Сталь

- Так, - вдруг сказал мужчина, вставая и выключая магнитофон, - аппетитности — это замечательно, но мне стало скучновато так сидеть под чавканье, - Мужчина отошёл ненадолго к машине, забрал оттуда разные технические штуки. На телевизор лёг планшет, а от него потянулся провод куда-то за небольшой плазменный телевизор, - Когда-то эта штука стоила нам целое состояние. В другой жизни. Хотя, в то время это было ещё не самым худшим вариантом. Но на нём нет подключения к кабельному, интернета и всего такого. Хорошо хотя бы можно подключить планшет, - Генрих взял маленький пультик для планшета и стал рыскать в разных плашках, отыскивав фильм ужасов, - Заценишь, что обычные люди называют «ужасом», - выключив свет, он вернулся на диван, прибавляя громкости уже пультом для телевизора. Кроме ужасов Лука увидел обычную мирскую жизнь, в которой пребывали герои. Никаких перестрелок, никаких наёмников, усеянных шрамами. Обычная счастливая семья. Пара деток, мама и папа. Дом похожий на тот, в котором они сейчас сидели, простенькая машина, простенькая одежда. Ужин, приготовленный вручную, детское рисование и разношёрстные увлечение. Фильм был про что-то паранормальное, но странности только начинали происходить. Лука растерялся, заметив, что мафиози куда-то уходит, и периодически крутил головой, доедая свой бургер и наблюдая за колдовством с техникой. Генрих попутно объяснял ему, но демон был с техникой на Вы и больше вникал в контекст слов, чем в их дословный смысл. Он уже доел свою порцию, и теперь с молчаливым, но пристальным интересом наблюдал за подготовкой к просмотру фильма. Наконец, свет в комнате погас, и малыш уставился на экран. Конечно, после жизни в мафии видеть испуганные лица людей из-за движения в зеркалах было просто смешно - но у кино была своя магия, а фильм, который включил Генрих, не казался слишком уж простеньким, как и всё, что он предпочитал. Сюжет был закручен довольно интригующе. Лука убрал от себя с дивана всю мешающую шелуху, и полусел, полулёг на свой подлокотник дивана, во все глаза наблюдая за происходящим на экране. Непривыкший смотреть фильмы, как и непривыкший ни к театрам, ни к походам в люди, он и здесь порой реагировал излишне бурно: ахал, вздыхал, переживая за героев, ёрзал в беспокойстве и даже заливисто смеялся, если персонажи пытались пошутить. В глазах плясами блики с экрана, к середине начинали происходить всё более и более странные вещи. - Люди правда так сильно боятся призраков? - шепотом поинтересовался малыш, немного приподнявшись, чтобы забрать из-под столика свою газировку. - Почему? - Это необъяснимые явления. Это страшно потому, что ты не знаешь как с этим справиться. Ты чувствуешь себя абсолютно беспомощным перед этим. Но в нынешнее время стало больше тех, кто вырос на таких фильмах и не верит во всю паранормальщину. Но они смотрят эти фильмы именно потому, что такого не может быть. Ну, по крайней мере призраков. А про существование тварей, обычные люди не знают. Фильмы про реальные страхи пугают больше. И люди стараются закрыть глаза на это. Верят, что с ними это никогда не случиться. И тем не менее, люди любят страх. Именно такой, как в фильме. Поэтому здесь такие резкие моменты. Один призрак не напугает, но скример – то, что происходит громко и внезапно – заставляет организм выплеснуть адреналин. А это такое чувство, которое становится как наркотик. От небольшой дозы адреналина ты чувствуешь радость, потому что ты дома, ты в безопасности, а это просто фильм. И потому что после адреналина возникают другие гормоны. В общем, просто так это сложно объяснить, а тебе с трудом понять, потому что ты чувствовал и видел настоящий страх в настоящих условиях. Но, этот фильм раскрывает ещё и глубокий смысл. Предательство, одиночество, и безразличие мира к страдающему существу. Генрих понемногу подъедал картошку, и брал кусочки пиццы из разных коробок. - Можем устроить ночь просмотров фильмов. Есть фильмы ужасов как раз про реальные ужасы и то, как люди справлялись с ними. Они очень метафоричны, помогают понять состояние человека больше, чем это могут сделать слова, - мужчина как-то печально улыбнулся, покосившись на фотографию, - В голову забираются воспоминания. Не знаю, как от них отбиться. - Я не против. - заулыбался малыш, не отрываясь от экрана. Он дотянулся до пиццы с креветками, и теперь в тихие мгновения фильма можно было уловить его крайне удовлетворенное пыхтение. На экране снова выскочил пугающий быстрый момент, и Лука слабо дернулся, но тут же с улыбкой продолжил говорить. - Мы сегодня практически ничего не делали, так что я не чувствую себя уставшим. Взгляд сквозь мерцание и темноту коснулся рядом сидящего мафиози. Он не знал, как ещё утешить его состояние, кроме как своим присутствием, поэтому понадеялся, что ночного просмотра фильмов будет вполне достаточно. Он, все же, чувствовал себя очень неловко в этих чужих для него стенах, чтобы самому что-то предлагать. Но гостиная сейчас становилась миниатюрным раем: вкусности, полумрак и захватывающие достижения человечества в виде фильмов. Мужчина стал переключаться на фильм. К тому же, первый уже закончился, и он включил второй, один из самых любимых в прежние времена. Хайли не особо любила страшилки, поэтому, чаще всего, Генрих смотрел их в одиночестве. Особенно арт-хаусные фильмы, в которых происходит абсолютнейшая дичь, но в них скрывается больше всего смысла. И каждый для себя улавливает тот, что ему ближе. Но именно этот был ещё и невероятно красивым в своём безумии. Яркие образы, без каких-либо скримеров, невероятная эстетика, захватывающая дух контрастность, глубокая образность. Генрих едва ли мог отвести взгляд от экрана, да ему и не нужно было видеть, чтобы взять что-то со стола. Когда пиликнул телефон, он мельком посмотрел на экран и положил его обратно. На середине фильма он вдруг задумался как привыкает к Луке. Это была губительная связь для них обоих. Всепожирающая. Они уже находятся практически в чреве тьмы, а вместе могут упасть ещё дальше. Глубокий пустой космос, где даже звёзды светят с болью, теряя свой огонь. И оба они погружаются в холодный омут, закрывая глаза. Мужчина пытается его оттолкнуть как может, но он постоянно жмется. И чем дальше, тем сильнее. Почему он не оттолкнул. Почему позволил трогать себя. Почему наслаждался этим. Но важнее всего, почему он сам наслаждался этим. Руки скользи по тёплому мрамору и не могли оторваться. Он был идеален во всём. Везде. Даже в месте похоти всех людей, вызывающей отвращение. Конечно, Генриху по большей части было наплевать, что на женские, что на мужские органы. Но это безразличие. А здесь… руки сами тянулись. К его нежному месту. Было приятно наблюдать глазом и руками. Как он извивался, как мурашился, как билось его сердце. И он не соврал, ему нравилось видеть на нём синяки. И стоило представить его с синями или красными пятнами, с ранам, как всё загоралось ещё больше. Это не был голод, о котором в постели говорят люди. Это был голод садиста. Хотелось смять его. Задушить. Сожрать. Но Генрих уже понимал, что эти желания будут не такими, с какими он убивал пленников. На них он выплёскивал всю свою ненависть и добивался мучительной смерти. А с Лукой... он не хотел убивать его. - Лука, - вдруг возник тихий голос, - Как ты относишься к боли? Лука не мог припомнить, когда бы ещё ему было так уютно. Сытый и полный впечатлений от пищи и от фильма, он поудобней подтянуть к себе ноги, утыкаясь подбородком в край коленок, и во все глаза смотрел на экран. Этот фильм сильно отличался от предыдущего: не было привычных заставок, привычных ракурсов на обжитой уютный домик, привычного знакомства с героями. Всё началось как будто бы с середины, заставляя зрителя самого вникать в историю, насколько он может, слой за слоем проникая в заложенный смысл. Малыш смотрел почти не дыша, позволяя фильму окунуть себя в свою атмосферу, открывая ему свою не имеющую никаких ожиданий душу. Похоже, именно этого фильм и ждал. Он запускал свои щупальца в душу, слегка выворачивая её и позволяя раскрыть немного глубинного смысла уже к середине. Полукровка был так увлечен, что уже не тянулся к еде, лишь горлышко газировки стискивалось в худых костистых пальцах, пряча волнение. Голос мафиози вытянул из оглушенного состояния. Лука не стал поворачивать голову - он прекрасно его услышал. И будто бы из-за фильма, а быть может, из-за комфорта, растопившего все предохранители, полукровка враз смог вспомнить целый фрагмент прошлого. Он вспыхнул так ярко, что Лука уже не мог молчать - он хотел произнести его, тем более что это касалось ответа, произнести, просто чтобы не позволить себе забыть снова. Чтобы хотя бы одно существо на земле ещё помнило об этом. - "На колени". Так он говорил. Единственное, что он говорил, когда входил в комнату. Его "питомцы" научились делать это даже синхронно. Оседали, как перепуганные утята. Один вид его ебучей трости всех повергал в дрожь. Кроме угадайте кого. - Кривая ухмылка поползла наверх, но ясный взгляд, смотрящий в экран, был абсолютно пуст на эмоции. - Ни одно живое существо не способно любить боль. Но.. если её становится через край, она способна вызывать привыкание. Менять химию в мозгу. - Он закрыл глаза, на пробу пожмурив ресницы, словно морщился от неприязни. - Акула смог убить его даже с моим разбитым телом. Эта боль понравилась нам обоим. Взгляд медленно соскользнул в сторону, впиваясь в туманный слепой глаз мужчины напротив себя. - С тех пор боль больше наша союзница, чем враг. Доказывает, что по крайней мере мы ещё живы. Мужчина остановил фильм ещё на начале истории Луки, хотя было уже больше половины. Он переключил на какой-то идиотский фильм, понизив громкость, чтобы просто заполнять тишину чем-то. - Любопытный опыт, - ответил он, не поведя даже бровью, а потом повернул голову полностью, - У меня тоже много болезненных историй. Хотя самую сочную ты уже узнал. Хочешь