Немецкая гнида

— Мама, мы ещё долго ехать будем? — шёпотом поинтересовалась Таня. — Ещё совсем немного осталось. — неуверенный голос матери откуда-то сверху, внушал как никогда мало доверия. Стены душного тамбура давили. Ещё больше давили голоса других людей, тех, кому тоже не посчастливилось оказаться здесь. Это ужасное чувство пришло ещё на станции. Ощущение, будто сделал что-то невыносимо мерзкое, будто кровь что уже подсохла на лице, не кровь убитого бомбой, а твоя, как чувствуешь что внутри стало пусто, хотя это и не так. Ухо уже совсем не звенело. Может и не глухота это была, а лишь лёгкая контузия. Страх почему-то утих, может, завтра всё будет иначе, может она проснётся в своей кровати, понимая что это сон. И когда всё успело так изменится? Ещё вчера она с Галей гуляла во дворе, и подруга хвалилась новой куклой. Не ребёнок ведь уже, а игрушки любит. Целая полка в шкафу Гали была отведена куклам. Образ белокурой девчонки в руках с куклой, в платьице усыпанным белым горошком, и синим бантиком на затылке, до сих пор стоял в голове. Галя. — та самая, без которой всё было не так. Та, которая наверняка не смогла выжить, и та что останется лишь воспоминаниями, и одной единственной заколкой, что чудом осталась в волосах. — Мам, а куда мы едем? Надежда какое-то время молчала, видимо, думала что ответить, но в конце концов склонилась к дочери, — Куда привезут, а там уж посмотрим. — А если не привезут? — она словно наивное дитя, переспрашивала всё, сама находя это глупым. — Привезут. Всех куда-то привезут. — Куда именно? Мама не ответила, лишь отвела взгляд в сторону, делая вид, что не замечает. Таня поняла и без слов, тоже отвернулась, слегка привстав с холодного пола. Лица несчастных не сильно отличались, всё та же тоска, безысходность. Бомбёжки уже совсем не слышно, наверное поезд уже далеко, так далеко что ноги бы сами не дошли, а ступни истёрлись в кровь. Также далеко и город, с которым связывало многое. Как минимум воспоминания, как максимум место жительства. Всё решилось за считанные часы, и она не думала что придётся вот так всё бросить. Рёв петухов за окном, заставил открыть глаза, и оглядевшись, подняться. Она обыденно просыпается в половине шестого, удивляясь, надо же было уснуть прямо на краю кровати. Парящую пыль было хорошо видно на свете поднимающегося солнца. А стояло посмотреть в сторону окна, так глаза тут-же начинало резать от яркости. Село словно ожило. Люди занимались бытом, каждый своим. Некоторые уже выводили коров, некоторые начинали стирать бельё у дома, а Таня в это время только проснулась. Скрип-скрип-скриииип. Скрип-скрип-скриииип. Калитка в палисаднике под окнами скрипела давно — с тех пор, как Таня оказалась в селе. Первую неделю бесконечно-вечный скрип страшно её бесил, но потом она привыкла к нему, как привыкают к старинным часам-ходикам, которые издают скрежещущие звуки, день за днём отмеряя прожитые часы, которые могли бы в любой момент стать последними. Девочка встала, подошла к шкафу, и дёрнув за ручку глянула внутрь. Большинство вещей, что там висели, были даже не её, может соседские, может старые мамины. Из одежды с собой мало что взяли, а зимней так вообще почти не было. Пусть сейчас не зима, бабушка быстро смогла решить проблему с вещами. А эта чёртова сумка, что так и не отмылась до конца от крови, что мертвецки засохла и стала чем-то наподобие корки. Сумка, красовалась на столе, будто напоминая о себе сама. По-человечески это и сумкой назвать нельзя, скорее небольшой мешок, что вешается через плечо. Удивительно, как с неё ещё не стёрлась старая нашивка. Почти истёртый от времени цветок, белые лепестки, что видны достаточно чётко даже сейчас. Таня повернула голову ещё дальше, руками натягивая на себя одежду. В глаза бросилось фото матери в тёмной рамке на столе, ещё старое, но образ всё равно сохранился. Короткая стрижка, когда волосы ещё не успели отрасти, чёткие зелёные глаза, что передались и Тане, да, впрочем, девочка многое переняла от матери. — Доброе утро, мам. — девочка и не ждала ответа, ведь это всего лишь фото, а фото говорить не умеют. В какой-то момент состав остановился, стук колёс разбушевался и затих, всех присутствующий слегка качнуло. Двери раздвинулись, и взору предстала уже другая станция. Некоторые люди стали выбираться наружу. Пол поскрипывал, не то от пыли, что устилала в несколько слоёв каждую стену в поезде, а не то от старости. Тамбор наполнился свежим воздухом, будто мимолётной надеждой. Таня посмотрела на маму, с явным вопросом, но она не