***
Утро воскресенья встретило Балалаева жуткой мигренью. А чего он собственно хотел, проворочавшись полночи под одеялом, пытаясь уловить за стенкой звуки сашиного присутствия. Сразу после ужина Маракулин четко обозначил, что ночевать продолжит на диване, как бы Игорь не предлагал ему поменяться спальными местами. Вариант с делением кровати они оба отмели как неконструктивный, чтобы не увеличивать и без того имеющуюся между ними неловкость. Но по итогу мысль о том, что где-то в другой вселенной его, Игоря, спальня стала супружеской, все равно стала одной из тех, что не давали Балалаеву уснуть. Но были в том утре и положительные моменты. Например, Саша. — Я был не совсем уверен в своем расписании, поэтому встал пораньше, — Маракулин расставлял на столе приборы и тарелки с чем-то, исходящим паром, — и взял на себя смелость приготовить завтрак. Кофе тебе сделать? Игорь, с просонья неверующий, настороженно замерший в дверях кухни, медленно кивнул. — Тогда садись, я чайник поставлю, а то он остыл уже. С этими словами Саша развел бурную деятельность по завариванию кофе, а Игорь все не мог определиться, куда ему смотреть — на Маракулина в своей великоватой для него футболке или на омлет в тарелке. — Знаешь, — с легкой улыбкой протянул Балалаев, когда с едой было покончено, а в ход пошла вторая ударная доза кофеина, — к такой заботе слишком легко привыкнуть. Саша фыркнул. — Будь уверен — это не каждодневная акция. Я просто пытаюсь быть благодарным. Да ты и сам уже давно преодолел уровень «яичницы»… — тут он замолчал и нахмурился, — чертовски сложно говорить о тебе в третьем лице, когда вот он ты… — …и при этом не «я», — закончил за него Игорь и стал серьезен, — понимаю. Собственно, нужно что-то с этим делать. Надо решить, как быть дальше во всей этой ситуации. Маракулин согласно кивнул и задумчиво поскреб небритый подбородок. — Ну для начала я бы объяснился с Сережей и Андреем, — осторожно начал он, — а то если с этим делом затянуть, как бы не вышло все боком. — Здравая мысль, — отозвался Игорь и покосился на электронный циферблат микроволновки, — черт, опоздаю же! В ответ на удивленный сашин взгляд, Балалаев пояснил. — У меня двойная Каренина, — он торопливо влил в себя остатки кофе, — у тебя — вечерние Шахматы. До Оперетты Игорь добрался без происшествий. Сыпал мелкий тихий снежок, искрился в редких солнечных лучах. Несмотря на легкий морозец, Балалаева грела мысль, что вечером он вновь увидит Сашу в своей квартире — они договорились обсудить все за ужином. Он улыбнулся себе под нос. Казалось бы, такая мелочь, казалось бы, не тот Саша и все вокруг летит к чертям, но сам факт того, что после спектакля он будет спешить домой к кому-то, теплой кляксой растекался в груди. Окрыленный мечтами о приятном вечере, он не сразу отметил то, каким подозрительно сдержанным был Заусалин при их встрече. И чтобы до него окончательно это дошло, ему пришлось словить на себе еще несколько напрягающих взглядов Максима. Каждый раз, когда они оказывались рядом, тот молча глазел на него, изучая и словно бы ожидая чего-то. Однако, не понаслышке знакомый с тем, что порой у коллеги нет-нет да проскакивает подобное поведение, Игорь поймал себя на том, что ему вполне удалось бы проигнорировать этот факт. Поэтому, если у Максима действительно есть, что сказать, он непременно поделится, когда созреет. Начинающее интриговать ожидание длилось до самого окончания дневного спектакля. Свою обязанность перед Карениной весь день несли Кирюхин с Новиковым, и потому в гримерке Игорь был в гордом одиночестве. Избегая оставаться наедине со своими мыслями, в которых единолично поселился Саша, и, не желая мучиться понапрасну в ожидании вечера, Балалаев решил сходить на обед в местную столовую, где он мог бы попытаться сыскать себе компанию. Но ради этой цели далеко идти не пришлось. Ему оставался буквально шаг, чтобы пересечь порог комнаты, как вдруг на него из коридора выскочил Заусалин. Он изогнулся, старательно заглядывая Игорю за спину. — Нужно поговорить, — ультимативно заявил тот. Весь его вид так и говорил, что отказ не принимается. Вынудив Игоря зайти обратно, Заусалин суетливо