узнать про мой глаз? - Генрих направил палец на слепой глаз. Мальчишка несколько смутился, потому что, наверняка это была неприятная потеря. Но всё же любопытства было больше. Поэтому он кивнул. - Это было через два года и три месяца после их гибели. Всё это время я только учился быть «цепным псом». Мне довольно часто удавалось избегать смерти чудесным образом. Потому что я не умел драться, не умел стрелять. Вечно попадал мимо. Мог попасть только если подойду вплотную. Поэтому чаще всего пользовался холодным оружием. Хотя это было даже не оружие. Инструменты, вроде гаечного ключа или монтировки. Или просто трубы. Хотя была и любимая титановая бита, - от этих воспоминаний Генрих по странному улыбнулся, то ли радостно, то ли злорадно, было сложно понять, - Меня послали вынюхать кое-какую информацию из одной группировки. Не мафии, но довольно широкой банды, захватывающей всё больше территорий на теневом рынке, начинающей поджимать мафию. Я должен был узнать, как они это делают. Нарыть все секреты. Я успешно пробрался в самый центр их логова, но как только всё собрал… - он усмехнулся, прикрывая глаза, - Поворачиваюсь я к проёму, а там стоит вожак. В его руке пистолет, но он не направляет на меня. Он смотрит на меня как на лакомую добычу. Один из тех, кто не любит убивать, но может делать это филигранно, как и пытать. А всё, что у меня было, я отправил Росси. Я разбил телефон, и пока он подбегал ко мне, проглотил все карты данных. Он смотрел сурово, даже с жалостью и сказал: «зря ты это сделал. Мы бы просто наказали тебя, а теперь придётся вскрывать брюхо». Он держал меня за горло, но я хрипло смеялся. Один точный замах и я выключился. Думаю, он долгое время был военным. Такая статность и точность бывает только у них, - Генрих открыл глаза и посмотрел на мелькающие картинки на телевизоре, - Очнулся я уже привязанным. Вокруг было много голодных гиен, а передо мной сидел он. Этот задумчивый взгляд абсолютно чёрных глаз я запомнил навсегда. Они понимали, что их уничтожат, если убьют меня. И не могли калечить смертельно. Первым делом мои ладони прибили к подлокотникам стула, как Иисуса. Потом сделали это с ногами. Я впервые тогда начал испытывать от этого наслаждение. Было больнее всего от того, что я испытал физически. Перед глазами плыло, но я чётко видел этот взгляд. Он не был холодным. Я видел в нём сожаление и удивление, хотя лицо было безэмоциональным. Потом они начали подниматься сверху вниз. Крюки, гвозди, какие-то зубчатые прищепки. Он спрашивал каждый раз, что я узнал. Что успел отправить. Кто меня послал. И секреты мафии. Я смеялся, хотя тогда ещё срывался на крик. Но чёрт, его взгляд добавлял ситуации особый антураж. Наверное, именно тогда я подумал, что смерть от такого как он – истинное наслаждение. Он был сильным противником, при том, что не обладал ни каплей той злости и ненависти, с которой обычно налетают наёмники. Я весь был увешан всякими примочки. Некоторые даже свисали на лоскутах моей кожи, но нигде не было сильного кровотечения. Меня сразу заливали тем, что сворачивает кровь. Когда они добрались до рта, они вставили мне расширитель. А потом раскалённое железо прижимали к внутренней стороне щёк. Всё делали его помощники. Язык, конечно, не тронули, чтобы я рассказал. От боли я был уже на грани. Ему приходилось отрезвлять меня пощёчинами и нашатырём. И вот, он даёт сигнал парнями разойтись и встаёт сам. Он сказал, что впервые видит такого стойкого парня. И что он восхищён. А потом взял нож в руки. Тот самый, что я набил на плече. Он уже не спрашивал ничего. Я так думаю, он хотел оставить мне подарок. Напоминание о том, что меня ждёт. Или о том, что я выдержал. От шока я уже не чувствовал, как лезвие входит в мою кожу до самой кости, оставляя след даже на черепе. Лезвие было тонким и идеально заточенным. Так что у меня на лице оставался хирургический порез. Его рука умела держаться ровно, прямая линия. Всё ниже и ниже. Он сказал: «Закрой глаза». И я его послушал. Почему-то, именно по глазу он не давил сильно. Только поверхностно, но по кости он продолжал так же идти. Медленно, будто с наслаждением. Я уже не чувствовал левого глаза и не мог его открыть. Он слегка порвал мою щёку, но зубы спасали от слишком большой дыры. Он довёл до самого подбородка. Он стоял, вытирая свой нож, смотрел в мой глаз так же спокойно, затем подал ещё знак и ушёл. Я надеялся встретить смерть, но она и здесь меня обломала. Из меня вытащили всё. Особо глубокие раны перевязали. И на глаз наложили повязку. Потом начали пичкать всякой хренью, от которой я блевал, а потом и поносил. Но желудок сделал своё дело. Карты поплавились и их уже невозможно было прочитать, - он тронул свой шрам, проезжаясь подушечками пальцев по нему снизу вверх, - Меня выбросили на обочине. Не было ни телефона, ни денег. Но мне удивительно было легко. Такой как он восхищался мной. И тогда я решил, что стану достойным противником и приду к нему. И я стал. Ещё пять лет спустя, мы встретились. У нас был налёт, но я даже не знал, что на эту же банду. Они скрылись от глаз мафии. И потом я заметил его. Даже без одного глаза. А он меня – нет. И я подошёл к нему со спины. Может, он уже не хотел бороться, но я не верил, что он не слышал меня. Я приставил дуло к его голове. А он молчал. И ничего не делал. Просто стоял и молчал. Меня это взбесило, и я выстрелил ему в ногу. Я кричал, чтобы он боролся. А он перевернулся и посмотрел на меня с улыбкой: «Я рад, что это ты, волчонок». И смотрел на меня, пока я не пустил ему пулю в лоб. Такое разочарование. Лука слушал, не сводя глаз. Как же, всё-таки, мучительно - помнить всё, что с тобой было. Он не представлял, как бы мог справиться с этим, держа это всё в памяти, раз за разом имея возможность окунуться обратно, максимально явственно - в живой кошмар прошлого. Полукровка не успевал вспомнить что-нибудь настолько травмирующее, внутри жил тот, кто в любой момент готов был поглотить как само чувство, так и бедолагу, причинившего неприятность. После последних слов Генриха комната словно застыла. Не спасали больше даже веселые картинки по телевизору, вместе с их болтовней. Более того, они стали раздражать. Над диваном нависло незримое чудовище, и если раньше монстр у них был у каждого свой, сейчас он дышал в макушку обоим парням. Лука молча, хоть и плавно вытянул пульт управления из ладони мафиози, нажав на красную кнопку выключения, и погрузив комнату в тишину. Он ещё во время рассказа развернулся корпусом так, чтобы располагаться напротив говорящего, и не менял своей позы, лишь взгляд, прежде просто задумчиво гуляющий по комнате, пронзительно вскинулся на зрячий глаз мафиози. - Быть вожаком, это тяжелое бремя. Но у Вас получается. Слишком чужим кажется голос. Хочется думать, что это из-за севшего горла, до приступа здесь ещё далеко. Но взгляд полукровки сверлит насквозь, он как будто не дышит, лишь смотрит, считывая что-то бегущей строкой из непроницаемого лица напротив. - Это лишь середина пути. - статичное лицо вздрагивает, лисья улыбка раскрывается чуть шире уже через пару мгновений, и полукровка посмеиваясь откидывается назад, на высокий подлокотник дивана, притягивая к себе остатки газировки. - Нет-нет. Даже начало. Вы доберетесь до места в Совете. И глазом не моргнёте. Генрих неоднозначно повёл плечами, снова переводя взгляд на пятно на ковролине. - Мне это не нужно. Да и клан не нужен. Я хотел отомстить. Но это… совсем не помогло. Внутри разрасталась огромная дыра, которая вскоре поглотила меня. Несколько лет я действительно боялся. Меня запихнули в аквариум с голодными пираньями. Весь мой клан ненавидел меня. Наследник из счастливого мира. Первое время я был в полном оглушении. Я не понимал, что происходит и не мог поверить, что это действительно происходит. Я не видел ни трупов моей семьи, ни похорон. Мафия скрыла убийство. Мол, они от меня ушли, а ко мне ворвался грабитель и БАХ. Я боялся всех, ночью вскакивал от каждого громкого шума, да и не спал почти от кошмаров. Но в какой-то момент ты устаёшь бояться. Ты не можешь нажать на курок сам. Иногда животные инстинкты сильнее нас. Чувство самосохранения несмотря на утрату, как это глупо. Но я перестал бояться. Если бы я не добился репутации и не поставил полуразрушенный клан на ноги, меня бы убили. Но я не мог ждать. Ожидание нервирует. И когда я пришёл к выводу, что мне нечего терять, я подумал: «А что, если». Что если я научусь стрелять. Что если я научусь драться. Что если я буду выполнять самые дерьмовые задания. Что если я сделаю клан ещё лучше, чем он был при отце. И знаешь что? – он усмехнулся, посмотрев на Луку, - Я начал видеть совсем другую ненависть. Когда ты ненавидишь, потому что кто-то лучше, завидуешь. И я понял, что это мне нравится. Это немного заполняет мою пустоту. И я шёл всё дальше и дальше, пока не занял лидирующие позиции в теневой торговле. Пока не начал выполнять идеально те задания, которые в принципе мало кто из мафии сможет выполнить. И стал покупать всю эту шушеру, потому что мог. И потому что чувствую наслаждение от их взглядов. Ну и конечно же моя психопатия достигала пика. И больше всего удовольствия я получал, когда убивал. Когда видел страх. Впрочем… ты сам видел. Мои жертвы плачут только сначала. А потом они просто от ужаса молчат, надеясь, что это кончится. Я понял разницу между мной и теми ублюдками. Они хотят почувствовать себя сильнее. Я же хочу испытывать себя и становится сильнее, - Взгляд поднялся куда-то вверх, - Я никогда не трогаю мирных людей. Только пугаю. Что они могут предложить мне? Крики, мольбы, сопли. Многие наёмники готовы таких мучить потому, что вряд ли справятся даже друг с другом. Он вдруг вздохнул, запуская руку в смоляные волосы и причёсывая их назад. - Что-то у меня совсем язык развязался. - Все в порядке. - Лука махнул рукой, опустив взгляд и задумчиво хмыкнув.