***
Странности в поведении Саши запустили непрекращающихся поток мыслей о нем у Игоря. Маракулин, привычно ожидающий его после вечерних спектаклей в Оперетте, ушел из театра, даже не попрощавшись. Загрузив себя на ночь рефлексией о том, чем могли быть вызваны сашины выходки, Балалаев умудрился лицезреть его даже во сне. Содержание быстро улетучилось из памяти, но факт наличия там Маракулина крепко закрепился, а потому утро Игоря так же началось с мыслей о Саше. «Может, все-таки написать ему сегодня, поинтересоваться, не случилось ли чего?» Не успел Игорь сложить в сознании текст предполагаемого сообщения, как абсолютную тишину квартиры нарушил чей-то тяжкий вздох и дальнейший шелест, словно кто-то крутился в одеяле. Стены в современных квартирах, конечно, не баловали идеальной звукоизоляцией, но подобные звуки явно шли не от соседей, а аккурат из соседней комнаты. Игорь был не из робкого десятка, но от мысли, что в его квартире оказался кто-то посторонний, внутри у него все похолодело. Сердце забилось быстрее, гоняя кипящую адреналином кровь. Как был в одной футболке, всклокоченный, Игорь, вооружившись подаренной кем-то увесистой статуэткой, проскользнул в коридор и подкрался к неплотно прикрытой двери гостиной. Старенький диван был мало того что разложен, так на нем еще и ворочалось нечто, запутавшееся в пледе. Ждать когда «нечто» или «некто» перейдут в наступление Балалаев не стал и буквально с ноги ворвался в комнату, но так и застыл с занесенным над головой орудием мести: из плена клетчатого кокона на него весьма недовольно смотрели знакомые зеленые глаза. — Саша? — растерянно, но все-таки с облегчением, выдохнул Игорь. Статуэтка стыдливо скрылась за его спиной. — Как ты здесь оказался? Шальной мыслью Балалаев решил, что, возможно, ему стоит взглянуть на дату в календаре — вдруг они так отметили окончание блока Карениной, что ему отшибло память сразу о двух выходных днях. И он бы не сильно переживал, окажись это так, раз в обмен на эти воспоминания он получил приятный бонус в виде заночевавшего у него Маракулина. Размышлять о превратностях судьбы можно было сколько угодно, как и об отсутствии обязательного при похмельной амнезии похмелья, но поток сознания был прерван вновь пришедшим в движение объектом игоревых мыслей. На этот раз Саша, героически выпутавшись из пледа, попытался сесть и тут же с шипением схватился за голову. — Ты можешь говорить тише… — страдальчески прохрипел он и поморщился от звука собственного голоса. Судя по бледности сашиного лица он-то явно вчера что-то отмечал, но, увы, Игорь на этот праздник алкогольного духа (или поминки печени, это с какой стороны посмотреть) приглашен не был. Избегая взгляда Игоря, Маракулин покосился на неснятые в пылу алкогольного угара наручные часы, после чего его лицо жалобно скривилось. Он неторопливо поднялся с дивана и поплелся в сторону ванной комнаты. Проходя мимо Балалаева, Александр лишь на мгновение замер, разглядывая предмет, которым пытались угрожать ему, а затем проследовал дальше, бормоча себе под нос что-то про то, что его уже и не ждут дома. Игорь еще пару секунд так и простоял на месте, пытаясь нагнать и осознать произошедшее. Первичный шок отступил спустя минуты три. Опомнившись, Игорь сгрузил злополучную статуэтку на ближайшую полку и со вздохом выдвинулся на кухню. Вопросы — вопросами, а законы гостеприимства еще никто не отменял. Наверняка, Саша станет куда разговорчивей после стакана с шипучкой аспирина и чашки кофе. Балалаев как раз разливал кипяток по кружкам, раздумывая о том, а не присовокупить ли к этому яичницу, когда в коридоре раздались шлепающие шаги, скрывшиеся, судя по звуку, в игоревой спальне, следом зашумела дверь шкафа-купе, задвигались ящички… и судя по тому, как яростно они задвигались обратно — настроение Маракулина стало еще хуже. Недоумение Игоря достигло критической точки, когда до него донесся возмущенный сашин голос: «А вот это уже форменное свинство!» К чему относилась эта реплика, Балалаев мог только догадываться, как и о том, что именно Саша потерял в его шкафу — не вход же в Нарнию. Не прошло и минуты, как он показался на кухне с пугающей суровостью во взгляде. И Игорь не мог определить, что его поразило больше — настрой друга или тот