Игра в сапёра

Истерика, но я владею собой Просто устал, просто устал, но я владею собой. Какое дикое слово, слово — истерика! Пикник — Истерика

Андрей раздраженно сидел за стойкой бара, гоняя туда-сюда стакан рома. Голова была кристально ясная. Нет, это не проклятый осьминог выпил весь ром из его желудка. Хотя осьминог, определенно, щупальцами обхватил и сжимал со всех сторон. А ещё временами подбегал и пытался с ним на брудершафт пить заставить. Спрут Юрьевич! Князев раздраженно покосил на едва тронутый стакан. Может, и хотелось надраться, да и забыться, но и этой роскоши он был лишен, как и многого-многого в этом мире. Хотя, казалось бы, живи и радуйся… До того, как мир сойдет с ума, ещё далеко. Самое-самое время… Ни чумы, ни войны, цена на нефть — мечта, доллар по 31 рублю опять же! Но нет, невмоготу Андрею было. Эти пару дней до 31 декабря кое-как продержался. Мужиков хотел позвать хоккей смотреть, но в последний момент передумал. А ну как Горшок узнает… И Вахтангу с Димой житья не даст, и сам то ли обиду заточит, что не пригласил, то ли речь двинет, что нех филонить — надо Тодда писать. Короче, тошно Князеву стало. Один остался. Ну, почти. С текстами к Тодду окопался, что-то из своих старых, каким-то чудом неуничтоженных черновиков брал, что-то из памяти выуживал. Мама его старалась не трогать. Видела, как его потряхивает, но не лезла. За это благодарен был, как и за напоминания поесть… воздухом дышать ему и напоминать не стоило — сам выкатывался, правда, отчего-то по ночам, точно от людей скрыться хотел. Хотя он и так-то никому особо не сдался. И дышал-дышал… Бредя, порой, дороги не разбирая, сам не зная куда… Всё равно со сном проблемы были. Сколько б не крутился — не мог уснуть. Постоянно ловил себя на мысли, что чего-то не хватает. Точнее кого-то. Да, он много времени проводил вне дома, но… Сейчас-то Андрей был в Питере, дома, внутренний компас об этом постоянно кричал. И вот, он дома, а Агаты рядом нет. Никто под бок не закатится, коленкой не треснет, чтоб не ворочался, уснуть мешая… И дыхания знакомого рядом нет, к которому прислушаешься — и сразу чуть спокойнее станет. Просто нет и всё. Привык Князев за эти годы. Очень сильно привык. И к присутствию, и к поддержке, иногда и к остротам и тычкам. Не хватало ему этого. А ведь как обидно выходит… Агате то, наверняка, куда легче чем ему. Она вся в заботах о дочке, да и не было у неё тут всех этих лет — прикипеть не успела толком… Сейчас, вон, как совсем отвыкнет, Алиска ещё чуть погодя окрепнет, так свои проекты развивать начнет, а ему ручкой помашет. С одной стороны хорош ж — хоть где-то Агата себя в жертву не принесёт, ему помогая, но… Князь не святой. Далеко нет. И его эти перспективы не радуют. Поэтому сейчас для него единственный способ заснуть — это устать до отключки мозга. Так и спал… Что на лбу аж кусочки текстов злокозненного Тодда отпечатывались. Потом тёр под раковиной с такой силой, будто кусочек плоти отодрать был бы не прочь. Но это полбеды. Самое страшное было, когда ночью снился… Нет, не Мишка, тот затих чего-то. Дом. Агатка снилась. Не эта молодая и знойная. Его Агатка, всё ещё знойная, но такая печальная… Раз вообще она для него мелькнула в зале кремации, похожим дико на тот, где с Михой попрощались… Со спиной прямой, лица он не увидел, но был уверен, что его она. Потому что обнимала совершенно точно Алиску. Это было короткое смазанное видение, Андрей и лежащего в гробу не рассмотрел, но почти уверен был, что увидел бы себя. И ветер унёс его прах! Немудрено, что после такого Князь проснулся настолько разбитым, что почти час тупо лежал, пялясь в потолок, пока в дверь легонечко не поскреблась мама. Конечно, время обед, а он так и не вышёл. Пришлось вставать и изображать, что нет, его совершенно не гложет мысль о том, что случилось с его жизнью одиннадцать с половиной лет тому вперёд. Его настоящей жизнью. Ха, а вот, если так разбираться, то, что ж получается, та, в которой он сейчас живёт, молочная?! Нет, конечно… В молочной боль бы не ощущалась столь настоящей и терзающей. Но и накопленный за те годы багаж никуда не делся. Да, дни того будущего уже миновали, и Андрей этому и поспособствовал, но не думать, не переживать о том, как оборвалась его жизнь там, он не мог. Что это вообще с ним произошло? Перенос во времени? В пространстве? Параллельный мир? Просто ли он прямо сейчас изменяет начисто историю, или же его собственный мир никуда не делся? Просто там нет больше Андрея Князева. Умер, погиб на собственном концерте из-за того, что стихия разошлась, а сам он перед тем наполивал себя водичкой, надеясь прийти в чувство… Тщетно — в чувство не пришёл, а ещё вода отлично ток проводит. Ногу тоже поставил не туда. Аппаратуру тоже не проверил же никто, как в грозу себя поведёт. Но не мог же он перенести концерт десятилетней годовщины Мишки! Хотя, скорее, надо было. Теперь вот живи тут, гадай, что там понаписали про тебя… Может даже: «И умерли они в один день, но в разные годы!» Кое-кто точно слюнями захлебнулся, но на это Андрею плевать. Он не может не думать о маме — не добило ли ту случившееся. Потому и смотрит сейчас с грустью на её более молодую версию. Смотрит, а сказать ничего не может, поделиться… Не хочет пугать, да и не имеет права груз перекладывать. Это только его. Бремя. Не может не думать и об Агате. Нигровская выглядит сильной, и кажется порой почти Терминатором — напористой, мощной, идущей к цели, но он знает, как нелегко ей это даётся. Агата — трудяга, но и ей необходима поддержка. И он сейчас не только о помощи специалиста, нет, он ту ни в коем случае не обесценивал… Просто и сам Князь не приблуда какая-то. Это его семья, его жена… И он важная часть. Опора. А сейчас её снесли. Нет, он уверен, что та справится. Не сразу, но всё будет в порядке. Наверное. Ради Алисы та и дальше будет казаться сильной. Но это всё не мешает ему переживать. А ещё скучать. Поэтому вскоре вместо написания либретто к Тодду он начинает напряженно гуглить. Внутренний стопор на «глупый поисковой запрос» и «мой ФСБшник покатится со смеху» сорвало, как стоп-кран, от этих снов. Однако ничего дельного Андрей не нашёл. Совсем. Только прочитал пересказы, кажется, всех существующих в мире книг и фильмов жанра хронофантастика. Даже до дорам дошёл. Ну, просто ничего. Дельного. Кое от чьих фантазий его нервным смехом, словно током, било, а где-то просто ржал до слёз, ещё где-то страшно так всё внутри сворачивалось. По-разному, в общем, единения не было. В голове так ничего и не прояснилось. Не помогли ни мифы, ни легенды. Так и осталось непонятно: то ли там он умер — а это другое ответвление, тот мир продолжил жить без него; то ли прямо сейчас всё меняется, а того будущего нет нигде. И Андрей не знал, какой вариант хуже. Не хотел знать. Была ли та жизнь черновиком, а