В пустом театре

Её всю трясло. Никогда ещё она не чувствовала себя настолько слабой, настолько беспомощной. Сердце грозилось вот-вот выпрыгнуть из груди, по вискам стекал холодный пот. Когда Нёвиллет отпустил её руки и начал расстёгивать одежду, девушка легонько перехватила его ладонь — на более активное сопротивление сил не хватало, даже просто выйти из оцепенения уже было большим подвигом. — Нёвиллет, не делай этого, прошу... — едва слышно прошептала с выражением, полным горькой безысходности. Он перевёл взгляд вверх, обратно на неё, и его неожиданно больно кольнуло чувство вины. На осознание факта её слёз потребовалась пара долгих секунд. — Фурина... — слегка отстранился от неё и медленно, очень нежно дотронулся до её щеки. Она слегка отпрянула, но потом всё же позволила ему поймать капли стекающих слёз, которые сразу впитались в шёлк его перчаток. — Я не хотела так... Я думала, будет по-другому... Глаза Нёвиллета расширились от удивления, по спине пробежал холодок. Он молчал, давая Фурине продолжить. — Хотя бы после разговора, после признания мог бы... Почему ты... именно так?.. — голос дрожал, а голова склонилась вниз, отчего мокрые глаза спрятались за чёлкой. — Что ты имеешь в виду? Ты тоже?.. — Люблю тебя, да, глупый дракон! — мотнув головой, сорвалась на крик и уставилась на него отчаянным взглядом. — Почему ты так поступаешь, почему ты вдруг стал... такой?! Он отстранился, в глазах вновь промелькнул леденящий огонь. — Потому что я устал смотреть, как ты отдаёшь себя другим. Потому что я больше никогда не смогу позволить тебе уйти. Потому что я люблю тебя так сильно, что схожу с ума. Сердце Фурины забилось как бешеное от счастья и... нового прилива страха. Она уже открыла рот, чтобы ответить, но её прервали новым поцелуем. В этот раз более нежным, однако жадность теперь была в руках, без стеснения гулявших по её талии и стягивавших пиджак. Она могла лишь тихо мычать и кое-как пытаться отталкивать, пока бабочки в животе бесновались от противоречивых эмоций. Нёвиллет отпрянул и сразу же приложил к её губам указательный палец, останавливая пререкания. — Леди Фурина, я настоятельно рекомендую Вам оставить фарс. Ты ведь любишь меня, так? — подчёркнуто формальный тон резко сменяется на трепетно нежный, когда он провёл другой рукой по её щеке кончиками пальцев. — Я очень этому рад... И ты будешь рада этому тоже, — он склонился над её ухом, опаляя горячим дыханием. — Если будешь хорошо себя вести, я буду любить тебя очень... нежно. Когда он начал целовать шею, у неё пробежали мурашки. Колени тут же задрожали, и она оперлась на стену, невольно склонив голову вбок, давая возможность спуститься чуть ниже. Тело решительно не слушалось, не хотело бороться от слова совсем, что Нёвиллет сразу заметил, потому с триумфальной улыбкой продолжал, расстёгивая жилет с блузкой и оголяя её грудь. — Видишь, милая? — он сладко шептал, пока губы с языком переходили к ключицам. — Это будет очень приятно для нас обоих, стоит тебе лишь оставить свою гордость. — Нёвиллет, я... я не хочу... — она всхлипнула, стараясь удержаться на обессиленных ногах. В ответ она тотчас получила укус, заставивший покраснеть кожу на груди, а её саму — вскрикнуть. Какие же у него острые клыки! — Врёшь. Не ты ли мне только что чистосердечно призналась в чувствах? И потом... — он пустил руку между её бедёр и слегка натянул ткань шорт, чем вызвал несдержанный стон. — Твоё поведение говорит ещё громче и яснее, чем слова. Щёки залились кровью от стыда, потому что оба знали — он прав. Фурина такого не могла вообразить даже в самых смелых мечтах, занимавших разум каждую бессонную ночь, заставлявших уединяться и шептать его имя, пока она не успокоит, наконец, это чувство в животе, возникавшее каждый раз при мысли о нём. И за это же сладкое чувство, нахлынувшее от его фривольных касаний как цунами, она себя возненавидела. — Пожалуйста, хотя бы не здесь, хотя бы не... — новый укус, уже более сильный. Она даже не заметила, когда он успел снять лифчик и добраться до сосков. Пока ртом игрался с грудями, кончики пальцев рук щекотали талию, живот — трогали везде, где дотягивались до столь желанной белоснежной кожи. — Я хочу