◯
С Чаном и Чанбином Хан знаком с самого своего рождения в мире демонов. Разглядев в неопытном юнце, не умеющем даже искры из пальцев высекать, невероятный потенциал и силу, они берут его под своё крыло, натаскивают, дрессируют, поднимают на ноги, а затем — и на самый верх демонической иерархии. Захватывать власть плана у них изначально не было, но Хан оказывается слишком ненасытен, поглощая посмевших перейти ему дорогу демонов жадными глотками, и практически неостановим в своём стремлении стать влиятельным. Он пьёт их самозабвенно, глуша тем самым нестерпимый огонь ненависти ко всем потусторонним отродьям, охотящимся на души невинных. Чан признаёт, что даже у него присутствуют тормоза, в отличие от этого "маниакального целеустремлённого ублюдка". Хотя произносит это всегда почти с отеческой гордостью в голосе. Демоны не помнят, что такое человеческие чувства, но у их троицы формируется крепкая связь, очень напоминающая братские узы. Они не успевают и оглянуться, как в один момент занимают самое почётное место за столом во время праздника на третьем этаже в демоническом храме, а однажды и весь храм присваивают себе. Не терпящий консерватизма Хан нарекает его своим "клубом" и вводит традицию устраивать в нём безумные вечеринки для всей нечисти, вступившей с их троицей в партнёрские отношения, заработав тем самым репутацию великодушного правителя. У него есть всё, чего можно добиться по эту сторону, и Хан упивается властью и восхищением. Но в какой-момент всё меняется и неумолимо обрушивает его вниз с вершин гордыни и надменного высокомерия. С большой силой приходит и большая ответственность, как говорил дядя Бен Питеру Паркеру. Но никто не говорил Хану-демону, что делать с тянущей пустотой внутри, которую не заполнить ни силой, ни ответственностью, ни восхищёнными взглядами несметного полчища нечисти, которая находится перед его образом в благоговейном ужасе. И с момента осознания этого Хан вступает в свою первую в сущности демона и довольно продолжительную депрессивную эру. С помощью своих демонических способностей он даже небольшую бороду в одно утро отращивает, а ещё маленькие усики. И волосы отпускает до плеч, слегка вьющиеся. Увидев его в новом облике, Чанбин красноречиво хмурит брови и смотрит, как на полоумного, а Чан даже не пытается быть тактичным и смеётся до самого вечера. Не получив одобрения от лучших и единственных друзей, Хан совсем в себе замыкается. И, надев свои самые мрачные одежды, отправляется в мир людей. Он пускается во все тяжкие и падает на самое дно, перепробовав все возможные грехи человечества. Пагубные привычки, чревоугодие, бесчисленные случайные связи и даже сочинительство рэп-музыки. Но никакие развлечения в обоих мирах не могут заглушить его тоску и снова разжечь пламя страсти и любви к бессмертной жизни. Хану всё это кажется пустым и бессмысленным. Однажды Чан говорит, что Хан — от слова "хандра", и тот не может это оспорить. — Я вселяющая страх и ужас демоническая сущность! — Ты сейчас сделал очень много ошибок в словосочетании "депрессивная сучность", попробуй ещё раз. — Всё как будто не то, фальшивка, — вздыхает Хан, сдаваясь и опуская плечи. — У меня постоянно назойливое, противно зудящее внутри ощущение, что мне чего-то не хватает. А все испытываемые чувства словно не имеют ни цвета, ни запаха. Понимаешь, что я хочу сказать? Чан смотрит на него долго и пристально. — Понимаю, я тоже проходил через что-то похожее, — задумчиво отвечает тот наконец. — Но со мной, сколько я себя помню, по эту сторону всегда был Чанбин, и мы помогали друг другу со всем справиться. Возможно, тебе просто недостаточно только друзей