Не заменить, не забыть. Нельзя наполовину быть честным, Наполовину любить. Слот — Бой
Ходит-водит хоровод — белый-белый потолок! По счастью, не ледяной. Только обморожения для полного счастья ему и не хватало. И так состояние ловли даже не вертолётов — саней Санты-упыря из их с Андро… Ну, вот, вспомнил на свою голову — теперь в эфире не только плывущий потолок, но и треск. Ну, давай, Мих, вставай… Открывай подарки, бл*дь, что год грядущий на мягких лапах песца принёс:Что же Санта нам принёс? Только пахнет как-то скверно Из холщёвого мешка
Пахло в самом деле скверно. Причем гнилостное чувство отнюдь не от его рта, точнее, не только от него распространялось… Что-то внутри било его тревожным звоночком, как у оленей грёбаного сказочного деда. Горшенёв напряженно уставился в белый потолок над собой. Тот был узнаваем. Автопилот привёл его на съёмную безликую хату. Накануне, помнится, поскандалил с Олькой. Та не в восторге оказалась, как именно он надумал встречать год 12, если верить майя, — последний. Вот и психанул, и ушёл, пока не выгнали. Благо съёмная хата имелась — как раз на этот случай. Жёнка его последние месяцы заимела дурную тенденцию к полосканию мозгов. Сказать по правде, то время, что Миша не был в туре или Москве, он по большей части проводил именно на ней. Потому что пьяным его к девочкам Ольга не пускала, а не пить он не мог. Вот и получается совсем невесёлая песня. Брак трещал по швам… Может, и вправду хорошую вещь так не назовут, а, ё-моё?! Второй уже — и снова он, Горшок, всё профукал… Ладно, не всё — кое-кто сожалений не вызывал. Сашка. И Мишка глупо заулыбался, с сожалением ощущая, как, несмотря на затопившее тут же очень зыбкое счастье внутри, выжратое вчера мечтает эти самые внутренности покинуть. Кое-как, короткими перебежками, добрался до фаянсового друга. Обнял. Прополоскался. Засунул голову под кран. Чуточку пришёл в себя. Вернулся на кровать и, чувствуя себя опустошенным, уставился на подёрнутой тенётой потолок. Встретил, ё-моё, Новый год, да так, что вся ночь кажется сплошным карнавально-абсурдным пятном. Цирк уродов какой-то! Воспоминания приходили отрывками, смазанные, болезненные — это сколько же он вчера выхлебал? Судя по тому, как его полоскало — цель была проста, чтоб сгинула тоска… Но та, вот беда, только сильнее становилась. Потому что… Да, что-то корябает мозг ледяной крошкой из воспоминаний. Холод дикий, страх пронизывающий — это всё было, но так не вязалось с весёлым праздником. Не мог же он так накидаться, что пятой точке захотелось приключений, выползти на улицу и… Новых травм обнаружено не было, значит, он не назюзюкался до того, чтоб приставать ко всем другим пьяным компаниям, выглядящим попсарями. Так откуда мороз по коже и страх?! Последнее — вообще непонятно, чего хорошей взбучки бояться? Он — панк, ему пох*й. Только вот страх, кажется, был не за собственную шкурку… Это уже более-менее понятно. Может, кто-то из парней наквасился до зелёных гоблинов и отправился с детской горки кататься? Это не понравилось кому-то из «я ж отцов» — и заверте… Ну, да, прилетело сильно, поди. А вот это плохо. Горшок застонал: миссия вспомнить всё была почти невыполнима. Как же собрать из этих ошмётков что-то дельное? А ведь ощущения в теле — будто катком проехали… Чего ж так хреново год начинается? Впрочем, там был Андрюха, он не допустил бы, чтоб совсем вусмерть напился бы. Поэтому — это всё пройдет, почки, конечно, новые не отрастут, но и те поноют, да и дальше работать. Как и печеночка. Или нет? Но Андрей точно был. Это Миха четко помнит, прям сейчас готов образ в памяти воскресить. Хотя от воспоминаний этих мутило знатно, пусть и нечем было уже блевать. Князь, сколько он помнил, всё ром тянул за барной стойкой. А рожа — кислая-кислая, кислее перебродившей капусты, будто его сюда на веревочке притащили, силой заставили прийти! А ведь из-за кого на самом деле Мишка поругался с женой?! Да из-за этого вон идиота, что с бабой своей умудрился расчухаться! Стрёмно Горшку стало, что чувырло это одно на новый год осталось. А так как чуял он, хоть и узнавать наверняка зассал, что из-за него это, так или иначе… То, в общем, мимо чужой беды не прошёл. Организовал по-быстрому Новый год в клубешнике для всей группы… А вы знаете, что такое забронировать столики за три дня до часу икс?! Хорошо, что он всесильный Михаил Горшенёв — хоть эти дела совсем не его, но Ренник ж есть. Тот вякнул, что нужно самому Горшку и группе — вмиг нашлись и места и ВИП-обслуживание… Так-то, блин. И, вместо благодарности, что Миха получил? Сначала Князь долго и совсем не оригинально блеял, что обещал дочкам, потом что он устал, отвали, старуха, я в печали… Но Горшок рыкнул — и он заткнулся. Правда, Миха всё равно до тех самых пор, пока тот не появился, опасался, что Андрей всё же соскочит с темы. Рискнет ментальным здоровьем и не придёт. И, признаться, боялся этого больше, чем того, что жена его вообще-то выгнала. Ну, Оля сделала это в очередной раз, а вот Купчинская сосиска сошла с ума недавно. Всего-то полгода как. Сначала чуть не укатилась с концами, потом вернулась и вела себя, как камикадзе какой. Цену, поди, набивал.Но не реагировать Горшенёв не мог. Это-то и бесило. В результате его чуть не спустила с лестницы Агата, облаял по телефону сам Князь, а Миха всё равно ему добро делал. Ну, вот, представьте, да, дурак такой. Полный. Понимал, что у того период хреновый — осознание собственной некомпетентности, провала полного, выгнавшая жена — короче, решил быть добрым. Устроить праздник. Чтоб как раньше оторваться. А этот гад пришёл с постной физией и с таким видом сидел, будто барщину отрабатывал иль другую повинность какую. Некстати кольнуло Андреево «Царь Михаил Грозный» — да, бл*дь! Иван Грозный этого предателя давно бы на кол посадил или сам посохом по виску тюкнул! Идиот! И как язык повернулся… Ещё и опричнину попомнил, сам ведь в истории только то смыслит, что Миха ему вбил! И вот его же оружие против самого Горшка же и использовать! Нет Князь Купчинский охренел! И прощать такое просто так нельзя — пусть пишет Тодда и страдает… Только, вот, в Новогодний вечер не хотелось Мишке всех псов на того спускать. Пусть живёт, ё-моё. Он же добрый. Хоть это