теперь он портит чистовик… Не имея душевных сил сделать снова всё, как в черновике. А потому сейчас не отказался бы напиться и забыться. Но не мог. Никак, потому что единственная реальность, существование которой Андрей мог сейчас не только осмыслить, но и доказать — это та, в которой он находился здесь и сейчас. И хотя та сейчас и казалась очень серой и поломанной — он поклялся сделать всё, чтоб это исправить. Сделать всё не только ради Мишки, но чтобы здесь всё было хорошо и у мамы, и у Агаты, и у дочек. Чтобы тут им не пришлось лить по нему слёзы. Совсем. Ну, вот, когда Вселенная отвечала всем его задумкам? Собрался, бл*ть, провести время с семьей. Вы скажете, а как, если от него Агата ушла? Ну, вот, ушла… Но это не мешало Андрею придумывать дикие способы её вернуть! Хоть и понимал он, что глупо всё это, к тому же, может, и нужна им эта пауза, пока с Горшком не разберётся, жизнь свою не наладит шатающуюся… Но фантазии работать это не мешало. К тому же Новый год… Семейный праздник. Не прогонит же она его, если сильно попросит, расскажет, что у мамы там свои планы и вообще… Могло бы сработать и без всяких изощрений в виде перфоманса с разучиванием её любимых песен, главная сложность исполнения которых заключалась в том, что они на немецком! Могло! И Князь даже выучил куплет и припев, которые можно было бы задействовать, если простого убеждения и просьб провести с ними хоть одну ночь, окажется мало. Ладно, вряд ли это б подействовало… Но хотелось улыбку или хотя бы тень её на лице у Агатки увидеть. А то у той сейчас поводов немного было. Так, пусть хоть над его потугами в языки посмеётся. Или по шее надаёт за то, что с глупостями такими пристаёт не вовремя. Хоть отвлечётся. Ну, вот, и, получается, что планы Князев имел. Максимум и минимум. Максимум — это понятно — всё-таки заставить сердце Агатки дрогнуть. Минимум — девчонок поздравить заехать, а потом вернуться… в пустую квартиру. У мамы, как оказалось, давно планы были в гости к подруге собраться. Она и так, и эдак предлагала ему уже это дело отменить, либо всем вместе посидеть. Ага. Андрей и две тётушки. Нет, он не против. Просто не хотел, чтоб мама из-за него жертвовала планами. Потому и уверил, что есть с кем встретить. Помнится, он совсем недавно Горшка жалел, что в свой последний новый год, считай, один остался… Ну, себя Князь не жалел. Во-первых, ничего ещё неизвестно, а, во-вторых, он 2012 уже встречал, так что плевать. Даже обращение Медведева при желании может из бездны памяти достать да народ поразить своими Кремлёвскими связями. Ну, и, в-третьих, надеялся он на Агату. В конце концов не о возвращении же просит. Так нет же — Миха, все карты спутал. Ну, конечно, кто ж ещё? Вдарила тому моча, пиво переработанное, не иначе… В общем, пришла вдруг в голову бешеному гениальная мысль затеять совместное празднование нового года. Ага, они и в прошлые годы, когда кричали на всех углах, что, мол, семья, друзья, братья — не праздновали вместе. Все по своим норкам расползались. Ну, может, только в самом начале, в звенящей весельем юности и тусили. Да так, что совершенно не помнили ни курантов, ни того, а чё, собственно, вчера было. И вообще — майонезные маски с выступившими из ингредиентов витаминчиками — это полезно! Князь и правда не понимал — ну с чего Миху так накрыло-то? Про командный дух задвигал, про экипаж корабля и про великие свершения в новом году! Может, вбил в себе в голову, что и глупое суеверие может сработать… Ну, типа, с кем новый год встретишь… Ну или это Андрею хочется так думать, да. Но прямо уверен Князев был, что из-за него это. Не помнил он, чтобы так в его времени было, а до него слухи какие-никакие всё равно доходили. И про Новый год в клубешнике точно б дошёл. Так что во всём он виноват. Может, даже Мишка этак не хочет, чтоб он с Агатой мириться пробовал, и специально… Не, ну так тоже думать не надо. Не зверь же он. Просто, поди, власть показать хотел, во! Или унизить… Ну, вот, снова мысли к самому худшему воплощению Гоблина мотнулись. Но ведь правда! Все с бабами своими придут, один Князь… И нет, он и заикаться о совместном походе Нигровской не станет, незачем её и туда впутывать. Вообще, резко прямо бешеная шлея Миху под хвост укусила! Потому как с того несчастного телефонного разговора, с требованием вот прям тут же писать Тодда, они не общались. И Андрей — о, наивный — позволил себе подумать, что следующее их взаимодействие состоится только на репе после нового года. Если вообще состоится. Вообще, его, порой, переклинивало. И не слабо. Карусель-карусель — кто не успел слезть, того умотало в хлам: настроение и намерения менялись точно стёкла битые в калейдоскопе. Вот раздолбал Миша тогда телефон и зловеще больше не звонил. Он-то, когда хоккей смотреть пошёл, на беззвучку ставил, почти уверен был, что перезвонит. Ан-нет… Хотя, Князь успокаивал себя тем, что телефон все же вдребезги и замена его время заняла. Хотя глупо это. Номер его тот наизусть помнил и вряд ли забыл бы. Хотел бы — позвонил. Но вот не звонил. Сперва драка, потом ругань по телефону. Дошёл Андрей до мысли такой, что надобно самому, наверное, ему написать там, или позвонить. А вдруг Миха там че похлеще уже алкашки глушит? Но тут же одергивал себя — судя по тому, как отреагировал Горшок на его слова перед концертом — с демонстративным выхлебыванием бутылки коньяка — действия Князя могут дать обратный эффект. Назло маме мозги отморожу, в данном случае не маме, и не мозги, но печень тоже страдает, как и Князев, чтоб он там не задвигал. Но… Мишка умеет удивлять. 31 декабря, ранним, мать его, утром, Андрей был разбужен звонком. В ультимативной форме царь Михаил (а подумалось именно так!) сообщил, что сегодня они празднуют ночью в клубешнике. «И оправдания не принимаются!» Вот так. Горшок ещё что-то втирал ему про единственную уважительную причину для отсутствия, после которой он не сожрёт ему мозги. Ну, вы сами, наверное, догадались какую. Дохлятиной медведи брезгуют. И никакие доводы не могли того переубедить — ни то, что девчонкам обещал, ни то, что нет никакого желания куда-то выползать… Собственно, ничего нового. Можно было и не сотрясать воздух, но Андрея чего-то вдруг понесло. Может, от обиды, а, может, просто возмущение выход искало. Лучше было, конечно, молча проглотить, чем доставить удовольствие увещеваниями, но как уж вышло, не стыдись… Когда это Мишка считался с планами, возможностями и желаниями других? Собственно, пришлось действовать по короткой программе — сначала к Диане — поздравить, стараясь взглядом с Алёнкой не встречаться. Та уж больно что-то проницательно смотрела. Ему и Ворона Алексея на недели хватило — спасибо. А может, просто возможности ждала, чтоб про должок напомнить. Хотя, конечно, и договорились они, в положение вошла Алёнушка, да всё же и у самого