Сталь

Лука ощутил, почти физически - хватку на своей глотке. Он не мог дышать, не мог, как ни старался, сделать ни единого выдоха. Легкие свело, и внутри застрял тяжелый, болезненный ком, от которого застывали все внутренности. То, что рассказывал Генрих, поднималось из воздуха, в стенах этого дома, как в картонных декорациях - и по чьему-то злому волшебству отыгрывалось прямо здесь и сейчас. Может, потому что дом бережно хранил память о своих хозяевах, хранил их запахи, их привычки, даже будучи отмытым снизу доверху. Лука смотрел на Генриха широко распахнутыми глазами, уже не отслеживая, как слёзы бегут по лицу. Смотрел, не в силах даже моргнуть - боясь, словно он растворится сейчас в этой боли, станет грустным призраком, и оставит полукровку здесь одного. Тринадцать лет назад.. сколько было тогда Генриху? Тридцать? Может, чуть меньше, по фотографии сложно сказать, он выглядел ужасно молодым рядом с ними. А Тому уже должно было исполниться двадцать пять... Лука представил, как по правую сторону от мужчины на ковер присаживается парень с его разрезом глаз и тонкими, мамиными губами, в дорогом костюме и с такими же золотыми ролексами на руке. Слишком больно. Но Лука уже не может отклониться, не может прекратить пропускать эту боль через себя. Он знает теперь, что означает приезд в этот дом. Что это означает для него. Короткий стук падения. Лука опускает фоторамку изображением вниз, поднимает бутылку виски, новый стакан, наполняет его доверху. Дрожащие руки стискивают его крепче, чтобы не уронить. Страшный соблазн опрокинуть в себя, но полукровка встаёт и когда до мужчины остается пара шагов - тихо присаживается на корточки, оставляя напиток на полу возле него и не приближаясь дальше. Пальцы ещё касаются кромки стакана, когда демон еле слышно подаёт голос. - Вы всегда были Фенрир. - улыбка на бледном лице скорее нервная, но малыш не сводит воспаленных глаз с мужчины, глядя своими янтарями в самую душу. - И с ними ..тоже. Поэтому вы победили даже свою смерть. - Лука убирает ладони от стакана, немного выпрямляется, поджимая дрожащие руки ближе к телу. - Могу я присесть с Вами? - Присаживайся, - тихо сказал Генрих, убирая руку от ковра и поднимая стакан, - Я до сих пор считаю, что это злая шутка. Мой отец хотел убить меня. И он это сделал даже из могилы. Злобным призраком принёсся в дом, принеся с собою. Я умер. И перестал быть тем Генрихом. Я давно уже мёртв и именно поэтому мне смерть не страшна. Моё тело гниёт изнутри. Я слышу их крики. Каждый день. Сколько бы я не убил людей, они не прекращаются. Мужчина залил горечь жгучим алкоголем, прикрыл глаза и чуть запрокинул голову. Он снова тихо усмехнулся. - Я стёр своё прошлое от других. Только семья Росси это знает. Я имею ввиду, несколько ближних к главе. Они уважают это право на тайны, лишь бы это не мешало делу. А все, кто помнил или знал – давно мертвы, - уголок губ чуть поднялся, и он открыл глаза, - Многие, что пытали меня, были в ужасе от наслаждения в моих глазах, от ожидания, когда я буду застрелен, зарезан, замучен. Этот ужас сковывал их и тогда, когда я их убивал. После того, что было в этих стенах, никто не сможет сделать мне больно. Получив разрешение, тварёнок садится на ковролин возле мафиози, практически плечом к плечу, и долго смотрит на пятно, слушая его. Каково это, жить дальше, будучи во власти боли и пепла горячо любимых людей? Лука не представлял, как можно пережить такое. Не представлял также, как он может продолжать двигаться, делая хоть что-то, так филигранно не показывая никому ни капли этой боли. Он бы точно так не смог. Он и не смог - учитывая проблемы с памятью и альтер-эго. Поломанный механизм, да и только. - Вы всё ещё хотите умереть? - сиплым шепотом спрашивает он, подтягивая к своим ногам поближе уже почти допитую бутылку виски. Мужчина повернул на него голову и взглянул на светлую макушку. - Я всегда буду этого желать. Но, - задумчиво протянул он, снова делая глоток, - Я буду ждать, когда она придёт сама. Будет ли это шальная пуля, или враг, смотрящий в мои глаза. Неважно. Бежать к ней это глупость. Бежать от неё это слабость. Я балансирую на грани и жду, когда упаду в пропасть. Я выживал уже десятки раз, даже тогда, когда бы никто не выжил. Не знаю почему, но когда она смотрит издеваясь, я не сдаюсь. Я полз со сломанными ногами из подбитого здания, горящего адским огнём. И думал. Вот-вот она заберёт меня. Но она шла рядом. Огромные куски бетона падали поблизости. Пожар лишь сжигал кожу то здесь, то там. А все бегали и кричали. Враги, свои. Многие умерли, а я выполз на траву, сел и смотрел, как горит здание, которое я пытался уничтожить по своим правилам. Лежал и курил. Оттуда вышло лишь пара человек. Они вызвали подмогу и меня увезли. Может быть, поэтому мой отец считал себя всемогущим. Может, его смерть так же обходила стороной. Думаю, это наше проклятье. Если решишь, что она далеко – она сразу же придёт на порог, злорадно усмехаясь, - стакан полностью опустел и Генрих отставил его, - Я трогал твои волосы, когда ты спал. Пару раз. Тварёнок наблюдал за тем, как боль, подобно потоку воды, покидает Генриха, оседает в этом доме новыми слоями пыли, слегка тает под его ногами, как талая вода. Когтистые лапки скручивают крышку с бутылки, едва стакан приземляется рядом, и снова наполняют его. Тихий смешок. - Я же Ваш питомец. Вы вправе делать со мной, что хотите. - Новое доселе чувство скорби требовало какого-нибудь необдуманного решения. Оценив скудные капли виски на дне, звереныш чуть взболтал их по стенкам, отправив в свою пасть и криво сморщившись, но проглотив. Если алкоголь действительно так эффективен в переработке боли, как это показывал черный рынок и жизнь у мафиози, он точно не навредит. - Похоже на какую-то детскую игру.. где нужно говорить правду. - Пустая бутылка брякнула и слегка прокатилась по полу, выпущенная из когтистой ладони. - .. моя очередь. Я наблюдал за Вами, когда делал вид, что спал. Тогда, в кресле. Теперь мужчина издал смешок, покачивая содержимое в стакане. - Тебе понравилось, что ты видел? – прямо спросил мужчина, хотя полагал, что честного ответа не последует. Лука не признавался в этом даже самому себе. Отказывался об этом думать. Отмахивался от учащений пульса, от замираний сердца, от всех этих приступов в животе, которые какой-то маньяк обозвал "бабочками". Нет, это никакие не бабочки. Это нечто гораздо более прожорливое. Лука думал, что ненавидит всех, до того, как с него сняли оковы и посчитались с его отказом. До того, как подарили кров и дали надежду. До того, как впервые назвали чем-то ценным и важным. - Да. - Лука попытался звучать обыденно, спокойно улыбнувшись. - Я прежде не видел татуировок так близко. Они - как карта. Карта, повествующая свою историю. Очень красиво и загадочно. Тяжело было не пялиться. Простите. А Вам понравилось? - Если бы я не хотел, чтобы на меня пялились, я б не раздевался, - с усталой улыбкой сказал он, - Эти татуировки имеют разное значение. Смерть, готовность к ударам со спины, невозможность дышать от боли, яд, который впрыскивается в мою кровь каждый раз, когда я причиняю другим боль. И тот день, когда я потерял глаз. Врачи говорили, что нужно зашить, что нужно прооперировать. Но я отказался. Я хотел сохранить этот глаз. Так, каждый, кого я буду убивать, будет видеть смерть в этом глазу, - виски было полностью допито, и бокалы и бутылка не были нужны больше, - Да, - ответил Генрих на вопрос, - Руки — это единственное место, которым я всё ещё чувствую не только боль. Моё тело словно покрылось сталью. Я ощущаю прикосновение, но будто через толщину, как через тёплые куртки или даже бронежилет. Думаю, со стороны я похож на тебя, когда иду, не замечая, что мои ткани порваны, мои кости сломаны. Иду к своей цели и разгрызаю её, как Фернир, - взгляд опустился на лицо и Генрих чуть склонил голову, - Твои волосы мягкие и похожи на шёлк. Несравнимые ни с чем. Даже самые ухоженные так не ощущаются. Хотя, не то, чтобы я много волос перетрогал, - уголок губ снова дёрнулся, но больше в улыбке, - Если мы сейчас такие откровенные, то… в последний раз, когда ты обращался во сне, ты не просто лёг со мной. Сначала ты лёг на меня, а потом стал вылизывать шею. Лука прикрыл глаза, слушая, растворяясь в голосе, звучащим как будто бы отовсюду. Как давно с ним никто вот так не общался - когда слова сами льются вдогонку словам другого, и это становится огромной отдушиной для обоих. Он тихо засмеялся от разговора про волосы, но подавился смешком, едва речь зашла дальше. Золото глаз скептически прищурилось, а Лука все еще бил себе кулаком по груди, пытаясь откашляться. - Я.. что сделал? - сипло пробормотал он, вмиг отворачивая алое от дикого смущения лицо и пытаясь встать на ноги. - Здесь.. здесь есть ещё виски? Врать Генриху смысла нет. Но и правдой это быть едва ли может. Лука знал, что там, где Акула - смерть. Он умеет лишь убивать, и вести его непроходимыми тропами, позволяя скрыться от практически любой погони. Он быстр, он чуток, но всё это - лишь ради убийства. И ради поиска. Загадочного "отца", о котором упоминал мафиози. Луке нравилась эта теория о том, что он раньше жил с кем-то родным у хорошего человека. Это был бы довольно хороший вариант. Но какая-то внутренняя чуйка подсказывала, что это далеко от истины. Мог ли Зверь приходить к Генриху? Запросто, учитывая, сколько раз они уже взаимодействовали делом. Но чтобы такое? Малыш метался по кухне, пока не услышал окрик "полка над раковиной", и не сунулся туда. Запас виски - в руках, и нужно возвращаться. Лука кое-как перевел дух, вернувшись и сев обратно на ковёр. Его лицо было задумчивым и всё ещё немного красным. Крышка щелкнула, заново наполнился стакан. Лука сделал небольшой глоток прямо из горла. - Зверь очень часто заставляет меня искать. Не знаю, что конкретно.. дом. Другое существо.. Что-то. Шон рассказывал, как я мог часами выть в некоторые ночи, мешая спать всем в округе. Но любые попытки изучить это заканчивались травмами. Он никогда не-.. - Лука осекся, задумавшись о чем-то своем. - Он.. защищал меня от всех. От всех, кто мог приблизиться к клетке. Так было всегда. - Не защищал, - проговорил Генрих фразу, которую хотел произнести Лука, - Он хотел продать тебя подороже, даже если бы тебя разобрали на органы или насиловали сутками, как портовую шлюху. Акула заперт в твоём теле. Мне бы тоже было бы грустно, что я внутри и не могу выйти. Лишь наблюдать и слушать. А ещё, я был бы зол, что имея такую силу, ты не защитил себя и не вытащил из той дыры. Ты просто смирился с положением дел. Какому существу это понравится? Но я не думаю, что он по-настоящему злой. Он просто хочет спасти вас обоих, - пожал плечами мужчина, и усмешка возникла на губах, - Ты сейчас наклюкаться хочешь? - Возможно. - звереныш прижался губами к закрытой крышке, тяжело вздохнув и глядя перед собой. - Возможно, всё это и было. Черти хорошо регенерируют. Даже следа не остаётся. - процитировал Лука строчку из документа по нему, слегка истерично рассмеявшись. - А у меня осталось не так много секретов, чтобы с Вами поделиться. Ладно, парочка ещё есть. Но Вы сочтете меня странным. Мне-е-е очень нравится Ваш запах. Видимо, не только "мне", раз он вылизывал Вам шею. - новый смешок, и отпитый глоток виски. - Похоже, кто-то уже наклюкался, давай сюда бутылку, - мужчина без особого труда отнял виски и поднялся, утягивая за собой мальчишку. Тот сразу пошатнулся и уткнулся лицом в его грудь. Он звонко рассмеялся, он тут же отвернул лицо, - Пойдём спать. - Пой..