заметила. — Мам, а мы не здесь выходим? — поинтересовалась она, привставая, чтобы дотянуться до матери. — Нет, ещё нет. Небольшое разочарование, и Таня опускается обратно на пол, ожидая отправки. Самое угнетающее то, что они едут сами не зная куда, и ничего не могут поделать. Сзади осталась только разруха и уныние, но это только пока, и не везде. Наверняка где-то там, где-то далеко, есть место куда не добрались фашисты, надо лишь туда добраться. Поезд ехал, иногда останавливался, и снова ехал. Пейзажи за окном менялись. Были и ещё целые города, деревни, леса и речушки. Были мирно живущие люди, которым Таня сейчас откровенно завидовала. А мама всё никак не говорила подниматься, всё также стояла напротив дочери, опираясь на стену. Её лицо наверное ещё никогда не было таким бледным. Всё тот-же тамбур мелькал перед глазами, а людей с каждой остановкой всё меньше. Может они были в других вагонах, или их вовсе не осталось. Она сбилась со счёта времени. Может час, а может и все пять. И вот опять, поезд остановился. Мама подошла к выходу, глянула, а после взяла за руку дочь. Таня резко встала, вместе они вышли из вагона, на небольшой станции, окружённой какой-то деревней из пары домов, что казалось могут развалиться в любой миг, рухнуть и рассыпаться в прах. Вдали виднелась тёмная лесополоса, высокие ели, вперемешку с небольшими деревцами, кои окутывал сплошной мрак. Свист ветра прошёлся насквозь, будто ударяя по голове, и развивая перепутанные волосы. Надежда повела дочь в неизвестном направлении. — Мам, а куда мы? — она озиралась по сторонам, будто боясь что кто-нибудь на них выскочит. — Неужели место не узнала? — Надежда нервно улыбнулась. Таня ещё раз огляделась. — Нет. — пожала плечами, смотря на маму. Надежда ещё недолго помолчала, и показала рукой в даль, куда-то за вытоптанную дорогу, — Здесь должно быть пара километров до бабушки. Ну точно, Таня уже видела этот лес раньше, и эту деревушку тоже. Сама не знала, почему сразу не распознала местность. Может, потому-что голова забита не этим. Или и без того массивные заросли у хат, разрослись ещё больше, создав ложное впечатление. Рассматривая фото, девочка вспоминала маму, но не ту серьёзную, бледную женщину, которая с головы до пят увязала в работе, а с приходом войны вообще пошла на фронт. Она вспоминала ту, что любила улыбаться, и шутить свои деревенские каламбуры, она вспоминала мать, когда даже папа ещё был с ними. — Как же тогда хорошо было, правда? — брюнетка развернула фотку на себя. — Как ты думаешь, мам, всё ещё будет как прежде? В ответ только тишина, и неизменное лицо на плёнке. Этот спокойный взгляд не удавалось связать с той, кем мать стала сейчас. Словно не она, а её тень, остаток, прах, но не более. Черты остались теже, но вот всё остальное... — Как у тебя там дела на фронте? — улыбалась Таня. — Небось, фашистов как фарш выносишь? Тишина. Лишь осознание глупости происходящего, заставляет сомневаться в правильности, и тем более не бесполезности этого диалога. — Почему ты больше не пишешь? Бабушка грустит, когда почтовый ящик всё также пуст. Вздрогнуть и отстраниться заставил гул с неба. Этот ненавистный всей душой гул, как-же хотелось просто заткнуть чем-то уши, но нельзя, вдруг снаряд. Хотелось делать что угодно, только-б не слушать это. Ещё больше не хотелось услышать звук падающей бомбы. Слава всем богам, что только этим гулом всё кончилось, в этот раз бомб не было. Бабушка уже пошла доить корову, а потому Таня поела в одиночестве. Картошка. Пустая картошка. Каждый день, понемногу пустой картошки. Наташа в шутку прозвала такой рацион «Картофельной диетой», и Таню это каждый раз забавило. Наташки этим утром не было дома, впрочем, неудивительно, может ушла по грибы, да по ягоды. Как раз как полностью поднялось солнце, Таня пыталась достучаться до подруги, но всё было безуспешно. — Наташка-Наташка, где ж тебя носит. Она присела на ступеньки у Наташкиной избы. Всё равно если её нет дома, никто не спохватиться по душу девочки. По началу Таня долго не могла понять, как Наташа может жить в сплошном одиночестве, но потом только смирилась, подруга не жаловалась. В отличие от Тани, которая первое время, что и делала, только жаловалась. Может и слабость, она не отрицала. Вообще, Таня не отрицала своей трусости и откровенной слабости. Просто потому, что не могла ничего поделать. Оставалось только сидеть и ждать, пока подруга вернётся. Впрочем, она частенько пропадала на часик, потом всегда возвращаясь, по её словам, собирала себе пишу. Гордая она слишком, ничего не