терпеливого человека крышу сносит. Тут, кстати, слегка Князя покоробило. Он-то выигрыш уже обналичил. Подарки купил — да, даже Рине и Катьке, хотя тем и пофиг, но вот что-то дернуло его, котопёсовода-любителя. Но и не только. Прогу купил. Да дополнительную видеокарту, чтоб комп тянул. А мог бы должок хоть частично, но погасить. Но вот подумал про это только на пороге у девчонок. Ладно, сделанного уже не воротишь. Скоро погасит. Если выдержит напор Мишкин. А если нет… Скоро (аж летом, ага) Олимпиада в Лондоне, кое-что Князь запомнил, не пропадёт. Дианка — вот та была рада папке, без всяких обязательств. И от этого ещё больше кололо, почти колотило внутренне — надо почаще проводить время со старшей дочкой, а то ведь действительно, вырастет и всё. Не поймаешь птичку — упорхнёт в самостоятельную жизнь… Потому и собрался, да всю энергию вкачал, чтоб, хоть и по сокращенной программе, но дать побольше успеть веселья немного отрывного. Очень грустно подумалось, что воскресные, хотя в его случае и того реже, папы для того и нужны?! Ворваться ярким огоньком, обогреть, а потом оставить вариться в буднях с по-настоящему близким человеком — с матерью. Хотя, порой, такие перфомансы последним медвежью услугу оказывали. Он очень надеялся, что Дианке из-за него никогда не приходило подобное в голову, да и не придет. Только вот для этого почаще надо появляться… Что, впрочем, возвращало его к текущей невозможности этого. Ладно, хоть сегодня сполна напрыгался, и набегался, словно стараясь прыгнуть выше головы — всё пропущенное время компенсировать. — Князев, у тебя все нормально? — спросила уже в дверях Алёна, подкрадываясь за ним кошечкой. — Так себе, но это временно, — Андрей по-прежнему не смотрел на неё, радуясь, что можно полностью сосредоточиться на одевании. — Скоро всё погашу, я теперь снова часть корабля, — грустно усмехнулся, всё же не выдержав. Да, знает та, точно знает… Как и знает, что мера эта не из-за должка по алиментам. Так и чего юлить?! — Нет ничего более постоянного, чем временное, — хмыкнула Исаева. Потом стремительно приблизилась и легонько щёлкнула его пальцем по лбу, заставляя посмотреть прямо на неё. — В любом случае — с Новым годом, Андрей, — ух, поздравила, так поздравила. Он растерянно потёр лоб, а бывшая жена прибавила серьёзным тоном: — Береги себя — рядом с тобой тот ещё драконище, вовсе не из волшебной сказки. Князь замер. Это ж она не про Агату? Андрей не сомневался, что Алёна уже знает об их расхождении (временном!). Хорошо, конечно, когда бывшая и нынешняя дружат, но и скрыть ничего толком не получается. Нет, точно не про Агату. Тогда про Горшка? Видимо. Он хмыкнул, представив того в образе… Что-то в этом было. Огонь — точно его стихия. А сейчас и дым явственно шёл из ноздрей. Да и свирепствовал… Похоже. Только вот драконы не везде творения Моргота, то есть тёмные, кровожадные или просто алчные твари. Есть и мудрые и… Ну, не добрые, но хотя б не такие однозначно злодейские. С теми помнить истину одну важно — не буди спящего дракона. И, вообще, по возможности обходи стороной. Ага. Пройдешь тут. Вспомнился мультик. С Алиской смотри. О приручении такового. Дракона, то есть. Хороший мульт, кстати. Про викингов. О, новая безумная идея! Подкараулить Горшка после репы, когда все остальные свалят, тюкнуть его легонько… Связать. И включать исключительно добрые мультики и песни. Можно даже сказки читать. Чтоб Гоблина изгнать. Ага, после такого тот совсем с цепи сорвётся. Не, тут вряд ли подобная терапия плоды даст. Тяжелая артиллерия нужна, но вот какая — он пока не придумал. Осознав, что завис на пороге чужого дома уже приличное такое количество времени, Князь отмер, словив ну очень подозрительный взгляд Алёны, поспешил отчалить, пообещав приехать второго-третьего. Тем более, что ему есть куда спешить дальше: нужно многое ещё успеть до вечера. До Горшка. С Агатой проще было. Чаще он пока видел Алису. И сложнее. Если уж Алёне хотя б объяснять не надо, почему он бодрым кабанчиком туда-сюда мечется, да и почему так мало времени проводит с дочерью, ну, по крайней мере не показывала она, что нуждается в этих объяснениях, то здесь… Агата вполне и без всяких пояснений всё понимала. И что опять Миша-Миша-Миша в голове колесами поезда стучит, и что опять по первому зову побежал. Она, впрочем, тоже ничего не сказала. Да только вот мелькнувшие в глазах горечь и раздражение бьют не хуже слов. А ещё жалость какая-то. Противно всё это ощущается. Особенно, если знать, о чём он просить хотел. Если б Мишка всё не порушил. Но Андрей собрался и, пересадив Лиску в манежек, развернулся к нарочито внимательно что-то читающей Нигровской. Откашлялся, внимание привлекая, а, добившись своего, провозгласил: — А теперь мини-концерт! Без заявки, но тем не менее… — Прочистил горло. На глаза попался Алискин синтезатор. Хмыкнул и приспособил к делу… Шуту можно. Шут даму свою потешить хочет, на точность исполнения не претендуя. И запел, искренне так, понимая, о чем, в теории, должен петь, но, возможно, коверкая слова. Да что там, возможно — скорее всего. Зато своего добился. Во-первых, Алисе перфоманс неожиданно понравился… Хотя что неожиданного? Папа тут вокруг мамы с серьёзными щами скачет, что там смешно наигрывая на игрушке да напевая совсем уж тарабарщину. Во-вторых, Агата сначала округлила глаза, а потом чуть улыбнулась — так и сохранилась улыбка эта в уголках рта до конца ну очень короткого выступления. А когда он откланялся, подошла, да и поставила ему легонький щелбан в лоб, кратко отметив: «Дурак ты, Князев!» Что их сегодня с Алёной покусало — Андрею неведомо было. Но, очевидно, что какой-то, видимой только для его женщин краской кто-то в шутку навёл там у него мишень! А может, просто хотели они, чтоб разуму там у него прибавилось? В любом случае уходить не хотелось совершенно, тем более, что и не прогонял никто… Но, увы, надо было! Мишка явно дал понять, что потом со свету сживёт… Хотя он и так это делает. И Князь замер в нерешительности. Пока Агата его легонько не подтолкнула: — Иди, коли выбрал тот путь. — Не выбирал я… Он сам меня выбрал, — пробовал отмежеваться Андрей, но по выражению лица понял, что лучше не спорить. Клюнул дочку в макушку, оглянулся раз с надеждой на поджавшую губы Агату, да и ушёл. Вот и сидел теперь Андрейка с кислой миной в баре. Другим-то весело было. Ну, а чтоб не веселиться? Всё разукрашено, везде драконы — символ года как-никак. Все с семьями, пусть и без детей, но от тех иногда да, будем честны, хочется ненадолго уединиться — все празднуют. Один он, как сыч… среди камней. Ладно, среди стаканов и бутылок. В окружении стекла. Хотя, глядя на то, как лихо Горшок смешивает в своем желудке столь причудливые коктейли (много-много пива — аперитив, потом пара бокальчиков шампанского (новый год же!), потом много-много