дем? - Странное чувство, но в чем-то даже приятное. Тварёнок воспринимал окружающее пока что более-менее трезвым рассудком, но вот телу своему был уже не то чтобы хозяин, голова начала кружиться, а ноги стали непослушными. - А мы.. останемся в этом доме? - Да, - посмеялся мужчина, уже уволакивая полукровку к лестнице и помогая ему переступать на ступеньках, - Куда мы такие поедем? - Точноо, - протянул малыш, внимательно следя за своими ногами, но это точно не помогало. Они кое-как дошли до спальни, хотя Генрих явно более твёрдо ступал, потому как привык сражаться не только с демонами. Когда мужчина уже укладывал его на постель, тот практически упал и уставился в потолок. - Так крутится, - зачаровано выдохнул ребёнок. - Да, как на карусели, - улыбнулся мафиози, стягивая свою одежду и глянув на то, что малыш лежит и даже не думает снять хотя бы кофту, - Да-а-а, после шампанского сразу на виски переходить не стоило. Генрих наклонился и стал стягивать его кофту, но прошёлся ладонью по его животу. Он и раньше раздевал его, но в этот раз Лука дёрнулся, чуть прогнувшись, скульнул и зажмурился. Но тут же он распахнул глаза и залился краской, а мужчина застыл, уставившись на него. Его обычно ничего так не задевало, в каком бы он состоянии ни был. Но что-то сейчас содрогнуло всё его тело. Он выдохнул, уже не в силах отвести взгляда от Луки. Малыш больше не напоминал Томаса. И призраки прошлого покинули его, хотя бы на время. Может, из-за того, что он высказался или из-за выпитого виски. Но Генрих уже переставал отдавать отчёт в своих действиях. Его рука повернулась ладонью и легла на живот Луки. Он медленно поплыл вверх, немного перебирая сухими пальцами, будто перешагивал через рёбра. Мужчина задрал его кофту до самых ключиц, добираясь пальцами до ямки шеи. Свободный локоть опустился на постель, и он нависал в нескольких сантиметрах от лица мальчишки. Падение в пропасть. Он закрыл глаза и опустился поцелуем на губы Луки. Не углубляя, просто чувствуя. Его гладкую кожу руками, его запах и тёплые мягкие губы. Подъём дался тяжело, но Лука старался переступать ногами, как мог. Алкоголь оказался слишком сложным "лекарством" для его организма. Он наблюдал разных пьяниц в стенах рынка: таких, кто выпадал от малейшего глотка, буйных, сонных, излишне веселых - но на себе ощущал совсем необычно и непохоже на их проявления. Да, легкая веселость все же была, но она почти без следа растворялась просто по факту нахождения в доме, где Генрих жил со своей семьей. Убитой, зверски замученной. Было нечто среднее между сонливостью и желанием что-то поделать, но в то же время, тело слушалось всё хуже и хуже. Приземлившись на постель, Лука словно утонул в облаке, мгновенно смыкая ресницы и немного шумно дыша от долгого подъема на этаж. Он был бы и не прочь уснуть прямо так, в конце концов, это плёвое дело. Разум кружил его, рисуя в темноте закрытых век фейерверки, как вдруг они вспыхнули ярче, а глаза раскрылись сами по себе, синхронно с рефлексом тела, от прикосновения к животу. Лука не сразу сообразил, что заскулил, совсем не так, как от боли - это был почти что стон. Но он увидел взгляд мужчины над собой, и быстро прижал тыльную сторону ладони к своим губам, будто это могло откатить звук. Новая оглушительная волна смятения накрыла с головой. Тварёнок не мог пошевелиться, залитый румянцем по самые уши. Он лежал ни жив ни мертв, и не мог отвести глаз от такого же застывшего мужчины, а когда ладонь, лежащая на животе, снова пришла в движение, полукровка не выдержал и прогнулся сильнее, слабо содрогаясь и впиваясь лапкой в подушку под собой. Нет. Он не хотел этого. Он не собирался позволять даже прикасаться к себе. Но чужие губы уже выдыхают легкие пары виски, прижимаясь к другим, дрожащим и бледным. ..а-а-х... Сердце разрывается от количества ударов в минуту, кажется, еще чуть-чуть, и оно просто выбежит наружу. Когтистая лапка сжимает за чужое плечо. Нет. Нельзя. Нет. ...аааах... Ещё один тихий скулеж чуть более протяжный, раздается уже в поцелуй. Но отнюдь не жалобный. Демон приоткрывает совершенно мутные желтые глаза, заглядывая в серость глаз напротив. В них так много всего. Так много. И, может, именно поэтому в руках, упертых в широкие плечи, совсем нет силы оттолкнуть. Пальчики полукровки скребут по коже, и он робко отвечает на касание, проваливаясь в пропасть вслед за мафиози. Мужчина всё же отстраняется, задирая кофту и стягивая её совсем, откладывая в сторону. Его взгляд спускается на тело, что будто светиться в слабом свету из коридора. Он снова касается его груди, прощупывает каждый миллиметр, не отрывая взгляда, с неподдельным интересом и наслаждением от того, что чувствует рукой. Теплая кожа, эластичная и без единого изъяна. Вот почему их любят брать именно для секса. Хотя в мыслях было совсем не это. Малыш дёргался, вжимался, напрягался, зажимая себе рот и жмуря глаза. Ладонь всё ниже и ниже, спускалась уже на живот. Обходит впадину пупка и упирается в брюки. Когда пальцы немного поддели кромку брюк, взгляд серого глаза снова поднялся на лицо Луки, считывая его эмоции. Он готов был остановиться, если он увидит отказ даже просто в лице. Как будто и без того токсичные для тела полукровки пары алкоголя лишь усилились - Генрих оторвался от его губ, а мальчишка всё ещё "уплывал" взглядом в потолок, машинально вскинув лапки вверх, когда складки кофты надавили по телу. Кожи касается легкая прохлада, но широкие теплые ладони снова накрывают поверхность живота, и в чертов третий раз из уст не удержать тихий скулящий выдох. Организм стал жуть каким восприимчивым даже к таким, казалось бы, непримечательным касаниям. Раздираемый противоречиями, малыш сжимался и трепетал под руками, бросаясь пьяными взглядами, в которых уже не разобрать эмоции на какой-то конкретный спектр. Когда ладонь мужчины съехала на кромку штанов, Лука содрогнулся во всём теле, зажмурился и немного плотнее свёл ноги, но так и не оттолкнул. Он даже попытался отвернуться, но сам же и вернул алую как помидор моську в изначальное положение, кое-как совладав со скачущим дыханием, и вдруг протянув лапу до груди мужчины. Чуть острые кончики пальцев уткнулись в место над сердцем, а мягкая ладошка укрыла впадинку, где крепятся ребра. Малыш чуть согнул пальцы, несильно царапая, не сводя слегка пульсирующих глаз с мужчины. Нет. Оттолкнуть. Бежать. Бежать. Бежать. Пальцы вздрагивают, потянувшись выше, сопротивляясь внутреннему голосу, и неуверенно застывают перед лицом. - Ген...рих.. - дрожащий шепот слабо улыбается покусанными губами, когда демон смотрит в глаза, сгорая от стыда. Он косится вниз, на руку, поддевающую пуговицу на штанах. - Ммм-м.. мокро.. я.. Большего и не нужно. Он точно знал, каков ответ. Но сам не знал, что чувствует внутри и зачем он продолжает. После Хайли он лишь мучил, а если кого-то и трахал, то только оружием, чтобы разорвать все внутренности. Это первый раз за тринадцать лет, когда он трогает кого-то так. Первый поцелуй. И первый раз, когда сердце всё же сходит со своего вечно спокойного ритма, хоть и немного. Зачем он привёз его сюда. Зачем он рассказал это всё. Зачем он сейчас делает это. Нельзя. Ни в коем случае нельзя никого впускать в сердце и держать рядом. Его спутник – смерть. Она никого не пожалеет. Но рука уже отстегивает кнопки, спускает собачку и пробирается дальше. Лука говорил и всем своим видом показывал неприязнь к сексу, но сейчас… был возбуждён? Пальцы скользнули на бельё. Там было горячо и мокро, и ему в руку упирался тугой орган. Возможно, это алкоголь. Генрих уговаривал себя, что это алкоголь. Но он сказал, что ему нравится его запах. И Акуле он, по всей видимости, нравится. Брюки спускаются вниз. Какое же юное тело. Словно не тронутое ни временем, ни травмами. Но это лишь снаружи, из-за его великолепной регенерации. Внутри он тоже искалечен. Мужчина поднимает лицо и прижимает к своей щеке его протянутую ладонь, возвращая взгляд в золотые глаза. У Генриха дыхание стало тяжёлым, а взгляд словно задумчивым. Но это привычка прятать всё под маской. Его голос. Имя, слетевшее с его уст. Оно содрогает, пролетает по хребту и взрывается иголочками под кожей. Мужчина опускается на локоть рядом с головой Луки. Эта же рука зарывается в его белоснежные волосы. Он не даёт ему смотреть вниз. Хотя мальчишка всё равно смущается и очень сильно. Он обнажён, и рука не покидает его тела. Живот, бедра. Ладонь кружит вокруг, давая к себе привыкнуть, помогая немного расслабиться. И медленно пальцы, точно змеи, пробираются на самое чувствительное место, поднимаются по длине и мягко обнимают. Он давно уже не знал, что такое мастурбация. Он говорил честно про импотенцию. И это явно последствие той травмы – обычное дело. И было необычно ощущать такую горячую плоть в ладони. Но не было противно, ни капли. На самое противное Генрих уже насмотрелся. Плавные движения разгоняют кровь, пальцы легко затрагивают чувствительную верхушку. Лицо совсем близко и смотрит не отрываясь. «Питомец» Он не думал о нём в таком ключе. Никогда бы он не опустился до того, чтобы насиловать. Да это и не было нужно. А сейчас… это наслаждение прикосновениями к такому идеальному существу. Словно трогаешь какое-то божество, и оно своим голосом забирает тебя в облака, где есть тепло и не слышно этих кричащих голосов. Похоже, предупреждения мало волновали мафиози. Рука нырнула в расстегнутый проем ширинки, игнорируя машинальные попытки тела как-то спрятать отличный индикатор состояния полукровки. Лука покусывал свои губы и пальцы от стыда и удовольствия. В обозримом прошлом с ним не были ласковы. А Генрих уже доказал, что неспособен на подлое насилие. У него были некоторые понятия о чести, даже о доброте, в каком-то смысле, побольше, чем у торгашей. Может, поэтому его тело так повелось на него. А может, он просто не помнит ещё чего-то, что вместо него сделал Зверь. Временами, словно вспышками, накатывает ужас, тело немеет, но мафиози оказывается ближе, его лицо само подставляется под ладонь, и Лука неверяще касается кончиками пальцев морщинки шрама, заглядывая в глаза нависшего мужчины, и паника отступает под его взглядом. Дыхание сбилось уже давно, но уже не от страха, малыш всё глубже и чаще дышит, и хотя его смущение никуда не делось, бросается чуть влажными глазами на лицо мафиози, вздрагивая бедрами и поскуливая от особо приятных действий. Должен ли такой, как Генрих, делать нечто подобное со своим питомцем? И какой ему интерес доводить до этого? Может, слова об импотенции были пустой бравадой, а может, виной всему виски. Тысяча и одно "может" гаснет в ласковых, аккуратных движениях ладони снизу, тело тварёнка топится, поневоле расслабляясь. Свободная лапка сжимает за плечо, иголочки когтей покалывают кожу, но не похоже, чтобы мафиози это не нравилось. Полукровка запрокидывает голову на подушки, размыкая губы в гулком, протяжном стоне, когда зажимы его состояния окончательно отступают, позволяя вдохнуть свободнее. Губы мужчины прижимаются к беззащитному горлу, и бледное тело мелко дрожит под его ладонями, но нет ни малейших сил сопротивляться этому. Его ласка словно запустила под кожу яд, приятный, дурманящий токсин, мешающий передвигаться и разговаривать, и делающий всё тело сплошной чувствительной зоной. - Ге..