брала что, предлагала ей Таня из еды. — Я же с тобой не из-за еды дружу, и да, я же не голодаю. — вот он, ответ на все случаи когда брюнетка пыталась впихнуть ей хотя бы банку огурцов, чтобы та не ходила в лес или на местный базар, что хорошо так опустел в последнее время, хотя-бы неделю. Хотя, на базар было идти смысла ещё меньше. Денег давно ни у кого не осталось. Странный, чуждый ранее звук ударил по ушам. Сначала оказалось непонятно что происходит, но вскоре ей удалось разобрать крики. Они доносились оттуда-то с леса, совсем-совсем близко. Кто-то бегал и кричал, к тому-же, этот бег сопровождал и странный звук, будто шелест, но слишком громкий и непривычный. Осторожно пробравшись на звук, Таня остановилась. Её глазам предстала неожиданная картина. Сначала заметила лишь смутный силуэт, а потом его обладатель стал стремительно приближаться. Солдат, по всей видимости, советский, что по началу невероятно обрадовало, пока Таня не увидела танк, что ехал прямо за ним. Восторг быстро сплыл с лица, сменившись недоумением. Танк видимо не собирался стрелять, лишь ездил и ездил, до тех пор пока обессиленный красноармеец не запнулся, и не упал. Таня застыла, хотела помочь, но тело перестало слушаться. Всё было так странно и страшно одновременно, что и дыхание перехватило. Всё происходило быстро, даже слишком. Танк наехал на мужичка гусеницами, сначала на ноги, потом поехал дальше. А несчастный срывал голос в истошном крике до хрипоты. Тело его, под весом такой машины, проминалось. Лицо мужчины было искривлено жуткой гримасой боли. Глаза выпучились и налились кровью, словно и вовсе вылетят из орбит. Он в отчаянии тянул вперёд уцелевшие руки, моля о помощи, при этом пуская струйки крови изо рта. Глаза девочки округлились, а лицо заметно побледнело. Она даже и не заметила что на такие вопли стали высовываться люди. Её тело было словно не её, совершенно чужое, неуправляемое. Она понимала, вряд ли уже сможет чем-то помочь, солдата полностью передавило. Оставалось только убежать, но как бы ей этого не хотелось, ничего не могла с собой поделать, чтобы только заставить бежать. Танька с трудом сдержала рвотный позыв когда танк стал ездить вперёд-назад, превращая человека в кровавую лепёшку. Внутренности расплескались под танком, напоминая кровавую кашицу. Что-то внизу необычно громко хрустнуло. На том моменте девочка уже не выдержала, и приглушённо вскрикнула. Этот вскрик словно отрезвил, заставил не задохнуться. Снова почувствовав ноги, и еле дыша, она стала медленно отходить назад. Прошлый солдат уже не был солдатом, скорее тем, что от него осталось. А танкист, видимо уверенный, что покончил с этим, развернулся и спешно скрылся в лесу. Дождавшись пока танк скроется, Таня тут-же рванула домой, чуть-ли не задыхаясь в собственной одышке. Лишь бы только всего этого не видеть, убежать, хоть на край света. Ноги по пути подкашивались, казалось, ещё чуть-чуть и она расшибётся на любой кочке. Но ей повезло. Таня залетела в дом, захлопнула дверь, и сползла вниз по стеночке. Как же было мерзко. Мерзко от того что она даже не пыталась помочь, когда солдат ещё тянулся, когда он просил о помощи, когда надеялся на спасение. Мерзко что не позвала на помощь, а только стояла и пялилась на то, как человека давит до состояния блинчика. Девушка закрыла рот рукой, и просто сидела сжавшись у входной двери. — А ты чего тут сидишь? — вдруг появившиеся бабушка заставила вздрогнуть, и убрать руку от рта. Собраться с мыслями вышло не сразу, девушка только шевелила губами, намекая, что хочет сказать что-то. — Там... Там... Там бы... Был... Было… — девочка неуверенно показывала пальцем на дверь. Бабушка только обеспокоенно смотрела. — Там... Ну... То есть... Тут… Н… Не... Немцы… И... И ещё танк... — пробормотала Таня, и только хотела продолжить, как стук в окно прервал её. Бабушка отошла, и выглянула в окно. Силуэт соседки, что живёт прям в соседней хате, увидела даже Таня. А лицо у тёти Любы ошалевшее, будто призрака увидела. Какая-то вся бледная, и тревожная. — Баб Тамар, вы представляете что, — начала соседка, а Таня уже заранее знала о чём пойдёт речь. — Буквально неподалёку танк немецкий проезжал, там ещё и на парня какого-то наехал. — Господи… Этого ещё не хватало... — Да я сама в шоке, — соседка развела руками. — Ещё немцев для полной картины нету! Вот, накаркали значит... Таня уже не вслушивалась, смысла в этом всё равно не было. Непонятно, зачем было так мучить человека перед смертью, от того что это было сделано умышленно, становилось ещё дурнее.

