«Воображение важнее знания,
ибо знание ограниченно.
Воображение же охватывает все на свете»
Альберт Эйнштейн.
Довольно крутая лестница вела в верхние пристройки старых домов. Маленький мальчик в старой, явно ему великоватой одежде взбирался по ним наверх, держа в одной руке пакет с едой. Уже на середине пути он услышал, как навзрыд плачет его маленькая сестра. Мальчик, ускоряясь, крепче сжал ручки пакета. Он молился, надеясь успеть и накормить её, пока с работы не вернулся их отец, а мать не проснулась. Мальчик вбежал в дом, запыхавшись. Осторожно поставил пакет в угол, пересек несколько комнат, оказываясь в маленькой пустой спальне. В ворохе старых дырявых простыней лежала его сестра с грязными сальными волосами. Длинные чёрные пряди спадали космами на лоб, закрывая тёмно-зелёные глаза. Мальчик упал на разодранные колени, убирая с её лица волосы. Двумя руками приподнял сестру и обнял, прижимая к груди. — Я здесь, — зашептал мальчик, убаюкивая сестру. — Всё хорошо. Сейчас мы будем есть. Позади себя он услышал шарканье ног. Хрипловатый, низкий женский голос, раздавшийся у него за спиной, вызвал непроизвольную волну мурашек по коже, и, с трудом вспомнив, как дышать, он круто развернулся на звук. В дверном проёме стояла мать с такими же грязными чёрными волосами и в обтрепанном платье. Пустые, безжизненные глаза пугали. — Эта маленькая дрянь хоть когда-нибудь затыкается? — произнесла женщина, хватаясь костлявыми пальцами за дверной косяк. — Её надо кормить… — шепотом произнес мальчишка, крепче стискивая сестру. Он будто готовился в случае чего подхватить её и бежать. — Ты не мой сын, чтобы давать мне указания, — раздраженно ответила женщина. — Что в пакете? — Еда. — И где ты её взял? — женщина подошла достаточно близко, чтобы дотронуться до подбородка мальчика и крепко ухватиться за него. — Продаёшь своё тело? — Н-нет… В рыбной лавке требовался кто-то, кто помог бы разнести ящики с товаром. Женщина смотрела то на парня, то на девочку, которая от голода посасывала большой палец. Она недовольно скривилась и резко отдернула руку, возвращаясь в одну из комнат. В доме неприятно пахло сыростью, плесенью и гнилым деревом. Всё нуждалось в ремонте, если не в сносе подчистую. За домом не ухаживали. Никто не мыл полы и тем более не подметал с должной тщательностью. Денег едва хватало на то, чтобы купить рис. Если бы отец, хоть для мальчика он никогда и не был отцом, мог грамотно управляться с деньгами, их жизнь сложилась бы иначе. По крайней мере так рассуждал мальчик всякий раз, когда лежал в своей постели. Он предавался размышлениям о том, как сложилась бы его жизнь, если бы родные мать и отец не отказались от него. Приходилось бы ему выживать так, как сейчас? Вероятнее всего нет. Он бы точно не знал, что такое бедность. Не знал бы, как это — слышать шёпот собственной матери, когда она скребется ночами в его комнату. Не знал бы, как это — когда отец поднимает на тебя тяжелую руку, оставляя синяки. Мальчик старался быть для этих людей лучшим. Хотя бы показать, что он не так безнадежен, как может казаться на первый взгляд. И несмотря на то, что он не являлся им родным сыном, вполне мог им стать. Нужно было лишь посмотреть на него под другим углом. Когда вернулся отец, малышка была уже накормлена и вымыта, а мать пыталась управиться с палочками и подхватить ими горячий рис. Мужчина смотрел на неё с нескрываемой ненавистью до тех пор, пока не повернулся к мальчику. Его лицо искривилось от гнева, и крупные белые зубы хищно оскалились. Мальчик напрягся, ожидая, когда его спина снова почувствует тяжелую пряжку ремня. Каждую ночь он лежал, прислушивался к звукам на улице. Лето он любил особенно сильно. Потому что в это время года теплело и всё расцветало. Единственную радость, которую он позволял себе в своей жизни — это прислушиваться к пению птиц