Игра в сапёра

Видно все здесь ошибка, И сердце ждет искры иной. Оттого-то молчит и молчит Небо над головой. Не кончается пытка — Пикник

Андрей в оцепенении сидел в кресле, а казалось — плыл где-то между премьерой Тодда и возвращением в Питер. Сил не было ни на что. До сих пор часть его отказывалась принимать, что судьба, не принимая введённых в её код исправлений, столь жестоко отомстит. Причем не ему. Заплатила мама. По открытому им счету. И это сводило с ума. Этого не должно было случиться. Никак. По всем законам жанра попаданцу следовало быть сильным, ловким и всезнающим. Вместо этого Князь теперь ещё сильнее страшился того, что грядущий день готовит. Если он не провёл в этом мире и года, а уже дошёл до такой вот точки невозврата… Если жену можно было вернуть, друга образумить, то здесь уже всё. Поезд ушёл. Причем даже если и явится сейчас по его душу какая-нибудь хтонь и предложит снова всё исправить… Кто даст гарантию, что всё не станет ещё хуже? Что Андрей, в своём стремлении спасти всех, попросту не загонится в тот угол, где пострадает не только мама, скажем, а кто-то из девочек. Что тогда делать? Нет, бл*дь, если даже что-то такое и промелькнёт и сучности решат ещё поиздеваться, Князев не будет тщетно пытаться всё исправить. Нет, но и прожить точно также, как в первый раз он не сможет. Сдохнет от муки. Поэтому, наверное, сразу найдет Скалу покруче. Чтоб сучностям было неповадно так жестоко играться со стрелками часов. Пусть знают, что хватит с него игр. Да, причинит боль — девчонкам, маме, может быть, Мишке… Но это будет твёрдое: «Нет». Да и… А здесь он им боли разве не причинил? Ещё неизвестно в каком случае страданий больше — нет таких весов, чтоб замерить… Нет, лучше сразу — раз и всё… Но пока он здесь. В этом дрожащем, ходящем ходуном мире, полном слёз. А ведь никто не понимает. Думают, трагическая случайность. Убеждают, мол, ты не виноват… Знали бы они… Нет, лучше пусть это будет только его тяжкое бремя. Кто знает, вдруг своими откровениями Андрей передаст мрачную эстафету несчастий. Нет. Жить дальше как-то надо. Делая максимум, чтоб ничего дурного не коснулось Агаты с Алиской, Алёны с Дианой. Он не выдержит, если выяснится, что изменения, порожденные им, пушенные круги по воде — настигнут их в особо изворотливой форме. Кручённой, исподтишка… Нет, не допустит. Потому Князев который день не спит почти никак — только начнёт проваливаться, так сразу и настигает. Не то видение, не то кошмар наяву. Где что-то происходит дома, что он бы остановил и даже значение бы не придал, если бы всё ещё жил со своими девочками. Он теперь страшно боится. Его страдающий от недосыпа мозг рождает какую-то дикую смесь из Пункта Назначения и фильма Эффект Бабочки. А ведь так недолго и с ума сойти. Почти наверняка. Но этим Андрей совсем никому не поможет точно и не спасёт — это уход, побег от реальности, лишние хлопоты… Нет, в этой попытке он чашу до дна выпьет. Чтобы ему не желали тем самым показать — Князев это сделает. И от слова своего — спасти Мишку — не отречётся, слишком уже высокая цена была оплачена. Даже не им, чтоб пустить его прах по ветру. Нет, в этот раз он дойдет до конца… Но если окажется, что день, десять, двадцать лет Сурка… То будет безжалостен и к себе, и к остальным — когда-нибудь горе-демиургам надоест его воскрешать или отматывать всё… Плевать. Это — последний шанс. С него хватит. Это невыносимо. Андрей с трудом пережил кладбище и поминки, деревянно ворочая языком и что-то отвечая спрашивающим, скорбящим, переживающим. Даже, кажется, впопад выходило, потому что народ отходил удовлетворенный, что ли. Ну или просто списывали весь возможно вырывающийся у него бред на потрясение. Голова болела, словно до этого пару суток каталась по лесам и далям, собирая все шишки и кочки на себя, как в песне той, но и это тоже не было проблемой. Ничего, на самом деле, не было проблемой. Всё было фиолетовым. Да, он решил не сдаваться, дальше упрямо ползти по склону, пусть и откатываясь при этом на сотни шагов назад, делая два вперёд… Но сейчас необходима была передышка. Да, он её не достоин. Не достоин покоя, чтобы спокойно оплакать маму — не достоин, потому что сам и виноват, а потому должен в полной мере прочувствовать… Но Андрей уже просто не вывозит. Оттого и позволяет порой отупению и апатии брать верх — он слишком слаб сейчас. Пусть хоть немного легче станет, тогда он сможет чуточку выползти из раковины, в которую забился эгоистично, чувствуя, что иначе всё, пздц. Только сомневался вот, что вообще станет. Если бы не Агата… он вообще бы из этой квартиры не вышел. Тихонько б сидел, предаваясь самобичеванию. Может, достиг бы такого состояния, из которого возвращаться в реальность совсем бы не хотелось. Но Нигровская постоянно тормошила, обнимала, утешала. Приходилось отвлекаться от мыслей, как он всё-таки облажался, и что-то делать, попутно замечая, что он всё ещё, оказывается, живой — и способен чувствовать что-то, кроме боли. Например, злость. Подозрительно часто в его сузившемся поле зрения мелькал и Миха: кажется, помогал Агате всё организовывать. Сам Андрей даже на это был не способен. Его максимум был — составить список маминых подружек, родственников, кому надо позвонить и позвать… Ну, ещё его хватило ткнуть в предложенные Агатой варианты надгробия и выбрать фото. Последнее его совсем доконало, и большего от него жена не добилась. Далее уже сама всё организовывала. Через час на пороге ещё и явно вызванная Алёна нарисовалась — разговаривать с ним пробовала, но Князев даже на все ещё психологические ухищрения не реагировал. Потому от него и бывшая тоже вскоре отчалила. Андрей же свернулся калачиком у любимого маминого кресла и прикрыл глаза, так и не отпустив судорожно сжимаемый фотоальбом. А когда пошевелился, потому что всё тело затекло и вообще — он не робот всё же, вдруг заметил, что на кухне ещё один голос прибавился. И это не Алёна, та, кажется, ушла. Горшенёв. Видимо, уже прилетел из Москвы. Значит, Агата позвонила. Сам Князев телефон свой давно не проверял. Последний звонок, что он сделал, после того, как набрал ментовку, скорая-то ясно уже было, что бесполезна, был Нигровской. Не потому, что его сейчас разрывало и она ему нужна была как воздух, а потому, что тогда он ещё надеялся: раз он не нашёл Рину — та у неё… Андрей скрежетнул зубами… Ещё и это. Будто мало ему боли и горя. Так что да — пока он варился в собственном соку, то единственное, что отвлекало хоть как-то — это хлопочущая рядом жена. Она и ночевала эти дни у него, словно опасалась, что Князев способен что-то утворить. Ага, газ включить, бл*дь. Было больно, и он бы солгал себе, если такие мысли у него не мелькали. Но, ладно Агата — бдила, кажется, оставив дочку Ольге Аркадьевне, а вот чересчур частое мельтешение Горшка… Это было странно. Что, блин, не козлится больше, что Андрей его зонг-оперу своими проблемами едва не сорвал? Угу, мысли эти были слишком болезненными. Что, если бы он не думал, как всегда о чувствах этого лохматого чёрта, не засунул бы свои предчувствия и опасения подальше? Что, если бы Князев понял, что эти чувства скребут рассудок, потому что где-то глубоко-глубоко внутри воспоминания о едва не случившейся более десяти лет назад катастрофе всё же были? Но их перекрыли насыщенные и долгие годы после, а также хлопоты и проблемы уже этой реальности. Что ж, его бешеный то и дело сновал рядом. По крайней мере они с Агатой что-то обсуждали, решали. Мысль невольно зацепилась на несуразности этого факта — Мишка свою-то жизнь не способен организовать, а уж чужие проблемы решать — это вообще не про него. Но он был. Чуть ли не хвостиком ходил, правда, к самому Князю напрямую так и не подошёл. Словно боялся. И правильно делал — до того, как все чувства поглотила мгла, что-то внутри него протяжно выло, заведённое виной, горем и злостью, что это Горшок со своим спятившим Тоддом виноват. Это из-за него всё. Скорее всего, мозг всё же включил защитную реакцию, чтобы не обрушивать всю тяжесть вины только на его пошатнувшийся рассудок. Да, это Миша виноват! Просто потому, что своей моськой злообиженной перед премьерой заставил послушаться и решить, что это его просто так, от нежелания во всём этом участвовать колотит. Наверное, он мог бы и в рожу своей персональной ходячей проблеме двинуть. Поэтому хорошо, что просто рядом крутился, дистанцию не сокращая. Не хотелось мамины проводы омрачать дракой… Только этого не хватало. Невольно он вспоминал, какую отвратительную сцену они устроили в новый год. Да, этот год Андрей давал ужасно много поводов для беспокойства и без участия Мишки… Прямого. Косвенно тот почти всегда стоял за его метаниями душевными. Поэтому хорошо, что не провоцировал, хотя, судя по лицу Агаты, та и не прочь была б даже таким изуверским образом расшевелить своего, впавшего в апатию муженька бедового. Может, потому и находила чем пригрузить Горшка старательно прямо-таки. Чтоб постоянно тут вился… Вот, опять же — в комнате, где ещё недавно стоял гроб (а теперь начал гнить на кладбище! Может, и хорошо, что там, во снах, его жена кремировала, слишком уж… не по себе), раздались тяжелые знакомые шаги. Даже не поднимая головы, понял, что это Миха. А, впрочем, всё равно. Пусть ходит. Ему никак. Но Мишка подходит ближе, осмелел всё ж таки: — Ну, ты как, Андрей? — неловкость вопроса зашкаливает. Миха, наверное, тоже чувствует это, вон, с каким усилием, отпечатывающимся на челе, каждое слово отпускает. Князев не хочет, но скашивает глаза, потому и замечает. Ну, да — вечно Горшку всё трудно, тягостно, он главный герой, вокруг которого все плясать должны да в попу дуть. Прекрасно! Конечно, у него ж сейчас тоже проблемы… Ща что-то дежурное скажет, да ножкой шоркнет, про график и обязательства напомнит. Если он сейчас в самом деле это все проделает — Андрей его всё же ударит. Странно, но, сократив сейчас расстояние между ними, Миша словно возвращает Князю какое-то подобие чувств. Горечь. Злость. Да, эти ощущения нахлестывают… Но несильно, так, чтобы выплеснулись в полной мере недостаточно, да и не хочется уже, на самом деле, маму уже ничего не вернёт, а лохматый бес у него, видать, совсем непрошибаемый… Словами до него не докричаться, но всё равно порой хочется. Поэтому Андрей даёт себе вольную, пусть и на краткий миг, но просто позволяет мыслям своим форму обретать словесную: — Если б не твой чёртов Тодд, ничего бы этого не случилось, — обрушивает на Горшка признание. Пусть знает, хоть в этом мире Князь никогда и не сможет этого доказать, просто перекладывает это знание ещё и на Мишкину голову. А уж поверит или нет… Достаточно того, что свою точку зрения донёс же. Иррационально, но Андрею, наверное, легче бы стало, сумей он обвинить во всём этом огромном про*бе Горшка и только его. Но, нет же, что бы не делал — главным образом винит себя — за всё, что случилось в этой линии реальности. С мамой… Да и не только — к горлу снова подкатывает. Может и не соизмеримая, но Катька — тоже потеря. Он слишком хорошо помнил, сколько должна была прожить любимая кошка. Тоже член семьи. И не виноватая в том, что Князев вместе с ней съехал от Агаты… Да, виноват — только Андрей. В конце концов, а разве Мишка просил его спасать? Нет, он сам так решил, сам несёт ответственность за каждое своё решение, поступок, что ещё сильнее отделил две реальности друг от друга. Однако злиться на кого-то надо — эмоции не дремлют, если их не слить куда-то, то так недолго и взорваться… А это уже, как Андрей успел додуматься, всё же лишнее. Совершенно. Он и так тут дров наломал — любой Буратино обзавидуется. Так почему бы вот, хотя бы, не на прерывисто и тяжело сопящего рядом… коллегу? Да, так, наверное. Коллега. Так всё же легче. Чем думать о том, что всё бесполезно: и жертвы, и усилия всё равно сведутся к нулю по совершенно не понятной схеме приращений из высшей математики. Потому что, как бы Андрей не старался, этот гад уже срывался. Уже чуть не помер от ломки, заставив его пережить такой кошмар, который Князь захочет — не забудет. Никогда. А теперь вот судьба ясно даёт понять, что эта маленькая, но такая важная проблема ничего не стоит. Потому что прожорливая реальность заберёт несоизмеримо больше. Но верить в это всё равно не хочется. Совсем. Но и где взять сил для дальнейшей борьбы — неясно. Не потому, что усталость берёт своё, а потому что вера, казалось, исчезла вместе с Надеждой… Однако возвращающиеся чувства требуют хоть как-то наказать, уколоть придурка, что ничегошеньки не знал, но это не освобождало его от злости Андрея, посильнее. Может, поэтому каждое слово тяжелое, как камень, швыряет в замершего сурикатом Миху. И тот, конечно же, отступает, не выдерживая обвала эмоций от человека, что раньше мог казаться Скалой. В прошлой жизни. И то — лишь казаться. Князев зажмурился. Он за эти дни так отупел от боли, но всё ещё был способен различать её оттенки. Вот, например, сейчас та перенаправилась на острую резь от неприятия творящегося между ним и этим лохматым идиотом. Мозгоед он. Как есть мозгоед, может, не специально, не со зла… Но именно так. А теперь ещё и пятится от него, от попытки выговориться, да обвинив, но, бл*дь, разве он большего не выслушивал от него самого?! Порой, вообще во всех смертных грехах обвинял. Впрочем, Горшок всегда так — сотворит чего, сп*зданет и валит, оставляя других расхлебывать заваренную кашу. Все проблемы, бл*ть, всегда за него, паразита, решают. Привык уже, как должное воспринимает, засранец. И Андрей настолько погружен в свои мысли (а хотелось бы в ванную, но, кажется, Агата опасается, что он утопится, поэтому если и разрешает ему погрузиться, то только подтаскивая стул к бортику и бдя… Дожил, бл*дь!), что едва замечает — смотрит, не видит будто — что Мишка наконец покидает и комнату, и квартиру, видимо. А может, и жизнь его. Однако с этим исчезновением горящего неровным мерцанием пламени, чувства снова замедляются и застывают в стазисе, как мухи в янтаре. Кроме одного. Вот, вроде, высказал он всё, что хотел Горшку в лицо. Сделал это так, как хотел — решительно и уверенно. Только вот покоя душевного не приносит этот крошечный всплеск, а, кажется, наоборот — усиливает. Тот ушёл за порог, всё попеременилось, вдруг сейчас, расстроенный, под машину попадёт? Тоже раньше сроку помрёт. По его, Князевской вине, которую также не снимешь. Вообще, он бы и рад обвинять во всём Мишку — если б это помогало хоть как-то. Но ни хрена. Не помогает. Как не помогают подносимые постоянно Агатой успокоительные настоечки-растворчики, а то и вовсе колёса таблеток, которые он принимает и безропотно пьёт, потому что не хочет пугать и без того напуганную и с трудом держащуюся спокойной жену. Не помогает и помочь не может, потому что на самом-то деле Андрей прекрасно понимает, кто на самом деле виноват — он сам. Причём виноват уже с того момента, когда начал пытаться Мишку возродить — в рисунках, песнях, стихах — вместо того, чтоб отпустить. Если не раньше. Можно было бы и в первый раз не довести всё до такого пздца. Наверное. Если бы был умнее и гибче. Мог бы записать сольник, переждать Тодда и спокойно вернуться, как и было оговорено. Ну, в теории, с*ка, мог, если б не позволил чужим шепоткам их развести. И он виноват, когда, очутившись здесь, решил не уходить, когда, вопреки здравому смыслу, выбрал Горшка, а не себя. Мог бы, наверное, как-то иначе попытаться… Хотя не факт, что вышло бы не хуже. Но, наверное, выбери он всё же себя и не будь так за*бан этой реальностью, не пропустил бы этот фатальный поворот с мамой, этот убийственный промах. Именно Андрей же, а не кто-то неведомый, не вспомнил про тот случай с газом, случившийся и в его прежней реальности — тогда чисто случайно, по громадному везению, не случилась беда: мама в тот ж день и час забыла выключить газ. И только благодаря заехавшему тогда за новой порцией старых черновиков Князю, не пострадала, лишь испугалась. Андрей же тогда тоже… испугался сильно. Потом несколько ночей не мог заснуть, так как постоянно видел один и тот же кошмар — он не заезжает в тот вечер и спустя несколько дней находит маму уже мёртвой. Только вот здесь он так замотался… Мишка, Тодд выпили всю кровь и силы, и Князев просто забыл, что было больше десяти лет назад. Не сопоставил реальности. Просто оказался человеком, не машиной… И его несовершенство стоило маме жизни. И теперь давний кошмар стал явью. Неожиданно вдруг в расклеванную голову залетела мысль. А ведь Мишка всё, помнится, жаловался на то, что боится страшных снов, как бы ни храбрился перед журналюгами, рассказывая, что, мол, да, наслаждается кошмарами, ведь это же их тема. Но про истинные кошмары, ужаснейшие сны, где вылезали страшные горшковские демоны, не п*здел пишущей братии. Вообще никому не говорил, всего-то пара близких человек знали, из тех, кто его крики ужаса воочию слышал и искаженное лицо наблюдал — родители, Лёха, Князь, Шурка Балунов. И всё. Не должен грозный панк-анархист-театральный артист кого-то или чего-то бояться. Так к себе образ крепко-накрепко привязывал, что, порой, забывал масочку-то снимать. даже если та совсем с реальностью не клеилась. Интересно, чтобы, бл*дь, Горшок сп*зданул, если бы его самый кошмарный сон вдруг претворился в жизнь? Вот у самого Андрея — даже бонус был не в виде снов, а воспоминаний былой жизни. Неплохой, кстати сказать, жизни, за некоторым исключением. А всё равно — не помогло избежать. Потому как, погрузившись в проблемы Горшка, всеми силами, фибрами души, руками, зубами и, порой, даже ногами вцепляясь и оттаскивая от края, совсем позабыл, что и его-то родные в опасной ситуации должны оказаться. Так что да, это Миша виноват — он внимание оттянул, горе патлатое. Однако мысленно можно это повторять и повторять, хоть сто восемь раз на день, а в глубине души кто-то качает головой и маминым голосом говорит: «Нельзя врать, Андрюшенька». И сразу становится жгуче стыдно, как в детстве, когда вазу разбил, а свалил на кошку. Та всё равно оправдаться не может, только мяукать, как тебе кажется, укоризненно, но это самообман. А ваза — не человек, можно новую купить, склеить на худой конец, а вот людей дорогих и близких не купишь, не склеишь. Не отреставрируешь, будь ты хоть трижды реставратор дипломированный или портной. Слишком хрупка человеческая жизнь — миг и всё. Нет родного человека, совсем нет, больше не вернуться из дальнего и нелегкого пути к той, что всегда для тебя открыта. Потому что вас больше не физические километры и часовые пояса разделяют, а нечто много хуже… Настолько, что выть хочется. Потому что маму не вернуть, не уткнуться поникшей головой в колени, больше не зароются её мягкие пальчики в волосы, поглаживая и утешая. Всё, нет ничего этого. Не будет. И самого близкого с рождения человека нет, и врать себе нельзя, правда. Но как жить, если правда слишком тяжела, правда, что только твоя вина в случившемся зарыта? Что только ты не уберег? Ты оплошал. Ты подвёл… Но подорвался на мине не ты. Подпитываемое этими мыслями чувство вины продолжает ввинчиваться, вкручиваться, обвинять, кажется, даже кости отравляя. Вот помрёт Князь, не сожгут его, по каким-то причинам — потом через много лет археологи кости раскопают… И скажет какая-нибудь молоденькая деваха, что-то тут виной сквозит! Угу, всё Андрею дичь какую-то придумывать… Только б хоть чуток отвлечься. Нет уж, пей до дна… Вспоминай! Выбор-то свой он не только в день чертовой премьеры сделал — раньше, много раньше. Когда не стал заявление публиковать. Когда ноги об себя вытереть позволил, а ведь нужен же всё-таки был Горшку, но, нет, поджав хвост и предано глядя на своего ожившего мертвого анархиста, всё сносил… Дурак. Надеялся на что-то. А ведь сам себя не уважаешь… Кто тогда будет? СМС когда то настрочил, быть может? Вот, да… Согласен он… Угу. Но всё же, наверное, точкой невозврата тот самый поезд, что несся на него в метро и лишь почти чудом не раздавил напрочь, стирая пришельца из этой реальности радикальным способом… Да, поезд — после него всё и порушилось окончательно. И Андрей невольно погружался всё глубже и глубже в собственную память, как в бездонный колодец с крайне мутной водой и парочкой скелетов, вспоминая каждый свой шаг, каждую свою ошибку, что привела к фатальному повороту.