- Как я уже говорил, мне не с кем о Вас сплетничать. Но и будь с кем, не стал бы. - Лука снова посмотрел на мужчину, в который раз подмечая про себя этот нервный жест приглаживания волос. Так происходило в основном только без свидетелей. Когда в кабинете не было посторонних, а полукровка сидел за бумагами, мафиози периодически трогал свои волосы, ругаясь с кем-нибудь по телефону. Лука не помнил, чтобы он повторял этот жест при ком-то, кроме него и Франка. Янтарные глаза невольно опустились на сложенные впереди ладони мужчины. Испещренные темными пятнами старых и не очень ран. - Как Ваше плечо? - вдруг произнес малыш, поднимаясь с места. - Уже больше суток ходите. Я могу сменить перевязь. Генрих повёл плечом, но потом хмыкнул. - Я такое уже особо не ощущаю. Если так хочется – в ванне шкафчик над раковиной. В нём всякая медицинская хрен, - Мафиози снова сбросил рубашку и откинулся назад, закрывая глаза, - Похоже, моя душа действительно продана, раз обо мне заботится демон. Интересно, если бы действительно прислуживал сатане, ты бы получал проценты с отловленных душ? Вряд ли бы Сатана позволил сожрать её полностью. Только если ты не индивидуальный предприниматель. Полукровка ушел, но уже через пару минут вернулся с небольшой коробочкой первой помощи. Внешний вид её был таким, словно её никто так ни разу и не открывал, но Луке и не требовалось ничего такого, у чего может истечь срок годности, так что он спокойно выкладывал на диван ненужное, чтобы добраться до бинтов и салфеток. Он глухо хохотнул, иронично покачав головой и потянувшись, чтобы снять старую повязку. - После того, как Вы видели тварей вживую, ещё остаются в уме сказки про великое зло, скупающее души? Да и, будь это так, то напротив, душу можно было бы больше не беречь, продана ведь уже. Тут скорее, как будто бы я.. - тонкие пальцы заботливо обмакнули розовые края зарастающей раны антисептиком, пока малыш отвлекал болтовней от возможных ощущений, - ..арендую её, ну или взял в кредит, поэтому вынужден заботиться. Да и проценты тут скорее мне нужно платить, если по такой схеме рассматривать. Только вот, что Вы такое? Выгодное вложение, или способ замаскироваться в людском мире? - плотные слои бинта, сложенные между собой, демоненок закрепил пластырем по всем четырем сторонам, чтобы было аккуратней и не мешало двигаться, слегка отсел, осматривая свою работу, и оставшись доволен, закрыл аптечку. - ..Пока что, по факту, это скорее бартер. Вы создали мне условия, в которых кажется, будто я отрабатываю еду и свободу своей работой, мордашкой и мелкой помощью, а я.. что ж, выполняю свою священную декоративную функцию, и, быть может, лечу от психозов. Как по мне, совершенно неравноценно. Но Вас вроде устраивает. Вы даже более странный, чем я. Мужчина сидел как всегда спокойно, но внимательно слушал и в конце стал уже слегка улыбался. - Удивлён, что ты знаешь все эти человечески схемы рынка, - Когда Лука закончил, мафиози снова на него посмотрел сверху вниз, - Но есть своего рода контракт. После появления юриспруденции, многие мифические истории про демонов включали его. Там заранее оговоренная сделка со всевозможными пунктами. То есть, к примеру, ты служишь мне до моей смерти, а когда я умру, я передаю тебе душу. Однако, именно такой договор легко обойти. Потому что, даже если будет пункт, что ты не можешь убить меня, то ты сможешь убить чужими руками. И вуаля, душа сразу получена. В таком случае, нужно оговаривать чёткие сроки. Служишь, к примеру, сорок лет. Правда, вопрос, если я умру раньше, что станет с душой. Ты не сможешь забрать её себе, пока срок не кончится. Однако, так как я уже подписал контракт, никто другой тоже не сможет её забрать. Или, ты должен всеми силами держать меня в живых, до истечения срока. Вдруг, душа пролежавшая слишком долго, плюёт на контракт и уходит куда-то ещё. В какое-нибудь чистилище. Кстати, - Генрих поднял брови и ещё больше улыбнулся, - С этой точки чистилище имеет весьма понятный смысл. Душа там скитается. Там пусто. Ни Рай, ни Ад. То есть, это как склад душ. Хах, как юрист я могу те ещё сказки придумывать. Особенно, учитывая, что со своим знаниями законов, я должен придумывать всевозможные пути их обхода. Рука медленно протянулась до головы демона и тронула его волосы кончиками пальцев. - Если бы это был бартер, то он действительно был бы болееравноценным. Как декоративная вещь, ты бы был спрятан до тех пор, пока не понадобишься. Или, как рыбки в аквариуме, ходил в определённом месте. И не в таких строгих нарядах. С учётом моих нужд, я даже не знаю, что ты мог бы сделать, для отработки еды. Некоторых собак кормят, чтобы они искали наркотики. Других – на поиск людей. Третьих – для охоты. То есть, польза. Да, ты убиваешь, но это больше тренировка, а не отработка. Для пользы я бы развил тебе телепатию и ты бы мог вынимать из людей всю нужную мне информацию. Рука вплеталась в волосы всё больше, погружаясь в них, как в песок, мягко тронув кожу головы. Не то чтобы за пару месяцев возможно выучить все правила жизни в людском обществе, с поправкой на мафию, но то, что касалось Генриха и его документов, так или иначе проходило через Луку, и просто ради развлечения малыш начал вникать в написанное, а затем и прислушиваться к некоторым размышлениям мафиози по работе. По сравнению с изучением языков, разобраться в паре десятков новых понятий и явлений казалось делом плёвым. - Может, Вам из злого колдуна переквалифицироваться в сказочника? А что, такие сказки будут даже полезней в нынешнем мире. Лука проследил за поднимающейся в его сторону ладонью. Ещё до того, как пальцы коснулись волос, он закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям. Как бы Генрих ни вёл себя дальше, вне этого дома - прошлая ночь навсегда изменила положение дел. Даже если мафиози всё же решит держать полукровку подальше от себя, Лука чувствовал тонкую, зыбкую связь, благодаря которой шероховатые пальцы снова и снова смыкались на белых прядях, пропуская их между костяшками, как мелкий речной песок. Бартер.. Ласка в обмен на ласку. Вполне равноценно, если бы не гребанная пасть мафии, из которой не выползают без увечий. Лука подался вперёд, не раскрывая глаз, по наитию подползая ближе и утыкаясь лбом в здоровое плечо. Сознание уплывало от этой размеренной, чертовски приятной ласки, и без хотя бы такой опоры мальчишка боялся и вовсе свалиться на главу. - Я бы составил контракт и на шестьдесят лет. Может, даже больше. - хрипловато и пьяно пробормотал он, сглатывая накопившуюся слюну. Это слишком страшно. Люди умеют лишь пользоваться и играться. Покупать и выбрасывать. Им нет доверия. Но так хочется попробовать поверить. Хотя бы в последний раз. Лука с горечью на языке успел обдумать то, что его затянуло, и затягивает всё сильнее, чем дольше продолжается этот контакт. Доверять такому, как Генрих, было бы последним делом. Но его руки гладят, шебуршат его кожу головы, кажется, будто уже добрую сотню лет он не чувствовал ни от кого во всем этом чертовом мире столько заботы и тепла, даже незавуалированного под просьбы или требования. - ..Подписали бы? Генрих наблюдал за Лукой, но уже не глазами. Взгляд смотрел сквозь и ощущения были направлены только на внутреннее. Мафиози чуть потянул на себя, уволакивая мальчишку к себе на колени, перекидывая его ноги в одну сторону. Рука трогала уверенней, перебирая локоны, не сплетая их между собой. Снова странное чувство. Колени никогда не чувствовали живой тяжести. Лишь оружие и сумки. Да и те чаще были рядом. Он сидел совсем как ребёнок. «У меня нет отца, у вас нет сына». Похоже, что они пытаются унять свою потерю друг другом. Только эта связь извращается. Впрочем, вполне понятно. Побывав в тех местах, они уже не могли чувствовать, как раньше. Вряд ли мафиози когда-нибудь смог бы полюбить ребёнка как сына. Но у Луки может быть возможность найти отца. Они же демоны. Если только кто-то не нашёл способ, убить их. - Шестьдесят лет — это слишком долго, - мягко выдохнул он, чуть склоняясь и вдыхая аромат от волос, - Я вряд ли проживу больше десяти лет. У меня нет сына. А значит, нет наследников. Когда мой клан поделят – меня убьют. Лука тихо рассмеялся в ответ на эту браваду. Счастье кололось внутри, непривычно-яркое. И хотя притягивающие руки смутили, полукровка не стал сопротивляться - прекрасно чувствовал отсутствие каких-либо плохих намерений. Оба реагировали исключительно вслед за своими чувствами, на них же и ориентировались. - Никто не может свергнуть вожака, если он твёрдо стоит на ногах. - пояснил Лука, успокоив смех и расслабленно опустившись щекой на теплую грудь, растворяясь в продолжающихся, осторожных прикосновениях к своей голове. То, как он "смотрел", ему определенно нравилось. Демон, в свою очередь, изредка делал глубокий медленный вдох, вбирая в себя тонкие флюиды уже полюбившейся смеси запахов. - А Вы выстоите. Я убеждён в этом. Нет. Не так. - чуть мутные желтые глаза приоткрылись, но совсем ненадолго лишь для того, чтобы бегло заглянуть в разные глаза мужчины. - Я готов за это драться. Генрих слушал его и чувствовал вибрации пальцами, даже учитывая, что они были достаточно далеко. Он уже привыкал не удивляться ничему, даже своим чувствам. Это бессмысленно, когда они зашли уже так далеко. Он мог бы трогать его в первые дни, считая просто вещью. Но он сделал это после. И трогал, всё же, не так, как мог бы картину или статую. Он вслушивался в вибрации, что шли от его действий. И забирался дальше. Ему понравились стоны, то, как он льнул. Бесполезно после этого спрашивать что-то ещё. Он уже сказал, что не хочет быть в клетке. И понятное дело, что когда демон попадёт на рынок, то кости судьбы могут выпасть уже не в его пользу. Ему выгодно быть в клане. А если Генрих умрёт, не будет и клана. Логично. Но где логика присутствует, когда начинают включаться чувства. Нежность. Он никогда до этого не ощущал и не дарил кому-то нежность. Даже отношение с любыми животные были