-нрих.. - взгляд слегка мечется по лицу перед собой. Слишком сладко. И как будто бы снова страшно. Теплая рука вышибает искорки под кожей, от которых становится слишком жарко. Лука сильнее закусывает костяшки, жмурясь, выгибаясь, рефлекторно чуть вскидывая бедра от постели, слишком влажные, чтобы об этом думать - сгоришь со стыда. Это всё алкоголь. Этого не могло случиться по-другому. Не позволяй. Желтый взгляд закатывается под верхнее дрожащее веко, а на приоткрытые от жаркого частого дыхания губы возвращается жар чужих. Второй поцелуй полукровка подхватывает чуть смелее, слабо в него застонав. Пусть это происходит. Если бы Лука знал, что представлял собой Генрих на самом деле, чем занято его нутро, его душа - он бы разделся для него и в первый день встречи. Он бы так не испугался. А теперь, доверие и обходительность уже не могли заставить тварёнка сдать назад. Мужчина ускоряет движения рукой, как только чувствует, что Лука уже начинает поднимать бёдра навстречу. Нос и губы плавно гладят край лица, шею и плечи. Они так же трогают его, как и делал это руками. Возможно, губы даже лучше чувствуют чужую кожу, нежели руки. Он впитывает в себя запах, становящийся ярче с каждой секундой. И никогда бы не мог подумать, что его имя не будет нервировать из чужих уст. Когда он стонет – голова пустеет и что-то жгучее течёт по венам, но не такое, как привычный ему яд. Змея будто танцует на его руке и желает спустить, чтобы обвить своим телом малыша. Ладошки то забираются на плечи, то спускают на череп оленя, так же внимательно смотрящий на изящество его гибкого тела. Подходит пик, Генрих его чувствовал. Он прижимается губами к пульсирующей яремной вене. Плоть в руке окаменела и пульсировала с той же скоростью. Полукровка изогнулся в спине и замер, с дрожью во всём теле. Семя брызнуло так, что испачкало верх живота. Лука дёргался в такт спазмам, которые выплёскивали ещё и ещё, выстраивая дорожку до самого лобка. Мужчина расслабленными пальцами спускался вниз, но крепче зажимал, поднимаясь рукой вверх. Мышцы отпустили тело, и демон обмяк на постели. Ещё несколько белёсых капель вышли на руку и потекли по пальцами мафиози. Завтра это точно не захочется вспоминать. Но сегодня хотелось взять всё. Может быть, из-за болезненной истории жизни, которую он рассказал. Или того, что он впервые кого-то привёл в своё логово боли. Или сыграло чертовски сильное обаяние Луки. Генрих чувствовал, как маленькие пальчики проникают под кожу, хоть коготки лишь слегка её царапали. Что-то началось в тот момент после поцелуя. Было трудно сказать, но мужчина понимал, что если он и рискнул кого-то целовать, то сразу бы и остановился на этом. У него была огромная стена, выстроенная от абсолютно всех людей. Но в тот момент, когда Лука первый раз выдохнул ему в губы, что-то повело голову и это абсолютно не алкоголь. Демон не рушил его стену. Он медленно, но верно, протискивался через неё. Мужчина лёг рядом, слушая шумное дыхание. Он поднял руку и потирал влажные пальцы между собой, разводя их и наблюдая за растягивающимися ниточками. Малыш малышом, но кончал он на удивление обильно. Возможно, алкоголь помог ему расслабиться или… Генрих меньше всего хотел думать об этих «или». Касательно себя или его. На аукцион он повёл Луку забавы ради. Но когда увидел ажиотаж вокруг него, чертовски хотел выводить и бесить окружающих людей. Вот только когда он встал перед зеркалом, в том чёрном платье, украшенный тонкими изысканными ювелирными изделиями, он понял, что теперь сам едва может держать взгляд, чтобы не смотреть на него. Бывает такое, что ты смотришь на модель на билборде и засматриваешься ни на лицо, ни на тело, а на сам образ. Может быть, она была бы посредственной, если бы не чувствовала наслаждения быть собой. Завораживала поза, взгляд, утонченная одежда, простой макияж. Они были не просто моделями и рекламой, они по-своему становились произведением искусств. Так же и с Лукой. Даже если бы на нём ничего не было, он мог очаровывать без лишней пошлой мысли. В первые дни, когда он помылся и оделся в строгие костюмы, Генрих понял это изящество. Но он и не мог подумать, что это приведёт его в такую точку. Может быть, кто-то мог загрустить, что они занимаются таким на постели, где когда-то спали с женой. Но всё это время именно из-за этого Генрих её избегал. Он спал на диване перед телевизором, если оставался здесь. Но кровать была самым болезненным местом в доме. Потому что именно в ней они были вместе чаще всего. Он засыпал, видя её. Просыпался, любуясь ей. Но сейчас на душе было удивительно спокойно. Он был в смятении, но спокоен. Он не был один. Он начинал привыкать к тому, что он всегда не один. Даже если это просто молчаливый спутник. В темноте закрывшихся глаз бушевали радужные пятна и вспышки. Полукровка не ощущал собственного тела, лишь абсолютное, бескрайнее спокойствие и негу. Внизу живота растекалось более мягкое тепло, обволакивающее, убаюкивающее. Рассредоточенный взгляд мальчика приоткрылся, когда кровать рядом скрипнула, и мужчина опустился справа на свободную половину. Не было сил ничего говорить, даже смотреть ему в глаза с немым вопросом не хотелось. Не сейчас. Вокруг стояла удивительно тихая ночь, всё застыло, как в сказке, даже время будто бы немного увязло, наблюдая за этими двумя. И эта странная химия, проскочившая между ними, как будто ещё витала в воздухе, неспешно оседая вокруг по постели. Лука немного зябко поежился, когда окончательно отдышался, нащупал край покрывала, бегло утер с себя все, что поприсыхало, и свернулся калачиком в сторону мафиози. Горячая, еще слегка румяная скула уткнулась в плечо, пока мужчина лежал на спине, но в какой-то момент он развернулся, и Лука приник лицом к груди, не успевая смущаться и ставить себя на место из-за того, что сонен и пьян. И, наверное, очень счастлив. Не от самого факта того, что произошло, а из-за заботы, которой он ещё ни от кого другого не встречал. Лука не был глупым. Он прекрасно слышал, к чему обычно сразу готовят тварей. Чужое удовольствие - это всегда боль. Всегда, без исключений. Если тебя купили, сняли, арендовали - готовься к боли. Боль, это то, что люди умеют распространять лучше всего. И против этого зачастую бесполезны когти и клыки, люди обрасли девайсами и устройствами, чтобы обезопасить себя от любой угрозы, обездвижить или лишить сил. Твари всегда были в этой формуле где-то на уровне забавных игрушек. Даже как к питомцам не всегда относились. Наивностью Лука тоже не страдал. Но Генриха никто не просил нежничать. Никто не стоял над ним, намекая, как это делать. То, что он действовал так последовательно и аккуратно - его собственная инициатива. И это вконец обезоруживало и вгоняло в ступор. "Питомец должен быть счастливым, здоровым, радовать глаз". Лука уснул, не заметив этого, до последнего пребывая в своих мыслях. Чужое тепло успокаивало и забирало в мир грёз гораздо быстрее. Мужчина долго лежал без сна. Да и когда уснул – спал дёргано. Как и всегда в этом месте. Но присутствие рядом живого существа успокаивало. Под утро он разглядывал лицо Луки. Он не ощущал взгляда, значит спал очень глубоко. Лёгким касанием Генрих провёл подушечками пальцев вдоль щеки, словно проверяя не мираж ли это. Он действительно был здесь. Думать о произошедшем не хотелось. Он знал, если будет думать об этом слишком долго – будет очередной приступ. Или хуже. Он отчаянно не хотел подпускать к себе никого. И тогда бы мог оттолкнуть его от себя. В оправдание в мозгу пульсировала мысль: «У него нет никого, кроме меня». Что бы это значило? В любом случае, все мысли он смахнул. Он аккуратно поднялся и спустился. В комоде были домашние штаны, купленные им когда-то на рынке. Сейчас такие места для него морально далеки. Может быть, ещё одна причина, почему он посещает элитные заведения. Там он никогда не был с семьёй. Генрих прошёл на кухню, загляну в холодильник. Раз в месяц он привозил продукты, которые не портились. Каждый раз с мыслью «вдруг надо будет здесь остаться, тогда будет хоть какая-то еда». И каждый раз оставался. Мужчина включил газ, разогрел сковородку, разбил несколько яиц, немного молока, консервированные помидоры, горох и кукурузу. Закрыл крышку и включил слабый огонь. Из ящика с ножами достал револьвер. Он перекочевал сюда, потому как именно на кухне хотелось застрелить себя. Да и гостиная тут была напротив. Только два помещения, где он бывал, когда приезжал. И в обоих приставлял револьвер к виску. Сначала с заряженным пистолетом, но всякий раз не мог нажать на курок. Потом оставлял лишь одну пулю, не глядя крутил барабан и щёлкал три раза. Каждый раз без выстрела. И когда понял, что это всё бессмысленно и глупо, то оставлял барабан полностью пустым. Он закрыл глаза, прижал дуло и стал щёлкать. Взвод, курок, щелчок, перевернуть барабан и по новой. Лука проснулся один в постели. Не в своей, и не в постели Генриха, хотя его запах был здесь. Полукровка раскрыл глаза, но не стал никуда срываться с места и пытаться выяснить, что случилось. Тело помнило, что случилось, лучше головы. Особенно сейчас, когда голова была немного тяжелой после неудачного решения выпить наравне с мафиози. Тварёнок снова медленно прикрыл глаза, уже не засыпая, но растворяясь в окружавших его ощущениях. Где-то в соседней комнате тихонько тикают часы. Внизу побрякивает посуда. С улицы кричат дети. Но здесь, в комнате, очень тихо и хорошо. Впрочем, не отсиживаться же в ней всё утро? Хотелось найти Генриха. Не