и вдыхать ароматы распустившихся бутонов. Но все же ночь всегда оставалась для него самым страшным временем. Мать словно по щелчку пальцев сходила с ума. И даже отец, который привязывал её к кровати, не мог с ней управиться. Выбираясь из оков, до крови раздирая запястья, она ходила по дому словно призрак. Напевала монотонную мелодию. Вскидывала руки, словно танцевала перед толпой людей. В первый раз, когда мальчик с этим столкнулся, увидев её в ночи под лунным светом, горячая струя потекла по внутренней стороне бедра, образуя под ногами лужу. Во второй раз он запер двери, обмотав ручки веревкой. Но мать всё равно раздвигала расшатанные двери, хоть и немного, но достаточно, чтобы показаться в щёлочке. С тех пор она всегда подходила к спальне, раздвигала немного дверь, шепталась, скреблась и напевала мелодию. От этих воспоминаний мужчина проснулся в поту. Он резко открыл глаза и принялся себя ощупывать. Дыхание сдавливало грудь. Руки тряслись. По лбу стекали капельки пота. Сон казался таким реальным, что, пробудившись, он почувствовал, словно вернулся в то время. Опустив ноги на прохладный, до блеска начищенный пол, он прикрыл лицо ладонями. Потер его, громко рыча. Стальные мышцы рук и спины напряглись почти до боли, выступили вены. Резко поднявшись, он прошёл в сторону гостиной, объединенной с кухней. Налил себе стакан воды и выпил залпом. — Мать твою, — сквозь зубы проговорил он. — Твою мать! Шлёпая босыми ногами, он остановился у темных раздвижных дверей и открыл их. Перед ним тут же оказалось несколько подключённых мониторов, множество различных снимков. В одном углу фотографии тех, кого он уже убил, в другом — тех, за кем планировал охотиться. Но по центру было всего два лица, о которых он узнал совсем недавно. Леви Аккерман и Эрвин Смит. После своего последнего убийства он увлекся изучением информации о том, кто занимается его поимкой. И имя Аккермана фигурировало везде. Небольшого роста полицейский с большим списком закрытых дел, и не скрывающий свою ориентацию. Из лучших друзей всего лишь пара человек. Некогда его любовником был Эрвин Смит, информация о котором стала для мужчины ещё более интересной. Суровый адвокат, закрывший не одно дело о коррупции. И самым интересным в истории этих двоих было то, что они оба — выходцы из любящих семей. Они повстречали друг друга на одном из приёмов, который устроили богатые люди, посвященный лучшим родителям года. — Мерзкие педики, — с явным пренебрежением выплюнул мужчина, усаживаясь за стол. — Посмотрим, понравится ли вам моя игра. — Он нажал на пару кнопок на клавиатуре и улыбнулся.***
В морге стоял резкий и неприятный запах. Смешанный запах хлора, спирта и формалина вызывал головную боль. Леви каждый раз, стоило ему зайти сюда, морщился и прикрывал часть лица медицинской маской. Майк и Моблит косились на него, но ничего не говорили, наблюдая, как Ханджи с огромным энтузиазмом изучала человеческие глаза. — Леви никак не привыкнет к этому запаху, — отозвалась она, поглядывая на мужчин сбоку от себя. — Не очень-то прельщает идея привыкать к запаху морга и внутренних органов мертвых, — ощетинился тот. — Нашла отпечатки? — Ты портишь всю малину, — наиграно обиделась Зоэ. — Он всегда портит всю малину. Да достаточно на него просто взглянуть, как я теряю весь свой смысл жизни. Всё становится таким серым и печальным… — ответил Майк, на что получил папкой по плечу, а Моблит тихо кашлянул в кулак, маскируя смешок. Снимая на ходу медицинские перчатки, Ханджи хмыкнула. — Вы всегда друг друга… Как бы это сказать… — обдумывал Моблит, потирая подбородок. — Друг друга подкалываем? — закончила за него Зоэ. — Да. Но несмотря на это, мы очень любим Леви. — Она подмигнула Моблиту, отчего тот удивленно поднял брови, а затем покраснел. Приложив ладонь к приборной панели, Ханджи пропустила мужчин