и всего лишь очередной виток на несущейся в бесконечном космосе каменюке вокруг равнодушной звезды — всё равно хотелось хоть чего-то хорошего… Светлого, блин. Надежды, что ли. Только мысли, что всё это он оставил утром, поздравив Настюху и Сашку, Мишка засовывал подальше. Нет, жизнь, конечно, дерьмо, но это не мешает ему оттянуться. Слишком уж долго ему было хреново последние дни, месяцы и годы… И раз уж даже Горшок решил радоваться, то и Князю тоже придется. Нехер своей мрачной рожей, напоминающей Гринча какого, всё веселье портить. Может, остальным и пофиг, но у него взгляд постоянно запинался о Княже. И нет — выпивка не помогала. Только хуже становилось. Памятуя о том, чем неизбежно заканчивались все их последние столкновения, Миха не лез до последнего, надеялся — дурень, что Андрей напьётся (Новый год же — даже ЗОЖники бухают!) и тогда-то всё станет, как раньше, ведь водка — «коннектинг пипл»… А хрен там! Упырь этот 2 стакана тянул уже пятый час! Этого Горшок выдержать не мог — ну просто издевательство над праздником. Над ним и над прежним Андро, что мог выпить море пива и быть дельфином весьма красивым, с*ка бл*! Короче, залив в себя ещё топливо, нещадно мешая всё подряд, чтоб сильнее торкнуло, он пошёл на абордаж. Ну, не мог он оставить грустившего Княже. Не идет его Сказочнику такая маска. Утешить решил, бл*. Если б не фейерверки в башке от каждого неосторожного движения, Мишка б от вспыхнувших воспоминаний за голову схватился — кажется, он на серьёзных щах Андрею пообещал сисястую и жопастую бабёнку найти, заместо Агатки… Во, дурак, а? Андро, конечно, тоже — так убиваться по какой-то там бабе, которая, к тому же, сто раз ещё вернётся. У неё ребёнок от него имеется, поломается да пустит — никуда не денется. А если и денется… Невелика потеря. Это У Князя какая уже жена? Правильно — вторая! И ребёнок тоже второй! И ничего — с Алёнкой же не собачится, к Дианке ходит… Ну и тут также ходить будет, в чем проблема-то? Бабу новую найти солисту Короля и Шута, пусть и второму, пусть и мятежному — не проблема. Вот Князю, отправившемуся в сольное плавание — да. Ну, а здесь… Хоть завыбирайся! Так и чего таким мрачным привидением сидеть, на себя не похожим? Будто б он с Агатой десять лет прожил — так нет ж! Его вон, Горшка, едва не кинул и даже бровью не повёл. Хотя с ним-то Андро, почитай уже двадцать с лишнем лет в одной упряжке! А тут — нате, блин, распсиховался… А чё такого, если так посудить, Мишка предложил, а? И, вообще, это Горшку обидеться стоило, во! Бесит! Дико бесит… Но не настолько, чтоб полностью отключить начавший понемногу варить разум. Поэтому и он сам тоже… хорош. Полез со своими непрошенными советами, знает же, что Князь и так-то не жалует вопросы да расспросы о личном и семейном. А тут они ещё не в типа в ссоре, а по-настоящему так на ножах, увы… Шпаги наголо! Невольно вспомнилось продолжение Мушкетеров. Двадцать лет, кажется. Там тоже ничего хорошего… Прошла молодость яркая, порывистая и чистая, и ступим вместе в бой или умрём — пришло следи за собой и будь осторожен, потому что каждый сам за себя. Помнится, там, в романе Атосу с превеликим трудом удалось остановить кровопролитие некогда братьев. Он чуть ли не грудью встал на пути у шпаги Д`Артаньяна, тогда это всех отрезвило. Даже Арамис обороты сбавил, ё-моё! А тут такая засада, что, кажется, не поможет это тыкание друг друга в грудь кончиками шпаг… Хотя на подобный шаг ещё никто из них двоих не решился. Так и махались, нанося друг другу чувствительные, но не серьёзные порезы. Но при мысли о том, когда это наконец прекратиться, да и каким способом — у Горшка по спине холодок пробегал… В то, что дело кончится либо трупом, либо серьёзной раной — он верить отказывался, но… Мозг это всё упрямо прокручивал. А чё дальше-то было? Снова засквозило в душе… И страх, забитый внутрь, поднял голову. Нет, Мишка ж ничего с Андрюхой не сделал? Он просто не мог! Горшок же только добра ему желал, он же помнит — помочь хотел… А тот его отталкивал… Но Миха не таков, чтоб сдаться. Память неохотно разворачивала нить событий прошлой ночи. Вот они идут, два идиота, во всю глотки дерут у моста. Сердце дрогнуло, пропустив радостный импульс: неужели помирились, ё-моё?! И идут себе, как раньше — в старые добрые времена, когда реально так могли всю ночь прогулять вдвоём, разговаривая о свободе, музыке, доказывая друг другу понятия, споря о литературе… Но тут же в сердце вгрызается горечь вместе с новым воспоминанием. Да, как раньше, но с поправочкой — если в период реставрационки они орали, в основном, на прохожих, редких, но от этого, должно быть, еще более въедливых, то сейчас — до боли, до крика — орали друг на друга. И это ужасно. Снова в воображении засверкали шпаги, что наносили легкие, но крайне болезненные удары. Вжух-вжух… Пока серьёзные выпады удавалось отражать обоим, но что дальше? Память подернулась выцветшей плёнкой… Кажется, чёт пели потом. Вместе. Но опять же — не как раньше. А с надрывом так, кажется, продолжая свой танец мечей. Слово — ведь тоже оружие, а тут у них, видимо, целый мюзикл разыгрался. Не Тодд, но какие-то драматические, вибрирующие нотки он ощутил. Так, ладно, положеньице худо-бедно проясняется. А потом? Что было потом?! Откуда страхом веет? Холодом-то понятно: они на улице коки морозили, полураздетые выскочили, мало о тушках почти сорокалетних заботясь… Со скрипом, но подсознание подкинуло следующие, отнюдь не мирные картинки, где не было радужных поней и единорогов и прочей попсы, но были они с Андро, что помирились и дальше вместе шли бухать или творить — ну, в зависимости от настроения. Можно было и совместить. Бухать-творить. Но не тёмные дела, а нетленку. Вот сказал Князь, что напишет Тодда, а как Горшок может быть в этом уверен, если его в этот процесс не допускают, а? Нет, заикнись он — поэт-псих взорвётся снова своим: «Над душой с бритвой стоишь!» А ведь он не этого хочет… Совсем не этого, а чтоб как раньше, когда Миха брал ноту, а Князь подхватывал… Но, нет, понимаешь ли, не в сказке живём и вместо новогоднего чуда его подстерегало настоящее… чудовище. Нет, Князь не сманьячился, ничего такого, но в него точно кто-то вселился, бл*дь, бес какой-то, может, с самого