Меринит

             Остаток ночи — после второго раза — я промаялся ерундой не в силах дождаться утра. Я попробовал завалить Тома вопросами, а когда он сослался на дела — попросту сбежал, — попытался обойти лес.       Время текло ужасно медленно. Было лишь одно желание: чтобы быстрее наступил рассвет.       Безделье убивало — в дальнейшем нужно было найти для себя занятие: жизнь в празднествах — это прекрасно, но только когда ты гость, а не «постоянный житель».       Был смысл продолжить посильно помогать живым существам, как и было оговорено, а то я сойду с ума без дела и стану тем чокнутым существом, что бегает и воет в лесу от тоски в попытке привлечь чье-либо внимание.       Это и занимало меня вплоть до возвращения Тома за несколько минут до рассвета. Он принес мне мешочек, заполненный доверху золотыми монетами, а я, схватив его и пообещав вернуться к закату, рванул к выходу из леса. Если ранее мне казалось, что желание оказаться дома испарилось, то теперь я ощущал его даже сильнее.       И я старался не думать о том, что произошло ранее: не прокручивать это в мыслях. Сейчас было не до того — у меня была другая цель.       Я шел все быстрее и быстрее, огибая деревья и срезая путь. Чувствуя лес, слушая его шепот, я будто бы становился с ним единым целым.       Понадобилось, по ощущениям, не больше получаса, чтобы добраться до опушки. В кармане позвякивали монеты, а внутри зародилось предвкушение встречи.       Деревня казалась такой же, какой я её оставил в тот роковой вечер. Виднелись небольшие сероватые крыши домов, окруженных заборами. Издали было заметно, что в нескольких окнах еще горел свет, а лай собак раздавался совсем далеко. Над деревней мирно вились струйки дыма из печей, словно обещая уют и спокойствие. Вид такой знакомый и родной, что хотелось сорваться с места — я едва сдерживался, чтобы не побежать по дороге, сейчас какой-то будто бы диковатой.       Но чем ближе я подходил, тем более хрупким становилось ощущение обещанного покоя. Знакомые дома вдруг показались совсем чужими.       Гоня от себя прочь эти размышления, я устремился дальше. Домой.        Все же сорвавшись на бег и преодолев последние шаги, я вдруг почувствовал, как ноги отяжелели и будто бы вросли в промерзшую землю. Все внутри сжалось, когда я замер у места, где еще недавно стоял мой дом.       Что произошло?       Не осталось ни следа от забора со скрипучей калиткой, ни от моего любимого огорода, ни самого дома. Лишь пустое место рядом с голой яблоней напоминало, что он здесь некогда был. Тонкий слой снега, словно пеплом, припорошил все вокруг.       Неужели это Фенрир решил так отомстить за то, что не нашел меня дома? Но срок выплаты еще не подошел…       Я нахмурился, оглядываясь по сторонам.       У меня ведь оставалось время, чтобы отдать долг. Еще несколько дней, если я не ошибался.       Как он мог? Мы же договорились…       Внутри поднялась столь сильная злость, что я резко сжал кулаки.       В голове мелькнула шальная мысль: найти его и наказать за содеянное — я с трудом заставил себя успокоиться.       Я никогда не смогу жить в этом доме; он не достанется моим детям, потому что и их у меня не будет — имела ли смысл месть? Да и кому она нужна? Но место, где я провел свое детство; место, которое хранило воспоминания о маме, было разрушено. И оно могло бы пригодиться: Рон и Гермиона могли отстроить здесь что-то новое. Однако, нужно было успокоиться.       Я попытался объяснить себе свою злость, сославшись на ту самую эмоциональную нестабильность, о которой мне говорил Том. Сделав несколько вдохов и выдохов, я пошел по деревне, совершенно не узнавая ее. Аккуратные домики, крыши, укрытые тонким слоем снега — все было таким же, но одновременно — другим.       До дома Уизли оставалось всего ничего.       Несколько незнакомых детей — и откуда они взялись? — пробежав мимо меня, замерли и долго стояли, провожая настороженными взглядами. Словно дожидались, когда я уйду. Толкнув знакомую калитку, я заметил рыжеволосого мужчину на другом конце двора, колющего дрова.       — Рон! — позвал я громко.       Сердце либо забилось быстрее, либо я лишь помнил — своего рода привычка, — каково чувствовать эти удары. Я замер и принялся наблюдать. Ко мне медленно повернулся мужчина раза в два старше.       Это не был мистер Уизли.       Не был никто из старших братьев Рона.       Не был и сам Рон.       — Прошу прощения? — удивленно сказал он и положил топор на землю. — Вы кто?       — Я… — я запнулся. — Я ищу Рона и Гермиону.       — Хм, — задумчиво протянул тот.       И больше не сказал ни слова.       Он осмотрел меня, задержавшись на лице и вглядываясь в черты, будто пытаясь что-то понять.       — Зачем тебе родители?       Это было просто невозможно. Я ощутил себя так, будто на меня вылили ушат ледяной воды, окатив с ног до головы.       — Мне нужно с ними поговорить.       — Припозднился ты, — вздохнул он. — На кладбище они уже лет пятнадцать. На городском. Хочешь — иди туда и говори.       В его голосе появилась неприкрытая злоба.       — Брать у меня больше нечего, — заверил раздраженно он. — Убирайся отсюда, — и чуть спокойнее добавил: — прошу. Мы отдали вашим все, что могли. Не нужно меня никуда заманивать, — его голос дрогнул, — не нужно рассказывать, что мои родители живы и где-то там я с ними встречусь. Туда, где они сейчас, есть только один путь.       Мужчина вытащил из-под деревенской теплой одежды крест и вытянул перед собой.       — Убирайся!       Что он несет?       Первые мгновения я не мог поверить словам, но следом пришло понимание: все было разрушено. Все кончено. У меня не осталось ничего. И никого.       — Как тебя зовут? — срывающимся голосом задал я вопрос.       — Никак, — выплюнул он и сделал несколько шагов назад.       Я заскрипел зубами, но развернулся и пошел к калитке, с трудом переставляя ноги.       — Хьюго, кто там? — незнакомка выглянула в окно.       — Никто, дорогая. Уже уходят — ошиблись домом, — крикнул он поспешно.       Да, я ошибся. Вот только не домом, а временем.       Все это напоминало кошмар.       Меня не было месяц. Как могло пройти столько лет, что Гермиона и Рон уже умерли, а их дети давно выросли?..       Я развернулся и поднял взгляд.       — Ты когда-нибудь слышал о Поттере?       Хьюго прищурился и долго молчал. Настолько, что мне уже казалось, что он не ответит.       — Он сгинул пятьдесят лет назад.       Я сглотнул и кивнул, будто убеждаясь окончательно, а затем достал из кармана мешочек с золотом, нагнулся и положил на землю перед собой: чувствовал, что Хьюго скорее всего ничего не возьмет из моих рук — страшится.       — Это привет от него, — произнес я, вздохнул и вышел через калитку.       Я узнал все, что хотел — смысла оставаться дольше не было.       Войдя в Запретный лес совсем недавно, наивно пытаясь найти спасение собственной жизни и решить проблемы, которые сейчас казались пустяком, я в одночасье потерял все: семью, дом, собственную жизнь и будущее. Потерял эмоции и чувства. Самого себя.       Меня ждала лишь вечность. Вечность, которая имела мало смысла без тех, кого любишь. А кто у меня был теперь?..       Теперь во мне зияло две дыры: одна была в области солнечного сплетения, а вторая — в области сердца. Нужно было смириться и принять то единственное, что у меня осталось: лес.       Однако стоило признать, что чувства притупились, хотя я никак не мог взять в толк, как же так месяц превратился в пятьдесят лет?.. Что дальше? Бессмысленные века существования? Тысячелетия?       Том сказал мне, что бессмертие бывает разным, но пока в нем мне виделись лишь недостатки. Например, скука. Подозреваю, он и «завел меня», потому что стало невыносимо скучно. Вот и нашел развлечение.       Я тоже найду себе через какое-то время «человека», потому что это станет единственным, что мне останется?..       Когда-то все было лесом. Сейчас уже все начало меняться, но что будет через пятьсот лет? Через семьсот? Останется ли Запретный лес на этом месте? Или когда он исчезнет, наступит покой для нас всех?       