***

Ранее Краткий миг триумфа сменился ужасом. Вот в руке зажата заветная тетрадка — не просрал, вернул вещицу, не такой уж дрянной отец. Может, и с остальным получится — сильный я и ловкий, эх, всю историю перепишу! Однако вставшая на загривке дыбом шерсть была настроена менее оптимистично. Та-то отреагировала поперёд мозга, что только сейчас запоздало вспыхнувшим табло прибытия осознавал, что, вообще-то, сейчас он может не только тетрадку потерять, но и жизнь. Вряд ли Диане будут нужны её рисунки, вымазанные в крови… Поезд, меж тем, отчаянно сигналя, несся вперёд. Всё слилось в сплошной фоновый шум из какофонии собственного, вдруг заполошно забившегося сердца, гудка машиниста и шума толпы — звуки почти не вычленялись. Тело налилось свинцом, ноги точно приросли к путям, пустив корни, как на обложке Собрания. Только и голова у Князя соображала скверно. Впрочем, это ненадолго. Минута, в лучшем случае две — и надобность в ней уже отпадёт. Так Андрей понял, что это, наверняка, конец. Что-то внутри изволило не согласиться. Нет, только не сейчас, пока он ещё ничего в нужном направлении не изменил! И вообще, Баба Яга, то есть Андрей Сергеевич против! Нельзя, чтоб его запомнили по последнему творению… По Тодду, бл*дь! Мысли заметались, отчаянно ища выход, и от страха не докручивались. Нырнуть между рельс? Несмотря на собственную, не самую худосочную тушку, это казалось лучшим вариантом, но тело не слушалось, словно одеревенело. Страх спеленал, а при мысли о многотонном составе, что будет проноситься прямо над ним… Становилось физически плохо. Запаникуешь, высунешься или просто одежда в завихрение попадёт — вот я был, и вот меня не стало. Тут Князь мельком подумал об увиденной в начале платформы лестнице, до неё, вроде бы, было недалеко… но успеет ли? Поезд приближается, а сам он далеко не Усэйн Болт. В форме далекой от лучшей. Сомнения раздирали, потому и стоял, прокручивая эти безнадежные варианты в считанные мгновения, пока мир вокруг точно замедлился… Но это могло быть и иллюзией! И вскоре Андрея раздерут уже не муки выбора, а колёса… Нырнуть рыбкой, надеясь на лучшее, или рискнуть и побежать? Вытянет ли счастливый билет Князь или на глазах у изумлённой публики, под прицелом госкамер, его раскатает по железнодорожному полотну метрополитена? Да уж — таких песен у него не было, что накаркать, как с молнией. Время стремительно убегало, расстояние сокращалось, пульс подскочил до двухсот… Одно он знал точно — всплыло в памяти, вбитое с детства родителями — нельзя пытаться залезть обратно на платформу. Удар током страшной силы — и точно уже: вот он был и вот его не стало. Хоронить будут обугленное поленце, при условии, что шашлычок не порежет на кусочки приближающийся состав. Андрей ушёл, мясо осталось — в самом деле, Миш! Как он потом понял, рефлексируя в аквариуме, все эти мысли прокрутились в голове за какие-то доли секунды, практически одновременно, потому что иначе Князева бы точно раскатало, как слоёное тесто. Мозг, очевидно, очень хотел жить, потому молниеносно искал выход. Но, даже найдя и вычленив одну здравую спасительную мысль, он, скорее всего, не смог бы ей воспользоваться — тело ни в какую не хотело слушаться. Страх — самые худшие кандалы. Разбить их — означает получить шанс на спасение, но как быть, если тело отчаянно ревёт, что погибнет, если он что-то предпримет? Но ведь и если ничего не сделать — смерть неминуема. Такой вот цейтнот. Так бы, наверное, и простоял столбом, ожидая рокового столкновения, разве что сам навстречу лобовому стеклу, подобно бабочке, гостье из летнего царства, не летя, да случай помог. Или мозг придумал, как заставить тело повиноваться, дорисовав реальность. Или Ангел-Хранитель его так свистнул, одёрнув. Есть там, наверное, кто-то с крылышками, или без — ну, тот, кто помогает. Угу, закинув его сюда и наблюдая — потонет ли лягуха или же из молока масло взобьёт. Ну, значит, просто его ещё не вышел срок, или сущности ещё не наигрались. Недостаточно делов натворил, представление только началось… Не важно. Важно другое: в самый критический момент на фоне гула в ушах и мечущихся заполошно мыслей: «Что же делать?» — Андрей вдруг ясно услышал высокий женский голос: — Беги! Чёткий приказ, поступивший неведомо от кого и незнамо как достигнувший его разума, неожиданно помог. Повеление вывело его из транса, отмерев, он сделал шаг, два назад и потом, развернувшись, резво побежал, благо действительно недалеко было. Спасительная лестница, казалось, вот, рядом торчит, рукой подать… Прыгнуть, зацепившись. Вспомни, Княже, ты в прошлой жизни спортом занимался… На бокс ходил, поэтому беги, беги, не оборачиваясь! Позднее, в безопасности камеры, он долго не понимал, каким чудом с расплывающимся, пляшущим от ужаса зрением не споткнулся, не грохнулся. Видно, точно кто-то вёл его. Ну или просто повезло. Дуракам же, говорят, везёт. А сегодня Андрей точно форменный идиот. Что на адреналине, кажется, сдал бы зачёт ГТО по стометровке на золотой значок. Мало того, пока бежал, боковым зрением сумел как-то вычленить на платформе странную женскую фигуру в длинном пальто — она словно одна выделялась четко на фоне размытой обстановки. Может, это она и кричала. Или просто игры разума. Скорее второе. Была та удивительно спокойна, лица видно не было, шляпка скрывала, а из кармана тёмного закрытого пальто яркой искоркой торчала кроваво-красная нить. Либо рукодельница — любитель, либо сучность лично посмотреть спустилась. Ну или поднялась. Либо Андрей *бнулся, что тоже вероятно. Однако Князев выжил. Весь трясущийся, сходящий с ума — он всё же остался в этой реальности, зацепившись за её острую грань… Словом, он успел ухватиться за металлические перекладины лестницы одной рукой — в другой была крепко зажата несчастная тетрадка, отчётливо слыша за собой близко-близко страшный скрежет — то, что это машинист, очевидно, нажал что-то типа экстренного торможения, пришло в голову гораздо-гораздо позже. В тот же момент Андрей с ухнувшим в пятки сердцем обречённо подумал, что вот, всё, точно конец — не успел. Видно, спета песенка шута. Не будет больше мучиться из-за короля, если, конечно, никто не даст новой попытки. А теперь мысли об этом против воли вспыхивали. Завеса была уже раз пройдена. Забыть об этом невозможно, как и полностью отключить страх перед костлявой. Что, если верить снам, вполне реальна, и этот мир, как и тот родной, продолжит жить без него… Он прижался к лестнице, замерев, понадеявшись, что, возможно, его не таких уж великих габаритов хватит, чтоб не попасть под удар. И мир замер. Бешено стучавший приливами крови гул в ушах постепенно менялся на какое-то странное заглушение: Андрей словно слышал и не слышал одновременно. Слова, звуки этого мира не доходили. Даже собственное сердцебиение, отражалось не в ушах, а где-то в районе горла. Он всё ещё прижимался к холодящему металлу лестницы, словно это могло спасти, пока долгие мгновения спустя, наконец, больше инстинктивно, в какой-то чудесный момент не понял, что поезд уже раз сто переехал бы его. Или же, как минимум, пронесся мимо, обдав завихрениями рассеченного воздуха. Но ведь нет же? Андрей ничего не чувствовал. Или он уже умер и просто не осознает всего этого? Ужас свершившегося стёрся с памяти весьма милосердно? Но ведь он уже умирал — было больно, почему сейчас всё иначе?! Князев медленно-медленно обернулся, отлепляясь чуточку от своего укрытия, готовый увидеть что угодно, в том числе и останки своего тела, размётанные на путях, но вместо этого наткнулся на… совсем-совсем близко, в каком-то жалком метре, ну или двух, остановившийся, совершенно точно стоявший неподвижно состав, в кабине которого что-то со вкусом орал покрасневший до корней волос машинист. От этой картины, а также от начавшего просачиваться сквозь пелену бодрого русского мата, его внезапно затопило ощущение огромного облегчения, внутри, по ощущениям, лопнул огромный пузырь с гелием. Потому что мозги снова заволокло, но как-то совершенно иначе, как при отходняке при употреблении неправильных грибов с Голубково. И ровно в ту же минуту стал волнами каким-то проясняться окружающий мир, что причудливо отражался в уже по-новому исказившемся сознании, которое плавилось в смеси счастья, что живой, бьющей откуда-то из глубины противной липкой дрожи и свалившегося вдруг осознания, что человек-то кошмар, как внезапно смертен. А жизнь, что едва не оборвалась для него вновь, меж тем постепенно продиралась всполохами в сознание. Так, шум многих голосов нарастал, свет бил в слезящиеся глаза слишком ярко, а какой-то человек в желтом жилете поверх форменки настойчиво протягивал руку, свесившись с края лестницы, видимо, пытаясь дозваться уже не в первый раз: — Мужик, давай, руки в ноги и лезь на лестницу! Нормально всё? Можешь забраться? Слышишь меня? — теперь уже различил все слова Андрей. Да уж, наделал шуму, называется. Но главное — живой, а остальное… Забудется, главное, чтоб не узнал никто. Поэтому остаётся порадоваться только, что он не попсарь какой. Шансов на сохранение инкогнито больше. Как и шкуры, ведь за подобные фортеля — и мама, и Агата, и Алёнка его самолично разорвут. И будут правы. Сил думать об этом вот прям щас не было никаких. Поэтому Князев механически кивнул — по ощущениям это вышло очень и очень медленно — и задрожавшими враз, как при Паркинсоне, руками, насколько мог покрепче ухватился за перекладины, в каком-то странном, близком к кататоническому, состоянии поднимаясь вверх. Тетрадку он при этом положил в карман куртки — целее будет. Удивительно, что какая-то часть его мозга сумела это проконтролировать… Андрей даже со своей заторможенностью и оглушенностью продвигался, карабкаясь, недолго — платформа не шибко высоко находилась, и вскоре сразу несколько рук подхватили у края и помогли выползти на платформу. Выползти — да, лучше слова и не придумаешь в таком, бл*дь, случае п*здатом, потому что вслед за руками стали трястись и ноги. Да и грудь ходуном ходила, бешено вздымаясь. Да и вообще — тело ощущалось каким-то чужим, желейным. Мармеладный человечек. Человек-студень. Ну, вы поняли, мозги от стресса тоже пострадали… Так что хоть сколько-нибудь долго простоять на собственных конечностях ему не довелось — не обращая внимания на мокрый, грязный пол, прям там и уселся, мечтая только об одном, чтоб в покое оставили… Отдышаться дали. Сотрудники, видимо, метро с этим резво не согласились и, подхватив под мышки, оттащили подальше от любопытствующих глаз пассажиров, сначала на лавочку — точнее нет, просто подальше от края, вестимо, зевак-то и к лавочке набежало… Как их не отгоняли, краем мозга Андрей сдавленно матерился — только этого ему для полного счастья и не хватало! По-хорошему уползти б куда, с глаз долой, а лучше прямиком в аэропорт, бл*дь, да только все силы, видимо, остались на той пробежке по путям… Такое себе прохождение сабвея, блин! Поэтому, ввиду крайне плохо соображающего разума и предавшего тела, пришлось довериться сотрудникам подземки. Те его баркас сперва отбуксировали к лавке, а потом и вовсе сдали полицейским, которые, в свою очередь, под белы рученьки его и сопроводили в тамошний опорный пункт. — Ребят, да я ж на самолёт опаздываю, — попробовал втолковать им слегка очухавшийся и начавший переставлять ноги сам Князь, когда язык стал повиноваться, правда, всё равно как-то слегка неразборчиво речь звучала. Со стороны можно было бы даже решить, что он либо изрядно пьян, либо пережил инсульт. Угу. Инфаркт жопы, что произошел от страха в виде несущейся на тебя многотонной громады. Впрочем, стражи порядка хранили каменное молчание, их вообще не воодушевляла перспектива его тут за собой тащить вместе с чемоданом. Мало ли — всё проверить надо. А вдруг Князев везёт в том не концертный шмот, а запрещёнку? Дежурили себе спокойно, а тут вылез наш герой — теперь возись с ним. А никуда не денешься, протокол есть протокол, Андрей хоть и был под оглушением, но, кажется, даже он услышал, как бодро провернулся стартер в бюрократической машине… Теперь уж точно опоздаешь. Лишь самый юный по виду, паренёк лет 25, пробормотал себе под нос: — Классный же ты способ выбрал на него успеть! Что, решил вперёд паровоза домчать по рельсам прямо в аэропорт? Где тягу-то взял, в каком алкомаркете разгон? Ответа полицейский, скорее всего, не ждал. А Князев, заслышав про алкомаркет, только тут начал осознавать весь ужас положения. Точно: решили, что он под веществами. Сейчас будут проверять, по нарколожкам катать. Задержат его до выяснения всех обстоятельств — как пить дать задержат. И хорошо, если после выяснения отпустят, а не скажут — посиди, дружочек, подумай о вечном. А, может, и вовсе психиатрам на принудиловку сдадут для предупреждения возможного суицида. Ох*ительные перспективы! И весьма реалистичные. Учитывая, как всё это со стороны выглядело — ни с того ни с сего спрыгнул на рельсы, после на ногах не стоял, трясся, наверняка, как больной Паркинсоном. Да и сейчас еле тащит ноги по земле. М-да. Приплыли. Самолёт точно улетит без него, Миха ему башку оторвёт. Впрочем, для этого ему придётся потерпеть, пока Андрея не выпустят из застенков. И только потом рвать… Если, конечно, Князева не расколют на предмет его пришельства — тогда можно и прописаться в комнате с белым потолком на более длительный срок. Да и вообще, если все обстоятельства произошедшего станут известны, то, может, ему и лучше будет залечь на дно в психбольнице или каталажке, потому что тогда круг жаждущих крови дурного Андрея будет весьма широким. Ведь тот в самом деле едва не убился на ровном месте. А если вспомнить, как он сам реагировал на суицидальные наклонности Горшенёва… Но это всё применимо, только если последнему на него не плевать. А вот девчонки — те точно прибьют и правы будут. Меж тем бюрократическая машина завертелась всеми шестеренками, мерно поскрипывая вокруг чуточку пришедшего в себя Князева. Когда не надо — система умела быть оперативной, впрочем, сейчас, наверное, всё же надо было. Потому что быть задержанным сорок восемь часов просто так — не улыбалось… Здесь же хоть разбор полётов с платформы начался сразу. На пункте его безотлагательно усадили напротив мониторчика, продемонстрировав видео с камеры метрополитена, правда, перед этим милосердно поставив перед ним стакан воды, на который Андрей, неожиданно для себя, накинулся. Удивительно, как во рту всё пересохло… Дрожь почти унялась, потому воду он влил в себя, а не опрокинул на одежду. Правда, после демонстрации видео, тремор вернулся. Потому что Князеву вдруг очень хорошо представилось, как это всплывает в каком-нибудь Максе +100500, да ещё с наложением Скалы и комментариев в стиле: «Беги, Форест, беги!» А ведь то, что попадает в интернет, там и остаётся навечно. Это потом его дочки, внуки, если те будут, увидят. Потому и сделал лицо кирпичом, нельзя, чтоб полицейские его узнали. Тогда точно сольют. А так — может и пронесёт… Если и была мысль выпросить звонок Вахтангу, чтоб тряхнул связями, то после просмотра Князь от неё отказался. Нет, пусть раскручивают его как самого обычного гражданина… Никакой про*банный концерт не стоит слива этого видоса. Поэтому максимально собрался, да и, как мог чётко отвечал на поставленные вопросы, стараясь не выдать дрожь в голосе, когда надиктовывал для протокола: «Князев Андрей Сергеевич, 1973 года рождения… Почему прыгнул с платформы? Уронил дорогую для себя вещь. Нет, не суицидник и не террорист. Просто дурак. Да, не подумал — да, теперь осознаю, впредь обещаю так не дурить. Не то, чтоб лейтенант доволен был его ответами, но крутить руки ему никто не стал. Оформляли в весьма свободной обстановке. Видать, не сочли Князева опасным для общества и себя элементом. А то так бы, глядишь, флэшбекнулся б у него клип Джокер, да Ведьма с Ослом. Только на другой лад, ведь, как не удивительно, там Андрей был на стороне шерифа. Так что записали показания, кратко объяснили дальнейшую процедуру оформления, а уже потом, скорее всего, в нарушение всех процедур, потому как Князев давно в ментовку не попадал… И уже тонкостей не помнил. А когда попадал — это ещё милиция была, а чё там сейчас да как — догадывался смутно. Короче, уже после разговора и просмотра жутковатого видео, произвели личный досмотр, обшмонали, по-русски говоря, мало ли — вдруг Андрей вооружен и опасен или хранит дурь прямо в карманах джинс. Убедившись, что он чист, описали все личные вещи, включая телефон и чемодан, да сдали на хранение, выдав талон, а тетрадочку, за которой Князев нырнул — отдельно запаковали, приобщив к делу. Он пробовал было возмутиться, но потом подумал об огласке и прочем — да и промолчал. Когда всё закончится, он обязательно вернёт Дианкины рисунки, а пока лучше было промолчать. После всех этих процедур отправили на освидетельствование. И, хотя выдох в трубочку алкотестера ничего не показал, его повезли в нарколожку — сдавать кровь и мочу. Вообще, удивительно много хлопот вокруг столь незначительного происшествия, как думалось Андрею. Ну зачем столько средств налогоплательщиков тратить? Он же не за рулем в невменозе попался! А так гоняли и машину служебную (интересные ощущения за сеткой-рабицей в бобике сидеть), и шофера с сержантиком. И нарколога напрягали с лабораторией. Потом ещё и психиатра до кучи. Видимо, не поверили так его словам, что Князев не самоубийца — просто тупой. Да уж. К тому же чем больше людей в этой цепи встречалось Андрею, тем сильнее он опасался, что вот сейчас кто-нибудь узнает. Причем это едва не произошло. Психиатр скептически его оглядел, попросил руки показать, порасспрашивал о депрессиях, о нездоровом цвете лица, семейной жизни и характере труда. На что Князев, включая обаяние на максимум, отвечал. Мол-де, всё прекрасно. В браке состою, жена-красавица, две дочки. Работа постоянная, и последние двадцать лет не менял. Дело любимое, зарабатываю хорошо. А цвет лица такой, потому что испугался сильно. Умирать совсем не хочется. Почему спрыгнул? Так, художник я, альбом уронил — там эскизы для заказчика, горящие, тот голову мне оторвёт… Нет, судьбу Берлиоза повторять не хочу. Нет, Каренинские лавры не прельщают. Да — дурак, да — урок усвоил на всю жизнь. И нет, доктор, я не знаю, где вы могли меня видеть… Я скромный художник. Точно нет, не обманываю. Повезло — психиатру ещё работку подвезли. Вбежал взмыленный интерн, и Андрей был спасён. Ещё немного — и этот мужичок его бы вспомнил. А так черкнул тот заключение — да и поехали с сержантиком… Но не обратно в отделение, как втайне надеялся Княже. Заметив, что трясутся они куда-то в другую сторону, он уже мысленно попрощался с надеждами после всех этих манипуляций просто взять и написать какую-нибудь объяснительную и отделаться штрафом. Ну, а чё, уголовку ж не впаяют! Ну не подверг же он опасности… Никого кроме себя. Ладно, чисто теоретически, пока машинист экстренно тормозил, мог кто-то не удержаться и ушибиться в вагоне. Но, вроде как, ни о чём таком ему на пункте не втолковывали. Только про то, что из-за него чуть сдвинулось расписание электрички. Но не ось же земная! Да и не в Японии живём, где при опоздании на минуту машинист раздумывает, а не уволиться ли ему от такого позора несмываемого. В общем, немного ещё помучился Князь. А ну как, реально — попал он как кур во щи, и у стражей порядка план по поимке не выполнен. А тут он нарисовался… Может, стоит тогда позвонить Вахтангу? Пофиг на огласку, главное, чтоб не закрыли по-настоящему… Сыграть роль каторжника ему не улыбалось — это Миха пусть тренируется. Он уже близок был к тому, чтоб попросить позвонить, когда понял, что они подъехали к зданию мирового суда. И немного отлегло. У тех юрисдикция — мелкие правонарушения, в основном административка, редко — уголовка с минимальными сроками. Но если уголовка — так быстро всё не решится, и будет у него время и позвонить, и адвоката нормального нанять… Раз ему сейчас никого не предоставили — точно административка, поэтому улыбаемся вежливо и стоим на своём. Авось и повезёт — проскочит неузнанным, не привлекая внимания. Но речи о том, чтоб с миром отпустить — догонять группу — и не шло. Спасибо, хоть под стражу взяли больше номинально — без всяких наручников и прочих атрибутов устрашения. Если и посчитали психом, то не буйным… Неизвестно чё там им наплел психиатр и какие результаты экспресс-анализа пришли в суд. Но, увы, надеждам, что щас штраф вкатят, да и отпустят с миром, не суждено было исполниться. Угу, конечно, отпустят прямо в здании суда, а ещё и счастливого пути пожелают. Мировая судья — Князь, честно говоря, не знал, как там правильно должность этой женщины в чёрной элегантной мантии (но вся обстановка внушала — да! Раньше Фемида в его отношении таким образом не закручивалась, разводился он с Алёнкой в ЗАГСе без особых хлопот, а то, что было в молодости — до судов не доходило, оставаясь в аквариуме… Но тут, видно, попало всё это на камеры да в поле зрения службы безопасности метро как стратегического объекта — короче, не повезло) называется, условно решил называть просто судьей, пытаясь не вздрагивать на этом слове и не думать о судье из Тодда, которого как раз завтра должны будут выбирать, кастинг, ё-моё. Так что Андрей тут, можно сказать, изо всех сил репает! В общем, судья. Всё действо длилось совершенно недолго. Просто судье подали протокол, заключения психиатра и результаты анализов, а самое главное — флешку с видео-доказательством его сумасбродства и столь дорогую сердцу тетрадку. Ознакомившись с материалами минут за пять, судья решила заслушать самого Князева — тот при этом действе отчаянно старался не думать, каким бредом выглядят его путаные слова, что он на рельсы, очертя голову, спрыгнул за тетрадкой с детскими рисунками. Не став долго мурыжить с решением, служительница Фемиды (а почему, вообще, у дамочки с весами глаза завязаны, она как, наощупь взвешивать должна?!), судья покачала головой, едва заметно, и отправила его на сутки под арест. Потрясающе просто! Будет время поразмышлять о вечном, а потом слушать, как изговнится Миха, который, наверняка, решил, что Андрей все же сделал от него ноги. При мысли об этом Князь едва не застонал. Хотя могло быть куда хуже — никто его пока не узнал, видео так и останется на флешке… Красота ж! Даже тетрадку ему положено возвратить! Только вот судья по-своему его реакцию истолковала, оттого и прокомментировала, хоть и не была обязана… Видимо, Андрей всё ещё производил приятное впечатление на женщин. Что не могло не радовать, но, увы, не особо помогало в осознании тяжести обвинений, что на него обрушит совершенно другой судья по фамилии Горшенёв. — Принимая во внимания все материалы собранные по делу, а также ваши слова о причинах проступка, вам, Князев, было инкриминировано максимально мягкое наказание, предусмотренное статьями Кодекса об Административных правонарушениях Российской Федерации 11 часть 1 и частью 5 пунктом 1 " О Действиях, угрожающих безопасности движения на железнодорожном транспорте и метрополитене». Уже позже, ознакомившись с указанной статьей, Андрей подумал, что, возможно, ему всё-таки повезло, что судья — женщина. Потому что вполне могли бы припаять и 15 суток. Тогда точно — скрыть бы это от общественности не удалось, а Горшок перевёлся бы не просто на говно, а на гумус. Скорее всего, служительницу Фемиды, вопреки символу с завязанными глазами, немного смягчила эта его дикая история с тетрадкой и горе-папашей. Мужик бы, скорее всего, впаял бы ровно столько, сколько нужно, чтоб точно понял, как жизнь ценить надо. 15 суток, ни минуты меньше. Вот как-то так. Впрочем, штраф по части 5.1 вменить женщина эта не забыла. Однако тот довольно смешной был… Пятьсот рублей. Что ж, а дальше, после того, как проголодавшийся сержантик после суда зарулил с ним в какую-то столовку и на вопрос Князя, что они, вообще, карты и наличку у него тоже изъяли, легко заметил, что государство берет на себя обязательства по кормёжке преступников… Решив, что, возможно, сотрудникам лень возиться с заказом и доставкой для своих «клиентов» и вообще это его волновать не должно, Андрей с удивлением заметил, что пробежка, таскания по больницам и суд проявили в нём зверский аппетит. В целом, он не ощущал себя героем клипа Джокер, молодой полицейский вёл себя не нагло, даже обошелся без подколок — как такой взрослый, на вид человек приличный попал в такую ситуевину, больше характерную для маргинальных элементов или проблемных подростков. Потому-то Князь сам предложил помощь, когда, отужинав, их нагрузили несколькими пакетами с контейнерами… Видимо, столовка не простая, а с выигранным тендером на обслуживание. Правда, ехать за решеткой было неуютно, но с этим можно было примириться, в конце концов не двенадцать лет в Азкабане сидеть. Правда, он не догадался воспользоваться благостным расположением паренька — и набрать с его телефона хотя бы маме. Хотя это, наверное, было б бесполезно. Та с незнакомых номеров не брала. Ну, а потом сержантик сдал его в КПЗ, оформив все сопроводительные доки и, на прощание, пожелав добираться до аэропорта менее травматичным способами. Так что пришлось вместо роли Рассказчика примерять на себя роль Узника. Как там у классиков? Сижу за решеткой в темнице сырой… Только вот орёл уже не молодой. Орлу был мысленно полтос, чтобы он там не говорил, что в душе ему вообще двадцать с небольшим, а для вычисления возраста требовалось мучительное действие — отнять от текущей даты год рождения… Всё равно орла назвать незамутнённым язык не поворачивался. Прожитый опыт воздействовал на мировосприятие. А сейчас вот Андрею предстояло набраться нового, ранее не разблокированного сомнительного достижения — арест в уже более-менее современной России. Арест не по пьяне и в общей куче или из-за про*ба Михи, а чисто за собственные свершения. Несмотря на предубеждения, в аквариуме — камере предварительного заключения — было вполне себе ничего. Почему именно аквариум? А лев Петербуржский знает… Но с одной стороны похоже — ты у всех на виду, все пялятся, даже поссать и то при зрителях. Ну и так как город на берегу Финского залива, то чего именоваться какими-то сухопутными крысиными клетками — аквариум, как есть. Особенно, если обитатели Бикини Боттома или просто боттома, дна — это алконавты, почти что аквалангисты. Но вообще, осмотревшись, Андрей приятно удивился тому, что за те десять-пятнадцать лет, что он не попадал в подобные места, декорации тут изменились в лучшую сторону. Чисто, сухо, даже ремонтик кое-какой, почти свеженький. Впрочем, он же тут надолго не останется — мог бы и менее приятный, не фэншуйный стиль потерпеть. Лишь бы компания не особо пованивала, отсвечивала и что самое главное — узнавала его. Князев хмыкнул — во времена, когда они с Мишкой запросто попадали в подобные застенки, всё было по-другому. Во-первых, плотности наполнения клетки могло позавидовать метро в час пик. Ах, ты ж, с*ка… Нет, про метро сейчас лучше не вспоминать. Поэтому просто заметим, что сейчас в аквариуме даже и дышалось-то иначе. И чувства застенки вызывали иные — не пустяки, дело панковское, а, бл*дь, вот ща как запалят, так потом и давай интервью лет пять. Что прощала молодость и сами времена дикие, сейчас уже воспринимается иначе. Картина-то уже не Шишкина «Мишки в утреннем лесу» рисуется, а Репина — «Приплыли». Так что да, хоть Воланд и прав, что люди и нравы те же, но кое-что всё же крепко изменилось. Например, камера эта. Тут даже вызывающих оторопь элементов нет. Ну, почти. В углу, на лавке спал какой-то мужичонка, по виду — бомжик. Ну, не вонял и ладно. Да и такому, если и узнает его с какого-то перепугу, всё равно менты не поверят. У Андрея так-то проблемы посерьёзнее, чем соседушка, мирно спящий и пока даже не ароматный. Ведь на ближайшие часов 12 застрял он тут. Почему не на полные сутки? Ну так, как пояснил ему всё тот же сержантик, отсчёт начался с момента взятия его под стражу — то есть ещё в момент, когда тело его тащили с платформы. М-да, двусмысленно прозвучало… А ведь в самом деле — могли и тело тащить. А так Князев хоть чуток в сознанке был и даже медпомощь ему не понадобилась. И вообще, он только лишний раз понял, что хочет жить. Хочет не просто вернуть свою жизнь, а сделать её ещё лучше. Ведь один вредный, далеко не плюшевый Мишка — важная её часть. И это самая часть теперь, скорее всего, сожрёт его без острого соуса. Ладно, хоть не полные сутки здесь прозябать… и что Фемида ведёт отсчёт с начала бюрократических проволочек, а то эдак можно и на них одних знатно нагреть гражданина, чтоб тот опоздал на всё на свете. А так, там пока то-сё, пятое-десятое, осмотры и всё такое прочее, связанное с разъездами в разные части города и ужин— половина срока точно прошла. Да пофиг, на самом деле, на соседство. Да и на блуждания эти, если б не время дико неподходящее. Потому как ограничения свободы Андреем так критично, как его бешеным не воспринимались. Он спокойно занимал себя сам, имея из развлечений только собственные мозги. Но сегодня это было дико не вовремя. Его ждут люди, его Мишка… Ну, не убьёт, наверное… Или нет? Про*б концерта и, что куда важнее, каста Тодда в любом случае всё осложнит в их и без того искрящих вовсе не от любви сейчас отношениях. Взвинтится от одного факта, что Князев положил х*р на его пьесу. Прямо же сказал, что у него одно оправдание не ходить на репы — смерть. То, что та очень близко пронеслась, тоже рассказывать как-то не хотелось. Честно обрисовать всё происшествие в метро — так Мишаня ему мост попомнит в истерике и опять свою шарманку заведёт, что, мол, ты меня пародируешь, гад ты такой, поэт-мазохист. Уйди противный, но недалеко… Я тебя мучить не закончил. А не расскажет — опять же, ну, так тем более, вызверится. Решит, что это такой способ показать, что Андрею всё равно не только на Тодда, но и на самого Горшенёва. И там засада, и тут. Всюду дно — любой ход ведёт к ухудшению ситуации на шахматной доске. И не ходить нельзя. Интересно, считается ли это безвыходной ситуацией? Пат или всё-таки цугцванг? И тут его, внезапно, прошило острым, близким к панике чувством — ведь даже если сам Мишка козлиться будет и с видом «какой Князь? Вы знаете такого? Я нет, я с предателями не общаюсь!» улетит в Москву, судьбой товарища не озаботившись, то это не значит же, что его не будут искать другие. Дима, Вахтанг… Они явно должны были забеспокоиться, когда он не приехал в аэропорт. Наверняка, у него на телефоне сейчас масса пропущенных от кого-то из них, возможно, даже от обоих. А что они сделают, когда не дозвонятся? Правильно: начнут тормошить родных — маму, Агату, может, даже Алёнку. Не валяется ли Князев где-нибудь в алкотрипе, напившись от чувства безысходности, что придется участвовать в Тодде. А если не валяется дома, то возникает закономерный вопрос, а где? Блин, попадалово. Мама точно переполошится и начнет морги с больницами обзванивать. Потом и до ментовок дойдет… Может, и узнает, как её сынок с платформы сиганул… А это пздц какой-то. Только бы с ней ещё беды какой не случилось! А если сердце прихватит? Вот как решит, что ему реально жить надоело, а ну как счастьем он в последние недели не лучился. Мама не психиатр, её не обманешь, что у него всё тип-топ. Тут уже Андрей не выдержал обрушившихся перспектив, схватился за голову и застонал. Это, должно быть, разбудило бомжика — тот зашевелился и сначала, подняв лохматую голову, окинул Князева мутноватым взглядом, затем принял сидячее положение, позволившее его рассмотреть. Точнее одну деталь в глаза бросившуюся. Некогда сине-бело-голубой шарф Зенит, старого образца. Ну, вы знаете, типичный дизайн сгущенки — чем-то похоже. Так вот, вид бомжик имел тоже несколько сгущенный. Но не кровь с молоком, а синька с грязью. Потому что цвет лица его, припухший оттенком землисто-синеватым, гармонировал с шарфиком. Ладно, на край — не Спартак, беседу поддержать и с этим кадром сможется. — Чё, мужик, — хрипло поинтересовался бомжик, — давит, да? — Что? — Андрей невольно посмотрел на него ещё глубже. Вопрос-то необычный. Они же не в самом деле на дне океанариума, толща воды не давит, стекла тоже нет… — Давит, говорю, обстановочка? — сокамерник-то его оказался в возрасте — хорошо, видимо, за полтинник. Хотя тут, на самом деле, сложно судить — жизнь на улицах старит быстро. Может, статься, что и моложе его даже, причем и тут, и в родном мире, где Андрюхе самому полтос. Обликом же — что-то среднее между бунтарем и священником, интересное, на самом деле, сочетание. Если б не синяки от драки, видимо, точно бы больше к первому склонялся. — Понимаю, — сам себе ответил Бомжик, которому явно хотелось скоротать время за разговором, благо собеседнику деваться было попросту некуда. Есть же такие люди, у которых потребность в общении — основная. Хлебом не корми, пшеничным, водкой то бишь. — Да ты не бзди — судя по твоему светлому облику, — тот аж рукой как-то по особенному поводил, заставив Князя хмыкнуть. — Ты сюда за какую-то мелочевку попал, скоро снова будешь на свободе гулять, да девок щупать, — приободрил его этот бывалый обитатель дна аквариума. — Хорошо, если девок, — не подумав, как и делал почти всё сегодня, брякнул Князев. Ну, да, есть и в этом резон — какие нафиг девчонки и романтические связи, когда Мишку несёт под откос и времени всё меньше, а Агата ушла? Долго ему ещё не до щупаний будет. А в идеале лучше бы, чтоб свои девчонки вернулись. Потому что тоскливо. Очень. — А что, парней, что ли? — неподдельно удивился сокамерник, присвистнув. — Вроде, не похож! Что ж, чудны твои дела. В таком случае, сообщаю — я занят, мы с Валеркой давно составляем объединение движения «Баба с возу — самому выпить легче!» И ни в какой романтике не заинтересованы, только в роме. Причем не только алкогольном. Мы евролигу смотрим, римляне — мощные. — Я женат! — поспешно выпалил Князев, чувствуя, что краснеет. Вот так вот, отбивался-отбивался от каких-то глупых посмертных обвинений — посмели б они Михе все эти домысли в лицо пульнуть… А тут на те — бомжик че заливает! — А кому это когда мешало? — сокамерник лениво потянулся. И пойди пойми — чему именно мешало: девок щупать или же парней, имея жену. Выяснять как-то не хотелось. — Серёга, кстати, я, — вежливо представился бомжик, а потом продолжил линию гнуть свою. — А ты всё равно помни — свобода близко, тебе, наверное, максимум сутки впаяли, не похож ты на постоянных клиентов этого заведеньица. Свобода. Да, ведь даже сутки наполовину промелькнули — и то хорошо. Только что его ждет-то за стенами тюряжки? А Серёга, вообразивший себя его наставником духовным в мире аквариумном, здорово отвлекал от мыслей тягостных, что ему и на воле воли не особо видать. — Странная вещь, свобода, — разговоры с этим мутным синявым типчиком — не то, что с Михой за анархию, но это было лучше, чем покорно ждать, варясь в котле собственных беспокойных мыслей. А тот уже перегреваться начал, вон, полился на мужика этого, с которым в обычной жизни Князь никогда б и ни за что не заговорил. И не потому что ханжа какой или пальто слишком белое, просто незачем. Разные миры. И сферы эти ничем не сопряжены. — Вот выйду я, а на самом деле никуда и не выйду. Я ж и по жизни заперт, так что может ты в этой клетке и свободнее меня. Андрей, кстати. И ведь правда — сам себя запер. Не судья, не менты, не друзья-родня и коллеги. Сам. И ключик выбросил. Стремления свои запер, мечты и планы. Надежду — и ту поставил в условие — просить условно-досрочное можешь, но только если шибко повезёт. И вообще — самого себя на пожизненное отправил. А стоит ли твоя жизнь, Мишутка, моих потерь? Вопрос хороший. — Свободы, Андрюха, — назидательно протянул Серёга, — на самом деле не существует. Нет её. Мы все условности свои и обязательства вешаем. Каждый свое ярмо несёт. Вот, даже я — казалось бы, живу на улице, никому ничего не должен. Ан-нет: жрать охота, выспаться в тепле охота — вот и получается, что несвободен, как минимум, от собственной тушки завишу. А захочешь футбик глянуть — так это надо Санычу фанфурик подогнать на стол, чтоб пустил… — с грустью тряхнул гривой этот философ уличный, хотя это-то как раз неудивительно. На улице своя система «образования». — Вот и получается, что свободу свою, о которой всякие там поэты да мечтатели пели, человек проявляет только в выборе зависимостей. От нужд насущных, от дерьма наносного алкогольного да наркотического… Или увлечения какого — кто бумагу марать изволит-с, а кому и стены здания маловато. Амбиции разные у всех — и тем сильнее отличается и уровень несвободы. Казалось бы, взберись на верх — и будешь наслаждаться, кайфовать… А, нет — тебя ещё сильнее сковывают людские ожидания и представления. Ты на виду, — словно читая мысли, твердил этот, ну очень странный типчик. Князь даже почувствовал, что на затылке что-то шевелится. Ну как не бомж это, а журналист переодетый? Да ну, нафиг… Не такого значения Князев птичка, чтоб так себя разукрашивать да амбре обрызгиваться. — Да даже от людей мы и то не можем никак полностью отделяться. Социальные животные мы, слышь, Андрюха. Социальные. Поэтому даже мы, бомжи — сообществом выживаем. Одиночки — они бывают, но быстрее круг земной проходят. Жизнь — не спирт дистиллированный, её одному вывезти не каждому по плечу. И вот зависимость от людей иных, пожалуй, страшная самая. Разрушает и зависимого, и объект его. Чрезмерная. Её кто любовь зовёт, а кто дружбой. Разная, короче.Так –то. А здесь, в общем, условности эти и ограничения просто в физическом воплощении клетки. Всё остальное тоже лишь иллюзия. Считай, как тот миф о пещере! — сказанул Сергей, чем ещё сильнее убедил Князева, что без томика Платона аль Сократа какого тут не обошлось. Вообще, оно, наверное, интереснее, бухая, обсуждать всякие там материи, далекие от ужасающей действительности. В самом деле, иной раз задумаешься, а чем этот мир не пещера? Где истина скрыта, и за неё они принимают лишь её искаженные тени, что множатся при разных условиях… А оковы этого неведения разбить нельзя. М-да, невесело Вообще же, Андрей внимательно выслушал этот спич. Странным образом, но слова его собеседника в сердце отзывались. Попал тот в такую рану последним предложением… Вспомнилось, как Агата, в той, ныне пройденной реальности, иногда в минуты отчаяния называла его связь с Михой зависимостью. И правда ведь — чем не вредная привычка?! Оковы своего рода. Даже после ухода из Короля и Шута, даже со смертью Мишкиной — не кончилось ничего. Всё так же зависим, и ничего не меняется. Только крепло с каждым годом сосущее душу чувство, что он облажался и этого никак не отменить. — И что же делать? — спросил всё ж таки, разговор-то ни к чему не обязывающий, они, скорее всего, вообще больше никак не пересекутся (Да и бомжик его не узнал — не отправится к газете какой, откровения за фанфурик продавать), значит, можно хоть немного сомнения выплеснуть свои, тяжестью поделиться. Ничего ж не будет… Дурного с этой затеи. — Зачем тогда к этой фантастической свободе стремиться? Чтоб выбирать из зависимостей? А ведь с зависимостью любой стать счастливым невозможно. Или же счастье невозможно без привязанности? И это просто всё крепко-накрепко связано, завязано и без горя не постичь и радости? Так, что ли? — А свобода и не для счастья нам дана, — Сергей, выслушав его очередь из вопросов, расслабленно и грустно улыбнулся, поделившись: — Бл*, как курить охота… — он с грустью посмотрел на то место, где скрылись вещички их. Видимо, и бомжика обшмонали… По чесноку, не побрезговав. Ну, да, зачем полиции подставляться. — Ну, так вот, свобода не делает людей счастливыми, она просто делает их людьми. Потому-то все к ней и стремятся, — просто взял и выдал этот уникум с усталой такой улыбкой. Да уж! Только в Питере, наверное, можно встретить в КПЗ бомжа-философа со знаниями почти энциклопедическими. А главное — глубиной мысли, что важнее куда. Впрочем — Князев возвратился мысленно к ранней мысли — даже интересно в новых обстоятельствах может быть, учитывая, как удивительно точно отзывались внутри Серегины слова. И так как ничего поделать с приключившимся на его голову арестом нельзя, то следует постараться не дергаться и беречь энергию. И вообще, расслабиться и получать удовольствие. В конце концов не можешь остановить — возглавь… Везде тот совет хорош был, кроме Горшенёвских зависимостей и демонов… Хотя тоже кое-что можно было сделать. Не можешь Тодд остановить, значит, попытайся если не возглавить пьесу абсурда, то так отредактировать, отманеврировать, чтоб дружочка твоего не разнесло до срыва и пробитой кассы. Философской беседой же отвлечься вот тоже… Затея не провальная. Глядишь, время быстро пролетит… И вообще, надеяться надо, верить… Что тот же Мишка Гоблина не включит, когда Андрей всё же доберётся до Москвы. Может, мама тоже не успеет накрутить себя, а то слишком тревожно на душе… Но Князев же не может на это никак повлиять. Сейчас. От его накруток и волнений никому не легче. Так и проболтали они с Серегой практически до самого его выхода на ту самую свободу, которую они так активно обсуждали. Сон не шёл, особенно после происшествия поздним вечером, в пересменок… Но об этом потом. Да, проболтали. Серёга оказался, конечно, не Ван Гогом, но мужиком весьма широкого кругозора. Не только философия в сферу интересов входила и, по счастью, не история. Хватило ему одного историка — спасибо. Нет, бомжик этот до литературы разной въедлив был, да и спорта. Удивлением было для Андрея, узнать, что кадр этот умело просачивался на стадион… Нет, не знал каждую дыру, хотя и это тоже, — сейчас служба безопасности лучше работать стала. И на вылазки эти закрывали глаза только, если бомжики после матча помогали убирать всё свинячество от болельщиков. Но этим дело не ограничивалось. Бездомные тоже люди, а потому и у них существовали ставки. Поэтому Князь послушал-послушал все эти откровения и, поколебавшись, всё-таки выкладывая такую информацию, он окажет дурную услугу печени Серёги… А с другой стороны. Он вздохнул и поинтересовался, а не просрал ли Диоген этот зенитовский свой паспорт. Тот сперва пробовал задвигать, что документы — это страшное зло, а печать вообще — метка дьявола, а потом махнул и заявил, что документики имеются: без них арену чистить не пускают. Это Князя и убедило. «Запоминай!» — велел, и начал перечислять: неделю не побухаешь, мол, но поставь в нормальной конторе — только талон не забудь — на Чемпионат Европы нынешний… В плей-офф наши не выйдут, в полуфиналах встретятся — Португалия-Испания, каталонцы выиграю по пенкам, Италия-Германия, Италия выиграет 2:1. В финале Испания возьмёт титул у своих соседей заклятых со счетом 4:0. а проходить финал будет в Киеве на Олимпийском. Вот рассказывал Андрей всё это, а у самого невольно дрожь по телу пошла. И не потому, что внезапно осознал он, какой это бред сумасшедшего. А потому, что явно не понял ни Серёга, ни кто-либо ещё его интонационного выделения, ну, прикинь в Киеве Евро… Ага, блин. Вот те многие знания, многие печали. А собеседник его как-то задумался. Прямо не кричал, ну ты псих, Вольф Мессинг хренов — и на том спасибо. Наверняка, подумал… Просто ему попался крайне хорошо воспитанный бомж. Который, хоть и не понял, что ему сейчас всучили билет в безбедную жизнь хоть на пару лет, но не стал кричать пересадите меня от этого безумца, гражданин начальник! Короче, Князь посмеялся, а потом развёл руками — хочешь верь, хочешь нет. И сменил тему. Спросил Серёгу, что он думает про Максима Горького и некоторые его произведения. Тот игру принял и начал живо отвечать, делая вид, будто ничего и не слышал. Будто не было той вспышки сумасшествия. Собственно, это общение (совсем не теми красками, как в пьесе На дне поигрывающее) действительно было неплохое подспорье — и от собственных мрачных мыслей отвлекало, и от всё-таки давящей обстановки: сидишь, блин, реально как рыбка в аквариуме — три стены решетчатые, у всех на виду, мимо туда-сюда, конечно, никто не ходит особо, но сотрудник-то вон там сидит в нескольких метрах, бдит. Ну точнее залипает в игруху какую-то, но, когда начальство мимо проходит, делает вид, что у него и мышь не проскочит. И весьма удачно. Хочешь-не хочешь, не спрятаться от чужих глаз. Благо тем особо дела нет до двух в принципе тихо-мирно беседующих элементов. Не фанаты же отмороженные отгружены были, схлестнувшиеся после дерби какого. К тому же Серёгу выпустили через пару часиков, хотя тот, вроде, и ещё не прочь был в тепле и накормленным, с приятной компанией посидеть. Но усвистал очень быстро, напоследок напомнив ему, что всё, мужик, нормально будет, особенно, если кукухе вольную не давать. Эк, гад… Запомнил всё-таки обращение! Ну-ну… В общем, Князев, оставшись один в этом потрясающем месте, несколько приуныл. Снова мрачняк в голову полез. В самом деле, что ли, у него крыша поехала, а? Отчего на перилах плясал, зачем к фанам прыгал? И почему решил, что за про*банные рисунки его не простят? А за смерть, так значит, всё спишут? Много он этим радости принёс бы, а? Попробовал спать, да, в общем, чёт не спалось. Совсем. Новых соседей не поступало, оно и хорошо, с той стороны, что меньше шансов, что узнать Мцыри могут… Сидел, в итоге, и, чтоб время занять да мысли прогнать, про себя старые кишовские песни пел. Вот уж точно, птичка в клетке. Но это всё же лучше, чем кабанчик на вертеле… Хоть и вкусно, но грустно. Особенно семейству кабанячьему. И вот о происшествии. Не было бы счастья, как говорится, да несчастье помогло. Князев вообще-то боялся, что его ещё в метро опознают. Всё ж таки мордало у него хоть и не такое приметное, как у Мишани, но всё равно шанс имелся. Да, вроде бы, всё обошлось. Психиатр, вот, где-то его видел, но докрутить мысль дела не дали. Судья — благочинная дама — такой музычкой не баловалась, хотя Андрей бы не удивился, если бы всё-таки баловалась… В тихих омутах и не такое лихо водится. Короче, не узнали его и в столовке, и в полиции никто, пока пересменок не пришел. А вот тут-то всё и случилось. Опознал его один из явившихся сотрудников, что было мимо проходил, а потом взглядом зацепился, так чуть и не подпрыгнул. — Князь? — удивленно протянул, подходя близко-близко к аквариумной решетке (вот так сюр словосочетание!), а потом, видно, убедившись, присвистнул: — Да иди ты! Вот это нежданчики на службе. Мужики! — крикнул сослуживцам, — А че вы не просекли даже, что звезду панк-рока приняли? Ни хрена вы там опопсели в край! Это ж, блин, Прыгну со Скалы! — С платформы! — веско поправил уже одевавшийся товарищ. — Да, не! — махнул рукой свеженький полицейский. — Там про скалу пелось, разбежавшись, прыгну со скалы… Какая платформа, бл*дь? — Ну, так он с платформы сиганул… Скалу, видимо, не нашел! — заржал собирающийся домой кадрик. — Сёма, там в компе видео есть — не веришь, глянь сам… А группа-то, что за? — спросил тот уже в дверях промежуточных. — И посмотрю! — заявил этот фанат, на его голову нарисовавшийся. — Андрей Сергеевич, как же так? — пробормотал он молчаливо надеявшемуся, что пронесёт и решит, может, обознался… Король и Шут группа, понял да, не чета вашему рэпу-попу, во! — За*бись название, — протянул коллега. — А ты уверен, что вообще он это? Арестовали то мы да, Андрей Сергеевича, но мало ли — тезка… — Князев? — повторил, хмурясь, этот фанат, совсем не в кассу заявившийся. — Дай протокол, блин, и до скольки его тут держать? — Князев, Князев… До одиннадцати утра. Так что наслаждайся общением с кумиром… Правда, он больше с дядей Сережей разговорчив был. Этот ему с философско-футбольной фигней присел… Уж извиняйте, что звезда — не предупредили! Так бы дядь Сережу куда мотнули б. — Это бомжик тот блаженный? Который раньше в слесарке философию дебилам вёл, а потом совсем запил? — Он самый, приняли за то, что тот на стенах Ницше цитировал… Ну там, Бог умер все дела, где-то краску надыбал. — хмыкнул сдавший пост полицейский и, наконец-то, отчалил восвояси, оставив Князя в смешанных чувствах. Насколько ж мир круглый. Вот мама доки забрала, а всё равно он с этим философом, совершенно профессиональным, пересёкся. В общем, сменщик его, увы, фанатом оказался — да, приятно, конечно, но хотелось бы в других обстоятельствах встретиться. А то поднимет сейчас шуму… Ещё и к видео доступ имеется. Блин. Но парень, вроде как, мировой оказался, позвонить, вот, разрешил — телефон отдал. Извиняясь, сослался, что, мол, один звонок только можно, и то — недолго. А потом убежал, куда-то что-то всем активно жестикулируя. Не понравилось эта суета Князеву, ничего доброго он не предчувствовал от этого. Конечно, не раздумывал Андрей, куда звонить — первым делом маме и набрал. Судя по ответу буквально через два гудка, не обманули его предчувствия — мама не спала, волновалась и, скорее всего, искала его по всем учреждениям. Возможно, и до того, где он находился — уголовно-исправительного — добралась. Поэтому поспешил с лету её успокоить, объяснив, что в милиции, задержан, всё с ним ок, так, мелкое правонарушение, недоразумение одно, но к обеду уже уже отпустят (прикинул, глядя на настенные часы). Время-то было ночь почти что. — Ты доберешься домой? — спрашивала немного прерывисто мама, — может, приехать за тобой? Ты только скажи, и я, и Агата, и Алёна — мы все можем, — предлагала она уже целый женский батальон за ним пригнать. — Может, адвокату позвонить? Ну не могут же они тебя из-за ерунды задерживать? Может, деньги нужны? Так я привезу сейчас, спроси, сколько нужно? Чего ты там будешь, не мальчик ведь уже, с бомжами и уголовниками! — Мам, мам! — прервал её Князев, чувствуя, как понемногу начинает закипать мозг. Всё-таки он, гад — всех переполошил. И, кажется, в КПЗ ему, судя по голосу матери, безопаснее будет, пока эмоции не улягутся. — Нормально всё! Тут неплохо, ни бомжей, ни уголовников — только я! И служители закона, но они тоже мировые мам, фанаты даже… Нормально всё, правда. Скоро освобожусь — там вообще глупая история. Мам, правда все хорошо. И денег не надо! И приезжать… я это, — Андрей замялся, понимая, что отчасти поступает по-свински, ведь мама, наверняка, сидит там и трясётся, но Мишку злить ещё сильнее — это чревато, — мне в Москву надо, и так уже опоздал на день. Прости. — Андрюша, не дури, — в мамином голосе прорезались рассерженные нотки. — Миша и сам прекрасно справится с кастингом, а концерт ты уже пропустил. Подумать о себе надо, хоть раз! Возвращайся домой, отдохни! — Я… Тут, считай, отдыхаю… Меня тут хорошо накормили, даже медицинское обследование провели, — он кисло улыбнулся, зная, что это вряд ли маму обнадежит, но решил сообщить. — У меня теперь и справочка от психиатра имеется, что здоров! Но я не могу бросить его, мам, и вряд ли это хоть где-то лечится! — Князев понимал, что какой-то внятной причины у него нет и мама по всем пунктам права, но… Не мог он не поехать. Кто знает, какой кураж словит Мишка, если он так и не появится. А так-то хотя бы шанс какой-то есть, что тот ещё не развязал, бл*дь. — Ну, не могу я по-другому, пожалуйста, не отговаривай. На том конце трубки послышался отчетливый вздох: — Ладно, Андрюшенька, ты мальчик большой уже. Сам можешь решать. И не скажешь ведь матери, за что тебя аж на освидетельствование повезли, — снова тяжко вздохнула. — Ладно, сынок, потом всё равно скажешь. Только если вдруг что изменится — сразу звони. Да и вообще, звони, пожалуйста, не пропадай, — каким-то срывающимся голосом попросила. — Мамульк, не волнуйся, всё хорошо, обязательно расскажу, — в который раз повторил, надеясь, что видео то никуда не утечет и маме можно соврать что-нибудь более безопасное. Что стоял в метро — картинки листал с маньячным выражением лица, какая-то бабулька стуканула в полицию… Там не признали, решили, псих опасный и повезли всюду… Угу, так мама и поверила! Вот ж засада! И тут он некстати заметил, что его неожиданный благодетель вернулся, да ещё и, бумаги со стола в шкафы распихав, начал аж фуршет раскладывать — сырочек, колбаску, огурчики нарезать — во, дела. А потом тот покосился в коридор, из-за которого шумом разговора потянуло, да и уже немного нервничать начал, подавая знаки, чтоб сворачивал разговор. Пришлось Князеву трубку перехватить, да и попрощаться: — Всё, мне пора, люблю тебя, — виновато-скомкано просвистел, а потом вспомнил, что кроме мамы кое-кто ещё его явно потерял: — И, это, можешь позвонить Вахтангу? Сообщи, что жив-здоров и постараюсь чуть позже сам позвонить. И, дождавшись заверений, что всё сделает, женам позвонит и директору, отключился, почувствовав небольшое облегчение — хотя б маму успокоил. Это, правда, не решало остальные его проблемы, такие, например, как Горшок, который вполне может от таких новостей перегреться и взорваться, окропив всех варевом жгучим. Но и у него, кстати, может не быть шанса Князя закопать — раньше, возможно, доберутся Алёна с Агатой. Если выяснят, в каком он отделении, и подстерегут. Мама ведь сказала, что они все его искали, все, втроем. Конечно же, он попросил маму и им сообщить, но было очевидно, что разговора неприятного не избежать. Трёх разговоров. Маме он тоже объяснений должен… теперь бы версию складную придумать, ох… Успеть. Но, главное, что мама теперь спокойна. А всё остальное — будем решать проблемы по мере проявления на горизонте. Да и, скорее всего, успеет свалить в Москву, прежде, чем разъяренные дамы сообразят, где его поймать. А там, пока летит — точно придумает чего-нибудь поудачнее. — Андрей Сергеевич, — отвлёк его добровольный помощник, что уже закончил нарезку и перестал воровато озираться на коридор, где всё ещё шум приближался, ну, конечно, ведь неположенный предмет исчез в кармане узника, к слову, число пропущенных он и не смотрел — слишком страшно, мельком ужаснулся. — А вы автограф не поставите? — Ну, давай, — пожал плечами Князев, — на чём? Он и в самом деле хотел хоть как–то выразить признательность человеку, который отнесся не формально, а душевно. Ну и, как он надеялся, не сольёт видос в ютуб. — Сейчас, сейчас, — парнишка засуетился, снова сбегал куда-то, вернулся с диском и маркером, — вот, здесь. Для Семёна, — напомнил он своё имя. А вообще сейчас странное произошло. Во-первых, его выпустили с аквариума — и за стол с нарезками усадили. Кто б ему ещё сказал, что в КПЗ ему хлебосольный прием устроят и даже телефон спрятанный не отберут… А, во-вторых, Андрей с удивлением уставился на предложенный для автографа предмет. Он не удивился бы, будь то любой альбом группы Король и Шут. Даже кассета, мало ли, кто чё хранил. Пиратское и лицензионное. Но то оказался «Письмо из Трансильвании»! Это, одновременно, было и хорошо: его творение всё-таки нужно оказалось людям, его сольное творчество, чтоб там всякие Мишки не говорили. А с другой стороны — обжигало немного до оторопи: знать, что в этой реальности, возможно, это будет последний его сольник, не случится большого, нелегкого, но счастливого, в принципе-то, пути… Это угнетало. В очередной раз напомнив себе, что сам всё решил и сам выбрал то развитие событий, в котором находился сейчас, взял себя в руки и размашисто мазанул на обложке привычную роспись. Сегодня понаставлял таких автографов — на всё отделение хватит — и в протоколе, и на приеме у врача, и в суде, явку зафиксировав, и за полученное питание тоже расписался… А теперь, вот, и неформально мазнул. Судя по виду Семёна, набирающегося наглости, сейчас тот хотел селфи попросить, а Князев ещё коротенький звоночек… Но в этот момент в наблюдательный пункт в развалочку зашло ещё двое типчиков в погонах. Уже знакомый лейтенант, что, видимо, остался после смены и судя по звездочкам — капитан. М-да… Попал шкет — тут узник вне камеры разгуливает. Только вот Сема нисколько не смутился стульчики начальству отодвинул, улыбнулся, да и отрапортовал бодро, на него кивая: — А вот и артист, товарищ капитан! — Здрав… ия желаю, — поправился Князь, невольно армейку вспоминая, руки-ноги как-то сами среагировали и честь он отдал. Вот тебе, что в стрессовых ситуациях вылезает. — Вольно, — улыбнулся капитан, — тут же не армия, а где служил, товарищ артист? — полушутя спросил, впрочем, глядя на него вполне благосклонно. — Под Вологдой, — ляпнул Андрей до того, как осознал, что за спиной лейтенант держит гитару… — Ну вот, ты сам первую песню и выбрал, — заметил его взгляд капитан. — У нас тут как раз недавно день полиции был, потом мой день рождения, мы с Антоном свою смену уже отработали… Так что давай — отрабатывай звонок другу, что я, телефон, что ли, не вижу у тебя, — хитро стрельнул глазами гражданин начальник. Князь вздохнул. За всё платить придётся ему, но так с одной стороны лучше ведь, чем если слили б всё в сеть… Явно ведь начальство не фанаты, раз попросили Песняров сбацать, а не Лесника условного или Скалу. Хорошо, просто отлично, что не Скалу, а то снимет, кто видео — Князь после неудачной попытки суицида поёт про неё в отделении. — Так, день полиции ж 10 ноября? — округлил глаза шкет, пока Андрей, отметил, что дверь тщательно заперли, а из темного пакета наружу был извлечен пузатенький армянский звездчатый напиток. И не один. Потом стопарики зазвенели — всё культурно. — Ну так, мы тебе и не наливаем! Вон, чай пей, — закатил глаза лейтенант по имени Антон. — Ох, Борис Игнатьевич, что за молодежь пошла… Теряем смену! Не понимает, что, когда удача в руки идёт, надо пользоваться! Борис Игнатьевич согласно закивал, а потом, наполнив стопарик, своей рукой передал её всё ещё удивленно мнущемуся на стульчике Князеву: — Промочи связки, да давай Вологду! — Так, это… — Андрей осторожно принял коньяк, — не положено же… Пришьете ещё потом — буду 15 суток вам петь, а мне в Москву надо! — Сколько положено — столько и отсидишь! С нами! Слово офицера, а будешь пререкаться — точно присядешь за неуважение к сотрудникам. Понял? — разобрался с ним с молчаливого одобрения начальства Антон. — Понял, — кивнул Андрей, осушил стопку, взял гитару, да и затянул, благо знал Вологду… Как не знать, то в душе строки отпечатались, пока в армейке куковал, а ведь и сейчас что-то в ней всё ещё отзывалось на строчки:

