами. — Как будто я в твоём свинарнике редко бываю. — Приходи в любое время, хоть с ночёвкой. ТецуТецу уехал на неделю, так что комната полностью в моём распоряжении. Звучит? Бакуго скептически приподнял бровь. Перспектива ночевать у Киришимы, с одной стороны, стороны влюблённого и беспросветно тупоголового долбоёба Бакуго, звучала прекрасно, а со стороны здравомыслящего взрослого человека Бакуго звучала, как кринж. Пускай они и живут в одном общежитии и в любой момент можно скрыться и свалить к себе. Бакуго сунул руки в карманы и поднялся, кивая головой в сторону выхода из переулка. Киришима спешно поднялся и поравнялся с ним, булькая чаем в стаканчике. Он по-дружески стукнул друга кулаком в плечо. — Заваливайся, отдохни хоть немного. На тебя смотреть страшно, мы только начали учиться, а ты уже бурчишь, как старый дед. — он шмыгнул носом и широко улыбнулся. — Я буду рад, если ты придёшь. Бакуго кинул на него суровый взгляд из-под русых бровей и двинулся к зданию университета, руки в карманы, спина ссутулина. В такие моменты казалось, будто Киришима обо всём догадывается или давно уже всё знает, и только дурачка из себя строит невесть зачем. — Я подумаю. — кинул он через плечо и сзади послышалось приближающееся шлёпание кед по асфальту. Киришима налетел на его спину смерчем, приобнимая за шею.