с целью повыяснять отношения - а просто чтобы найти. Посмотреть, убедиться, что он в порядке. Ведь он обещал быть рядом всегда. Лука надел на себя всё, в чём был накануне вечером, как мог собрал волосы всегда валяющейся резинкой в кармане, и спустился вниз, на шумы, исходящие от кухни. Он повернул за угол с лестничного прохода, и остановился на третьем щелчке курка, задумчиво глядя на то, что делает мужчина. В его руках лежал пистолет. А на плите щелкала почти что сготовленная яичница. Оценив обстановку внимательным взглядом, Лука молча развернулся немного вбок и прошел вглубь кухни, достал тарелки и чашки, тихой тенью подходя к мойке, чтобы ополоснуть каждую из посудин. И когда всё было подготовлено к завтраку, присел на край табуретки, сложив руки, а затем и голову на высокую спинку стула. - Надеюсь, там две пули. Генрих отложил револьвер, наблюдая за движениями полукровки. Теперь, словно, было разрешено смотреть. Он лишь мельком окидывал одежду, но только сейчас увидел, как хорошо она пошита. Прилегала, очерчивала его силуэт, но не слишком сильно, чтобы не мешать движениям. Как он выглядел там в тряпье, и как теперь. - Увы, но ни одной, - усмехнулся мужчина, посмотрев в золотые глаза, - Щелчок курка это единственное, что я слышал, пока у меня не разорвался мозг. Так ощущалось. Взрыва выстрела я не слышал, только чувствовал. Я долго не мог нормально воспринимать щелчки и выстрелы. Поэтому играл в русскую рулетку. Клин клином, так сказать. И чем больше я щёлкаю, тем меньше обращаю внимания на этот звук. Он уже стал родным. Без него своей жизни не знаю, - Генрих поднялся со своего места, - Чай, кофе…. Виски? – последнее слово сказал с паузой и доброй улыбкой - Оуууф. - Лука поморщился вместо тысячи слов, едва услышав одно название, - Я раньше не понимал, и сейчас до сих пор не понимаю, как Вы это пьёте. Сейчас - ОСОБЕННО не понимаю. - Он ощутил взгляд, спокойно встретил его своим, но не знал, что ещё сказать. Нейтральный трёп был как нельзя кстати, чтобы немного сгладить нервы после случившегося. Посмотрев прямо в глаза несколько секунд, малыш первым нарушил игру в гляделки, оглянувшись на кухонный стол, - Чего-нибудь холодного.. если есть. Кроме виски. Мужчина посмеялся и достал из холодильник бутылку воды со вкусом лимона, поставив перед Лукой, а потом встал перед плитой, варить себе кофе. - Вчера ты пил, несмотря на вкус. Вот так оно и начинается. Сначала пьёшь, когда тебе особо горько, чтобы перекрыть горечь. Потом пьёшь от того, что призраки прошлого слишком сильно лезут в голову, а единственный способ не видеть их - напиться вусмерть. А потом этот вкус просто становится твоим лучшим другом, потому что именно с ним ты научился выживать, - пожал плечами мафиози, закончив варить кофе, вылил себе в кружку, и им обоим положил по половине получившегося омлета, - В прошлой жизни я пил только вино и только на праздники. Не курил – это было не нужно. Теперь он, глядящий на меня из фотографий, всё равно что чужой человек, - тяжело выдохнув, мужчина расправил плечи, - Ладно, не буду начинать эту шарманку. - Вчера было вчера. - тихо вздохнул демон, открывая себе бутылку и попутно рассматривая кухню. С трудом верилось, что раньше Генрих жил точь-в-точь как примерный семьянин, с магнитами на холодильнике, фотографиями с поездок, с вязаными ковриками на подоконнике, с плетеными вазами на полках. Всё это как будто действительно досталось от другого человека. Человека из совершенно иной вселенной. - Спасибо. - полукровка развернул к себе тарелку с едой, принимаясь за завтрак. Взгляд то и дело осторожно ощупывал мужчину, то, что могло остаться незамеченным: рука, держащая вилку, рисунки на открытой груди и плечах, которые никогда не устанешь разглядывать, ибо каждый раз взгляд выхватывает что-то новенькое. Наконец, тваренок опустил взгляд на омлет, примяв вилкой и слегка полосуя зубчиками по ароматной глади. - У Вас очень красивый дом. Генрих поднял взгляд и чуть наклонил голову, после чего оглядел пространство, будто бы только сейчас понял, где находится. - Хайли хотела сюда переехать. Раньше мы жили в тесной квартирке и копили на что-то побольше. Не то, чтобы я хотел прямо сюда. В целом, мне было всё равно куда. Может быть, чуть больше хотел квартиру попросторней. Чисто из-за удобств. Все магазины рядом, метро, автобусы. Тут остановка в самом начале и автобусы ездят редко. Да и до ближайшего супермаркета всё же ехать надо. Но она хотела спокойное, умиротворённое место. Работать я мог, и не покидая кабинета в доме, - Генрих медленно ел и понемногу отпивал кофе, - Тому здесь нравилось. Он записался в бойскауты и лазил везде, записывая, где какая трава растёт и каких бабочек увидел. Его дневник до сих пор в его спальне. Туда я больше никогда не заходил, после… - тяжелый вздох и он повёл плечом. Взгляд снова устремился на лицо малыша, - Я прежде не смотрел на детей. Когда купил даже не подумал, что могут начаться приступы от твоего лица. Вы не похожи, но… это уже такие триггеры, которым хватает малейшего сходства. Женщин я возненавидел. Потому что продолжаю любить Хайли, потому что её лицо мерещилось везде. И потому что похожие на неё девушки в светском обществе такие суки. Мне с трудом удавалось присутствовать на каких-то вечерах, где могут быть женщины. В первое время точно. Но я пришёл к тому, что просто игнорирую их. Смотрю сквозь, словно их не существуют. Пара дам были настырными. Стоило завернуть за угол, как они сами лезли. Тогда я сам подумал, какие же ощущения у меня могут быть. Трогали сразу за самое интересное им место. Но ноль реакции. И при виде груди, и от всех прикосновений. И потом смеялись «импотент, поэтому у тебя и нет девушки!». Один раз я ответил «зато у меня есть пушка» и приставил шлюхе дуло к нижней челюсти. Она не могла больше сказать ни слова. Дрожала, хлопала своими бездушными глазищами и плакала. А стоило мне уйти, как она понеслась с истеричными воплями к своему папочке. Лука вздрогнул от последнего слова, делая глоток лимонной воды, и проследив за эмоциями на чужом лице. Казалось, что чем больше Генрих рассказывает, тем светлее становится его лицо, словно возможность куда-то выплеснуть накопленную, годами никому не высказанную боль принесла свои плоды. Малыш доел, но пока не вставал с места, гипнотизируя взглядом бутылку. - Познакомите нас? - тихо спросил он, не поворачивая головы. - С кем? – удивлённо переспросил мужчина, посмотрев на Луку. - С Вашей семьей. - С моей, - горько усмехнулся Генрих и допил кофе, - Пойдём. Он встал первый, а за ним поднялся и Лука. Генрих пошёл наверх и завернул в первую комнату, открывая её. Когда они вошли, в нос ударил тонкий аромат, похожий на духи. Генрих прошёл к столику, где в вазе стояли искусственные, но будто живые цветы. А рядом бутылёк с палочками. Он выудил парочку и сунул туда свежие две. Комната была небольшой. Стеллаж с книгами, диванчик, несколько ретро-торшеров. Пол был очень мягким из-за ковролина, будто большой мягкой шкуры. А по всем стенам висели картины, почти не пропуская обоев. В одном же месте висели гитара и скрипка, и там же фотографии Генриха, Томаса и их всех вместе. - Хайли была музыкантом. Часто играла на гитаре перед камином и красиво пела. Но большую часть своей жизни она занималась скрипкой. Выступала на сцене. Становилась популярней с каждым годом. Мечтала сравниться со знаменитыми скрипачами, сыграть самые сложные пьесы. Мужчина прошёл к книжной полке, достал небольшой проигрыватель для музыкальных кассет и вставил одну. Как только нажал на кнопку, из динамиков полилась музыка в исполнении только скрипки. А мафиози подошёл к фотографии, где была снята девушка на сцене в красивом белоснежном платье, с подобранными волосами, ккрашенными жемчугом и скрипкой. Было видно, что она наслаждается игрой, по её улыбке и закрытым глазам - Эту пьесу она сама сочинила. Небольшая, но входящая прямо в сердце. Немного печальная, но в основном мечтательная. Лука шел практически по пятам за мужчиной, будто боясь наступить на участок пола, где он не ступал. Не потому, что ждал подвохов, просто в тех комнатах, где он сам редко бывал, Лука ещё более остро чувствовал себя гостем - быть может, даже не вполне желанным. Он внимательно изучал картины на стенах и все предметы, параллельно слушая запись, поставленную мафиози. - Очень красивая. - грустно улыбнулся он. - И Ваша жена. И её музыка. Генрих нажал на стоп и вернул кассету на её место. - Не за красоту я её полюбил. Но многие завидовали, что я «отхватил такую». Эти слова очень чётко показывают, какие у людей ценности. Но Хайли была красивой, потому что наслаждалась жизнью и была естественной. Мужчина отвернулся и покинул её комнату, медленно закрывая её дверь и так же медленно открывая ту, что напротив. Комната тоже маленькая, но в ней уже пахло затхлостью. Похожий кабинет сейчас у Генриха, только в особняке он гораздо больше и пышнее. Здесь же, сдержанные тона, шкаф со знакомыми папками и книгами, но не разделяющиеся всякими статуэтками и украшениям; небольшой простой стол, обычный офисный стул, в углу большая ваза с уже завядшим цветком. На одной из стен длинная белая картина, с волнами и брызгами разных цветов. - Здесь работал Генрих, - выдохнул мужчина, проходя до стола и смазывая с него пыль, - Половина дня здесь, половина в гостиной. Тоже мечтательный человек с желанием изменить мир. Хотел стать честным юристом и помогать людям. Хотел переписать законы во благо. Давно не использованный ноутбук, скорее всего уже помер. Мафиози прошёл до книжного стола и открыл одну из книг, доставая засохший цветок между страницами. Он покрутил его в пальцах и убрал обратно. - Этот цветок я нашёл на поле, когда мы счастливые шли куда глаза глядят. Мы не хотели обычной свадьба. Её платье пышное, но не дорогое. Поэтому было плевать, насколько оно испачкается. Друзья были только на венчание, пошли праздновать в ресторан, а мы там не появились. Мы бежали, словно освободились от чего-то и нам было так хорошо. Зашли в какое-то бистро, на нас все глядели, как на ненормальных, а мы только смеялись, не замечая никого. Сели под деревом прямо так, в костюмах. Ели и мечтали, - лицо Генриха искривилось, и он накрыл ладонью его, начиная тяжело дышать. Сюда Лука заходил чуть смелее, но несмотря на то, по-прежнему ступал почти что на цыпочках, и обнимал себя под ребра, чтобы случайно не забыться и не схватить в руки какую-нибудь штуку. Ему было интересно изучить здесь всё, попробовать включить ноутбук, реанимировать растение, умершее в горшке, но это была не его территория, и потому тварёнок лишь прохаживался вдоль стеллажей, принюхивался, читал названия с корешков книг и слушал. Когда Генрих странно замолчал, Лука повернулся и побледнел, заметив, что ему уже нехорошо. Но навязчивость сейчас была излишней. Полукровка не мог просто прекратить это, как не мог бы извлечь из чужой памяти эту глубокую боль утраты. Он мог лишь быть рядом. И потому, демон аккуратно приблизился на расстояние вытянутой руки, не глядя на мужчину, но держась подле, поближе, если ему нужна будет возможность ощутить его присутствие. - Боишься подходить ближе? – чуть ли не прорычал мужчина. Лука лишь тихо хмыкнул и встал вплотную. Генрих опустил ладонь и туманным взглядом посмотрел в глаза мальчишке. Его рука легла на тонкую шею, но не сжимала. Пальцы пульсировал, а рука подрагивала. - Совсем ручной стал, - почти одними губами сказал мафиози, - Мне нравится слышать своё имя из твоих уст. Лука смотрел в этот серый, ползучий туман в чужих глазах, не дергая ресницами и не шевелясь. Генрих следовал правилам игры, когда его Зверь гулял на свободе, и Лука собирался следовать правилам игры этого хищника. Дрожащие пальцы легли на шею, и полукровка немного призакрыл глаза, прерывисто выдыхая. Он улыбнулся еле заметно, вновь сконцентрировав свое внимание на лице, когда понял, что мужчина не станет сжимать. - Мне нравится, как Вы смотрите.. - прошелестел в ответ тихий голос тварёнка, и наконец выцветшие кончики ресниц покачнулись, полностью скрывая янтарь больших глаз. - ..