Письма, письма лично на почту ношу. Словно, я роман с продолженьем пишу. Знаю, точно знаю, где мой адресат, В доме, где резной палисад.

Угу, только его адресат без дома шлялся по улицам Питерским стылым… В неприятности влипал и часто в палисадниках чужих ночевал, а сам Князев под Вологдой и оказался.

Где же моя черноглазая где, В Вологде-где-где-где, В Вологде где, В доме, где резной палисад.

Ага, черноглазая. Проблема лохматая, беззубая… Но, черт возьми, такая близкая в те годы! И тоже ведь, блин, часто и на письма долго не отвечал и скупо… И мучительно это было. В отрыве от всех оказаться, забрили в казарму творческий ум, пока Мишутку батя отмазал… Эх, а ты тут гербы рисуй.

Шлю я, шлю я ей за пакетом пакет. Только, только нет мне ни слова в ответ. Значит, значит надо иметь ей ввиду, Сам я за ответом приду. Чтоб ни случилось я к милой приду, В Вологду-гду-гду-гду, В Вологду-гду, Сам я за ответом приду.

Угу, пришёл на побывку. То-то «милая» удивилась. Они ж даже в Там-Таме отыграли… А теперь бесполезно за ответом приходить — расклеилось понимание. Не поможет и тонна слов, пока те остры и душу друг другу без ножа режут, вскрывая.

Вижу, вижу алые кисти рябин. Вижу, вижу дом её номер один. Вижу, вижу сад со скамьей у ворот. Город, где судьба меня ждёт. Вот потому-то мила мне всегда Вологда-гда-гда-гда Вологда-гда Город, где судьба меня ждёт.

Судьба — тут и отрицать глупо. Только вместо кроваво-красных кистей рябин — алая-алая кровь на кончике Тоддовой бритвы… Да и сейчас в Москве, наверняка, бешено круги наматывает, костеря Князя так, что даже здесь у него уши пылают слегка. Закончив песню тихим перебором, он поднял глаза. Видимо, вышло весьма проникновенно, раз и капитан, и лейтенант сидели какие-то загруженные, а пузырь ополовинился. Дальше он уже, перехватив гитарку поудобнее, начал исполнять весь свой армейский репертуар. По лицу Семёна видно было, что он чего шутовского или Княжеского предпочёл бы, но и так на седьмом небе был… Тем более, что Андрей и Руки к небу сыграл, и Ботинки, а потом, заметив, что начальство довольное совсем носом заклевало, тихонько отложил гитарку и спросил у трезвого, тянувшего чаёк Семы: — Позвоню? Парнишка на это быстро-быстро закивал, поглядывая на похрапывающих начальников… Повезло, конечно, что ночь удивительно спокойной выдалась — узников не прибавилось, а сообщения о происшествиях поступали на пульт другому дежурному, но, видимо, до арестов дело не дошло. Потому, пока не проснулись оставшиеся без музыкального сопровождения, быстренько и тихо набрал Вахтангу, опасаясь, что разбудит, время-то — почти ночь, если не ночь — тот, да, тоже не спал, хотя, очевидно, уже был проинформирован мамой о состоянии дел. Пообещал с билетами разобраться, уточнив предварительно, во сколько примерно он сможет вылететь (тут-то ещё больше пригодилась помощь фаната из рядов полиции — так бы и не сообразил, какое время назвать), всё по билетам сбросить на телефон, сильно не наседал, но в голосе явно чувствовалось беспокойство с недовольством пополам. Воспользовавшись тем, что он вообще-то узник, Князев сделал вид, что дико торопится и скомкано попрощался. Капитан всхрапнул… А товарищ артист с Семёном переглянулись. Неожиданно на него напал азарт легкий, ну а хрена ему, как говорится, будет! — Ну, как тебе Трансильвания? — бровь приподняв, поинтересовался у паренька засмущавшегося. — Шикарная, я только жалею, что к вам тогда в Космонавт не попал — на смене был… Да и вообще — не знал. А потом поздно было, а сейчас вы вот, вернулись… А что с теми песнями будет? — тихо-тихо спросил. — Вы их где-то будете исполнять? — Ну отчего ж не исполнить, — хмыкнул Князь, взял обратно гитару и поглядывая на «начальников» затянул Воланд прав:

Ходят тучи грозовые, над театром льёт с небес. Три звонка как позывные, в зале нет свободных мест. Вроде ясно всё с ответом, как и в средние века, Нравы те же, Воланд в этом прав наверняка.

