***
Пропахшая сигаретами куртка полетела на стол. Вереск что-то бормотала себе под нос, роясь в ящике с палочками в поисках той, что била током не так сильно. Магические вставки на древках не подчинялись так, как того хотелось бы Драко. В соседней комнате пронесся ровный гул въехавшего мотоцикла, отдаленные крики подвыпившего Фарша и треск чего-то падающего. Да Винчи смылся с Хокку за почтой. Главный прислал им какие-то карты и план здания музея, где должна будет пройти одна из Хрустальных ночей, запланированная на ноябрь. Малфой закатил рукав, прощупывая окаменелые мышцы. Холод отпустил, размазывая боль по всему телу. Рядом с ним просел диван под тяжестью тела Вереск. Девушка плюхнулась рядом, указывая палочкой в рану на локте. — Я сам, — предупредил Драко, сузив глаза. — Ты хреновый целитель, Аспид, — фыркнула девушка, вглядываясь через бусины бамбуковых штор в то, чем занимались остальные, — я проходила курсы в Шарм… — Мне не нужно знать это, — отмахнулся парень, бросив короткий взгляд на Варгаса, открывшего пару бутылок зубами. — Как хочешь, — цокнула Вереск, непринужденно играясь палочкой, — продолжай и дальше истекать кровью. Фарш включил какую-то идиотскую музыку, что играла в заведениях с ретро пластинками на стенах у входа, пританцовывая с бутылкой. Варгас, как обычно, валялся на покрышках, листая журнал с голыми девчонками на обложке, что-то спрашивая о тех двух девчонках из машины на красном светофоре. Так по-магловски. Тошнит от этого. И от блядских духов мисс Грейнджер. Ему нужно было покурить, иначе он взорвется. Малфой одним движением стянул бинт, поморщившись от пульсации в локте. — Ты немного нервный в последнее время, — цокнула Вереск, контролируя свой французский акцент. Драко прекрасно знал, откуда она, но цепляться за мелочи было не в его правилах. — Что такое? Вереск склонилась, выглянув из-за штор, покачав головой на танцующего возле стола Фарша. В этот раз обошлось все более или менее нормально. — Поговорим о том, как у меня дела? — рыкнул Малфой, встретив изогнувшиеся в полоске маски широкие брови Вереск. — Вижу, что не очень, — буркнула Вереск, закинув ноги на гладкий подлокотник дивана, такого темно-красного цвета, как капли крови, срывающиеся вниз. Да, настроения у Драко не было. Оно пропало, еще когда он полез к мисс Грейнджер. Она его и правда бесила. Своим поведением, манерностью, присутствием. Тем, что он должен был таскаться на ее тупые сборы по пятницам, чтобы пообсуждать оценки и поведение Малфоя. И тем, что теперь он не знал, как к ней подобраться. Кажется, вкус ее кожи все еще скрипел на зубах, чеканя фальшивые монеты, которыми придется расплачиваться. Фарш накрутил погромче песню, что-то о том, что «я больше не буду танцевать, и в моих ногах нет ритма», пропуская ноты и что-то выкрикивая на своем языке, похожее на танец хакка. Вереск подперла рукой голову, медленно растягивая губы в улыбке. Страшнее Да Винчи здесь была только она. Не нужно было принюхиваться к тому, что было разлито в воздухе, чтобы распознать, за кем девушка наблюдает. Страх проебать все — высох кислотой, оставив эти нотки на куртке, кажется, на каждой детали интерьера гребаного гаража. — Не привязывайся к ним сильно, — внезапно сказал Драко, пройдясь пальцами по шву, — не знаю, что вы успели сделать, — он потянулся за пачкой сигарет, встряхнув ее. Ни хрена не осталось. А он хотел покурить на выходе. — Не стоит, Вереск. Девушка дернулась, будто ей вывернуло внутренности — почти со скрипом. Ее лицо вытянулось в буквальном смысле слова. — Я ни к кому не привязываюсь, — сквозь зубы проговорила Вереск, царапнув его взглядом. По маске, за которой саднила челюсть. С локтя сорвалось несколько капель крови, упав на темную ткань его формы. Магический шов, проходящий вдоль предплечья к ключице, разорвался окончательно. Миссис Клейн его прикончит. — Я вижу, — парень смял пустую пачку, отбросив ее в угол комнаты к тому хламу с разбитыми новогодними игрушками, выкрашенными магловскими красками, — и не только я, — добавил он невзначай. Вереск потупила взгляд, заерзав на месте. Драко чувствовал, что ей некомфортно. Возможно, девушка думала, что ведет себя глупо. Что-то такое он испытывал в тринадцать, когда все в школе узнали о