прикрыл за собой дверь, что не могло уже не пугать. — Максим, что стряслось? — стараясь сохранять спокойствие, осторожно начал Балалаев, при этом неосознанно отступая назад. — Я бы очень хотел понять, откуда… — не договорив, Максим недобро сощурился и вперил в Игоря испытующий взгляд. Тревожное молчание, вызванное невысказанной до конца мыслью, постепенно начинало нервировать. Игорь судорожно стал вспоминать, чем мог насолить коллеге, но ничего конкретного не вспомнил и тут же попытался взять себя в руки — не загрызет же его Максим в самом деле. Застывшее было лицо Заусалина вновь ожило. Он шумно выдохнул, и взгляд его сделался менее цепким. — Но сейчас меня гораздо больше волнует, кто еще кроме тебя и Маракулина знает об этом? — Знает о чем? На данный момент, как казалось Игорю, единственное скрытое от всех знание, что хранили только они с Сашей, заключалось в какой-то необъяснимой магической подмене Маракулина. И вряд ли об этом что-то знал Максим. Или Саша-неСаша что-то успел наговорить еще и Заусалину?.. — Про меня и Рагулина, — четко выдал он, продолжая сверлить Балалаева немигающим взглядом. Упоминание Александра сбило с толку. Для Игоря было совершенно не понятно, как вообще связаны эти двое. А затем воспоминания о вчерашнем вечере, когда он последний раз видел чрезмерно счастливого Сашу Рагулина, запустили напряженный мыслительный процесс, результат которого сначала шокировал, а после заставил смутиться. Брови Игоря удивленно поднялись, а губы сложились в идеальное «О». — Поздравляю с годовщиной, — чем-то средним между утверждением и вопросом выдал он чуть погодя и нервно улыбнулся. Лицо Максима дрогнуло в неком смятении. — А это… — Игорь потер шею, пытаясь унять неловкость. — Можно поинтересоваться, как давно вы вместе? Заусалин долго и молча изучал Балалаева цепким взглядом, который с каждым мгновением все больше становился озадаченным. — А как давно ты о нас знаешь? — став тише, спросил он вместо ответа. С детства Игорю говорили, что врать нехорошо, но с возрастом он открыл для себя «полуправду» и «ложь во спасение», но ни первое, ни второе от угрызений совести не избавляли. Глядя в тревожно-ожидающие глаза Максима, Балалаев понял, что ни одна из мер, выученных на жизненном пути, тут не вариант. Потому как скажешь, что это Рагулин проболтался — значит подставить Александра. Скажешь, Маракулин — опять же подставить Александра, но на этот раз другого, причем «другого» абсолютно, которому может и доступно некое иное знание свыше. Игорь на всякий случай сделал себе мысленную заметку поинтересоваться вечером у Саши, а что собственно ему известно обо всей этой интересной, с какого бока ни посмотри, ситуации. — Честно говоря, — осторожно начал Балалаев, — я от тебя сейчас впервые услышал об этом… Если б лицо Заусалина изначально не было бледноватым, то смело можно было бы сказать, что Максим побелел. Глаза его расширились, а сам он весь подался назад, словно произнесенная Игорем фраза наотмашь ударила его по лицу. — В смысле, впервые? — севшим голосом выдал Максим и очень часто заморгал, словно пытался уложить в голове полученную информацию с той, что уже имелась у него, — но Маракулин сказал… Игорь вздохнул. — Максим, — тут бы в успокаивающем жесте положить ладонь коллеге на плечо, ободряюще сжать, но Балалаев не рискнул, — я понятия не имею, чего тебе наплел Саша. Но за себя я могу ответить наверняка — ты сам мне только что это рассказал. И я не покривлю душой если скажу, что это меня несколько шокировало, но я искренне рад за вас обоих… Я давно не видел Рагулина таким… счастливым? Игорь растянул губы в извиняющейся улыбке. — Ну и по себе скажу, — Балалаев задумчиво закусил губу. Откровение за откровение, — молчание до добра не доводит, да и прятаться ото всех — такое себе. Если что, я — могила. Или если хочешь поделиться чем, я готов тебя выслушать… может, как раз пойдем пообедаем? Максим вдруг резко смутился, можно сказать, стушевался, весь его запал, с которым он начинал этот непростой разговор, куда-то пропал, и тем удивительнее было наблюдать румянец, расцветающий на его бледных щеках. — Спасибо, конечно, за приглашение, — теперь он отчего-то прятал глаза, — но я уже договорился об обеде… Игорь поджал в улыбке губы. — Так я и не настаиваю… — он надеялся, что Максим посторонится и даст ему выйти, но тот лишь мялся на месте, словно собирался с духом. — …у Саши… — несмело начал он и тут же пояснил, вскидывая на Балалаева немигающий взгляд, — Рагулина, репетиция в РАМТ, вот мы и договорились… Игорь медленно кивнул, всем своим видом выражая, мол, спасибо за информацию, но это явно лишнее. — Ну, тогда Рагулину привет, что ли… — выдал он. Максим замер на мгновение. — Передам, — ответил Заусалин и непривычно робко улыбнулся.***