Конечно, прав! И люди те же, и нравы… вон пьяненько после смены похрапывают, спасибо, хоть после… А над театром в самом деле тучи ходят, несмотря на зиму — грозовые… Взбешенный Горшок — сам по себе как молния шаровая, или шальная Ловетт, ой, не с той оперы, вдарил тебе в голову коньячок, Андрей, без шашлычка… Ой, вдарил. Рассказать кому о его концерте в аквариуме, так точно решат — спятил!

Жадность взяли за основу, роли сыграны и вот. Показательное шоу, издевательский подход. Всех ошибок повторенье, светлых истин не познать, Люди те же к сожалению, видно Воланд прав.

Вот и ему самому б этой роли не избежать, всех ошибок повторенья… Но как же это сложно… Неужели это Воланд так с ним играется? Надо б в Москве на Патриаршие наведаться — мало ли, чем чёрт не шутит! Напоследок Семён окатил его искренним взрывом аплодисментов — от него проснулись начальники, хмуро посмотрели на время, что-то про жен пробормотали… Да и отчалили, предварительно Князеву руку пожав сердечно и пообещав как-нибудь к нему на концерт нагрянуть… Эти скромничать не стали. Памятное фото сделали. Так что если утечка данных будет с отделения, то и фотки эти тоже, наверняка, утекут… А если из метро — то без них. Плавясь в невеселых мыслях, Андрей отправился спать. Семен его в камеру не пустил, заявив, что диван в дежурке точно не такой, цитата, «блохастый». Короче, спорить не стал — прикорнул и ладно, даже в пледик притараканенный завернувшись. Делать-то всё равно было нечего, Андрей снова попробовал немного поспать и, неожиданно, ему это удалось. Видимо, совершенные звонки и даже концерт несколько снизили тревогу, и разум немного ослабил удила напряжения. Всё-таки оставались у него фанаты преданные и, вообще, люди не душные, а душевные… Вон, накормили, блин, и спать уложили — сервис, хрена! А ведь и не охраняли особо — захотел бы — наверное, сбежать бы труда не составило. Но зачем себе проблемы наживать и людей подставлять? Да и выгодно ему сейчас было под защитой казённых стен обретаться. В общем, в сон он провалился внезапно и резко. И вынырнул в той же почти камере, из которой его, вроде как, перевели… Чё за дела? Он понимать отказывался, пока не увидел штрих один. — Подъём, подследственный, — у двери стоял его Мишка, года этак девятого-десятого издания, одетый в белую рубашку и классические брюки с подтяжками. Тут-то картинка и сложилась — отразилась его реальность или нереальность в образах из Джокера. Только вот, отчего-то, поменялись они с Михой местами. Вот как-то так, блин. Неожиданно вспомнились и съёмки, и как они там, два дурака, угорали… И как сам Андрей душеньку отвёл по полной, в чём никому не признался, но прям полегчало ему после этого действа. А тут смена ролей, надо же! Впрочем, ему было любопытно, поэтому не стал сопротивляться этому видению, дал спокойно защёлкнуть браслеты на запястьях, да и отвести в допросную. Такого огонька сегодня с ним не было, не сочли его персону опасной. А тут прямо туго холод браслет стянул кисти… Видимо, у Мишки иное мнение было на его счёт. Ладно хоть к себе не приковал, чтоб уж точно не расцепляться — скованные одной цепью, блин. Горшенёв, вообще, всё это время хранил поразительное молчание, несвойственное этому субъекту, лишь грубо подталкивал в спину, когда Андрей пытался немного замедлиться. Эк, вошёл в роль, лохматый гад! Или же… Тоже душу отводил, эх… В отведённой для допроса комнатушке — хорошо, хоть не пыточной, а то мелькнула у него в голове такая страшная мысль, ща как спустятся они в подвал, а там мясорубка, как вам такой кроссовер века, м-м?! — также молча прицепил Михаил его к столу, сам уселся на стол совсем близко, точно нависая над ним, а дыхание его пышущее жаром щекотало ему лицо, хотелось смеяться, но обстановка не располагала. — Ну и что ты делаешь, Андрей Сергеевич? — спросил сурово и мрачно, прожигая взглядом совершенно тёмным и болезненно острым. — Какого хрена тушкой рискуешь? Слиться решил из моей реальности? — В смысле? — Андрей почувствовал вдруг необъяснимую усталость, повёл запястьем — то затекло. — Это случайно, Миш. — Михаил Юрьевич, — рявкнув, поправил Горшенёв, уже не глядя на него, а затем резко, рваным движением вывернул стоящую на столешнице лампу прямо в глаза Князеву, тот аж зашипел, как вурдалак, — Я тебе не верю! Ты творишь х*йню! — почти визгливо заверещал, чем развеял пафос обстановки. — Да какую х*йню? — заорал в ответ и Андрей — а че тот ему во сне сделает? Придушит? И по утру на диванчике найдут его труп и у ментов будут большие проблемы, ведь он вне камеры, а в его крови алкоголь, который он не мог на воле достать. — По сравнению с твоей — цветочки просто, пони розовые! — Такую! — ощетинился этот бешеный, ещё и за волосы схватив, чтоб взгляд не отводил — совсем в раж вошёл, бл*. — Гробишь ты себя, гробишь! Если себя не жалко, о своих подумай! Им нужен сын, муж, отец, друг! — А это вообще не твоего ума дело! — тоже, блин, нашелся, психолог на минималках. Где Горшок и где разумность? Психология? Себя бы проанализировал, да и разгреб бы дерьмо в своей жизни. Только всё это он в слух, разумеется, не произнёс, лишь яростно смотрел, чувствуя, как болезненно натягиваются волосы, а кисть закованная затекает. — Не могу я, Княже, так, — Мишка отпустил его волосы поспешно, даже как-то виновато глазами мазнул, а потом наклонился совсем близко, на выдохе выпалив, — больно видеть, как ты себя в угол загоняешь. И снова бежишь к нему. Он… То есть я — не оценит, — выдавил он глухо, сжимая кулаки и разжимая. — Остановись, Князь, ещё есть шанс послать всех нахрен и собой заняться, — он запнулся, совсем отводя взгляд, и выдавил одними губами: — Пока ещё и тело, и кукуха в порядке. Андрей не успел ничего ни возразить, ни даже просто сказать — его весьма резко подняли от сна — улыбающийся Семён принёс завтрак. Вот это сервис, блин! Чуть ли не в постель притащил. Даже немного неуютно стало. А потом и вовсе обрадовал его парень, заявив, что срок его наказания кончился. Но впечатление от сна не до конца смазалось, например, кисть всё же затекла, а волосы на затылке подёргивало… Вот и гадай, блин. Но некогда было… Свобода, о которой так сочно рассказывал бомжеватый философ Сергей, уже распахнула перед ним свою прожорливую пасть. Выдавая остальные вещи, Сёма, казалось, немного грустил, что вот, так мало пообщался со звездой. А Князь мысленно — прости, парень, — надеялся, что если и столкнет их жизнь с Семёном снова, то в его привычной стихии, на концерте, например. А лучше бы и не сталкивала. Во. Впрочем, тот отцепляться так сходу и не собирался, выпалив, когда он уже взялся за телефон, в такси позвонить: — А шеф велел вас отвезти — куда вам надо. Чтоб никаких больше прыжков с платформ и скал. Это приказ, а их не обсуждают… — повторил, несколько краснея. Ну, раз приказ… Пришлось Андрею примириться с эскортом почётным. А пока ехал, молча, на этот раз не за решеткой в бобике, а на переднем сидении, и не Сема развозил его, а какой-то незнакомый шофер, которому Борис Игнатьевич приказал. Тот был не разговорчив — и это радовало. Ну так вот, пока ехал, посидел себе в тишине, заодно оценив, наконец-то, самое страшное, что вчера малодушно отложил, а именно количество пропущенных звонков и СМСок, с похожими вопросами и содержанием, но разной степени цензурности. Список длинный вышел. Мама, Алёна, Агата, Вахтанг, Дима, даже Ольга Аркадьевна — тёща — пытались, видимо, несколько часов до него дозвониться. Что удивило — пропущенные от Михи здесь тоже имелись. И не один-два. Много. Интересно, звонил, чтоб наорать? Морально убить? Или всё же беспокоился? Князеву очень хотелось верить, что последнее. Но вот СМС от него не наблюдалось, так что приходилось лишь гадать… Хотя, учитывая сон, скорее, чтоб лично убить из-за того, что заставил беспокоиться, блин. Приехал он благодаря экипажу в аэропорт заранее, потому и выкупил на пару часов комнату отдыха, там-то и сходил освежился, переоделся, ибо пот после пробежки от смерти въелся намертво… И уже потом позвонил ещё раз Вахтангу и маме. Последнюю заверил снова, что в полном порядке и вообще — сыт и свеж — даже фотку прислал из аэропорта в доказательство, только вот всё равно рожа бледновата оказалась… И мама перезвонила, причитая. Но, вроде, успокоить получилось. А потом уже сам, решив, что разведка не повредит, поинтересовался у друга и директора, как там состояние одного взрывоопасного предмета. Ну и получил в ответ вполне ожидаемое: «А ты как думаешь?» Действительно, мог бы и не спрашивать, бл*дь. Хорошо, если сходу не убьёт. Потом написал сообщения Алёне с Агатой — немного страшно было бы и им позвонить. Услышит явно о себе много нового и нелестного. Так что извинился вот так, пообещав потом перезвонить, да всё объяснить. Ну и отключил телефон, чувствуя себя трусом малодушным, но, увы, покалывало у него всё внутри от ворочавшегося нехорошего клубка. Чуяла его жопа, что происшествие в метро ещё аукнется ему не раз, но поделать ничего не мог… В аквариуме спокойнее было. Вот те и свобода, Серёга!

***

То, что ситуация — пздц до Андрея дошло не сразу. Сначала-то, как приехал в театр, казалось, что всё путем: на кастинг успел, ну и пусть всего лишь к Ловетт, судьи ему и так уже хватило по горло. Хоть та и милая женщина оказалась, но всё равно — воспоминания навеивало не особо радостные. Короче, произошло явления Князева народу обыденно довольно. Он, пока летел, решил, что лучшая защита — нападение. И вот как начнёт на него Горшок бычить, так он и в ответ, мол, чё за предъявы, не ты ли меня упрекал в беспанкованности? И вот, когда я в аквариум по дурости угодил, ты решил на меня собак спустить? А у самого рожа, забыл, что ли, что крива?! За что угодил?! А вот тут не колоться. И пусть хоть всю балду исчешет — пофиг. Много ли он с самим Князем объяснялся… А он со временем и спрашивать прекратил. Молча бесо*бы его исправлял. Потому нех*й тут ему п*здеть. Только вот решимость та несколько покачнулась, стоило ему под черные очи явиться. А Мишка ведь даже сначала пошёл к нему с явно обеспокоенной рожей. Андрея это смутило и внутренний гонор он слегка остудил. Нечего в свою защиту гавкать, нападая, если в самом деле, бл*дь, виноват. И переживать всех заставил. Может, лучше признать про*б, да и делу конец? Только вот мысль эта упорхнула, стоило лицу Горшка, вмиг подернувшись, запылать внезапно совсем другими эмоциями — злостью, яростью, обидой… Но даже тогда Князев не зассал, снова напомнил себе, что без боя не дастся. И не с таким справлялись. В итоге погавкались чуток — так, покусывая слегка, но серьёзных отметин, увечий не нанося, больше слюнями мазнули… И в самом деле тактика — нападай, чтоб не пришлось защищаться — сработала. Или же Мишка занят слишком был. Ну или, то, возможно, наличие рядом большого количества посторонних сказалось, не дало вырваться отрицательным эмоциям из Горшочка, что лишь взрывоопасно пробулькал. А сам Андрей… Он был слишком уставшим, посему даже обрадовался, что пока его не обжигает кипящей злостью — брызгами из чужого варева… Почему-то сон в КПЗ не сделал его отдохнувшим. В самолёте он тоже крутил свой про*б со всех ракурсов и заснуть не мог… Ну и вообще, концерт в одно рыло он вчера всё же дал. Ну и, учитывая страх смерти, спринтерский забег, хождения по врачам и судьям, беседы всякие выматывающие — неудивительно, что Андрей ощущал себя ссохшимся хлебушком. Потому пока он уселся за центральный столик — его туда Горшенёв в наглую турнул, рядом с собой, то не сразу начал осознавать, что чего-то он радости особой не видит и предвкушения от сбычи мечты у своего друже. Мишка, что вот правда странно, к кастингу вообще-то был как-то прохладен. Более того, Князь практически видел, как его вся эта обязаловка раздражала. Ну да, ну да, творить же надо, а тут приходится каким-то формализмом заниматься. Поймали панка в рамки театральные, а то ли ещё будет, ха! Режиссёр, Устюгов, то бишь, к сожалению, либо звоночков зловещих не замечал, либо игнорировал. Но он постоянно подкидывал дровишки в итак уже пышущий костёр готового взорваться терпения, дёргая Мишку, спрашивая его мнение. Извержение вулкана было не за горами, судя по тому, как сокращались перерывы между «пойду, отолью» и «мне нужно ещё кофе». Ладно, хоть прямо не говорил — мне противны ваши рожи. И явно хотелось побыстрее со всем раскидаться, чтоб уже без лишних свидетелей вцепиться в глотку некогда лучшему другу. Ну или Андрей ошибся, неверно прочёл намерения. И это тоже печально, значит, лохматому чудовищу всё равно. А пока весело-весело сидели они втроём посреди зала, пока остальные по бокам притыкались, группу поддержки являя. Ага, композитор, режиссёр и якобы драматург. Пздц, приплыли. Устюгов то и дело закатывал глаза, Мишка закипал, а Княже… Князев рисовал. Собственно, делать ему тут особо было нечего, так, как верная собачка сидит, не тявкает даже… поэтому, невольно вспомнив реставрационку, зарисовывал комикс с угадайте с одного раза с кем в главной роли. Это, вообще-то, помогало не думать о том времени, когда кастинг кончится и придётся объясняться с Михой. И — что ещё страшнее — звонить маме и жёнам. Горшенёв, правда, его дёргал постоянно, отвлекая от рисования и напоминая, что они, вообще-то, тут на кастинге, на работе… Да хоть Андрей и не решает ничего по сути, так, сидит рядом, потому что его бешеному так захотелось. Вообще, вышла какая-то детская игра, наподобие очень короткого сломанного телефона: Устюгов тормошит Мишку, отчаявшись добиться продуктивного процесса, а тот срывается и лезет к Князю. Чудесно. Но на подобные провокации Андрей давно уже не вёлся. К тому же боялся что-то ляпнуть и взорвать-таки этот котел. Хотя… Судя по гримасам, может легко нарваться сейчас на ещё одну драку. Причем на сей раз прилюдную. Вот надо оно им, а? А ему что-то не хочется столичный обезьянник обживать, ему аквариум милее и душевнее, хоть бы и ещё сто лет не видеть. Короче, опять он себя в тупик загнал. И не невнятное бормотание Горшка не устраивает, а что-то более содержательное приведёт к конфликтам и вообще ещё большему искривлению истории. Вот сейчас, допустим, похвалит он Коган, так Миша её из вредности не возьмёт. Понимая, что опять начинает загоняться, идёт, почти бежит, остужать голову — на перекур в один из побегов Горшка к автомату с кофе. Авось успеет раньше вернуться — и тот душнить не начнёт. Только вот Дима неожиданно увязывается следом. — Андрюх, что с тобой происходит? — в лоб спрашивает, неодобрительно посматривая. Ну вот, ё-моё. Уже и басист смотрит как на Рогатого, точнее, наоборот. Наверное, так смотрят на поэта-мазохиста. Да уж, дожили! — А что со мной? — попробовал отшутиться было Князев, но, видя, что серьёзная обеспокоенность из глаз друга не уходит, попробовал успокоить, — Всё пучком, вон в театр заползли — культурно развиваемся… А что до вчерашнего, то это фигня! Ничего, так, стечение обстоятельств, — чувствуя, что с каждым словом лжёт всё хуже, выдавил Андрей. В конце концов ну че Наскидашвили пристал — они ж тут знают друг друга всего ничего, не как там в родной реальности… А вот те — всё равно беспокоится и подозревает в нём психа, блин. — Я не только о про*банном концерте, — фыркает Наскидашвили. — Хотя и о нём тоже. Но больше меня волнует всё твое поведение. Тебя словно подменили в середине декабря! — неожиданно выдал тот, заставив Князя отступить на шаг. — Да что ты говоришь… Горшок, может, покусал? Вроде больше ко мне никаких инопланетных существ не подгребало, — попробовал снова свести всё в шутку Андрей, но по спине уже бежал холодный пот. Да и Димку, как оказалось, не проведёшь. — Подменили или покусали — не так важно! — неожиданно горячится этот, обычно всегда спокойный и рассудительный субъект, что будь они не группой, а братством кольца каким, пока все суетились бы о судьбах мира, спокойно жарил бы им же и подстреленное мясо на всех. — Приди в себя! — не останавливается тот, а у Князя в ушах трещит шаблон. — Ты словно слепой щенок, сам не знаешь, куда идешь. Тыкаешься, тыкаешься, а не выходит, — интересная, блин, аналогия… Вот как, значи, со стороны его попытки неуклюжие спасти выглядят. М-да. — Так мало того, что всё явно идет не по плану, при условии, что он у тебя вообще есть, так ты ж ещё и нам помочь не даёшь. — Наскидашвили чуть перевёл дух, а потом руку ему на плечо закинул. — Нет, ну правда, ты не думай, что мы с Вахтангом тебя на растерзание Горшенёву отдадим! Даже если ты сам этого хочешь и делаешь! И нас пойми, наблюдать за этим — жутко. Андрей, серьёзно, у тебя есть те, кто может поддержать. Одному на поломанных крыльях далеко не улететь, — у него, видимо, наконец-то иссяк лимит слов на ближайшую неделю точно. А Князев от спича этого вдруг ощутил острый приступ тоски такой по группе своей, которой тут и не будет никогда… — Спасибо, Димка, — Князев выдавил из себя улыбку, зубы свело, с одной стороны — потеплело на душе, что, вон, всё равно печётся, а с другой — блин… — но тут только моё дело. Или наше с Михой. Итак уже слишком много кто повыносил мозг, со стороны накручивая обоих, поэтому нам надо это самим решить, — он сделал паузу, думая, как бы не обидеть, а потом закончил: — А влезь ты или Вахтанг сюда — так убьёт же. Если не молнией, прямой наводкой, так рикошетом каким. А мне бы хотелось, чтоб вы целыми и невредимыми остались. И ведь излагая так — не лукавит ни разу. До него вдруг отчетливо доходит, что чем чаще будет он общаться с друзьями, тем больнее по ним же может ударить Миха. Наверное, не со зла, просто не умея переносить… А что? Обиду? Боль внутреннюю? Ревность, что с ними тот общается нормально, а с ним всё разладилось? Или всё вместе? Андрей и не знает сейчас точно, что именно — такого Мишку он больше не читает, как открытую книгу. С таким Горшком каждый шаг — минное поле, причем подорвался он уже не раз, но почему-то живой… Точно заговоренный — посильнее помучиться! Хотя…. Больше похоже на тонущий корабль — затыкаешь одну пробоину и не знаешь, где и в каком месте следующая рванет. А рванёт ведь обязательно, баркас на ладан дышит и шторм жаждет расправиться… Вдобавок ты бегаешь от одной течи к другой, не зная, хватит ли сил, чтоб закрыть сразу две-три-сотню. Князев уверен только в одном — кроме него некому. Никто не знает, к чему всё катится, да даже если и будут знать — не помогут. Как и в прошлый раз промолчат, отнекиваясь Мишкиной взрослостью и дееспособностью. Очень жаль, но сам виноват… В любом случае — сейчас самое верное решение: отделить себя от друзей. Не хватало только, чтоб и они из-за него пострадали. Поэтому он вежливо спроваживает бурящего его подозрительным взглядом друга, заявив бодро, что сейчас догонит. Сигарета, тем временем, прогорела до фильтра и поводов торчать здесь уже не было. Совершенно. Узнавать не хотелось — может, ему и на перекур надо отдельно у Мишани отпрашиваться в письменном виде и за две недели, тьфу, бл*! Пришлось нехотя возвращаться из освежающего голову и душу морозца в мрачно тлеющую комнату с Горшком. А казалось, с дружбой их, что сейчас как-то скверно пованивала. Только вот тут телефон ожил некстати… На экране высветился номер мамы, часть Князева хотела трубочку взять, но потом передумал. И так долго простояли — изговнится, как пить дать. Нет уж, чем выслушивать, лучше маме чуть позже перезвонить. Поэтому, чувствуя себя мудаком, почти сбросил, чтобы написать СМС, перезвоню, всё хорошо, люблю, но вместо этого принял звонок… Мама произнесла только одну фразу страшно трясущимся голосом: — Андрюшенька… Сыночек, скажи, ты в курсе, что тебя по местному каналу сейчас показали? — Концерт, надеюсь? Может, про пьесу что-то? — ухватился за соломинку Князев. — Мам, ну не томи! — потребовал он, видя, что и Димка топчется — оказывается, не ушёл далеко, караулил. — Нет, Андрюша! Не про пьесу вашу окаянную и не про концерт! Вас, — голос мамы металлом зазвенел, — Андрей Сергеевич, оказывается, не просто так арестовали, а потому что вы со своим сорванным головным убором прыгнули с платформы, даже без разбега! Ну, скажи мне, сынок, тебе жизнь не мила? Давай, как есть скажи! Не обманывай только — и так уже доскрывался. Неужели так горит всё на душе?! — Да не горит ничего, мама, прости… Оно… Случайно вышло! — каждое её слово резало Андрея, страшно и глубоко. — Мам, — он перехватил трубку, едва ли не зубами в ту клацая. — Я просто дурак полный у тебя! Взял у Дианки альбом, не успевал посмотреть, а та очень хотела… И ветер с рук выдрал! Но я не мог её подвести, она мне доверилась! Сперва сиганул — потом подумал… Прости, мам, дурак я — впредь наука будет! — Впредь?! — кажется, мама едва не свалилась со стула. — Андрей, а ты ещё собирался? Андрей… Послушай, давай, ты приедешь — мы с девочками твоими поговорим, они же профи психолога хорошего тебе найдут… Главное — приезжай! — Мам, я не псих! Просто так получилось! Мама, мне, правда, жаль, что вы так за меня испереживались, но я приеду не раньше, чем позволит график. Это моя жизнь, и я ломать её не намерен! И вообще всё хорошо — альбом цел, я тоже отделался легким испугом и оброс связями в полиции… И вообще, меня психиатр проверял! Ты же не думаешь, что там в органах дураки сидят? Всего проверили, мамуль! Это, правда, дурость, а не заболевание! Правда, — осипше закончил Князев. — Ладно, — сквозь плотно сомкнутые губы прошептала мама. — Приедешь — ещё поговорим. Ты, главное, сейчас берегись, на тебя сейчас много внимания свалится. Там диктор объяснила, что это видео сначала метро выложило с подписью, как не надо делать, а уже потом тебя узнали… Ещё и Скалу твою наложили — и это дело Интернет взорвало. Вон, аж до телевизора докатилось. Андрей, береги себя, — попросила она. — Да, мам, спасибо… — Князев отключился, понимая, что это фейл. Без приставки эпик. А ведь даже не сотрудники полиции слили, которые как раз узнали, кто он. Вот ведь зараза! И вот как теперь возвращаться… Думать, что до телика докатилось, а до группы или театралов этих не докатится — глупо. Теперь это лишь вопрос времени, когда Горшок рванёт. И он, в отличие от его девчонок, прямо в зоне поражения Андрея… Однако вариант сбежать позорно, хвост поджав, даже не рассматривался. Ладно, может, Мишка вообще не узнает… Он же инопланетянин, верно? Сам только что шутил.