его влюбленности в мисс Делакур. У нее была красивая фигура, и она всегда носила голубую мини-юбку. Тогда он понял, что ему нравятся блондинки и училки с указкой. Над ним посмеивались дня три, прежде чем он разбил зачинщику нос. Малфою смеяться с Вереск не хотелось, как и сочувствовать ей. А вот с мисс Грейнджер вполне. Она этого заслуживала. Он раздумывал над тем, когда стоит захлопнуть клетку, потому что этот кролик не забился в ее угол до конца и мог легко ускользнуть с рук. — Ты расскажешь ему? — спросила Вереск после долгой паузы. Решить проблему одним разговором за углом магловского гаража, делая вид, что ты собрался покурить — было просто. Фарш с ней церемониться не станет. Толстяку не нужны проблемы. Он четко следовал регламенту и сказал, что лично вышвырнет того, кто перейдет черту. Привязанность была той чертой. — Пока нет. Если это зайдет далеко, я так и сделаю, — предупредил Драко, и Вереск начала рвать обивку дивана ногтями. Шквал всегда был шумным, она знала, что так просто не отделается. — Твой интерес не должен подставлять всех остальных. Включи голову. — Тебе легко говорить, — хмыкнула девушка, сморщившись, отчего черного цвета балаклава скатилась волнами по лицу, — у тебя никого нет, Аспид. Нет, даже не так, — нервно хохотнула Вереск, — у тебя никого нет, кто был бы важнее плана, что ты придерживаешься. Поэтому ты такой злой. Вереск пожала плечами, закусывая материю маски. Такими словами она его не обидит. У него и правда не было. Тео и Пэнси он в это не втягивал. Музыка стала громче. Варгас скатился с покрышек, тыча пальцем в Фарша, который прикончил третью по счету бутылку. Драко подсчитал те пустые под столом у его ног. — Нет, правда, — завелась Вереск, ерзая на сиденье, — ты когда-нибудь влюблялся? Если, конечно, — она прыснула, обхватив свой живот руками, — ты кого-то любишь кроме себя? Драко фыркнул. Вереск была избалованной девчонкой. Одинокой. Потерянной. Такой, которая плачет громче всех, когда напивается, потому что в школе ее учили держать лицо до первых трех капель вина на языке. Алкоголь умеет развязывать язык, дразнить, выворачивать тебя самого напоказ. Почти так же, как сейчас. Только это была, скорее всего, истерика. — Нет, — оборвал ее смех Драко. — У нас магический контракт, если ты не забыла. Непреложный обет, — напомнил ей парень сквозь плотно стиснутые зубы. Сука. Рука опять начала кровоточить. Словно знала, когда ей начинать. Выжидала подходящего момента. — Непреложный обет, — цокнула языком девушка. Родителей Вереск, скорее всего, судили на Лондонском процессе. Иначе она бы здесь не оказалась. Все они замешаны в это не только из-за идеи, которая, если быть честным до конца, лишь дешевый суррогат. Даже если к ней хотелось вернуться. За женщину убивать так не хочется, как за идею. Наверное, это звучит хуже эпидемии, однако в этом все равно было что-то от справедливости. И если она существовала, значит, должна принадлежать всем. Даже тем, кто сидел в самых высоких башнях Азкабана. Даже тем, кто никого не любил кроме себя. — Знаешь, пошел ты и твой непреложный обет, Аспид, — огрызнулась Вереск, бросив подушку в сервант, сдвинув с места фигурки из стекла в виде рыбок. — Если нужно будет, мы спасем твою задницу. Я, Варгас, Фарш, может быть… Да Винчи тоже. Малфой фыркнул. Да Винчи точно. — Как и я вашу, — парень сжал руку в кулак, успокаивая горячую пульсацию внутри вен, — только это касается исключительно наших заданий, — теперь его голос перекрикивал музыку, но все еще не так сильно, чтобы привлечь внимание остальных. — Ты меня поняла? Вереск сузила глаза, чертя заточенным ножом по линии между его бровей. Непреложный обет не ограничивал их в общении, сексуальных связях. Это было обговорено заранее, в месте, где они познакомились. Смерть любовника, лицо которого ты никогда не видел, не должна помешать закончить начатое. Пусть тело сгорает под завалами зданий, подорванных Вереск, нужно идти до конца. Малфой выжал грязный бинт от крови, вернув его на положенное место. Если миссис Клейн поймет, что он где-то достал чужие бинты, появятся вопросы. — Тебе ли не все равно? — фыркнула Вереск. — Нет, — он слишком часто говорил это «нет». Можно подумать, он такой бездушный. У других были причины