Всю репетицию, да и собственно весь спектакль, Маракулин был непривычно рассеян, что несколько обескуражило и даже слегка встревожило его коллег. Не то чтобы Саша допускал какие-либо ошибки или опаздывал на свои сцены, скорее, он пребывал мыслями где-то очень и очень далеко и не обращал внимания ни на окружающих, ни на их оплошности. А виной всему был Игорь. Вернее утро, последовавшее за вчерашними открытиями. Проснувшись наперед будильника, Саша еще долго лежал с закрытыми глазами и весь обратившись во слух, с каким-то доселе неведомым ему трепетом внимал чужому тихому сопению. Ведь казалось — стоит лишь открыть глаза, как сон, в который он столь искренне поверил вчера, развеется, забудется, оставит после себя лишь тянущее ощущение в груди, словно было упущено что-то важное. Секунды обращались минутами. Пробившийся сквозь щель в шторах солнечный луч скользнул по смятой постели и, видимо, упал Игорю прямо на лицо, потому что он завозился и, закинув на Сашу руку, подобрался ближе, чтобы спрятаться от света на сашином плече. Когда горячие дыхание обожгло кожу, Маракулин не выдержал и резко распахнул глаза, непримиримо врываясь в удивительно ясное и погожее зимнее утро. Мороз и солнце, день чудесный… уткнувшись ему в плечо, спал Игорь, его рука тяжело, собственнически обнимала Сашу поперек живота, да так, что Маракулин боялся даже пошевелиться. Сон не исчез, не перервался — сашина мечта дремала, крепко смежив веки, и чуть нахмурила брови, едва Маракулин попытался высвободиться из уютного плена. — Ну и куда ты вскочил? — раздалось хрипло-рокочущее над самым ухом. Балалаев мазнул губами по чужому плечу, — еще спать и спать… Но сколько бы Саше не льстила мысль понежиться в чужих объятьях еще какое-то время, позволить он себе этого не мог. Несмотря на вчерашнее смирение с безумием происходящего, в голове все же скреблась неудобная мысль, что все это не по-настоящему, что в своем желании поверить в чудо, он прозевал какую-то деталь. Нехотя Маракулин все же выбрался из-под игоревой руки и одеяла, Балалаев проводил его побег сонным взглядом и полуулыбкой, в которой притаилось сашино счастье. Из-за своего упертого скептицизма застрявший между сном и явью, Маракулин управлялся на кухне практически на автомате. Да и завтракал впрочем тоже. Пришибленный нежностью, что источал собой Игорь в его адрес, Саша постоянно терялся и едва находил в себе силы, чтобы не расклеиться. Все же концентрированное игорево внимание было для него чересчур. На поклонах Маракулину вручили весьма солидный букет, и если бы не записка с его именем, выведенная знакомым почерком, он бы не придал этой охапке значения. А так он даже несколько смутился, прочитав с обратной стороны «за еще один день». Собственно, сам даритель обнаружился в гримерке. — Все же цветы это лишнее… — ворчливо пробормотал Саша, устраивая букет в дежурной вазе. — Я давно не дарил тебе цветов, — с улыбкой отозвался Балалаев и мягко поцеловал Маракулина в щеку, — здравствуй… И стоило бы принять это нежное приветствие как обыденность и данность, в конце концов, не первый раз он расцеловывается с Игорем при встрече, но вчерашние откровения накладывали свой отпечаток. Чтобы не выдать своего смятения, Саша развел иллюзию деятельности — следовало избавиться от «Алексея Каренина». Балалаев тем временем отвлекся на вернувшихся в гримерку коллег: пожимал руки Александрину и Дэмкиву. И Саша невольно порадовался тому факту, что они не стали свидетелями маленькой романтической сценки. А после одернул сам себя — у сновидений другие