факт, что тот нацепил на себя его свитер. Чем дольше он смотрел на Сашу, тем меньше получалось воспринимать все всерьез. Если на Игоре это огромное серое вязаное нечто смотрелось великовато, то Маракулин и вовсе тонул в нем. Контраст между одеждой и хмурым лицом Саши так и манил улыбнуться, но на всякий случай Балалаев решил поостеречься. — И что ты так смотришь? — первым нарушил молчание Саша, скрестив руки на груди. — Сам мои вещи запрятал… Взгляд Маракулина пал на стакан, в котором с шипением исчезали остатки аспирина. Черты его лица смягчились. Возмущение, что прежде читалось в сашиных глазах, сменилось недоумением. Он вновь посмотрел на Игоря с немым вопросом во взгляде, понятном лишь ему самому, но, так и не получив ответ, все же послушно принял эту незатейливую заботу. От непредсказуемости каждого слова и действия Саши этим утром Игорь буквально остолбенел в ожидании следующего шага. Вот Маракулин покосился на микроволновку, где светящиеся цифры показывали время, вот оглядел его с ног до головы озадаченным взглядом. — Радость моя, а ты в Оперетту ехать собираешься вообще? В теории было приятно получить подобное обращение от Саши, на практике в его голосе отчетливо слышалась язвительная ирония. — Зачем? — Игорь искренне не понимал или, возможно, не помнил, зачем ему туда ехать. Видимо, от неожиданности вопроса на мгновение у Саши обнулились все эмоции. Стакан резко опустился на стол, звонко ударившись дном о его поверхность. — Разве не ты дневной Каренин?***
Весь взмыленный, Маракулин вприпрыжку скакал от театра Оперетты в сторону метро и всердцах проклинал того, кто придумал пиво. В голове нещадно гудело, безумно хотелось минералки и застрелиться. Это утро, по скромному сашиному мнению, побило все рекорды абсурдности. Мало того, что он проснулся в игоревой квартире да еще и в игоревой постели, так еще, оказывается, у него сегодня дневной выход в «Шахматах», хотя он честно полагал, что всю субботу будет страдать в образе Каренина. Правда, выяснилось все это экспериментальным путем. Началось все с того, что Игорь, по всей видимости изображая радушного хозяина, впихнул в него яичницу и едва только по голове при этом не гладил, улыбаясь так, что у Саши от этого невольно защемило в груди. Такой улыбки у Балалаева Саша отродясь не видел, по крайней мере в свой адрес. Потому что так улыбаться и смотреть можно только на самого главного и важного человека. А Маракулин, увы, себя таким не ощущал. И от этого вся радость от столь заботливо приготовленного завтрака мигом куда-то улетучилась. И сашину кислую похмельную рожу Игорь наверняка принял на свой счет, потому что он стал вздыхать — бросит на Сашу косой печальный взгляд и вздохнет, да так тяжко, что задумаешься, а не сделал ли ты, СанЛеонидыч, ввечеру какую-нибудь глупость, за которую тебе теперь полжизни стыдиться, а потом еще и на Страшном суде отвечать. Но улыбками и вздохами дело не ограничилось. Во-первых, у Балалаева оказались залежи сашиной одежды. Ну ладно там, футболка какая забытая или прихватил чего из гримерки по недоразумению, но не целые же полки. Причем Маракулин честно помнил, что все это барахло (вплоть до старых гавайских рубашек) складировалось в его, сашиной, квартире и у Игоря дома никак находиться не могло. Вчерашние звоночки медленно, но верно превращались в целую сирену гражданской обороны. Что-то тут было не так, но что именно Саша все не мог уловить. Во-вторых, в ответ на сашины сумбурные малосвязные благодарности за приют, за завтрак и за бесконечное терпение к его пьяным выходкам, Игорь посмотрел на Маракулина как на идиота или как на любимое, но до ужаса отсталое, чадо. В этом взгляде Игоря было столько всего намешано, что Саша как-то стушевался и предпочел заткнуть свой фонтан красноречия банальным «ну, я, пожалуй, пойду». Балалаев же в ответ снова вздохнул и попросил его подождать, мол пойдем, но вместе. Вот тут-то и случилось «в-третьих». Саша полагал, что Игорь, имея какие-то свои утренние дела, просто прокатится с ним на метро. Но станции сменяли одна другую, а Игорь все ехал и ехал, подпирая собой чуть растекшегося по сидению Маракулина. На «Театральной» они вышли оба и не сговариваясь бодро порысили по Большой Дмитровке. Уже в гримерке игорево недоумение, преследовавшее