натянутыми. Мог покормить, но не более того. Показать то, что ты украдкой трогаешь полукровку – как слабость. Но эта же слабость появилась и у Луки. Зная, что эти же руки могут причинить боль, он всё равно ластиться под них. Мысль появилась быстро, и рука соскользнула с затылка, пока другая легла на шею. Он обхватил её и стал медленно сдавливать. - Смотри мне в глаза, - мягкий, но холодный голос приказал в уже привычной манере. Разнеженный почесушками, демон даже вяло не двинулся с места. При других обстоятельствах он бы отреагировал точно так же, как в лифте. Внутри просыпалось знакомое звериное чувство, которое словно всегда лежит где-то на подкорке, и включается независимо от состояния - не позволять подходить со спины, не открывать шею, не жалеть при нападении. Но не сейчас. Полукровка протяжно, шумно выдохнул, ощущая, как пальцы мужчины смыкаются медленно, точно объятья змеи. Обратно вдохнуть стало значительно сложнее, поэтому демон затаил дыхание, и послушался приказа, распахнув слегка поплывший от нежностей взгляд вверх, на чужое лицо. Не было нужды разгадывать выражение каких-либо эмоций, там всегда или почти всегда - лишь маска, зато руки говорили громче него самого. И Лука чувствовал, что сейчас ему нечего бояться. Генрих психопат и садист, но даже сейчас он не стремился пережать трахею, скорее игрался, изучая его также, как сам Лука изучает мафиози. Губы рефлекторно приоткрылись, хотя тварёнок по-прежнему не мог выдохнуть, и подёрнулись в слабой улыбке - совсем как в первый раз, когда он полез под горячую руку. Его сильно уплывающий взгляд неморгающе смотрел вглубь мафиози, чуть щурясь от дискомфорта, неосознанно цепляясь за него уже не на уровне тела, а на уровне энергий. Приятное чувство разливалось внутри. Не только от того, что в руках была тонкая шея, с учащающимся сердцебиением. Наверное, дело больше в его взгляде. Лука не боялся и не злился. Он смотрел с какой-то странной нежностью и совсем не сопротивлялся. А ещё эта улыбка, как тогда. Генрих склонился к слегка синеющим губам, едва касаясь их, а потом стал медленно разжимать руки, давая кислороду понемногу забираться в его лёгкие. Ладонь поднялась к челюсти, приподнимая лицо и целуя уверенней. Он закрыл глаза и вслушивался в собственные ощущения. Губы слегка сдвигались, медленно трогая. Было приятно их ощущать, и не было желания углубляться. Руки лежали выше и ниже шеи, точно так же не сползая куда-то ниже. Это была не похоть. Это было особое чувство чистого наслаждения. Он открывал в себе новые грани. Словно учился не только выпускать свою силу, но точно так же давая понемногу выныривая, не причиняя вреда. По-своему это было приятно. Новый вкус проявления его жестокости. Когда Генрих разорвал поцелуй, он уронил мальчишку к другому подлокотнику, задрал его руки и сцепил на кистях замок своих пальцев. Он смотрел спокойно, изучая лицо. Глаза, ресницы, губы, нос, щеки, волосы. Рука на кистях снова стала сжиматься, но на вторую он просто опирался. Он сделал то, что пришло в голову, а что дальше – он не знал. Он привык слушаться инстинктов. Но сам же был в замешательстве. Обычно они уводили вперёд, к логичному концу. А сейчас ни одной мысли. Едва хватка стала неторопливо слабнуть, демон также плавно стал выдыхать отработанный воздух, без паникушного "выныривания" и глотаний губами. Он был слишком поглощен Генрихом, его стихийной, непредсказуемой силой, которая бросала его в самые разные решения. Демон уже не зацикливался на том, что откровенно им любуется - да, именно любуется. Возможно, любой другой человек или даже тварь, только глянув на его лицо, ужаснулся бы. Но у Луки были свои понятия о красоте, и они имели мало общего с физической оболочкой. Он не скрывал своего изучающего скользящего взгляда - теперь они оба могли смотреть так друг на друга, и также оба уже ничего не могли с этим поделать. Да и вряд ли хотели. Властное движение задирает расслабленную голову, и Лука плывёт по течению, с первого касания подхватывая этот плавный, текучий поцелуй. Странно. Лука даже не успел задуматься, что вообще-то терпеть не мог даже смотреть на чужие поцелуи. Особенно когда лизались парочки, обжимающиеся у стены. Но поцелуи мафиози не имели ничего общего с этой пошлостью. Словно прикосновение губ было лишь ещё одним способом получше "потрогать" друг друга, пронаблюдать за действиями, попробовать угадать, что будет потом. - ..Ах!? Лука пискнул от неожиданности, приземлившись лопатками на диван и ощутив, как запястья пленяются жестким каркасом уже знакомых пальцев. Дыхание сбилось, словно невидимая ладонь Генриха до сих пор слегка сжимала горло. Но в больших, чуть поволоких желтых глазах уже бегали тени, задиристые и увильчивые. Лука медленно облизнулся, на пробу потянув руки на свободу, и ощутив, как хватка усилилась, заулыбался шире. - Кошки-мышки? - с хитрецой в голосе спросил он, полностью расслабляя руки и закрывая глаза. Казалось, он сдаётся на волю мафиози и больше не собирается двигаться. Но как бы не так. Вновь раскрывшийся взгляд азартно блеснул на Генриха чернеющими радужками, с привычным солнечным диском по центру, и в этот самый момент он вдруг прокрутился под ним, выкручивая запястья и рванув ими вниз, подтягивая к своему телу. Тяжелая ладонь хищника попыталась ухватиться за ворот футболки на мальчишке, останавливая побег, но чертёнок был слишком быстр. Возле головы промелькнул колокольчик его смеха, теплый ветер полоснул по щеке, а силуэт метнулся по лестнице на второй этаж. Он затормозил лишь раз, уже на перилах сверху, чуть свисая на них и беззлобным звонким смехом подгоняя "погоню". Генрих сперва понял фразу иначе, поэтому был весьма удивлён, когда Лука стал выкручиваться из его хватки. Даже если бы он хотел его задержать, у этого мальца было больше сил. Поэтому Генрих полноценно что-то решить не может. И Лука сам волен многие вещи выбирать, хоть мужчина не озвучивал это разрешение. Если он хотел уйти – Генрих не будет его держать. Этот уход он расценил, как нежелание какого-либо контакта. Впрочем, мафиози уже сделал всё, что хотел. Он сел ровнее, посмотрев на полукровку, приподняв бровь. Он зазывал его побегать, как ребёнок. Но мафиози не был отцом уже давно. К тому же, Лука не был в статусе сына. Он питомец. Мужчина откинулся на спинку дивана и дал ему волю побегать, если он так хочет. Сам Генрих не хотел ни бегать, ни играть в догонялки. Ему это было не интересно, и он не видел никакого смысла. Даже учитывая, что он во много показал и другие свои черты, мафия его ожесточила. Он в целом мог пойти за ним. Но учитывая игривое настроение мальчика, его это вполне могло разозлить. А нового приступа совсем не хотелось. Генрих включил телевизор пока на дурацкой передаче, потому как досмотреть фильм он хотел с Лукой. Лука наблюдал, покачиваясь на перилах и болтая ногами, с игривой улыбкой выжидая, поднимется мужчина или нет. Он не особо отдавал себе отчёт сейчас, почему решил поиграть с ним - возможно, сказалось приподнятое настроение, или желание побегать, ведь уже привык изо дня в день суетиться в кабинете мафиози, и лениво сидеть на одном месте было делом непривычным. Возможно, сказалась и настороженность момента, его интимность. Но поняв, что побег не возымел должного эффекта, лёгким прыгучим шагом черт спустился по лестнице обратно вниз, обогнул диван, на котором лениво откинувшись сидел мужчина, и перекинувшись через спинку, с невозмутимой миной посмотрел на мужчину. Его игнор дал понять, что решение к побегу было излишним. Вздохнув, полукровка ещё раз обогнул диван, уже со своей стороны, и забрался обратно на сидения, с той лишь разницей, что прежде, чем умоститься, чертёнок забрался под чужое плечо, чтобы рука расположилась над его плечами. Генрих мельком посмотрел на Луку, но приобнимать не стал. Он не знал, было ли это просто забавой, или всё же он действительно не хотел больше прикосновений. Они оба напрягались такого контакта. Особенно сильно – полукровка. Поэтому логично было, что для него стало слишком много касаний и он хотел от этого отдохнуть. В конце концов, прошлой ночью он зашёл далеко, даже если сам не планировал этого – оно случилось. И даже если Луке это понравилось, совсем не значит, что он хочет ощущать это снова. По крайней мере, сейчас. - Быстро ты вернулся, мышонок, - беззлобно сказал мафиози, переключая на фильм, но пока не включая его, - Не забывай. Я волк, а не кошка. Меня интересуют только крысы и догоняю я их только, чтобы сожрать. Лука немного переживал, что теперь Генрих зол на него, но спокойный голос и шутливая манера речи слегка успокоили. - Я запомнил. - тихо произнес он, немного повернув голову и глядя на лицо, повернутое в сторону экрана. Волк, а не кошка. Вожак волков, если уж на то пошло, - Досмотрим? - Конечно, - улыбнулся Генрих, включая плэй. Было приятно разделять один из любимых фильмов с кем-то. Пуская это и был фильм из прошлого. Здесь было много жестоких и неприятных моментов. Нелицеприятные метафоры. Только раньше он смотрел это с пониманием жестокости людей, но всегда думал, что его это не коснётся. А теперь он всё больше видел в этом эстетики. Убийства и жестокость здесь показаны с иной стороны. Со стороны жертв, которые пытаются принять это как данность. Которые всеми силами цепляются за жизнь, в надежде вернуться в тёплый мир. Сильные люди, которые пережёвывают боль и, если нет из неё выхода, подчиняются правилам игры. Генрих не пытался вернуться. Он знал, что это невозможно. Но в какой-то момент точно так же принял судьбу. Из неё есть один выход, и он может наступить в любой момент. Но любопытно, когда и как он может появиться. Малыш какое-то время ещё витал в своих мыслях. День хоть и казался расслабленным, но был полон неожиданных открытий касательно самого себя и не только, и вроде Лука уже обдумал это, но внутри всё равно таилось чувство беспокойства. Однако, фильм действительно был интересным, и