***

Когда Андрей наконец вошёл, предварительно несколько раз повторив себе, что есть шанс, что всё обойдется, а если нет, то лучше не драконить дракона ещё сильнее… Миха, стоя рядом с какой-то мелкой девчонкой (вроде бы не театралка, хотя бездна знает!) и Вахтангом, что-то неотрывно смотрел на экранчике телефона, причем выражение лица у него было весьма странным. Не то злость, не то ужас, не то неверие какое-то. А, может быть, всё сразу. Душа уходит в тапки — а вот и разоблачение… Хотя существует крохотная вероятность, что это они бодрый репортаж о подготовке сборной России к евро так смотрят… Злость, что тренер выписан дорогущий, ужас, что это они считают крутостью и неверие, что так ниче и не изменится… Только хуже станет. М-да. Как раз в этот момент Мишка поднимает голову и упирается мутным взглядом в него — и у Князева невольно в душе мурашки пробежали: от Горшка яростью этой фонит просто. Как всех вокруг ещё не посжигала — решительно непонятно. Вот уж точно дракон огнедыщащий. Только вот на крохотное мгновение ему показалось, что перед тем, как злоба хлынула наружу, в темных глазах мелькнуло облегчение… — Вон! — злобно орёт этот огненный вихрь, начиная приближаться, а было облегчение или нет — вопрос хороший, сейчас, увы, не существенный. Ему бы натиск первичный сдержать от разошедшейся стихии, а потом думать. — Все, кроме группы, вон! — эвон как… хочет без свидетелей его испепелить. Неужто разум проснулся? Андрея перетряхивает — кажется, он догадывается, какую видюшку показали Мишке. И та незнакомая девчонка — скорее всего, пронырливая журналисточка, акула из акул, что первой сумела сюда пробиться… Ну или просто самая удачливая. Значит, слили… И это из-за этого Мишка выпустил Гоблина? Потому что идёт к нему точно не Горшок, к нему на всех парах чешет злобное, пылающее бурлящим гневом существо. Князю, честно говоря, хочется уйти, скрыться. Это естественная реакция на опасность, между прочим. Сбежать — да пусть хоть потом изговнится, трусом называя. Всё равно хуже нет, чем под горячую руку попадаться. Потому как ярость слепа, а тормозов у Михи вообще недостача. Но не в их случае. Увы. Гоблина этого знает Андрей, тому нельзя слабину дать — покажешь, что боишься, совсем мерзавец распояшется. Тогда они подлинного Мишку ещё долго не увидят. Ведь надстроенная сущность возгордится, а базис в ужасе или от стыда сожмётся, да и выползать не захочет. Видимо, схожие мысли и у всех присутствующих — разбегаются в разные стороны. Кто-то даже, бедолага, спотыкается, поднимается и снова бежит к спасительному выходу из комнаты. Пять минут — и небольшая свалка преодолена, все театралы выпихнулись из помещения. М-да, теперь, небось поймут, что сказочки про бешеного Горшка — не сказочки… Интересно, а будет ли каст в итоге другим? Не зассыт ли кто из прежнего состава? Хотя с чего ли Князя должно это волновать… У него проблема посерьёзнее. Ведь вскоре остаются только привычные к таким перевоплощениям он сам (прямо у Горшка на пути) и слегка отступившие в сторонку: Вахтанг, все Сашки из группы, Яшка да Пашка. Дима — привычен не был, но тоже остался, топчась как-то неуверенно, и смотря то на одного, то на другого. Андрей, помня о своём решении, едва заметно покачал головой, надеясь, что Наскидашвили послушается… И не станет лезть на рожон. Это бой самого Князя. К тому же Мишка сам крикнул, кроме группы. Значит, вряд ли собрался его убивать. Ну, хоть что-то — может, присутствие других людей хоть немного Миху стопорнёт. Хотелось бы верить, что это провернула отключающаяся часть Горшка, а не Гоблин хотел устроить кровавое зрелище… Но ведь может и — нет, не стопорнёт, и существо это совсем распояшется, зрителей получив. Как ни странно, но Андрея не смело. Как и в случае с электричкой, лишь слегка обдало завихрениями горячего воздуха. Мишка остановился близко-близко от него… А потом нет, не начал орать, как банши… Удивительно, но выглядело всё так, будто сейчас Гоблин этот явно пытается сдержаться, даже говорит вполне вменяемо, хоть и на повышенных тонах. Конечно, начинает предъявлять — и Князев интуитивно подтверждает свою теорию: точно о его безумствах в метро речь. Больше-то за ним никаких проступков нет. Ну, о тех, что он сам знает, а уж что там чужой больной разум родить может — неизвестно. Потому и обратился во слух, мысленно напоминая себе, что слова обиженного Горшка надо делить на десять… Правда, всё равно худо помогало. Он бы, может, тоже сдержался, достоял бы молча, выслушав в какой-то самой извращенной мере обоснованные претензии, да только потом Мишка совсем лишку махнул. Вот, аккурат, когда Горшенёв сп*зданул про няньку, что, мол, тебе, Андро нанять надо, уже Князь вспыхивает жарким пламенем. Себе, бл*дь, найми! Ишь, ты, выставляет его перед парнями дитём неразумным аль психом расколпаченным, бл*. Да и кто Миха сам такой-то, в сущности? Сколько они его про*бов закрывали да из передряг вытаскивали. И уж не про роль няньки типу этому сейчас ему заливать. Князю сколько потом прилетало у себя, как раз поэтому! Мол-де, мы в ответственности за тех, кого приручили… То есть это как раз Мишенька тут нуждающийся в опеке, даром, что уши ослиные не выросли. Что за двойные стандарты и поразительная слепота… Хотя, конечно, куда там, если из тех по бревну торчит… Но всё равно, с*ка! Достало! Примерно это он всё и высказывает Михе, сказалось, наверное, накопленное: накопившееся нервное напряжение, усталость, недосып, растрепанные в хлам чувства после разговора с мамой, страх, невозможность нормально поговорить… С Михой они, увы, только лаялись, сколько он времени тут, хотя почти постоянно рядом — это пытка. Запоздало понимает, что несёт поперёд паровоза не только Горшка. Он тоже контроллить себя не в состоянии. Всё-всё выдает, что на душе накипело. Только что не кричит: я из будущего — всем заткнуться и слушать меня, тогда будем и богаты, и здоровы, бл*дь. Некстати, проносится мысль, что, наверняка, если б Горшка так отмотало во времени, он бы либо что-то глобальное сунулся менять, за что башку б и сложил, либо б сразу *бнулся головой… Ну, а Андрей — эгоист — он масштабно не задумывается, и то опасается поехать рассудком. И так близок — уже слышит шорох съезжающего набок колпака. Тем временем, его несёт — и, пока Миха молчит, Андрей высказывается, чувствуя, как чуточку отпускает напряжение. Правильно — громоотвод нужен. Только вот парни и Вахтанг вон, рядом топчутся, не знают, что предпринять. Кажется, правильно он тогда подумал: лучше никому не лезть, чтоб всем не пожалеть. Два барана бодаются, а того кто на пути встанет — затопчат и не заметят… Однако это не сольное выступление. Хоба — и Миха вклинивается. Теперь Горшенев ему уже чуть ли не срыв концерта приписывает. Ах ты ж, бл*дь, какая цаца! То есть, сыграть он без него не сможет, ха-ха! Интересно панки пляшут! Будто не мотались полгода без него, наплевав на все договоренности? Будто не пытались они ему концерты сорвать? При этой мысли, однако, Князев несколько стопорнулся — а было ли это здесь, в этой реальности? Кое-какие отличия всё ж есть, хотя не уверен он, что они, отличия эти, из-за решений его и не появились. Но всё же… Не знает наверняка ведь. И Андрей, решив, что хуже уже не будет, отпустил удила, рассказывая, как ох*енно провёл последние полтора дня! Курорт, бл*! СПА, массаж, океан — на любой вкус! Опуская, впрочем, подробности о пребывании в аквариуме, про концерт в Бикини Боттом — тем лучше не знать. Никому лучше не знать, как и про Вологду и Воланда, который, конечно же, прав. Кажется, впрочем, будто Миху это немного остужает. Ну то есть признание, что он, Андрей, попал под жернова Фемиды, да и сразу сорвался, как вырвался, минуя матушкино гнездо. По крайней мере, уже не волк матёрый на него смотрит, порвать в клочья хочет, а пёс — всеми обижаемый и дикий, от боли грызущий всех и вся. Укусить точно хочет, к бочку примеривается, но какими-то морально-волевыми всё это по-прежнему гасит в себе. Лишь про условия напоминает. По полной, блин, втянуться в Тодд. Тут Андрей, вздрагивая от упоминания пьесы, что действует на него, как красная тряпка, понимает, что за всей этой руганью так ни разу не спросил его Миха, как он, не пострадал ли… Ну, конечно, ждать подобного от Горшка, особенно, когда тот в гоблинском костюмчике, не стоит, но ведь и орать незачем, да? Хотя он ведь устроил ему истерику, когда Андрей вернулся весь латаный с больнички в Иркутске. Бл*дь, мысли снова куда-то не туда поползли… Да и… не считает Князев, что на него можно даже голос повышать — они пока ещё равноправные участники. Не Кузьма и Барин, не Король и Шут… Не слуга я твой, Мих, и не тень! Да, конкретно дел натворил. Но ведь и ответил же за всё, по закону, блин, ответил! Чего ему ещё надо? Строгий выговор влепить хочется — да нет у них трудового договора и должностной инструкции со штатным расписанием группы с детально прописанными ролями и функциями нет! Тут, некстати совсем вспоминается новый год, мост и слова Горшка, что не просил спасать. Сам ведь дурак, Андро, никто не просил тебя тянуть, никто не просил опасаться за жизнь дорогого человека. Никто не просил привязываться, или, как писали некоторые особо изговнившиеся дамочки, прицепляться как клещ, навязавшись раз к этому подлинному гению, вместо того, чтоб в одного шагать свой посредственный путь. Не то, чтоб он внимание на такое бурление каловых масс обращал, но… Ведь в самом деле никто не просил. Так что, Андрюшенька, может, это давно уже игра в одни ворота, где ты пытаешься хоть какие-то ниточки общей, почти родственной какой-то связи сплести в сеть… а тот, ради кого всё это затеяно и костями брошено, идёт себе позади и всё расплетает обратно. А то и вырывается вперёд, обрывая или вырывая нахрен с концами, оставляя тебя гадать, а как такое перелатать, переиграть вообще? Князь не понимает и не уверен, что хочет понимать, что это. Боится оправдать вот эти опасения. Сейчас он лишь морально пытается подготовиться к следующему раунду упрёков, а, может, и похуже чего, кулаки-то вход так и не пошли — покамест они лишь воздух сотрясали… но Мишка внезапно, рвано выдохнув, отходит. Что, вот так просто? Готовые защищаться и бить в ответ руки ошеломленно опускаются. Естественно, нет. Миновала лишь открытая конфронтация, но от необходимости укреплять рубежи его никто не избавил. Мишин взгляд Андрей чувствует каждым миллиметром тела, будто под софитами, направленными исключительно на него. Жжётся и окатывает ледяным огнем. Жжётся, когда парни к нему подваливают с осторожными вопросами (видимо, и у Андрея сейчас во лбу табло горит, не как у Горшка, конечно — не влезай убьёт, а — пристегните ремни, здесь трясёт и лихорадит душу), когда продолжают выбирать Ловетт, позвав тех театралов, кто не разбежался — такой вот краткий краш-тест… Жжётся и когда кастинг, наконец, кончается, а все они в гостишку едут. Постоянно. Будто другого объекта для наблюдений у Горшенёва нет. Или хлопот иных, чтоб между делом его взглядом просвечивать… Был бы суперменом тот, давно б подошёл и спросил, ну как там его флюра, готова?! Ну вот что это, блин, за выпекание кабанятинки силой взгляда? Или сам решил той самой нянькой стать, что нанять планировал для присмотра за другом-суицидником. А вот Князев всё же «другом» подумал, а как Миха думает? За поэтом-мазохистом, стало быть, пригляд ведёт, чтоб не пришлось никого со стороны нанимать? Ну да — горшку ж хер угодишь… Ну, так он, наверное, считает? И это бесит, бесит. Теперь даже лишний раз в его сторону не посмотришь — сразу наткнёшься на мрачный горящий взор. Но самый кошмар начинается уже на следующий день. В мире, очевидно, ничего больше не случилось, раз это видео вызвало такой ажиотаж, что уже не только местное телевидение показало. Федеральное подхватило. Вахтангу, да и всем в группе телефоны обрывают. Знакомые и незнакомые. Сам Андрей предпочитает незнакомые номера вообще игнорировать. Но на некоторые звонки невозможно не ответить. Впрочем, они поступили тем же вечером. Например, мама перезвонила. Попробовала снова слегка дрожащим, но пытающимся сдерживаться голосом аккуратно уговорить его вернуться домой раньше. Очевидно, что она сможет выдохнуть только, когда увидит своего непутёвого сына. Живого и здорового. А ведь он даже не заехал к ней. Андрею при этом дико стыдно — он теперь не представляет, как посмотрит ей в глаза. Сколько боли он ей причинил? «А ещё причинит?» — подзуживает что-то тёмное внутри, Князев это гасит, но гнилостное чувство остаётся. Сейчас он не может предложить матери ничего лучше пустых увещеваний, что всё пучком. Что он просто идиот, а не суицидник, и что доктор не зря справочку выдал. И что да, он соображает что делает и обещает впредь быть осторожным. Одно и тоже гонял по кругу, но материнское сердце не обманешь, как и себя. Когда Князеву, наконец, удалось завершить разговор, он себя почти ненавидел. Но отдышаться не вышло. Телефон снова ожил. И сбросить нельзя. Звонок от Агаты тоже берёт сразу, едва вышепчивая приветствия охрипшим от попыток успокоить мать голосом. А затем выслушивает, как и опасался, много нового о себе. Даже и встрять не пытался — ни голоса, ни желания не осталось. А послушать было что. Начиная от «ты идиот?» до интереснейших оборотов чистого русского мата. А он и не думал, что жена умеет выражаться столь… заковыристо. Перед ней тоже стыдно, потому, пристыженно покивав на то, какой он идиот, затем безропотно соглашается заехать к ним, как только вернётся в город. Даже если в глубине души думает, что там ему голову оторвут. Пусть отрывают — заслужил, если с этой стороны посудить. Будет безголовый тип. Дает обещание заехать и Алёнке — та следующая в череде нагревшегося от справедливых гневных вибраций его женского царства телефоне. Она вполне может закончить то, что мама не добила из жалости и любви, а жена, возможно, тоже из последнего… А вот у бывшей соображения совсем иные. Он своей дуростью едва не сделал их ребёнка невольным соучастником бестолковой папкиной смерти. То, что виноват был один Андрей, та принимать не хотела, повторяя, что это не тебе б объяснять пришлось… Раз уж едва не помер в прямом эфире и со всеми замеченным альбомом с рисунками. Думаешь, мол-де, та б не запомнила?! В общем, Алёнка имеет полное право его прибить, но он это заслужил, потому обязательно заедет, если до этого мама и Агата не убьют. Да и тетрадочку Диане надо вернуть. Андрей вообще очень надеется, что бывшая сумеет уберечь старшую дочь и не дать ей посмотреть клятое видео. Сейчас, а там это как-нибудь забудется и подросшей дочке не попадётся… Алёна, впрочем, в отличие от остальных дам, не особо ругается. Вздыхает как-то тяжко, да говорит, что разговор будет серьёзный. И это, знаете ли, пугает похлеще эмоций от мамы и Агаты. Что такого та приготовила? Отдельные мучения приносят заголовки и комментарии. Те Андрей бегло пролистывает уже на следующий день, потому что в его окружении только о них и разговоров. Должен же он быть предупреждён. Только вот вооружиться, похоже, невозможно. Ну вот как от такого вооружишься, м-м? Например, от «Князь, моргни трижды, если Горшок тебя в заложниках держит» его душит истерическим смехом. Причем, как назло — тот показывает ему Вахтанг, а Мишка рядом околачивается… А, плевать — пусть думает, что хочет. Тот вообще подозрительно часто рядом вьётся, словно правда оберегает или в заложниках держит, ха! Надо же, недавно практически так и думал — про клетку, тюрьму вечную — а вот теперь, видимо, и многие другие так же думать будут. Очень Андрею это поможет, ага. Он, кстати, сам же, добровольно в это вписался. Как там это в психологии называется? Стокгольмский синдром, да? И сразу так пахнуло нездоровым-нездоровым… Жаль, что нельзя всё нормально объяснить. И раньше-то не получалось, а сейчас и подавно. И это печально, весьма. А то кличка поэт-мазохист возникает на просторах интернета всё чаще. Да и Мишка от этой шумихи только заново полыхать начинает, а, казалось, только успокаиваться начал. Но куда там, когда на ток-шоу их зовут, но не насчёт Тодда спросить, а насчет прыжка Андрея. Как и почти все журналисты — кому нужна история о зловещем цирюльнике, когда тут натуральный летун с платформы образовался. К тому же люди любят скандалы, а то, что Князь полгода отдельно катал — теперь только ленивый не заметил. Поэтому у Михи и пригорало. Хотя самому Андрею от всех этих докапываний и внимания было невмоготу, но тот, поди ж, думал, что Князь только этого и добивался… Что не сегодня-завтра в сольное плавание на пару славы свалит. Эх. Жаль, что и его нельзя схватить, да всё выложить. Реально же дурку вызовет, на фоне всех событий. В то, что Мишка может ему просто поверить, как раньше, когда доверял, когда готов был в огонь и в воду, только вместе б с другом — в это Княже больше не верит. Что-то внутри него всё же умерло. И вообще, мертвечиной пахло, похоже, уже от него.

***

Тем временем реальность эта продолжает змеей выворачиваться и преподносить сюрпризы. Неприятные в том числе. По большей части именно их. Так, первый неприятнейший ожидает у Алёны, к которой он заскочил, спустя показавшееся весьма долгим прозябание в театре, после короткого мини-тура… Буквально пара дней дома у него была. В первый же Князев и пошёл сдаваться (перед этим держа ответ перед матерью) бывшей. После того, как хорошенько пообщался с дочерью, возвратив выстраданную тетрадь с кучей словесных примечаний (к счастью, до неё видео не добралось пока), её мать отзывает на кухню, поболтать за закрытой дверью. И вот тут-то ему и поплохело, но делать нечего — пришлось тащить ноги. — Андрей, — сразу схватила быка за рога, как только он вошёл. — Меня беспокоит твоё состояние. Всех нас, — она отдельно выделила слово «всех», чтоб Князь понял, что в его царстве заговор… И что они не остановятся, видимо. — Мне кажется, тебе просто необходимо обсудить эту ситуацию в целом и то, что с тобой происходит, с кем-то посторонним. Князев пару минут смотрел на неё непонимающе. А потом до него дошло куда эта профессионалка его сейчас завуалировано отправила, к какому такому анти шепчущему: — Ты мне сейчас советуешь к психиатру, что ли, обратиться? — Ну, пока только к психологу, — Алёна протянула ему пачку визиток, подготовилась, ведьма — знакомых перетрясла всех, — просто поговорить. Никто тебя лечить не станет, но, может быть, если ты поговоришь с человеком, что совсем тебя не знает, это поможет увидеть ситуацию с другой стороны, расставить всё по полочкам… Осознать, куда ты движешься и зачем, потому что сам ты сейчас не вполне, нам кажется, отдаёшь отчёт в своих действия. Они не последовательны. То ты решил уйти в никуда из коммерчески успешной группы, — бывшая сделал паузу, — и мы тебя поддержали, я тебя с алиментами не душила, в суд на взыскание в твердой денежной форме не подавала, — напомнила она. — То ты резко, когда уже почти всё порвано — вихляешь назад, при этом такое ощущение, что в этот поворот тебя всё же занесло не туда, потому что, Андрей, ты сам на себя не похож! — Нет, сам разберусь! — это вырывается так быстро, что он невольно перебивает эту обличительную тираду, та бьёт больно, очень больно. и ответить ему нечего. Как и рассказать психологу какому, будь это хоть трижды прекрасно понимающий всё дядька и тётка, разбирающиеся во всех сортах тараканах, как в родных… И в самом деле, что он там рассказывать будет? «Дорогой доктор, я случайно, с ударом молнии, перенесся на десять лет назад. Причем я думаю, что это не просто прыжок во времени, а тот мир продолжил жить без меня, а я просто прыгнул в параллельную реальность. Так что вы зазеркальный и я тоже. И вообще, все мы Алисы — такая вот страна чудес, а вон кот Чеширский идёт, но на самом деле это кот Шрёдингера, по имени Миха, неизвестно насчет него — и пока до 19 июля 2013 года не доберёмся — ясности касательно злого рока не будет. А вообще, спасибо, что выслушали, а теперь подскажите, как спасти лучшего друга и не сойти с ума?» И в таком случае мы возвращаемся к постоянной теперь уже, фобии — здравствуй, не Америка ЭмТиВи, а гостеприимный дом с желтыми стенами. Всё-таки иногда иметь чересчур живое воображение — это жутко. Например, пару деньков назад ему снилось, как он попал в эталонную такую дурку, из которой Рыцарь в его песне убежал — шаблонную донельзя с медсестричками размером с тётю Мотю и шприцом как в Кавказской пленнице. Сам он там в смирительной рубашке пел… нет, не Бедняжку и даже не Шепчущего с Мозгоправом. Ведьму и Осла пел — весьма трагично и подражая женскому голосу — жуть одним словом. Так что ну нахер так рисковать. Нет, нельзя ему к мозгоправам. Сам не заметит, как такого наболтает, что потом будет таблеточки есть на завтрак, обед и ужин. И не только женским голосом споёт — ослиным! — Андрей, — Алёна, выглядевшая сейчас как-то по особенному серьёзно, прерывает его размышления, легонько дотрагиваясь до плеча. — Попробуй хотя бы. Тебе нужна помощь, позволь помочь, пожалуйста. — Алён, закрыли тему, — морщится Князь. Вот, вроде, все они хотят добра, но у него от этих женщин, беспокоящихся о нём, лишь кругом голова. Ни успокоить, ни как-то обнадежить, ни прислушаться к ним — для него — по объективным, но, увы, только для него причинам — невозможно. — Если ты не обратишься к врачу, я буду настаивать, — на одном дыхании выпалила та, отнимая руку и чуть отодвигаясь, чтобы затем значительно тише добавить, точнее добить: — Чтобы ты общался с Дианой только в моем присутствии. — Я что, псих, по-твоему? — Андрей чувствует, что что-то похожее на гнев и обиду поднимается в глубине души. Приплыли. Да, кажется, скоро ему явно придется учиться заново искусству держать лицо. Иначе — над Кукушкиным гнездом, адаптация от Ленфильма… Купчинский поэт в главных ролях. Главное только, чтоб не с Булгаковым кроссовер. — Я этого не говорила, — Алёна явно чувствовала себя неуютно, но позиции не сдавала. — Но для меня главный человек в жизни — это Ди. Я не могу так рисковать и отпускать её, к примеру, с тобой на прогулки. Я просто не знаю, что от тебя ожидать — потому что я просто не узнаю тебя в последнее время. А вдруг вы вместе куда-то прыгнете? Просто потому что так быстрее? Куда подевалось твоё чувство самосохранения, что всегда вело тебя, а, Князев? Андрей моргнул раз. Потом второй, Бровь даже не стала трепыхаться. Так и осталась в приподнятом положении. Наконец он отмер, связывая слова в предложения: — Что ж, это твоё решение, значит, мы будем проводить время с Дианкой под твоим неусыпным надзором. Но как ты, интересно, сегодня решилась на то, чтобы оставить дочь со мной на несколько часов в комнате одну? А? А вдруг мы б там в окно вместе вышли, м-м? Потому что так быстрее попасть на улицу, а? — не смог удержаться, чтобы не съязвить, хотя обычно такого по отношению ни к одной женщине своей не позволял. Тем более — матери его ребенка. Алёна весьма мудро не ответила, а то рисковала услышать продолжение о пальцах в розетку, потому что так можно обойтись без посещения парикмахера. Князя несло, раздув от обиды и поднятой темы сумасшествия. От бывшей он вышел в растрепанных чувствах. Вроде бы, и не потерял же Дианку, но отчего так на душе пакостно. Теперь под конвоем придётся гулять и вообще… Тебе не доверяют, Андрей! Может, Алёна, конечно, и добра желает, но явно считает психом. Интересно, они так все считают? Мама — увы, возможно, опасения Алёны разделяет, скорее всего, даже она ей и звонила как психологу с просьбой его «прозондировать»! У-у, слово-то какое, сразу похищения инопланетянами вспоминаются… Интересно, а есть такие версии на просторе инета, ну, что его похитили зелёные человечки и перепрошили мозг? А не то, что он до них допился? Хотя вот Агата, например, так явно не показывала, что что-то подобное думает. И хорошо, а то Княже тогда бы точно *бнулся совсем. По крайней мере, с дочкой общаться не запрещала, даже выгуливать её позволяет (ещё и настаивает, чтоб они куда-то выползали!). Андрей, вообще-то, больше прочих именно её реакции опасался. После того, что у Алёны выслушал… Ехал к пока ещё нынешней жене, как на казнь. Та говорила мы. А мы — это только она и мама, или ещё и Нигровская в коалицию входила, что упечь его Бедняжкой в дурку собиралась? Ладно-ладно, просто направить на разговор к доброму психологисту, блин. В любом случае после фокуса в метро жена имела все основания стать бывшей. Выдержит ли это Андрей? Полного разрушения той, прежней жизни?! Он не был уверен, и так-то шатало в разные стороны. А если и эту, уже и без того отмежевавшуюся опору начисто выбить… Агата открыла сразу, будто бы ждала. А ведь он точного времени не сообщил, просто спросил, можно ли заехать в первой половине дня… И заявился на следующий день после того, как выслушал спич Алёны. Дал возможность женщинам переговорить, короче. Сил размышлять об этом не осталось. — Проходи, — немного нервно произнесла Нигровская, пропуская его в глубь квартиры. — Алисик спит ещё, посидим пока на кухне, почаевничаем. Это было хоть и как-то необычно — ну, в самом деле, не мог он поверить, что ему вот прям сейчас не начнут мозг выедать хлесткими словами. Как это уже было, блин. Что ж, казнь откладывалась… Чай так чай. Не подсыпала ж та в него успокоительных травок. Хотя если и подсыпала, чё теперь?! — Знаешь, я не могу не беспокоиться, — недолго ходила вокруг да около жёнка его, едва дождавшись, когда он в себя опрокинет чашку — да, точно — травяного настоя. — Андрей, это было очень опасно и безрассудно, ты понимаешь? Не упрекала, не кричала. Перед ним просто очень уставшая от сумасбродства одного индивида женщина. Князю нечего было ответить, он уже всё своё красноречие оставил в двух других проигранных битвах… но, когда поднял головушку, чтоб принять свой приговор — развод там или ущемление в родительских правах (и видеться с дочерью ты будешь только в моём присутствии!); то вдруг увидел в глазах Агаты печаль и нежность, любовь и понимание, что ли. Это так поразило, что, Андрей тут же, порывисто потянувшись, взял её за руку и безмолвно прижался губами к кисти. Рыцарь, конечно, из него тот самый, что с дурки сбежал, но… Этим жестом он хотел столь много сказать, что тут не хватило бы простого «спасибо» или рукопожатия. Жизненно необходимо было хоть как-то поблагодарить за понимание, выразить любовь, нежность и тоску, что грызла его с момента фактического ухода жены. И не переставала отступать, холодной стеной окружив. Ведь понимал же, что теряет, увы… И сейчас отчаянно надеялся, что та поймет — руку Агата не отнимала, так что надежда всё ещё была. Да… Пока дышу — надеюсь. Тем более, тут кислород вроде как не перекрывали. Поэтому от жены и дочки, с которой наигрался (в том числе и в парке, где очень сильно надеялся, что никто не узнает в нём сумасбродного панк-рокера, прыгавшего с платформы метро — обошлось на этот раз. Покормили белочек, уточек и прочую живность, а не воображаемых тараканов! Потом на качелях Алиску до визга счастливого раскачал, стараясь не думать, когда же он сам вскочил на свои, с которых захочешь — не слезешь), душой отдыхая, выходит, словно чуточку окрылённый. Крылышки-то, может, и не совсем сломаны, не прав Димка… — Ты заходи, если надо, — на прощанье, словно в подтверждение мыслей и укрепление крыльев (чтоб спрыгнуть с качелей без последствий), говорит Нигровская, — мы тебе всегда рады. Вот, ведь не считает же Агата безумцем? Не считает! Хотя… И его мысли вновь метнулись в противоположную сторону. Мама. Она же тоже… ну, напрямую больше не говорила, но сразу же после возвращения домой прочитала целую лекцию, что надо отдыхать, здоровьем заняться. Может, он просто не понял её слова? И она завуалированно тоже говорила о психиатре? Том самом о котором только Алёна прямо заявила, да ещё и припечатала, что это коллективное мнение. Тогда, выходит, и Агата тоже… Может, потому и приглашает, чтоб под присмотром болезный был? Приняла другую тактику, раз шантаж Алёны не удался и слёзы матери. Всё-таки дамы у него не лыком шиты… Ого-го какие! Всем царствам царство, и вот сейчас оно изо всех сил старается Андрея в границу нормы, по их мнению, возвратить… Ну-ну, блин! От этой мысли невольно холодит изнутри. Он должен хоть в кого-то и во что-то верить. В Агату, что понимает и доверяет. В маму, что рядом и безусловно поддерживает. В Мишку, блин, который сумеет, не сорвётся. Не похоронит в пепле и сырости почти десять лет без хмурого, не спустит в унитаз это достижение, как в его родном мире. В дружбу их и связь родственную — что держится, пусть и на ниточке. И что ниточку эту можно если не доплести, то переплести, желательно до размеров каната. Но не удушающую петлю на шее, чтоб привязать друг друга, а этакий страховочный трос образовать… Для них обоих. Потому как и самому Андрею после недавних событий очень бы друг пригодился. Вот правда. Хоть волком вой, но неужели не быть им на одной тропе? Нет… Если совсем ничего не будет — какой смысл в его пребывании здесь? Влачить угрюмо тушку по серой порушенной жизни? Нет уж, лучше реально скалу какую найти. Только в этот раз уж подальше от бравой милиции, что тебя стережёт. Ну и чтоб машиниста и опаздывающих пассажиров не подставлять. Короче с минимальными потерями для всех, кому грех брать и отскребать, а потом дело шить. Интересно, а если напишет записку: «В моей смерти прошу винить невыносимую попсовость бытия!» — этого хватит, чтобы даже и не думали возбуждаться до появления дела о доведении до самоубийства или че там некоторые умы вменяют, блин, Мишке… А попсовость бытия — это ж по-панковски, да? Не был панком, но хоть им помрёшь, круто, да? Да уж просто за*бись как — только лучше до этого не доводить. Совсем. Вообще, отлично, Андрей. Пять баллов просто за мысли под таким наклонном в х*десят градусов — отвесная скала получилась, м-да. Не напрыгался ещё? Скоро главным психом в Короле и Шуте не Горшок будет, а ты. Если уже не стал. Потому что пока что Михаил Юрьевич себя на редкость ведёт адекватно. Ну, почти. Особо не говнится, разговаривает хоть и с холодком, но без привычных уже подъ*бок. Правда, то и дело его взглядом преследует его, но это, вроде как, не преступление, да? Конечно, у Князя второй головы не выросло, и он не тёлка с пятым размером, но смотрит да смотрит человек — может, в самом деле пасёт так его, пастырь хренов! Вообще, тот всё больше Тодда азартно репетирует и… не пьёт — хотя тут надо Устюгову спасибо сказать. Настоял Сашка (сколько же их в жизни Горшка, надо песню написать — от Сашек кругом голова) — и Мишаня без вопросов на кефирчик перешёл. Любо-дорого, бл*, послушный какой — не только на репетиции все приходит, но и аж дополнительно уроки берёт по актерскому мастерству и, вроде бы, вокалу. Князев не то, чтобы этими новостями расстроен… Да ладно, Андрей — себе-то хоть не лги. Задело же, задело, конечно же, что Мишка так легко подчинился чужому человеку, а вот друзей старых, что в одной с ним упряжке уже более двадцати лет скачут — побоку пустил. Чуть ли ни нахрен послал с заботой о здоровье. А режиссера так просто не пошлёшь. От этого всего Князев невольно чувствует, что совсем загоняется и стыдится собственных мыслей: какая разница, кто настоял, надо же радоваться за не нажирающегося перед каждым концертом и репой Миху. Нет, без режа тот нажирался в турах, но реже — заметно, боялся из пике не выйти — больно туры коротки и репы близко. Но, нет — радость-то есть, да с горьким осадочком каким-то. Чувство собственной бесполезности и беспомощности во время их хрупкого перемирия только усилилось в разы. Тем временем, Мишка вон даже как расщедрился: выпустил его немного из тени, добавил песен ему в сет. То ли награда, то ли подачка. А может, тоже, как болезному — вот, мол, держи конфетку, радуйся? Только больше не прыгай всем на нервы. Андрей чувствует, что ещё немного и его рванёт… либо от обрушившейся в одночасье нежеланной славы, либо из-за паранойи из-за знания многих печалей будущего. Внутренние сваи подорвёт эта страшная взрывная волна от цепной реакции последствий одного видео — и он ко всем начнёт относиться настороженно, гадая внутренне, оценивают ли они его как профессионала, или из жалости коллаборации предлагают. Вот, Юля Коган… сейчас, вроде, и восторгается Ослом, да и в его реальности всё хорошо намутилось, но… Кажется, он реально в паранойе скоро Миху переплюнет. А последний от таких предложений, едва заслышав краем уха, снова чуть ли не огнём плюется, дракон недоделанный. И Князю было бы намного спокойнее, знай он, что это Горшенёва так корёжит от невозможной боли, что нужен ему Андрей, а не от того, что любимую жертву из-под носа уводят. Или ещё каких чувств собственности, обладания, бл*дь, типа, так не доставайся ты никому. Что-то вроде, моя вещь — руки от неё убрали. Но, увы, в голову эту невозможную, лохматую больше доступа не имеет, поэтому, возможно, так и хреново на душе. Особенно на Тодде Андрея ломает жёстко. А как не будет-то? Эта х*невина по сути всего друга ему и высосала — ну, он так думал в своей старой реальности. Эпитафия, плита надгробная — и после этого его ещё и пытались прогнуть… мол-де, великое же произведение… Последнее детище Михаила. Угу, последнее. Только не Горшка оно. Чужой истории душу забрать позволил, бл*дь. Бёртоновская придумка, им же и раскрученный образ — оттого дружочек и уцепился. Ох… Чтоб совсем не прих*евило, Князев надевает маску равнодушия и думает только о том, чтоб просто всё по тексту исполнить. Миха бесится и рычит — эмоций не хватает. — Да что ты вскипаешь? — не выдержав уже, гавкнул однажды в ответ, — На таком равнодушном, как ты выразился, фоне, ты уж точно будешь главной звездой сиять! Не этого ли добивался, ведь Король и Шут — это ж ты, да? Мишка от таких откровений аж пасть свою схлопывает — и больше почти и не лезет. Андрей не понимает, почему. Надо бы, наверное, разобраться, но… он так устал… Поэтому выбирает только приоритетные дела и вещи. На что хватает ресурса. А тот не бесконечен. Жу-жу… Я уже почти не вывожу. Хотя, иногда всё же приходится резко менять направление, в котором барахтается, с отрешённого до бери плавсредство — спасай хардкорщика! То бишь, хватая этого дуралея за шкирку, грести к спасительному берегу. Как, например, когда Мишка на концерт недалече явился краше в гроб (ой, вот не надо, а? Не краше — бл*дь, он это помнил, хотя гримёры постарались!), еле на ногах держась. Андрей сперва даже подумал, что всё, тот принял или ещё как-то вмазался — ну, может, клей нюхал — кто его полудурка знает… Потом заценил лающий кашель, лихорадочно блестящие покрасневшие глаза, желтоватые склеры и общую несобранность мысли — и понял: не алкашкой иль наркотой выбило Миху из строя, а грипп какой иль другая вирусня. С одной стороны — это хорошо, а с другой… В голове моментально всплыли все те концерты из 2013 прежней реальности, когда Мишка насквозь больной на сцену выползал, когда гнал куда-то так, что не давал себе передышки на элементарное долечивание. Может, это всё тоже конец его приблизило. Всё это геройство хрен пойми во имя чего — это для организм не цветочки отнюдь. Это для могилки украшения, с*ка, той самой, к которой Княже ходить избегал. Он же *бнется напрочь… Для него Мишка, пусть и умер, но в какой-то степени живой — во сне же приходит, общаются, а там тот мало того, что мёртвый, с памятника пялящийся, так ещё и не хотел он этого… Развеять бы — но, нет. Даже это выполнить не в его власти было. Вот и не ходил. Потому-то в тот день настолько громко срабатывает сигнал тревоги в голове, что Андрей сперва замирает. А потом, матерясь и ругаясь на чём свет стоит, бежит к заступившей на дежурство бригаде и срочно просит фельдшера осмотреть Мишку. Потом и самого болезного убеждает, что если тот не даст его осмотреть, то Князев за себя не отвечает — то ли Горшенёву совсем уже поплохело, то ли выражение лица у Андрея зверское такое было, но тот согласился… И когда фельдшер подтверждает, что состояние фиговое, Князь понимает, что костьми ляжет, убьётся нахрен, но Миху заставит лечиться. Не допустит, чтобы Горшок снова всё так запустил. И спину, и бронхит, и печень, и сердце, и мозги, бл*дь, с*ка, куда не плюнь — а по итогу — у него было хоть что-то здоровое-то, а? Всё это приводит в глухое отчаяние. Хоть и говорят, что не пей, не кури — помрёшь здоровенький, но тут прямо-таки напрашивался упырь этот помереть глубоко больным. Конечно, кадавр этот и сейчас отчаянно сопротивляется, типа, да я, панк! Анархист! И я мёртвым выползу! Всегда ж нормально всё было! Не кипишуй, Андрюх! Отлежусь после! — Сидеть! — страшным голосом рявкает Князев — да так, что присел на ближайший диванчик не только Миха… но и расселись кто куда все, находящиеся в гримерке. Включая Сашку-Лосяшку, что на барабаны присел к Пору с диким грохотом… Ну, а че — не одному же Андрею те ронять, ха! Немудрено, что этот раунд он выиграл — Мишка, вяло фыркая что-то насчет того, что с таким командным голосом надо было в армии карьеру делать, всё-таки передаёт ему честь вести концерт, а сам остается под пледиком на том самом диванчике, на который столь удачно приземлился. Весь концерт проходит смазано. Точнее, как надо, судя по реакции зала. Зрители хоть поначалу и свистели — где, блэт, Горшок — но потом втянулись и начали скакать и подпевать. Угу, точно также как и через пару лет втянутся уже навсегда, если он сейчас не прыгнет выше головы и не спасёт того, кто не хочет быть спасённым. Концерт проходит смазано только для Андрея, он едва понимает, что, где и когда. Слишком многое в разуме перемешалось. Князев поёт, как пел десяток лет до этого. Без Горшочка своего. И избавиться от этого страшного чувства, что всё остальное ему приснилось, невозможно, — оно вязкое и прилипло к его зубам. Помогают немного музыканты: все, кроме Димки, не свои… Они вносят диссонанс и напоминают, где он… И в какой группе играет. И всё же ему не по себе. Так и не успокоился, пока не доиграл и в гримерке не нашёл своего болезного, но живого Мишутку. Лишь единожды вынырнул и неожиданно осознал весь пророческий смысл своей же давней песни… Аж заколотило:

