Прошлое не всегда тянет назад. В нем рассыпаны немногочисленные, но мощные пружины, которые, распрямляясь, толкают нас в будущее. — Юкио Мисима, «Золотой Храм»
Деревни и посёлки засыпают с заходом солнца, провинциальные города — примерно в 10 вечера, в тёплое время года — 12, мегаполисы уступают им примерно час и затихают в 11, аэропорты по дефолту не спят никогда. Высадившись в Рейгане, я первым делом пошел за кофе. Сон последние несколько лет был привилегией. Сначала учёба не позволяла подобную роскошь, затем — кошмары. Моя инсомния стала чем-то настолько привычным, что я лишь пожимал плечами, в очередной раз обнаруживая, что засиделся до утра, а до начала рабочего дня остался час. Одасаку нередко предлагал — настаивал — взять перерыв, но заставить меня не мог. Его угрозы увольнением тоже не помогали — я прекрасно знал, что по раскрытым делам перевыполняю норму за весь отдел, без меня их бы давно прикрыли. Отделу был нужен я, мне нужно было средство от собственных мыслей. Оптимально — работа, альтернативно — опиоиды. Телефон в кармане брюк провибрировал входящим сообщением.Одасаку: серебристый Range Rover GFI-7321
Сухо, лаконично, профессионально, за что я его и люблю. Он никогда не тратит лишнего времени на бесполезные разговоры. Многим он может показаться безэмоциональным, некоторым даже бессердечным, мне он казался отличным другом и собеседником. Допив кофе, я двинулся к стоянке. Свой рэйнж ровер я нашёл довольно быстро. За рулём сидел парень, на вид ему было лет 16, но значок федерального агента на груди говорил о том, что он явно старше. Он молчал почти всю дорогу, а я не возражал против тишины. В голове было слишком много ненужных мыслей, благо ехать было не настолько далеко, чтобы моё подсознательное успело добить меня. Ехать в местный отдел смысла уже не было, так что мой водитель — Джек — высадил меня у отеля. Я поблагодарил его, вылезая из машины, и усмехнулся, щюря глаза на светящуюся вывеску отеля. «Neon Knights». Не удивлюсь, если у изголовья кровати в моём номере будет висеть постер блэк саббат. Ухмыльнувшись своим мыслям, я скинул Одасаку фотографию вывески с подписью «ты серьезно?» и двинулся ко входу.***
Солнечный свет пробивался сквозь полупрозрачный бежевый тюль. В такие часы дома все еще спокойно, на улице — оживленно, словно где-то прямо за окном проходит тонкая невидимая глазу линия, разделяющая два мира. Выключив будильник, который должен был зазвонить примерно минут через 20, но абсолютно бесполезный благодаря моей бессоннице, я вышел на небольшой балкончик, захватив по пусти сигареты, и поежился. Утренняя прохлада давала о себе знать, а кафельный пол неприятно обжигал холодом. Я сел в кресло-мешок цвета матчи, подтянув одну ногу к себе и обняв ее руками, вторую оставил стоять на полу. Сквозь прозрачный бортик балкона было приятно наблюдать за оживающим в рассветных лучах городом. В это время все ощущалось как-то по-особенному. Тонко, фантомно-ускользающе, приятно так, что хотелось прочувствовать как можно больше, прежде чем эти минуты спокойствия закончатся. Ночь была безжизненной, день — слишком шумным, утро было идеальным. Я выдохнул дым, стряхивая пепел с тлеющей сигареты на пол. Утро — единственное время, когда мне не удавалось держать голову пустой. 1998 год, Куантико, штат Виргиния — Вы не имеете права не взять меня! — я рывком вскочил на ноги, ударив обеими руками по столу. — Я с лёгкостью прохожу все тесты, решаю любые задачи, в том числе те, глядя на которые едва ли не абсолютное большинство федеральных агентов только руками разводят. От меня уже больше толку, чем от целого отряда из пятерых человек! — здесь я, возможно, слегка преувеличил — не хватало должного опыта, но все приходит со временем, а я в пылу спора не слишком задумывался о правдоподобности сказанного. — Я все прекрасно понимаю, — взгляд опускается в документы — ни имя, ни фамилию он, конечно же, не запомнил, — Дазай. Но Вы завалили половину тестов по физической