малыш втянулся, перестав думать о чем-либо. Прошло минут двадцать, а он уже заговорил с мафиози о героях картины, удивляясь некоторым решениям и внимательно слушая ответ. Это тоже был совершенно новый опыт. Пожалуй, если бы Луке дали пульт и сказали самому посмотреть что-то, он бы не втянулся в это, но вкупе с возможностью обсудить происходящее было крайне интересно. Лука снова вздрагивал от резких моментов, прижимал пальцы к губам, если убийство на экране происходило внезапно и очень кроваво, вел себя, как типичный ребенок на просмотре. Конечно, искренне он не ужасался, скорее был впечатлён тем, как это подаётся и как снимается. - А вот это надо взять на заметку, - в очередной раз полушепотом хихикнул Лука, когда персонаж выстрелил во врага из строительного инструмента. Генрих тихо посмеялся, занеся руку над макушкой, но тут же отвёл её обратно на спинку дивана. - Я и так очарован твоим методом убийств. Но если ты будешь пользоваться такими эксклюзивами – только подчеркнёт твою темную стороны, - всё ещё улыбаясь, ответил мужчина. Экран потемнел, оставляя обоих в размышлениях. Пока играла красивая музыка и шли титры, они продолжали размышлять. Хотя, в основном Лука, потому что мужчина пересматривал этот фильм раньше каждый год, если не чаще. Правда, он действительно сейчас увидел всё с другого ракурса. - Мне непонятно, как она смогла выбраться. И ещё тот сгнил… разве такое возможно в реальности? – удивлялся мальчишка. - Это не совсем про убийство и смерть. Это было про предательство. Когда он предал девушку, он поселил в себе всепожирающего паразита. Гниль, которая съедала его изнутри. А она ощутила огромную боль от предательства тем, в кого она верила больше всего. По ощущениям, это словно она умерла. С этим тяжело справиться, но возможно, если желать этого. Поэтому она вырыла себе путь. И в конце, когда её стали окружать люди – она стала верить им, даже после такой боли. Ну, ещё этом можно расценить с Библейской стороны, но она мне всегда не нравилась, - Мафиози аж поморщился, когда заговорил об этом. Глаза малыша стали огромными, как у совы. - Это всё была метафора? Ого.. Так даже интересней! Получается, в таких фильмах надо ..как будто паззл складывать, и некоторые элементы рисовать самому. Я бы не догадался сам. Надо будет позже.. посмотреть ещё что-нибудь того же жанра. Оно ведь есть? - Конечно. От восторга у мальчика блестели глаза, и он снова затараторил, припоминая все моменты фильма, которые ему понравились. Генрих посмеивался и качал головой, поддерживая некоторые восторги, но в конце концов, и эта тема себя исчерпала. Отсмеявшись над шуткой из фильма, которую они оба одновременно вспомнили, Лука умерил улыбку и повернулся на мафиози, с теплом в глазах кивнув ему. - Спасибо, что знакомишь меня с прекрасным. Я не знаю, когда бы ещё смог увидеть подобное. Генрих пожал плечами, поднимаясь с дивана и начиная собирать всё накупленное им добро. - Да было бы за что. Ты волен смотреть всё это и по телевизору у меня в кабинете, - улыбался он, - Давай, помоги мне с гамбургерами, а то один я это не утащу. Они вместе пошли на кухню и стали под завязку всё запихивать в холодильник. Благо там почти ничего не было, а сам он был большим. Мужчина какое-то время смотрел на дверцу, усеянную кучей магнитов, но быстро отвёл взгляд. - Да, но... Это как с библиотеками. - Лука поднялся следом за мужчиной, охотно помогая с уборкой. Казалось, что еды не уменьшилось ни на каплю, хотя они ели и ели почти три часа в общем за вечер. - Когда стоишь посреди большого кабинета, до потолка забитого книгами, то очень теряешься. Всё интересно, неизведанно, но при этом, когда берешь в руки одну, рядом видишь другую, которая интригует ещё сильнее, и так мечешься, пока не устанешь. Возможно, мой ум слишком подвижен для таких вещей.. Когда мне помогают с выбором, становится чуть проще. - Есть предпочтения, где спать? Могу постелить тебе здесь, если не захочешь в спальне. И да… - запнувшись, мужчина причесал свои волосы пятерней, - Я больше не буду делать то, что было вчера. Можешь не бояться этого. Но бить могу продолжить, если будешь под руку лезть, - он дёрнул уголком губ в сдержанном оскале. Пока малыш говорил, он утрамбовывал коробки и пакетики по полкам, присев перед раскрытым холодильником на корточки. Когда Генрих подал голос, малыш уже закончил, проверил, что дверца благополучно закрывается, не придавливая никакое содержимое, и закрыв дверцу, сам посмотрел на магниты. Не с целью рассмотреть - глаза тваренка уходили вскользь, пока он вдумывался в произесенное. Губы сами собой слегка дернулись, но не в улыбке. Лука сдавил их в тонкую линию и слегка опустил голову. - Я не.. - взгляд метнулся в сторону, и малыш сбивчиво выдохнул, замолчав. Рука, продолжающая сжимать ручку дверцы, соскользнула с нее, упираясь в стального цвета поверхность между керамическими котятами и доской для заметок. Взгляд сфокусировался на собственной ладони. - Я лягу там, где Вы решите. Мне везде удобно. - наконец произнес полукровка, выпрямляясь и убирая руку. - Простите, если сделал что-то не так. - На лице проблеснула виноватая улыбка, но лишь на пару секунд. - Уже так поздно. Почти утро. Нам и вправду пора ложиться. Мужчина прошёл вперёд, направляясь к лестнице. - Тогда пошли в спальню, - спокойно произнес он, шагая по ступенькам. Они вошли в спальню и Генрих включил свет. Но перед тем, как лечь, он прошёл к стеллажу, открыл стеклянную дверцу и взял оттуда фотографию. - По-настоящему начинаешь понимать, героев таких фильмов только когда попадёшь в их шкуру. Особенно те, в которых в дом к счастливой семье кто-то врывается. Иногда они заканчиваются относительно хорошо. На мой взгляд, самый счастливый исход таких фильмов, только когда все умирают. Потому что, если хоть кто-то выживает, то ему придётся нести эту боль всю оставшуюся жизнь. Мало кто снимает «после». Фильм обрывают на этом типа счастливом конце, где кто-то выбирается, а злодей побеждён. Но что с этим героем дальше? Когда он вспоминает всех своих мёртвых друзей. Возможно, люди мало об этом задумываются. Или не хотят думать об этом совсем. Их устраивает и такой хэппи энд. Маньяк убит, кто-то выжил. Всё чудесно, - он тяжело вздохнул, убирая картину обратно, - Но счастливый конец есть только в сказках. Потом ты медленно, но верно погружаешься в кошмар. Фильмы про посттравматические состояния очень ясно показывают это, - мужчина обернулся к Луке, посмотрев ему в глаза, - Почему ты решил, что сделал что-то не так? - Я так чувствую. - полукровка подошел к мужчине, встав по правое плечо и тоже посмотрев на изображение. - Понимаю, о чем Вы. Та же проблема встречается и в книгах. Прекрасный принц полюбил первую встречную, победил дракона и всё, конец истории. А какой же это конец? У людей ведь крайне редко всё получается с выбором второй половинки. Но никто никогда не раскрывает, действительно ли они там жили "долго и счастливо", или же всё закончилось, как только сдох флёр от первой влюбленности. - Он вдруг засмеялся, приобнимая себя за рёбра. - Ну, конечно. Если чего-то нет, просто сделайте это! Проспонсируйте фильм о человеке, который пережил один такой "хэппи энд". Расскажите его историю. Вы, как никто другой, сможете. Да и с Вашими деньгами может получиться настоящий шедевр. Плюс, фильмы, это довольно прибыльно... особенно если идея выстрелит. За разговором тварёнок уже приблизился к постели. Он остановился напротив той стороны, на которой спал прошлую ночь, собрал волосы на одно плечо, и потянул с себя футболку. В особняке он имел привычку раздеваться только в темноте, но она больше не была нужна, не после того, что произошло прошлой ночью. Отпираться теперь тем, что раз не помню -значит, не было, как-то не получалось. - Почему.. Вы решили, что я боюсь? Мужчина чуть усмехнулся, следя за ходом его мысли. - Одно только «но». Я не хочу привлекать к себе лишнего внимания. Я и бизнес веду максимально сдержанно, не засвечиваю свои миллиарды, чтобы не попасть на первую полосу. Тогда совсем трудно будет держать всё от публики. Конечно, о мафии всем известно. Но мы с полицией и политиками создаём купол. Всем хочется побольше денег, не затрачивая на это никаких сил. Да и я не хочу рассказывать такие истории, - взгляд проследил за мальчишкой, но смотрел он рассеянно, больше пребывая в своих мыслях, - Даже Франку я не всё рассказываю. Про свою судьбу немного. Особенно, не в таких подробностях. Я не верю людям. Самые близкие способны предать. Нельзя никому давать в руки свои слабости. А тебе действительно некуда деваться, и моя смерть не выгодна, - он поддёрнул губы улыбкой, но снова поднял взгляд на Луку, когда тот задал вопрос, - Для меня это вполне логично. Ты избегал разговора о произошедшем. Сразу же ушёл, стоило мне тебя зажать. Тогда я не намеревался ничего такого делать. А когда ты вывернулся и перевёл всё в другое русло – принял это как отказ от контакта. Я могу судить только со своей колокольни. Ты всегда переводишь другие темы, когда не хочешь чего-то касаться. Я не против, и мне не нужно говорить ни «да», ни «нет». Лишних вопросов я не буду задавать. Вчера ты не отталкивал, так что. Нетрудно сложить два и два. Генрих пожал плечами и снял штаны, аккуратно сложив на стул рядом, забираясь в постель. - А зачем привлекать к себе внимание? - не понял полукровка, вешая свою одежду на спинку стула и приподнимая уголок одеяла, чтобы сразу юркнуть под него. - Я поэтому и сказал про спонсорство. К примеру, в первом фильме в самых начальных титрах упоминались компании-спонсоры, "при поддержке", "В содружестве с", ну и так далее. Их упоминают, потому что так захотели сами компании. Но это ведь совершенно необязательно. Фильмы, которые спонсируются правительством, редко когда содержат плашки о том, что всё снято на деньги налогоплательщиков. - Лука усмехнулся, подбираясь по подушке немного поближе к центру кровати, где уже лежал