появиться здесь. Малфой не знал деталей контракта остальных, а его был почти до извращения простым. Одно пророчество в обмен на отца, которого он толком и не знал. Это было что-то вроде инстинкта. До ужаса грубое, дикое, разнузданное. Как будто и правда это было зашито в их ДНК. — Так ты поняла меня или нет? — переспросил Драко. — Поняла, — процедила девушка, ударив рукой по перекладине дивана, как будто эта деревяшка была виновата. Бусины штор, кажется, перебили завывания Фарша и возгласы трезвого Варгаса, когда в комнату вошел Да Винчи, вытерев белые пальцы о черную форму. Он поднял левую бровь, посмотрев сначала на Вереск, потом на Драко. — Че у вас тут происходит? — безэмоционально спросил парень. Из его кармана торчали мелки. — Ничего, — взорвалась Вереск, подпрыгнув на месте. — Какого хрена ты пристал ко мне? Вереск выбежала из комнаты, ударив ладонью по музыкальному проигрывателю, и выкрикнула несколько ругательств, скрывшись в коридоре. — Че, месячные? — спросил Да Винчи. Хорошо, что этого не слышала Вереск. Иначе Да Винчи стал бы одним из силуэтов на асфальте. — Ближе к делу, зачем тебя звал Главный? Что там? — обратился к Да Винчи Драко, решив забить на ноющую боль и все попытки вернуться ко шву, с которого лилась кровь. — Тебе от него пришла весточка, — цокнул парень, нахмурившись. Да Винчи протянул ему листок. Драко прошелся по коротким предложениям, выругавшись. Мой кабинет. Срочно. — Мне нужно уходить, — бросил Малфой, дернув рукав вниз, — разберитесь с остальным сами. Проследи, чтобы все палочки были подсчитаны. Пусть Тундра изучит помещение. И возьмет с собой Вереск. Ей нужно проветриться. — Понял. Малфой отбросил бусины, махнув остальным рукой, и, приблизившись к двери, открыл ее фамильной реликвией, очутившись в узкой улочке заброшенных малоэтажек. Драко сделал глоток свежего утра, и на вкус оно было таким же горько-сладким, как ебаные духи мисс Грейнджер.***
В отбитом каблуком эхо чувствовалось напряжение, как и в жилке на ее шее, что не прекращала бешено колотить по коже в попытке выдавить из себя яд. Хотя бы его часть. Чтобы было не так невыносимо стирать напоминания своей рукой, которые почему-то обжигали ее ладонь. — Мисс Грейнджер, прошу. Гаррисон пропустил девушку вперед, запечатав за ними дверь и вернув Гермионе кольцо, двинулся по коридору, делая вид, что его широкие плечи не задевают деревянные полки с пророчествами, тянущиеся куда-то ввысь, где искажалось пространство. Будто там вверху была бесконечность. А она и правда могла отвлечься. Гермиона достала палочку, наложив согревающие чары. Зал ничуть не изменился с тех пор. Один и тот же тусклый свет, отбрасываемый от шаров, где закручивались дымки чьих-то воспоминаний и могильная свежесть, цепляющаяся за щиколотки. Гаррисон говорит, что холодность благоприятно влияет на четкость картинки, помогая сохранить детали, очертания фигур на заднем фоне, цвет одежды и что-то крошечное, что может сыграть значительную роль в зале суда при даче показаний. Если, конечно, эти дымки полностью не растворятся до момента проведения заседания. Оказывается, воспоминания и пророчества имеют свой срок годности. Со временем они истончаются, превращаясь в искаженную сепию, в не полностью застывший рассказ, части которого сохранились разве что в замедленной съемке и потертостях в углах старых фотографий. Спустя десять-пятнадцать лет от дымки остается лишь нечеткий дагерротип и смазанные фразы, которые прикладываются к делу после реставрации в отделе Аврората. Если пророчества перестают поддаваться корректировке палочки, они попадают Гермионе прямо в руки, оставаясь одним из утерянных фольклоров на прямых линиях библиотечного формуляра. Какое-то время ей даже нравилось быть частью чего-то секретного, к чему она имела доступ. Не полностью. Девушка прочитала четыре воспоминания за восемь лет работы в министерстве. Всем остальным занимался Гаррисон. Он не был в восторге от того, что Гермиона будет делить с ним работу в Зале Пророчеств. — Здесь, мисс Грейнджер. Еще один поворот, и Гаррисон остановился рядом со столом, по размерам и форме похожим на раковину, укрытую тонкой материей темно-сливового цвета. Это был колодец, по типу того, что использовал Дамблдор в школе для чтения воспоминаний. — Похоже на то, что мы стали заложниками нелицеприятной ситуации, мисс Грейнджер, — первым начал Гаррисон, всматриваясь в растерянное лицо девушки. — Мне бы не хотелось втягивать вас в это, однако дело не требует отлагательств. Вэлл поправил идеально выглаженный галстук, словно он встал ему поперек горла, как косточка, и, закинув руки за спину, выжидающе выставил ногу вперед. — Что вы имеете в виду? — насторожившись, спросила девушка, когда эта реплика завернула эхо, будто испугалась ее голоса или вопроса. — Вы один из хранителей Пророчеств в Зале Тайн, — начал издалека Вэлл, сдвинув брови на свой манер, — Кингсли просил ввести вас в курс дела. Мужчина накрутил на пальцы фиолетовую ткань, стянув ее с Колодца воспоминаний, и постучал по раковине пальцем, проверяя ее на прочность. — Мне не совсем... — Третья магическая война состоится. Будьте уверены, — перебил ее Вэлл, подняв руку, — конечно же, не в такой форме, в какой она была раньше. Они бьют по границам Англии. Пытаясь натравить нас друг на друга, и, скажу вам честно, мисс Грейнджер, им это удается, — хмыкнул мужчина. Вэлл коснулся пальцами печатки на правой руке, покрутив ее. Гермиона обратила внимание на этот жест. Гаррисон всегда носил ее с собой, в отличие от Гермионы, которой кольцо выдавали на входе под оттиск палочки в журнале. — Сначала на севере, потом на востоке, — продолжал мужчина, будто читал ей лекцию, что не могло не раздражать девушку. — Просто чтобы посеять хаос и ударить в самое сердце. Я считаю, что вам стоит знать то, что мы будем защищать. Гермиона переступила с ноги на ногу. Ей было некомфортно находиться с Вэллом в одном помещении, и почему-то именно сейчас в ее голове крутились слова Джейсона о том, что Гаррисон вел себя странно. Если только… немного. — Это ведь предрешено, — ответила девушка на незаданный вопрос. — Конечно, — мужчина качнулся на каблуках, вытащив из внешнего кармана пиджака карточку с номером, — мы просто оттягиваем время. Гаррисон повертел карточку в руках, где был выбит тот номер Пророчества, который внушал ей странное чувство. — Крестражи ведь уничтожены, его невозможно воскресить. Новый Волан-де-Морт? — замялась девушка, вспомнив о Гарри и его шраме, который не болел. Вот уже лет десять. Наверное, трудно поверить в то, что начнутся очередные разрушения, когда ты думал, что все в прошлом. — Если не хуже, — почти прорычал Вэлл, постучав пальцами по номеру один-девять-девять-пять. — Здесь собраны показания двенадцати волшебников. Это номер Пророчества, пришлось поменять карточки. Девушка кивнула. Лестершир, нападения на дома министров, которые были в курсе событий, видимо, имели отношение к этому. — И все же, — Гермиона закусила губу, размышляя, — это не будет связано с Гарри, значит... — Ему суждено родиться, — голос Гаррисона потух, словно масляная лампа, одним выдохом, — где-то на шотландских островах, — мужчина пожал плечами, вернув карточку в карман. — Мейнленд, Фэр-Айл, Фетлар, Уолси. Точно не известно. Хуже иголки в стоге сена. Это может быть кто угодно и где угодно. — Мистер Гаррисон, но почему вы мне это рассказываете? — начала Гермиона, предчувствуя что-то, что ей не понравится. — Если я не ошибаюсь, данная информация не может разглашаться тем, кто не состоит в совете Визенгамота. Гаррисон кивнул. Выражение его лица было полностью безэмоциональным. Он умел его держать. — Мисс Грейнджер, вы знаете, когда волшебник представляет для министерства ценность? — сказал он, откашлявшись, и она даже заметила что-то, что было похоже на эмоцию. — Когда он может что-то дать. Гермиона прокрутила в голове его слова, усмехнувшись про себя. Это как за секунду «до» понять, что ты перерезал не тот провод. — Вы хотите сделать из меня приманку, — заключила девушка, может быть, только одними губами, потому что Гермиона не услышала. — Я бы это так не назвал. Гермиона мысленно содрогнулась, словно ее пришпорили и сделали это небрежно, как будто шпора дала осечку, или всему виной был голос Гаррисона, в котором не было ни капельки сочувствия. Сначала работники министерства, потом председатели совета. Вэлл был следующим, или… была она. — Я хочу кое-что сделать, мисс Грейнджер, — мужчина снял кольцо, положив его на свою