Стал колдун одержим вдруг злом Чтобы спасти душу его Решили мы всем селом С ним сотворить кое-чего

Горшок, конечно, не колдун, чтоб его сжигать, но… Было что-то магнетическое в нём. Всегда. То, что так и не отпустило. Да, одержимость присутствовала… Гоблином. Только вот давно они ничего сообща по Мишиному поводу не решали. Последний раз лет десять назад, когда с Анфисой растащили да с иглы снимали… А тут вот, беда, отчего-то все решили, что тот и сам с усами. Угу. Образумился, блин.

Помню ярость безумных глаз Он не скрывал злобу свою Он всех ненавидел нас Да, я вернусь, слово даю

Гоблин, в самом деле, всегда возвращался. Ни одна победа не становилась окончательной. Были выиграны битвы, но не война. Ту они проиграли в его реальности. И больше всего Андрей боялся повторения. Или того, что всё ещё хуже вывернется. И не будет и слабого намека надежды на мир.

Он до конца довёл свою жуткую роль Смеялся в огне, не чувствуя боль Людей не покидал панический страх Даже когда ветер унёс его прах И развеял по просторам

Что Горшка дёрнуло это в сет сегодня включить? Нет, Князь мог поменять полностью тот, но он и так боялся, что прилетит за самоуправство, едва болезный соображать начнёт. Поэтому оставил сет без изменений. Тодда велел Реннику петь. Правда, там кое-где на два голоса арии были. Остальные парни упрямо открещивались, что текст не знают. Пришлось Андрею себе на горло наступить… Это лучше, чем потом от Михи выслушивать, как он всё под себя подмял… Нет, всё строго по утвержденному сету! И вот в нём-то и было Возвращение Колдуна. С этим дьявольским предзнаменованием.

Первой жертвой священник был Я обо всём летопись вёл, ветер его убил А если точнее, до смерти довёл И каждый год отныне в этот же день Мы находили мёртвых людей Возможно, в чёрном списке был и я Но почему-то ветер не трогал меня И не выпускал из дома

Да, священник, но совершенно не Тоддовский, умойтесь, неофиты-фанаты. Тема мести здесь закручивалась, на взгляд Князя, гораздо лучше, чем в Тодде. Цирюльник тот — детище Бёртона да калька на Дантеса Дюма, а здесь только фольклор, выраженные собственные чувства под впечатлением от… И обёрнутые в причудливую игру слов, где Миха всегда был огнём, а сам Андрей — ветром. Огонь без ветра тухнет, ветер существует, но такой грозной стихией и силой как в унисон не является… Здесь же огонь ушёл, догорел, ветер подхватил его прах и так и остался им преследуемый, будучи не в силах отпустить… Может, Князь сошёл с ума, но мысли сегодня в эту сторону проскрипели.

Я помню тот момент, когда из огня Яростный взгляд пал на меня И я искал спасенье в крепком вине От историй, что ветер рассказывал мне Я буду жить, — кричал он, — вечно! Вечно Будешь писать ты про меня И будешь мне служить вечно, вечно! Как не ушёл я от огня, Ты не скроешься от ветра!

Угу… Будешь ты писать про меня — вечно… Это про них. Князеву не укрыться. Если он и в этот раз облажается, то будет всё также сочинять для мёртвого друга, только с ещё большей дырой в груди и, возможно, с собственной, разбитой вдребезги жизнью… Неужели это их финал? Страдать обоим?! Незавидный удел — посмертная служба и яростный взгляд, непрощение вместо… вместо… Князю слишком тяжело, он кусает язык. Он тоскует об утраченном, тем более, что, порой, его посещает иллюзия, что у них всё как раньше… Приходится напоминать себе, одергивать руку и взгляд… А ведь Горшка, судя по его закинутым и потом спешно отодвинутым граблям, точно также порой ведёт. Только это и мешает всё бросить. Осознание, что не все угли догорели. Можно разжечь прежнее пламя, потихоньку подбрасывая дровишки былой дружбы и любви. Только главное не переборщить, а то можно спалить всё начисто… Раздираемый такими вот колдунами-демонами, на морально-волевых отпев и отпрыгав, Андрей застает Мишку в ещё более разболтанном состоянии. Сначала хочет отвезти и сдать с рук на руки Ольге, или родителям, избавиться от лохматой проблемы… итак мозги разбегаются напрочь, чувства в раздрае, да Горшенёв, несогласным мычанием выражает столь явный протест, вынырнув на мгновение из тумана температуры, что Сашка Леонтьев настойчиво советует отвезти на съёмную хату — да там и оставить тело это, пледиком прикрыв, рядом полторашку пива положив, чтоб не обезводился, болезный. Сам-то Ренник возиться не хочет, но, видимо, пока Князев был в сольнике — этим занимался он. Угу, пива, полторашку — что соску для медведя с молоком положить… О-па, а вот Андрей до этого и не знал, что с Олькой они тоже, полуотдельно живут. Не то, чтоб неожиданно, нет, закономерно, несмотря на то, что не ставился — всё равно дружочек его не подарок совершенно, да и были там и иные противоречия, кроме бухла раздора, как он помнил. Ну да хрен с ними — сейчас пофиг ему на брак Мишки, собственный трещит, причем из-за этого кадавра. Впрочем, на этот вариант с хатой Горшок соглашается (хотя, возможно, у него уже просто нет сил сопротивляться тормошениям). Адрес сообщает ему всё тот же всезнающий Лось и — о, чудо — даже предлагает помощь, но Андрей отмахивается. Будут, как два идиота, сидеть, споря. Кому там сходить водички налить да таблетки дать вредине лохматой. Больше народу — меньше ответственности. Конечно, он изначально не собирается бросать Мишку одного в квартире. Тем более с полторашкой в обнимку под пледиком. Угу. Самому разбираться, выплывать — взрослый же, или чё там потом Ренник во всех вью п*здеть будет… Но, увидев эту хату, понимает, что не сможет уехать тем более. Точнее даже, едва подъехав на такси к дому. Дореволюционной застройки, но, кажется, превратившийся в обитель для разных криминогенных товарищей — алкашей, проституток и иных обитателей чудных, весёлых домов. М-да, он не забыл, как Миша обращался с финансами — этот тараканник — лучшее, что тот мог снять, по крайней мере не в такой жопе мира располагается, да дверь была железной, а на окнах, хоть и не первый этаж — решётки… М-да, анархист, вроде, а жил в той ещё тюряге, бл*, мрачной — и стены толстенные, старые. Но оно, наверное, хорошо, синяков-соседей не так слышно. Но и обстановочка тож внушала. Минимальный набор условий для жизни. Сразу ясно, что о комфорте речь и не идёт — сюда приходят только для того, чтоб пару часов вздремнуть и свалить, не оглядываясь. В спальне, правда, обнаруживается старинная кровать. Ну, или очень похожая на древнюю. Крепкая, да и сделана из чугуна. На хрена такую кровать там ставить? Хотя… Та, пхд, стояла тут и до революции — хорошо, если матрас поменяли, а то хрен знает, какое тут графье, аль князьё издохнуть изволило, ха! Ну, ладно — не отвлекаться! Он сюда зачем прибыл? Чтоб исследование проводить или потрепаться? Нет, помочь… Потому, сгрузив свой ценный груз на это чудо мебели, меряет ещё раз температуру. Снова поднялась — ну, да, крепко тебя, Мишка, прихватило. А ещё собирался на сцену, дурак-балбес. С неё б и унесли, хорошо, если в больничку, а не на Богословское. Температура, впрочем, не настолько велика, чтоб метаться в панике, трясущимися руками набирая номер скорой. Но для мужика и 36.9 — это уже п*здец форменный, особенность организма, блин, а уж для Горшка и подавно… Дружочек-пирожочек этот боль и жар вообще плохо переносит, потому и плавился сейчас в невменозе, когда темпа едва к 39 подбиралась. Агатка, помнится Князю, и со своими 39.5 в ковид приползла и самому Андрею тазик всучила с доставленной тогда как нельзя кстати водичкой 5-литровкой… М-да, были времена, капец просто. Сам поэт даже и не пробует задвигать, что болеет как-то иначе, чем остальные мужики. Увы, редко, но метко — капризный тип поселяется в нём… Бедная жена, как не побила градусником, наверное, тоже сил не было. Поэтому сейчас без паники, Мишане таблеточку с водичкой кое-как запихнув — хоть больной его и отмахивался, совсем не как температурящий человек, — уселся рядышком. Мишка — и это хорошо — не отключался. Хотя, наверное, лучше б поспал — говорят, лучшее лекарство. Но, нет — всё смотрел и смотрел на него мокрыми глазами. Ну, это понятно — слизистые поражены, но всё равно выглядело как-то… — Хороший концерт, — пробормотал этот фрукт тихо, видимо, горло болело, — только он как панихида по мне, понимаешь, да? В память? — неожиданно сдавленно крякнул, а потом совсем уж убито проронил: — А если я умру, ты ж не забудешь? Будешь иногда вспоминать? — жалобно так выставился с глазами Беззубика из мультика про викингов. Если б не болезнь, Князев б ему двинул. Вот, серьёзно. Знал бы он… Гад. Чисто гад. Внутри всё заныло. — Буду, буду, — больше, чтоб успокоить сказал, не став конкретизировать, что именно. Сериал отгрохивать, голограмму, в клипах ли некромантить… Или же почти каждую ночь в сон зазывать, потому что только так можно отвлечься от боли и вины неизбывной. — Точно? — Мишка вдруг кончиками пальцев в его кофту вцепился, приходя в нервное возбуждение, кажется ещё сильнее побагровел, а больные глаза бешено округлились, — а не бросишь? Не уйдешь? — и через минуту, не дождавшись ответа от поражённо молчавшего Андрея, почти взмолился, — не уходи, не бросай, я так сдохну. Так больно. Так трудно, — признавался тот, вцепляясь сильнее и, не находя отторжения, лбом горяченным упёрся в его ладонь подставленную, видимо, относительно прохладную… Так и прижался, почти скуля. Понятно дело, что всё это от температуры высокой. Князь бы сбегал за компрессами какими, это что-то совсем уж нездорово, но Мишка лихорадочно вцепился — не пускал никак себе помочь, боялся выпустить… Горшок в трезвом уме ему б подобного ни в жизнь не сказал. Но какая-то часть умилялась и ликовала — он нужен, ведь если из-за болезни всплывают глубинные такие мысли — может, не всё потеряно? Так, надеждами одними, припадочно зыбкими, и кормился Андрей Князев. Лучшего не было дано, увы… Но в ту ночь, рассеянно поглаживая по головушке горячей — в прямом смысле ведь — всё повторял и повторял, что не бросит, не забудет и вообще — рядом будет до конца. Правда, похоже, неотвратимость последнего — убивала… Но ведь не сегодня же? Естественно, после того, как Горшенёву на утро заметно полегчало, он либо не вспомнил про слова, сказанные в горячечном полубреду, либо сделал вид, что не вспомнил. Гад этакий… Князь эту ночь не выспался совершенно, но уходил довольным — Мишка с уже нормальной темпой, смотрел на мир вполне осознанно, но без злобы на него Андрея, скорее, чуточку удивлённо и несколько дезориентированно. Но ничего не сказал — да. Главное, чтоб теперь намеренно снова не простыл. Тогда это показателем будет, что всё запомнил и получил извращённое удовольствие, бл*дь. Что может всё ещё управлять им. Колдун хренов. И всё же нежность некоторая из сердца не выветривалась у Княже.