подготовке, я просто не имею права… — Так напишите в своих бумажках, что я их сдал! Их все равно никто не читает! Пусть на меня вам наплевать, подумайте о людях, которым я мог бы помочь, — давить на больные места всегда было эффективным способом. У людей, подобных ему, таким местом должны быть либо чужие жизни, либо, что более вероятно, деньги, но если на первом я мог как-то сыграть, то второго у меня почти никогда не водилось, так что я уповал на чужую святость. Показную, конечно, в настоящую уже давно никто не верит. — Тебе же всего восемнадцать, так? — он поднял на меня взгляд усталых глаз. — Приходи в следующий раз. Натренируешься и все сдашь. Будь подростком, пока у тебя есть такая возможность. Когда я был в твоём возрасте… Не дослушав до конца, я пулей вылетел из его кабинета. Я никогда внешне не проявлял излишнюю эмоциональность, но самоконтроль все же не был моей сильной стороной. Злость кипела во мне, застилая глаза. Я столько времени и сил угробил на то, чтобы мне позволили хотя бы попытаться поступить в академию, вопреки своему возрасту! И что теперь? «Попробуй позже»? Я шёл к этому гребаных 6 лет, и если он думает, что меня это остановит, что ж, самое время показать, что я не сдамся так просто. — Черт возьми, ты вообще не смотришь, куда идёшь?! — обращались явно ко мне. Обнаружив себя сидящим на полу, я поднял взгляд. Передо мной сидел парень лет 25. Рыжие кудри собраны в хвост на затылке, глаза гетерохромные — синий и карий, на носу и щеках россыпь веснушек, на винного цвета рубашке расплывается пятно от кофе, последнее — моя заслуга. — Какого хрена ребёнок здесь делает? Тебе сколько, четырнадцать? — красивый и злой. Не знаю, пытался ли он меня оскорбить, но к подобному я привык — из-за моей природной субтильности многие думали, что я младше своего возраста. — А какого хрена здесь делает идиот, который, к слову, тоже не смотрел, куда идёт? — в тон ему ответил я, замечая на своей рубашке почти симметричное пятно от кофе. Пустой стаканчик остался лежать между нами. — Надо же, уже дорос дерзить? — Успокойся, — послышался твердый голос из-за его спины. Видимо, рыжий парень шёл в аудиторию вместе со своим приятелем, когда я его сбил. Ничего не ответив на это замечание, он встал, оценивающе взглянул на меня сверху вниз и протянул руку. — Поднимайся. — Отвали, — ребячество, но я был действительно зол, когда оттолкнул его руку. Встав самостоятельно, я смерил его презрительным взглядом и пулей вылетел наружу, с каждым шагом осталяя здание академии позади.***
Закатное солнце резало небо, оставляя кроваво-красный след растекаться ярким пятном на горизонте. Жизнь вокруг кипела — люди как обычно торопились куда-то, упуская эти часы тихой смерти дня, или медленно прогуливались, держась за руки, кто-то ругался по телефону, как обычно с коллегами и любовниками, кто-то смеялся. Я сидел на пристани, обняв колени руками. Вода омывала шрамы на горизонте. Волны гуляли вверх-вниз, собирая чужую — не мою — боль, концентрируя ее где-то на глубине, чтобы позже выплеснуть в шторме. Я концентрировал свою боль внутри, позволяя ей разрастаться, медленно поглощать меня, оставляя легкий шлейф из меланхолии, приглушающей все остальные чувства. Я положил голову на колени, полностью отдаваясь этому чувству. Люди плачут, когда им больно, я смотрел на растекающееся кровавое пятно. — Эй, хватит распространять тоску — её уже как-то многовато на квадратный метр, — рядом со мной приземлился рыжий парень из академии. Я не взглянул на него, да и не нужно было — этот низкий подхриповатый голос я отлично помнил с нашего столкновения пару дней назад. — Чего такой кислый? — он слабо пихнул меня кулаком в плечо, как будто боялся ненароком переломать пополам. Я повернулся к нему, вопросительно скосив набок голову. Он кивнул в сторону горизонта, — красиво. Я молча согласился. Не то чтобы я не представлял как общаться с людьми, напротив, я мог заболтать и переубедить практически любого, если мне это