Горшка перепрыгнул, а может — это все игра театра одного актёра, где зритель — Миха. И что хуже — неизвестно. Вместо примирения, которого так жаждал Миха, ведь лучший его подарочек — это… ну, вы поняли. Короче, менталка подкинула совсем иной сценарий. Как из фильмов ужасов, только реальность — и это всё меняет, переворачивает. Как его измученное сердце, что делает кувырок, когда он это вспоминает. Вот Андро стоит, качаясь на перилах того самого моста. Вот опасно наклоняется к краю… И дальше темнота. Мишку прошиб холодный пот. Обрываются в песне слова. Темнота и тишина в собственной памяти оглушают. Твою ж мать, что было дальше? Вспоминай-вспоминай-вспоминай! Куда делся Андро после? Ну, не мог же он в самом деле того, самоубиться? Или мог? Бл*ть, какого хрена? Это совершенно не его роль! Это Горшка сюжет, никак не этого, упитанного, довольного собой и жизнью весельчака… Признаться, последнюю неделю Князев сам на себя не похож. И если вспомнить его прыжок на концерте, то, выходит, что вполне себе мог! С*ка, пздц! Башка по-прежнему гудит, тело сводит судрогой от каждого движения, но Миха на всей возможной скорости сползает с кровати и начинает обшаривать карманы одежды, сваленной одной кучей на пол, отыскивая эту проклятую звонилку! Для него сейчас жизненно необходимо услышать только один голос… Пусть это будет даже самый страшный матюг — плевать! — Да где же ты, где? — нетерпеливо шептал пересохшими губами, в то время как память услужливо снова и снова прокручивала перед глазами момент с Андрюхой на мосту. Как в гребанном хоккее или футболе, когда делают повтор самых-самых моментов. Только вот его перемотка идёт в диаметрально противоположных вариациях — то Княже сам стоит, качаясь на ветру, бледный и безумный, и хочет прыгать, то его Мишка обманом затащил на проклятый мост и, чуть ли не угрожая более жестокой расправой, требует прыжка в пропасть. Ай, всё! Голова тряслась колокольным звоном. Ему было пздц как плохо — сознание путалось, мешалось в жеванину из страхов, домыслов, дорисовок реальности — или же это и была реальность, а позитивный вариант — лишь защитная реакция его проспиртованного чище органоида в Кунсткамере мозга! Но мысли упрямо лезут, концовки, обрывки лент событий не прекращают литься, путаясь в один страшнейший клубок. Больше напоминающий фарш у Ловетт, где точно также смешались и богатый, и нищий, и одежда, и драгоценности. То страшно спокойный Андро, поправив невидимый плащ, прыгает, напоследок крича ему иступленно, что будет «Жить вечно!», то спокойно слезает и идёт домой. И сам Горшок после этого тоже идёт, бл*дь, на автопилоте на хату. Мозги прокручивает и через другой более, нах*й, реалистичный в своей ужасности вариант — Князь стоит на перилах и давит ему на гнилуху, желая пронять, как вдруг настаёт грёбаный новый-новый год и от залпа фейерверков этот идиот от неожиданности запинается о воздух и летит-летит… Недолго, с*ка, летит. Полёт прерывает корка льда, впрочем, зима теплая… Тот трескается, и оглушенный Андрей тонет в чёрных водах Невы, а его самого настолько сковал ужас, что он просто стоит и смотрит на то, как тот полностью скрывается… А потом в сознании привычная темнота и гулкая тишина. Сердце просто исходится от подступающей к горлу паники. С*ка, только б это были глюки, мстящего за отмирающие нейроны мозга! Только бы… Тогда Горшок подошьётся и тоже станет, с*ка, за ЗОЖ! Но сейчас Миша не понимает уже, где явь, а где его мозг кошмарит, а тело колотит крупной дрожью. — Да, бл*ть, — когда заветное устройство оказывается в руках, более того даже не разряженное, Миха уже сам на грани отключения от бьющей током паники. — Возьми трубку, возьми трубку! — ревёт вслух, когда за каждым набором знакомых цифр нет ответа. Мишка трясётся — уже не крупно, а мелко-мелко и часто-часто, словно Паркинсон неожиданно себя проявил… Или срочно нужен опохмел. Но про последний он и не думает. Перестаёт терзать мобилу Князя, понимая, что ответа не услышит. И переходит к иным действиям. Не одни ж гуляли, а с группой. Кто-то точно что-то знает! Андрей — не маленький камушек, бесследно б не канул в воду! Поэтому если, вдруг, бл*дь, что — парни в курсе, точно в курсе… Только вот нужно ли ему это знать… Если сбудутся, подтвердившись, самые худшие предположения горячечного мозга. Потому с трудом из-за подозрительно замутнившегося зрения и дрожащих пальцев, но набирает и, как выясняется, будит сперва Реника, затем Пора, Яшку, Пашку… Всех!!! У Лося хватает мозгов сделать вид, что он тоже беспокоится, хотя, может, так и есть — недаром же на концерте так и прилипал к Андро… И, несмотря на ситуацию, воспоминание об этом обжигает болью и яростью! Горшок с трудом стряхивает эту волну, осознавая, что Леонтьев ничего не знает, но обещает тоже начать названивать Князеву. В то время, как Яшка, сонно пробормотав, что Андрей, должно быть спит, явно хочет сказать нечто другое: фронтмены, катитесь нах*й с вашими загонами. Пор же с трудом, кажется, врубается, что от него вообще Миха хочет. И, как потом Щиголев ему отрапортовал с чувством выполненного долга, пару раз тоже звонил Князю, но, тот, зараза, не отвечает… Горшенёв почти видит, как тот, пожимая плечами, отключается, чтобы, наверное, снова вырубиться. Братец Леха, когда Мишка с трудом с пятой попытки дозванивается до него, откровенно посылает его проспаться. И вообще похмелиться, а то не дело это совсем, из-за собственных бредовых идей будить честных людей 1 января. Шурик же, предварительно внимательно выслушав (ну, хоть кто-то, несмотря на то, что у них там за океаном… А сколько там времени? Пёс знает — мозги не поворачиваются в эту сторону, выбивая только одно имя!), вкрадчиво интересуется: — А почему ты сам не съездишь и не проверишь? — конечно, Балунов имеет в виду не гребаный мост и полынью… Та могла за ночь и затянуться, а сверху порошком снежным б присыпало… Нет, тот прямо говорил съездить до Надежды Васильевны — посмотреть, дрыхнет ли Князь у себя в постельке или распухает где-то под льдиной… Что тоже не факт. Может, он у кого-то окопался бухать, это ведь, похоже, только Горшка компания ему противна… А может, вообще Агатка пустила! Короче, очень-очень сильно Горшок пытается уговорить