водки, к которой добавлялся джин, иногда конь, иногда виски или ром), подумал, что не зря поехал, опять про себя забыв. Как бы не сорвался его лохматик, не нашёл бы здесь где наркоту, да не развязал бы. Ну, хоть какой-то плюс — присмотрит. Не привыкать. А Мише хорошо. Отрывается. Интересно, только потому, что праздник, или потому, что продавил всё, что мог? По его воле и указке все дела свершаются, мятежник Князев и тот обратно приполз на поклон. Вот же, диктатор хренов. Хорошо ему, а он сейчас, возможно, с Агаткой мог быть… Андрей чувствовал, что всевозрастающее напряжение и раздражение всё сильнее жгут кожу и душу. Заполняют всю сущность. Он раздраженно уставился на стакан с ромом — неосознанно сжал так, что вот-вот расколется. Выпить хотелось неимоверно, заглушить эмоции, чтоб не чувствовать, не думать. Но позволить себе мог только эту порцию — больше уже чревато последствиями. Или нет, но проверять не хотелось… Где первый, там и второй — перерыв не большой, и вот уже мозги в желе, рассказывают всем желающим удивительное-невероятное. Повезёт, если остальные и сами в кондиции окажутся близкой к полураспаду — тогда не запомнят, а если на видео запишут? Нет, в жёлтый дом не охота. Он и первый-то взял, чтоб не выделяться, внимание не привлекать. К тому же, коли в руках выпивки нет, все так и норовят подойти, предложить выпить. Это же прямо национальная идея, чтоб все пили, всем хорошо было… И непьющего совратить причаститься — особенное достижение, как же! Хорошо, хоть Лось с супругой на празднество прибыл — та точно его у себя рядышком под строгим контролем всё мероприятие держать будет. А так уже и с Яшкой поговорил ни о чем, и с Пором даже — расщедрился на слова интроверт в квадрате. Так, погодку пообсуждать. И главное ж, че удивительно: все такие милые, бл*ть, делают вид, что офигеть какие друзья. А поговорить-то с ними и не о чем. И не особо хочется. Лучше б они Миху вовремя тормознули. Что в его реальности, развязать бы не дали, что в этой — х*йню, творимую на концерте, пресечь, не захотели же. А так, сидит себе со стопариком у бара — вроде и занят человек. Может, хочет посидеть, поразмышлять. Вместе со всеми находится, но, в то же время, и хоть чуть-чуть в стороне, пространство почти личное. Сидит себе, пьёт (по факту — балду гоняет и время тянет). Улыбается приклеенной улыбкой. Хорошо человеку, да. Нет поводов докапываться. Ну и что, что второй стаканчик всего лишь, да и тот нетронутый — кто считает-то? Только об этом подумал, как внезапно рядом плюхается тело. Ну, этот-то вполне и считать может. Андрей бы ничуть не удивился, что Горшок сейчас претензиями разразится, а хрена ж ты не пьёшь. А чё ты не пьёшь? Всё пьют, и ты пей… Ага, разбежался! И дело, очевидно, есть. Как минимум — до*баться. С пьяных глаз Мишка сегодня просто чудеса тактильности и ласкучести, вместо игнора, проявляет. Лучше бы наоборот, и по трезвяку. А то, как собакен какой — льнёт, нагло влезая в такое, с трудом отвоеванное, свободное местечко, личное пространство. Хотя границы любые его никогда не останавливали. И тем горше сознавать, что протрезвеет и снова включит холодную ярость. Будет дальше жечь его душу напалмом, неизвестно каких демонов выгоняя… А сейчас вон, трётся рядышком, в глаза заглядывает, будто ничего у них не случилось. Всё хорошо. И даже фингалы почти зажили. Вот бы и рубцы на душе так же заживали. — Андрюх, чё скучаешь, чё страдаешь? — закидывая руку на плечо и притягивая к себе, почти не заплетающимся языком восклицает Горшочек. — Праздник же, все вместе, все в сборе! «Праздник-х*язник, а ты руки убери, бухой проказник!» — мелькает в голове. Вслух же другое выдает, отодвинуться, отлипнуть пытаясь — ему неудобно, да и раздражение внутреннее вместе со злостью приглушённой никуда не делись: — Да ничего, Мих. Душно, жарко. — Ты грустишь! — пьяно лыбится это чудо, проявляя чудеса эмпатии. — А когда тебе грустно и херово, мне тоже херово. Вот. И чё это сейчас было? Что за спич-признание такой? Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, так, что ли? Но если так, то это прямо новый крутой поворотище в их деле! Эк, Мишенька, игры-то у нас какие с тобой: садомазо отдыхает — сделай другому больно, чтоб у самого все болело и рвалось на части. Те-то хоть кайфуют — один от боли, другой от того, что её причиняет. А здесь — обоим хреново, как выяснятся. И стоп-слова нет, просто Андрей — закоренелый мазохист, раз всё это терпит. А кто дружок его закадычный — вопрос хороший. В образе Тодда весьма на садюгу смахивает, но ведь Князев помнит и другое — Мишку доброго, настолько, что очень многие этим пользовались, увы. — Ты без Агатки ж, скучаешь, что ли — продолжает нести Горшка, причем он сейчас взял и на самую больную точку попал. — Так забей, а? Найдем мы тебе другую бабу. Сговорчивую, фигуристую! Чтоб и сиськи были, и жопа. Посмотришь — и глаз радуется. А то у бывшей твоей и подержаться не за что. В женщине должно быть мяско. Понимаешь, да? — и снова на глаза лезет, лапами стараясь его на месте придержать, а то ведь Андрей едва не вскочил. — Мих, давай не будем о моей личной жизни, а? — перекрикивая музыку, заявляет Князев. Внутри всё горит. Этому бы только подержаться! И вообще… Есть там за что! Мозг вспыхнул снова, подкидывая картиночки, одна другой откровеннее. Нервно сглотнул — не думать… Только не думать! Несмотря на то, что речь эта, алкоголем подкрашенная, вызвала желание как минимум руку с плеча убрать, как максимум — двинуть: не вправе Миха решать, вообще-то, кто ему нужен, — Андрей сдерживается. — Да почему? — недоумевает Мишка, ещё крепче его зажимая, словно в подтверждение следующих слов: — Мы ж братаны! Ага, братья. Такие братья, что один другого сожрать готов, да косточки выплюнуть. Братья из романов автора Игры престолов, не иначе… Тьфу, блин! И тут лоси, то есть Баратеоны. — Братаны, Михаил Юрьевич, уважают выбор друг друга, — а вот тут уже Князь не знает, только ли о выборе второй половинки говорит. Или же и своё нежелание ставить Тодд приплёл. — Она тебе сразу была не пара, слышь, да? — В этом весь Миха — как сядет на какую-то тему, так всех ею и затр*хает. И пофиг ему, что стрелки отчаянно переводят, дабы ему же в табло и не зарядить… не одному же Андрею лоб подставлять сегодня. — Заканчивай, Мих, заколебал, — свирепо прошипел: мало того что из-за него Агату и потерял тут, так Князев случайно, отмахиваясь от суетного Мишки, смахивает на себя же пресловутый стакан с так и нетронутым толком ромом. Это становится последней каплей. Вообще и хлеще угваздывался, но тут словно стоп-кран какой сорвало. Сидит тут с ним, сдерживается, объяснить пытается. А тот ведь мертвецки пьян. Может, и не вспомнит на утро, что приставал к нему да такое болтал про братанов и боль общую с хандрой. Так и чего сидеть-то? Ждать, когда народ заставит им «Ром» исполнять? Так уже попытки были… А ему не хочется. Совсем. Настроения нет. — Бл*ть. Как же меня все задолбало. За-дол-ба-ло! — по слогам проревел прямо в ухо, кажется, даже слегка протрезвевшему Горшку. — Слышишь, Мих? Так что не грузи мой бедный разум! Чего ты докопался? Внимания тебе мало? — он рассмеялся и обвёл руками клуб. — У тебя тут куча приспешников, фанатов, лизоблюдов. Но ты лезешь к мерзкому предателю, овце заблудшей, или кто я там сейчас для тебя? Отъ*бись от меня, дай вздохнуть свободно, я уже и так все твои хотелки выполнил. — Ты искупаешь! — вместо того, чтоб покивать и отстать, что было возможно только в фантастике, важно и размеренно, как только алконавты и умеют, протянул Горшок. А может и Гоблин уже. Андрей не знал, перестал различать. А потом тот продолжил и ему совсем нехорошо стало, уж лучше б не слушал уже, что это бешеный тип несёт, ушёл бы домой, но нет! Слушал: — Вину свою заглаживаешь. Знаю-знаю, тревожит тебя всё это, — повторил, кивая быстро-быстро головой, и что-то ещё прибавить хотел наставительным, снисходительным тоном, но… Всякому терпению приходит конец. Наверное, вместе с ромом вылились и испарились последние крохи и княжеского терпения: — Да пошёл ты, пророк херов, — Андрей с силой отталкивает Мишку, вскакивает. Знает, что потом пожалеет, но сейчас… Сейчас необходимо было оторваться. Потому что Горшок сейчас — именно то самое болотце и есть. И накрыло его, с пьяным причмокиванием всасывая в глубины, почти с головой. Да, дурак, да, родной дурак. Да, будет спасать. Но сперва надо бы себе продумать план спасения. Действительно ведь — Дракон какой-то Мишка: опаляет и сжигает всё и всех на своем пути. Нельзя стоять на пути пламени, испепелит. Но на пламя можно и сбоку влиять. И это успешнее будет. Сейчас же необходимо отойти, чтоб совсем уж не сгореть. Что и делает: на улицу мгновенно выскакивает, схватив куртку. Всё ж зима на дворе, дел много — болеть некогда. А вообще, осознает он с подступающей к горлу истерикой, что вот же, бл*ть, в привычку вошло от Горшенёва сбегать. Позорище просто. Ничего, тот спьяну и не вспомнит ничего, скорее всего. Да и остальные уже не в той кондиции, чтоб скоропостижный уход заметить. — Княже, постой! — доносится сзади упрямое тяжелое пыхтение. — Мы не договорили. Да что же это такое? Что это за новый вид на уши присесть? Лезет со своими алкобреднями в душу, причем же сам, потом, забудет благополучно, а ему тут маяться. — Как же ты меня задолбал! — полыхает всё сильнее у Андрея, краем глаза он успевает ухватить цифровое табло, уж скоро часы двенадцать пробьют. Поэтому, что ли увязался?! Но непохоже, чтоб на Горшка так какие-то суеверия воздействовали. Нет, другое тут. Хотя самого его это тоже подстегивает. Прекрасно он 12 год встретит — ничего не скажешь. Убегающим от Мишки, ха! Но, вообще-то, он и сам не вполне понимает, почему вдруг так ярко вспыхнул — рад бы остановиться, да не может. Всё болит и выворачивает. Картины минувшего будущего и вполне случившегося будущего уже без него перемежаются с новой реальностью, больно скручивая и ударяя всеми образами. — Твои загоны, твои клинички, твоя смерть, бл*, близкая! — нетерпеливо поясняет свои слова Андрей, которого несёт и, кажется, ещё и немного трясёт. — Как меня задолбало пытаться хоть как-то и самому встать, и тебя за шкирдон вытащить! Что, бл*ть, я сделал не так в какой-нибудь прошлой жизни, что в этой отрабатываю? — он почти сорвался на крик, а потом охрипшее выдал терзающую его правду: — И ведь без тебя хуже, а ты, придурок, не понимаешь и мучаешь, душишь! И нет, Князева совсем не волнует, что они тут на глазах у всех многочисленных в новогоднюю ночь прохожих (вы не представляете, сколько одиноких людей в мире, а под праздники это как раз режет сильнее, вот и выходят на улицу, сбиваются в толпу — потому что так легче, наверное), публично склоку устроили. Идут, орут по улице вдоль моста. — Ты че, ох*ел совсем? — может, воздух морозный немного прояснил затуманенную Мишкину голову, или ещё что, но звучит он уже не так мирно и ласково, да и трезвее гораздо. — Я о тебе забочусь, потому что знаю тебя. Как облупленного! — Заботишься? — едва не давится от злого смеха, нутро разрывающего. — Так, что ли, заботишься, Мишка? А я дурак просто не понимаю, да? Да, для этого нужно быть близкими людьми! Говоришь, знаешь меня, да? — с этими словами Андрей неожиданно легко вскакивает на перила и смотрит то на Мишку, то на водную, скованную льдом гладь. Высоковато, бл*, да и лёд — твердый… Но он-то выпил всего ничего — не расшибётся, премию Дарвина получив. — Ни хрена ты не знаешь! И дальше уже, почти как в тумане, идёт по перилам, как канатоходец, испытывая одновременно и ужас, и восторг. Легко-легко сейчас, сказать можно всё, что накипело, потому что не так важно это, когда под тобой с десять метров высоты, а потом лёд и ещё неизвестно сколько лье под воду: — Давай же! Расскажи, что я чувствую! — кричит во все горло, надрываясь, на психе и адреналине, прорвало его — все эмоции, что массами холодными и теплыми вокруг него эту неделю вращались, а сейчас вот из них сформированная гроза среди зимы внутри разыгралась. Буря! — А ещё лучше скажи, спрыгну я сейчас с этого моста, или нет, — продолжает нести Князева, просто потому, что не один Мишка по краю ходит — пусть, пусть знает, блин! — А может свалюсь тебе назло! — предположил он злобно, а потом вдруг взял и вплёл: — Спрыгнул я в пустой колодец, чудом уцелел! — пропел надрывно, а потом ремарку пустил: — А здесь и не уцелеешь, нигде не уцелеешь! Мишка же странным образом промолчал, лишь крепко обхватил себя руками, словно пытаясь не дать самому себе сделать что-то непоправимое. Взора своего пламенного, впрочем, не отводил. Посмотрел-посмотрел на красавца этого, отдышался Андрей немного и продолжил петь, перемежая слова отнюдь не лирическими, а, скорее, полуматерными вставками, пользуясь тем, что в кои-то веки Миха его слушает: — Но мне было всё равно, я больше не хотел! — продолжил Князь. — Чего не хотел-то, Мишка? Жить? Толком и не начав? — наболевшее за долгие годы камнепадом внутри всё отбивало. Он смотрел на него яростно и вспоминал все те, всплывающие с самой реставрационки же речи, не хочу, мол, взрослеть, лучше в тридцать помереть! И как его самого потряхивало, причем с каждым годом всё больше от крепнущей внутри уверенности, понимая, что да, выполнит обещание, не в тридцать, так в сорок уйдет за грань, его оставив куковать. — Видеть как вокруг меня сходят все с ума! — неожиданно злобно и горько подхватил его лохматик. Вот это мюзикл, вот это да! Оказывается, им сама жизнь велела зонг-оперу на «Тяни!» ставить… Там такая драма, такой накал — Тодд отдыхает. — Сам, что ли, не видишь, в кого мы здесь превращаемся с возрастом? Как с ума сходим? Не хочу