руками. Тихий смешок и пальцы спокойнее укладываются на его шею, но не собираясь сдавливать. Рука чуть изменила угол и подушечки пальцев очертили край челюсти. - Какой ты проницательный, - Глаза Генриха были полузакрыты, но он уже не смотрел ни на Луку, ни сквозь него. Он был внутри себя, - Или меня так легко прочитать? - Почти невозможно. - возразил Лука, пожмурившись от легкого касания чужих подушечек пальцев, гладких, плотных и неожиданно-нежных. Тварь немного наклонил голову ближе к этим прикосновениям, продолжая говорить на границе с шепотом. - Так смотрят слепцы, музыканты и сумасшедшие. Если вокруг обрушилась тьма, порой прикосновение может стать единственным, что поможет вынырнуть на поверхность. - Желтизна глаз вновь раскрылась, но демон был печален, он протянул руку ближе к чужому запястью, тронув еле ощутимо на границе с кистью. - Мы оба из племени сумасшедших. - Я бы не назвал нас сумасшедшими, - ладонь переместилась выше, укладываясь по изгибу челюсти, - Бывают сумасшедшие, которые бегают голыми по улицам, валяются в дерьме, отрезают себе части тела, а убивают скорее внезапно, чем намерено. Мы – другое. Мы несём смерть вполне осознанно. То, что ты не помнишь этого, не значит, что ты сошёл с ума. Это было бы так, будь ты человеком. Но у тебя не раздвоение личности. Ты полукровка. Человек и зверь в одной шкуре. К тому же, то, что ты делал до приступа тогда в «переговорной» было весьма филигранно. Никакого страха в глаза, никакой ненависти или отвращения. Спокоен и холоден. Даже, пожалуй, лучше меня справляешься с этим делом. Скоро ты научишься ладить со зверем и сможешь доводить дело до конца, не давая себе впасть в омут. Пальцы подцепили подбородок и подняли лицо к свету, сочащемуся из-за штор. - Как можно было морить голодом такое существо. Ты хоть и не умирал, но был худым. Впалые щёки, слишком худые руки. Сейчас ты выглядишь… как живая картина, - мужчина вдруг посмеялся, отпуска его лицо, - Теперь то ещё больше стало понятным, почему Штейн устроил настолько безумную заварушку. Никто не видел таких, как ты. Все демоны страшно измучены и тут ты, лучишься и блестишь, как драгоценный камень. Только доказывает человеческую глупость и эгоизм. Всё сами ломают, а потом друг другу завидуют. Мужчина пожал плечами и опёрся об угол стола. Лука снова успел подумать, что разговаривает с хозяином просто ужасно, в плане манер и хоть малейшей субординации. Ну какое, к черту, "мы"? Нет никакого резона сравнивать себя и человека с таким уровнем власти. Но когда и в словах Генриха проскочило "мы", малыш снова чуть вздрогнул, внимательней посмотрев в лицо напротив себя. "Мы несём смерть". Прямо как настоящая команда. Лука и не мечтал оказаться в категории хоть каких-нибудь "мы". Он всегда был один. Даже если вокруг было полно людей. - Вот как.. - Похвала вызвала чуть смущенную улыбку. Лука покорно приподнял голову, ведомую пальцами, выше. - Думаете, Штейн замешан и в театре?.. - Хрен его знает, на самом деле. Но такой мудак как он, мог прознать про мою связь с Комиссаром, - Генрих на мгновение сильно задумался и потом распахнул глаза, будто его осенило, - Блять, этож реально может быть он. Я пытался вспомнить, какая такая банда из новичков способна на такое нападение. Обычно они лишь бросаются угрозами и подкидывают говно на крыльцо. Потом думал, что их кто-то крышует, но никто из тех, кого я знаю, не занимал район моего приятеля, я обеспечил это. Вот почему комиссара не стали ловить в подворотне, когда он один. Шумиха в театре слишком сложное дело, чтобы убрать полицейского. Он был просто приманкой. Не думаю, что Штейн настолько всё продумал, раз послал к нам таких дебилов, скорее повезло, что комиссар позвал меня, - мафиози выудил телефон, поднялся и как-то машинально провёл по волосам Луки, чуть почухав, как хорошего пса, - Ты молодец. Лука удивленно похлопал глазами, слушая и наблюдая за тем, как мечется мысль в голове мафиози, и когда тот поднялся, машинально встал следом за ним. - Не за что. Может, стоит рассказать о нем Совету? Или Росси? Ведь такие нападения не могут сходить с рук.. - Да, но у нас только наши догадки. Нельзя прийти в Совет и сказать «я считаю, что этот ебанько хотел меня убить». Это серьёзное осквернение репутации, которое тоже наказывается. А меня даже в мафии не все любят. Яб сказал, за мою голову многие кланы заплатили бы такое количество нулей, которое ты ещё не видел, - горько усмехнулся мужчина, посмотрев на Луку, - Меня не убивают, потому что таковы законы мафии. Должны быть веские основания, чтобы это сделать. Иначе шаткий мир разрушится. Это будет означать, что любой желающий, может убить кровную родню и взойти на престол. Именно поэтому клана, который попытался меня убить – больше нет. Их полностью зачистили. Можешь представить эту картину. То количество наёмников, что ты видел в особняке – и все застрелены. Кровь сочилась рекой, - Генрих набрал номер, но пока не начал звонок, задумавшись о своём, - Заявить, что тот, кто под покровительство Росси преступил закон мафии – значит пойти против целого клана. Меня не убьют, но многое будет разрушено, если я приду туда без неоспоримых доказательств вины Штейна. Он вздохнул и подошёл к окну, полностью одёргивая штору, чтобы посмотреть вдаль. - Франк, я только что понял. Это был Штейн. Он нанял банду в театре. Комиссар был только приманкой, чтобы убить меня, за этим и бомба. Им нужно было задержать меня. Вот только Штейн как всегда слишком высокомерен, чтобы основательно задаться вопросом. За ним мы не можем следить, как и рыть под него, но никто не говорил о его приближённых. Пусть парни следят за ними и уже на них нарывают. Только очень осторожно. Набирай самых лучших. Если нас заметят, Росси приедет ко мне уже не с мирным разговором. И, кстати. Касательно наших заложников. Помести их в Люкс-камеры. Теперь они главное доказательство, мы должны представить их в Совет живыми. Я знаю одного пупсика, который вряд ли будет долго ломаться, - мужчина взял что-то с подоконника и стал это катать туда-сюда? – Я то где? Не волнуйся, я постараюсь не попадать на фаершоу. Ну что я могу поделать со своей популярности, меня все так любят, что хотят пускать в мою честь салюты. Не знаю, до вечера точно не жди, хочу отдохнуть. Да, Лука со мной, куда денется? Ой, да не ревнуй, ты всё равно в моём сердце номер один, - посмеялся Генрих, вешая трубку и убирая её, после чего повернулся и внимательно посмотрел на мальчишку, - Вот об этом, - Мафиози провёл пальцем кругом, - Никто не должен знать. Это моя главная слабость, которую только Франк видел. И на людях зови меня Господин Майерс или Сэр. Лука скептично выгнул правую бровь, усмехнувшись. - Я похож на того, кто любит поболтать с новыми знакомыми? - честно уточнил полукровка, сложив руки на груди. - Мне и не с кем. Я же везде следую за Вами, господин Майерс. - беглая лисья улыбка скользнула по губам и тут же пропала. - Если Штейн взбешен настолько, что из шкуры вон вылезает, чтобы успеть убить Вас до того, как закончится покровительство, значит, стоит ограничить пока вылеты или поездки из города. Если он не постеснялся заминировать театр, автобус или вагон поезда будет вообще раз плюнуть. Мужчина убрал телефон и развернулся к Луке. Медленным шагом он подошёл вплотную и посмотрел вниз в его желтые глаза. - Лука, это бегство от смерти, - спокойно сказал он, без укора или злости, - Тебе нет нужды так беспокоиться. Если ты думаешь о себе – оставайся в особняке. А если обо мне – иди со мной. Ты думаешь я просто так говорил о проклятье? Ты не видел всего того дерьма, что происходит со мной, - он обернулся, начал снимать с полки книги и заглядывать в каждую, прежде чем нашёл то, что искал. Это была фотография. Он вернулся к мальчишке и протянул её, - Как видишь, здесь я уже после случившегося, - Генрих был весь в незаживших ранах, повязках и синяка, но ещё с целым левым глазом. Он стоял на крыше здания и курил, опираясь об ограждение, - Эта фотография была на теле киллера, которого послали убить меня. По слухам он никогда не промахивался. Когда я стоял и курил там же, я почувствовал это. Я посмотрел, где сверкал странный огонёк. Я точно знал, что будет и улыбнулся. Глушитель, лишь пуля просвистела, резанув по щеке. После этого я пошёл его искать, - Он снова достал телефон, порылся в нём, после чего повернул экраном к Луке. На фотографии был мёртвый мужчина в одежде уборщика, с неузнаваемым лицом из-за крови и переломов, - И я нашёл, - Телефон занял своё место, а Генрих снова посмотрел внимательно в его глаза, - Я никогда не буду бежать. Лука вздохнул, дослушав всё, что хотел сказать Генрих, и вновь мысленно пожурив себя за слишком сильное беспокойство. Действительно, какой смысл трястись за человека, который сам решает всю свою судьбу? Если его приберет смерть, Генрих лишь порадуется. Если нет - развлечет себя новыми врагами. Ему, казалось, всё абсолютно побоку. А может, и не казалось. - Я.. не хочу снова оказаться там. - тихо ответил полукровка, уже не глядя на мафиози и слегка съежившись от накативших на него воспоминаний. - Так что, хочу верить, что Вы действительно.. прокляты так, как говорите об этом. Уголки губ дёрнулись у мужчины, и он положил ладонь на его плечо. - Моё проклятье плохо распространяется на тех, кто рядом со мной. Тебя оно может погубить сильнее, чем меня. И даже если я буду прятаться, на нас могут напасть, а тебя забрать. Исход не измениться. Единственное, что