себя, что отсутствие Андро у маминой юбки — это не конец. Но получается плохо. В результате Миха совсем теряется. Ему страшно даже подумать об этом. Съездить и разбить, возможно, о лёд свою иллюзию, что это просто глюк. Но, видимо, это в настоящее время единственный способ убедиться, что Андрей вообще существует в этой Вселенной. Для верности заново всех подняв, собрав, не терпя при этом никаких возражений, поехали всей толкучкой (ну, почти — Вахтангу, например, Мишка не звонил, побоялся, как и Захару) в Купчино. Потому что одному всё это проделать у него сил не хватит, особенно, если Андрея там не окажется… А искать, не теряя драгоценного времени, сподручнее с хоть и ворчащими, но относительно восставшими из зомби парнями. Правда, рожи их только так показывали, как нах им это всё не сдалось и как думают они, что Мишка мозги свои окончательно пропил. Да что там! Даже Пор злобно шипел в машине, может, даже впервые в жизни столь открыто выражая собственное несогласие и протест к миру. Точнее, к батьке Горшку. — Ты, Миха, загоны твои! Задолбали! Нет ни выходных, ни праздников, а самое главное, что сейчас вообще не в кассу всё это! — методично докапывался Саша, брызжа слюной, так что если б Горшенёв не был так взволнован, то точно б сначала охренел, а потом набросился б на этот «последний гриб». Но, так как Миша сейчас варился в каком-то оплавленном, подгорелом откровенно киселе из воспоминаний и ужаса, то Щиголев продолжал высказываться под молчаливо висевшее в воздухе одобрение остальных. Кроме, может быть, Ренника, но тот тоже как воды в рот набрал. Благоразумно… А вот какая новогодняя белочка покусала Пора — вопрос! — Вот мы сейчас приедем, Князя разбудим, потому что он, как нормальный человек спит в 10 утра 1-го января! И из-за этого вы опять неизбежно пособачитесь, потом помиритесь, или не помиритесь, ну а мы точно день на это потратим! — взревел Сашка. — Разбирались бы, нах*й, друг с другом, но нет — вам зрители нужны! А на хрена? Решили бы уже претензии, как взрослые мужики, но нет! Ты, бл*ть, даже умудрился устроить какую-то вечеринку новогоднюю, нахрен никому не упавшую, только потому, что видеть хотел Княже своего! Так вот, бл*ть! — бешено зыркнул на него аж весь покрасневший и покрывшийся пятнами Поручик (неужели так хотел спокойно в новый год отдохнуть?!) и, точно в тишине *бнул по тарелке со всей дури: — Хочешь прекрасную новость — он тебя не хочет! — Ты чё несешь?! — огрызнулся выкативший глаза и, кажется, даже малость пришедщий в сознанку Горшок. Слова резали, а уж последняя фразочка вообще чем-то странным попахивала. — Че слышал! — не пошёл на попятную Сашка. — Не боишься, что сейчас всей бандой ввалимся к Андрею, а он, вообще, от такого окончательно взбесится, да и свалит с концами?! Крыть было нечем. Мишка в тайне и этого тоже опасался, однако правда-матка не освобождала от ответственности! Он ведь не просил такой спич двигать — нет… Поэтому Пора аж руки чесались, как хотелось придушить, жаль, с переднего сиденья не дотянется. Видимо, потому Санёк так и осмелел, знал, что хоть руки и длинны, но не гуманоид же Горшок! Но ничего, ё-моё, вот приедут и… Впрочем, когда Мишка заколотил ногами и руками в дверь Князя Купчинского, (аккурат после того, как стремглав прорвался в парадную, чуть не зашибив по пути каких-то уже проснувшихся подтянутых бабусь с лыжными палками — последнее Горшочек понял, получив по загривку), все другие мысли сгинули в тумане беспокойства. Только бы открыл! Пусть уйдет, только живой, живой пусть будет! Ненавидеть его будет проще, чем оплакивать.***
Ничего себе сны снятся! Разминая спину и шею (которые просто затекли из-за неудачной позы для сна, а не потому, что Князь полночи на своем горбу кое-кого из мрачного да страшного леса вывозил), Андрей мрачно подумал, что уж слишком сильно тот с явью пересекался. Стоило ему позволить тени сомнения залечь на дно души, как нечто подкинуло сон, где в его помощи отчаянно нуждается маленький Мишка, милый и беззащитный ребенок, потерявшийся в дремучем лесу, всеми покинутый и несчастный. И ладно это, скажете, что Горшок — взрослый, почти сорокалетний мужик — бла-бла… Но всё равно, сон и явь перекликаются больше, чем можно было бы подумать. Так, ведь, и реальный Миха — блуждает в чащобе своих загонов зубастых, оставленный, покинутый, брошенный, как наверняка думает, всеми. А кто не кинул — тот всё равно дистанцируется и лишь терпит по привычке, потому что так удобно на кусок хлеба с икрой зарабатывать. Вот и получается, что хоть и рядом люди, много людей, в том числе и знакомых, а поговорить по душам не с кем. И по большому счету — он один в этом последнем бою с судьбой, подгоняемый к обрыву лишь злобным гоблином. Да, от Горшка можно уйти. Возможно, даже нужно — в целях самосохранения. Да, вчера он так и думал, и внутренне был почти готов плюнуть уже, признать усилия бесполезными, вредными прежде всего для себя самого и последних мгновений панка-анархиста, а также конвульсий их дружбы… да и смириться с болью потери. Но, пробудившись и разглядев во сне зерно истины — внутри этого самого, взрослого и обиженного жизнью и на жизнь мужика живёт, на самом деле, вот этот ребёнок… Ну как, вот как, блин, прикажете уйти от такого Мишки?! Надеясь, что ничего ещё не потеряно — ведь дети вырастают (не все, правда, но большинство), значит и он тоже, надо только дать шанс этому ребёнку большому. Показать, что мир — не такое уж плохое место, что взросление — тоже не приговор, и, вообще, умереть Питер Пэном — так себе идея, когда рядом есть люди, которые тебя поддержат, стань ты даже капитаном Крюком. А может, внезапно подумалось Князю, никакая это не мистичная хтонь из того же разряда, что его сюда забросила, а просто-напросто каким-то неведомым образом его развезло с одного стаканчика (ага, как же! Его, Андрея Князева, чья печень, почки и мозги были потренированнее многих и многих! Не мог же он настолько, бл*ть, отвыкнуть от алкашки, что организм отомстил красочными видениями на грани фола?!), вот и лезет всякая сказочно-сопливая душеспасительная и щипательная хрень в голову. И там всё же некого спасать. Нет там больше его друга. Мысль это шурупом в голову ввинчивалась — та, хоть и была не