законы, и в этом сне не стоит бояться чужого осуждения. — Собственно, я пришел пораньше, чтобы пригласить тебя пообедать, — Игорь прислонился к сашиному гримстолу и принялся вертеть в пальцах какую-то кисточку. — То есть в МДМ я один поеду? — с наигранной обидой протянул Денис и по-детски скрестил руки на груди. Балалаев усмехнулся. — По всей видимости, да, — ответил он, глядя при этом на Маракулина, — у нас с Сашей свидание. Александрин присвистнул, а Саша почувствовал, как у него начинает гореть лицо, и чтобы скрыть этот факт от присутствующих, он стал интенсивно тереть лицо влажной салфеткой. Одно из заведений в Камергерском встретило новых гостей ненавязчивой музыкой и весьма уютной атмосферой. Цветы Саша предусмотрительно оставил в театре, да и Игорь обещался сам их принести домой после вечернего. «Свидание», как окрестил его Балалаев, мало чем отличалось от обычных их вылазок на обед, может быть, только чуть более высоким классом заведения, а может тем, что особый статус этой встречи все не давал Маракулину покоя. — Я так понимаю, на вечер мы ничего не планируем? — Саша наколол на вилку кусочек вяленого томата, сам поражаясь с какой легкостью он произнес это «мы». — Ну почему же, — отозвался Игорь, — у нас дома уже давно пылится бутылка хорошего вина, но, если хочешь, я могу заказать столик в ресторане… — Не надо столик, — слишком быстро отозвался Маракулин и тут же несколько рассеянно улыбнулся, — вино и твоя компания меня вполне устраивают. Если быть во всей этой ситуации предельно честным, то Саша уже успел пожалеть о своем опрометчивом предложении отметить «еще один день» совместной жизни. Ведь одно дело думать обо всем этом как о сновиденческой блажи или как о некой абстракции, а совершенно другое получать от Игоря цветы и ходить с ним на явно не первое свидание. Поэтому вариант с «отмечанием дома» Маракулина даже немного успокоил — неловких ситуаций для него на сегодня уже достаточно. — А на следующей неделе можем Дашу и Ярика на ужин позвать, — продолжил Игорь, разливая чай, — давно мы не собирались всей семьей в месте, отличном от театральной сцены. Саша хотел было уточнить о каком Ярославе идет речь, но вовремя прикусил язык. Будет странным, если он вдруг начнет расспрашивать о собственных же детях. Поэтому он вновь улыбнулся, пряча некоторую растерянность взгляда в чайной глубине. — Конечно, позовем, — согласился Маракулин, обжигаясь первым глотком чая, — вот ты этим и займись. Он бросил несколько нервный взгляд на наручные часы. — Я пожалуй пойду, — Саша торопливо отхлебнул еще чая и скривился, снова обжигаясь, — а то я на «Шашки» опоздаю… И прежде чем Игорь успел ему возразить, он добавил: — Мне вчера и так чуть выговор не впаяли за опоздание. Не хотелось бы доводить дело до штрафа, — Маракулин улыбнулся, как ему показалось изнутри, достаточно беззаботно, чтобы это можно было принять за чистую монету, — наказания рублем наш семейный бюджет может не перенести. — Он со всей доступной ему сейчас нежностью пожал игореву ладонь, лежащую на столе, — увидимся вечером… Балалаев приподнялся на месте, явно намереваясь что-то сказать или сделать, но Саша, прихватив с вешалки свое пальто, уже стремительно удалялся прочь. Спину ему жег чужой недоуменный взгляд.***
Игорь держал за маленькую ладошку своего сценического сына и старательно махал в сторону зала, пока опускался занавес. Показное спокойствие впервые давалось ему с трудом. Радость от завершения спектакля перекрывалась начисто восторгом мысли о том, что ему надо спешить домой, чтобы встретить Сашу. Воодушевленный, собирался Игорь настолько наспех, что, выйдя на улицу, еще успел застать Заусалина, задержавшегося с поклонниками. И то ли Балалаеву сильно повезло в этот день, то ли его преданные фанаты так же не ожидали столь оперативного его появления, застряв где-то по дороге, что к нему самому на служебном выходе подошла от силы пара человек, скромно запросивших лишь его автограф в буклеты. Игорь старался не зацикливаться на том, с каким трепетом он приписывал к стандартным «радости! счастья!» заветное «любви!». Максим освободился от чужого внимания чуть раньше и потому первым двинул