ты можешь сделать – уйти вместе со мной. Но, как написано в бумагах, ты очень многое переносишь и по примерным меркам, можешь прожить ещё пару человеческих жизней. Если я доживу до старости, я всё равно умру раньше тебя, - Мужчина чуть дёрнул плечами и убрал ладонь, - Что так, что эдак – всё сводится к одному. Стоит ли бегать, в надежде не оказаться в клетке, когда ты можешь насладиться жизнью. Завтра всё может измениться. На мир может упасть метеорит или кто-то решит побомбить нашу страну, или неудачно поставят опыты, и мы будем долго и мучительно умирать от газа. Понимаешь, о чём я? Страх смерти мешает жизни. Она у нас и так дерьмовая. Стоит выхватывать из неё хоть что-то. Может быть, ты чудесным образом умрёшь раньше меня. И ради этого тебя стоит сажать в, пусть золотую, но клетку? Хмыкнув, тваренок покивал и подошел к окну, наблюдая послеобеденную пустошь и тишину двориков. - Меня сложно погубить. У меня своё, персональное проклятие. Может, если Ваше не заразное, то моё окажется таковым. Было бы чудесно. - он слабо улыбнулся, тут же хмурясь и отходя от окна. Ладони сомкнулись на локтях, и малыш обошел пыльный кабинет до противоположного угла столешницы, снова осмотрев убранство этих стен. - Почему я? - Лука обернулся, посмотрев на Генриха. - С Вашими деньгами Вы могли позволить себе тварь из закрытых питомников. Которая точно будет чиста, здорова, может, с документами даже. Почему.. черный рынок? Генрих снова усмехнулся, подходя к Луке со спины, нависая точно коршун. - Снова ищешь в себе изъян? Ты ищешь причину тебя выкинуть, а не оставить, но говоришь, что не хочешь в клетку, - его руки медленно тянулись вперёд, но не касаясь мальчишки, - Закрой глаза, - тихо приказал Генрих, после чего поверхностно коснулся его груди и скользнул по рубашке вверх. Он не спешил и перебирал пальцами, осязая свой путь, - Что ты чувствуешь? Полукровка тихо сглотнул, заметив периферическим зрением это неторопливое приближение позади себя. Руки, приобнимающие плечи, невольно сжались сильнее, и Лука замер, опустив глаза в пол, чтобы лучше прислушиваться к происходящему. - Я не ищу изъян. Просто.. сложно поверить в действительность. Что это.. происходит со мной взаправду. У Вас никогда такого не было? - он попытался перевести в шутку, но из-за того, что за спиной, прямо над макушкой возвышается мафиози, смех застрял ещё на подступе к горлу, из-за чего малыш лишь усмехнулся. Он послушно закрыл свои глаза, попытавшись абстрагировать от комнаты, в которой находится, и даже от запахов, а лишь включить осязание. Правда, из-за потери картинки он крупно вздрогнул, наконец отследив прикосновения - Генрих за оба месяца не трогал его так часто, сколько за последние сутки. Привыкнуть пока было тяжеловато. - Я чувствую воду. - тихо выдал малыш. - Будто крупные струи бегут насквозь, но наоборот, от стоп к голове, через всё тело, и ускользают куда-то по волосам. Руки ускользнули так же внезапно, как и появились, а Генрих склонился прямо над его ухом. - Вот поэтому ты, а не кто-то другой, - прошептал он точно Змий, сразу отошёл и открыл дверь, обернувшись на него уже с серьёзным взглядом, - Как думаешь, что почувствует тварь, наученная всячески удовлетворять хозяина? Мужчина вышел за дверь, так и не получив ответ, давая Луке самому подумать над этим. Он спустился с лестницы и ушёл в гостиную, включая музыку. От такого проникновенного шепота тваренка слегка передернуло, и он повернул голову вслед за ускользающей головой Генриха, пытаясь осознать, что только что произошло. - Хм. Питаете слабость к странным, значит. - единственный вывод, который смог для себя сформулировать малыш, и озвучил его, спускаясь вслед за хозяином. - Многое зависит от тварей. Некоторые могли бы ответить на это, что просто чувствуют Ваши руки. Или что ничего не чувствуют. Но они тоже хорошие бойцы и исполнительные ребята. - мальчишка притих, когда лестница закончилась. Пока мужчина выбирал и настраивал музыкальный центр, Лука продолжал изучать фоторамки, осмелился, чтобы брать кое-что в руки, рассматривая со всех сторон, и ставя предметы на места. Мужчина рассмеялся, оставляя то, что начало играть и развалился на диване. - Ты проницательный, но только не тогда, когда дело касается тебя. То, что ты видел, безумно отличается от того, что видел я. В высших кругах совершенно иные твари. Сейчас ты сказал не о сломанных тварях. Да, поникших, да, испытавших боль, да, может сломленных. Но не сломанных. А в наших кругах обитают именно такие. Хочешь посмотреть, кого хотели продать мне? Но только имей ввиду, увиденное тебе точно не понравиться, - Мужчина наблюдал за полукровкой, совсем не возражая того, что он делал. Всё это теперь было бесполезным хламом, таящим в себе его кошмары. Вернувшись к дивану, Лука забрался на свободный его участок, не сводя немного изучающего взгляда с расслабленного мужчины. - Я смогу выйти оттуда? - коротко хмыкнул он, но почти сразу же помрачнел, опустив взгляд. - Смотреть на сломанных, это представлять себя на их месте. Такая уж психика у меня. Поэтому, наверное, лучше не стоит, чтобы мой двойник случайно не разнес там всё к херам. - Правильное решение, - спокойно сказал Генрих, теперь смотря на поджатые руки малыша. - Выходной сегодня? - тихо произнес он, - Да. Мне пока не хочется в особняк. Иногда я пропадаю. Франк бесится, но только это. Всё же, я глава. Могу позволить себе всё. В пределах своей клетки. Да, и… я больше не буду преступать твоё личное пространство. Тебе в принципе лучше держаться от меня как можно дальше, - снова телефон засветился в его руках, он что-то там разглядывал, листая страницы, - Ты знаешь что такое пицца или гамбургер? Заметив направление взгляда, Лука запоздало припомнил, что так и сидит, как побитый пес, и расплел свою зажатую позу, облокотившись на подлокотник спиной и слегка подсобрав колени к телу. - Это ведь противоречит раннему приказу. - не то чтобы приказ "ходи со мной" содержал в себе какие-то уточнения про расстояние, просто Лука не мог позволить себе вслух сказать о том, что даже такие небрежные прикосновения, как например потерпывание по голове, не триггерят, а напротив, успокаивают. Жалкая попытка сыграть на противоречиях, но других попросту не было, - Нет. Что это? Генрих предполагал, что он не знал. Вряд ли можно знать, когда ты на собачьих консервах. А в его особняке кормят только по высшему обряду. Мужчина редко ел такую кухню, потому что это было повседневностью его семьи. Можно сказать, больше никогда и не ел. Но он уже почувствовал, что может удержать свои приступы. Здесь всегда было легче, если не заходить за грань, а их он чуял. Тем более, с ним Лука. Это здорово переключало. Когда ему нужно было оказаться на мгновение не здесь, достаточно было просто посмотрел в золото глаз. - Это еда нищих людей. Нищебродов, так сказать, - усмехнулся он, нащёлкивая что-то, а потом убрал телефон, - Скоро узнаешь. Я заказал нам еды. Очередной прямой взгляд и волчий оскал, но без какой-либо злости в глазах. - А то, что я делал с тобой вчера – не противоречит моему приказу? – взгляд оставался статичен. Он словно игрался с ним, как с невинной овечкой, ожидая появление эмоций. Он не рассчитывал на какие-то конкретные. Ему было любопытно, как и всегда, то, что варится у него внутри, просачивается сквозь кожу наружу. Лука недолго смог выдержать этот прямой взгляд, медленно краснея скулами и разрывая зрительный контакт. - Я слышал похожие названия, ну и вскользь понял, что это связано с едой. Но никогда не пробовал. - попытался перевести тему полукровка, сложил руки на коленях и уставился на бегающие по дисплею музыкального центра цветные круги, снующие то по часовой стрелке, то наоборот. - Еда нищебродов.. зачем тогда Вам её есть? Она бывает вкусной? Обычно дешевая еда создана просто забивать желудок хоть чем-то перевариваемым. Непередаваемые эмоции, которых он давно не видел. Наверное, ещё с девятнадцати лет, когда был юным и засматривался на девушек. Сейчас он меньше всего был похож на питомца. Скорее на ребёнка, который начал открывать уникальности своего подрастающего организма. Но что более интересно – он не сказал «нет». И даже не нахмурился. Он понял всё и без прямого ответа. После короткого изучения, Генрих освободил его от своего стального взгляда и прижался спиной к дивану, закидывая голову на край спинки. - Если тебе интересно моё мнение – мне понравилось, - тихо выдохнул мужчина, прикрывая глаза, - Еда есть еда. Я окружён множеством людей. Да, мне по большому счёту наплевать на мнение окружающих. Я уже заработал определённый статус и заказывая такую пищу при них, можно разрушить всё. Ну, и просто любопытно, как ты это воспримешь. Ведь ты кроме консервов и роскошной ресторанной еды не знал ничего. Лука украдкой посмотрел в сторону самодовольного мужчины, благо, запрокинутая голова и закрытые глаза позволяли пока смотреть на него со всей перекипавшей внутри дозой возмущения. Но отрицать было глупо - ему понравилось тоже. Да даже смысла спрашивать не было, мафиози видел всё, что называется, в упор. Полукровка был рад, что из-за опьянения всё запомнилось, как в тумане, но собственные стоны явно не укладывались в расклад обычного поведения, а Лука понимал: в отличие от него, Генрих наверняка запомнил всё, до мельчайших деталей. Тяжело вздохнув, тварёнок уронил голову в руки, мучаясь непреодолимыми мыслями, и какое-то время комната наполнялась лишь звуками музыки. - ... - диван заскрипел, когда мальчишка ползком пересёк пустой квадрат дивана по центру, сокращая расстояние до вольготно раскинувшегося мафиози. Его рука лежала здесь же, вдоль спинки, и без рубашки змеи, опутывающие бицепсы, казались ещё ярче. Лука наклонился ближе, разглядывая искусно переплетающихся друг с другом монстров, пока не уткнулся носом в сгиб локтя, измученно выдохнув и закрыв глаза. Даже без одежды, в чужой обстановке, кожа всё равно пахнет неизменно-крепким букетом парфюма и табака. Запах, от которого уже как по приказу внутри становится легче. - Тоже. - еле слышно выдохнул демон, не двигаясь. Генрих не стал ни усмехаться, ни открывать глаза. Он и так прекрасно всё чувствовал и «видел». Его рука медленно сместилась, заставляя мальчонку соскользнуть на грудь, а потом поднял ладонь до его головы, едва ощутимо касаясь подушечками волос. - Мне тоже странно это ощущать, - спокойно проговорил мафиози, - Я ни с кем не спал, как уже и говорил. Только делал больно, садировал и убивал. Это было моим наслаждением. Даже больше. Да и ты… такой юный. То есть, да, меня не удивляет, как можно что-то подобное делать с ребёнком. Даже человеческих детей в мафии насиловать нормально, не говоря уже о демонах. Но меня это никогда не привлекало. Хочется думать, что это просто способ уйти от памяти