после пьянки, но болела ощутимо, видимо, из-за защемлённой шеи. Но, вместе с тем, несмотря на имеющиеся сомнения, теперь куда как отчетливее, чем раньше, Андрей понимал, что не сможет бросить и не попытаться вытянуть. По крайней мере сделать всё, на что хватит его сил. Потому что за такого вот Мишку он будет биться до последнего. Кстати, о вытянуть… Теперь, кажется, он не сможет спокойно на эту песню реагировать. В ушах свист ветра, а после грохот фейерверков. А ведь повезло — прошёл по самому краешку, ещё чуть-чуть… И другой панк нот дэд был бы. И хрен бы доказал обратное. Смерть-то весьма панковская. Напился — а это любой анализ подтвердит — и пошёл гулять по перилам. Свалился — случайно, по тупости, наплевав на Новый год — ну, точно панк. Князев очень сильно надеялся, что весь вчерашний эпизод с импровизированным театральным представлением для случайных прохожих сотрётся у Горшенёва из памяти. А то неизвестно, что он там надумает, со своими-то… причудами. Если, конечно, сказочно повезёт, то и весь этот бл*дский цирк с обнажением души — его, так точно — не заснял никто из случайных прохожих. Впрочем, надежда была — народ бухой, пока сообразил — зрелища уже и тютю. Хоть в чем-то можно было сказать спасибо праздничку! А то, знаете ли, в противном случае будут они с Михой звёздами интернета. Представив заголовки, Андрей застонал. Вслух. Потому что самым малым ему виделся: «Вернувшийся Князь чудит по полной программе, Горшок в шоке». А самым-самым туши свет, бросай гранату — «Поздно, Андрей! Что скрывают фронтмены панк-группы Король и Шут под масками рокеров? Гей-драма на мосту!» От последней мысль Андрей едва не присел, ему уже виделись отблески сирен скорой, психиатрической, вестимо! Только вот в квартире в самом деле что-то устраивало светомузыку. Но источником её была не улица, не гирлянда — у той был мягкий, ламповый желто-оранжевый отсвет — и нет — Князь не сошёл с ума. Просто на тумбочке беззвучно мигал телефон. Ну, да, ну да — сам же вчера и отключил. Чтоб всякие косолапые не приставали. И не только они. Ладно, видимо, отдых — не для него, покой нам только снится. Сколько там времени на часах? Только-только время к 11 ползёт?! Для первого января — сверхраннее утро. И как там дальше у классиков? Ну, про снящийся покой, а? Впрочем, без разницы. Потому что покой Князеву и не снится — то ужастики, то собственная, ныне разбитая вдребезги жизнь снится, то Мишка мал, то просто удал, близок и приятен, то там и не Горшочек вовсе главный герой. Короче, точно не заскучаешь! Однако уже просматривая список вызовов, Андрей начал леденеть. Та-ак. Ну, вот понятно, смс-ка от мамы, чтоб утром не ждал, попозже возвратится, вот поздравления от Агаты, Алёны, Вахтанга, Димы, даже Каспер прислал дракончика, курящего трубку — шутить изволит, ну-ну! А вот 37 пропущенных от Михи — это уже… Не то, чтоб неожиданно, но бьёт по самым кокам. Особенно дальнейшее изучение списка пропущенных. Ведь после 37 попыток позвонить зияет странная тишина от Горшочка. Зато имеется 10 от Лося, два от Яшки, даже один от Пора. Охренеть! Что-то очень крупное сдохло на болоте, раз поднялось такое оживление, венчавшееся лаконичным сообщением от Лешки: «Живой?» Кто, бл*ть, живой? Он? А с чего бы ему быть неживым? Ну, да, вчера малость подурковал, словив, походу, истерический припадок — а вот нельзя всё в себе держать, нельзя. Взорваться можно. Но это видел только Мишка. Ну, из знакомых? Неужели, всё ж утекло в цифровую среду? Или… Прошибло холодом. А если Лёшка не о нем печётся? Если… Вчера, когда Мишку оставил на мосту, — тот же так там и остался, у перил… А если этот дурень потом чего сотворил? Пьяный, да ещё и эмоциями накачанный, стремящийся доказать, что главный безумец в их дуэте — он, а не какой-то там Князь! А если ему все звонят, чтобы страшную весть сообщить? Тут уже Андрей в буквальном смысле почувствовал, как волосы встают дыбом. С другой стороны — пропущенные свежие. Не вчерашние. Так что как минимум полтора часа назад телефон Горшка был цел. Но это не значит, что его владелец тоже. Как и то, что тот ничего такого выкинуть не мог, после, в этот кроткий промежуток. Времени убиться, знаете ли, много не нужно! Особенно такому умельцу… Беззвучно матерясь, судорожно решал, кому звонить первому. Логично, что самому Мишке, но… Вот тот не ответит, и всё, считай, подтвердятся самые плохие предположения. Он на мгновение вдруг представил как Лось или Яшка невнятно объясняют ему причины Михиной смерти — его враз замутило. А если и Миша-малыш был в таком обличье именно потому, что уходил навсегда? Прощался так? Сердце сдавило. Неизвестно, до чего бы додумался Андрей, пытаясь сообразить, что делать, куда бежать, в какие колокола бить, однако провидение всё решило за него — в дверь резко затарабанили. На негнущихся ногах, даже не думая кто это и зачем ломится в квартиру (соседей залить не должен был, значит, ему хотят сообщить о смерти одного лохматого беса), Князев с трудом враз вспотевшими ладонями открыл и впустил взлохмаченный ураган, что его же едва и не сбил. Потом, правда, метнувшись в сторонку. — Ну, ты и… — Миша был явно жив, разъярён и перепуган, последнее, правда, явилось для Андрея полной неожиданностью. Как и то, что вообще, бл*дь, тут происходит и какие черти пригнали этого бешеного к нему утром первого января после того коктейля, что он вчера в себя влил?! Пока он стоял и тупил, глядя на это чудо-юдо, чувствуя, как постепенно расправляются легкие и появляется возможность нормально вдохнуть, Горшенёв пошел в атаку: — Ты, бл*ть, какого х** трубку не берешь, сказочник хренов? Ты чё удумал? Я тебе что, клоун, названивать и по стенам бегать от переживаний? Вот че ты ржёшь, че ты ржёшь, придурок? — с почти детским недоумением уставился он. А Князь действительно безуспешно боролся со смехом. Полуистеричным. Его вызывало сразу несколько чувств. И громадное, затопившее всю сущность облегчение — Миха в вечность ребёнком не ушёл, не провожал он его ночью в последний путь — жив, голубчик, более того, явно беспокоится о нём. Как и смущенно топтавшаяся на порожке, комично выглядевшая, явно кое-как поднятая из зомби бешеным Горшком, не решающаяся войти в квартиру, группа поддержки или