Наверное, постепенно я забуду свое детство, забуду своих друзей и родителей — почти все стирается из памяти. Сколько должно пройти времени, чтобы бессмертный захотел умереть?       Я еле шел, передвигая ставшее грузным тело. Возвращаться было тяжело. У меня еще оставалось столько отведенного времени, но делать здесь уже было нечего. Мне казалось, что если я пойду на кладбище к друзьям, то это станет своего рода самоуспокоением — мертвые не могут слышать. Остается только ждать перерождения, если оно существует. Туда «дойти» я не успел, но прекрасно помнил пустоту и белоснежный яркий свет, последовавший за тьмой. Однако в одном я был уверен: даже за самой темной ночью всегда наступает рассвет.       Я смотрел перед собой и не видел ничего, пока по памяти не дошел до своего дома и несколько мгновений стоял, последний раз оглядывая некогда любимые места.       На той горке мы детьми катались зимой, съезжая на телеге вниз и скользя почти до самого дома. Пару раз чуть было даже не врезались в стену.       В тени яблони я любил лежать летом и читать, когда выдавалась свободная минута, а в конце сезона мы всегда срывали яблоки и пекли с мамой пироги. Душистый аромат стоял на весь дом.       По этим окрестностям мы гуляли с друзьями, и здесь же я помогал маме.       Все это кануло в небытие.       Я развернулся и прошел к самому краю леса. Вскинул взгляд вверх, как и тот день. Постоял. И пошел. Здесь не осталось ничего: ни меня, ни моей жизни. Ни моего прошлого, ни будущего. Даже если бы я хотел сбежать, то не смог бы.       Куда? Существуй мир, где меня не найдут… но его не было, да и я не видел положительных сторон в одиноком скитании.       Может, постепенно я бы начал ценить уединение, но вероятнее, грусть стала бы моим спутником.       Я вошел в лес и медленно побрел к месту, которое должно теперь стать мне домом. Он дышал через меня и считывал мои эмоции — мне показалось, что я услышал несколько горестных всхлипов.       Остановившись около небольшой ели, я нежно провел пальцами по шершавой коре — своего рода благодарность. Каждое из них испытывало эмоции — пространство словно сострадало, — что никак в полной мере не получалось у меня.       Кукушка вдруг стала куковать так заливисто, явно пророча многие годы. Мучительная улыбка скользнула по губам.       Да. Это был далеко не тот единичный раз, который даже и не год вовсе обозначал — месяц. Если бы можно было изменить ход истории, я никогда бы не оказался здесь — держался бы подальше.       Я оторвал ладонь от коры и продолжил свой путь.       Возможно, когда-нибудь я научусь перемещаться так же быстро по лесу, как Волдеморт. На это будет время.       А когда научусь, что буду делать? Вероятно, стану придумывать себе новые дела.       Теперь у меня была работа, но чем заниматься в свободное время я не знал. Можно, наверное, навестить Тони… Почитать что-нибудь…       Я вошел на поляну, видя, как Том в своем человеческом облике сходит с соседней дорожки. Скорее всего, почувствовал, что я вернулся раньше.       Я потупился, опустив взгляд.       — Надеюсь, это станет уроком, и ты начнешь слушать внимательнее, — сказал Том, вздохнув. — Я говорил, что тебе не удастся отыскать то, что ищешь.       Я вспылил, вмиг добравшись от состояния «грустное спокойствие» до «злость».       — И откуда же ты это знал?       Том прищурился и быстро оказался около меня, перехватив пальцами за шею настолько сильно, что я прочувствовал давление каждого пальца. Он буквально заставил меня поднять взгляд и посмотреть в глаза.       — Я принимаю, что у тебя сейчас сложный период, однако следи за языком, когда обращаешься ко мне: я исполнил просьбу. Твои поиски не увенчались успехом, но я не позволю срывать на себе злость за каждое разочарование, с которым ты столкнешься на своем пути, — прошипел Том.       Его черты лица поплыли: через человеческую «маску» начали проступать очертания монстра.       Я некоторое время смотрел на Волдеморта, как завороженный, неотвратимо понимая, что меня влечет.       