Последствия

Общество снова устроило мятеж. Они вновь недовольны обстановкой в королевстве, но кому их винить? Правительство сейчас взаправду в невыгодном положении, и сил гражданской обороны не хватит на подавление митингов, устроенных народом. Люди жалуются, что их дома погорели, родственники ранены, а восхваляемый Институт их не защитил. Но вот только они не видят дальше своего носа. Баллистер смотрит из окна своей комнаты на них и смеётся. Мелкие точки передвигаются по тропинкам, бегают из стороны в сторону, постоянно упуская из виду одну деталь. Логику. Хотя Болдхарт сам не мог похвастаться ею, как он позже выяснил, последнюю неделю. Семь дней спутанного сознания, в которых он не мог отличить настоящее от событий прошлого, — и вот он снова в своём прежнем рассудке, прежней жизни, в которой ему не оказалось места. Некоторые фрагменты памяти всё ещё мутны и не обрели своих чётких контуров, но их вполне хватает для понимания реальности. Как же люди глупы, думает он и отворачивается, упираясь спиной в стену. По позвоночнику пробегает стая мурашек, сердце начинает ускоренно биться, дыхание перехватывает, и всё тело парня сковывает липким страхом, стоило ему услышать шаги за дверью. Ритмичный стук о кафель становится всё громче, быстрее. Звук достигает своего апогея, и Баллистер с силой зажмуривает глаза, вжимаясь в стену. А потом… источник шагов удаляется. Болдхарт медленно открывает глаза, не веря происходящему. Он раздражается с собственной реакции, мысленно отчитывает себя, а спустя пару мгновений его с головой накрывает апатия, и даже думать ни о чём не хочется… Как жаль, что он тоже человек. Может и не было бы допущено им столько ошибок, будь он… кем-то другим?.. Мысли всё ещё не подвластны ему. И поэтому он вновь возвращается к воспоминаниям, прокручивая в голове каждый момент. Он ведь никогда и не был человеком. «Я не люди. Я — .? Благотворительный фонд, убийца, злодей…», — это всего несколько из данных ему ролей, которые всплыли в памяти. Он успел побывать рыцарем несколько секунд, вот уж успех! Он буквально выдавливает из себя смех в попытках абстрагироваться от реальности. Холод руки, обхватившей левое плечо, возвращает сознание обратно. Дыхание в миг тяжелеет, в ногах не остаётся сил, и Баллистер соскальзывает вниз по стене. Да за что опять?! Монотонное жужжание механизмов, звук которых настолько стал привычен Балу, что тот о нём позабыл, вновь напомнило о себе. Раскрытая металлическая ладонь издала едва слышимые лязги, видимо, что-то в ней поломалось. Нужно будет починить, но у Болдхарта нет на это ни сил, ни желания. Он устал что-то делать и не получать ничего взамен, никакого результата. Дело всей его жизни завело его в тупик. Даже не так — оно вернуло его обратно в прошлое, в его детство, в котором он был простым мальчишкой с улицы, без статуса и без дома. Его тернистый мучительно долгий путь оборвался и в один миг обесценил все достижения, заработанные годами усердного труда. Все подвиги, ничего не значащие для окружающих, но ценные для самого Баллистера, достигнутые кровью и потом, в буквальном смысле, были в один момент перечёркнуты клеймом убийцы. А ведь он просто хотел быть кем-то. Защитником мирного народа, рыцарем, охраняющим их покой, и что в итоге? Он стал изгоем, врагом всего этого народа лишь потому, что он не был рождён в богатой семье и его родители не принадлежат благородному роду. Почему все так слепы? Неужели никто не видит, что система прогнила? Механическая рука зарывается в волосы и тянет их, пока не отрезвляет рыцаря болью, заставляя остановиться. Внезапно приходит осознание, что он один в комнате. Болдхарт резко затихает и осматривается: небольшое помещение, две кровати по бокам от двери, две тумбы рядом, два личных маленьких гардероба по сторонам от окна и… сваленная в кучу амуниция. Всего по двое, а он опять один. Разве это не признак стабильности? А ведь всего-то месяц назад всё было иначе, и рыцарь мог назвать себя счастливым. Баллистеру хочется крушить всё вокруг, словно ему об этом тысячу раз говорили. Но он не знает, что делать, и его с головой захлёстывает отчаяние. Но он устал постоянно идти на поводу у эмоций. Он хочет вновь начать что-то