рядом. Ты в прошлой жизни хоть раз любил по-настоящему? Хан не уверен, что в прошлой жизни у него было хоть что-то помимо одиночества, поэтому качает головой в отрицании. — Значит, это что-то вроде незакрытого гештальта, — Чан ободряюще хлопает его по плечу, перегнувшись через стол ресторана, в котором они сидят. — Твоя тёмная душа, не познавшая при жизни подобного чувства, испытывает что-то похожее на ностальгию по тому, чего у неё никогда не было. — И что же мне теперь делать? — спрашивает Хан, поднимая на друга глаза, полные отчаяния. — Вот, — тот придвигает к нему ближе одно из больших блюд на столе. — Поешь баранину — их фирменное блюдо, очень достойное. Хан лишь досадливо стонет в голос и отвечает, что не голоден.◯
Чанбин на полном серьёзе советует Хану обратиться к психологу. Или хотя бы к одному из служителей храма в людском мире за наставлением. У высших демонов с ними хоть и шаткое, но перемирие, а человек, добровольно отринувший чувства, возможно, сможет направить сбившегося Хана на путь истинный. И тот выбирает для посещения самый забытый богами храм с одиноким старцем-служителем. Осень только-только вступает в свои права: уже нет удушающей летней жары, бьющего по ушам хора цикад и случайных прохожих, ищущих укромный прохладный уголок в густом лесу на горе у храма. Хан бредёт по тропе от красных ворот, загребая ногами опавшую листву и погрузившись в свои мысли. Полы его длинного алого кимоно, расшитого чёрными нитями, струятся до земли, и ему приходится их придерживать. Самая неудобная одежда, зачем он вообще только вырядился? При всех своих способностях к трансформации Хан к изменению внешности не прибегает, своё лицо его вполне устраивает — пусть заурядное и ничем, кроме круглых щёк, не выделяющееся. Хотя Чан и нос себе сделал больше, и даже ягодицы, а Чанбин… Нет, о выдающихся талантах друзей он сейчас думать точно не намерен. Ярких и дорогих одежд наверняка будет вполне достаточно, чтобы монах не принял его за бездомного. От меланхоличных мыслей Хана отвлекает чей-то тонкий голосок, звучащий из-за ближайшего куста ещё не зацветшей камелии. Осторожно сделав несколько бесшумных шагов в том направлении, Хан заглядывает за ветви и с удивлением обнаруживает человеческого детёныша, разговаривающего с белкой. Зверёк сидит высоко на дереве и абсолютно не обращает внимания на своего собеседника. — Я тебя орешками кормить буду, ты же кушаешь орешки? — мило шепелявя и не выговаривая некоторые звуки, спрашивает ребёнок, по внешним признакам мужского пола. — Домик для тебя сделаю, мама с папой не будут против, чтобы ты жил с нами, обещаю. У нас уже есть кот и две собачки… Почуяв опасность в лице подкравшегося демона, белка стремительно скрывается в густой кроне дерева, взмахнув пушистым хвостом на прощание. — Нет, хомячок, не уходи!!! — разносится эхом по лесу пронзительно, и Хан невольно морщится. — Это белка, — ребёнок вздрагивает и резко оборачивается, с приоткрытым ртом уставившись на демона. — И, кажется, ты её оскорбил таким прозвищем. Ребёнок дует губы и упрямо хмурится, но взгляд из-под бровей всё ещё любопытный и оценивающий. В детских глазах ни капли страха, и Хана это забавляет. Он впервые за последнее время улыбается. — А ты хомячок? — спрашивает отважный детёныш, а демон вдруг давится воздухом. — У тебя щёки как у хомяка, — и, немного подумав, указывает на него пальцем: — А ещё тряпки очень красивые. Кажется, впервые за всё время своего демонического существования Хан не находит сразу, что ответить. — За тряпки спасибо, а за щёки ответишь, — угрожающе медленно произносит он, а ребёнок вдруг звонко и заразительно смеётся. — Что