мужчина, прикрыв глаза. - То есть, абсолютная анонимность возможна. При этом, вы дирижируете всем процессом, и можете видоизменять картину, если она не похожа на ожидания. Настоящая магия ведь! Зря не хотите. - Он спрятал нос в край одеяла, ненадолго задумавшись и уронив взгляд в повязку на раненом плече. - Хм.. звучит действительно логично. Но я не испугался. Вообще не думал ничего такого. И не.. не планировал так сильно отталкивать. Может быть, сильно подсознательно, но.. не думаю, что Вас это сильно удивляет. Даже меня перестало. Вы не доверяете людям. А я не доверяю им ещё сильнее, чем Вы. Тяжелый вздох мальчика нагрел полоску одеяла, и он сместил её с лица, расслабленно переводя взгляд в глаза напротив. - Мне становится спокойней, когда Вы "смотрите" на меня. Генрих лежал на спине, повернув голову к Луке, больше слушая, чем смотря на него. Странные ощущения кого-то чувствовать так близко. Да, полукровка уже спал в его постели, даже к этому он сложно привыкал, но он сохранял дистанцию. А здесь они касаются друг друга. Хотя трудно ожидать иного, когда уже сблизились так сильно. Руки помнили намного больше. Его идеальная кожа, без единого шрама, гладкая и молодая. Он чертовски долго искал всё то, что теперь окружает его. Генрих и сам не знал, с чем это связано. Раньше было наплевать где, в чём и как жить, лишь бы с ними. А теперь его раздражало, если что-то не было достаточно идеальным по его мнению. Например, портного он искал избирательно. Он быстро освоил вкусы своего нового хозяина, у которого теперь работает, поэтому всегда шил одежду из определённых тканей. Даже платья были такими, чтобы Генриху было комфортно их касаться. Людей он трогал, но только для того, чтобы убить. Он знал, какие они мерзкие на ощупь. А здесь. Лука всё больше становился в его глаза уникальной драгоценностью, которая есть лишь у него. Не только за тело, но и за прозорливый проницательный ум. Мужчина осторожно протянул руку в его сторону, нащупывая чужую и переворачивая ладонью вниз. Лицо повернулось к потолку, он закрыл глаза. Сначала пальцы легли в центр ладони, а потом медленно, с небольшим нажимом, стали расходиться в разные стороны, достигая его когтей. Подушечки не сбавляли нажима даже на них, а потому тут же остались небольшие ранки. Так же медленно выудив руку, мафиози поднёс пальцы к лицу. Не из каждого из них потекла кровь, но указательный и средний пахли металлом. Их он поднёс к губам и растёр по ним. Не хотелось ничего говорить. Все слова уже сказаны. К тому же, Лука как никто хорошо ощущал атмосферу. Мужчина вслушивался в его дыхание, чувствовал его взгляд. Смех пронзил слух мужчины, но он был не из этого времени. Призрачный тёплый смех, когда они лежали в постели и шутили. Она нежно обнимала и жалась к груди, слушая биение сердца. Слушая его голос и напевая что-то себе под нос, пока засыпала. Гладкие волосы, пахнущие шампунем, гладкая кожа, её лицо. Вспомнились её юные фотографии, когда они ещё не были знакомы. Генрих раскрыл глаза, так и оставив прижатыми к губам пальцы. Он лежал пару минут, прежде чем вскочить. Потянулся в низ стеллажа, что-то разбросал, находя альбом, а потом вытянул фотографию. Вместе с ней он подошёл к Луке и посмотрел на него. Рука затряслась, и он стиснул зубы, чтобы сдержаться. От крика, от гнева. «Хайли» - прошептал внутренний голос. Фотография упала на пол, и он зажал себе уши, чуть согнувшись. - Ты мертва. Ты в могиле. Ты мертва. В могиле? – взгляд в окно. Одна рука схватила другую, но он не двигался с места. - Нет-нет, мёртвые не ходят. Куда делось тело. Не было тел. Нет-нет, я же сам видел… но я же… - Он начал истерично смеяться, ходя по кругу, - Нет-нет, - пытался он убедить себя, уже настойчивей, почти крича, - Заткнись. Заткнись, ЗАТКНИСЬ, - очередной вскрик и удар кулаком по своей голове, - Я заткну тебя, - взгляд в сторону Луки, он широкими шагами подошёл к его стороне присев на край. Его рука обхватила его подбородок, - Как тебя зовут? КАК ТЕБЯ ЗОВУТ? - Лука, - немного растеряно ответил малыш. - Да, - выдохнул с беспокойной улыбкой Генрих, расслабляя руку, - Лука. Ты Лука. Он поднял голову к потолку, прикрыв глаза, тяжело дыша. Сидел так, словно на его лицо падают капли дождя. - Ты Лука, - повторил он, - Хайли больше нет. Тома больше нет. Только Лука. Полукровка не нарушал тишины. Казалось, в ней Генрих чувствует себя уютней. Да и самому Луке не требовались больше никакие разговоры, они время от времени читали друг друга по ощущениям, как два зверя, обнюхивающие воздух вокруг друг друга. Он мирно разглядывал его лицо, облагороженное тьмой спальни до более острых черт, но в то же время, сейчас он выглядел, как обычный уставший человек. Флюид небожительства, власти и денег остался где-то внизу, в его машине. Внутри дома, волей или неволей, мафиози становился Генрихом, у которого был комод с его вещами, кабинет и погибшее растение в горшке. Он пах как Генрих и тосковал как Генрих. Не как глава мафии. Но Лука понимал все грани. И хотя не мог всецело помочь, желание быть рядом и смягчать последствия лишь крепло. Он не стал убирать руку, не стал читать нотаций про ранки. По сравнению с некоторыми другими проявлениями любопытства, это было довольно невинным, и малыш лишь со спокойным любопытством наблюдал за этим, не сводя глаз. Он видел, как мужчина прижал к губам пальцы и застыл. Лука ощущал, что мужчина глубоко задумался, это отражалось не только в остановившемся взгляде, но и в замирающем надолго дыхании, - и тем более не стал вмешиваться, надеясь, что металлический привкус просто усилил какой-то момент в памяти, который пришел ему в голову. Но стоило Генриху сорваться с кровати, Лука не задумываясь сел следом за ним. Это выглядело не так страшно, как его первые срывы. Конечно, от криков малыш содрогнулся и слегка вцепился в одеяло когтями, пытаясь унять инстинктивный страх, но по крайней мере, Генрих уже не швырялся вещами, он вполне мог контролировать свои руки, и хотя это было незначительным улучшением, связанным, быть может, просто со случайностью, Лука решил про себя, что это очень хороший знак. - Лука, - выдохнул он без единой мысли в голове на вопрос подлетевшего мафиози. Жесткие пальцы ослабили нажим с обеих сторон лица, и демон слегка опустил голову, к центру ладони, опускаясь щекой на раскрытые фаланги пальцев, пока мужчина пытался прийти в себя. В его руках таилась дрожь. Ненависть. Боль. Тонны, тонны, тонны невыплеснутой боли. Он буквально слышал, сквозь прикосновение, гул крика под его кожей. Ощущал ярость сродни своей собственной. Но очень давно забытой. Будто откуда-то сильно издалека доносились раскаты грома, и уже не чувствуешь ни тревоги, ни грусти, ничего по этому поводу. Тварёнок повернул голову, чуть проезжаясь скулой по напряженной ладони и утыкаясь сухими губами в её центр. - Я Ваш фамильяр. - полоснул тихий теплый шепот поверх изувеченной кожи, полной потемневших шрамов, морщин и пятен от ранений. Запах от ладоней - пряный и непривычный, сладковатый, как от выпечки. Малыш не успевает понять, что повело его сделать это, но губы уже слегка разжались, и малыш поймал ими одну из раненых подушечек пальцев, смахивая осторожным медленным поцелуем алую корочку с прокола. - Здесь только я. Генрих повернул голову, но не смотрел на него, словно и второй глаз ослеп. Он только слышал его, и то откуда-то издалека за бушующим морем. Рука поднялась по щеке и поплыла до светлых волос, зарываясь в них. Мужчина прикрыл глаза, трогая локоны. Всё же, они не были похожи ни на одни из тех, что он трогал. Что наматывал на пальцы. Что с любовью расчёсывал. Он другой. Другой волосами, глазами, кожей, мыслью. Он слышал шаги и голоса, но уже за дверью. Они ступали тихо, будто в них не было тяжести. Звучали через шуршавые старые колонки. - Фамильяр, - тихо повторил он, так и не раскрывая глаз, - Тебе идёт. Если я злой колдун, превращающийся в свирепого голодного волка. То ты хитрый умный лис, ворующий души, - Он открыл глаза и посмотрел в его золотые, приближая его лицо к себе, - Хочешь своровать мою? - Если бы всё было так просто. - без тени улыбки выдохнул демон, фокусируясь на черных глазах напротив. - Я пытаюсь угнаться за собственной.. Пронзительно-острое чувство защищенности. Оно повергало в ступор, оно очень пугало. Этот человек явно не тот, с кем возможно чувствовать себя в безопасности, и всё же, стоило массивной ладони вернуться на затылок - полукровка растерял все слова и грузные мысли, что одолевали его. Золото глаз закрылось само собой, дыхание опустилось и замедлилось, но тваренок приподнял свою руку, прикоснувшись к груди, на котором две зиящих дыры из оленьего черепа начинали смотреть на него с угадывающимся осуждением. Чужое сердце коснулось ладони, Лука ощутил этот импульс и прижал пальцы плотнее, медленно раскрыв глаза снова и посмотрев в упор. - Отпустите это.. Всё в порядке. Мужчина мотнул головой, оглянувшись на разруху из альбомов. - Нет. И ты знаешь это. И ничего больше не будет в порядке. Не знаю, откуда тебя вырвали, но должно быть ты не просто так это забыл. Либо дом, либо то, что было после. А меня вырвали из другого мира. Если бы я не противился своей судьбы, всё могло бы быть иначе. Но я возомнил себя всемогущим, - кривая улыбка. Оба смотрят друг на друга. Оба по пояс в холодном омуте. И тела обоих оплетает нечто, что утянет их на дно. Генрих уже думал, что построил себе плот и не утонет. Но когда он купил Луку, всё слишком резко изменилось. Боль на лице, но больше не буйная. Только спокойная ещё тяжелее. Когда есть злость – ты борешься с болью. А когда замираешь при виде неё – она одолевает тебя. Смотрит своим безразличием в твою изломанную душу и крошит её дальше. - Зачем ты только дал мне это сделать, - спросил Генрих, но без тени укора. Его взгляд спустился вниз, смотря на выступающие ключицы, - Это дурманит. Зачем ты рядом. Я не знаю, что могу сделать с