дома. Я мог бы спокойно бить тебя, душить, резать, если бы ты дал мне повод, но это, - тихо посмеявшись, он накрыл другой ладонью своё лицо, - С самого начала ты показал свой характер. Бойкий и гибкий. Ты уже говорил о своей слабости и… Зрячий глаз открылся и посмотрел на потолок сквозь пальцы. Он хотел сказать «я хотел сделать тебе больно». Это было в его «статусе». В той маске, которую он создавал. Но по какой-то неведомой причине он просто не мог сказать это. Не тогда, когда он пустил к себе. И не тогда, когда он уже множество раз сокращал расстояние, готовясь к любым последствиям. - Мы застряли на этом острове. Мафия меня не отпустит живым. А ты не сможешь жить без клетки, пока жив, - вздохнул Генрих, опуская голову, но смотря куда-то в пустоту, - Когда ты звал папу обращённый, ты спрашивал это у меня. И в какой-то из раз я ответил «да». После этого Акула приходил ко мне. И… - он глубоко вдохнул, но это не помогало, он убрал руку с Луки и сгорбился, взявшись за свои волосы около ушей, - Папа, кричал он. Истошно. Папа, мне больно. Папа. Лука, уйди, я… не остановлю это сейчас. Тьма обволакивала его, забирала, прямо на глазах. Прижатый щекой к груди, демон задрал голову и вытянулся в спине, забираясь чуть повыше и крепко оплетая руками шею. Он чувствовал мандраж в каменеющих ладонях, сжимающих уши, и не боялся боли. Теперь, совсем не боялся. - Нет. - твердо выдохнул полукровка над виском, чуть прикасаясь губами к вечно содранным костяшкам ладони, прижатой к голове. - Я не оставлю Вас наедине с этим. Никогда. Я рядом, я здесь. Не бойтесь за меня. - тонкие пальцы ухватились за ворот, и на мгновенье ребенок прижался всем своим телом, будто провожая взрослого на бой. Тяжёлое дыхание, звон в ушах. Прикосновения стали слишком острыми для кожи, он стиснул зубы, но это всё же взорвалось. Он ударил ладонью наотмашь, заставляя ребёнка врезаться в спинку. Сорвался сам с дивана, запутавшись в собственных ногах. Прополз короткий участок на четвереньках. Раздался истеричным смехом и поднялся. Широкие шаги к кухне. Нужную полку он просто выдернул, разбрасывая по полу ножи, пули и револьвер. Отточенные движения. Все пули заняли пустые места в барабане. Одним движением он защёлкнул его. Полукровка ожидаемо подошёл. Генрих взвёл курок, закрывая другой рукой зрячий глаз, и приставил дуло прямо ко лбу полукровки. Толчок от себя не вызвал удивленного вскрика, Лука даже не изменился в лице, он заранее немного расслабил объятья, ожидая либо удара, либо чего похуже. Но пока что, мужчина убегал. Бешеный темный взгляд. Его гнала стихия, затмевающая собой разум, логику, чувства, всё, что только есть живого в существе или человеке. Лука узнавал её, и, разумеется, в голове билась лишь одна мысль: изгнать. Пусть ненадолго, до следующего срыва, но изгнать сейчас, заставить уйти, позволить этому вечеру просто быть, тихим и ламповым, таким, каким он начинался. Их короткий бег выглядел, как погоня, только малыш подбежал не с целью снова повиснуть на мужчине, аки коала. Больше всего он боялся, что в припадке ярости мужчина сделает что-то себе. Ледяная сталь взглянула на полукровку такой же бездной дула, какая иногда варится в его глазах. Лука замер. Без страха или шока. Просто застыл, глядя поверх прицела в звериный глаз напротив. - Если хочешь убить меня, - заговорил полукровка, пытаясь звучать громче играющей музыки, - Ты должен убедиться, что я обездвижен. Иначе я рефлекторно успею увернуться. Короткая нервная усмешка. Он редко встречал кого-то настолько уверенного в своих силах. Возможно, его тело просто не знало, как реагировать. Пистолет держался, но вскоре его рука дрогнула и револьвер просто выпал на пол. Руки опустились, но оба глаза были закрыты. Он прислушивался. Не дёргая головой, просто повернул голову в сторону, слушая то, что было важно. Много голосов звенело в его голове. Он пытался заглушить их все. Пытался устоять в этом бушующем море, но оно его поглощало. Глаза раскрылись и взгляд быстро бросался от одного предмета к другом. Он искал что-то подходящее, искал что-то, что встрепенёт его душу. Что-то, что может вызвать наслаждение. Но в итоге он оттолкнул полукровку и пошёл в гараж. Дверь была с такой силой распахнута, что едва удержалась на петлях, врезаясь ручкой в стену. Он спустился вниз, взял с одного из стеллажей монтировку и вернулся обратно в дом. Снова дёрганный взгляд, до боли в пальцах он сжимал железо, пока не нашёл. Огромная картина с его семьёй. Он замахнулся, но так и застыл. Внутренняя борьба желала продолжить уничтожение, но другая сила сдерживала её. Поэтому до сих пор он не разрушил этот дом. Он просто не мог. Безумный крик, он падает на колени в тёмное пятно на ковре и отпускает инструмент. Снова вцепился в волосы, но уже не зажимает уши. - Так нельзя. С детьми так нельзя. Так нельзя. Долбанные педофилы. Долбанный педофил. Так нельзя, с детьми так нельзя. Томми. Так нельзя. Так нельзя. Так нельзя, - повторял он, раскачиваясь, натягивая волосы до того, что они едва не оставались в его пальцах. Лука метнулся к лестнице вниз, но увидев, как мафиози хватает что-то и возвращается, предусмотрительно отпрыгнул от прохода подальше, лишь наблюдая. Сейчас он не мог остановить это. Дом сам справлялся с этим. Только вот, это было больнее, гораздо больнее, чем удар когтями или пулевое ранение. Мгновенье, и стены сотряслись от крика. Полукровка не смог выдержать это без эмоций, его коротко сильно передёрнуло, и он шагнул навстречу, всё ещё оставаясь на достаточном расстоянии, чтобы не получить монтировкой по голове. Даже собственные руки слегка затряслись. - Генрих. - позвал он чуть слышно, по мере приближения опустившись сначала на колени, а затем и на четвереньки, почти ползком приближаясь к мужчине и мягко оттягивая монтировку подальше. Касаться тваренок не стал, слишком рискованно, но.. Возле уха зажурчала тихая, шепотливая песня. Даже не песня, просто мотив, повторяющийся сам по себе, похожий на колыбельную или детскую считалочку. Лука осторожно напевал, стоя позади, уволакивая за собой из тьмы, надеясь, по крайней мере, что это поможет Генриху прийти в себя. Мафиози затих, опуская руки, и сам встал на четвереньки. Его тело крупно затрясло, а потом изо рта полилась рвота. Он кашлял от боли и спазмов. По его тяжёлым стонам ему явно было очень больно. Минут пять он просто так стоял и лупил в пустоту, тяжело дыша. Потом косо сел, опустив руки на пол ладонями вверх и уставился на картину невидящим взглядом, дыша уже через приоткрытый рот. Это было лучшее, что могло случиться, так что полукровка мысленно выдохнул, не вмешиваясь и позволяя боли найти тот выход, который она предпочла. Любой выход был хорошим. Лука слегка отсел и лишь наблюдал, как бы сильно ни хотелось вмешаться, помочь или поговорить. Он знал, что здесь некоторые действия лишь ухудшат положение дела. Когда же мужчина замер, и просидел так больше минуты, не пытаясь срываться с места в поисках оружия, полукровка позволил себе шевельнуться, и вновь подсел немного ближе, но не касаясь и не глядя - лишь позволяя мужчине поймать себя в поле его зрения. Генрих не видел даже картины. Если бы он видел, то вряд ли бы смог успокоиться. Но сейчас он прекрасно слышал, а в голове разливались образы, разный шум, не связанный с тем, что происходило здесь. Голоса стихли, позволяя звучать шороху листьев, шуршанию речки, птичьим трелям. В нос пробирался мягкий запах роз. Он знал, куда эта тропинка ведёт его. Туда, куда он часто ездил и просто сидел, наблюдал за жизнью леса рядом. Он не разговаривал, не плакал и не убивался. Там он просто сидел. Почему-то, именно там было спокойнее всего. Может быть, потому что они больше не страдали. Они упокоились. И Генрих уже понимал, что тот покой, который они получили, дороже его гнилой жизни. Он закрыл глаза и медленно опустился на пол, гладя всё ещё мягкий ковролин, словно травинки под собой. - Ты такой ебанутый, - наконец сказал Генрих, - Лезть прямо под ствол, когда тебе говорят уёбивать, - он как-то горько рассмеялся, - Берёшь пример с меня? Вот только Акула на меня ни разу даже не пытался напасть. Луку даже не удивило новое имя, как будто оно отозвалось откуда-то из глубин сознания, и Лука понял, чье оно, сразу, как произнеслось. Губы поджались, кривясь уголками рта в неуверенной улыбке. - Мне неведомы его решения, - наконец произнес демон, нарушая настороженное молчание. - Но мне известны мои. И некоторые Ваши. Мне этого достаточно. - тонкая фигурка покачнулась, поднимаясь на ноги. - Для меня вполне очевидно, что у меня нет никаких "пап", как у Вас нет больше сына. И мне совершенно некого искать. Если он ещё раз побеспокоит Вас - я разрешаю стрелять. Всё равно не убьете. Мягкие шажки спрыгнули с ковролина и зачастили в сторону кухни. Побрякивание, недолгое клацание и хлопанье холодильника, когда демон вернулся к сидящему снова, протягивая ему стакан с минеральной водой. - Выпейте, ради исключения. Чтобы унять спазм. Мужчина присел, оборачивая на ребёнка и принимая стакан. - К твоему сведению, я не только виски пью. Последние месяцы были довольно сложными, - в один миг стакан был опрокинут, и мужчина отставил его, отклонившись и поставив руки сзади, - Ты боишься, что убьёшь кого-то, но именно выстрелы его будут провоцировать. Так что, выстрелить в него – значит убить себя. Зачем так сложно, если я могу сразу пустить себе пулю в лоб? Да, я хотел умереть от твоих рук, но в бою или когда ты сам примешь это решение. А провокация всё равно что суицид. Я не трогал его – он не трогал меня. Это не поведение демонов в книжках, а самое настоящее звериное. Пока нет причины, он смирный. Длинный вздох, он посмотрел на пятно блевотины и поднялся. Сначала двигая конечностями, чтобы ощутить, в каком состоянии он, а потом взглянул на полукровку. Он подошёл ближе, протянув руку до его подбородка, чуть надавив пальцами и повернув его голову в бок. На скуле красовался синяк. Он уже видел, как проходили синяки на шее. Максимум два дня и уже нет никаких последствий. - Если ты будешь бросаться мне под руку в такие моменты, я могу втянуться, - слабо усмехнулся мафиози, отпуская руку и проходя мимо, - Ты очаровательно выглядишь с синяками. С этими словами он прошел мимо кухни, заглянув в помещение дальше лестницы. Оттуда он вышел с небольшим ведром, губкой и средством, сразу возвращаясь к пятну. Как только он стал затирать, в воздухе поднялся химический запах, который едва ли мог загасить приторный запах цветов. - Тогда просто можете передать ему при встрече, чтобы отъебался. - Свет, падающий из кухни, освещал лишь кусок спины и немного бликовал в волосах. Малыш сидел к свету спиной, но даже при таком положении, стоило слегка повернуть его лицо, и в глазах отразились светлые блинчики света, бликующие в сторону. Лука даже не успел понять, что может рассматривать мужчина, а когда услышал про синяк, удивлённо хмыкнул, и машинально потёр это место, будто надеясь подтвердить его наличие. Было совершенно не больно, ситуация была гораздо больнее. Лука не двигался, пока мужчина ходил туда-обратно за дез.