Сашу всю их совместную дорогу, стало весьма осязаемым. — Саш, ты что-то вчера забыл? — осторожно поинтересовался Балалаев, когда Маракулин приземлился за свой гримерный стол и стал шарить по ящичкам, вытаскивая на свет божий все необходимое для последующего преображения в Каренина, а так же кружку, с которой он намеревался не расставаться как минимум до прихода гримеров — во рту, кажется, образовалась вторая Сахара. — Это, скорее, я тебя должен спросить, — в той же манере отозвался Саша, прикидывая у кого из ребят можно будет подрезать лимончик для гомеопатического лечения похмелья. Игорь задумался, хотя, казалось бы, вопрос был весьма прост. Пока Балалаев «прогружался», Саша с кряхтением поднялся — надо было проверить вернули ли костюмеры его каренинскую рубашку, на которую он так неосторожно в прошлый свой выход поставил жирное пятно. Рубашка, как впрочем и все остальное от маракулинского Каренина, на вешалках не значились. Саша трижды перепроверил все плечики — костюмы как в воду канули. Только ботинки сиротливо ютились под стулом, ровно там же, где он их оставил. — А вот это я не понял… — пробормотал Маракулин и обернулся на Балалаева, — куда мой Каренин делся? — Сам же просил в прошлый раз все хорошенько почистить… — Игорь одарил Сашу настороженным взглядом, — да и зачем тебе сейчас костюм? Маракулин прищурился и снова посмотрел на ряд вешалок, где был развешен игорев каренинский гардероб. Саша попытался прикинуть насколько странно будут смотреться на нем в случае форс-мажора вещи с чужого плеча. И, видимо, подумал он об этом вслух, потому что лицо у Игоря стало уж очень сложносочиненное. — Да вернут к вечернему твоего Каренина… — А сейчас я в чем пойду? — задал весьма резонный вопрос Маракулин. Лицо Игоря приобрело несколько обеспокоенное выражение. — Саш, ты меня уже пугаешь… — Игорь подошел ближе и положил руку Саше не лоб, — ты случаем не заболел? Маракулин не успел даже вздрогнуть под касанием, как Игорь уже трогал собственную голову, сравнивая температуру, а после с тихим «ничерта не понятно» вдруг прижался лбом к сашиному, придерживая того ладонью за шею. Маракулин замер как олень в свете фар, с болезненным упоеньем ощущая, как Игорь успокаивающе гладит его большим пальцем где-то за ухом. И Саша наверняка стоял бы так еще очень долго, списывая всю эту неожиданную, но такую желанную близость на алкогольный делирий, если бы Балалаев с тихим вздохом не заметил: — Ты на «Шашки» свои опоздаешь, Саш… И вот теперь Маракулин скакал сайгаком по переходу метрополитена. Опоздать в МДМ он не опоздает, но припозднится это точно. В голове по-прежнему гудело, и водички с лимоном он так и не попил, а в груди все сжималось, стоило лишь вспомнить с какой нежностью, с какой заботой касался его Игорь. «Господи, стыд-то какой…» — влетев в вагон мысленно простонал Маракулин и спрятал горящее лицо в ладонях.***
На «Карамазовых» Игорь ехал в некотором душевном раздрае. Если честно, сашины выкрутасы немного выбили его из колеи, пошатнув тем самым рабочий настрой. Ладно бы просто выходка со свитером (это получилось весьма забавно и даже мило, наверняка завтра на Карениной Балалаеву передадут сто и одну прибаутку по этому поводу), но тот факт, что Маракулин запутался в собственном расписании, откровенно сбивал с толку. Конечно, все можно было списать на вчерашние сашины возлияния, причиной которых Игорь так и не успел поинтересоваться, но это ж сколько надо было выпить… зная Маракулина, тот наверняка пил не один. Найти бы этих его собутыльников и надрать бы им всем уши! Игорь вздохнул — мысль была весьма интересная, жаль, что маловыполнимая. Уже во время приветствия с Ли Игорь ясно почуял подвох. Просканировавший его чужой взгляд так и говорил «я кое-что знаю и мне не терпится обсудить это». Но, по-видимому, Сережа тактически выжидал момент, когда они окажутся наедине, продолжая смущать его своим заговорческим видом на протяжении всей репетиции. Первый же удобный случай подвернулся минут за пятнадцать до начала спектакля. Стоило только Вальцу скрыться за дверью, как в Балалаева полетел сбивающий с толку вопрос: — И как давно это у вас продолжается с Сашей? Как бы Игорю не хотелось показаться, словно он совершенно не понимает, о чем может идти