infinité

Первый раз, когда Пугод увидел Модди без одежды, был буквально спустя пару месяцев после их знакомства. И то, «без одежды» — с большой натяжкой, потому что по сути Модди был раздет лишь на половину. Пугод просто зашёл к нему без стука, без предупреждения, и напоролся на полуголого друга, мокрого с головы до ног, в одних только штанах, которые Модди как раз собирался снимать. Они молча смотрели друг на друга какие-то несчастные пару секунд, и за это время Пугод успел увидеть многое. Шрамы. Очень много шрамов. Старые, почти что незаметные, и совсем недавние, ещё отдающие розоватостью и различимые даже невооружённым взглядом. От шеи и до самой кромки штанов. Пугод видел и вместе с тем буквально ощущал их кончиками пальцев, хотя всё ещё стоял на расстоянии нескольких метров. Хотелось прильнуть к крепкой груди и руками исследовать всё, до чего можно дотянутся, провести по каждой неровности на коже, надавить, огладить. Может даже лизнуть. На спине, должно быть, их ещё больше. Возможно, есть следы от швов или долгие линии рваных ран, которые заживали месяцами, и теперь выделялись выпуклыми белёсым рубцами, как навязчивое напоминание о самых болезненных и горьких поражениях.       — Я упал в озеро, — сказал Модди, по-видимому воспринявший чужой внимательный взгляд за немой вопрос, почему под ним набежала целая лужа.       — Прямо-таки упал? Модди хмыкнул под нос, закинул мокрую рубаху на плечо и пошел вглубь дома, оставляя за собой влажный след. И тогда-то Пугод увидел его со спины. На широком разлёте лопаток — следы от стрел, в боках — раны от мечей и сквозных выстрелов. Гораздо меньше, чем Пугод ожидал, но почему-то внутри всё равно завязался тугой и тяжёлый узел возбуждения. Модди уже скрылся из виду, и Пугод решил, что лучше обсудит вопросы, с которыми он изначально и приходил и о которых благополучно забыл, завтра. Второй раз, когда Пугод видит Модди без одежды, наступает через пол года. И в этот раз это не случайность, а тщательно обдуманный план Модди по затаскиванию Пугода в постель. В какой-то момент он подходит и с абсолютно пустым лицом и нейтральным голосом констатирует факт:       — Ты хочешь меня. И тут Пугод не на шутку пугается, замирает, с инструментами в руках, и даже дышать перестаёт на какое-то время. Модди продолжает:       — Думаешь, я совсем ничего не замечаю? Ни как ты меня буквально раздеваешь глазами? Ни твоих попыток всегда встать поближе ко мне? Я не вижу твоего лица, Пугод, но я чувствую, как ты на меня пялишься. Первой мыслью Пугода было извиниться, второй сбежать, но Модди буквально нависает над ним, зажимает в угол между стен собственной базы, которую Пугод считал своей крепостью, и следит жадно за тем, как тот мечется в его ловушке, не зная что теперь делать. Его грубая ладонь с мозолями от жёсткой рукоятки топора вдруг приближается к лицу. Проведя по полям шляпы, как бы испытывая Пугода на прочность, он наклоняется, ещё теснее зажимая между собой и стеной и шепчет вкрадчиво.       — И если ты так хотел… Почему не подошёл сам? Может ты боялся? Вот только чего? Меня, моей реакции, или же себя самого?       — Модди, — он кладет дрожащие ладони ему на грудь, не то отталкивая, не то проверяя, реально ли всё происходящее. Модди накрывает их своими.       — Приходи ночью ко мне. Весь Пугод — трепещущий осиновый лист — подбирается от этих слов, хотя секунду назад был готов упасть на колени перед Модди. Он неуверенно кивает, не способный на большее. Но Модди этого достаточно. Он так и оставляет его, уходя так же тихо, как и приходил. Ночь наступает слишком быстро. Пугод мнётся на пороге несколько минут и взвешивает все за и против. Но в конечном итоге, быстрее, чем успеет об этом пожалеть, он отворяет дверь и уверенно идёт в ту сторону, где вроде как должна быть спальня. И там он видит Модди. Снова раздетого по пояс, стоящего спиной к нему и внешне никак не реагирующего на появление Пугода. Он неопределенно машет рукой в сторону кровати. И с порога Пугод направляется прямо к ней, по пути ослабляя галстук. Сердце гулко бьётся в груди, когда он садится на мягкую поверхность, когда Модди наконец оборачивается и теперь можно как следует разглядеть то, на что Пугод стабильно дрочил, с той самой встречи.       — Раздевайся. И он раздевается. Промахивается по пуговицам от волнения, немного резко скидывает на пол пиджак и рубашку, а когда очередь доходит до брюк, то Модди толкает в плечо, опрокидывая на постель, и седлает его бёдра. Он делает все спокойно и быстро. Умело даже. И пока Пугод плавится под тяжестью, Модди начинает целовать его тело. Каждое прикосновение губ — как разряд тока. Его подкидывает, выламывает, трясёт, а Модди всё продолжает, увереннее и увереннее, уже не стесняясь откровенно кусать его и упиваться первыми робкими стонами. Пугод даёт волю рукам и наконец прикасается к Модди. Ведёт по широкой спине, ощупывая каждую неровность по пути, пока Модди трахает языком его рот, так по-животному, так грязно, так мокро. Так, как нравится обоим. Ему сносит крышу от всей той силы и могущества, что прячутся под кожей в литых мускулах, и прямо сейчас так покорно позволяют изучать себя, прогибаясь под руками. Обнаженный, жаждущий, дикий Модди меняет их местами, и теперь Пугод верхом на нём опирается на каменные мышцы, а промежностью — тесно-тесно к чужому возбуждению. По какой-то неведомой причине он всё ещё держится за свою шляпу, стесняясь непонятно чего, хотя Модди успел рассмотреть, потрогать, попробовать на вкус каждый уголок его тела. Довел до оргазма тремя пальцами внутри и зубами на шее, потом размазал сперму по впалому животу и заставил слизать с пальцев всё. И Пугод всё ещё цепляется за шляпу, не давая ей упасть, хотя та давно съехала на бок, обнажая и взлохмаченные волосы, и жгучий румянец, и красные влажные губы. Всё что угодно, но не глаза.       — Может снимешь наконец? Но вместо этого Пугод предпочитает чуть привстать, взять чужой член в ладонь и направить в себя, а потом со звонким стоном насадиться до самого основания. Подняться и насадиться, снова и снова, снова и снова, до позорных жалобных стонов, до влажных шлепков, до впивающихся в бока крупных ладоней, направляющих и задающих темп — сначала размеренный, а потом хаотичный. Модди тянет на себя, заставляя упасть себе на грудь, и снова меняет позиции. Пугод настолько опьянён этим чувством голода по чужому желанному телу, что и не замечает сначала, что что-то не так. Модди останавливается, заносит руку и неуверенно тянется к лицу. Оттягивает прокушенную кровоточащую губу, оглаживает высокую скулу и тянется прямо к виску, где пряди прилипли к мокрой коже.       — Красавчик, — выносит вердикт, и тут до Пугода доходит. Шляпа лежит в паре сантиметров от него, а его лицо — открыто как никогда. Его вновь затапливает неуместным смущением и он отворачивается, но Модди берет за подбородок и снова заставляет заглянуть в глаза.       — Сейчас я войду в тебя, и буду трахать до тех пор, пока ты не начнёшь меня умолять ускориться. Умолять, Пугод, смотря прямо на меня. Не смей отворачиваться, жмуриться, смотри только на меня. И Модди входит. Входит так, что Пугода протаскивает по постели. Толчки глубокие и размеренные, и спрятаться от них — ни малейшей возможности. Модди держит его за талию, а вторую руку кладет прямо на низ живота, где по идее движется его плоть. Чуть давит на каждом проникновении, от чего Пугод откровенно кричит, ощущая присутствие Модди внутри ещё более явно.       — Модди, — шепчет он, смаргивая слезы. — Так горячо… А Модди всё вбивается в него, не сходя с ритма. Чуть наклоняется вперед, и Пугод затягивает его в свои объятья, снова лезет целоваться.       — Модди-Модди-Модди… — хрипит заполошно, не зная как ещё выразить свои эмоции. Он резко забывает все слова, забывает, что от него требовалось. — Пожалуйста, Модди… Тот будто и не слышит, даже, наоборот, замедляется. А Пугод уже хныкать готов. Он подается вперёд, пробуя насадиться сам, но ничего не выходит.       — Модди, ну пожалуйста… Быстрее.       — Умолять, Пугод, а не просить. Попробуй ещё раз. Теперь он не двигается вовсе.       — Умоляю, Модди… Пожалуйста… Трахни меня. Я хочу кончить, Модди, ну пожалуйста… Мне это надо, я так хочу чтобы ты начал двигаться быстрее.... Первая слеза катится по виску вниз, пропадая между тёмными прядями. Модди хмыкает довольно, и наконец подхватывает его под коленями, снова начинает двигаться. Так правильно, так эйфорично, что Пугод вновь заходится в сиплых стонах от переизбытка ощущений. Он чувствует, как с каждым резким движением ком внутри нарастает, затапливает его ненормальным жаром. Модди двигается всё быстрее и быстрее, хмурится, дышит через рот, изредка и сам выдавливая низкие стоны, когда Пугод сжимается на его члене и красиво гнётся в спине. Разрядка наступает неожиданно быстро. Модди вдруг сгибает его практически пополам, срываясь на какой-то бешеный темп, от чего Пугоду кажется, что он вот-вот потеряет сознание. Внутри становится мокро и горячо, Модди над ним дрожит, вытянувшись, как струна, с откинутой назад головой жадно хватает ртом воздух.       — Модди, помоги мне, — просит Пугод уже совсем слабым голосом. Тот кивает. Плавно выходит из него, от чего по ягодицам начинает течь сперма, впитываясь в смятое белье. Пугод думает, что тот быстро подрочит ему, но тот склоняется и берет его член в рот. Пугод ахает, вплетает руки в его волосы, не то отстраняя, не то вжимая теснее. Языком Модди проходится по всей длине, затем посасывает чувствительную головку, а пальцами осторожно трогает между ягодиц, снова входя, нащупывая чувствительное место. Пугод мычит что-то нечленораздельное, но успевает вовремя оттянуть Модди от себя. Тот прищуривается, когда на лицо падает семя, а то, что угодило на губы, собирает языком. Он ложится рядом с обессилевшим и абсолютно затраханным Пугодом, который практически не подаёт признаков жизни.       — Ну как тебе?       — Я не чувствую ничего ниже пояса, Модди.       — Привыкай. Модди покидает комнату, прихватив с собой чистую одежду, оставляя Пугода наедине с этим «Привыкай». Значит, это было не на один раз? Пугод подбирает шляпу, которая успела упасть на пол, и, повертев в руках, возвращает обратно. Теперь, в доме Модди, в ней нет необходимости.