Возможно, очередной выверт моего характера, который со смертью стал хуже: превратил меня в капризного и вспыльчивого мальчишку, однако это не помешало осознанию.       Том наверняка увидел этот надлом в моих глазах. Слишком внимательный, чтобы не заметить, и слишком умный, чтобы не понять.       Скорее всего, знание, что я никогда не вернусь домой, начало сменяться жаждой найти хоть одно живое существо, которое станет родным. Близким. Тот, с кем можно установить своего рода связь. Конечно, во мне еще говорила человеческая суть, но это не имело значения.       Кто, если не он? Не тот, кто все начал.       Именно сейчас, смотря ему в глаза, переполненные злостью и вспыхивающие алыми всполохами в глубине, я знал, что сдамся ему на милость.       Пусть это станет своего рода переходом в новое состояние. В этот мир.       Я шагнул к нему, чтобы оказаться еще ближе, и сам прижался к чужим сухим губам, вцепившись пальцами в плечи. Сам толкнулся языком в рот. Сам провел по кромке зубов, когда его губы раскрылись. Пальцами я смело скользнул в темные мягкие пряди, желая притянуть ближе. Вжать в себя.       Я застонал ему в рот, когда губы начали ныть, и разорвал поцелуй, больно укусив его за губу. Чужие пальцы расслабились на шее.       — Почему ты не забрал меня ребенком? Так было бы проще, — попытался перевести я тему, чтобы не чувствовать себя уязвимым.       Отвлечься.       Я не представлял, что он сейчас увидел в моих глазах, но его губы растянулись в ухмылке.       — Ребенку нужна мать, — однако равнодушно ответил он.       Этим все было сказано. Материнская любовь — основа, которую через всю жизнь пронесет с собой ребенок. И не обычное чувство принадлежности маленького человечка к тебе, а то — безусловное, — что может подарить лишь мать.       Мама сделала все возможное. Как получилось. Не мне судить, удачно или нет. Она не могла предположить, что все обернется таким образом, но пыталась продлить мне жизнь любым способом. Ее можно было понять. И ни один мужчина не смог бы заменить ребенку женщину — мать, — тем более тот, кто не обладает чертами, присущими человеку.       Я с грустью кивнул, а он убрал руку и отступил.       Все сложилось так, как сложилось. Своего рода рок, от которого не уйдешь. Вот только что такое судьба для существа, подобного Волдеморту? Наверняка лишь ряд хитросплетений, ниточки которых он закладывает сам.       Я мешком опустился на землю: заледенелую и промозглую, до боли закусывая губу.       Чертовски желая жить, я отдал все на откуп провидению. Это и стало моей слабостью. Моей погибелью. Однако пути судьбы неисповедимы: чему быть, того не миновать. Это лучше всего знала Луна, предсказав мне ее. Мозаика из слов так быстро сложилась в полноценную картину, принеся в итоге только опустошение. И у меня все еще оставалась попытка узнать судьбу: та, третья, которой я никогда не воспользуюсь.       Зачем ведать о том, что предрешено за нас? И если люди хотят узнать, что их ждет впереди, то к чему стремятся духи?       Это только предстояло выяснить.       Все мое представление о жизни рухнуло и разбилось на множество осколков. Раньше казалось, что добродетель рано или поздно будет вознаграждена: живи правильно и тебе воздастся; что стоит вытерпеть любые невзгоды, подкидываемые на пути, и наступят хорошие времена. Но провидение, видимо, награждает лишь достойных.       Это понимание задело что-то внутри, отчего на миг стало больно. Что-то, что заставило меня вновь почувствовать. А значит, все было не так плохо. Рано или поздно чувства выровняются — малая плата за бессмертие, которое мне для чего-то дано. Возможно, оно станет для меня возможностью познать саму суть мироздания. Я бы точно не понял этого за жизнь: век человека слишком короток. Но как быть с тем, что она сама начинает цениться только в момент осознания, что у всего есть начало и конец?.. Лишь в этом случае смерть становится великой ценностью жизни.       — Понять удастся только со временем, — повторил свои слова Том. — А сейчас позволь себе оценить подарок, который ты вырвал. Считай его вторым шансом.       