смешного? Я вообще-то страшный демон и могу тебя съесть заживо! Перестав смеяться, мальчишка смотрит с него уже с нескрываемым восхищением. — Если ты страшный демон, значит, богатый и у тебя много золота? — Нет, погоди, кажется, ты путаешь с гоблином… — То есть ты не богатый, — сдувается ребёнок, резко теряя интерес к собеседнику. Хан внезапно раздражается. — У меня есть всё, что пожелаю, так что, можно сказать, да. Я неприлично богатый. Снова вспыхнувшее в огромных блестящих глазах восхищение действует как бальзам на душу. Хан неожиданно для самого себя находит этого маленького человека очаровательным: яркий тёмный взгляд, пухлые губы, чуть вздёрнутая по-заячьи верхняя и искренний смех, взрывающийся у него в груди пригоршней хлопушек. — Значит, я вернусь сюда, когда вырасту, и возьму тебя замуж, — с абсолютно серьёзным выражением лица произносит человеческий детёныш и смотрит Хану прямо в глаза, без тени страха и сомнения. Бесстрашие и уверенность словно сконцентрированы в маленьком теле в огромном количестве, и Хан, расчувствовавшись, улыбается широко и искренне. Но на глаза наворачиваются слёзы, и он с позором отворачивается. Неверно истолковав его движения, ребёнок бросается к нему и хватает за руку. — Я тебя не отпущу, пока не дашь обещание дождаться! — Хорошо, малыш, я обещаю, — Хан смаргивает влагу с ресниц и присаживается перед ним на корточки, протягивая мизинец. — Как тебя зовут? — Минхо, — в его огромных глазах, полных искренности, Хан находит себя и, возможно, нечто большее. — Ли Минхо. — Хорошо, Ли Минхо, — имя ложится на язык мягко, как будто всегда было там, словно давно забытое наваждение, когда они дают друг другу обещание на мизинчиках. — А ты обещай, что обязательно вернёшься. Меня зовут Хан, запомни хорошенько. Ребёнок уверенно кивает и снова улыбается, смешно морща нос. — А теперь расскажи, Минхо, что ты делаешь один в лесу возле храма? — Я приехал сюда с родителями, — он машет рукой куда-то неопределённо в сторону. — А потом увидел белочку, побежал за ней, но встретил тебя. И это даже лучше, чем белочка, потому что ты мой будущий муж. Снова мягко рассмеявшись, растроганный до глубины души Хан треплет рукой его волосы. Ребёнок недовольно морщится и уворачивается, как своенравный котёнок, а затем хмурит брови и тыкает его пальцем в левую щёку, проверяя на мягкость. — Тебя, наверное, уже потеряли родители. Пойдём, — Хан поднимается на ноги, перехватывая протянутую к нему ладошку — Минхо крепко цепляется за его пальцы. — Я отведу тебя к ним, чтобы они не волновались. — У тебя горячие руки, — задумчиво произносит Минхо, когда они снова выходят к тропинке. — Ты не заболел, Хан-и? От такого милого прозвища у демона в груди распускаются цветы, размером с космос. Он умилительно сводит брови домиком и невольно расплывается в улыбке. — Нет, малыш, я просто очень горячий парень. Ребёнок по-деловому кивает себе под нос, о чём-то крепко задумавшись. — Это хорошо, — подумав, снова кивает он утвердительно. — Значит, у меня будет горячий муж. Горячий муж, преждевременно скончавшийся от смущения и умиления, думает Хан, которого уже порвало на миллион маленьких пушистеньких демонов. Этот ребёнок слишком очаровательный, и Хан абсолютно серьёзно обещает самому себе дождаться его возвращения. Даже если тот забудет обо всём и не вернётся, он всё равно будет ждать его здесь, на горе, сколько потребуется. Даже если на это потребуется целая вечность — у него как раз найдётся в запасе одна. Потому что данные на мизинчинках обещания все уважающие себя демоны просто обязаны сдерживать.◯