вперед. Они оказались в помещении, оснащенном множеством компьютеров и приборами для анализов. На одной из стен висел большой экран — на него можно было выводить результаты. Моблит, Леви и Майк встали перед ним, пока Ханджи ворковала со своим компьютером. — На открытке с посланием никаких отпечатков. Всё абсолютно чисто. На самой коробке только отпечатки курьера и твои, Леви. Но… — Ханджи подняла руку с указательным пальцем вверх, подходя к мужчинам и вставая перед ними. — У нас есть почерк убийцы. Я считаю, что это отлично. В каждом почерке есть отличие. Если мы сопоставим этот почерк с почерками работников из отелей… — Можно наткнуться на убийцу, — предположил Леви, потирая переносицу. — Ты изучила прошлое работников отеля? Кто-то сталкивался с насилием в семье? Ханджи сощурилась. — И да, и нет. — Она снова подошла к клавиатуре и вывела на экран пару лиц. — Из всех опрашиваемых только они подвергались насилию в семье, но, как вы знаете, у них железное алиби. Леви смотрел на лица на экране. Всматривался в их взгляд, вычитывал каждую строчку: кто, где, когда родился, пока Майк с Моблитом совещались. — Моблит, а что с детьми убитых? Что с ними сейчас? — спросил Аккерман. — Все отданы обратно в органы опеки, к сожалению. — Бернер пожал плечами. — Никто из родственников не собирался брать на себя ответственность за ребенка из приюта. — Он убивает молодые семьи, которые решились взять ребёнка из детского дома, — высказался Майк. — Но почему? Разве это не считается альтруистическим поступком? Леви, ты… — Вот только когда Майк повернулся, Леви уже и след простыл. Тот тем временем спешил подняться наверх. Вчерашний страх вновь окатил волной, пробежал по позвоночнику. Леви стиснул пальцы в кулаки, стоило увидеть целого и невредимого Эрвина. Всё также в идеально выглаженном костюме, с сосредоточенным лицом, он смотрел на часы на своём запястье. Прошлые чувства вспыхнули и также резко погасли, стоило Леви вспомнить, что между ними ничего нет уже целых три года. — Получал ли ты в последнее время что-то странное? — подойдя, спросил Леви. — Записки? Фотографии? Посылки? Эрвин озадаченно взглянул на него из-под пушистых ресниц. — Нет, — покачав головой, ответил он. — Вспомни, — упорствовал Леви, нервно сжимая кулаки, что не скрылось от взгляда Эрвина. Он поднялся, оказываясь слишком близко к Леви. Сердце Аккермана забилось быстрее от знакомого аромата парфюма. — В чём дело? — Убийца прислал мне коробку с человеческими глазами. Глазами одной из жертв. Внутри была записка, связанная с тобой. Эрвин с минуту помолчал, обдумывая сказанное. — Если тебе нужно убедиться, то мы можем проехаться до моего офиса. Оказавшись в машине Эрвина, Леви ощутил накатившее дежавю и воспоминания. Как они скитались по уголкам Японии, посещая маленькие деревни. Ездили к Артуру Смиту или Кенни, чтобы помочь перевезти или увезти старые вещи. И даже то, как однажды они забрались в незнакомый уголок страны. Тогда они долго смеялись, сетуя на свой топографический кретинизм. И не придумали ничего лучше, чем воспользоваться возможностью и заняться любовью в машине. Леви чуть было не улыбнулся на эти воспоминания, но вовремя взял себя в руки, отворачиваясь лицом к окну. Они ехали в молчании. Даже радио не играло. Было слышно только шум мотора, улицы и проезжающих мимо машин. И между тем кто-то плелся позади них, не отставая. Леви заметил чёрную машину с затонированными стеклами только спустя несколько минут. — За нами следят, — подал голос он. — Но сделай вид, словно я тебе этого не говорил. — Попробуем оторваться? — предложил Эрвин, поглядывая в зеркало заднего вида. — Не уверен, что сработает, но попробовать можно. Разогнавшись немного сильнее, Эрвин обогнал одну машину, затем другую. Леви кидал взгляды в зеркало со своей стороны, пока над ними с обеих сторон машины не стали