быть таким же, но уже начал становиться. Надо вовремя ставить точку, Андрюха! — орал самозабвенно Горшенёв, подтверждая проносящиеся мимо Князя воспоминания. Да, программа самоуничтожиться. — Да, к тому же, не дает покоя мне красавица одна! Что ей нужно от меня понять я не могу… — не менее яростно сверкая, пропел поэт-мазохист. — Ты, Мих, не красавица та самая, но задолбать и лишить покоя — о, в этом ты мастер. Друг ли, враг ли — никого равнодушным не оставляешь, — завершил он свой ход. Мда, почти в шахматы играли, только вот Князь на перилах… — Вот и сейчас её шаги я слышу наверху… Умоляю, не пытайся вытащить меня — всё равно не уцеплюсь за сброшенную вниз веревку я! — выкрикнул Миха, головой мотая. — Так может, ты тоже не будешь пытаться спасти, а? Не думал, что меня надо отпустить, а не спасать, спасатель ты хренов? Я же даже и не просил меня спасть, понимаешь, да? Тем более, если так тебе надоел, а? Чего мучаешься, зря воздух с нравоучениями сотрясаешь, а? И ведь уже почти ушёл, вернулся же… Значит, думаешь, снова всё может стать, как раньше? Сам же все разрушил! Ну тогда тяни! Ты всё равно меня не вытянешь… — Тяни, я всё равно останусь для тебя в тени! — перебил Андрей, потому что это его реплика, это он тень от огня. — Да, Миш, всё так! Сколько лет я тяну? Сколько лет я пытаюсь тебя из ямы, в которую ты сам себя загнал, вытащить, а? Вечный спутник, вечный номер два. Я тебе мир доверил, друга в тебе обрел! А друзей не бросают, слышишь, Мишка? Какими говнюками они бы не были. И друзей спасают, даже если они этого и не хотят. Вопреки всему! Андрей прервался — горло уже хрипеть начало. Ещё немного — точно докричится до бронхита. Воздух-то холодный… Наклонился отдышаться, одной рукой придерживаясь за столб фонарный, вглядываясь в тёмные воды подо льдом и почти ощущая на себе так называемый зов глубины одновременный с высотой, когда бездна словно манит сделать маленький шажок, а тело всё равно скованно страхом. — Князь, да ты че? Че удумал-то? — Ну, вот, теперь, кажется, Миха запаниковал. Думает, наверное, что он сейчас ласточкой, да вниз. Ну и хорошо… Это подумалось неожиданно, но правда ведь ! — Думаешь, ты один дурковать можешь? — снова всмотрелся он в дружочка своего, что стоял растерянно, вроде, и рядом, но ближе подходить, как-то не решался. — Одному тебе херово? Взаимосвязано у нас все, Мишаня, сам же сказал сегодня! Жаль только, чтоб это тебе понять, надо налакаться сильно! А что, думаешь, ты один по краю ходишь? Небольшие кучки проплывающих мимо по мосту прохожих явно тупят при этой картине и не знают, что делать: то ли вмешаться и огрести от двух весьма немаленьких мужиков, то ли просто полицию вызвать, хотя в новогоднюю ночь приедут ли — тот ещё вопрос. И это — наблюдающие — немного остужает Андрея. Приводит в чувство. — А может и сам толкнешь, а? — уже шепотом, чтоб слышал только один Горшок завершает, потом, губу зажевав, ещё тише добавил: — Как уже толкаешь последние годы. И он молча спрыгивает, показывает Мишке ли, небу ли фак, и собирается направиться восвояси, как вдруг их всех оглушают немного первые залпы праздничного салюта. Неожиданно страшной мыслью обдаёт: ещё немного — и, может, от неожиданности и не удержался бы, свалился в недра Невы. Что-то отвело. Вдыхает и выдыхает. Не свалился же… Чудом уцелел. Вот и год 2012 начался. Домой пора… А то тошно тут. Да и Горшок… Надеясь, что тот не увяжется следом, достаточен сей отыгранный сюжет будет, отправился Князь искать такси — почему-то так сходу ни один номер не приходит в голову. Привык к приложениям. Ну и к тому, что этим обычно другой кто занимается. Егорыч там, Агатка… Снова у него внутри всё сжимается. И он не выдерживает, оглядывается напоследок: стоит Мишка у перил, по-прежнему руками себя обняв, молчит и пристально смотрит вслед. Взгляд жжёт затылок, поэтому Андрей убыстряет шаг. И, хоть моста и Горшка давно не видать, какое-то фантомное чувство расползающегося внутри уродливого ожога остаётся. Что это сейчас с ним было? Истерика?! Вот же… Не думал Князь, что его можно пронять после стольких лет, после тонн вывезенного на себе дерьма… А тут, нате. Навалилось всё — и распсиховался так, что, кажется, Горшок в шоке. Ну да хрен с ним — настолько накачан бухлом, что и не вспомнит, поди ж. Поймать такси не удаётся, да и, откровенно говоря, в новогоднюю ночь машинка обойдется ему слишком дорого. Вот и топает, в итоге, до метро, а оттуда уже пешком до дома. Благо хоть не прикопался никто — Андрей сейчас настолько взвинчен, обуреваем эмоциями, что фанат, какой, прохожий ли случайный мог бы и получить. Да уж, это совсем не его тема… Бить людей и отмечаться в криминальных сводках. Идти хоть и недалеко, но Князев вымотан этим днём, этим вечером, этой неделей, этой чертовой жизнью. Поэтому желание у него только одно: не раздеваясь, плюхнуться и отрубиться. Заснуть, нахрен. И проснуться где угодно — в палате больничной, дома, в родном 2023, да хоть на другой планете или в мире их с Мишкой! Где угодно, лишь бы не здесь! Пусть это будет кошмарным сном, неким издевательством судьбы, или же ответочкой от Вселенной, решившей показать ему другую сторону. Он уже всё понял, абсолютно. Пожалуйста, дайте проснуться! Пусть потом будет страшно больно, пусть будет весь остаток жизни в тоске и муке — он согласен. Потому что, если уж Князев за несколько дней, проведенных в этой реальности, мире, черт-знает-где, истеричкой какой-то стал… То что будет дальше? Не останется ли в самом деле от него лишь выцветшая тень? Вечный прислужник пресвятого Горшка?! Или некто похожий, скажем, на Пьеро? Князь-маньяк — совсем не звучит, но то, что с ним сейчас происходит — нездорово. Совсем. В подъезд вваливается, почти падая. Может, именно поэтому цепляется взглядом за маленькое яркое пятнышко на скользком, мокром грязном полу. Присмотрелся — и сперва решил, что его с выпитого стаканчика, либо от эмоций унесло с концами, и уже глюки начались: в подъезде типичной Питерской многоэтажки, в самом конце декабря, лежала, невесть откуда взявшаяся… бабочка. Мёртвая, но еще не утратившая своей нежной красоты. Бархатистые коричневые крылышки с яркими красными узорами и синими пятнышками на кончиках, казалось, только-только перестали вздрагивать, а крошечный летний аромат ещё вился незримою дымкой… Гостья была столь не прошена и не принадлежала этому миру, что контраст невольно наводил на самые мистические и смелые мысли. Дыхание перехватило, все эмоции скрутились в какой-то тоненький, но очень плотный жгут, сконцентрировавшись вокруг этого творения неизвестной силы. Андрей аккуратно присел возле загадочного и страшно печального зрелища. Удивительно, что её до сих пор не растоптали. Только-только отгремели салюты, народ мотался туда-сюда из гостей и в гости, выйти посмотреть и просто подышать