ﮩ٨ـﮩﮩ٨ـ♡ﮩ٨ـﮩﮩ٨ـ
Чимин решительно распахнул двери в студию, где работал над созданием треков для их нового альбома талантливый музыкант Шуга. — Юнги-хён, ты прячешься от меня, что ли? Прямиком направившись к обернувшемуся на шум рэперу, Чимин обхватил руками плечи родного человека. Устало стянув наушники, Юнги, не поворачиваясь к тонсену, немного грубоватым тоном сказал: — Чимин, я немного занят, если ты не заметил. И вообще, чего ты вламываешься в студию без договорённости? Устроили тут проходной двор, в самом деле: то Намджуну просто потрепаться охота, то ты теперь с тупыми разборками. Треки так-то сами по себе не появляются, над ними работать надо. Директор Бан меня уже задрал сроками, все торопит и торопит, а тут вы шляетесь бесконечно. Предупреждаю, будут ко мне претензии - всё на вас свалю. Достали, в самом деле. — Ой, да не шипи, котик, — чмокнул Чимин мятного цвета макушку. — Время второй час ночи, думаю, пора бы и тебе, перфекционист ты мой, отдохнуть. Пошли на твой уютный диванчик, я почухаю тебе спинку, ты меня поцелуешь, а потом сладенько заснем в теплых объятьях до утра. Пойми, Юнги-хён, с таким графиком, как у нас, просто необходимо качественно питаться и хорошо высыпаться. К тому же ты прекрасно знаешь Бан ШиХёка: ему всегда будет мало твоих усилий. Если бы он мог - на допинг бы тебя посадил, чтобы ты в еде и сне не нуждался, желая получить все больше и больше музыки. Громко и протяжно вздохнув, Юнги повернулся на кресле лицом к младшему: — Чимин, ты дорог мне, поэтому я постараюсь не грубить, но скажу прямо: ты стал нарушать мои личные границы. Я люблю одиночество. Люблю писать свои песни один. Не надо следить за мной, знать, когда и что я покушал и выспался ли ночью. Ты не мамка моя, да и она вот уже лет десять не имеет права на подобного рода контроль. Прости, если не оправдал твоих ожиданий или разочаровал. Я такой, какой есть. Я не тот идеальный парень, которого ты представил в своей милой головке. И если ты видишь нас в дальнейшем парой, то должен твёрдо отдавать себе отчёт, что выбирать я всегда буду перво-наперво себя, свои интересы и желания. Если подобное не по тебе - давай наши игрульки на этом и закончим, пока твои поцелуйчики и совместные ночёвки на диване не привели к тому, что я тебя разложу на этом самом спальном месте, заставив твой шикарный рот и сексуальные губы стонать от испытываемой страсти. Я - мужчина, Чимин, и твои детские зажималки меня, если честно, уже подзаебали. Ты во мне плюшевую игрушку, что ли, рассмотрел? Отпрыгнув от старшего, Чимин шокированно уставился на Юнги: — Детские зажималки, хён? — произнес он дрожащими губами. — Да я люблю тебя, дурака, и забочусь, а не контролирую, как ты высказался. Сидишь перед своими компьютерами до утра... А ничего так, что зрение у тебя и Намджун-хёна хуже всех в группе? Ослепнуть хотите? Думаешь, директору не будет на это глубоко похер? Ну да, конечно, мужчина ты, хён! Однозначно! Только ЧТО именно ты, мужчина, сделал, чтобы наши поцелуйчики, как ты их назвал, перешли во что-то более серьёзное? Я тоже хочу тебя, Юнги, но не здесь. Хотелось бы заниматься любовью, а не быстрым перепихоном в страхе, что кто-нибудь вломится. Да и грохнуться с такого-то ложа любви совсем неохота. Но в общем и целом, хëн, я тебя понял, только вот я тебе, дорогой, не собачка, сидящая у ноги и выпрашивающая ласку. Я - человек, который, увы, влюбился в конченого мудака и эгоиста. Прости, что нарушил твоё личное пространство, больше этого не повторится. Изо всех сил сдерживая слезы, Чимин вышел за дверь, аккуратно и тихо прикрыв её за собой. Хотелось, конечно, треснуть дверным полотном со всей дури, но парень сдержался и не показал раздираемые на части эмоции. Да и дверь, в принципе, ни в чем не виновата. Если уже и дубасить, выпуская эмоции, то уж лучше по башке желанного и всё равно любимого хёна. Коротко хмыкнув, Юнги, натянув наушники, повернулся к монитору, продолжив работать. Минут пятнадцать потупив и убедившись, что испуганное взрывом негативных эмоций вдохновение совершенно не желает возвращаться, Шуга рывком поднялся с кресла, от души шандарахнув его босой ногой. Скрючившись от ушиба ступни, парень со стонами боли допрыгал до того самого диванчика, где сейчас мог бы разнеженный ласками головы и затекшей спины сладко спать в объятиях тонсена. — И чего Чимин так обиделся? — недоумевал Мин. — Что такого страшного я ему сказал? Он, да и все вокруг, прекрасно знают, что я люблю одиночество и мне непросто делить своё пространство с окружающими. Чимину в этом плане вообще грех обижаться, — внутренне хмыкнул парень, — уж сколько времени мы с ним рядом проводим... Он единственный, чью тактильность я не только нормально переношу, но и даже наслаждаюсь. Впрочем, если быть честным с собой, он просто попал под горячую руку, ведь уже до его прихода наш лидер своими странными разговорами и умозаключениями знатно загрузил мне голову. Нет, ну и правда, что за бред? Хосок и Сокджин? В голове самого Мина подозрение, что парни - пара, совершенно не укладывалось. Юнги, правда, и