нависать тёмные деревья. Они пронеслись по пустынной дороге, огибая несколько поворотов. Спустя несколько километров машина догнала их и несколько раз ударила по заднему бамперу. Леви дёрнулся вперед, заметив, как крепко Эрвин сжал руль. Затем снова удар. И снова. Они преодолели очередной поворот, и Леви выкрикнул: — Проклятье! Удар снова пришелся по заднему бамперу, вытесняя машину Эрвина с дороги. Впереди показался мост. Оба — водитель и пассажир — вжались спиной в сидения. Леви попытался крепче ухватиться за ручку, в то время как Эрвин выровнял руль. В зеркале несколько раз блеснули фары, будто водитель пытался что-то сказать. И после снова ударил по заднему бамперу, оттесняя машину Эрвина с моста. — Держись! — тот крепче сжал руль, пытаясь развернуться. Разогнавшись, преследующая машина последний раз ударила по ним. Эрвин нажал на тормоза, автомобиль закружился. Внезапно он оказался впереди них и, разогнавшись, врезался в лобовую. Леви всего на мгновение успел посмотреть на Эрвина. Почувствовал, как задние колеса съехали с дороги и нависли над рекой. Ужас заставлял адреналин кипеть в крови. Леви ощутил прикосновение Эрвина. Они переплели пальцы, прежде чем рухнуть в реку. Шея резко дернулась назад от удара, мир накренился, голова пошла кругом. — Ривай. — Голос доносился издалека. — Ривай. Зажмурившись, Леви поднял голову и покрутил ноющей от боли шеей. Затем открыл глаза, застонав, и заметил, как машина медленно заполняется водой. Его взгляд метнулся к Эрвину. — Ты в порядке? — Да. Эрвин качнул головой. — Надо выбираться, пока машину не затопило окончательно. Оба принялись толкать двери, но те никак не поддавались. От осознания, что они ушли под воду, мысли заволокло страхом. Они попытались открыть окна, но понимали, что так их затопит быстрее. Поэтому Леви остановил попытки Эрвина разбить стёкла. Уровень воды тем временем поднимался выше. — Я должен тебя отсюда вызволить, — в отчаянии пробормотал Эрвин. — Перестань думать обо мне, подумай о себе, как тебе отсюда выбраться! — выкрикнул Аккерман. — Я всегда буду думать о тебе… — Эрвин почти задыхался из-за ледяной воды. — Всегда, Ривай… Леви лишь фыркнул и отвернулся. Он попытался снова выбить дверь, но та никак не хотела поддаваться. А когда уровень воды уже доходил Леви до подбородка, Эрвин нащупал его руку, хватая за запястье. Машина скрипела под все увеличивающимся давлением. — Я вытащу нас отсюда. Только дыши. — На секунду Эрвин переместил свои руки на холодные щеки Леви. — Доверься мне. Перед тем, как вода скроет нас окончательно, не забудь сделать большой вдох. Замявшись, Леви все же кивнул, а затем сделал так, как его просили. Эрвин приложил все силы, толкнув ногами дверь. Ещё раз. Затем ещё. И та поддалась. Работая ногами, он потянул Леви за собой, крепко держа за руку, до тех пор, пока они не всплыли на поверхность и не сделали глубокий вдох. Вода будто обжигала. Зубы стучали. Оба кашляли и отплевывались, жадно хватая ртом воздух. Леви повернулся к Эрвину, пытаясь нащупать его тело. Он здесь. Он с ним. Они выбрались. Осмотревшись, Леви заметил берег и указал головой в его сторону. Оба поплыли, периодически оглядываясь друг на друга. Течение утягивало, но они сопротивлялись и уверенно гребли. Выбравшись из воды, Леви с Эрвином упали на спины, тяжело дыша. Их руки лежали в одном-единственном сантиметре друг от друга. Всё, о чем думал Леви, это о том, чтобы с Эрвином всё было в порядке. Он винил себя за то, что втянул его в эту игру. В это дело. И в тот момент, когда они погружались под воду, Леви хотел сказать лишь одно: «не смей умирать». Несмотря на то, что прошли три долгих года, кажущиеся вечностью, Леви не забыл всех тех чувств, что испытывал к этому человеку. И в этот момент, между жизнью и смертью, Аккерман отчетливо понял, что всё ещё его любит. Любит Эрвина.