ладонь, — если вы согласитесь мне помочь. Девушка уставилась на протянутую руку, только это не была рука помощи, и та битва все еще не отпускала. И она мысленно согласилась. Легко. Не подумала о последствиях. Гермиона вообще в последнее время не думала. — Мы обязаны поймать их. Знаю, что просить об этом у вас я не имею права. Однако мы бы хотели разыграть эту карту, — Вэлл указал подбородком на ладонь, подначивая. Гермиона помедлила, рассматривая потемневшие листья клевера. Она взяла кольцо, сделав глубокий вдох, который почти разорвал ее легкие в клочья, разметая по залу воздухоносные мешочки, которые, видимо, расстилались дорожкой по всему помещению. Там было так... так много магии. И в ней, в каждой клеточке ее тела. На прозрачных стенках Пророчеств или где-то у двери, в замочной скважине. — Палочку? — мужчина указал на колодец, давая ей возможность подойти ближе. — Теперь оно ваше, — заключил Вэлл, дернув уголком губы вниз. Гермиона вытащила древко, коснувшись им жидкости внутри колодца, которая отбрасывала свет кусочками треугольных стекол калейдоскопа. Она сделала несколько кругов по воде, как это было, когда она впервые пришла сюда, подписав магический контракт с этим местом, и отняла руку, когда магия защекотала пальцы. — Никто кроме вас не сможет дать доступ к пророчествам. Сейчас мы приостанавливаем свою работу и ждем, — твердил он с удивительным спокойствием, будто только что не отдал ей в руки самое ценное, — вам следует быть осторожнее. Ваше кольцо заберу я. — Вы думаете, это сработает? — У нас только один ход, мисс Грейнджер, — мужчина склонил голову, посмотрев ей в глаза, — когда последнюю фигуру съедает пешка, переиграть партию уже невозможно. И не потому, что на доске нет других фигур. Гермиона поморщилась, вспомнив магические шахматы, в которые играл Рон за обеденным столом в Хогвартсе. — Никому не рассказывайте об этом. Даже своим друзьям, мисс Грейнджер. В наше время сложно понять, кому можно доверять. Особенно если мы думаем, что тем, кого мы знаем, доверять можно, — протянул он, закинув руки за спину. — И да. Вас ждет Кингсли. Зайдите к нему. Он хотел поговорить с вами о чем-то важном. Гермиона пригладила рукой увесистую печать в форме клевера, что при неосторожном обращении могла вывернуть ей кисть. Почему-то она была уверена в том, что разговор с Кингсли будет таким же нелегким, как это кольцо. Как и мистер Малфой, о котором она опять вспомнила.***
Гермиона бездумно выводила линии на странице формуляра, осматривая бежевые стены своего кабинета в попытке ухватиться взглядом за знакомую деталь интерьера, теряющуюся в расфокусированной картинке коричневыми пятнами без очертаний. Как после наркоза. Так она себя чувствовала. Думала. Думала. Думала. До хруста сломанного пера. Разговор с Кингсли был не менее странным, чем то, что Гаррисон предложил намотать ее на крючок и поймать рыбку покрупнее. И даже это не спасло ее от осознания, что царапало горло. Тщательно. Продуманно. Словно она оступилась и только потом призналась себе в том, что знала, что так будет. Это чувство внушало ей ужас. Гермиона видела это по своему отражению в зеркале, откуда на нее смотрели затуманенные, почти умоляющие глаза. Минут сорок, если не больше. Джинни говорила, что после длительных отношений легко подсесть на что-то, что раздрабливается по мелочи, словно грешок. Гермиона не хотела грешить вот так: под триумфальный марш своего одиночества. И то, что она потянулась тогда — да, было просто... ей просто хотелось переключиться. Другого объяснения она не видела. Потому что Эллиот был милым. И он должен был ей нравиться. Нет он ей нравился. — Я вас слушаю, мисс Грейнджер. Кингсли сложил руки на столе, сцепив их в замок, выжидающе на нее посмотрев. Сидеть в его кабинете было так же непривычно, как встречать министра в зале суда. Он сутулился, когда о чем-то задумывался, или потирал пальцами подбородок, словно происходящее вокруг его не волновало. — Я не могу курировать работу мистера Малфоя, — призналась девушка, окинув рассеянным взглядом уголок кабинета, где магические солнечные лучи чертили план местечка, будто бы и не были такими искусственными, какими она их запомнила, спустившись на первый уровень впервые. — Поэтому прошу