тебя. Здесь и сейчас. Не терпящий возражений тон — констатация факта полной власти над ней. Фурина теперь и сама сходила с ума: от безысходности и будоражащего до мозга костей возбуждения. Ей было до боли мерзко от самой себя, от того, как она млела, как шла навстречу ласкам, так противно приятным и заставлявшим жалко изнывать от вожделения. Пара мимолётных движений — и оголённые бедра овеяло холодом, от которого больше не защищали шорты. По внутренней стороне уже стекали её собственные соки. Нёвиллет встал перед ней на колени, парой нежных поглаживаний стёр с кожи склизкую жидкость. Перчатки от неё потом наверняка будет не отстирать, но это было последним, что его сейчас волновало. — Раздвинь ноги шире, — не просьба — приказ. И Фурина, назло себе, подчинилась. — Умница. Она вздрогнула и стыдливо отвела взгляд, безуспешно пытаясь выбросить из головы, как же красиво он смотрелся в этой позе, как серые глаза отдавали новым блеском, полным вожделения, а с губ не сходила довольная улыбка. Он прикрыл глаза и уткнулся носом в нижнюю часть живота (из-за разницы в росте он вполне успешно до туда дотягивался), пока медленно, с наслаждением, стягивал уже насквозь мокрые трусы. — Когда ты не сопротивляешься, я люблю тебя даже больше, — он прислонился губами к лобку, ухватив её за бёдра и отмечая в голове их пленительную мягкость. — Смотри на меня. Фурина взглянула — и тотчас зажала руками рот, приглушая неожиданно громкий стон. Нёвиллет провёл языком от промежности до клитора, даже не шевельнув головой, смотря точно в её разноцветные глаза. Язык по длине раза в два превышал обычный, человеческий. Разум вмиг затуманился, выбрасывая все мысли прочь. — Даже лучше, чем я себе представлял... — Нёвиллет томно вздохнул. Уже прикрыв глаза, провёл языком снова. Даже сквозь собственный прорывавшийся голос Фурина могла слышать непристойные влажные звуки, доносившиеся снизу. Она не могла ни сползти вниз, ни прильнуть ближе — так крепко он её удерживал. Он продолжил и, слегка прикусив складки, чуть ли не втянул в рот её клитор, обвивая и нежно дразня его раздвоенным кончиком языка. Фурина откинула голову назад и часто-часто задышала, не в силах сдержать всхлипывания и слёзы. И не отрывала взгляд. Казалось, она вот-вот растает, превратится в безвольную лужу в его жарком рту. Нёвиллет слегка отпрянул, облизывая губы. — Твой громкий голосок просто очарователен. Снова прильнул. Прижавшись корнем языка к клитору, медленно проник кончиком внутрь, щекоча верхнюю стенку влагалища. Дав пару секунд, чтобы привыкнуть, размеренно начал двигаться, тёрся о клитор и одновременно внутри, медленно, но верно ускоряясь. Пряди волос легонько покачивались, едва касались кожи, ладони поглаживали бёдра в успокаивающем жесте, не ослабляя хват. Фурина смотрела. Смотрела и стонала. Тряслась всем телом, не в силах справиться с приливавшим волнами наслаждением, нараставшим с каждой секундой, переполнявшим до кончиков пальцев. Она зарылась руками в его волосы, стараясь притянуть к себе, но он не дался — только властно усилил хват и ускорил движения языком, между делом пройдясь клыками по коже, что заставило чуть ли не кричать. — Н-Нёвиллет! Нёвиллет, я... Он бросил взгляд на неё и прижался ближе, прикрыв глаза, как бы давая разрешение. Уже доставая так глубоко, как не могли достать ни её пальцы, ни другие игрушки в ящике стола её кабинета, язык нещадно вколачивался в неё, ни на мгновение не сбавляя темп. Через пару мгновений Фурина застонала так громко, что Нёвиллет невольно поморщился, и она, наконец, обмякла. Пару мгновений, пока оргазм стихал, он продолжал двигаться, но затем остановился и аккуратно вытащил язык. На прощание облизнул снова, от промежности до клитора, и отпустил, позволив ей свалиться на пол подобно тряпичной кукле. — Вот и всё, — он встал на ноги и протёр губы рукой. Аккуратно стянул запачканные перчатки и взглянул на неё сверху вниз, вновь улыбаясь. Своей холодной, жестокой ухмылкой. — Ты никуда теперь от меня не денешься. Моя... целиком и полностью моя... любимая, милая Фурина. Её тут же прошиб холодный пот, а пелена возбуждения слетела с глаз. В животе скрутило от ужаса и осознания. Настал конец. Её конец.