команда спасения… Кого от кого, интересно? И радость, что хотя бы Маме с Агатой Горшок, видимо, не позвонил, не довёл хотя бы их своей заполошностью до нервного срыва… Глядя на его не вполне нормальную реакцию, Миха уже и не орал. Просто прислонился к стене, пар, видимо, выпустив, и сказал почти нормальным тоном, лишь слегка подрагивающим: — Напугал ты меня, п*пец, Андрюха. Ты давай дальше без мостов. И колодцев. И обрывов. И корок арбузных. Вообще без всей этой х*йни трагичной, родом из Акустического, — попытался пошутить, а у самого в глазах всё ещё тень пережитого ужаса плещется. Оттого и просит чуть погодя, сдавленно и с легким страхом: — И скажи вообще уже что-нибудь, а то стоишь ты… галлюцинация моя, что ли… «Сам ты галлюцинация!» — хотел было обидеться Князь, но всё никак не мог открыть рот и вымолвить что-то дельное. Боялся испортить такой момент. Потому беспомощно оглядел собравшихся, при этом думая, как бы половчее брови нахмурить, чтоб группа поддержки отправилась туда, куда и хотела — в кроватку. Каждый в свою, разумеется. По счастью, и так Яшка при этих словах осторожненько отступать начал, давая знак и остальным, чтоб оставили двух заклятых друзей. Ренник, правда, судя по виду, уходить не хотел, да Поручик, спасибо ему, страшные глаза сделав, его, фактически бесшумно вытолкнул… Барабанщики — они такие… В тихом омуте черти водятся, как говорится: — Пойдем, пойдем, — шепотом уговаривал Щиголев Лося, но Андрей услышал, значит слышал и Горшок, — пусть наши бешеные сами разбираются. А то ж и зацепить может, а так, поорут-поорут, может, и помирятся. Надоела, бл*, эта болтанка дружбы-вражды и художественное перетягивание шутовского одеялка на себя, — уже громче заявил перед тем, как закрыть дверь. Оставшиеся внутри переглянулись.***
— Бла-бла-бла, — недовольно встряхнувшись, произнёс смурной Портной, и тут же решительно выпрямился, перестав вглядываться в Узор Жизни, сотканный переплетением разноцветных ниток на гигантском ткацком станке. — Это так банально! — пожаловался он на сие творение, чуть поворачивая голову к своей извечной спутнице. — Что именно? — устало спросила Хозяйка Старинных часов, подходя ближе и легонько позвякивая всем своим необычным телом не изо льда, но из похожего на вид материала. — Что именно тебе опять не нравится, а, демиург-задрот?! — Это скучно, — мельком кинув взгляд на Стеклянную, ответил Портной. — Они испугались друг за друга, сейчас будут долгие разговоры, в процессе наши подопечные помирятся и будут жить долго и счастливо, творить на радость фанатам. А ведь оба наворотили дел. И так легко отделались. Скучно и несправедливо. — Думаешь, несправедливо? — Хозяйка легонько закатила свои страшно пустые глаза, в которых отражалась вся правда и кривда. — И легко? Скучно? Забавно будет посмотреть на их разговоры. Интересно, не прибьют ли друг друга в процессе, — предвкушающе протянула Дама из Стекла, однако собеседник смотрел на неё, слишком выразительно выгнув бровь. — Ой, ладно, ладно, — махнула рукой Хозяюшка, но чуть зарябила поплывшим вмиг, точно перенастраивающим свою кристаллическую решётку лицом, бросив взгляд на старинное, странное очень — будто бы из отдельных кусочков стекла составленное — зеркало в резной раме позади, в осколках которого отражались две тёмные мужские фигуры: — Только не надо этих взглядов, хочешь — так ради тебя одного перекроим ещё раз, отмотаем назад. Но это — в последний раз! — строго предупредила она. — Итак уже истончили ткань мироздания, иглами вспарывая, того и гляди, порвётся, — совсем немного поворчала Стеклянная, согласившаяся так легко, что это наводило на мысли, что мнение Портного ей, безусловно, дорого.- Ладно, в какой же момент передвинем стрелки часов? — А, ну вот как Михаил Юрьевич пробудиться изволит, — и не ожидавший иного решения, но всё равно счастливо разомлевший Портной в предвкушении засверкал глазами, радостно потирая руки. — Но тебе понадобится небольшая помощь, чтоб перебить судьбу, а дальше уж я — перекрою, знаю даже, какое лекало выстроить! Ты оценишь, моя дорогая! — Это-то как раз не проблема, — отмахнулась Стеклянная женщина, доставая старинный циферблат. — Норманна позову, выручил уже раз, а сейчас — дело вообще плёвое. Даст небольшой разряд и — вуаля — мысли нашего бешеного в другом направлении пойдут. И она начала подкручивать стрелки, одновременно наблюдая, как нити начали расплетаться и перестраиваться на полотне: — Но ты же понимаешь, что это может быть фатально и необратимо? Один из них может не выдюжить и не вынести. А заодно и другие связанные жизни по-другому пойдут, — решение было давно принято, но Хозяйка отчего-то продолжала вести этот беспредметный разговор. Может, для очистки совести, а может от того, что затея ей не нравилась и она рассчитывала, что её напарник одумается. Впрочем, последнее точно было бесполезно. Упрямее этого мастера не найти в целой Вселенной, если уж что-то вбил в голову… — Они справятся, — отмахнулся Портной, легонько дотрагиваясь до ниток и перенаправляя их в разные стороны. — Ну-ну, — Хозяйка, наконец, снова спрятала часы. — Смотри, как бы не пожалеть, — после чего пошагала в другом направлении, спросив своего неистового: — Чай будешь? — Неси, — с одухотворенным видом погруженного в свои творения мастера ответил. — А вот сам себе и неси, нашёл себе домоХозяйку, понимаешь ли! — фыркнула стеклянная и растворилась, шагая в зеркало.***