средствами, так и продолжая сидеть на чистой части ковролина, с равнодушным кошачьим прищуром наблюдая за работой чужих жилистых рук, убирающих последствия приступа. - Вы обречены втянуться. - уголок мелкого рта потянулся вправо и вверх слабо изогнутой линией. Бликующие глаза медленно скользнули по рукам, дальше и выше, на линию подбородка, на шрам, и наконец в глаза. Закончив с оттиранием, мужчина тяжело выдохнул, разминая плечи, пока оставляя ведро здесь. Его голова повернулась и серый глаз посмотрел на малыша как-то сквозь, словно его здесь не было. Он уже не смотрел, лишь слушал. - Демоны жаждут выбраться. А ты продолжаешь топить себя. Заменил одну клетку на другую. Лука лишь пожал плечами, ничего на это не ответив. Спорить сейчас хотелось меньше всего. Генрих наконец поднялся и отнёс ведро в ванную, какое-то время провозившись там, после чего вернулся, вытирая руки полотенцем. - Разблеваться при ком-то, так нелицеприятно, - хмыкнул он себе под нос, прикрыл здоровый глаз и посмотрел на картину, в которую целился, - Иногда думаю, как бы Хайли отнеслась к тому, что я сын мафии. Может, стоило сказать ей сразу, - тяжело вздохнул Генрих, - В любом случае, выбор уже был сделан. И мы получили результаты его. Мёртвым сейчас намного легче, - мужчина взял телефон, что-то проверить, и отбросил его на диван, - Это мы ещё не заходили в комнату Тома, - ухмыльнулся он, - Нет, не стоит думать о нём, - пальцы потёрли бровные дуги, отбрасывая все мысли, - Это ебанная психопатия, вечно приводит меня к этому из абсолютно любых ситуаций. Снова мужчина повернулся на Луку, но уже смотрел на него пристально, без каких-либо эмоций. В голове рисовались самые разные мысли. Было ужасно сильное садисткое желание избить его. За то, что придушил его приступ. Или потому, что лез в эту чернь. Он уже видел, как пинал его в живот, как наступал на его руки, как вздёргивал за волосы, чтобы снова приложить обо что-то. И этот спокойный взгляд напротив, с грустной улыбкой, терпящей всё. Он понимал, почему все злились с его улыбки, но она была насмехающейся, холодной и кровожадный. В нём же только грусть, терпение и… доброта? Его это сбивало с толку, но в тоже время заводило настолько, что начинало сводить руки. Как же хотелось разбить эту мордашку. Оставить множество ран и смотреть, как он скулит. Мужчина невольно приоткрыл губы и тяжело задышал, сжимая кулаки. Скулит. Стонет? Запятнанное кровью лицо в миг изменилось. Он плакал, но не от боли. Он так сладко стонал. И в тумане смотрел на него, позволяя себе трогать и произносить его имя. Губы сжались в полоску, и мафиози тут же развернулся к демону спиной, приглаживая волосы назад. Глядя на вновь потемневший взгляд напротив, Лука затаил дыхание, а когда мужчина резко отвернулся и как-то будто чему-то обозлился, решил, что лучше будет дать ему пару минут отдохнуть наедине со своими мыслями. После того, что произошло, второй приступ явно не накроет так быстро, а личное пространство для человека, который всё привык делать один, это неотъемлемое право и уже практически обязанность. Малыш тихо соскользнул со своего места, и пока мафиози уносил ведро с грязной водой в сторону ванной, выскользнул на небольшой балкон, примыкающий к кухне. Несмотря на вечер, его моментально обдул теплый ветерок, нагретый за день из-за обширных асфальтовых дорожек. Лука заметил вдалеке мужчину на велосипеде с квадратным рюкзаком, и улыбнулся каким-то своим мыслям. Ещё есть шанс сделать этот отгул от работы приятным. - Проголодались? - Лука возник в проёме межкомнатной двери, но лишь на секунду, сразу же отступая и пропуская в коридор. - Там курьер. Думаю, это к нам. Дороги здесь совсем пустые. Совсем не как в городе. - Как раз вовремя, - мужчина закончил мыть посуду, которую они использовали для завтрака, - Бедолага долго мчался, но за чаевые в размере своей месячной зарплаты, - усмехнулся Генрих, потом зашёл в гостиную, накинул на плечи рубашку с коротким рукавом, даже не застёгивая пуговицы. Он вышел на встречу к бедному печальному курьеру. Тот остановился у начала дорожки к дому, спуская свой квадратный рюкзак. Всё, что было в нём до самого верха, он передал мужчине. А тот высунул целую пачку купюр, протягивая парнишке. Курьер смутился, недоверчиво покосившись на мафиози. - Не бойся, они не меченые, - улыбнулся Генрих, вкладывая в протянутую ладонь, - Это моя благодарность, за такой долгий путь. - Спасибо… сэр, - смущённо вымолвил он, уже по виду пачки представляя, как много денег ему передали. Назад он ехал окрылённый, даже не торопясь. Генрих тем временем с грузом прошёл к гостиной, отодвинув вазу и фотографию, положил пачку коробок пицц, десяток гамбургеров, пару больших упаковок деревенской картошки и картошки-фри. Так же на стол выстроились небольшие бутылки со странным содержимом разным цветов. - Зачем нам столько? – удивлённо произнёс Лука, окидывая всё добро взглядом. - Я понятия не имею о твоих вкусах. Еда не должна быть такой, чтобы её запихивать только потому, что надо есть. Так что попробуешь и выберешь то, что тебе нравится больше всего, - пожал плечами мужчина, уже подтягивая себе бутылку с зелёной газировкой и один из бургеров. - Но оно же испортиться… - Здесь сплошная химия. Оно потеряет немного вкуса, станет жёстче, но в холодильнике проживёт ещё около недели. Может, останемся на пару дней и будем всё это хомячить, - пожал плечами мафиози, - И всегда можно раздать голодающим, - оскалился он, а потом с любопытством смотрел на Луку, рассматривающего всё это добро. Лука немного опешил, когда посмотрел на размер пакетов, которые мужчина внёс в дом. Казалось, что это не заказ еды, а тюки с награбленным где-то добром, ибо хвостиков у пакетов едва хватало, чтобы завязаться узелком, настолько туго они были набиты. - Ещё.. на пару дней? - озадаченно повторил малыш, приближаясь к столу и окидывая взглядом несметные горы еды. Пахло не менее вкусно, чем готовка в особняке, но гораздо ярче. Раскрыв осторожно одну из коробок, он принюхался к пицце, сразу же подмечая изумительный запах ещё горячего сыра и каких-то пряных приправ. Взяв себе ломтик от этого странного "блина" с начинкой, Лука для удобства сложил его пополам, и аккуратно надкусил. Сложно было поверить, что такое - еда для нищебродов, было чертовски вкусно, малыш даже не заметил, как проглотил кусочек, облизнув кончики пальцев. Перспектива, что они смогут ещё минимум два дня ничего не делать, ещё и есть такие вкусности, манила своей соблазнительностью. Полукровка наугад выбрал одну из бутылок с газировкой кричаще-розового цвета, снова окинув весь этот "рог изобилия" изучающим взглядом. Затем посмотрел на то, что ест мужчина, и даже слегка наклонился в его сторону, рассматривая удивительную конструкцию не то бутерброда, не то хлебного пирожного. - Ч.. что это? И почему оно слоёное? Генрих усмехнулся, поднимая бургер и протягивая, чтобы он оказался перед лицом Луки. - Минимум ингредиентов, максимум набивки желудка, чтобы получить ощущение сытости. Оно калорийное, конечно, но не полезное. Здесь использованы усилители вкуса – химия. То, что ты ел в особняке, делал полностью вручную и подбирался вкус смешением разных ингредиентов в разных пропорциях. Это дорого для бедняков. А без химии это будет не так вкусно. Снизу булка, потом кусок мяса, прожаренный в огромном количестве масла, потом маленькие куски разных овощей, соус между всем этим и сверху ещё булка. Котлета может быть говяжьей или куриной. Могут быть помидоры, огурцы, салат, лук, сыр. Ну и соусы разные. Это и есть разница между бургерами, - Генрих вернул бургер к себе и откусил от него, прожёвывая и проглатывая, - Пицца что-то похожее. Тесто, сверху разные ингредиенты в минимальных количествах, ну, по сравнению с нашими порциями. Сыр, соус. И всё. Там есть пицца с креветками, ты говорил, что они тебе нравятся. В общем, можешь пока попробовать кусочек каждой. Мафиози открыл свою газировку и отпил почти треть её. - Как давно я не чувствовал этих вкусов, - он прикрыл глаза и выдохнул, - Я ел бургеры, но дорогие делаются иначе. Избегают усилители, минимум масла и всё такое. Конечно, это вредная пища, но вызывает привыкание. Как раз потому, что в природе нет таких вкусов. Их создали люди. А тебе вообще можно только этим питаться. Ты демон, - Он вытянул палочку картошки и поднял, - А вот это картошка фри. В ней больше масла, чем картошки, - Он съел её и расплылся в улыбке, - Но как же вкусно. Особенно, когда ты давно не ел этого. Лука вперился в протянутый бургер, внимая рассказу и хлопая глазами на "разрез" странного лакомства с укушенной стороны. В целом, всё как и описывал мужчина: полукровка видел тесно зажатые между кусочками хлеба ломтики томата, бурого цвета мясо, зеленые прожилки салата и кремово-желтое нечто, видимо, играющее функцию соуса. - Можно.. попробовать всё? - от любопытства у тварёнка загорелись глаза. Но несмотря на упоминание о креветках, захотелось попробовать именно бургер, как нечто совсем для него необычное. К тому же, мафиози слишком аппетитно его уплетал. Взяв один, малыш решил не разбирать запахи на составляющие заранее, чтобы было интересней, отвернул край у бумажного конверта-упаковки, и настороженно надкусил его, начиная жевать. По мере этого глаза у мальчишки становились всё более и более круглыми. - Это ше так фкуфно! - воскликнул он, немного неумело придерживая в лапках расползающуюся конструкцию и проглатывая, прежде чем продолжить. - Оно пахнет.. как костер. И острое! Ух.. Это правда для бедняков? А почему она вредная? Из-за добавок? - мелкая пасть снова занялась едой, оторваться с непривычки было попросту невозможно. Лука жмурился, как самый счастливый на свете зверь, откинувшись на спинку дивана и ёжась от новых впечатлений на языке. Но самым удивительным был не вкус дешевой еды, даже не цвет напитков. Удивительней всего было видеть Генриха настолько расслабленным и ..счастливым? Сложно было помыслить "Генрих" и "счастливый" в одном предложении, особенно находясь в доме его скорби. Но Лука залип на улыбке мужчины, пока он наслаждался своими ощущениями ностальгии. На мгновенье в комнату вернулся Генрих с фоторамок. Это было так неожиданно, но малыш поймал мгновенье, в которое его лицо просияло, и будто бы весь этот налёт ненависти на живой мир куда-то делся, оставив лишь чистую душу. Демон поспешил отвести взгляд, и снова куснул бургер, скрыто улыбнувшись. На душе становилось тепло от таких перемен.