***

Зато потом ту выстудили дальнейшие события. Знать бы, где упасть — соломку подстелил бы. Нет, Андрей понимал, что идея собраться со своими, пусть и не столь многочисленными фанатами в клубе Мишку не порадует, но… То, что бросит это их отношения в очередной штопор — не предугадал. Стареешь, Андрюшенька, вон, хватку и ловкость потерял. Зачем, спрашивается, рисковал, когда только-только всё понемногу налаживаться начало… А начало ли?! Это-то и возвращает нас к началу этого замысла дикого, ответа на то, что со всех сторон дно — и оно поддавливает. Так, в один из дней, заехав после репы (да, и когда в Питере были короткими набегами — всё равно репали) к Агате, показал ей наброски к будущему клипу. Да-да, Князев благодаря образовавшейся прорве времени, когда нужно было послушным болванчиком сидеть в театре, пока другие работают и лишь изредка брать слово… Короче, в полной мере оценил, наконец, возможность хоть немного повыпадать из реальности благодаря купленным прогам. Да и мозги это прочищает, руки заняты, мысли крутятся, но не как колеса у «крейзи трейн», а так — спокойно, обходя лишние острые углы. Красота. Даже всяких там порой появляющихся воронов и иных птиц научился не замечать. Плюс, когда Андрей всё это затевал, то подумал, что как только вся эта шумиха с прыжком на рельсы поутихнет — а она обязательно погаснет, так как неизбежно, ежедневно приходят новые сенсации и затмевают старые (хорошо, если это будет, не смерть Горшка, что порвёт цифровое пространство новым упоминанием о бедовой группе, бл*дь!) — можно будет хоть клипы порисовать, да в сеть выкладывать. Ему как творцу может и не сильно зрители нужны, но… Хотелось бы. Особенного одного заполучить обратно в восхищенные фанаты, блин, чтоб горел тем, что Князев вытворяет, а не душил всеми способами… Эх. А может даже в будущем взять, да и Михе предложить оформлять так концерты — а вдруг, загорится его бешеный, благо же поутих чуточку. Чем черт не шутит, вон, распятую Анархию, точнее просто букву «А», Горшок же неожиданно заставил убрать. Никому ничего не объяснив, взял и велел повесить… Нет, не шута. Этот жест бы Андрея крепко обрадовал, но, нет. Причем такого декора в его реальности не наблюдалось. Видимо, здесь извернулся — не понравились, поди ж, комментарии, что не Анархию, мол-де, распяли-то. Четыре кровавые буквы из кованного железа теперь возили — и те, пожалуй, Князя поболее распятия бесили. Тодд, с*ка. Так вот, Агатик наброски оценила, идею с рисованием клипов горячо поддержала, да и новые мысли подкинула: — Андрей, тебе нужна ещё отдушина! — категорично сказала. — Я очень рада, что ты реализуешь себя в художестве, как минимум потому, что тебе нужен глоток свободного воздуха. Только вот рисуешь ты прямо там, а тебе ещё что-то на стороне нужно. Чтоб хоть разок-другой вырваться из того театрального склепа. А то ты, пока, одним воздухом с Мишей дышишь, только он забирает сильно больше, а тебя из-за этого душит. — И что предлагаешь? — спросил лениво. Спорить не хотелось, но слова о Горшке как-то странно царапнули душу. — Мне за этот разок-другой голову оторвут… Поступали уже там разные предложения о фитах. Конкретно мне, но я их отложил до лучших времен, когда Горшок так беситься не будет. — Я не про то, чтоб с кем-то разово выступить приглашенной звездой, хотя это и неплохо, Мише бы научиться… Спокойнее относиться к таким вещам, — жена печально вздохнула, понимая несбыточность. — Я о другом, Андрей! У тебя самого много материала, много наработок, — Агата слегка склонила голову набок, пристально вглядываясь в мужа. — Почему бы не пустить их в дело? — Мишка не возьмёт, — поморщился он. И в самом деле — не возьмет же, чисто из принципа сейчас. Потому что хоть и кажется иногда Князю, что Миха с трудом удерживается, чтоб не подойти, не положить буйну головушку на плечо, жестами извиняясь, бормоча неловко: «Ну, Андрюх, у нас же всё хорошо, ё-моё, путём всё?» — но до этого как пешком до Самары. Потому как извиняться этот тип так и не научился: Андрею, порой, казалось, что Горшенёв просто не понимает, в какие слова, какие звуки всё это облечь, а банальное «извини» никак не может сорваться с языка, как и многие другие важные вещи… Например, не просто тащи текста в новый альбом, а тащи песни, свои песни — в наш альбом! Потому как о последнем тот как-то сп*зданул, но вот отмашку, насколько процентов Князь его может заполнить, не дал. И это обидно ужасно. Опять выгрызет с боем пополам сорокет… — А что, чтобы устроить встречу с фанатами, нужно разрешение Горшка? — медленно выговорила Нигровская, — Да, именно встречу, сходку фанатскую, устроишь небольшой концерт, где ты оторвёшься и исполнишь не то, что командует Миша, суча лапками… а то, что рвётся из глубин твоей души, — она за руку его схватила. — Я же знаю, что рвётся. Ты же последние полгода только и делаешь, что себе на горло наступаешь. Ходишь по одной половичке, задеть его боишься, спровоцировать. Но, Андрей, нельзя же так, сколько можно?! Ты тоже человек со своими желаниями и амбициями, ты не должен так растворяться в нём, забывая о себе! В словах Агаты, несмотря на сквозящее безумие, имелось и разумное зерно. Сколько раз Андрей про себя за последнее время вздыхал о несостоявшейся сольной карьере? Слишком много. Если такова цена за жизнь, хотя бы относительно здоровую жизнь для Мишки, он готов заплатить. Но если всё окажется зря — в этом случае реальность станет совсем уж черным квадратом. Осознание того, что всё было зря — это вполне может совсем его доконать. И да, ему бы прокричаться где, нюхнуть воздуха свободы, главное, не дымка от кострища, когда у Миши пригорать начнёт… Поэтому как бы Андрей не опасался, что летом, когда грозы вступили в свои права, его может на таком «не концерте» прожарить, соблазн был слишком велик. Да и, кстати говоря, и в том, что нужно немного отрываться от общего с Мишей творчества, тоже совершенно права Агата. В конце концов губошлёпу его совсем не повредит, если Андрей разок-другой встретится с фанатами, отведёт душу, напитается позитивной энергией, чакры оттопырит, бл*дь, и всё такое. В общем, эта оброненная женой идея крепко засела в голове, найдя благодатную почву из его собственных чаяний, и с каждым днём всё сильнее прорастала и цеплялась корнями и побегами… Так, волей-неволей, но Князь постепенно начал обдумывать, планируя, детали этого опасного, с точки зрения гнева мишек не плюшевых, мероприятия. Нужна была площадка, всё-таки совсем квартирник — это не то, соседей жалко, да и уровень не тот у него… Ну ок, много клубов, разной затрапезности и ценовых категорий, выбирай, не хочу. Проблема была не в этом — как бы преподнести народу жадному до чужой крови и боли так, чтобы это не вышло, как из серии «а-ля, гляньте-ка, ребятки, там новый сольник подъехал — это Князь снова жаждет отделиться и сбежать: Побег из Король и Шут-2, только этим летом, смотрите в Ютубе»… особенно, в глазах одного весьма вспыльчивого вокалиста? Жаль, почти уже не друга. Потому что друзья так себя не ведут. От друзей нет необходимости утаивать такую информацию и вообще, от них обычно не хочется сбежать хоть на денёк «продышаться». Постепенно Андрей пришёл к выводу, что обставить его непростое дельце можно только частным образом — строго по приглашениям, можно сказать, бесплатная акция. Ага, легко сказать. Бесплатным-то только для зрителей будет. А так за все платить придётся мне, как там кто-то из птенчиков Марго Пушкиной пел… А любому, даже самому малюсенькому и зачуханному, клубу платить надо. А после разговора с Вахтангом на эту тему, вопрос бабла стал ещё острее. Потому что тот реальные расценки дал, ещё и обосновал необходимость звукарю платить и светорежиссеру. Даже если Князь и хотел в одного сбренчать — те двое, вроде, как нужны, чтоб так всё сиротливо не смотрелось и отстроено было как надо… В общем, озадачился Андрюша. Ибо жглось и хотелось, да и чуть ли не реально глотком живительного воздуха видеться стало. Светом в оконце каким-то в этом мрачном царстве Тоддовых теней. Впрочем, был же у Андрея способ необходимую сумму надыбать, на дно не опускаясь, ха. Спасибо неведомой сучности, что закинула его не в иную какую реальность, где все события могли идти совсем по-другому, а в его же, видимо, просто в прошлое. И дальше там уже разрослись веточки Иггдрасиля этого от точки бифуркации — короче, начитался Княже в свое время мути разной, пыжась понять, что с ним произошло, теперь вот временами всплывало. В общем, здесь-то хотя бы есть у него тайное знание — на этой мысли Князев невесело хмыкнул — может принести небольшие дивиденды, которых на оплату более менее клубешника может и хватит. А может и на чё сверху. Маме новую вазу, например, справить не худо было б. А то ещё на новый год поколотили… А китайский фарфор, оказывается, весьма в цене. Князь чуть не облез, узнав, сколько стоят «такие, с птичками», капец… Единственные, перед кем он ещё не накосячил — это Катька и Рина, блин. Стало быть, было куда ещё падать, погружаясь в желтенькой субмарине. Так что Андрей, внутренне борясь с собственной совестью, пошёл уже проторенным путем в букмекерскую контору. Только вот не в одну, а в несколько, чтоб не прессанул потом никто Нострадамуса новоявленного — сделал ставки во всех крупных онлайн площадках — да и в каждой намеренно по 1-2 ошибки наделал, чтоб не спалили. Каскад ставок запилил, благо евро-12 хорошо помнил. То, что рассказал Сергею — верхушка айсберга, он умудрился вспомнить и победителя в каждой группе и то, с каким счетом Россия проиграет в каждом матче, кто именно забьёт в финале, кто в полуфинале пенки пробьёт решающие… Возможно, конечно, у бизнеса этого азартного и общая база данных, но хоть как-то себя от снявших малиновые пиджачки и нацепивших армани с гуччи воротил обезопасил. А вообще ж… Были деньги! Были, получал ж исправно за концерты в Король и Шут — погасил долги по алиментам давно, маме на «корм собакам и себе» исправно отправлял, как и Агате. Сам, вроде, тоже не бомжевал. Но заначенный излишек весь кидал в валюту, часть в биткоины — и просто жаба размером с дом мешала те обменять, он ведь помнил, сколько это всё скоро будет стоить… Так что всё же хорошо, что тогда не совсем выпал из реальности и интересовался чем-то, помимо развития собственного проекта. Хотя, по большей части — и теперь он это понимает — тогда Андрея футбиком да иными спортивными зрелищами друзья старательно отвлекали от неурядиц. А теперь же этим «не концертом», очевидно, мозг ищет хоть что-то, чтоб зацепиться и не скатиться в пессимизм. В настроении — всё тлен, судьбу не изменишь, только свою жизнь порушишь. Но с другой-то стороны! Вот, с Михой уже не открытые срачи, споры и вздоры, а вполне себе такое перемирие. Пока холодноватое, но всё же… Глядишь, к середине лета, может быть, и выкурят первую трубочку дружбы. Главное, не опоздать, и правильно сформулировать — к середине лета 2012, не 13, слышишь, Вселенная, да? Запиши! Князев чуть не заржал в голос, вдруг живо представив, как они с Мишкой, в огромных уборах из перьев, что волочатся по земле, сидят у костра в таких колоритных американских прериях и передают друг другу огромную же глиняную трубку. Дымок вокруг той тоже чудной какой-то, чем-то колечки дыма то ли Гэндальфа, то ли Радагаста напоминают курево… Фантазия продолжала играть, хлеще любой гармони: рядом музыканты из группы в национальной же одежде коренных американцев, вот Сашка Лось — реально лось — рога к шапке прикручены, растеряно стучит в бубен, а Поручик, потерявший инструмент, методично затачивает иглы дикобраза… Яша с ну очень красной кожей пытался объяснить какой-то туземке, что он не подглядывал и вообще — не злодей! Андрей невольно хрюкнул (весьма громко, блин!) и тут же постарался отделаться от навязчивой картинки — в конце концов, в самолёте, рядом с откровенно недоумевающим Мишкой — да-да, лёд тронулся, господа присяжные, Горшок тоже медленно оттаивал или успокаивался, вот уже и в самолёте стал поблизости обретаться (ну или лохматый бес его так пас после случая с прыжком) — так вот, не самая лучшая идея вести себя не совсем адекватно, учитывая по-прежнему пристальное внимание от Михи, да и от других участников коллектива. Не убедили те месяцы его «приличного» поведения — без прыг-скоков в толпу, танцев на обледенелых перилах и салочек с поездом… Совсем не убедили. Может, оттого не убедили, что не могло происходящее на Князе дурно не сказываться. Слава эта обрушившаяся, некстати, внимание в тиски зажавшее, расспросы и предложения «руки помощи» почти от всех мало-мальски знакомых коллективов… Кто б знал-то, что все такие неравнодушные? Вот главное, чтоб Миха о том так и не узнал — и так ему этот прыжок простить не может. Небось подозревает до сих пор, что Княже так на его славу главного дурика группы покушался… Тодд это, бл*дь, задник новый! А ещё Алёна, что слово держала — и бдила за его общением с Дианой, мама, что нет-нет, да осторожно его сватать психологам пробовала, Агата, что хоть и привечала, но отмашки вернуться назад не давала… И вообще не давала! Совсем. А он так скоро взорвётся, бл*дь. Ну и часики тикали, как бомба с обратным отсчётом. Порой вера, что исправить получится, покидала его. Вот и получалось, что от нервотрепки этой, а также от того, что отдушин было крайне мало, худел Андрей, хоть и ел в три горла… От нервов худел и расстройства непроходящего. Да и нет-нет, да и отмачивал чего ненароком пришелец наш, всё-таки немного не те времена, но пока парни списывали это на творческую личность, увлечённую, ага, ага… Представить можно вообще всё, что угодно, да. Вот, например, может и это потепление в отношениях с Горшком только в его воображении и происходит. А на самом деле всё плохо, и он пытается зацепиться ментально хоть за какую-то надежду, выдавая желаемое за действительное. Видя приязнь и беспокойство там, где их давно остыл след, путая их с собственническими замашками одного горшечного диктатора. А в реальности же не только растеряет всех старых друзей, но и новых, вон, потеряет. Вот, как Диму и Вахтанга. Ведь решение своё — отдалиться от них — он планомерно претворял в жизнь. Для их же блага. Впрочем, ничего особенного делать не пришлось — специально обижать — упаси Ктулху, тем более. Просто отговариваться делами, когда парни приглашали матч посмотреть, в тренажерку сходить, пивка попить или ещё что. Результат постепенно был — предложения стали поступать гораздо реже, отношения постепенно перетекали в рабочие. Не до конца, вестимо. Вот, согласился же Вахтанг помочь с организацией концерта-то… Там не в службу, а в дружбу. Но, скорее всего, до чисто деловых уже недалеко. Как это не печально, но должен же был Князь подстраховаться и от разрушения чужих жизней? Ладно, он свою он на кон поставил... Конечно, уже на этапе организации — втайне от Горшка — надо было сообразить, что это отстойная идея. Злить брадобрея — не лучшая затея, блин… Да только вот ни самому Андрею, ни Вахтангу почему-то это в голову и не пришло. По крайней мере, не пробовал тот его хоть как-то образумить. С другой стороны — поставь они Мишку в известность о подобной благотворительности — не изговнился бы тот до состояния полураспада? О чём Мишка не знает — то может быть во благо ему, прежде всего. Спокойнее так, крепче спится всем… Авось и не узнает. А так ведь прямого запрета на бесплатные, бл*дь, выступления и не было ж! Например, если Князев в караоке пойдет — ему че, тож письменное разрешение требуется, м-м?! В общем, «не концерт-то» они организовали. Ставочки сработали, за Князевым даже никто не пришёл — следовательно, и отвлекающий маневр в каскаде сработал, маме была презентована новая ваза, собаке с кошкой — игрушки, Дианке мольберт для традишки, Элисон — чудесная лисичка, хоть Агата и ворчала, что плюшевую армию уже ставить некуда… Короче, успокоил Андрей совестишку, а ещё пополнил счета свои «Скруджевые» — нужны те были очень. Если у него всё по звезде полетит, так чтоб хоть семье бабла хватило жить без нужды. Только вот пиши не пиши приписочек биткоины не спешить продавать за бесценок — вряд ли послушают, блин. Но всё равно — так спокойнее, чем с голым задом всех оставлять, случись какая молния или поезд, бл*дь. Вообще Вахтанг предлагал подписать на это дело и Диму — мол, нужен же хоть кто-то для музыкального сопровождения. Но Андрей, немного поколебавшись, всё же отказался: во-первых, большинство композиций сета Наскидашвили ещё не знал, а во-вторых, каким-то краем сознания Князев рисковать нахождением в группе басиста не был готов. А то мало ли — это Андрея Миха не выкинет, а вот дружочка его… эх. Ведь если того же Вахтанга Мишке подвинуть будет проблематично, то с Димой ситуация другая. А если и не подвинет, то покусать может сильно, бешеный его. Ничего, Андрей вполне и сам справится: чай, не забыли мозги аккорды, а уж руки вспомнят. К отбору песен подошел весьма тщательно — хотел сначала с Трансильвании — это далось бы легче всего, но скучно как-то… Потому что это люди уже слышали. Где эксклюзив-то? Не Вологду ж петь, при всей его любви. Но и остальное — тут же оно нигде не презентовалось, новьё, совсем новьё. Вот так просто на «не концерте» выбрасывать… Но, а так они вообще рисковали света никакого, даже блеклого Космонавта не увидеть! С событиями-то текущими… Так что хоть и долго думал, но решил всё же взять ещё неизвестные публике в этой реальности. Новьё, короче, для них, но не для Андрея… Спросите, а не написал ли он чего-то принципиально нового за эти месяцы? А вот хороший вопрос. Что-то витало в воздухе — черновиков много начатых было — но то были обрывки петель, фраз, строф — завершенной песни ни одной. Хотя и было что-то близкое к этому. Он ведь и возвращался к некоторым постоянно, дописывал. Так что сейчас решил для себя старенькое, для людей новенькое сыграть. Выплеснуть душевные муки, так сказать. Над «Болью» особенно долго размышлял — она отдавалась в душе, проезжалась по незажившей ране, так же, как и «Брат», «Бедный Йорик», включать их было опасно — подумают чего, но и не включать — преступление против его чувств, что рвались к выходу. Поэтому включил. И пусть че хотят в сети пишут. Пофиг. Хотя в башке и билась мысль, что Мишка и так в бреду своем горячечном отметил, что как после своей смерти концерт послушал. Но потом ту затмило какое-то остро-мстительное: а пускай послушает, гад, пусть поймет, хоть часть его боли по нему проедется, с*ка! В целом, прошёл этот небольшой квартирничек замечательно: впервые за всё время в этой реальности Андрей чувствовал себя в своей стихии. Нет, тогда на концерте с температурящим Мишкой — не то было совершенно, его тень за спиной ощущалась физически! А здесь он скинул оковы, ненадолго отпустил и забыл… Настолько, что вполне непринужденно общался с фанатами, шутил и отрывался. Скалу и ту спел в конце на бис, и не то, чтоб в пику запрета прямого от Горшка. Ибо нех. Соскучился он по ней, вот так — да привык сильно к песне этой, и не по себе было ту не петь, а то, что на ту история недавняя наложилась… Ну, песня-то не виновата в дурости Андрея, так же, да? После подписал диски и всё, что подали для этого дела обрадованные слушатели. Не делал различий ни для пластиночек Король и Шут, ни для редких, но встречающихся дисков его группы. Кстати, как шепнул Вахтанг, те все распродали до конца на следующий же день после публикации видео того… Сейчас только у перекупов достать можно было Трансильванию, да и Негодяя. Кстати, история эта и продажи альбомов Король и Шут увеличила и мерча тоже. Такая вот х*линомика. Короче, ладно — то мероприятие полностью некоммерческая история ж! Позволившая ощутить, что всё же хорошо, когда не весь мир против тебя. В процессе выступления Андрей, конечно, замечал то и дело, что многие снимают, но искренне надеялся, что даже если это и попадет в сеть, то не вызовет большого ажиотажа и, тем более, не попадет в руки Мишке. Ну и если попадёт… Тот, по крайней мере, не поймет его превратно. Х*й там. Не вышло. Кто уж там слил видео Горшку — не важно. Может и самому в глаз выстрелило в ютубе, когда хотел очередную серию глянуть — тут уж на выбор Викинга ль аль Игру престолов. Князю то от этого не холодно и не жарко. У него тут своя игра в сапёра вышла, песнь Огня и Ветра, бл*дь, и кто до финала мозгами не тронется, доживёт — вот вопрос. Важно-то другое: это, на первый взгляд, поставило окончательный крест (который раз уже, а?) на надежды о хотя бы скором возрождении дружбы между ними. Очевидно, Миха посмотрел это ночью, перед репой. Пришёл накрученный и злой, чтоб вздрючить. Князев вообще удивился, что он дотерпел до появления Андрея на точке, а не примчался прямо ночью в Купчино, брызжа слюнями и эмоциями. Может, маму испугался? С веником? Вполне разумно… Та у него терпелива и понимающая, но до определенного предела. Князев и сам до сих пор не понимает, как его-то после истории с метро по дому с веником не прогнали… То ли пожалели дурака, то ли после события уже времени прилично прошло — не к месту уж. Как бы то ни было, но на репетиции Князеву вылилось за всё — тут тебе и крысятничество (как смел, как? иметь жизнь творческую помимо тандема нашего, а? и почему я последним узнаю?), и утаивание песен (альбом писать надо, гад, а не разбрасываться на ветер музлом и текстами, идиота сосиска!), да даже воровство! «Боль»-то он вспомнил, разумеется. И вскипел праведным гневом: музыка моя, я, мол, её играть должен и петь! Андрей пытался донести до него светлую мысль, что концерт этот (который не концерт даже!) не значит, что намерен он свалить снова в свободное плавание (кажется, несмотря на спокойный тон, морда лица у него в этот момент всё же искривилась) и вообще, друже, я не твоя собственность, как и песни — я за них ниче не получил, не присвоил, упаси ктулху, че хошь с музлом «Боли» делай — хоть горшком цветочным её назови и текст напиши про полёт герани с балкона на стылый асфальт. От этого Горшок, как оказалось, озверел ещё сильнее и останавливаться не собирался. Возможно, в тот момент и без того накалённую ситуацию подогрели недавние вопли никак не желающего успокоиться Захара на весь интернет — мол, Князь его выжил, избавляется от тех, кто дорог Горшку. Смотрите, люди, кто на очереди будет… Сажинов? Цвиркунов? Правильно Андрей предполагал, что от бывшего басиста будут ещё проблемы. Не сразу тот проявился, затаился, дождался звёздного часа — шумихи от всей этой истории с метро. Горшок точно это читал, правда, не прокомментировал никак, что, вообще-то, странно. Почему ж тогда Князь уверен, что читал? А услышал случайно разговор между Михой и Яшкой. — Мих, а серьёзно, не слишком ли много Андрей решает? — спросил тогда музыкант, — ведь, всё же, нормально же всё было, а Князю понадобился свой человек в группе, вот и выдвинул условие. А ты и согласился. Читал, что пишет, а? — Завались, — коротко рубанул Мишка, — Король и шут ничего не потерял от ухода Захара. Да и вы им не особо довольны были… Может, кого своего пропихнуть хотели, а? — втянул носом воздух, как зверь какой чудной. — И писать тот может всё, что угодно. Я только не понял, когда это мы с ним стали дорогими и близкими людьми. Судя по тону, Миха тогда был в преотвратном настроении. Ну, да, ситуация — говнище. Он же всегда кичился тем, что «мы никого не выгоняем», а тут, получается, выгнал. Почувствовал это и Цвиркунов — не стал дальше продолжать, замял тему. Но, очевидно, что почву высказывания эти подогрели, даже если Мишка в кои-то веки сдержался и решил не поднимать острый вопрос перед самим Андреем. Теперь же после «не концерта», вероятно, посчитал Горшок Князя ни много ни мало, а каким-то серым кардиналом, что ведёт свою игру, постепенно шагая к одному ему известной цели. Угу, знал бы он, что за цель… Хотя всё равно б агрился. А ведь та просто… Чтоб спасти этого гаврика, бл*дь! Что ж… Но он не знал. Никто не знал. Хотя думали, что знают чуть ли не всё. Поэтому почему ж ему одному известной? Судя по всему, ту ему едва ли молва не на фарватер вбила… А именно возможность утлого судёнышка с названием «Андрей Князев» отчалить в свободное плавание от основной флотилии и колола Горшенёва больнее всего. Кажется, в этот момент Андрей всё же уловил снова что-то похожее на понимание того, что происходит в некогда родной голове. Это же и подтверждало косвенно ту полубредовую просьбу… Не бросать, блин. Ох. И у Князя не могло не возникнуть мысли, что и в том, другом 2012, дурик тот мог, да и, скорее всего, считал так же. И, возможно, умер так до конца и не поверив, что Андрей его не бросал, не выкинул из сказки, ключ выкинув, несмотря на все те шаги к примирению, что они всё же сумели сделать. Этого было до невозможности мало. Собственно, а можно ли теперь остановить сей горящий метеорит, подпитываемый болью? Ведь Мишкины страхи, эмоции и чувства заметно полыхали, ослепляя и задевая. То, что дело совсем плохо, что не справляется Горшок совсем стало ясно достаточно скоро после злополучного концерта. Тогда на репе — поревел его медведь, да и успокоился, вроде как, точнее затихарился, а, как потом выяснилось, попросту бритву за спину спрятал… Ведь если раньше Мишка, репетируя чертового Тодда, не расставаясь с опасной игрушкой — бритвой, пусть и не заточенной, пробовал тренироваться на всех и вся, кроме Андрея (интересно почему, блин? Боялся, что он всё же суицидник и радостно кинется навстречу орудию, ха?), то теперь уже не делал никаких исключений. Напротив, теперь Князь сам стал любимой, а впоследствии и единственной «жертвой». Хотя по пьесе — вообще в категорию эту не попадал. Но кому нужен сценарий, когда обида хлещет через край! Вообще, иногда почти казалось — Миха неимоверно наслаждается, приставляя бритву к горлу. Возможно, хочет так, бессознательно (спасибо, Алена, понахватался от тебя штучек и словечек), показать: ты — мой, никуда не денешься, голубчик… Ага, хоть на мгновение иллюзию контроля вернуть! Всё бы хорошо, Князев был готов ему и в этой блажи уступить, не барышня ж, чтоб бледнеть от действий этих, но Мишка стал заигрываться. Тодд, что ли, вселился? Гоблин ли прорезался? Когда тот случайно порезал Андрея в первый раз, вспыхнувший было Князь, увидев его неподдельный испуг, без вопросов понял, что точно не злонамеренное действие это. Ок, не критично, перестарался, в роль вошёл — понять, с*ка, можно… А боль… Что боль — не резался сам что ли при бритье — ерунда, елки. Хотя к маме и жене в таком виде являться не стоило — тут же взглядов насобирал, будто действительно суицидник какой, бл*дь. Но вот, когда это стало повторяться постоянно, — Андрей поймал себя на мысли, что, вполне возможно, теперь Мишка делает это специально, удовольствие извращённое какое-то садюга больной ловит. И вот тут испугался — да не за себя, а за Горшочка — а ну как у него реально котелочек протекает, а крыша ехать начала? В той, другой реальности, были ж проблемы с головушкой… И тут нате — бл*, не обляпайтесь. К счастью, в Тодде он не исполняет роль Судьи, Священника, Мясника ль — да и вообще на сцене не присутствует, а то кто знает, не чокнулся бы Миха в процессе спектакля прям на сцене, да и не зарезал бы по-настоящему. Все эти черные мысли Князев от себя старательно гнал, но полностью прогнать всё же не мог. Так, ко всем его другим страхам стал постепенно примешиваться страх потерять Миху не физически, а психически. Это вдобавок к возросшей необходимости объяснять собственную неуклюжесть при бритье родным. Лгать. Ведь услышь они, кто эти фокусы проворачивает — он Агату, например, знает. Та примчится, будут лаяться. И так уже из жизни его какую-то мылодраму сделали, елки.