делать. Болдхарт не думает, что у него в миг всё наладится, но, кажется, ему пора перестать мечтать о невозможном, а начать прорабатывать пошаговый план к своей цели. Дыхание успокаивается, и, кажется, Баллистер снова готов вершить подвиги. Не такие масштабные, чтобы снова не упасть в грязь лицом и не разочароваться. Он не спеша поднимается на ноги, чувствуя лёгкий мандраж в теле. Взгляд цепляется за доспехи, лежащие у постели соседа по комнате… Внезапно сердце пронзило резкой болью, хоть оно и не было ранено. Болдхарт тяжело вздохнул, резко остановившись на месте, словно парализованный. Он не знал, что мысленное название любимого человека соседом может быть таким мучительным. Баллистер подбирает с пола доспехи и относит в оружейную. По возвращении его не покидало чувство, что его кто-то звал. Но было уже поздно — он не отозвался. … Он не был готов, что на него обрушится столько обязанностей. Не успел он прийти в себя, как понадобился едва ли не каждому человеку в королевстве. Все хотят перемен, у всех свои вопросы, и почему-то решили, что Амброзиус знает на них ответы. Утро потомка Глорет началось в пять, когда нетерпеливые стражи явились к нему лично и потребовали немедленно прийти к королеве. К новой избранной королеве, уже вступившей на свою должность. От него требовали немедленных действий. На вопрос «каких?» ответом послужило напоминание о недавно полученном статусе капитана. Голденлойн и забыл, что был им назначен, и думал, что с окончанием великого сражения к нему вернётся статус простого рыцаря. Но, кажется, от него всегда будут требовать большего. И до, и после — одно и тоже. Несколько дней назад он уже отдавал приказ о сборе сил на тушение пожара на главной улице. И на следующий же день заголовки каждой новости в СМИ пестрили фразами, что потомок великой защитницы не продолжает её благородное дело, а лишь командует простым народом. То была первая ночь, когда Амброзиус не вернулся в Институт, а сбежал к стене проораться и выплеснуть эмоции. «Голденлойн не оправдал свою родословную, он не Глорет!», — ужасались люди в интернете. И Амброзиусу хотелось кричать «да»! Да, он — не Глорет! И никогда ею не был и не хотел быть. Он — Амброзиус Голденлойн, которому лишь посчастливилось, или, вернее сказать, — не повезло, родиться потомком великой защитницы. В нём видят не того, кем он является. А на следующий же день он самолично пошёл разгребать завалы у стены. Подвёз всю необходимую технику и с некоторыми добровольцами расчищал территории от обломков. Он не Глорет, но он выжимал из себя все силы, чтобы его приняли таким, какой он есть. Амброзиус хотел, чтобы люди раскрыли свои глаза. Работа убивала в нём всё живое, и он был рад этому, пока не останавливался на секунду и не вспоминал, что подобное же сделал с дорогим человеком. И после этого трудился усерднее, пока не начал отрубаться за рулём, и его не прогнали обратно в Институт. Но он не пошёл туда. Он не достаточно вымотался, чтобы можно было возвращаться. И исправить это положение ему любезно помогли. — Сэр Амброзиус Голденлойн, можете ответить на некоторые вопросы.? — Это же Голденлойн, долгожданный рыцарь поколения! Что же он скажет о.? — Сэр Амброзиус — единственная надежда королевства! Он… — Я не… — пытался вставить своё слово Амброзиус, но его не слушали. — Сэр Голденлойн, как вы думаете.? — Потомок великой Глорет среди нас, чего же стоит ожидать.? — Хватит! Остановитесь! — умолял он. Толпа ахнула, на секунду затихнув, а следом с большим напором набросилась на парня, вещая на камеры всё происходящее. — Как вы смеете оставлять людей с вопросами.? — Амброзиус Голденлойн отказывается отвечать и прислушиваться к своему народу.! — Я не это… «Это бессмысленно!» Тысяча и один репортёр пытались выведать у него, что же будет дальше, что планируется в королевстве и как вообще понимать события прошедшего месяца. И парень не против бы ответить им, если бы сам знал, как быть и как всё верно истолковать. — С исчезновением Директора наши благородные рыцари отказались от своих титулов и бросают мирный люд на произвол судьбы! «Что?!» — Да как вы.! «Спокойно, Амброзиус, спокойно. Это не твоя проблема, слышишь? Не твоя…» — Убийца Баллистер и его