воздухом… Кто-то через полчаса, проснувшись и схватившись за голову, пойдет запускать нерастраченные залпы «по Калининграду»! Поэтому сохранность этого нежного, трепетного существа на мокром заляпанном полу — само по себе — чудо. Протянул, было, руку, завороженный красотой и хрупкостью маленького тельца, но рука замерла в нескольких сантиметрах. Снова внутри холодным вихрем поднялся вопрос. Откуда взялась здесь эта прекрасная пришелица? Гостья из царства лета нашла здесь только смерть! Выпала ли из кармана какого-то энтомолога-любителя, что получил экземпляр в подарок, но, будучи пьян, не донёс?! Или, может, случайно в приоткрытую кем-то неведомым запретную дверцу попала, как и он сам, в чуждую для себя реальность, из лета переместившись в холодную зиму? Может, как и сам Андрей, она вскоре поняла, что холод снаружи не самый страшный. А вот внутренний — горит ледяным пламенем, навсегда замораживая, заставляя крылья сложить. И вот такая же чужеродная для этого мира, как и он сам, она быстро проиграла свою жизнь. Реальность расправилась с неожиданной проблемой куда как быстро. А как скоро сам Князь падёт под ударами судьбы? Может, ждет его та же участь, а то и похуже? Есть вещи похуже смерти… Себя, например, потерять. И опалит бабочку дыханием дракона… Впрочем, может и просто вихрем от огромных крыльев зашибить. Не специально даже, не со зла. Просто категории неравные. Хотя… Он же, кажется, убедил себя, что он не просто бабочка в этом мире, а птеродактиль! Князь отчаянно храбрился, прогоняя ненужные мысли. Птеродактиль же не птичка маленькая. Так просто не сдаётся. Но, увы, мысли всё равно затапливала грусть. Он мало, что мог сделать — это так. Но кое-что мог. И Андрей, пошарив по карманам, нашёл смятую бумажку и, осторожно подцепив спящую вечным сном прелестную гостью, перенес её на подоконник — словом, сделал то немногое, что мог. Чтобы защитить тельце несчастной, раз уж жизнь — ни её, ни свою, фигурально выражаясь, сохранить не смог. В той реальности, в этой его бой продолжался, крылья складывать рано было. Несмотря на то, что Вселенная в который раз доказала свою очевидную безжалостность. Постоял немного, горечь, пережимавшую горло, пережидая, да и пошёл, тяжело переступая, домой. Каждая ступенька отдавалась в болью пронизанной голове, каждый шаг словно тонну весил. К счастью или к несчастью — мамы дома не было. Не вернулась ещё от подруги. Правда, был у него один страх, что мама всё же отклонит приглашение, чтоб его подождать. Неспокойно было ей в этот период тяжелый. Понятно это было, но не хотел Князев, чтоб мама из-за него переживала да страдала. Только сделать мало что мог. Но вот, если б осталась та одна, караулить его возвращение… Это совсем бы болезненно по нему ударило. Будто б совсем всё плохо, что мама с собой справиться не смогла и, беспокоясь, планами пожертвовав. Подруга та, правда, и Князя приглашала, да в тот момент Андрей представил, как это будет смотреться — и отказался. Тогда-то поход на увеселительную пьянку всей недружественной компашкой действительно не выглядел столь плохим решением. Хотя сейчас он бы наверное с двумя весёлыми тетушками лучше бы посидел, развлёк бы их, чё уж там. Всё лучше, чем так, на мосту позориться с сорванной крышей… Дома никого не было, никто не помешал Андрею вырубить телефон, да и провалиться почти сразу, едва голова коснулась подушки, в сон. Дома никого не было — и так необходимой порции тепла и заботы Князев так и не получил… «Как встретишь новый год, так его и проведешь…» — мелькнула снова старая народная примета. А, к черту её! Потому что встретил он новый год, убегая от Михи. А потом вернулся в пустую квартиру, где в парадной нашёл мёртвую бабочку… А перед этим он демонстрировал чудеса эквилибристики, шатаясь по перилам, точно кот с девятью жизнями. А ведь не слезь он — мог бы и не удержаться, вздрогнув от канонады праздничной. Неужто целый год так и будет по краю ходить?! Нет, глупости эти. Без позитива — не выжить, потому к лешему все эти мысли! Сон в этот раз был не в пример мрачным и необычным. Если до этого тоска витым облаком, то бишь туманом да болотом являлась, то сегодня очутился Андрей в дремучей чаще, иначе и не скажешь. Лес, да лес кругом, в котором, может быть, найдет однажды последний приют некто Андрей Сергеевич Князев. Да, он узнал лес — не раз тот встречал его солнечными зайчиками, стрекотанием насекомых, скрипом деревьев, да пением птиц. Этот мир был любовно выстроен им… и Горшком. Но никогда здесь не было столь мрачно и неуютно. Одиноко, пусто, даже зверь лесной не тревожил эту звенящую пустоту, а декорации казались вымершими. И тишина такая стояла жуткая, что сердце преисполнилось боли. А в ушах зазвенело. — Мих? — с робкой надеждой позвал он. Одному здесь было крайне неуютно. — Миша? Оставалось только надеяться, что и здесь будет его Мишка, тот, что все эти годы жил в его сознании. С ним, Князев был в этом уверен, и пустота, и мрак преобразятся… И легче дышать станет. Ответом ему послужил тихий всхлип, словно щеночек или другой какой детеныш попискивает. Всё же не пусто и не тихо. — Не прячься — попросил Андрей. Кто бы это ни был, но он явно страдал, ему нужна была помощь. И этот кто-то был совсем близко — но почему-то прятался. Может, ему тоже сумрак этого места наваждением сковывал душу и заставлял бояться? — Эй, где ты? — снова позвал, старательно оглядываясь. Внезапно из-за ёлки выглянула маленькая фигурка. Ребёнок! Откуда в их мире дитя — на вид не больше 4-5 лет? Происшествие необычайное, почти как та бабочка… Но как бы там ни было, мелкому помощь нужна была — это точно. И ему-то, взрослому мужику, тут не по себе было, что уж говорить про детсадовца явного? Подойдя ближе, Князев присел на корточки перед смущенно отворачивающимся, зарёванным мальчонкой. — Привет, — стараясь говорить тихо, четко и спокойно произнес Андрей — меньше всего ему хотелось ещё больше напугать это чудо. Можно было сотрясти воздух кучей расспросов, начиная от как он тут оказался, до не бойся, я не ем маленьких, и, вообще, никого не ем, но он спросил самое простое и важное.