— Что значит, ты пошёл на храмовую гору, чтобы попросить совета у служителя, а нашёл себе мужа? — То и значит, — пожимает плечами Хан. — Правда, ему пока только пять. Чан смотрит на него почти с ужасом, а расчёсывающий свой пушистый хвост Чонин роняет из рук щёточку. Ёнбок многозначительно прокашливается. — Ты же шутишь? Он же шутит, да? — но увидев растерянный взгляд Чана, крылатый осекается. — Я, конечно, понимаю, что мы нечисть, а ты — так вообще тут всем заправляешь, — деликатно начинает Чанбин. — Но тебе не кажется это немного… неправильным? — Мы дали друг другу обещания на мизинчиках! — вспыхивает Хан, бросая на друзей гневные взгляды. — Он обещал вернуться ко мне, когда вырастет, а я — дождаться, значит, так тому и быть! Он демонстративно скрещивает руки на груди, показывая тем самым, что разговор окончен и это не обсуждается. Чан обречённо вздыхает, а Чанбин закатывает глаза, повторяя эхом вздох друга. — Ну, поздравляю. Кажется, у нас теперь маниакальная фаза. — Вы бы лучше поддержали меня, чем постоянно насмехаться, — Хан совершенно не обижается и не злится на друзей, просто они абсолютно не помогают, делая лишь хуже. — Но как мы можем помочь тебе в этой ситуации? — удивлённо произносит Чонин, хмуря брови и прижимая к голове огненно-рыжие уши. — Посидеть рядом вечность в ожидании и подержать тебя за руку? Хан совершенно искренне пытается убить лиса-демона взглядом. И у него почти это получается, но, наученный опытом многолетней дружбы, тот успешно отбивает проклятие. Отскочив, оно случайно опаляет пару иссиня-чёрных перьев на крыльях Ёнбока. — Меня-то за что?! — делает несчастное лицо тот, и Хан спешит заключить в утешающие объятия своего "цыплёночка". Случайно задев крыльями, они снова разбивают вазу из фарфоровой коллекции в доме Хана, и тому приходится отмотать для неё время на несколько мгновений назад, чтобы вернуть в исходное состояние. По его подсчётам тысячелетняя ваза молодеет в сумме уже на десять минут. — У меня есть одна идея, но вам она, возможно, не понравится, — вздыхает он, наконец усаживаясь на место. — Выкладывай, — Чан с Чанбином хором с готовностью отзываются. — Вам придётся несколько лет провести в человеческом мире под прикрытием. Конечно же, друзья не соглашаются. Но Хан не зря добился своего высокого статуса в потустороннем мире — его идеи всегда сумасшедшие, но при этом элегантные и действенные. А он сам умеет быть досточно убедительным. Поэтому придуманный им план срабатывает как положено.◯
Когда Минхо обрушивается на него сверху словно дар божий, Хан оказывается совершенно не готов, хоть и ждёт этого момента, по ощущениям, целую вечность. Поэтому бесцеремонно стряхивает его с себя и сгоряча чуть не обращает в пепел, покрыв проклятиями. Но вовремя увидев знакомое лицо, умирает второй раз и истерически пищит внутри как самая преданная фанаточка. Минхо оказывается даже прекраснее, чем на фотографиях, которые ему исправно поставляют последние несколько лет Чан с Чанбином, ставшие для Минхо своеобразной охраной и действительно лучшими друзьями. Хан убеждает себя, что совершенно им не завидует. Минхо всё так же мил и очарователен, как в первую их встречу, но в тысячу раз горячее и сексуальнее. И вполне ожидаемо совершенно не вспоминает Хана, даже после того, как тот второй раз называет ему своё имя. Давно забытое ощущение внутреннего трепета переполняет демона. Он собирает в кулак всё своё самообладание, прежде чем задаёт вопрос, ответ на который решит судьбы их обоих. — Ну, так что? Заключишь со мной контракт, чтобы я помог тебе вернуться домой, или попробуешь выжить в этом опасном для смертных мире сам? И, получив наконец согласие, готов отдать богу свою трижды проклятую душу.◯