Мишка напряженно уставился в белый потолок над собой. Встретил, ё-моё, Новый год, да так, что вся ночь кажется сплошным карнавально-абсурдным пятном. Да уж — некстати полезло в гудящую голову — как встретишь новый год, так его и проведёшь. А он же в приметы и прочую придурь не верил, просто хотел, чтоб Андрюха не был один в эту ночь, ведь чувство одиночества в праздники вгрызается особенно болезненно — по себе знал. Ну и просто хотел, сильно хотел, чтоб тот был рядом, чтоб привязать покрепче. Так ему этого хотелось, что если б не пришёл подобру, то вышло б совсем нездорово — прямо гирляндой к стулу возле ёлки примотал бы. А ещё ободочек с заячьими ушками б надел — красота, да и только, блин! Ладно, если отставить проскальзывающие под мухой маньячные мыслишки, то Князь ему был на празднике необходим, всенепременно. К тому же нужно было, чтоб на глазах был. Почему — и сам не знал. Хоть ты тресни. Хочется — и всё. И пусть бы сидел себе с хмурой рожей и цедил свой дурацкий ром весь вечер… Пусть! Главное — вместе. Воспоминания в крутящуюся, болящую голову наползали с трудом, медленно и мучительно, больно застывая. Попутно он успел вползти и выползти из толчка, несколько облегчив содержимое желудка, но не душу. На ней как раз погано и холодно было. Вот они с Князем о чём-то поцапались. Нехитрое дело для их нынешней реальности, увы, понимаешь ли. Вот на мосту стоят. А дальше… — Андрюха резвым горным козлом скаканул на перила моста и стал там чуть ли не танец злобного гения исполнять! А это же не его роль, совсем не его! Какого, блин… Как бы Мишка не хотел — но в сердце змеей ввинчивалась, вползала тревога. Помнится, в прошлый раз, когда Княже решил на себя чужой образ, его образ, бл*дь, примерить, чуть без руки не остался. А тут… Может, и нет уже Андрюхи? Мишка похолодел, когда осознал, что совершенно не помнит, как Андро с этого моста слез. И слез ли? А вот сон — ну, по крайней мере Горшок надеялся безумно, что это всего лишь сон — напротив, очень хорошо запомнился. Там Князь тоже балансировал на ледяных перилах, да вот незадача — так и не слез оттуда. Взрывы салюта обрушились на них внезапно, и Андрей от неожиданности машинально шарахнулся и отпустил столбик, за который цеплялся. Он падал молча, медленно и тихо. Совсем тихо. Неестественно. И удара об лёд, или ещё чего, Мишка так и не услышал. И всё равно, бл*дь, а что, если это не сон был? В результате он тихо зверел и седел одновременно, поэтому рванулся, презрев боль во всей тушке и стучащую локомотивом голову, к телефону. С трудом отрыл в куче тряпья да стал судорожно набирать, надеясь, что сейчас, вот прям сейчас, возьмёт и выяснит у самого виновника этого парада, что тот за хренотень вчера исполнял. Танец маленьких лебедей, бл*! Однако планам его не суждено было сбыться — уже на первом же звонке Андрюхе, едва раздался гудок, как голову и шею прострелила обжигающая вспышка. Мобильник выпал, сам Горшенёв тоже грохнулся бы костями, если б и так не сидел. — Это че сейчас было, — изумленно пробормотал Мишка, пялясь на чёртов аппарат, — током, что ли, дёрнуло? Казалось, сама судьба таким образом зловещим говорит: отпусти и забудь, прошлого уже не вернуть, а если и вернуть, то здесь всё само намекает, с помощью таких вот шоковых разрядов — не лезь, нельзя. Хуже сделаешь. Но Миха был человеком упрямым, воевал с ветряными мельницами и похлеще, поэтому, отмахавшись от появившихся на пару мгновений черно-красных мушек перед глазами, сумел-таки подняться, да и вызволить из подкроватного плена искомый, бьющий током предмет. Чтобы, уже заполучив его в руки, горестно и раздраженно вздохнуть — хрен разберется, что случилось, но телефон не включался, не реагировал ни на что и вообще — кирпич напоминал, в миниатюре, только голову об него и оставалось попытаться разбить. Себе, разумеется. У Андрея там и так мозгов не много плескалось. Не надо последними рисковать. Так, ну теперь никуда не позвонишь! Вот же, зараза, Князев — мало того, что заставляет переживать за свою истеричную персону, так и мобилку очередную из-за него про*бал! Ну, бл*ть, держись! Сам напросился! Пышущий гневом, Мишка, отринув гудящее после пьянки тело, на одних морально-волевых и желании вкусить крови алой, двинул в Купчино — сейчас, сейчас, бл*дь, он всё-всё выскажет Сказочнику недоделанному! В дверь Андрюхиной квартиры пришлось стучать. Ногами. Долго. Здесь уже не стал думать ни о родных Андрея — хотя б о его маме, что могла перепугаться таких закидонов, — ни о соседях. Ни о том, что сам странно выглядит при этом, чуть ли не безумцем каким. Плевать, на всё плевать, особенно, если опасения верны — и это, бл*дь, был не сон. И часть его, оказывается, ещё ночью утонула в Неве. До трагичного нелепо. Нелепее только арбузная корка. Ну, открой же, гад! Несмотря на весь производимый им тарарам, дверь никто не спешил открывать. Это злило и пугало, заставляя защитные механизмы мозга выворачиваться до предела. И Мишка даже уж было подумал, что дома никого нет — ну, а что, может, Андро уехал к Агатке, мириться там. Или вообще — с первой встречной завис где-то… Не знал он будто этого кадра! Но тут за дверью раздались нетвёрдые шаги и замок издевательски медленно щёлкнул. На пороге показался заспанный хмурый Андрюха, державшийся одной рукой за шею, и недоуменно воззрился на непрошенного гостя. «Живой», — галопом пронеслась первая мысль в Михиной голове. «Убью!» — воинственно растолкав все другие чувства, протиснулась к пульту управления вторая: — Ты вообще, что ли ох*ел? — Горшок резко толкнул Андрея вглубь квартиры, заставляя перегруппироваться и болезненно сощуриться. — Ты чё трубки не берёшь? Думаешь, особенный, раз не зассал и примерчик мне собственноручный, наглядный такой организовал. А вот хренушки! И вообще х*евый с тебя актёр, непохоже меня сыграл, дурак-балбес!***
— Какой пример, какой актёр, когда я тебя сыграл, да что ты несёшь? — Андро, кажется, не до конца ещё очухался от ночного видения: соображал через слово. В его сознании Мишки прыгали и двоились: маленький премилый Мишутка со взглядом оленёнка и большой и сердитый Михаил Юрьевич, больше напоминавший разбуженного среди зимы косолапого. Собрались бы уже, что ли, в одного нормального Миху. Прежнего, бл*ть. Ну или того, что ему виделся последние десять лет во снах. — Такой вот! Сначала чёрт-те что на мосту проделываешь, — Мишка продолжал наступать, одновременно пытаясь затолкать его дальше, чтобы потом что? Фантазия работать отказывалась. Но тут уже Князев, наконец, просыпаться начал и достаточно ловко стал активно мешать этому продвижению. А то мало ли что… Ща затолкает, да как молнию ту в мешок — и поминай, как звали. Дурак-то, этот бешеный, ещё тот! — Слышь, ты! — рявкнул в ответ. — Чё за предъявы ты мне кидаешь бредовые, а? Ещё и дома у меня, бл*дь, утром первого января? Ты до белки допился? Или просто настроение плохое, а? Некого помучить? Ко мне примчался? У тебя новый вид зависимости, ну, признавайся, Горш?! — Ты сам замучишь кого угодно, — Мишка не только