”Это кем нужно быть, чтобы сделать такое?”

Через время бабушка вернулась, застав Таню всё в том же месте. — Танюш, ты же не можешь просидеть тут вечность... — Могу. Бабушке потом с трудом удалось оттащить впечатлительную внучку от двери, которая просидела там в одной позе, глядя в одну точку, тем самым до смерти напугав старушку. Она усадила её на диван, и напоила молоком. Бабушка медленно поднялась из-за кресла, и потянулась к фотографии на полке. На ней было изображение, как мама держит ещё новорожденную Таню на руках. При виде этого, девушка чуточку ожила. Бабушка протянула рамку, — Не для того она радовалась и ждала, чтобы ты сейчас так убивалась. Девочка взяла фото, рассматривая его чуть лучше. Фотка эта достаточно смазанная, но даже так, всё видно. Небольшие косяки плёнки, в виде белых пятен, само собой были. Но это не мешало восприятию. И не мешало видеть всю ту же маму. — Правильно, ба, не для того... Прошло немало времени пока Таня решилась выйти на улицу. Свежий воздух, хочешь или не хочешь всё же помог успокоиться. Сама не зная зачем, пошла всё туда же, наверное ещё раз поглазеть на изуродованный труп, хоть и мало этого хотела. Словно шла убедиться что солдат мёртв, и всё ли было так плохо как она видела. Может хотела увидеть чужую реакцию, будет ли всем остальным также плохо? Или, кому-то будет наплевать? Что если, всё это вообще померещилось, а соседка в таком случае была пьяна. Ещё не доходя туда, девушка услышала знакомые голоса. — Вот же твари, как их только земля носит... — Во-во, скоро сбросит, я уверен. Таня подошла ближе, и наконец увидела эту картину снова. Нет, ничего ей тогда не показалось. Кровь ещё даже не успела подсохнуть, труп держал своё прежнее положение, распластавшись достаточно далеко, даже дальше чем ей показалось сначала. Разочарование, от того что всё это правда, снова нахлынуло. Совсем недалеко стояли Наташка с толстым Егором, странно что больше никого не было. — Привет, Тань, — улыбнулась Наташка. — Привет. А вы почему тут стоите? — Интересный вопрос... Может или не может... — начал Жора, но его в плечо пихнула Наташа, да так что он чуть не упал. — Не начинай нести свой бред, не к месту же совсем. Егор вздохнул и быстренько заткнулся. — Вот, Тань, ты посмотри, — Наташа развернула подругу лицом к трупу. — Смотри что эти гады наделали! — Я уже видела... — Это хорошо, надеюсь все видели. Пока тебя не было мы с Жорой даже парочку детей отсюда отогнали. — Во-во. — кивнул Егор. — А почему отогнали? — поинтересовалась брюнетка. — Вот значит, как сказать-то... — начал Егор, почёсывая затылок. — Да потому-что они пытались солдату внутренности назад запихнуть! — Наташка чуть поморщилась, видимо от воспоминаний. У Тани перед глазами всё поблёкло, от мысли как дети пихали эти внутренности, что сейчас уже напоминали небольшие раздавленные кучки. Если-б Таня сейчас была младше, годиков на пять, то даже подходить к останкам не стала, а тут, мало того трогали, так ещё и пытались что-то туда запихнуть. Как конструктор, только из человека. Странное сравнение, но оно тут как никогда кстати. — Они все сначала боялись, а потом нашлась пара идиотов, — Наташа раздражённо вздохнула, и посмотрела на передавленного солдата. — Мало того, идиотов, феноменальных идиотов! Небольшая пауза быстро сменилась очередной её фразой. — Сначала из-за этой немчуры забрали моего папу, потом они бомбят твой город, а теперь ещё и сюда посягнули залезть?! — Да-да! Совсем обнаглели! — поддакивал Жорик. А Наташка снова пихнула его, но в этот раз посильнее. — Заткнись Жора, я тут важные вещи пытаюсь толковать. — рыжая пригрозила ему кулаком. А он, видимо всё поняв, замолчал. Егор не был плохим парнем, в плане характера уж точно. Только лицом не вышел. Таня ни разу не слышала от него чего-то такого, что даже из доброго умысла могла