найти ему нового руководителя. Кингсли внимательно ее слушал, качая головой, так, будто Гермиона была на приеме у психолога, а не у главного министра. Здесь пахло вербеной и мятными леденцами с кислинкой, наверное, как дань уважения пристрастиям Дамблдора, или они были так похожи друг на друга в своей манере размеренно говорить, на успокоительных, низких тонах. — Вы можете рассказать мне подробнее? — мужчина поправил свою фиолетовую мантию. — Я не совсем понимаю, что это значит, мисс Грейнджер. Бежать от себя было легко. Как сглаживать углы. Возможно, нужно было запить это таблеткой, чтобы симптомы не развивались дальше. Если бы Гермиона не послала куда подальше рекомендации врача, очутившись на больничной койке, на которой, она была уверена, останется след, как от разорвавшейся рядом ядерной бомбы. — Отношение мистера Малфоя к некоторым... предметам и ученикам, — она сделала судорожный вдох, оттягивая край своей юбки, — я считаю, что оно непозволительно. У меня несколько писем от преподавателей. Их тоже не устраивает его поведение. — И все же только вы пришли ко мне, — заметил он, заставив этими словами сжать губы. Гермионе хотелось опустить руки, выдохнуть и сказать, что «извините, мистер Кингсли, мне кажется, я была не против поцеловать Драко Малфоя, потому что так долго одна, и, видимо, это было ежеминутное помутнение, потому что я бы никогда не допустила этого»... И все же из вышеперечисленного она сделала только вдох. Неправдоподобный даже. — Послушайте, мистер Кингсли, — начала девушка почти умоляюще. Чтобы спасти себя, наверное, — я прекрасно понимаю то, что вы делаете, и этот вклад неоценимый, однако... — Вспомните себя в его возрасте, — парировал он, склонившись над столом. — Разве вы не доставляли проблем в школе? — Это не одно и то же, — медленно проговорила девушка. Бруствер кивнул. Нельзя было сравнивать это. — Практиканты в этом возрасте иногда не умеют сдерживать свои эмоции, — сказал он просто и твердо, без укора, — однако ваша группа — другой случай. Эти дети были, — Кингсли задумался, принявшись искать ответ в воздухе, — обделены заботой своих родителей, поэтому их поведение — это результат необдуманных действий. В какой-то степени наших, мисс Грейнджер. В этом было что-то от правды. Гермионе действительно было жаль. Но… из нынешнего тупика просто нет выхода. Девушка его не видела, просто потому что сама застряла в нем. — Мы стараемся делать все от нас зависящее, чтобы уравновесить то, что было утеряно в хаосе после второй магической войны, — министр кивнул, соглашаясь сам с собой, — попробуйте найти компромисс, мисс Грейнджер. Гермиона фыркнула, чем привлекла Кингсли. Компромисс и Драко — вещи несовместимые. Легче уговорить дьявола вернуть душу. — Ваша программа... — начала девушка, прикусив слово «похвально», что почти вырвалось острым осколком сожаления, — я не против, не подумайте. То, что вы делаете…Послушайте, это просто не для меня. Ей нужно было объяснить почему, но она не знала как. Или просто не могла. — Справедливости достойны все. Даже такие проблемные практиканты, как Драко, — зачем-то сказал министр, будто знал что-то, чего не знала Гермиона. — Давайте так, мисс Грейнджер. Я не могу вас заставлять, тем более принимать решения. Дайте мистеру Малфою неделю, и, если вы передумаете, я попрошу мистера Эдвуда заняться этим вопросом. Неделю. Это не предвещало ничего хорошего. — Мисс Грейнджер? Точно нет. — Да, — согласилась девушка тихим голосом, — ладно. Я дам ему время. — Спасибо. Кингсли похлопал рукой по ее ладони, воодушевляюще улыбнувшись. Гермиона растерялась еще больше, потому что только сейчас поняла, что согласилась. Да? Хорошо? Гермиона внутренне сжалась от звука захлопнувшейся двери и щелчка замка, повторенного эхо так громко, как если бы он вступил в реакцию с радиоактивными веществами, накалив воздух до предела. По полу раздался скрежет ножек парты, отброшенной в сторону, как одно из ограждений ночью у опасного обрыва. Малфой шел прямо на нее. И был зол. И плевал на то, что там была пропасть. — Что это такое? — прорезал барабанные перепонки его голос, заставляя Гермиону машинально выйти из-за стола. Так, как если бы встретиться с пулей винтовки Герлиха гарантировало сохранить тебе