***

К середине июля Андрей конкретно задолбался. Полностью и окончательно — это будет правильнее выразиться. Он устал всё время держать круговую оборону — защищаясь от Мишки, от фанатов, от журналистов, даже от любви и желания помочь своих женщин, ещё и Махарадзе с Наскидашвили, видимо, вступили в сговор с его женским царством — потому что ездили ему по ушам приблизительно по одним рельсам. А может, и информацию его дамы от этих двоих и узнавали. Потому хорошо, что отдалился — меньше знает семья, крепче спит. Ну, а Князь почти не спит. Потерял покой и сон, там-то тоже отдыха нет. Те разные снятся самые. От ерунды всяких до блужданий, скитаний по невиданной стране в сопровождении то мальца, то более подрощенного Мишки-медведя. Но всё чаще его там намеревался сожрать, угрожая расправой то медведь огромный мутировавший, то дракон… Постепенно Князь устал понимать, что именно существенного ничего он так и не сделал, а время стремительно уходит. Устал от страхов и недосыпания. Устал настолько, что в его сторону всё более настойчиво стали поступать просьбы от обеспокоенных женщин его семьи — поговорить хоть с кем-нибудь. Алёна, впрочем, оказалась ещё более категорична: — Князев, тебе уже не психотерапия нужна, а антидепрессанты. Сходи — рецепты получи, а то скоро в тень отца Гамлета превратишься! В том же примерно ключе и Агата высказалась: — Андрей, ты так реально скоро в тень превратишься. Мама горько-горько вздыхала и также регулярно промывала мозги на эту тему. Даже Рина и Катя, казалось, с укором на него глядели — но это, скорее, воображение разыгралось. Андрею больно было видеть материнское беспокойство, их всех беспокойство, бл*, но как изменить это всё — не понимал. Вообще-то, Князь понимал их всех. Да, в последнее время он неважно выглядит — плохой сон ещё никому не приносил цветущего вида. Ведь так же? Будешь тут спать, когда в мозгу таймер обратного отсчета горит да дракон кровожадный кружит, когтями-бритвами чиркает у горла… Да и от всех многочисленных дум и проблем совершенно испортился аппетит, а он и до того, как заедал усиленно стресс, почему-то худел… Теперь же всё хуже стало, и Андрей невольно отмечал, видя себя в зеркало, что ещё немного и худоба станет не просто болезненной, а устрашающей. Может, поэтому он согласился не на лестное, бл*дь, предложение посетить психиатра, а на легкие успокоительные, выписанные кем-то из знакомых Алёнки. Надеясь, что хотя бы спать нормально сможет. Однако то ли лекарства были неправильно подобраны (конечно, без личной консультации-то!), либо ещё что, но почувствовал себя Андрей ещё хуже — к ощущениям добавились чувство почти постоянной тошноты и осознавание, что большую часть времени он словно плавает в тумане мерзостном. В общем, Князь решительно оставил эти жалкие попытки медикаментозно укрепить стенки своей шатающейся менталки. Возможно, именно из-за этой сильнейшей усталости и задолбанности он и несказанно обрадовался сначала, когда Мишка внезапно объявил что-то вроде каникул. На недельку. В Комарово, конечно, никто не рванёт (не успеют сорваться — даже по горящим путёвкам), но отдых был необходим всем. Это было ясно и по парням, которые заметно приуныли — усталость и недосып был не только у Андрея, как оказалось. Цирюльник всем досадил. Да и, вообще-то, без онного — постоянные переезды по стране и ближнему Зарубежью, чередуя всё это репами в Москве — сильно сказывались. Но еще больше отдых был нужен самому брадобр… ладно — Мишке — тот был в постоянной запаре, отдавая все силы исполнению своей мечты, решая многочисленные возникающие вопросы. А их было много. Каждый день, мелкие, но проблемки появлялись. То с текстом, то с музыкой, то даже, бл*ть, с декорациями. Хотя это то уж вообще не по части Мишки. Но, нет — все дергали Горшка, просто не давая ни продыха, ни роздыха. Хотя в театре главный, вроде как, режиссер — и все вопросы только через него. Вот ведь штука, только вот Устюгов, кажется, лапой махнул, устав бороться с панками… Андрей пробовал помочь, но Мишка, воспринимал это почему-то как нечто болезненное, ревнивое или что-то вроде подтверждения того, что сам не справится. Да и большинство вопросов всё же, положа руку на сердце, мог решить только сам Горшок. Не Устюгов, при всём уважении. Увы. А ведь были ж ещё репетиции программы, мини-туры, постоянные переезды… Запись студийки Тодда и завывания — когда новый альбом — тоже были, да. Так что ещё и поэтому обрадовался: Михе нужен был отдых, крайне нужен. И то, что он сознательно идёт на перерыв, а не гоняется и гоняется сам до последнего издыхания — говорит о том, что, стало быть, варит ещё головушка и, возможно, наконец-то повзрослел человек и осознает границы собственных сил. Это давало надежду, что и дальше фрукт этот начнет бережнее относится к своему здоровью и не станет так загоняться со спектаклями и безумным графиком гастролей. Ну мало ли? Мечтать же не возбраняется… А вот уже когда Андрей расслабленно плюхнулся на диванчик в маминой квартире, рассеяно планируя, что за эту неделю надо успеть многое сделать — к дочкам съездить, может, пригласить куда Агату прогуляться, а ну как все же наклюнется у них и романтик, а не только дружеские посиделки, да и надо было успокоить немного всех своих… Вот тогда-то в голову неожиданно залетела совсем другая мысль. И была, как обычно, она связана с Горшком. Ну кто б сомневался, да?! А что если Горшок до такой степени устал и задолбался, что устроит себе отдых совсем по другой программе? Так сказать, по привычным рельсам поедет в пропасть со свистом? Проторенной дорожкой со шприцом в руке? Вариант-то вполне реальный, ибо кто как не Мишка знает легкий способ расслабиться, не думая, чем за это придется платить? Зато очень хорошо думал и понимал Андрей. Все прочие мысли мгновенно покинули сознание. Остался только леденящий кровь ужас — если Миха сейчас сорвётся, это край, не остановит его ни Андрей, ни кто-то ещё. И будут они снова хоронить его, может, даже и раньше июля. Тут взгляд его невольно упал на календарь, заботливо повешенный мамой, — 18 июля. Прекрасно, он совсем замумукался и даже не проследил за временем. А, между тем, до роковой даты остался какой-то жалкий год. Приплыли, товарищи. Помножим на то, что он тут все попеременял… Может статься, что и нет того года в помине! Это глобально — ниче не поменялось, за биткоин и доллар можно не переживать, как и за финал Игры престолов или выход Хоббита. Мыслями он сейчас против воли возвратился в то страшное число — 19 июля, когда уже ближе к вечеру узнал, что Мишки больше нет. Друже его, как позже он выяснил, умер ещё в ночь с 18 на 19… Один, как всегда и боялся… Под ухо словно снова горячечный пирожочек тот шепнул отчаянно: «Пообещай, что не бросишь!» Андрей потряс головой. И снова та же мысля заехала, тараня мозги. А что, если его появление и все действия невольно сдвинули все временные рамки? Если Мишка умрет не в 2013, а на год раньше? Магия цифр хрена! Ещё и год-то 12… По версии майя — вообще последний. Князева ощутимо затрясло. Заполошно расхаживая по пустой квартире — мама уехала на пару дней к своей подруге на дачу, хотела примчаться, узнав, что у него неделька выдалась, да едва убедил, что успеют пообщаться — он не нашёл ничего лучше, чем достать бутылку подаренного коньяка, да и выпить немного. Плохое решение, но его уже просто колотило от какого-то внутреннего холода. Согреться посреди июля… Изнутри. Коньяком. Угу. По мере опорожнения бутыля, внутри зудело всё больше и больше — срочно поехать к Михе, убедиться, что тот живой и вообще… не отпускать от себя, если надо — цепями приковать.Во какие мысли пошли! То щетинился, что Горшок тоже самое норовит с ним провернуть, то щас сам готов… Но и делать это категорически было нельзя — неизвестно, как Мишка воспримет его внезапное появление. Борясь со всеми своими внутренними демонами разом, буквально разрывающими в разные стороны, Андрей всё пил и пил, не понимая, почему на душе всё поганее и поганее. Наверное, потому, что то путь в один конец… Пить, чтоб не хандрить, ведь известно, змий — это источник, прежде всего. Однако рассудок не хотел побеждать. За первой бутылкой пошла, кажется и вторая. Впрочем, в этом Князев уже не был уверен — сознание всё-таки стало отключаться, постепенно принося всё же долгожданные покой и тепло. Пусть и на короткое время — забытье. Или нет? Потому что следующее, что неожиданно осознал Андрей — всё вокруг крутится, точно он на карусель забрался ту, что они с Горшочком прозвали про себя «Блевательный вальс»… Однако постепенно вращение Земли, ну то есть окружающей действительности, замедлилось… И он смекнул, что лежит на диване, но не у себя, а в смутно знакомой квартире. Это потом уже, не сразу, но осознал, что это съёмная берлога Мишки. А сам он лежит, привалившись к тёплому и слегка похрапывающему Михаилу Юрьевичу. К слову, выглядевшему совершенно мирно. Аки младенец, блин, спал себе спокойненько… М-да, Андрюша, молодец — надо ж было до такой степени нахрюкаться… Посмотри хоть, ноги-то не босые?! Картины произошедшего всплывали как в тумане, ни хрена не понятно, но, видимо, ноги (обутые!) сами принесли его к охреневающему, но, кажется, совершенно не вмазанному Горшку, когда алкоголь не сумел заглушить подступившую за край панику. А дальше — кажется, он под распахнутые уши (ещё бы когда ЗОЖник так хрюкается — это ж послушать надо, чего того так расп*дарасило!) нёс какую-то чушь, что-то там про оживших мертвецов и раздавленных бабочек — это, почему-то, казалось крайне важным. Эх, не будь ему так хреново — отвык от похмелья-то, тем более сильнейшего, — возможно, спросил бы у подозрительно молчавшего, но проснувшегося от его вертения башкой очумелого Михи, че наговорил ему. Но физическое отвратное самочувствие и совершенно никакущее моральное подсказали только один вариант: морду кирпичом и валить-валить-валить. Куда подальше. Домой желательно, ибо земля кружится и блевать охота. Вот и свалил, собирая в кучу руки-ноги, понимая, что Миха-то чистый, даже не пьяненький вроде. Может, это его появление в состоянии нестояния тоже помогло — не сорвался же, надежда есть. Так же да? Только вот теперь мучило другое. На лицо была закономерность странная. Стоило одному из них в невменозе оказаться — ну там, напиться в соплю, или просто соплю с горячкой поймать — так сразу и общение клеилось какое-никакое. Вон, мирно ж он посапывал Мишке в плечо. Не прогнал его тот ведь. Так ведь и тогда, когда Горшок был в зеленую соплю от вирусни — тож ведь цеплялся отчаянно. Так чего, бл*дь, им не хватает, чтоб нормально общаться, сосуществовать и жить вообще, безо всех этих помутнений сознания, а? Чего не хватает?! А вообще, после той ночи 19 июля Князев потерялся. В пространстве, времени, тумане… Да где угодно. В себе. Мучительно грызла подозрительность — что, ну, что он Мишке в ту ночь наболтал? И так тот пристально смотрел, а после этой незапланированной недружеской ночевки так вообще — глядел молча своими глазищами-галактиками, словно оценивая. Или жалея. Или ещё что. Андрей терялся и ничего не мог понять. В такие моменты, как правило, он старался мозг отпустить немного, дать рукам свободы… Например, в традишке порисовать какие-то караку… ладно — наброски. Впрочем, сейчас то был даже не эскиз какой, а он в смятении чувств взял, да и в попытках унять бедный разум стал вычерчивать аж целый комикс на страничках тетради, почти как двадцать лет назад… С тех пор и мир, и он сам изменился, но действие это успокаивало. Вот бумага, вот ручка, а сюжет готовый уже с головы плавно перетекал, форму обретая… Вообще, начал он это дело совершенно бесцельно, но сейчас, почему-то, в очередной раз выводя машинально знакомые черты лица, подумал, что стоит это Михе и отдать. Как-нибудь, при случае, не всё ж друг другу только глотки подгрызать — в конце-то концов, того Лесника, что был создан много позже, Мишка так и не увидел никогда… Ну, там-то без вариантов было, а здесь… Андрей помнил, как радовался Горшок раньше, в реставрационке ещё, и позже — когда уже наверх пробивались из темных клубных полуподвалов, как нравилось ему видеть себя одним из главных действующих лиц тех историй разрисованного мира. Так, в порыве неожиданно пойманного за хвост вдохновения, откопал Мишкины записи, которые тот ему ещё во времена Театра Демона отдал, да тогда слова никак не находились. Как с «Воспоминанием» — тоже ведь долго искали текст, буквально по словечкам выкраивая, откладывая, чтобы спустя пару лет получить настолько совершенное сочетание звуков речи и звуков музыки… Ага, что и спустя десять лет Андрей его без слов пускал, стоя за кулисами и слыша, как зал сам поёт, а его обливающееся кровью сердце стонет в такт. Ладно — не будем о грустном. Это пойманное вдохновение и дело большое, кстати, ведь не за горами, даст ктулху и днюшка у субъекта этого… Наличие занятия поглощающего позволяло ему ещё и максимально дистанцироваться от бдящего Мишки, находясь, впрочем, в его поле зрения — Андрей боялся, что своим визитом совершенно и окончательно всё порушил и Горшочек вот-вот сорвётся, разнузданный мыслями и намеками — мол-де, помрешь ты скоро. К слову, он и возмутился же после «не концерта» — типа, че ты так упрямо меня хоронишь. Угу, будто сам не бил себя всегда кулаком в грудь, рассказывая, как он помрёт скоро и вы тут всем заправлять, Андрей Сергеевич, станете — потерпите… А теперь, когда он ему завесу приоткрыл — взбесился, поглядите-ка! Ладно — это в самом деле жутковато, кто б че там не вбивал себе в грудь… Помирать всё равно Миха вряд ли хочет. И это хорошо, хотя и страшно всё равно. Поэтому Князь тоже со своей стороны бдил и наблюдал (перекрёстный контроль у них получился!), намётанным глазом определяя, какой Михаил явился на репу или в аэропорт: чистый, али всё, отлетела птичка в знакомую даль… Песенка спета, вспоминай примету, где огонь, где дым только. Пока все же выходило, что не только чистый, но и почти трезвый. Держится Мишка, держится. Но Андрей сумел успокоиться только через три недели, аккурат к празднованию создания очередного тома жизни Горшенева. Успокоился настолько, что даже мысль, мол, станет этот увесистый томик последним в жизни Горшка, не смогла надолго задержаться в голове. Уже прогресс, однако, и без колес всяких, представляете? Вообще, в нём, порой, просыпалась вера жгучая, что ежели человек жить захочет — медицина будет бессильна. Так и наоборот… Главное убедить программу самоуничтожения отменить! Во что б то ни стало… Тогда и его собственная нехорошая утилита самоупакует вещички. А вручая на днюхе сей самодельный презент, волновался до дрожи в коленках. Такого с ним уж незнамо сколько лет не было… ну, да, всё ж, собака сутулая, потому что, если сейчас Мишка поржёт над художествами его, или опять начнёт текста разносить в пух и прах… Тут неизвестно, кто раньше крякнет — Горшок от опустившегося на него кулака в табло или сам Андрей. Будет тут безмолвным призраком летать, да животинок пугать… И детишек — во. Привидение без мотора. Зато с биполяркой. Ладно-ладно. Не с ней, просто так и не разорвавшееся пополам. О безмолвном тут весьма кстати прозвучало. Совсем Андрюша плюнул на собственные связочки, а вот они на него — нет. Чёрт знает, может, из-за стресса усилилось, но… В общем, Князев краем сознания понимал, что вся знакомая х*йня с ними начала, пожалуй, раньше твориться, чем в его уже несостоявшемся прошлом. И, по-хорошему, надо бы уже бежать к фониатру, да и вообще, к врачам — а то не ровен час реально загремит в больничку, а Горшок чё учудит, пока он там отлеживается после операции. Но, нет, нельзя сейчас, совсем не вовремя всё происходит. И к врачу нельзя — времени нет на маневры такие, и без врача может совсем крендец голосу настать… И че тогда делать будет? На подтанцовках в Короле и Шуте? Ха-ха, да панкам на смех и не только панкам… Подтанцовки, угу. Может, ещё техником?! Или билетёром? Параллельно создавая текстики, экраны (при условии, что Мишка не скажет, мол, нах*й ему это не надо — лишнее мельтешение за спиной, отвлекающее от главной звезды и гвоздя программы) и многое-многое другое, что, конечно, хорошо, но сцены не заменит. Опять замкнутый круг какой-то. Андрей теперь ещё и по этому поводу здорово внутренне метался. И загонялся — куда без этого. Не мог понять, или просто уставший разум не мог никак сообразить, что же нужно делать. Как правильно поступить. Как быть, но не с монетой — с той-то всё понятно… А с рвущимися связками, как и с нервами. Страшно было — жуть. Потому что на фоне всех своих знаний слишком хорошо осознавал, что каждое неправильное решение, каждая условная мина в этой игре космических сучностей может стать последней для него или для кого-то из близких, включая Горшка, ради которого всё и затевалось. Может и поэтому ещё впивался внутри осколок какой-то режущий, отдавая рукотворный подарок Мишке, до боли и рези в глазах. Слишком страшно было, что ошибся, что ничего уже Михе от него кроме текстов и подпевки с самоутверждением не надо и, возможно, никогда, в общем, и не надо было. Льву этому гордому, блин. Мог ли Андрей в свои юные годы ошибиться и лет эдак двадцать неправильно считывать того, кто какой-то незримой связью, казалось, вцепился и переплелся с душой Князевской? Вот оно, вот, где проруха нашла… Раньше бы, не задумываясь, послал бы такие мысли нах*р, ответ был слишком очевиден. А сейчас, как в который раз с ужасом понял Андрей, он уже не так уверен. Вообще ни в чем. Ни в себе, ни в окружающих. Но Мишка… расцвёл. По-другому и не скажешь. Завидев текста, да и комикс, чудак этот так зажёгся, что почти физически засветился, а в глазах Андрей всё-таки узрел свой ответ — нет, как бы там ни было, не ошибся он в Мишке, ни тогда, ни сейчас. И чтобы там Миха не гнал на их мир — именно в эту минуту Андрей вдруг отчетливо почувствовал, как хочется Горшку туда вернуться. Отчаянно и болезненно, но мешает что-то, стопорит… Чужие наветы ли наслоились на загоны — неизвестно, как и бороться с этим. Только одно ясно: мрак сегодня чуточку отступил и солнце их согрело обоих. Вот так просто. Словно и не было этих всех лет непонимания и стылости колкой, удушливой. Дверь в сказку со страниц тоненькой тетрадки сотворила чудо — Андрей пораженно, не смея отвести взгляда, смотрел на взрослого, уже 39-летнего Михаил Юрьевича, а видел своего Миху, мальчишку нескладного из училища, смеющегося над теми же шутками, что и он сам, смотревшего на все его работы с восхищением и горящими глазищами, готовыми объять весь новый мир. А уж когда кадр этот реликтовый лапищей своей сгрёб порывисто, да и прижал к себе, счастливо улыбаясь — не скалясь как Гоблин, не как Горшок, что иголки отращивал словно броню да защищался от всех и вся — нет, то была улыбка его Мишки… вот тут-то и развезло Андрея почище, чем от алкашки. Даже сопротивляться не стал, сил не нашёл — просто в плечо уткнулся, не чувствуя ни грамма отторжения от Горшенёва, что столько его мучил последнее время. Придирками, подколками, бритвой этой клятой… Наверное, это чувство сродни было тому, что испытывают смертельно больные пациенты, когда вдруг слышат, что ещё есть надежда. Ну есть же? Раз здесь Мишка, жил и живёт, никуда не делся. Вон как сердце стучит — не встало ночью июльской… Ещё и дурь какую-то чешет, комментируя комикс, а язык-то заплетается аж — от счастья лыбу сводит всю… А так в эту, да и в следующие несколько ночей, впервые спал спокойно Андрей. Сон неожиданно пришёл и заявлял свои законные права. Да и сны всё какие-то чудные — то замки, то драконы, но не пытающиеся сожрать, а предлагающие покатать в вышине, то еще какая чисть и нечисть — но интересные же. Да и не капканистые, не безнадёжные… Ух, сколько сюжетов из этого получится. В самом деле, глядишь, выйдет альбом новый, а ну как… Ну, че он же там пару песен написал на рыбы Мишины старые, а щас в уме что-то тоже зреть начало… Музло подкинет — друг расцветший если — можно и состряпать, плюс его собственные уже готовые пирожки, короб не закрывается — надо б добавить. В общем, в аэропорт 10 августа Князь прибыл на драйве и позитиве. Наконец-то отдохнувшим. Даже не стал по своему обыкновению отмораживаться от парней, посмеялся шутке, сам пошутил… Ну а че б нет, если налаживается всё? — Настроение хорошее? — внезапно рявкнули слишком знакомым сиплым голосом из-за спины. Князь заторможенно обернулся и мир моментально потерял все цвета и звуки. В огромном сером пространстве перед ним стоял злющий Мишка… А может и не Мишка. Гоблин. Не синий и не зелёный, в соплю пьяную. Хуже — вмазанный. Где-то внутри тренькнула и разбилась на сотни частей робкая нить надежды, оказавшаяся стеклянной. Если бы мог — завыл бы, завыл как собака умирающая — надрывно, на одной ноте. Что же ты наделал, дурак? Что же случилось, что тебя туда понесло! Не от радости же примирения легкого? Какого вообще хрена? Пришёл удар, когда позволил себе помечтать о счастье? Бл*дь, *банный Тодд… Хотя тут не он, наверное, виноват… Просто к слову пришёлся. И не прокурор, не адвокат — только сам Миха, гад. Мишка смотрел неотрывно на него своими расширенными, жутко чёрными зрачками и ни одна сказочная искорка их мира там больше не светилась. Ехидно, бликами, выглядывал мерзкий Гоблин, да и только. Андрей механически развернулся — сил больше смотреть на такого, вбившего в грязь его надежды и мечты Горшенёва не было — взял сумку и, раздираемый чудовищной болью, пошёл на посадку первым. Лишь бы не видеть. И не бороться с желанием не лететь вовсе. Остаться в Питере. Что бы что… Тут тоже вопрос хороший. Глухое отчаяние билось внутри. В самолёте он даже не пробовал рисовать, или, там, поспать. Хорошо Мишка сегодня от него отсел, а том б не выдержал придушил бы слегка, спросив, какого х*я? А пока никто его не трогал. Лишь тупо смотрел в иллюминатор, за которым неслись равнодушные облака да жалел, что молний в них не наблюдается — *бнули б, да и всё, дело с концом… А так смотрел — а ясно видел только одно будущее — Юбилейный, прощание, крематорий и стылая могила на Богословском. Проиграл — то, что боялся — случилось. Весь полёт, да и саунд, и сам концерт прошёл для него в отупении и онемении. Как ещё рот не забывал открывать — непонятно. Привычка — великая сила. Мельком даже слышал, как фанаты поздравляют Мишку с днюшкой прошедшей, а в голове набатом билась мысль: сколько их, тех, кто сейчас так яростно скачет, отрываясь и веселясь, будет приносить цветы, свечи и свои бесконечные слезы уже следующим летом. М-да — не хватало только где во вью заговориться и намекнуть, что успевайте увидеть, люди. А после концерта Андрей неизвестно как, но сумел взять себя хоть в какие-то руки-крюки, и начал яростную словесную атаку, натиск почти в сторону Горшка, в красках расписывая, чем этот его срыв башни грозит. Глупо, конечно, но надеялся пронять описаниями инвалидностей глубоких и несостоянием себя обслуживать, горшками отнюдь не цветами пахнущими… Увы, видимо, это был неправильный путь, потому что Миха наоборот, стал распыляться ещё жестче. Казалось, тот опять к каждой мелочи, к каждой малозначительной детали, связанной с самим Андреем, так или иначе цепляется. И делает это… Нарочно. Как будто, в отличие от прошлых периодов полураспада, хочет цапнуть посильнее, до крови. Только вот и Андрей не понимает, в чём же он так провинился? Где успел накосячить, да так, что Горшок опять к барыгам погнал. А теперь ещё и то ли загрызть его пытается насмерть, то ли намекнуть — беги мол, Андрей, отсюда нахер, сам я тебя не выгоню, рука не подымется… Угу, с-час, разбежался. Скалу пошёл подыскивать повыше. А Мишаня меж тем явно не собирается прекращать ни подколок к Князю, ни подколок своего организма. Что же тебя гложет так, горемычный? Андрей даже предположить не мог. Пытался выяснить. Оле звонил — ниче не добился, кроме — тебе лучше знать — весьма недоброжелательно сказанного. Звонил Юрию Михайловичу — тот тоже информацией не владел и думал, это Князь просветит… А нет… От отчаяния набрал Лёхе. Ворон долго мялся, очень долго — так, что Андрей понял, что, кажется, напал на верный след… Но гад этот колоться не пожелал, лишь высказался, что надрался на Мишкину днюху, пришёл, когда сам Князев уехал уже, а че дальше было не помнит. Прям честно-честно. Ну, может быть… Но это, Князь, не точно я ему сказанул, что тебя другие коллективы сманить пытались. Но ведь это ж не повод снова ставиться, да?! Повод или нет — Андрей не знает. Зубами скрежещет, но от ощипывания Ворона отказывается. Ну в самом деле… Не повод же, наверное, ну? К тому же, чё Лёха — не человек? Напиться не мог до забытья? Мог… А вот чё наговорил — вопрос. Да и он ли. Может, кто другой наплел. Или вовсе Михин разум сам до чего доварился в собственном соку. Нет у него дельных предположений и поводов для зажарки ворона-гриль. А вот уже на обратном пути с микротура ситуация становится совсем уж некрасивой — Горшок до*бывается буквально ко всему. Сначала к механическому подпеванию группе — попса какая-то, прозвучавшая в аэропорту. Но Андрей почему-то помнит эти слова из далекого, когда-то существовавшего покоя. Машинально воспроизвёл же, чисто потому, что слова отклик какой-то нашли в данный момент. А Мишка… Мишка хохочет. Зло так. И во всю прикалывается, жестко так. Не как раньше — по-доброму подтрунивая, а так, чтоб обязательно задеть его за живое. И от этого на душе становится еще мерзотнее и пакостнее, хотя куда уж… А н-нет. — Может, жёнка-то твоя ушла, потому что опопсел в край? — филигранно добивает, как растаптывает и смех Яшки за спиной. Так гиены смеются, должно быть, надеясь, что лев им оставит объедки с королевского стола… Как попал в самолёт — не понял. Провал, бл* в памяти. Очнулся уже в кресле, когда бортпроводница свою стандартную речь толкала. Стало быть регистрацию прошёл совершенно, как робот, благо за столько лет-то мог это сделать с закрытыми глазами в сотнях терминалов. Рисовать опять не мог. Всё вокруг плыло и размазывалось от сковавшего душу бессилия. Внезапно слабые руки едва заметно тряслись. А ещё они такими худыми, прозрачно-синими вдруг показались… Или отсвет то так сыграл. Жуть короче. Лучше не смотреть. Андрей устало прислонился головой к иллюминатору, лобешник на прохладном стекле устраивая, надеясь, что хоть тут сможет погасить полыхающее горькое чёрное пламя в голове. Но тщетно, напрасны мольбы и бесплодны попытки, тут ветер гуляет по лезвию бритвы… Всё было зря — Мишка снова поставился и уже не первый раз. Слил в унитаз десять лет чистоты. Смыл. И ради чего, с*ка, непонятно… Колёса адского поезда, несущегося в пропасть, уже не просто сдвинулись, а набирали опасно высокие обороты, и, возможно, не удастся тормознуть, больше никто не сможет остановить. Экстренное торможение порой же просто опрокидывает состав. Выходит, реальность, которую столь рьяно пытался изменить Андрей, взбрыкивала и медленно-медленно возвращалась к прежнему пути и исходу. К Михиной смерти. В июле 2013. Князеву захотелось побиться головой об стену. Но то был иллюминатор и это могли зачесть за попытку угробить самолёт, так что он сдержался. Хотя внутри всё пухло… Распирало. Ну почему? Почему надо было вернуть его именно в этот дрянной момент? Если сделать ничего нельзя? Или можно, просто он дурак и неудачник? Ну почему не в 90-е, перед тем, как Мишка себе первый дозняк вкатил? Уж там он бы ему люлей живительных напрописывал бы, там и повоспитывать ещё шанс был… Показать, как ты слаб перед судьбой? Сколько ни пыжься, а выхода нет? Как это жестоко, господа, вы — звери! И вот, под эти горестные размышления, неожиданно провалился в сон — видимо, усталость всё же своё брала. Хотя ничего хорошего от того ждать не стоило. Ведь те — отражения… Вот и сейчас Андрей сразу понял, что сон не будет простым полуночным бредом без смысла и сюжета. Очутился ведь в камере, похожей на ту, в которой так удачно и — главное — недолго отдыхал в феврале. Всё было почти такое же, за исключением стен — вместо решеток и бетона — зеркала. Важная деталька лего, да? Словно очутился в огромном стеклянном кубе. Стекло было все какое-то мутное, даже на взгляд липкое. Плохо отражавшее — только какие-то тени да силуэты размытые… Свинарник какой-то из стекла… Психодел, вышедший из-под контроля с нарами и… Опа! А вот и старые знакомцы — всё те же лица, точнее затылки. Здрасьте, пожалуйста, Серёга, бомжик, и тут тоже очутился. Он спиной стоял, да по одежде, облику всё понятно было. Шарфик вон зенитовский облезлый — чем не черта отличительная. Скукожился только, забился в угол, будто что-то закрывая. Не мяч же с автографом Аршавина?! Того как раз сине-бело-голубые арендовали — не закатилась ещё звезда. — Серёга, — подошел к нему, участливо — с одной стороны рад был он этому душевному дядьке, а не хтони такой, а с другой стороны — вид у того сегодня жалкий больно, что аж горестно, — ты как тут снова? Но тот молчал, не подав даже вида, что услышал хотя бы обращенные к нему слова. Странно. Охоч же до слов был. — Эй, — Князь легонько дотронулся до чужого разгоряченного плеча — и того тут же забила крупная дрожь. — Не трогай! — глухо, по-прежнему не оборачиваясь, просипел «бомжик». — Уходи! Здесь никого нет! Андрей оторопел — голос, несмотря на всю его ломкость и несвойственный страх в нём, узнал сразу — и это был не бомж-философ. Поверить, правда, в это было трудно. Почти невозможно… Ни в одном из вариантов мрачного будущего такое ему не грезилось… В конце концов не настолько ж тот был один и не такое конское здоровье было! — Миша? — осторожно протянул, боясь и одновременно надеясь услышать ответ, — ты чего здесь забыл? Тут стоявший, наконец, повернул голову — да, сомнений быть не могло, Михаил Юрьевич, собственной персоной. Но в каком виде! Ох*еть. Князь невольно почувствовал, как на затылке волосы зашевелились: весь потрепанный, точно им асфальт мыли вместо щётки, исхудавший, с торчащими скулами на лице, но одновременно и опухший какой-то, с сальными грязно-седыми волосами и совершенно потерянным чёрным взглядом, в котором не было ничего от выражения Мишки Горшенёва, знакомого ему, Андрею. — Уходите, — зашептал отчаянно этот изломанный Горшок, — вы не понимаете… Мы, анархисты, народ не злой, мы всех защищаем. А вы мешаете! Все вы зажравшиеся капиталисты, буржуи, паразиты на теле общества! — Мих, — слова давались с огромным трудом, но он преодолевал препоны, настойчиво их выдавливая, потому что сейчас стало по-настоящему страшно. Жутко. Ладно, бред этот, но ведь он же, бл*дь, не узнавал его… И зашептал тоже отчаянно: — Посмотри на меня, это же я, Андрей. Мишка, что случилось, Миха, как же так… — он прервался, стало больно дышать. — Мих… — на последнем полувздохе рвано выдавил. Неужели это Горшок? Но ведь это не его Мишка, никогда он не был таким, что это за мрачная издёвка сознания? Этот опустившийся, безумный, потерянный несчастный бездомный сумасшедший — не Мишка… Нет-нет-нет. Если и Мишка, то не Горшенёв. Просто похож — обознался… Бывает, с*ка. — Как же не твой? — вдруг послышался странно знакомый издевательский голос, дико похожий на… его собственный, но со стороны, как на записи, будто слушаешь… — не узнал, что ли? Или опять сам себя обманываешь? Князев круто развернулся, ища источник голоса. Диктофон там, телефон, динамик — хоть что-то посреди этого куба, клетки, аквариума безумия… Не сразу, но нашёл — в одной из зеркальных стен поверхность сперва помутнела, а потом там вспыхнула синевой пара саркастичных глаз. Казалось, что кто-то неуклонно приближается. Постепенно проявлялись всё новые черты лица и фигуры и, наконец, пазл сложился и поэт наш разглядел своего собеседника — перед ним стоял… Андрей Князев, только бледный, как снежный человек, экстремально худой и с неестественно синими глазами. Такие, помнится у белых ходоков были в Игре престолов. Нежить. — Сомневаюсь я, что не узнал дружочка, — его Отражение спокойно вышло из зеркала и подошло вплотную, с ума можно со… А кажется, это он и делает. — Это он тебя может не узнать — проблемки, знаешь ли. Головушка шалит, зато живой же! Ты ж тогда, как знал, примчался спасать, нашёл, скорую вызвал. Была бы смерть тела, да ты снова реальность не на те рельсы перевёл. Не случилось. Только вот, Андрюшенька, в этот раз не повезло, завели поздноватенько. И что-то там у Горшочка сломалось. Отмерла какая-то важная часть мозга-то! Помнишь, как в сериале, тобой засмотренном… Каждый раз возвращаешься из грани не весь… А дружок твой — слишком часто туда шатался, чтоб прежним остаться и суть не растратить. Так что… Знакомься! — он руку простёр к застывшему печальной фигурой Михе. Как по заказу, Горшенев пробормотал: — Кто такой Андрей? Не знаю никаких Андреев… Если только Апостол, но то выдумка… Бога нет… — Даже если так, — язык по-прежнему ворочался с трудом, словно его узлом завязали, Князев почти не дышал, когда спрашивал, но указал на одежду его грязную, потёртую и вид нездоровый, запущенный, — почему он в таком виде? Андрей понимал, что глупо спрашивать об этом у собственного… кого? Отражения? Зомби? Тени? Умершего двойника? Кто-то же должен был помереть, чтоб в этой реальности главным стал он… А может и не должен, и это вообще Гоблин — маски примеряет… Но Мишка, очевидно, не ответит. А этот разговор ведёт. Молчать же сил нет тоже. — Ну, ты ж слышал его, — зеркальный Андрей достал из-за пазухи тетрадку и карандаш и, опустившись на лавку, стал методично зарисовывать окружающую дичь узнаваемым стилем. — Защищает он. Сирых и убогих. Он же за свободу и добро, вот ведь. Сейчас это базовые, сохранившиеся столпы личности, понимаешь? — он вздохнул… — Ниче ты не понимаешь, но слушай… — снова тяжко плечами повёл да линию выводить продолжил: — А что касается вопроса, что случилось… Много чего, — не стал вдаваться в подробности да вернулся к прежнему: — В головушке-то у болезного нашего только две идеи и остались — свобода и защита. В поисках свободы же он регулярно из всех лечебниц и сбегает. Прям фокусник, странно, да? Ничего его не удержит, ни каменный подвал, ни оковы… Крыша течёт, а лазейки знает. Друзья давно махнули рукой — в том числе и ты, Андрей. Ну, ладно-ладно, ты ещё, когда в городе, шаришься по помойкам да отыскиваешь своего бедового. В порядок приводишь. Устраиваешь ещё куда-то. А по ночам воешь в подушку — не узнает тебя Мишенька твой, стерся из памяти сам факт твоего существования. Приятно, да? Но ты в городе не столь часто бываешь — песни сами себя не споют. График у тебя плотный. Бездомный, полный Света Горшок, увы, концертов не даёт — тут людям к тебе ползти приходится, к супостату, гения не уберёгшему. — А родители? — глухо спросил Князев, отказываясь верить услышанному. И увиденному. Мама б тоже тянула, Татьяна Ивановна и без одобрения мужа своего Мишутку бы оттаскивала от края до последнего. — Да нет у него больше никого, — равнодушно заметил зеркальщик, штрихуя рисунок в мрачные тона. — А, пардон, месье — брательник есть. Хотя и он спит и видит, как бы побыстрее докуку сбагрить. Насовсем куда-нибудь. А ещё лучше — на тот свет. Намучился, можно человека понять. Ты тоже, порой, этими же мыслями грешишь… Жалеешь иногда, что примчался, ведь страдает милый твой… — Эй, Миха, — внезапно, прервавшись, крикнул тот, — спасайся, сверху! Андрей, отвлекшийся было на время жутко неприятного разговора от Мишки, обернулся и замер сусликом: ещё бы, бл*дь! Ведь откуда-то сверху из угла зеркального мутного куба вырастала и тянулась к Горшку тёмная, практически черная, клубящаяся, дурного вида тень. Миша-бомж-борец за свободу, взгляд которого метнулся в том же направлении, крутанулся… Андрей проследил и охренел: ведь тот явил миру маленького ребятёнка, которого так удачно однажды повстречал Князев в лесу. Так вот кого он прятал и закрывал! Защищал, блин, сперва от вторженцев по имени Андреи, а теперь и от какой-то совсем страшной чухневины. Горшок, казалось, весь ещё больше сжался, оберегая маленькую фигурку. А тень, отрастив что-то вроде когтистых лап, напоминающая росомаху, вцепилась в плечи Михи, пытаясь добраться до тихонько хнычущего мальчишки, но, по какой-то причине, безуспешно. — Ты же обещал! — крикнул вдруг зарёванный парнишка, глядя прямо на Князева, растерявшегося от творящегося тут бреда. — Ты не спас, ты меня передал чудовищу! Андрей было шагнул к нему, спасать надо было и дитенка, и бомжика этого, но пол под ногами внезапно тоже стал стеклом. Крошащимся, как зыбучие пески — его понемногу засасывало куда-то… Он падал и вставал, снова падал. Но ни на шаг не приблизился к своим Мишкам, только сильнее увязал. — Вот теперь это бесполезно, Князь, — скучающе сказал его глюк или кто он там, с глазами белого ходока, может, и в самом деле сам Андрей — просто за*бавшийся до крайности и утративший способность чувствовать — радоваться, смеяться, плакать, бояться — будто дементор какой засосал… — Точка невозврата пройдена, тебе его не спасти, — меж тем продолжал надрываться этот… это отражение, коли уж с Зазеркалья пришёл. — Да и недолго ему осталось — силы кончаются, сдохнет, как и хотел. Не легендой, правда — всеми забытый, поехавший умом старый больной панк. Не попадет и в мир ваш — забыл он, куда идти надобно. И провожатого у него нет — подсказать. Но ты радоваться должен — он переживет свою прежнюю дату — аж на пять лет переживет, да! Прикинь, какой успех… И плевать, что ценой всего… — Не-е-ет! — Князев истошно закричал, особенно отчаянно рванувшись к Горшочку, пусть и такому потерянному, но своему, на плечах которого от неведомой хтони уже начали проступать сквозь одежду кровавые пятна, а деть весь от ужаса посерел… Он почти смог — почти сдвинулся, вырвался из песков стеклянных, но… Биться со всего размаха головой о стеклянный пол — плохо даже во сне. Больно и мерзотно на душе. Да и миловидная стюардесса, проходящая мимо, как-то странно смотрит… С жалостью, что ли? Что у него за выражение морды лица тогда и, вообще, вид, а? Ещё мерзотнее становится, когда он полностью понимает и принимает, что резко очнулся в кресле самолета. Поспал, ё-моё. Зато Горшок через два ряда сопит слишком уж безмятежно… Словно и не ведает, чему причиной становится. Ну уж нет… Хочет или нет — но спасти его теперь уже дело чести. Князь потёр почти шишку на лбу — он же в конце концов обещал пацану… И слово сдержит. Спасёт по-нормальному.