Пришлось признать, что он прав. Но я все равно недовольно поджал губы. Из чистого упрямства.       — Однако как бы мне не хотелось поговорить о необходимости каждого существа приносить пользу тому месту, где он находится, оставим это на потом, — Том оскалился довольно. — Поэтому выбери, чем бы тебе хотелось сейчас заняться.       Я задумался, вспоминая свои размышления на этот счет.       — Пошли к Тони на болото. Хочу узнать, чем у него все закончилось с Юдой, — я натянуто улыбнулся уголками губ.       Том хмыкнул.       — Сношением.       Я закусил губу, ощутив, как начинаю краснеть. Впрочем, и у нас с ним все закончилось тем же. Только, видимо, чуть позже.       Единственное развлечение, что ли, в лесу?       — Еще прогулки, — насмешливо заявил Том.       Я кинул на него недовольный взгляд.       — Научи меня защищать сознание, как можно быстрее. Ты постоянно лезешь ко мне в голову.       — Твои мысли подобны крику в тишине, — протянул Том, оскалившись.       Ну замечательно.       — А потом навестим Панси? — вновь сменил я тему разговора. — Хочу познакомиться поближе.       — Вдохновили ее формы? — издевательски уточнил он.       — Мы могли бы с ней стать приятелями, возможно. Да и ей, наверное, было скучно сидеть одной в озере, когда все были на празднике.       Том закатил глаза, но достаточно покладисто согласился на первое предложение:       — Болото так болото.       «Все лишь бы ты сейчас не погряз в думах», — это осталось повисшим в воздухе.       — Только перенеси нас туда: не хочу плестись на своих двоих, — попросил я. — И у меня еще вопрос…       Он ведь готов был меня отвлечь от всего на свете сейчас — я это понимал.       — Что-то в этом мире вечно, ребенок, — сокрушительно вздохнул Том, явно через силу сдерживая язвительность. — Слушаю тебя.       — Откуда взялся Меринит? Мне казалось, что я использовал единственный цветок, выросший в этом году.       — Закрой глаза, иначе будешь, как пьяный, до заката, — посоветовал Том, переключившись.       Я покорно смежил веки. Земля на мгновения ушла из-под ног: показалось, что я падаю в пропасть, но стоило коснуться ногами твердой поверхности, как обнаружил себя стоящим на болоте.       — Так что насчет цветка? — напомнил я.       Том хитро, почти зловеще улыбнулся.       — Время никогда не было линейно, как я уже говорил. Значение этого тебе придется понять самому. А теперь пойдем — Тони заждался. Ему точно не терпится все нам рассказать.       Том заговаривал мне зубы — однозначно. Но у меня было время, чтобы понять суть: докопаться до мельчайших деталей.       — И где зелья? Я не нашел их…       — Бальзам был использован для заживления раны, — он красноречиво посмотрел на мою грудь: туда, где сейчас находилась сердцевина цветка. — А что до твоего зелья удачи — считай, что его не было.        Как это не было? Я же его сварил. Это слишком было таинственно.       Однако отвечать на мои мысленные вопросы никто не собирался — это я понимал. Как и если бы я задал их вслух.       Мы помолчали.       — Хочу видеть твой настоящий облик всегда, — на грани слышимости прошептал я, словно сам от себя не ожидая. — Мы те, кто мы есть.       Волдеморт довольно хмыкнул.       — Что ж, не поспоришь.       Мой взгляд скользнул по болоту. Земля уже начала подмерзать и покрылась тонким пухом снега, скрадывая опасные места, которые я чувствовал теперь интуитивно. Знал, куда следует ступить. Для того чтобы оно замерзло, потребуется много времени: до самого февраля. Только тогда это место станет не опаснее обычной поляны.        Белый покров словно подсвечивал все вокруг, сверкая, как драгоценность.       С удивлением я понял, что даже не обратил внимание, когда снег начал падать в лесу и теперь ложился на мои плечи. Прикрыв глаза, я прислушался к округе. Каждый куст, каждое дерево, каждая птица и неспящий зверек словно шептали, вторя друг другу: «Ты часть нас. Мы — твоя».       Тоскливая улыбка коснулась моих губ.       — Тони, ты где? Мы пришли! — крикнул я.       И время будто ускорило свой ход — жизнь потекла своим чередом.