жизнь. — Что вы себе позволяете? Как вы смеете врываться в кабинет и говорить со мной в таком тоне? Малфой был в своей черной футболке с короткими рукавами, и от него не пахло сигаретами, когда он поравнялся с девушкой, подняв лист на уровень ее глаз. Той рукой, которую все еще сжимали магические бинты. — Мне спросить по-другому? Чтобы было прозрачно? — повторил он, и в комнате что-то хрустнуло. Костяшки его пальцев, может быть. — Не можете вы быть такой идиоткой, чтобы не понимать, что это за бумажка. Драко не нужно было целовать ее, чтобы передать яд, это что-то передавалась воздушно-капельным. — Вон из кабинета, — она указала рукой на дверь, разглядев в его зрачках ядовитый свинец, тот, который обычно прилипает к дулу оружия и его можно заметить только вблизи. — Вы меня слышите, мистер Малфой? Драко не усмехнулся, не повел бровью. Он просто стоял, удерживая больную руку в том же положении. У него даже мышца не дрогнула. — Заберите его, — только и сказал он, растягивая гласные, перебирая иголочки кактуса у себя во рту. Чтобы, наверное, они потом достались ей. В каждую пору, клеточку. — Я вас предупреждала, мистер Малфой, — ее глаза прошлись по тем скомканным предложениям, что не соответствовали порядку написания формальных писем. Как будто она и правда спешила от него избавиться, — ваше поведение не соответствует ни моей группе, ни заведению, в котором вы находитесь. В его глазах блеснул штык, как только она покачала головой на его требования. Медленно, насторожившись, как восковая игрушка, которую вот-вот сбросят с тумбы, стянув скотчем трещины, которые будут рассыпаться при каждом движении. — Заберите его, — повторил Драко. По мрачным коридорам было не так страшно идти без лампы, даже если под ногами скрипела лестница и в неуютных комнатах заброшенных квартир стояла убогая мебель с черным крестом у изголовья кровати. Если бы только предмет в виде стержня с перекладиной взаправду останавливал монстров. — И не подумаю, — девушка чиркнула каблуком по полу, сделав шаг назад. — Вам стоит научиться принимать правила, установленные местом, где вы находитесь, — она даже не побоялась поднять подбородок. Как если бы совсем не боялась монстров. Своих. — Конечно, — ядовито прыснул парень, демонстративно скомкав рукой бумагу, — только я их не нарушал, мисс Грейнджер. Нет, правда, — рыкнул он, бросив заявление на пол. Гермиона так просто не отдаст ему это. Гнуть свою линию, защищаться. Вот это она собиралась делать. У нее на руках были жалобы от преподавателей, свидетели, Эллиот. Оправдания, в конце концов. — Вы обещали исправиться, — сдержанно произнесла она, даже пошатнувшись от его смешка, потому что партия закончилась давно, а он, видимо, решил ее переиграть. — Видимо, понятие «держать слово» вам незнакомо. Гермиона не была такой. Ей не были знакомы слова, которые она говорила. Только внутри так пекло, что ей нужно было поделиться этим гневом хоть с кем-то. — Я хорошо знаю, что значит держать слово, — многозначительно произнес Малфой, усмехнувшись. Холодно. Впиваясь взглядом в каждую точку на ее лице, — и я его сдержу, если вы не заберете блядское заявление, — повысил он голос, чтобы задушить им, может быть. — Вы мне угрожаете? Гермиона слышала краем уха шум, который доходил до ее сознания шагами, дыханием. Тяжелым. Драко, кажется, не дышал. — Понимайте как хотите, — толчок, вызвавший треск в зрачках, был только слегка обагрен кровью. Так выглядела радиация, вязкая, ртутная, отплясывающая моррис в радужках, в движениях мышц лица, линий между бровей, когда он сдерживал эту хмурость, будто эта эмоция была одной из черт его характера. Черта, что слепила ее глаза. — Мистер Малфой, — предупредительно начала девушка, ощущая что-то чугунное в месте, где резал его взгляд. — Видимо, ваше дело в Аврорате заслуживает тщательного пересмотра. Поверьте, я этим займусь, если вы сейчас же не покинете эту комнату. Парень сделал шаг вперед, заставляя ее упереться бедром в стол. — Как мило, мисс Грейнджер, — говорил он так, словно кружил вокруг нее, нашептывая угрозы у виска, как поют колыбельные ведьмы, почти медово, — решили надавить на то, что мой отец бывший пожиратель смерти? Я тоже могу разбрасываться слабостями в ответ. Драко посмотрел на