тобой. - Нет. - демон, что смотрел на него безмолвной белой статуей, наклонил голову вбок, поймав дребезжание в чужом голосе, и переступил коленками по постели, оказавшись ближе и соединяя обе ладони на свободно лежащей руке мужчины. Маленькие коготки вцепились в кожу на тыльной стороне ладони. - Всё обязательно будет в порядке. Я вырвал себя сам. И Вы сможете. Вы - сильнее всех людей, которых я видел. Вам нужно лишь время. Время умеет зализывать раны. - Лука опустил глаза, почти закрыл их, и его руки на ладони мафиози еле ощутимо завибрировали от внутренней дрожи, но вдруг напряглись и потянули пойманную ладонь в свою сторону, останавливая в непосредственной близости от горла. - Я здесь до тех пор, пока Вам это нужно. Такая уверенность даже бесила. Он спорил с ним и с его правдой. Это он помогал ему справиться с тьмой, а не наоборот. С чего он вдруг решил, что он вырвал себя? И о каком «в порядке» он говорит, если периодически впадает в приступы и не считается с другим существом в его теле? И особенно бесило то, что он даже не думал отступать. При всём, что он уже сделал. Генрих едва сдерживал себя, чтобы не делать то, что было в его голове. Если так продолжиться, то он действительно оторвётся на мальчишке. С другой стороны, не этого ли он хотел? Выпустить свою ярость, а потом блаженно умереть, будучи съеденным. Только… это казалось таким простым. Все тринадцать лет пути к смерти, приблизить её собственными руками. Тогда бы он действительно давно мог пустить себе пулю. А лучше отравиться. А лучше отравиться и пустить себе пулю в лоб. Где-нибудь посреди океана, чтобы ещё и утопиться. Слишком уж живучим он казался для самого себя. Оскал на одну сторону и хищный взгляд. Он играет с огнём. Холодным, но сжирающим всё на своём пути. Пальцы сомкнулись на его шее, но не сжимали, и Генрих приблизился почти вплотную. - Ты забыл? Я тебя купил. Ты со мной, пока я не умру, - он согнулся и коснулся щекой к его щеке, приблизившись к уху, - И я могу делать с тобой всё, что захочу. - Конечно. - бесцветным шепотом отозвался полукровка, мягко разжимая хватку и убирая руки с чужого запястья. - Можете. Тьма, которая ждала зацепки, как голодный пёс кости, полыхала сейчас вокруг, демон мог ощущать её кожей, но ни капли не боялся. Внутри него жила точно такая же, если не хуже, и вряд ли она станет страшнее, чем собственная. Голосом мафиози отвечала Бездна, но Лука не вёлся на её оскалы, на жалкие попытки устрашить. Возможно, в чем-то он также, как Генрих, ждал своей смерти, и пугать его не имело никакого смысла. Взгляд скользнул по изгибу массивной шеи, вдоль плеча, на татуировки. Мысли, пусть и обрывистые, одинокие, были о чем угодно, только не о том, что может произойти в этом моменте. Пальцы, что удерживали его за горло, так и не сжимали, и потому тварёнок чуть повернул голову к краю лица, касаясь переносицей уголка чужой челюсти. Изнутри прошибала мелкая, зябкая дрожь, больше похожая на озноб. Рука толкнула полукровку обратно на подушку. С шеи она соскользнула на ключицы, гуляя по ним и забираясь подушечками в ямочки. Он уже не смотрел на него, лишь чувствовал. Пульс, дыхание, запах. Так хочется почувствовать боль, но этот демон ластиться как кошка, даже не отступая после удара. Пальцы опускались ниже, совсем не касаясь ладонью кожи, и когда они дошли до живота, то скатились на бок. Тогда Генрих склонился к нему, касаясь изгиба сухими губами. Он не целовал, просто стекал ниже, вдыхая запах его кожи. Внутренности сводит от боли и будто бы хочется блевать. Что-то хрустит, как стекло. Ощущения незнакомые. Отдалённо знакомые? Он спускается губами ниже, касаясь груди по центру. А пальцы уже добрались до начала бедра с внешней стороны, даже не пытаясь поддевать ткань. Генрих узнавал эти ощущения. Они были иными, потому что и он был другим. Сейчас это казалось чем-то искажённым, будто отражённым в кривом зеркале. Пальцы сжимают бедро до боли, горячее дыхание поднимается снова к шее. На ямочке он высовывает язык, и уже им проводит дорожку до середины челюсти. А после губы падают на плечо и их заменяют зубы. Они с силой вонзаются в кожу до крови, он чувствует её металлический вкус и начинает дышать тяжело, как волк, поймавший свою жертву. Резкий толчок вышибает последнюю стайку мыслей из черепной коробки, и они как перепуганные мошки окончательно теряются во мгле комнаты. Лука взглянул на черный силуэт сверху, и дрожь усилилась. Наверное, алкоголь помог ему прошлой ночью, оказал бесценную услугу по обнулению триггеров. Сейчас всё было наоборот. Даже запах его горячих рук куда-то развеялся, обезличив касания. Демон закрыл глаза обратно, тем более что Генрих точно также не смотрел на него, и попытался сосредоточиться на принадлежности этих прикосновений. Их уникальности. Это было несложно - даже сжимаясь, ладони мафиози были с ним ласковей, чем многие другие. И снова ладони поверх живота.. Лука думал, что уже сможет такое вытерпеть и не сдастся так быстро, но даже не успел отследить мгновенье, когда горячо выдохнул и изогнулся, совершенно рефлекторно отвечая на прикосновение. Ещё и призраки воспоминаний о прошлой ночи. Становилось жутко стыдно, но.. как будто невидимые руки тянули его к этому, уламывая попробовать. И теперь, он в точке невозврата. Прикосновения захватывали всё большую поверхность тела, отчего даже прикусывания губ не спасали. Лука прерывисто сглатывал воздух, впиваясь лапами в подушку, чтобы ненароком на автомате не схватить мужчину в ответ. Нутряная дрожь становится лишь сильнее, когда шеи касается влажный язык. Малыш тихо, прерывисто дышит, пытаясь сдержать голос. Но когда в плечо прилетает укус, это становится невозможным, из-за слишком неожиданной и острой боли. Его взгляд распахивается, моментально наливаясь слезами, а пасть размыкается во вскрике. - А-аа..! Короткий звук обрывается неестественно-резко, резцы с неприятным щелчком смыкаются, как капкан, и гасят остаток крика внутри. Теперь это не просто озноб, а почти что судорога. Нервные окончания по всему телу словно встали дыбом, и демон конвульсивно дернулся в хватке мафиози, загнанно дергая воздух носом. Почувствовав сопротивление, хоть и незначительное, мужчина разжимает рот и приподнимается, захватывая руки, как и недавно, над головой у изголовья. Его рот открыт как самая настоящая пасть. Даже сейчас глаза остаются закрыты. Он словно зверь. Во рту стало слишком много слюны, она капает с губ кровавыми каплями и течёт по подбородку. Теперь он пригибается к его лицу совсем иначе. Его язык находит губы и требовательно забираются между них. Он затаивает дыхание от нового вкуса, от новых ощущений и застывает. Не двигается ни телом, ни руками, ни языком. Глаза Генриха раскрываются, будто бы он только что проснулся. Он отстраняется и убирает руки с кистей мальчика. Смотрит растеряно на него, на смазанную по губам кровь, на рану в плече. Болезненно усмехается и выпрямляется, зачёсывая волосы назад, отворачиваясь, но не поднимаясь с постели. Перед глазами странно плыло. Будто волны подхватили под лопатки и куда-то по чуть-чуть стали уносить чуть ослабшее тело полукровки. Он не терял сознание, но точно также, как в теле всё вспыхнуло от боли за считанную секунду, всё и закончилось, едва зубы мужчины отпустили шею. Он покорно разжал челюсти, когда чужой язык полоснул поверх губ, протискаясь дальше. Чужая тьма схлынула. Луке не нужно было раскрывать глаза, чтобы убедиться в этом. Мужчина отстранился от него, отпустил руки и в комнате стало холоднее. Но по коже всё ещё гуляли его руки, бедро ощущало покалывание от нажима, в горле спирало и жглось от невыплеснутых проявлений голоса. Демон позволил себе не реагировать, пока не досчитал до десяти, причёсывая ощущения по телу. А затем, уже спокойней, открыл глаза, посмотрев на мужчину. Худая ладонь дотянулась до края бедра, и полукровка согнул когтистые фаланги, мягко примкнув к ноге костяшками, безмолвно ища его тепла. Что-то бурлило по венам. Казалось, это уже кончилось, он пришёл в себя. Но что-то точно происходило. Мафиози чувствовал жар по телу, который не сходил на нет. Чувствовал вкус на губах и языке, помимо крови. Ощущал, как голову ведёт, будто от алкоголя. Но они точно не пили, не было ничего такого. В голове пульсировало. Всплывало лицо Луки и снова его голос заглушал все шумы. Абсолютно все. Все те голоса, которые почти всегда его донимали в той или иной степени. «нет-нет-нет» Он сжал волосы рукой, но это ничерта не помогало. «Это приступ» Дышать всё тяжелее. Голос заполняет сознание. Он до последнего держится, чтобы не повернуться к Луке. Набирает силы чтобы встать. Но после темноты в глазах снова видит его лицо. Прямо перед собой. Он смотрит в его глаза, уже не пытаясь зажать Луку. Руки желают трогать. Хочется вминать его и одновременно погружаться, как в зыбкий песок. Он горячий и мягкий, будто плавиться под руками. Тяжёлое дыхание прямо в губы. «Останови меня» Невозможно оградить самого себя. Невозможно «не смотреть». Рёбра, впалый живот, худые руки, острые когти. Медленно и пристально он снова изучает его. Снова открывает эту книгу и находит в ней что-то ещё. Снова к шее, но уже легко и без намерения укусить. Язык проходится по капелькам крови, не затрагивая раны, и губы сползают вниз. Он не целует, он чувствует. Больше невозможно оторваться. Их утягивает на дно, но совершенно не так, как ожидалось. Генрих даже не заметил, как забрался на постель, откидывая одеяло. Обе руки с двух сторон изучают горячее тело, пока губы съезжают всё ниже. Живот напрягается, как только касания спускаются на самый низ. Туда же приплывают и пальцы, но как только они дотрагиваются до края белья, мафиози чуть выпрямляется и внимательно смотрит на лицо Луки. Лука смотрел пристально, но не рисковал двигаться, чтобы не спугнуть. Генрих был нестабилен, и любое "не то" проявление помощи сорвёт его окончательно. Он научился ощущать приближение