было нужно, только от разговора с этим парнем никакой выгоды мне не предвиделось, так что я продолжал молчать. Он тоже не торопился начинать диалог и первое время мы сидели в полной тишине, пока он наконец не спросил: — Так что ты делал в академии? Не припомню, чтобы туда брали четырнадцатилетних, — он сидел, обняв одну ногу, вторую свесив вниз, и пристально смотрел на меня. — Было уже, придумай что-нибудь новенькое. И мне восемнадцать, — выдохнул я, поняв, что от допроса не отвертеться, и лучше отвечать сразу, обходясь меньшими потерями, иначе я рисковал потерять контроль, а позволять ему — вообще кому-либо — вести в диалоге в мои планы не входило. Отзеркалив его позу, продолжил, — в академию берут при условии наличия высшего образования, которое у меня есть, и не обязательно смотреть так, можешь уже подобрать челюсть, — довольно усмехнулся я в ответ на его удивлённый взгляд. — Ты прав, меня не должны были брать, но я добился… скажем так, некоторых льгот, так что для меня сделали исключение, дав мне возможность пройти вступительные, хоть и отнеслись к такому со скепсисом. — И ты завалил? — ему как будто правда был интересен ответ. — Напротив, я справлялся вполне неплохо, — без особого энтузиазма отметил я. — До тех пор, пока дело не дошло до физических упражнений. Это, мягко говоря, не моя сильная сторона. Он молча отвернулся от меня. Я пожал плечами и снова вперил взгляд в постепенно исцезающие кровавые борозды. Волны отлично справлялись со своей задачей. Я начал слабо покачивать ногой. Ощущение, что кто-то сидит рядом, так нагло нарушая привычный покой, который приносило это место, заставляло неплохо понервничать. Уходить отсюда не хотелось, но чужое присутствие слишком тяготило. Приходилось мириться либо с ним, либо с перспективой уйти, я выбирал первое, не желая идти домой и пересекаться с отчимом — он был тем еще мудаком, особенно, когда узнавал об очередной измене моей матери-шлюхи. А этот парень был просто странным: то начинал диалог, хоть мы и не были знакомы, и общих интересов у нас явно не много, причем один из них неразрывно будет связан в моей памяти с грандиозным провалом ближайшие несколько лет; то замолкал, так что я чувствовал себя, словно меня не существует, по крайней мере для него. Я перебирал всевозможные варианты, пытаясь понять, что ему может быть нужно от меня, но каждый раз упирался в тупик. — У меня есть один знакомый, — неожиданно заговорил он. — Не скажу, что мы часто виделись, но того, что я успел о нем узнать, хватило, чтобы понять: его в академии уважают. Я провел там всего пару лекций, так что меня вряд ли послушают, но я мог бы поговорить с ним…– вот и ответ. — Нет, — тихо перебил я. — Что? — не знаю, удивился ли он моему ответу, или просто не услышал его за собственным потоком речи. — Нет, — чуть громче повторил я. — У меня нет денег, извини, — я развёл руками — «ничего не поделаешь». — При чем тут деньги? — Не делай вид, как будто это не очевидно. Мне нечем платить за помощь, так что незачем сидеть тут больше. Кстати, психологический приём не сработал, можно сразу переходить к сути, а не тратить свое время, — я намеренно опускал все личные местоимения, так и не решив, как к нему обращаться. Хоть мы и разговаривали в неформальной обстановке, не хотелось бы услышать что-то вроде «не тыкай на старших», или «какой хороший малыш, обращается ко взрослым на Вы», и я предпочёл не обращаться никак во избежание унижений. Он смотрел на меня несколько секунд, то открывая, то закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег, в попытке подобрать слова. Что ж, ещё совсем немного, и я искренне ему поверю. — Мне не нужны деньги, малыш, — спустя время с улыбкой выдавил он из себя. — Взгляни лучше на это, — он положил рядом со мной потрепанную тетрадь с изображением пиццы с мультяшными конечностями-макаронинами и в чёрных солнцезащитных очках. — Что там? — я взял в руки тетрадь, с трудом сдерживаясь от того, чтобы закатать глаза. Ужасно