сам заметил, что хён в последнее время не так весел, как был всегда, даже несмешные смешные шутки и анекдоты пропали из его уст. Но все это Шуга списывал на их загруженность и хроническую усталость, ведь иногда на сон им оставалось не более пяти-шести часов, а перекусы все чаще были спонтанными и первым, что попадется, чаще всего это был разнообразный фастфуд. И Чимин, эта надоедливая, гиперактивная ягоза, и тут был прав. Юнги уже пару раз замечал, что его желудок простреливает острая боль, а глаза с трудом фокусируются на людях и предметах. Выслушав беспокойство лидера, Юнги пообещал ему и себе понаблюдать за мемберами и, в случае подтверждения подозрений Джуна о том, что Сокджина что-то беспокоит, обязательно постараться докопаться до причины этого беспокойства. Ушибленная нога постепенно проходила, и парень, откинув голову на мягкую игрушку медведя, которую притащил в студию Пак, прикрыл глаза, мило улыбаясь картинкам, проносившимся в голове. Во всех этих моментах присутствовал Чимин: вот он, забравшись с босыми ножками, сидит на диванчике, слушая, приоткрывая рот, жёсткие биты рэпа, а вот, набив полный рот принесённой вроде бы для старшего еды, пытается запить все колой, а она, не помещаясь, вытекает из уголка пухлых губ, из-за чего младший, вытащив кончик языка, слизывает ползущую вниз каплю, или вот он, утомившись ожиданием окончания работы старшего, тихонько засыпает на диване, обхватив свои плечи, сладко причмокивая во сне. А нежность его рук и губ... Ведь Мин, ощущая эти тёплые и лёгкие прикосновения, моментально проваливался в яму чувственного удовольствия. Чимина хотелось трогать, прикасаться к нему постоянно, и Юнги злился, раздражался, что всего лишь из-за одного человека, из-за его прикосновений, превращается в растекшуюся медузу, в мурчащего и похрюкивающего от удовольствия и ласки кота,, в ребёнка, которому необходимо, причмокивая сладкое молочко мамы, слушать её сердцебиение. Все эти эмоции вызывал одним своим видом и нежностью бесящий сейчас Пак Чимин. Юнги не хотел всего этого. Это пугало до ужаса, ведь что может быть страшнее, чем зависимость от людей? Уж он-то знает, ЧТО ПРЕДАННЫХ ПРЕДАЮТ. С ранней юности выгрызая свой путь в этом жёстком мире музыки практически в одиночестве, он насмотрелся на доверчивых девочек и мальчиков, наблюдающих за жизнью распахнутыми глазами. Он и сам был одним из них, ведь Бит Хит был не первой его попыткой стать частью группы. Предыдущая потуга была гораздо больше, чем провальной. Вволю попользовавшись его ориентацией бисексуала и бесцеремонно отжав наработанные труды в виде мелодий и стихов, парнишку выперли со словами: «Ты нам не подходишь, некрасив по меркам Кореи, и вкладывать в тебя средства смысла нет.» Когда Юнги ушел из агентства, в котором ему не заплатили ни воны, он чуть не сдох от голода, холода и депрессии. И именно тогда он выучил важный жизненный урок на отлично: рассчитывать можно только на себя, не просить и не ожидать, твёрдо верить в свои силы и брать, что даёт эта жизнь, не раздумывая. И вот теперь жизнь даёт ему нежность и чувства милого и красивого парня, а Мин боится довериться, боится быть преданным. И страх этот пробирается холодом до заколоченной огромными гвоздями недоверия души. Но ведь он обещал себе верить в свои силы, обещал, что будет брать все шансы этого мира. Так может все-таки переступить этот всепоглощающий страх и впустить в свою жизнь такого привлекательного его телу и душе человека? Да, конечно, у него всегда была и есть музыка, его верные друзья, пианино и гитара, они наполняли его изнутри эйфорией и трепетом восторга, подчас вызывая слёзы радости или печали. Но его тело... Оно тоже хотело нежности прикосновений, ласку поцелуев и сладкую дрожь оргазма. Хотелось нежиться в объятьях и обнимать в ответ, целовать запрокинутую в восторге шею и судорожно дышать телом привлекательного человека. Трогать, ласкать и наслаждаться вызванными своими губами и руками стонами наслаждения. Да, у Юнги была его музыка, но ещё у него был человек, для которого хотелось её писать, которому хотелось дарить и посвящать выстраданные ноты. У Юнги был Чимин, которого, быть может, он ещё и не полюбил, но в которого он уже точно был влюблен. Он тонул в чувственности и заботе этого желанного человека, как в глубоком океане, его душа наполнялась простором космоса от сексуальности стройного, гибкого тела и красивого лица. Находясь рядом с ним, Юнги ощущал себя неизвестной звездочкой во вселенной с именем Пак Чимин. Этот человек непостижимым образом стал его музыкой, мелодией, его нотами и его вдохновением. Он был невыносимым и необыкновенным, но желанным до боли в груди. Он стал той самой гармонией для него, комфортом и трепетом нежности. Музыка, наполнявшая душу Мина от проносящихся картинок его Чимина в голове, потянула вдохновением к пианино, где желанный образ выплеснулся в готовую песню, которую композитор назвал «First Love», посвящая её своей первой любви - пианино, и, он уверен, последней и самой сильной любви - его нежному и любящему Мин-и.ﮩ٨ـﮩﮩ٨ـ♡ﮩ٨ـﮩﮩ٨ـ