приступа, но, конечно, не мог считывать мысли мафиози, как и не мог знать, что именно заставит его вернуться. И нужно ли ему возвращаться, или отпустить ситуацию, если захочет уйти сам? Но ушла лишь тьма, а Генрих - вернулся. И вернувшиеся руки доказывают это с первого же прикосновения. Лука выдыхает с титаническим облегчением, перестав ловить животную панику от его состояния, протягивая лапки навстречу. Очень робкие тонкие пальцы прикасаются к волосам, когда лицо мафиози застывает на месте прокуса, еле ощутимо, почти невесомо, будто спрашивая разрешения. И на уста просится улыбка, немного глупая, счастливая улыбка. Он единожды вздрагивает, когда постель перестает быть небольшим островком безопасности, и одеяло улетает на пол, но не от страха, скорее от прохлады, которая тут же растворяется в горячих руках, гуляющих по телу. Лука стонет, стараясь ни о чем не думать, глушить это уже попросту невозможно, он просто начнет кашлять. По-прежнему до смерти стыдно, но как будто немного легче, чем на пьяную голову. Так, по крайней мере, он действительно запомнит всё, до мельчайшей детали. И так трогала эта трезвая забота о чужом состоянии. Никакая искусственно взрощенная злоба из ест уст никогда не сравняется по правдоподобности с этим внимательным взглядом разных глаз, в чутком желании понять, насколько допустимо происходящее. Лука соскальзывает пальцами с волос, от беспокойства сцепляя ладони друг с другом и краснея до кончиков ушей. Он не соврал - ему правда понравилось. Но, во-первых, очень обескураживало то, как мужчина просто доставлял ему кайф, пожирая глазами и больше ничего не делая, а во-вторых, сразу после приступа воспринимать такую близость как обычное дело было отнюдь непросто. Малыш не стал сопротивляться, но заострил свой взгляд на лице напротив, пытаясь распознать в его эмоциях хоть что-то, что поможет понять, чего на самом деле хочет мафиози. Все эти годы Генрих желал лишь причинять людям боль. Он ненавидел всех кроме, пожалуй, Франка. К Джону и другим рабочим относился просто нейтрально. А сейчас, прямо сейчас происходило что-то, чего с ним быть не могло. Может быть, он умер. Может быть, он спит. Может быть в коме. И ему мерещатся странные картинки. Но всё это так ярко и так живо. Хочется оттолкнуть и сбежать. Нет, не хочется. Это было бы правильно. Но что-то тянет его окунуться в пучину с головой. Невидимые руки тянут его с лисьей улыбкой. Мафиози не знает, как воспринимать этот взгляд. Туманный, но настороженный. Но Лука не сопротивляется. Совсем. Осторожно мужчина открывает его самые интимные участки и опускается губами. Генрих не испытывает отвращения от его физиологии, хотя никогда бы не мог подумать, что всё может дойти до такой близости. В любом случае, жизнь его переломала и после увиденного невозможно стать прежним человеком. Пальцы спускают бельё ниже, а его поцелуи совсем близко. Он чувствует щекой влажный жар. Мужчина и сам не понимает, что делает. Тело само тянется к этому. Генрих, Глава Мафии, Фернир, выслеживающий абсолютно всех, чтобы разгрызть. И теперь его губы опускаются на чувствительную плоть. Он закрывает глаза, отдаваясь на волю своим чувствам. Впуская плоть. Поднимаясь ладонями снова на живот, оглаживая каждый сантиметр, чувствуя каждую напрягающуюся жилку под кожей. «Не Хайли» Он толком не знает, что делает, но язык скользит по плоти. Одна из рук легла на основание, помогая себе и трогая венки. «Не Том» Необычный вкус. Необычный жар на губах. Необычный пульс прямо внутри. И собственное сердце будто бы подстроилось под этот заячий бег. Он был волком, а кем он стал теперь? «Лука» Он не хочет открывать глаза. Не хочет возвращаться в реальный мир. Хочет тонуть в этих ощущениях. В этих запахах. В этом дыхании. В этих стонах. Раствориться и больше не существовать. Больше не быть. Вдруг он подумал именно об этом. Не о мучительной смерти, не о болезненной. А от ласковой. Что причешет его волосы, поцелует холодными устами и уведёт в свои глубины. «Лука» Лука так и не решается произнести что-либо сам, язык от тотального смущения прибивает к нёбу намертво, но то, с каким аккуратизмом мужчина неспешно обнажает его, уже смазывало душу, как целебный бальзам. В этом состоянии он не сможет причинить боль намеренно - это было невозможно, сама природы Генриха, Генриха, живущего в этом доме, - не позволила бы случиться никакому насилию. Так сильно хочется расслабиться, полностью, утечь послушной рекой, ведомой лишь этими руками и губами, и пусть стихия дальше уносит разум подальше отсюда, лишь бы мафиози рядом продолжал быть таким. Зачем ты позволяешь этому происходить. Уничтожь. Вцепись в глотку. Влажное, тягучее прикосновение. Это слишком жарко, слишком сладко. Демон закатывает глаза и выгибается дугой, не в силах совладать с яркостью ощущений, что прошили его насквозь. От невозможности куда-то это резко слить, пальцы впиваются в собственные волосы, а пасть размыкается в протяжном, хрипловатом стоне. - А-а-а-ххх~.. Тело вьётся, дрожит и тает под сильными плавными ласками широких ладоней. Всё это уже нереально контролировать одной силой воли. Демон никогда в жизни не подпустил бы никого другого настолько близко. Что случилось с Генрихом? Почему он не умер ещё в первый день? Может, потому что он болен тем же, чем полукровка. Потому что так же вселенски одинок. Потому что нуждается в том, кто будет как минимум молчаливой поддержкой рядом. Потому что никто до него не гладил демона по волосам с такой нежностью. Потому что, если это неизбежно, и Генрих смертен... Пусть лишь он имеет возможность забрать себе всю власть над ним и его телом. - Ааах-х... Мх.. Ге-!.. нри..х.... Дрожащий голосок срывается в шепот и хрип, он скулит, прижимая ладони к губам, жмурясь и отрываясь от постели в остром приступе удовольствия. Перед глазами уже ничто невозможно поймать в фокусе, всё плывет и наслаивается друг на друга. Всё тело объято огнём. "пожалуйста" Ощутимая, материальная мысль звонкой монетой скатывается в воздух, но не вслух. Он не ощущает, не обличает эту просьбу ни в какую конкретику. Слишком сладко. В крови словно стало ещё больше алкоголя, чем прошлой ночью - никакие ощущения в теле не вопринимаются, как привычные. Лука не до конца осознаёт, что делает. Когтистые лапки тянутся, цепляясь за чужие плечи, как за спасительный круг, а голова откидывается назад, и комнату оглушает примятый, но продолжительный скулёж. Прямо сейчас будто бы и не было той тяжёлой судьбы, которую они оба пережили. Прямо сейчас, словно и не существовало остального мира. Генрих не мог припомнить, когда бы ощущал такое. Что-то определённо подхватывало его. Лука обладал телепатией, но означило ли это, что он может опьянять? Притягивать к себе? Думать сложно. Прямо сейчас и не хочется. Голос затмевает все. Эти стоны стоят того, чтобы забыть. Хотя бы на время. Кто ты есть. И кем ты стал. Пульс ускоряется. Маленький зверёк бьётся. Он извивается и невозможно не касаться его изгибов. Сквозь кожу чувствуются выпирающие косточки. Демон перестаёт обладать собой и это чувствуется. Мужчина ощущает терпкий яркий вкус. Никогда не чувствовал ничего подобного. Логично, что должно быть противно. Но где тут логика, когда спускаешься всё ниже. Малыша лихорадит, и мужчина поддерживает его бёдра. Он уже чувствует и позволяет демону излиться в горячее пространство рта. Как хорошо, что они здесь одни. Без камер и армии наёмников. Без Франка, который может понять, но будет смотреть с укором в самое сердце. Генрих и сам не знает, что происходит. Но имя с его уст так опьяняет. Хочется слышать его снова и снова. Он отрывается, утирая губы. Медленно заползает вверх и ложится рядом, укрывая их обоих. Теперь мафиози повёрнут к нему и смотрит на лицо мальчишки, который ещё пребывает в оргазме. «Больше я не буду этого делать» Внутренне он усмехнулся. «И сделал другое» Как же он красив. Его умиротворённое лицо с румянцем. Мужчина касается тыльной стороны ладони его щеки. Он и сам почувствовал себя мальчишкой. Вернулся на пару десятков лет назад. Мужчина и не думал, что может ещё почувствовать такое тепло в груди. Теперь он чувствовал, как их тянуло друг к другу. Холодные стены особняка сажали их по углам. Потому что так надо. Так правильно. А здесь они могли играть другие роли. Здесь они могли сбросить маски. Он ещё нескоро сможет забыть эти две ночи. И теперь они неизбежно связаны. Невидимой нитью. Яркие огни перед закрытыми веками не спешили гаснуть. Словно далёкие вспышки фейерверков, они вспыхивали и медленно гасли в растопленном от удовольствия разуме. Ощущения тела нет, ты - облачко мягкой ваты без рук и ног, дрейфующее по воздуху. Но при этом, сердце колотится в каждой клеточке тела, нехотя замедляясь, покуда демон остаточно постанывает, пытаясь надышаться. Скрип кровати. Лука открывает глаза, не шевелясь в остальном теле, ещё не отдавая себе отчета, как управлять им. Теплая рука мафиози касается щеки, и это слишком доверительное прикосновение. Особенно сейчас, здесь, после того, что было. Когтистая лапка мягким невесомым прикосновением в ответ накрывает пальцы мужчины своими. Всё внутри трепещет, но нет, не хочется думать, совершенно ничего из этого не хочется пропускать сквозь анализ, разбирать и задавать вопросы. Организм приходит в себя, и тваренок слегка прокручивается по постели, кутаясь в свой участок пледа, прижимаясь к груди мужчины и прячась в ней лицом. Было всё ещё очень стыдно, даже лежать голым с ним рядом, но каждый такой эксперимент отключал часть стыда. Несмотря на все приступы, Генрих казался ему единственной безусловной защитой и поддержкой. Лука ни на секунду не сомневался в этом. Может, поэтому казался излишне уверенным, но жизнь в бесконечном недоверии к миру утомила обоих. Сейчас, в этом мгновенье, он ощущал, как мирно и спокойно бьётся чужое сердце сквозь клетку ребер, и был по-настоящему счастлив, в надежде, что наутро мафиози не пожалеет о случившемся.