глупо, но в целом ожидаемо и в какой-то степени забавно. — Кому из нас ещё четырнадцать? — я помахал перед ним тетрадкой. — Открой, — кивнул он на тетрадь в моих руках. — Если решишь — попытаюсь договориться о твоём поступлении, но ничего не обещаю. — С чего такой порыв альтруизма и добродетели? — я неверящим взглядом смотрел на глупое изображение на обложке. — Может хватит задавать вопросы? Считай что это, — он сделал в воздухе неопределенный жест рукой, — пари. Мне интересно проверить, на что способен юный гений, у которого в восемнадцать уже есть вышка. — Вышка у меня была и в семнадцать, — уточнил я, но он, проигнорировав мою ремарку, снова кивнул на тетрадь. «И раньше семнадцати» — мысленно добавил я. Не сдержавшись, я все-таки закатил глаза и открыл тетрадь. Мне на колени высыпалось несколько бумажек — фотографии, записи, еще фотографии. Я разложил их все между собой и своим незнакомцем, развернувшись лицом к нему стал разглядывать материалы. Практически на всех фотографиях были обугленные тела: мужчины, женщины, дети, старики — никакой конкретики. Фотографии датировано делились на две стопки: 03.03.93 и 23.03.93. Я хмыкнул и поднял взгляд. — Фанатик? — Так быстро понял? — он улыбнулся. — Ты и правда неплох. До этого момента он, очевидно, вообще не верил в возможность моего успеха. — Это не сложно, — начал объяснять я, делая вид, что не обратил внимания на то, как неприятно мне было чужое удивление. Как будто он изначально решил, что я ничего не стою, но из жалости решил не ставить на мне крест. — Три тройки рядом — наш субъект впадает в религиозную экзальтацию и перестаёт контролировать свое желание убивать. Кроме того он пропустил 13 число, — я пожал плечами, все-таки говорил очевидные вещи. Его кивок послужил мне своеобразной похвалой, и я с воодушевлением продолжил: — Судя по характеру и количеству жертв, он не выбирал их преднамеренно, а просто совершал террористические акты в многолюдных местах — парки, магазины и дальше по списку. Думаю, следующий акт планировался 30 числа, и… — Ну? — он подбадривающе кивнул мне. — Это предположение, но я думаю, что на третий раз он собирался убить и себя тоже. Это свойственно как террористам, так и религиозным фанатикам, окончательно съехавшим с катушек, а он в этой ситуации, вроде как, своеобразное бинго. Два в одном. — Молодец, быстро. Мотивация? — он зажал между указательным и средним пальцами бумажку и протянул её мне. Я взял её в руки, переборов желание попросить его не помогать мне, а предоставить возможность самостоятельно рыться в бумагах, постепенно разматывая клубок. ⠊ ⠕⠞⠗⠑⠞ ⠃⠕⠛ ⠺⠎⠫⠅⠥⠳ ⠎⠇⠑⠵⠥ ⠎ ⠕⠟⠑⠯ ⠊⠓⠂ ⠊ ⠎⠍⠑⠗⠞⠊ ⠝⠑ ⠃⠥⠙⠑⠞ ⠥⠚⠑⠆ ⠝⠊ ⠏⠇⠁⠟⠁⠂ ⠝⠊ ⠺⠕⠏⠇⠫⠂ ⠝⠊ ⠃⠕⠇⠑⠵⠝⠊ ⠥⠚⠑ ⠝⠑ ⠃⠥⠙⠑⠞⠂ ⠊⠃⠕ ⠏⠗⠑⠚⠝⠑⠑ ⠏⠗⠕⠱⠇⠕ — Серьезно?! — я тяжело выдохнул. Замечательно. Просто высший пилотаж. По лицу моего незнакомца расползлась улыбка. — Никогда не поздно сдаться, — напомнил он, не переставая улыбаться. Не потому, что не верил в мою целеустремленность, просто из вредности. — Хер тебе, — в тон ему с вызовом ответил я, не заметив, как родилось в моей голове и вылетело это «тебе». Он ничего не ответил, продолжая лукаво улыбаться, так что я решил, что все в порядке. — Мы идём в библиотеку, — я вскочил на ноги и принялся собирать разбросанные листы. — Хорошо, — он только пожал плечами и встал, наблюдая за моими действиями. Уже через полчаса мы сидели в библиотечном зале. Я — копаясь в книге, медленно, по букве разбирая написанное, он — со скучающим выражением лица оглядываясь по сторонам, настукивая указательным пальцем по поверхности лакированного деревянного стола одному ему известную мелодию. — Готово! — радостно воскликнул я, спустя долгие минуты и тут же осекся. Со всех сторон на меня шикали другие посетители библиотеки. Я не отличался эмоциональностью, но когда дело доходило до расследований, пусть и подобных этому, сдерживать себя становилось трудно. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; и смерти не будет уже и смерти не будет уже — Дело за малым, — уже шёпотом начал объяснять я, опасаясь лишний раз потревожить окружающих, — отзеркалить текст. Дай пару секунд, — я выдернул листок, который уже изучал этот парень, из его рук, и принялся переписывать текст по строчке, попутно разъясняя: — Это что-то вроде Лестерского кодекса, но проще: он не отзеркалил строки буквально, а написал их наоборот. Все! И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло Я несколько раз пробежался глазами по строкам, обдумывая прочитанное, после чего протянул листок ему. — Он считал, что таким образом дарует им вечный покой в загробном мире. Мучительная смерть должна была гарантировать им беззаботную «жизнь», — я скривился. Эти люди так искренне, самозабвенно любят Бога, что прощают ему все свои страдания, не замечая, что их милосердный давно разучился прощать, а может и вовсе никогда не умел. Они уверены, что получат любовь в ответ, но Бог любит не так, как они, Бог оставляет своих детей гореть в адском пламени, наслаждаясь мольбой о спасении. — Неплохо, — он выдернул меня из моих же мыслей и пробежался глазами по строкам. — Осталось немного. Сам скажешь? — спросил он, протягивая исписанный лист обратно. — Место следующего теракта, — задумчиво произнес я, притягивая папку к себе. — Potomac Scores, Medal of Honor… гольфист? Остается Forest Greens. И если соединить точки, они складываются в треугольник, — я снова закатываю глаза, и, кажется, это уже что-то вроде моей фишки. — Это было слишком просто, ты проиграл, — я даже не пытался скрыть своего превосходства. Да, дело было пустяковым, но его разгадка все же гарантировала мне победу в пари и ещё один шанс поступить. — Спустись с небес на землю, малыш. Ты забыл кое-что важное, — заметив мое недоумение, он пояснил, — время. Ты ничего не сказал про время, — я уже хотел было возразить, но он не дал мне вставить и слова. — Ты назвал дату — 30 марта — и ты прав, но не караулить же его там весь день, верно? Как минимум потому, что так шанс полицейских остаться незамеченными будет таять с каждым часом. Как бы мне ни хотелось возразить, он был прав. Я закусил губу и принялся заново перечитывать и перебирать в голове всю имеющуюся информацию. Террорист-смертник — абсолютно ничего не дает, взрывы в гольф-клубах — разве что говорит о его увлечениях, и то не со стопроцентной гарантией, такой выбор может быть обеспечен различными факторами, повернутость на тройке — уже было, дважды никогда не прокатывает, верующий, отрывок из Библии, библейские стихи — вот оно! Я подскочил, стул со скрипом царапнул ножками пол, оставляя меня ловить на себе удивленно-негодующие взгляды. Через пару минут я со стуком положил на стол книгу ин-фолио и, не теряя времени, начал искать нужный мне стих. Азарт снова кипел внутри. Я не могу выплеснуть свою боль, не могу отдать её кому-то, но перед лицом вызова она всегда отступала, эту истину я выучил давно, и сейчас с каждой новой крупицей, с каждым новым шагом, я чувствовал себя все более и более свободным, открывающим двери и входящим во что-то новое. — Откровение Иоанна, 21:4, — вскоре подытожил я, захлопнув книгу. — Ввиду уже имеющейся информации: гольф-клубы обычно закрываются около 8 вечера, так что думаю тут так же, как с запиской. 4 часа 21 минута. Или 12. Разница не большая, им все равно пришлось бы прийти заранее, точнее уже никто не скажет. Моя победа. Он ничего не ответил, просто встал, подошел ко мне и протянул руку. Я тоже поднялся. Стоя вот так напротив него, я впервые ощутил нашу разницу в росте — он был сантиметров на 15 выше, и к тому же шире в плечах. — Осаму Дазай, — пожал я протянутую руку, чувствуя растекающееся по телу удовлетворение после выполненной работы. — Чуя Накахара, — ответил он. — Добро пожаловать, — это прозвучало как обещание, и хотя я все ещё слабо верил в успех, оно стало своеобразной, пусть и слабой, гарантией того, что он приложит все усилия, чтобы обещанное оказалось правдой. Большего я и не просил.