сказать Наташка. А вот рыжуня относилась к нему крайне пренебрежительно. Ещё до войны она считала его глупым, слишком добрым, наивным, и даже какое-то время дразнила девочкой. А когда он всем начал затирать что пойдёт на фронт добровольцем, но в последний момент передумал, то Наташка несколько дней с ним даже не разговаривала. Именно этот момент казался Тане полнейшим бредом. Может, человек понял что не потянет такого риска, а Наташка тогда точно не знала о чём, говорила. Да и никто не знал. — Нам остаётся только, надеется, что немцы обойдут стороной. — вздохнула Таня, отвернувшись, ожидая очередной гневный всплеск от Наташки. — Да прекрати уже унывать! Даже если и не пройдут, мы их всех ночью как - чик! — она быстро достала из кармана обломок ножа. «Дурёха.» — думала Таня. Таким ножом мало того, не поранишь, даже чтобы порезать, нужно постараться. — Ладно?... — Не ладно, а путь к спасению. — Наташка широко улыбнулась. Таня хотела на это надеется, но не верила что им поможет один единственный, и то тупой нож. Наташа не шутит, она бы никогда так не пошутила, а значит если она действительно собралась идти на вооружённых немцев с этим, то совершает величайшую глупость. Девушка не стала спорить, может, если к несчастью сюда явятся нацисты, Наташа сама поймёт что нож не поможет. А пока, пускай думает так. Может, Таня бы и хотела тоже похвастаться ножом или каким-то оружием, но понимала что смысла в этом меньше чем кажется. От танков это не поможет, против огнестрельного оружия тоже ничего не сделает, про бомбы вообще стоит молчать. — Ой, а вы знаете, я сегодня ночью самолёты в дали видел, там так мноооого их было! — начал заливать Жора. — Я тоже видела... — вздохнула девушка. Наташка тоже вздохнула, крутя в руках тот самый нож. — А у меня окна на другую сторону выходят. Брюнетка могла только завидовать подруге. Она не хотела видеть эти самолёты каждый день, уж тем более ночью, потому-что спать когда знаешь что над головой летает вражеская техника, не представляется возможным. Хотелось на время сна вовсе лишиться всех чувств, в первую очередь слуха, чтобы только не слышать этот гул. А Наташка наверно, чуть-ли не с пеной у рта, кидалась бы камнями в небо, развидев такую машину. Представив себе такое, Таня ели заметно улыбнулась. — Не истребители надо считать, их всё равно всех не развидешь. — добавила Наташа. — А танки? — Жорик подошёл ближе. — Танки, пока один. — Трупы? — Один. Жорик ненадолго замолчал, будто думая, стоит ли говорить. — А рожы с веснушками? Один? — сдерживая хохот, Жора слегка отстранился. Таня не успела опомниться, как Наташка прописала Егору кулаком в живот, от чего тот загнулся, что то невнятно пыхтя. — Наташ, мне кажется это перебор... Ну... Немного... — немного неуверенно протянула Таня. — Тьфу. — Наташка силой распрямила Егора, — Ладно, признаю, переборщила. Воцарилось молчание. Егор сузил серые глаза, не то от злости, не то от обиды. — Вот всегда ты перебарщиваешь. — он развернулся, и поспешил удалиться. — Жорик, ну, не обижайся, Наташа.. Она... Она не специально! — последнее слово особенно неуверенное, будто пустое оправдание, которое явно не сработает. Егор удалился, не сказав больше ничего. Таня опустила голову с разочарованным выдохом. — Обидчивый какой. — Наташка убрала свой нож обратно, присаживаясь на небольшую лавочку. Брюнетка тут же присоединилась к подруге. — Может Жора тебя ещё простит. — А потом опять обидится. — Наталья закатила глаза, разваливаясь на лавочке. Брюнетка только пожала плечами, — Может и нет. Егор хоть и был обидчивый, но никогда не обижался по долгу, потому никто даже не беспокоился об этом. Пускай, реакция Наташи и была слишком бурной в этот раз, но Таня легко оправдывала это переизбытком эмоций. Всё-таки, не каждый день увидишь человека раздавленного танком, так ещё и немецким.