нее так, будто и правда знал их. Изучал, дегустировал каждую по капле, катая жидкость языком. — Вы такая беспомощная, — Драко хмыкнул, зацепившись взглядом за место на шее, где ничего не было, а сейчас опять жглось, как если бы она лишилась какого-то органа, производящего короткое замыкание в центральной нервной системе, — что, кроме как сидеть и заполнять тупые формуляры, вы ни на что не способны, — цокнул парень, раздумывая, — неудивительно, что вас бросил муж и ушел к другой женщине. Гермиона просто улыбнулась. Нервно. Она научилась это делать: улыбаться. Демонстрировать видимость, что ее не задело. Удивительно, ее это не тронуло. Злость, обиду, весь тот сумбурный комок эмоций, что она испытывала, вытеснил Драко. Но Малфой все еще не имел права. Не имел. Это было ее личное трескучее пламя. Какая-то боль, что осталась на вертеле и все еще напоминала о себе, потому что стелилась где-то тенью в пустых коридорах, когда она начинала думать. — Завтра же вас здесь не будет, — проговорила девушка, сократив неделю до одной тысячной секунды после взрыва. — Вы перешли черту. — Ну конечно, — насмешливо хохотнул парень, — это ведь я почти отдался на больничной койке. Один залп, совсем близко, чтобы с треском расколоть ее в щепы. Реакция естественная, как будто рядом с ней рванул воздух, кто-то выдернул чеку, переместил стрелку на датчике, где зашкаливали показатели радиации. Вот это ее задело. Драко перехватил ладонь девушки, которую она занесла для удара. Гермиона совсем не собиралась его бить. Просто среагировала. Правила шептали: греши, греши, греши. И их голос зазвучал как будто бы громче в тишине. — Неприятная правда, верно? Это не было похоже на правду, больше на блеф. Хладнокровный, корыстный какой-то. — Поэтому не смейте намекать на что-то, что связано с чертовыми бумажками, от которых вы в восторге, мисс Грейнджер, — процедил он ядовито, сжимая руку до белесых пятен на коже, — я ведь тоже могу тщательно рассмотреть ваше дело. Уверен, там что-то найдется. — Вы меня не знаете, — выкрикнула девушка, выдернув руку. Оправдываясь. По-детски. От этого было еще больнее. Будто кто-то с силой бил молоточком по хрупким стеклянным фанерам, — и вы не имеете права лезть в мою частную жизнь. Говорить о ней или упоминать. На запястье остались следы белых пятен, от которых пахло лекарствами и чем-то еще, что совсем не сочеталось друг с другом. Как этот разговор, Драко и все, что он делал. Гермиона не сочеталась даже сама с собой. — Мисс Грейнджер, наверное, вы не поняли, — девушка перевела взгляд на белые бинты, постепенно превращающиеся в гранатовые, — так работает только в две стороны. Заберите заявление и считайте, что мы в расчете. Я даже не напишу на вас его в ответ. Шаровая молния, что оставляла за собой грязь и руины, была щадящей. По крайней мере, она не дышала мщением, как это делал Драко. — Ч-что? — Как быстро пострадает ваша репутация, если я заявлю на вас? — Малфой склонился над ней, подняв бровь вверх. — Хотите и дальше здесь работать или отправитесь на первые страницы «Спеллы»? Уверен, что в суде Визенгамота не одобрят ваши отношения с практикантом. Особенно если узнают, какая вы податливая, — повторил он это. Драко понял, что она помнила. Гермиона знала толк в крошечных концах света. Ему даже не нужно было продолжать. Манипуляции выглядели идеальными, подходящими, чтобы уничтожить одной кометой, смыть цунами и уйти под воду или повысить температуру на пару градусов, вызывая хаос. — Пошел вон из моего кабинета, — повторила она, теперь тихо. Драко стукнул кулаком по столу, рядом с ее ладонью. Как в назидание. Он дернул замок, захлопнув за собой дверь, оставляя ее стоять вот так: все еще сжимая ладонями стол. Гермиона выпрямилась, стерла рукой шок или что там еще было на лице, какие-то кусочки туши, которые скатились по ее щекам, как что-то смолянистое в животе, неприятное, и если бы это можно было нагреть, оно бы загорелось вместе с зажженной спичкой. Всем ведь в детстве рассказывают, что спички детям не игрушка. Даже если пламя иногда приятно щекочет пальцы, это не значит, что оно не перекинется на руку. Ожоги ведь так красиво сочетаются с болью. А им, видимо, нравилась эта игра. Чтобы было больно. И горело, горело, горело…