Шушу

Лань Цижэнь бушевал, словно тайфун. — Мы не можем этого сделать!!! — вновь кричали мерзкие старикашки. — Почему?! — попаданец искренне не понимал этих брюзжащих праведников, помешанных на былом. — Рождаемость нашего клана буквально на дне! Мы должны дать больше свободы молодым, а то вымрем! — Чтоб они в каждых кустах занимались непристойными делами?! — мужчину при этих словах флэшбэкнуло в экстры, он даже не постеснялся поморщиться. — Я просто предлагаю проводить смешанные занятия по гуциню между парнями и девушками! А вы делаете из этого скандал! — надо было менять все эти устои, он видел, как дети загибались и ломались под сводом правил. Он не хотел подобной участи подросткам. — Решать подобное может только глава ордена, вы не он! — эта была точка в их диалоге. Что ж, да, Цижэнь был лишь заместителем, но ведь это всегда можно исправить? И вот он стоит у ветхого домишки и говорит ровным, холодным голосом, глядя на дверь. — Подпиши согласие о передаче власти. В ответ ему информативно молчат, но это не пугает молодого господина Лань. Он продолжает: — Ты не выйдешь, просто подпиши, чтоб я наконец-то сделал что-то более полезное, чем ты. Из под двери вылетает бумажка, которая ранее была засунута внутрь, а на пергаменте видны дрожащие буквы. Попаданец кивает сам себе и разворачивается, на последок кидая: — Зря ты там сидишь. А-Хуань и А-Чжань просто чудесные дети. — тон на последнем предложение смягчается, а за дверью слышится хриплый выдох. — Все в свою мать. Полянка перед домиком пустеет, оставляя единственного жителя наедине со своими мыслями — Пожалуйста! — комплект документов падает на стол перед дедами в белом. Те возводят в непонимании глаза, а на лице Лань Цижэня растёт оскал. — Как?! — спрашивает самый вредный из этой винтажной компании, а попаданец гордо дёргает подбородком под всеобщий гомон. — Вы забываете, я тоже наследник, а ещё любимый брат главы. И с этого момента наступает эра перемен. >>> Пятимесячный Лань Чжань прожигает своими золотыми глазами мужчину, который неловко кормит того из своеобразной древнекитайской бутылочки. Хуань сидит рядом и болтает ножками, которые ещё не достают до земли. «Да, чувствую себя мамочкой» — в определённый момент проносится в чужих мыслях, но не успевает сформироваться в что-то общее, ведь младенец хватает самый конец длинной налобной ленты и дёргает на себя, тем самым вызывая у маленького первого нефрита искренний смех. — Шушу нравится А-Чжаню! — юный Ванцзи, ещё не принявший своего второго имени, в это время вертит кусок ткани и резко замирает, издавая звук «Ба» Попаданец непонимающе хлопает ресницами, а потом на него резко накатывает осознание «Баба», так дети в Китае называют отцов в этом возрасте (папа по-другому). Лань Хуань, как более смышленный из них двоих, соображает быстрее и поднимает удивлённые очи на старшего. — Баба? Шушу, а почему А-Чжань назвал тебя папой? Лань Цижэнь откладывает бутылочку и начинает аккуратно укачивать свёрток, где второй маленький нефрит буквально сверлит старшего, не отрывая от того взгляда. — Просто А-Чжань случайно спутал меня с другим человеком, А-Хуань. — из тёплых тканей повторяется звук «Ба» и попаданец окончательно сникает. Чёртовы устои и правила. Чёртов Цинхэн-Цзюнь. Чёртовы старейшины. Бедные дети.... — Шушу, а где сейчас находится наш с А-Чжанем баба? Этот вопрос он боялся больше всего. Цижэнь поднимает зенки к небу, а после натягивает на лицо вынужденную улыбку и трепет чёрные волосы. — Ваш баба сейчас очень занят, но он сильно вас любит, можете в этом не сомневаться. — замечая чужое смятение, попаданец слегка выгибает брови. — Что такое, нефритик? — Шушу... А ты не можешь быть нашим папой? Боль можно сравнить с ударом в печень. Цижэнь обнимает мальчика свободной рукой и подтягивает к себе, целуя макушку. — Ох, нефритик, к сожалению мне никогда не стать вам с А-Чжанем достойным отцом, но я постараюсь быть для вас опорой, на которую можно положиться, и хорошим дядей. Лань Хуаню при этих словах хочется закричать, что его шушу уже самый-самый лучший и самый-самый достойный! Но... Он молчит, глядя на такие грустные и серьёзные глаза, понимая, что сейчас ему дают обещание. Мальчик жмётся к родному боку. Хуань не знает своего отца. Хуань не знает чем его отец занят. Хуань не знает любит ли их с А-Чжанем отец, нужны ли они ему. Хуань не знает его тепла. Но Хуань знает шушу. Хуань знает, что его шушу всегда спасёт их с мамой и братиком. Хуань знает, что он может положиться на шушу в любое время суток. Хуань знает, что шушу всегда спрячет его от старейшин и не наругает. Хуань знает тепло своего шушу, которого он давно мысленно называет «папой» >>> Стоит Лань Чжаню ощутить, что хватка поменялась на более нежную, золотые глаза распахиваются в поисках причины и находя ту нижняя губа ребёнка начинает угрожающе дрожать. Ванцзи спокойный малыш. Он тихий, не плаксивый и довольно мирный, но в плане прикосновений очень требовательный. Ванцзи ненавидит, когда его трогают няньки, кормилицы, адепты и любые другие лица, кроме трёх исключений. Он готов стерпеть всё, только если это будут: Мягкие, неуверенные прикосновения матери. Неловкие, слабые прикосновения брата. И сильные, твёрдые прикосновения дяди. Других он не потерпит. Незнакомка, замечая что дите вот-вот заревет, испуганно ойкает, а перед маленьким сморщенным лицом возникают добрые карие омуты с ласковой улыбкой. — Крольчонок, — звучит знакомый тенор, а в ноздри ударяет родной запах зелёного чая с чернилами. — Ну и что мы ревём? Малыш тут же успокаивается, протягивая мелкую ладошку в сторону мужчины, отчётливо произнося «Ба!» на всю улицу. Его тут же передают, а после Лань Чжань засыпает в привычном тепле, пока тот самый мужчина, третий человек, сидит за столом, работая над делами ордена.