в сторону Большой Дмитровки. Наблюдая его затылок в нескольких метрах перед собой, Игорь уже намеревался нагнать товарища по пути к метро. Но вдруг тот замер, дойдя до перехода на Камергерский, и поднес к уху телефон. Все еще не теряя мысль о совместной «прогулке», Игорь чуть сбавил темп. В привычном гаме вечерней Москвы он не слышал того, о чем говорил Заусалин, но взгляд его однозначно выискивал что-то или кого-то ниже по улице. Вместо того, чтобы как обычно пойти в сторону Театральной, Максим неспеша побрел в противоположном направлении. Впрочем, загадка решилась для Игоря довольно быстро, когда спустя пару секунд он заприметил знакомый автомобиль, в салоне которого буквально вчера находился сам. В движущемся одностороннем потоке машина Рагулина остановилась лишь на мгновение, чтоб принять резво запрыгнувшего в нее Максима. Балалаев так и застыл, глядя им вслед. С горечью он осознавал, что в данный момент испытывал чувство, забытое им уже давно. И имя ему было — зависть. Совместные поездки домой, обеды, годовщины… — все это могло бы быть и у него, если опираться на слова Маракулина. Если бы он только тогда согласился на сашино предложение, если бы он только нашел в себе смелости признаться — все могло бы быть иначе. Балалаев стыдливо опустил взгляд себе под ноги. В сложившейся ситуации некого было винить кроме самого себя. Он сам все упустил, и теперь еще не ясно, как долго другой Саша будет подменять собой того, по которому Игорь тосковал уже который год. Все так же сыпал мелкий снежок, покрывая белой порошей многочисленные следы прохожих. Балалаев вздохнул и тут же постарался взять себя в руки. Не время раскисать. Ему еще встречать Сашу после Шахмат и держать долгий обстоятельный разговор. И, может, из этой беседы выйдет что-нибудь путнее или хотя бы зародится идея того, как все расставить на свои места. А еще не лишним будет поинтересоваться у Маракулина, кому и что тот еще успел наговорить, чтобы, так сказать, быть во всеоружии, если случится очередная неловкая ситуация. Хмыкнув себе под нос, Игорь поспешил в метро. Под мерный перестук колес тревожные и тяжелые мысли постепенно сменялись на бытовые: что приготовить на ужин, что стоит докупить в магазине. Уже среди полок магазинчика у дома Игорь вспомнил, что где-то на кухне у него припасена бутылка вина — вручили давным-давно в Оперетте на поклонах, а он сдуру возьми да предложи Саше как-нибудь распить ее вместе. Стоит ли говорить, что это «как-нибудь» так и не наступило. Игорь покачал головой — не со своим Сашей, так с другим. Им в целом не помешает со всей этой историей немного расслабиться. Да и конец блока все-таки, а значит завтра выходной и можно не следить за временем и количеством выпитого. Балалаев забросил в корзинку банку импортных оливок и в куда более приподнятом настроении, чем несколько минут назад, направился в сторону прилавка с сырами — кажется, там были готовые наборы или что-то в этом духе. Бутылка обнаружилась среди своих побратимов в одной из кухонных тумб. Игорь придирчиво пробежался глазами по этикетке, старательно игнорируя год разлива, и уже было потянулся за телефоном, чтобы посмотреть в интернете, чем именно он собрался потчевать своего гостя, как в дверь позвонили.***
Рассеянность к вечеру сменилась для Саши глубокой задумчивостью. Собственно, пищи для размышлений неожиданно подкинул Дэмкив. Вынужденный добираться до МДМ один, он не преминул подколоть Маракулина, едва тот оказался в поле его зрения. Там было что-то про второй медовый месяц и про то, что в блоке Монте-Кристо между Дантесом и Вильфором будет совсем уж неприлично искрить. И, казалось бы, информация для Саши была не нова — о своем семейном статусе он уже знал со слов Игоря, но теперь, когда те же самые вещи были повторены посторонним человеком, Саша впервые увидел в них диссонанс. И подозрения, которые он вчера так легко отбросил, с удвоенной силой неприятно заскреблись в голове. Сон это или явь уже не имело значения. Всё, абсолютно всё кругом, было неправильным. А в особенности, «неправильным» был Игорь и все с ним связанное. Саша и сам толком не мог себе объяснить, что с ним не так — по