речь, забегавшие в ту же секунду глаза никак не могли укрыться от внимания Ли. — С каким Сашей? — уточнить на всякий случай не помешало бы. — С тем самым, с которым вы теперь проводите ночи вместе. Балалаев сконфузился от двусмысленности фразы. Воспользовавшись его замешательством, Сергей подтащил свой стул ближе и, склонившись, заговорил тише. — Да ладно тебе, Игорь. Уж мне-то можешь открыться. Во-первых, я ваш близкий друг, и я давно уже наблюдаю за вашими танцами один вокруг другого в надежде, когда однажды кто-нибудь да прозреет сам… — Сергей со всей серьезностью посмотрел в ошарашенные глаза Игоря. А затем добавил: — Ну, и во-вторых, Саша нам вчера все рассказал. — Нам? — чуть ли не воскликнул Балалаев, хотя, конечно, больше его интересовало, что же такого неким «им» наговорил Маракулин. — Ой… — Сережа нервно коснулся подбородка, — по-видимому, вы не обсуждали между собой, с кем можно делиться этой подробностью вашей личной жизни. Но ты не переживай! Там были только я и Андрей Александрин. Мы никому, честное слово, все ж всё понимают… — Что он вам сказал? — честно говоря, Игоря уже начинала раздражать эта нелепая попытка вести диалог, суть которого была ясна одному Сергею, и потому его голос, возможно, прозвучал слишком грозно. — Ничего такого, чего я не смог бы повторить в приличном обществе, — тут же отшутился Сережа, пытаясь сгладить углы. Но Игорь, не оценив шутки, лишь сильнее нахмурился, — в целом ничего конкретного, — продолжал юлить Ли, — человек посторонний ничего бы и не понял, но мы с Андреем же не первый год вас знаем, поэтому… — Поэтому? — вопросительно протянул Игорь, со всем оставшимся дружелюбием намекая на продолжение. — Да ну тебя! — отмахнулся Сергей, тоже раздражаясь, — крайним меня не делай. Сам с Маракулиным своим разбирайся, — но возмущение как и всегда быстро покинуло его, поэтому, прикинув о чем-то, он добавил уже спокойнее, — я, может, помочь помирить вас хотел. Вижу ведь по твоему настроению, до сих пор что-то у вас там происходит. Ей богу, из-за такого пустяка повздорили… У Игоря все больше складывалось ощущение, что он теряет связь с реальностью. Все было как сон, в котором происходят абсолютно хаотичные вещи, но, к сожалению, он слишком хорошо понимал нелогичность окружающей действительности. То Саша просыпается у него и ведет себя как дома, то Сережа разговаривает какими-то полунамеками. И, вроде бы, именно Ли мог бы ему помочь разобраться в том, что же вчера случилось с Маракулиным, да только вот тот вносил еще большую путаницу. Показательно глубоко вздохнув, Игорь уже собрался доступно объяснить другу, что он совершенно не понимает, о чем идет речь, требуя больше деталей и подробностей, но к ним в комнату зашел Рагулин. Или, вернее сказать, ворвался. — Вот вы где, — со своим широким шагом он быстро оказался рядом с ними. Выглядело это довольно угрожающе, отчего оба тут же напряглись. Но Александр добродушно, даже как-то ласково, положил ладони каждому на плечо. — Мы там уже скоро начинаем, не задерживайтесь. Словно собираясь дополнить свою мысль каким-то важным замечанием, Александр сделал долгий вдох. Взгляд его загадочно метался между друзьями. Губы дрогнули в попытке вот-вот выдать нечто важное. Но затем он лишь резко выдохнул, крепче вцепившись в чужие плечи. — Ох, ребятки… — Александр мечтательно улыбнулся, — как же все-таки прекрасна эта жизнь! Мы должны ценить каждое ее мгновение. И ценить самое лучшее, что в ней есть — любовь… — «Его» любовь, да? — робко уточнил Сергей, пытаясь аккуратно выпутаться из болезненной хватки. — Кого «его»? — Рагулин вдруг вздрогнул, с испугом покосившись на Ли. — Ну… — тот указал пальцев наверх. — Его. Лицо Александра расслабилось, он громко рассмеялся и пару раз молодецки хлопнул Сергея по плечу, да так, что тот даже скривился от силы чужого дружелюбия. — Экий ты сегодня шутник, Серёж!***
