Песнь об отрезанном рукаве

На следующий день утром чудным и ранним Проснулся Сумин совершенно один... Но в знак благодарности очень нарядно Оделся, чтоб рад был его господин. Закончив с нарядом, он вышел наружу, Где слуги, завидев, склонялись пред ним. Сумин улыбался, твердил: "Нет, не нужно... Я самый простой человек, как и вы." — Ханбок надевает не каждый, мой милый, Обычно их носит на праздники знать, — Ответила женщина с доброй ухмылкой, А после ушла видно стол накрывать. Вдохнув свежий воздух эпохи Чосона, Ладони прижав к полной счастья груди, Немного совсем осознав свою ценность, Танцор поспешил в зал Суюна пойти. Там музыка тихо от стен отражалась И девы кружились, кусая уста. Однако завидев Сумина у стражи, Суюн улыбнулся, в мгновение встал. Он был поражен красотою наряда, Но больше тому, как расцвел за ночь Мин. Глаза его звёздами ярко горели... А голову будто накрыл счастья нимб. И пусть украшали от прошлого шрамы И шею, и руки, что в цвет молока, Суюн все равно улыбался довольно, Махая рукой, чтоб ушли все пока. И только ушли танцовщицы и слуги, Склонился Сумин, опуская глаза. — Позвольте спасибо сказать вам услугой За вечер, правитель, и вам станцевать. Согласный кивок служит Мину ответом. Рукой новый взмах — для оркестра приказ. Краснеет танцор: "Как же жарко здесь летом... Иль может вина во внимании глаз?.." В тиши заструились мелодии стоны, И Мин подыграл одиноким хлопком, Чтоб очи прикрыть осторожно и томно, И туфли с ног снять, проходя босиком. Один пируэт, и подол, словно листья Осенние, мягко взлетает чуть ввысь. Касаясь, казалось, звезды своей кистью, Сумин опускает затем крылья вниз. Коснувшись наряда, что персика цветом, Ладони скользнули по шее, плечам. Погладив стопой голой лучики света, Танцор в унисон тихо в такт замычал. Суюн же, смотря с увлеченьем сей танец, Боялся хоть раз оторвать нежный взгляд: Желал он движенья и крохотных пальцев Увидеть, а также — как очи блестят, Как плавно волной извиваются ткани, Как солнце играет в чужих волосах! Как телом, душой Мотылек его манит! ... Как будто Суюн пребывает во снах. И так каждый день ангел радовал Юна, Кружась в лёгком танце один на один. Чтоб было комфортно, обоим уютно... Чтоб рад был и счастлив его господин. Однако ж все время они были вместе, Что утром, что ночью, а также и днём. Порой пропадали из храма без вести, В ночи возвращаясь в покои вдвоем. То тихо смеялись в воде отраженью, То молча сидели без слов и без фраз. То за руки скромно и крепко держались, Под сакурой ночью гуляя не раз. Чхандок наполнялся любовью и счастьем, С тех пор, как явился Сумин в этот мир. Закончились прошлого нынче ненастья, Правитель теперь ему радость дарил. Молочная, нежная кожа танцора Отныне забыла про раны и боль: Защитник имелся, ему был опорой — Не принц, не артист... Настоящий король. За днём новый день, так летели недели, И чувства в груди разгорались огнем... Теперь Мин глядел уж не просто с надеждой — А чуть не с любовью, мечтами о нем. Он жаждал любви императора Юна, Его нежных уст и тепла властных рук. Гуляя ночами в саду под луною... Он звал его в мыслях "мой милый супруг..." Ханбок становился все ярче оттенком, Сумин выбирал ткань полегче, сукно. Однажды украсил глаза свои тенью, Одевшись в простое для дев кимоно. Игриво глаза из-под челки отросшей Глядели правителю прямо в глаза. Движения страстными были нарочно, И тело столь гибким, как стебель, лоза... Ключицы дразнили своим очертаньем, Манили безумно движения рук. Невинно касались они бледной шеи, Как бархат, и мягко — алеющих губ. Суюн же глядел, словно тигр, — как хищник. Желая испробовать губ нежных вкус, Прижать к себе тело без фраз каких лишних, Оставить на бархате метку — укус. И в день, когда в чаше закончилось место, Достигло желанье душевных краёв, Поднялся Юн с трона, отправился к центру, Чтоб вжаться губами в уста, сдержав рев. Ладони скользнули по талии хрупкой, К себе прижимая сокровище, клад. Танцор же в ответ прикасаясь столь робко, Смотрел в глаза так, как герой из баллад. ... Баллад о любви и о чувствах огромных, Наружу что рвались из тесной груди. Прижавшись к плечу и в ответ обняв скромно, Сказал: — Моя светлость, меня... Не суди. Я был тому предан, но все поменялось... Теперь ты мне нужен, Суюн, о мой свет. Суюн же сильнее сжал Мина в объятиях. — Неважно, что старше тебя в сотни лет? — Неважно. С тобой мне тепло в непогоду. Тепло, когда дождь льет по крышам домов. С тобой я на воле! С тобой я свободен! С тобой... Я на смерть даже снова готов... Но Юн, не дослушав пронзительной речи, Целуя вновь губы, что сладки, как мед, Едва отстраняясь, он тихо в них шепчет. — И я тебя тоже люблю, Мотылек. Однако луна, ее звёзды-подруги, Твердят, что ко сну нам, Любимый, пора, — И мягко его подхватив, как невесту, С улыбкой ко спальне скорей зашагал. Проснулся с утра император все ж первым, С подушки случайно рукав не убрав... И чтоб не будить очень рано Сумина, Халат не жалея, отрезал рукав.