сути своей Балалаев оставался Балалаевым, просто его вдруг стало как-то слишком много. Саша привык к редким проявлениям его сверхдружеского внимания, мгновениям нежного участия, которые, вероятно, Саша и сам мог додумывать, но и эти мелочи коллекционировались Маракулиным словно жемчужины. А теперь ему словно вкололи концентрат вместо привычной малой дозы. Да и Саша, как ни старался, не мог вспомнить многих описываемых вчера Игорем событий. Просто кивал на его слова как китайский болванчик и со всем соглашался. Даже найденный с утра фотоальбом не внес ясности: чем дольше Маракулин смотрел на фотографии семейного счастья, тем яснее он понимал, что рядом с Игорем улыбался и строил рожицы некто похожий как две капли воды на Сашу Маракулина, но им не являющийся. Вернее, сам Саша честно мог сказать, что счастливый мужчина на фотографиях это абсолютно точно не он сам. И Маракулин вдруг ощутил себя угодившим в венерину мухоловку — он повелся на собственные же потаенные мечты, и теперь они его медленно переваривали. А это уже пугало. И чем дольше Саша обо всем этом думал, тем больше он соглашался с мыслью о том, что надо обсудить происходящее с Игорем, признаться ему наконец, что мироздание явно что-то напутало, потому что он не тот Саша, с которым они когда-то обменялись кольцами и растили детей. А Игорь… своего Игоря Маракулин упустил, пусть и любил искренне и нежно. С болезненной ясностью Саша осознал это свое большое и одинокое чувство, которое прежде боялся даже именовать. И от этого лишь острее ощущалась неправильность происходящего: Саша занимал чужое место, чужую жизнь, воровал чужое счастье. Прихватив полученный на поклонах букет, Маракулин решительно поспешил в метро. Нельзя откладывать этот разговор в долгий ящик, он и так уже достаточно молчал. Он во всем признается, какой мучительной б ни была правда. На зеленой ветке вагон ощутимо тряхнуло, погас и снова зажегся свет, машинист сказал что-то неразборчивое в динамике и поезд вновь продолжил ход. Маракулин ставшим привычным за эти пару дней маршрутом шел к чужому дому. Все еще чужому. Как бы не считалось остальными обратное. Двор его встретил заснеженной тишиной, но погруженный в свои мысли Саша вряд ли обратил внимание на сыплющийся мелкий снежок и выросшие за день сугробы. Он набрал код от подъезда, дверь пикнула, отворяясь. Поднявшись на этаж, Саша глупо мялся перед дверью, собираясь с духом. Он должен сказать Игорю, что так больше продолжаться не может, потому что он его, конечно, любит, но не его, а другого его… и вообще все запутано… Саша вздохнул и втопил кнопку дверного звонка, прячась за охапкой роз. Едва дверь отворилась и в проходе показалась голова Балалаева, Сашу прорвало. Под конец маракулинской тирады Игорь выглядел ни расстроенным, ни удрученным, скорее, он смотрел на Сашу с некоторым неверием и изумлением в извечно мягком взгляде. Так смотрят на первую школьную любовь, когда встречают ее спустя года. — Ну вот. Я все сказал, — вздохнул Маракулин и плечи его поникли. Вся решимость его испарилась вместе со словами. — Саша? — позвал Игорь, словно едва узнавая, — мой Саша? Маракулин нахмурился. — В смысле «мой»? — возмутился он, поднимая прежде виновато опущенный взгляд. — Сашка! — не дал ему опомниться Игорь, сгребая в охапку, прижимая что есть мочи к себе. Несчастные розы сыпались и кололись, и Маракулину пришлось их выпустить из рук, чтобы хоть как-то остановить чужое воодушевление. — Игорь? — глупо спросил он, упираясь в быстро вздымающуюся игореву грудь. Он смотрел в лицо Балалаева и пытался найти там признаки того, что это не другой Игорь, но они были похожи как близнецы братья, — даже хуже того — они были одним человеком. Игорь же обхватил сашино лицо ладонями и смотрел в ответ так, словно не мог наглядеться. Зеленые его глаза лучились таким счастьем, что Саше даже стало неловко. Маракулин вдруг вспомнил все, что наговорил тут минутой ранее: про любовь, про Игоря, про то, что жить не может… и покраснел до кончиков волос. А Игорь улыбался, как можно улыбаться только самому главному и важному человеку… и Саша с замиранием сердца вдруг понял, что он наконец-то на своем месте.