— И как же тебя зовут? — М-Миша, — дрожащим голосом выдавил из себя малыш, посмотрев, наконец, на Князя и давая рассмотреть себя. Всё моментально встало на места. Тёмные волосы, прическа под горшок, широко распахнутые карие глазищи с трогательными пушистыми ресничками, в которых, даже несмотря на страх, светились крошечные огоньки любопытства. Это был он. Чудны шутки больного разума… Тот подкинул ему такого дружочка, на которого Князев и хотел бы — никогда не смог бы разозлиться. Напротив, несмотря на всю пылающую обиду, он почувствовал, что может только умиляться. Однако внутренности болеть не перестали, напротив, Мишка в образе потерявшегося посреди страшного дремучего леса — сильный образ, заставивший его обливаться холодом. — А я Андрей, — скорее всего эта версия его не знает, так что надо знакомиться. — Далеко ты гуляешь, малец. — Я не гуляю! — паренёк обиженно надул губки и чуть ли не ножкой топнул — Я потерялся! — и посмотрел с вызовом так, точно говоря: мой характер не прост, не смотри на рост. — Ну, тогда надо найти дорогу домой, Миша, — Князев постарался говорить как можно убедительнее. Сон или нет, но оставлять это так он не собирался. Надо выбираться. Вместе. — Лес — не самое подходящее место для блужданий. Пойдем? Кажется, я знаю, куда нам. И он и в самом деле не обманывал — теперь, повстречав это создание, точно чувствовал, куда идти надо. — А у меня ножки болят, — расстроенно протянуло чудо. Нижняя губа трогательно задрожала. Стыд сочетался с нескрываемой усталостью. Сколько он тут блуждал один, пока не сдался, свалившись за ёлку… Умирать одному. Андрей немного подумал — пацаненок не выглядел тяжелым. Мишка не выглядел таковым. Да и вообще… Он и взрослого медведя на себе после пьянок, бывало, тягал, правда, не через лес, а так — с такси до номера, но… И сравнивать нельзя тощенького, чумазого пацана с расцарапанным ветками лицом и кровящими коленками — может, напугало что в лесу, удирал, не разбирая дороги, покатился, тормозил, видимо, головой. Несмотря на прическу под горшок — растрёпан весь. Потому и сказал без тени сомнения: — Ну, я могу тебя понести, если ты согласишься. Пойдет? На лице мальчонки отразилась целая гамма чувств — тут тебе и страх, и надежда, и любопытство: — Ты правда меня сможешь нести? — недоверчиво спросил. — Смогу, — легко ответил Андрей. — И не уронишь? — в глазах у мелкого разжегся огонёк, а ещё он внимательно оглядел своё голубоглазое такси. Прямо с макушки и до пяток — заценив, видимо и ширину плеч и шеи. — Нет, — Князев хотел было взлохматить, как прежде, волосы Мишки, да побоялся порвать с таким трудом налаженные первые ниточки дружбы. Доверия хрупкого. — Тогда бери, — важно заявил малыш, упокоившись и доверившись взрослому человеку. — Только крепче держи. Андрей неловко поднял мальца — странное было ощущение. Вроде бы и легкий, легче, чем ожидалось. А в то же время словно грузом ответственности придавливало. Этого ребёнка нужно было срочно унести отсюда. Защитить, спасти. Мальчонка, меж тем, доверчиво его за шею ручками обхватил, в плечо уткнулся и притих. Устал, наверное. Сколько он тут один бродит? Князев пошёл напрямик, туда, где, как он чувствовал, кончается лес. А ещё, к сожалению, он вскоре начал чувствовать, что руки вот-вот отвалятся. Но вот будить засопевшее невнятно чудо — не хотелось совсем. По счастью, парнишке, вскоре, видимо, так и не уснувшему до конца, надоело их молчаливое путешествие. — А ты сказки знаешь? — спросил он, немного завозившись. — Есть несколько историй в запасе, — улыбнулся Князь, душу резануло болью, но приятной такой. Да, раньше Миша его истории любил, это сейчас его иное интересовать стало. — Хочешь послушать? — Хочу, — не стал отпираться мелкий. — Ну, тогда, сначала давай ты пересядешь. На шею — у тебя и обзор лучше будет — скажешь, как просвет заметишь. Идёт? — хитро предложил, пока до мозга медленно доходила мысль, что он сейчас собственноручно сажает Горшка себе на шею. — Круто, давай! — и мальчонка легко спрыгнул с рук, чтоб потом радостно вскарабкаться ему на подставленную спину. Забрался, устроился поудобнее и затих, чтоб затем через пару минут пути легонько так ножкой лягнуться: — А сказку? — Ну, так, слушай. — И Андрей начал длинную историю о королевиче, что в поисках ратной славы и приключений заплутал в горах, среди вечных скал, свиту свою верную в пути растерял — или та сама испугалась, бежала… Потому и превратился тот вскоре от одиночества, злого пророчества и магии мест тех запредельных в злобного дракона. — В огнедышащего? — заёрзал парнишка. — С большими крыльями? А он говорить мог или только рычать?! А ему больно было? А принцесс он лопал? А его все-все бояться стали и стороной обходить? А с животными тоже разговор не клеился? А что королевич ел? Кого ел? — засыпал его градом вопросов. — Подожди, — Князь улыбнулся. — Ты дальше послушай. Ел дракон, естественно, не елки да сосёнки. Первое время пробовал, но живот болеть начал. Поэтому питался птичками да козлами всякими. Горными. — И лосями? — спросил, почти подпрыгивая на его шее, этот вертлявый беспокойный деть… Этак, скоро у Андрея шея тоже отвалится… Но своя ноша ведь не давит, да?! — И лосями, и воронами — согласился, принимая правила игры, Князев. — И, нет, принцесс не ел — что тем в таких местах злачных делать? Да и никто из подданных того королевства не захотел отправиться Королевича искать, решив, что лучше уж найти Нового Правителя для своего Королевства. К тому же на трон тогда залез бывший Регент — родственничек дальний, которого такое положение вещей более чем устраивало. — Вот гад какой! — насупившись, прокомментировал Мишка. — Ну уж какой есть… Королевич тоже, скажем, не подарок был. Порой капризный и бешеный, но в целом — добрый и отходчивый, — снова отвлекся Андрей, дёрнув плечом. — И так бы ему и быть злобным огнедышащим существом, да друг у него был, верный Принц из соседней страны. Вместе росли они — так делают иногда со вторыми сыновьями, которым трон не светит… Связи налаживают! Вот он-то и не смог оставить его в беде такой, верил, что не до конца сердце его каменным, как скала, стало. И пошёл Принц один в горы те, нелегок путь его был, сам чуть не погиб, в чудовище тоже едва не обратился, но выстоял — друга спас. Вернулись они, Рене… регента отстранили да стали в добрососедстве жить-поживать, добра-наживать… К концу повествования малец уже, видимо, подуспокоившись за судьбу Королевича, задремывать начал, к затылку его своим лбом прижимаясь, и, уже почти сквозь сон, произнёс: — А меня тоже все бросают. Как Королевича этого. А ты будешь моим другом? Если я драконом стану? Не бросишь, или тоже, как все, уйдешь, оставив в темноте? — почти плача вцепился он ему в шею, в ухо отчаянно шепча. — Не оставлю, — голос у Андрея дрогнул, но он повторил, уверенно уже и четко, не только к сидящему на шее у него брошенному ребёнку обращаясь, но и к другому, взрослому дракону уже огнедышащему: — Не брошу и другом буду. — Солнце! Вижу, вижу! — вдруг радостно ответил, тонким смехом звеня Мишутка, почти подскакивая у него на шее — высоко сижу, далеко гляжу — ух. — Спасибо, Андрей! Только вот в ту же минуту просветы леса, выдающие с головой, что кончается их маленькая прогулка, внезапно заполонили весь обзор, и в следующее мгновение Князь уже, ошалело моргая, смотрел на потолок собственной комнаты. Однако шея со спиной болели недвусмысленно… Заставляя путаться в реальностях. Но сильнее этого душа терзалась, билась и трепыхалась, как та бабочка, что в холодную стужу заглянула.