помощница поселили ужас в королевстве и определённо причастны к пропаже Директора!.. — ЗАКРОЙТЕ, МАТЬ ВАШУ, РТЫ! Люди ахнули от удивления, в миг затихнув. Все резко отступили в стороны, и взгляды их устремились на Голденлойна. Наконец-то. Теперь, кажется, они готовы его услышать. Но он уже не хочет. Он едва не задыхается от злости, кипевшей в крови. Дышать становится тяжелее, а уши закладывает, словно он в вакууме. Руки сводит от желания что-нибудь сломать, или кого-нибудь, ему уже без разницы. Его не в первый раз посещают подобные мысли, только теперь его ничего не сдерживает. Кроме собственных устоев, которые тоже дают свои трещины. Он слышит перешёптывания в толпе и вскипает. — Да откройте вы свои глаза и оглянись вокруг! — от его крика вздрагивает каждый репортёр, каждый простой зевака, и Амброзиус надеется, что хоть так они его услышат. — Она дурачила вас! Обманывала всех вас! Ему не хватает кислорода в лёгких, и он берёт секундную передышку, в которой его прошибает осознанием, что сейчас он сам не лучше той, о ком кричит. Амброзиус не замечает, как начал размахивать руками, подкрепляя свои слова, он указал на каждого, кто его окружал. — Неужели вы не замечаете очевидного? — в их глазах нет ничего, что помогло бы Голденлойну определиться. Их души пусты, в них нет ничего, что намекнуло бы рыцарю, что его речь не бессмысленна. Люди смотрят на него, но Амброзиус не может избавиться от мысли, что не будь он рыцарем их мечтаний, на него давно бы накинулись с огнём. — Директор подставила Баллистера, убила королеву! — он начинает задыхаться от отчаяния. Собственные руки перестают его слушаться. В воздухе отчётливо чувствовалось напряжение, и, казалось, его можно было разрезать ножом. Он не понимает, что ему дальше делать. Что ещё должно произойти, чтобы они наконец его услышали? Им на блюдечке преподнесли всю правду, но от неё добровольно отказались. Сколько ещё нужно будет жертв, чтобы все, наконец, прозрели? Сколько ещё невинных людей пострадает, прежде чем все начнут смотреть по сторонам? И Голденлойну уже плевать на себя, плевать на Институт, он мог бы просто уйти, но что-то его удерживало. Толпа всё ещё ждёт его слова, наверняка ожидает, что он пообещает всем светлого будущего, но нет. Он лишь хочет исправить то, к чему причастен сам. Он тоже вложил свою лепту в страдания людей, а конкретно одного человека — Баллистера. Если он не может сделать его счастливым, то хотя бы попытается избавить его от угроз. Сколько бы он не выматывался физически, его голова не избавляется от тревожных мыслей. И вот опять его накрывает отчаяние, с которым Амброзиус пытается бороться, не очень удачно. Его всего сковывает фантомной болью, ноги подкашиваются, и он отступает назад. — Сэр Голденлойн.? Он не сдерживается и вновь срывается на них. — Очнитесь уже! Директор готова была убить любого, кто хоть слово сказал ей против! — рыцарь что есть силы бьёт себя по левому плечу, пронзая острой вспышкой боли тело. А за ней приходит дикая усталость. Ноги в миг становятся ватными, и Амброзиус падает на асфальт. Краем глаза он видит, как к нему тянутся руки прохожих, но он собирается с исчезающими силами и отмахивается от них. Ему не нужны их сожаления. Если они и поняли что-то, то пусть оставят все слова при себе. Он поднимается на дрожащих ногах, борясь с неимоверной сонливостью. Его путь до Института будет долгим, осознаёт рыцарь едва соображающим мозгом. Он не понимает почему, но ему резко стало жарко, а больное плечо словно окатило кипятком. Амброзиус тянет руку к ране, чувствует это странное тепло, а когда возвращает обратно вся ладонь оказывается окрашена в красный. И у него даже нет сил ни испугаться, ни удивиться. Он поворачивает голову и видит, что его серый джемпер полностью прописался кровью. Левый рукав потемнел и прилип к коже, сковывая движения. Но Амброзиусу начинает казаться, что он скоро вовсе лишится левой руки. Он уже не мог пошевелить даже кончиками пальцев. Амброзиусу кажется, что это заслужено. Равноценный обмен за его глупость, чего ещё ожидать. Он уже бессознательно добирается до Института и открывает дверь в просторную белую комнату, в которой его уже давно поджидают. И он добровольно сдаётся…