Хоть Маракулин и бросил курить в далеком 2012 году, его неотступно преследовало навязчивое желание успокоить нервы дозой никотина. На «Шахматах» он выжал из электронки Молокова максимум, истратив в антракте последние затяжки. И теперь на Карениной он жалел, что не уволок с собой электронку Сергиевского. Нервы были ни к черту, да и долгожданное успокоение все никак не снисходило. Все сашины мысли были заняты, как это ни банально, Игорем. А точнее всей сложившейся между ними ситуацией, которая с каждой последующей минутой размышлений все больше и больше напоминала то ли американский ситком, то ли бразильский сериал, в котором главный герой выходит из комы спустя n-лет и ни черта не понимает в происходящем. За день у Саши накопился не один десяток вопросов, которые, конечно же, следовало задать Балалаеву, как непосредственному участнику недавних событий, но обсуждать все это по телефону казалось неправильным, как и навязываться Игорю вечером после спектаклей. Наверняка он не оценит очередное возникновение Маракулина на своем пороге. Саша вздохнул. За всеми сегодняшними переживаниями из памяти как-то изгладился тот факт, что в его квартире живут другие люди, и при этом ему самому ночевать в общем-то негде. Хоть ютись на диване в гримерке, честное слово! Маракулин бросил взгляд в зеркало, в ответ на него измученно посмотрел Алексей Каренин, которого буквально несколько минут назад оставила ради молодого офицера жена. — Мда… — протянул Саша. Вот у кого на самом деле жизнь не ладилась, а он, Саша, как-нибудь прорвется. Напросится на постой, например, к Сереже, а тот с высоты своего психологического образования даст товарищу пару дельных советов или диагноз поставит. Это как пойдет. Главное, чтобы у Ли не оказалось никаких планов на грядущий вечер, а то как-то неудобно выйдет. Набрав товарищу сообщение, Маракулин решил на всякий случай перестраховаться и задать тот же вопрос Александрину. Может быть они с супругой будут настолько великодушны, что пустят коллегу хотя бы на ночь. В ожидании возвращения Андрея, Саша начал придумывать легенду для своей внезапной просьбы, которая бы звучала намного адекватнее, чем то, что происходило с ним на самом деле. Маракулин не успел закончить свой внутренний монолог про травлю паразитов в подъезде, как в дверном проеме возникла Лика, чье выражение лица не предвещало Саше ничего хорошего. — А вот тебя мне, голубчик, и надобно… — с этими словами Рулла зашла в гримерку и закрыла за собой дверь, отрезая Маракулину возможности к отступлению. — И что, скажи мне на милость, это такое было? Лика встала подбоченившись, загораживая собой выход. Все в ней, начиная от позы, заканчивая нехорошим блеском в глазах, выражало крайнюю степень возмущения, что в купе с обликом графини Вронской создавало гнетущее впечатление. Попытавшийся было сунуться в гримерку Александрин, получил от нее испепеляющий взгляд и тут же сделал вид, что он просто ошибся дверью. Саша настороженно прищурился — вроде бы, на спектакле пока ничего не случилось, да и на прогоне все было как всегда… Лика вздохнула, да так, что Маракулин вдруг почувствовал себя идиотом. Выражение ее лица смягчилось, но не утратило строгости. — Понятия не имею, чего у вас там опять с Игорем творится, — она оперлась бедром на сашин гримстол, — но срываться на ребенка — это уже ни в какие ворота… Стратегически пропустив мимо ушей часть про Игоря, Маракулин принялся перебирать в памяти все моменты взаимодействия с сегодняшним «Сережей». Но кроме общих сцен они нигде особо не пересекались, да и в его адрес Саша даже лишнего слова не сказал сверх привычного «молодец». — Лика, дорогая моя, — осторожно начал Маракулин, — я детей не обижаю… — Даше это скажи, дорогой мой, — передразнила его Рулла, — я ее минут двадцать после твоей отповеди успокаивала. Довел дочь до слез… Пока Саша, словивший когнитивный диссонанс при использовании эпитета «дочь» в адрес Январиной, пытался восстановить свою способность к рациональному мышлению, Лика, наклонившись ближе, несколько раз пребольно ткнула его наманикюренным пальцем в грудь. — Запомни: ссорятся родители, а страдают всегда дети, — глубокомысленно изрекла она и, распрямившись, разгладила складки на платье, — чтобы после спектакля пошел и извинился, папаша. Не став дожидаться ответной реплики, Рулла гордо вскинула голову и царственно проплыла на выход, разминувшись с Александриным. Тот, видимо, все это время торчал под дверью и теперь опасливо косился Лике вслед. — Саш, что это было? — вполголоса спросил он чуть погодя. — Кажется, я схожу с ума… — невпопад отозвался Маракулин, встречая в отражении свой ошарашенный взгляд.