не успокаивался, он всё больше полыхать начинал. Точно Андрей действовал как порох. И так, пылая праведным, как, видимо, Горшок сам считал, гневом, практически прыгнул на него, с ног сбивая. С невероятным усилием, теряя остатки сна, Князев всё же умудрился вывернуться и оттолкнуть Гоблина этого. Смачно оттолкнул, всю силу приложив. Отчего зеркало в прихожей, столкнувшись с широкой Мишкиной спиной, с грустным звоном вылетело из рамы, крупными осколками усеивая пол, делая похожим на вставший дыбом лёд… Такой же опасный. — Мих! — заорал поэт-мазохист, глядя на этот пздц в красках. Нет, дело не в дурной примете, а в банальном: танец на осколках — тем более их драка — может закончиться поездкой в травмпункт в образе дикобразов и очередным громким заголовком… Хотя чхать на них — неловкое движение — задета артерия — пока доберешься до больнички по вымершему после встречи года дракона городу — помереть можно. — Хорош! Покалечишься, придурок. Не пробьёшь ведь, словами давай. Вот только поздно, Андрей! Остановить разъяренного медведя весьма и весьма непросто. Ну, тут, по меньшей мере, таким же разъярённым до бешеных искорок из глаз кабаном быть надо. Несмотря на это, Князев, хоть и злился, но держал на задворках сознания мысль, что Миха в таком состоянии, почти невменяемом, вполне способен и впрямь травмироваться. Или его случайно прибить, впрочем, в этом-то Андрей здорово сомневался — форму Горшок давно потерял и накостылять серьёзно мог бы только если уж совсем повезёт. Но недооценивать пакостницу-судьбу не стоило. Поэтому он в основном просто отражал удары и понемногу отступал, надеясь, что Мишка просто выдохнется. И тогда-то поговорят, блин. О всяких там играх не для нас. Отступал тактически, стараясь заодно, по возможности, сохранить целым интерьер квартиры и любимые мамины вазочки. Парочка и так уже присоединилась к осколкам зеркала. А, так как дотолкаться и допихаться они уже успели до самой гостиной, то туда и влетели, благополучно ёлку свалив под аккомпанемент из высшей степени обиженного и недоуменного взгляда кошки Катьки (Рина храбро попыталась прокусить Михе пятки, но тот был в гадах, а потом опасавшийся за сохранность псинки Андрей скомандовал ей «Фу», ясно давая понять, что это только его бой!) — достал-таки Горшенёв, не все ещё навыки заспиртовал. Взмахнув зелёными веточками, лесная красавица неловко завалилась, и украсила пол тысячами мелких-мелких осколочков шариков да игрушек. Собственно, туда же, на пол рядом с елочкой, рухнули и они сами. Поцарапанные и злые, они катались, шипя от боли — кусалась и ёлка, и битое стекло, а ещё они сами давали друг другу ощутимо прикурить… И продолжили бы махаться — несмотря на всю взращенную многолетним опытом выдержку, Андрей чувствовал, что скоро взорвётся и серьёзно врежет этому лохматому прямо в бубен… Но у судьбы были другие планы — именно в этот момент вернулась от подруги, как чуявшая, что квартира ходит ходуном, Надежда Васильевна. Разгоряченные и видевшие только торчащие ветви поверженной ели и красные лица друг друга, Мишка с Андреем поняли это ровно в тот момент, когда и одного, и другого по хребтине огрели веником. — А ну, разошлись, парни! — Надежда ещё раз, для острастки, взмахнула своим оружием, с которым выглядела для разгоряченных битвой мужиков настоящей ведьмой, которую лучше не злить, и им же указала на разный углы. Пришлось подчиниться. Мама после учиненного бедлама имела полное право не шутить… Но ладно он! К удивлению Андрея, Миша тоже без особых споров отполз в указанный угол. — Взрослые мальчики, — покачала головой сердито хозяйка квартиры, ненадолго скрылась, чтоб затем вручить обоим по упаковке бинта и одному перекись, второму — водку. Князь, видимо, как менее подверженный соблазну обезболиться не только снаружи, но и внутри, получил сорокоградусную из холодильника. Что-то подсказывало, что мама для него и заготовила — праздник же, блин. — Постыдились бы. Затем на какое-то время в квартире воцарилась тишина, перемежаемая сдавленными шипениями и тихими-тихими матюгами, когда кто-то из драчливых дураков доставал из собственной плоти маленький, но болючий осколочек. Терпеливо дождавшись, пока раненные перестанут напоминать ежей, надзиравшая Надежда Васильевна скомандовала: — Так, — хлопнула в ладоши, — Ну-ка, по-хорошему, убирайте безобразие, а потом и поговорите! Угу, поговорите… Что-то в последнее время разговоры их без битья морд, стекол и, как минимум, игры на чужих нервах, не клеились. Впрочем, Андрею было о и о другом подумать. Ведь, если мама и сердилась на вазочки, зеркало и ёлку, то никак это не показывала, оставаясь почти спокойной, так что в душе у Князя медленно ворочалась совесть, пока он бодренько собирал и заметал осколки и прочее безобразие. Попутно он не переставал кидать подозрительные взгляды на лохматого агрессора. Но Миха то ли остыл, то ли Надежда Васильевна выбрала правильные и тон, и слова для укоризны, но остался и работал, безропотно вычищая коридор и комнату. Вообще, хорошо… Хоть и болело всё, но труд, знаете ли, из обезьяны человека сделал. А из медведя может — интересно же?! А может сделать не просто человека, а, например, молодых и безбашенных панков? Хотя они и сейчас безбашенные. Лучше тогда молодых и счастливых! Можно даже не панков, и не молодых… Можно и не прям счастья полный Горшок, а просто дружных и довольных тем, что имеют, мужиков, во! Только вот труд — увы, не кудесник… Да и насчёт обезьян — тоже не 100%. Ладно, тут успокоившийся немного Андрей огляделся: стекляшки подобрали, пыль заодно протерли, можно и поговорить, благо Горшок вроде тоже подуспокоился немного. Миша, впрочем, к такому же выводу, вероятно, пришёл. По поводу уборки — не разговоров, блин. Может, просто тому в голову засел сделанный им ещё раньший вывод о том, чем те кончаются… А ещё больше громить квартиру он не хотел. Потому, подбежав почти, быстро сунул совок и веник в руки Князеву, и не успел последний опомниться, как Горшенёв уже к двери двинул, буркнув напоследок: — Тодда жду, слышь, Андрюх. Всё, новый год, отмазок нет! Хлопнувшая дверь квартиры глухим болезненным эхом отозвалось в голове. Ну, хоть одно хорошо было — неожиданно подумалось — спину с шеей отпустило.