***
Хван рассмеялся. — Клянусь, твой папа не предложил бы такого, если бы знал, как его гость хочет, чтобы сын хозяйки о нем позаботился. Так что произошло? Как скоро после этого он перешел в наступление? И как тебе удалось устоять? Думаю, он был великолепен? Чимин вздохнул, притормаживая перед светофором. — Он не приставал ко мне. Ни разу. Притом, что оставался на ферме до самого конца января. — Просто не верится! Ты непременно должен был увлечь его. — Да, я тоже так думал. Я был одурманен им. Ходил вокруг него как щеночек. Использовал любой повод, чтобы быть к нему поближе. — А твой брат не возражал против того, что братик так и ходит по пятам за его приятелем? — Нет. В нашей семье всегда все делали вместе. Гук с отцом много времени уделяли Юнги, показывая ему деревенскую жизнь. Они учили его ездить верхом, пахать землю и стрелять. К концу своего пребывания у нас он мог продырявить пивную банку со ста ярдов. Естественно, я ему помогал. Кто же еще был способен часами ставить на забор одну пустую жестянку за другой? Дали «зеленый», и Чимин устремилась вперед в мощном потоке машин. — А твои знали, что ты без ума от Роджера? — спросил Хван. — Не думаю. Я уже говорил, что всегда был скрытным. Я никогда не был откровенным так, как сейчас. Конечно, ни отец, ни Гук ни о чем не догадывались. Полагаю, папа мог что-нибудь заподозрить, хотя, как ни странно, он ни разу ничего не сказал — что совершенно на него не похоже. Может, ему хватило ума понять, что все это ненадолго, и что любое замечание лишь заставит меня страдать еще больше. — Но ведь Юнги знал, не так ли? — О да… Юнги знал… — И как он к тебе относился? Чимин пожал плечами. — Кто знает? Думаю, он испытывал ко мне интерес. Я ему нравился, конечно, и, наверное, ты прав в том, что он был увлечен мною, правда, очень поверхностно. Ведь мне едва исполнилось пятнадцать. Конечно, я каждую ночь ложился спать, мечтая, что он также тайно влюблен в меня, как и я в него. Посвящал ему ужасно сентиментальные стихи — целые ворохи. Вечно находил что-нибудь глубокое и неоднозначное в любом его знаке внимания. Каждый взгляд Юнги обжигал меня и казался преисполненным страсти. Каждый незначительный диалог скрывал любовные признания. — Чимин тихо и грустно рассмеялся. — Семья имела обыкновение каждый вечер сидеть на веранде, смотреть на звезды и разговаривать. Пару раз, когда все уходили спать, мы с Юнги оставались одни. Ты не представляешь, как билось мое сердце. Только пятнадцатилетний дурачок мог романтически грезить от всей этой пустой болтовни. — А о чем вы говорили? — Обо всем. Кино. Музыка. Книги. Оглядываясь назад, я думаю, что Юнги лишь потакал мне, выставляя мои вкусы и мнения как невероятно глубокие и зрелые. — А может, и нет, Чимин, — возразил Хван. — Ты и впрямь умен и, похоже, излишне благоразумен. И еще слишком впечатлительный. Могу представить тебя в пятнадцать лет. Очень красивый и тонко чувствующий. Возможно, поэтому он и не приставал к тебе, что эта глубина чувств пугала его. — Я сказал, что он не приставал ко мне? Ну да, конечно, сказал. Совершенно верно, так и есть. Не приставал. Ему не пришлось. Это я, дурак, к нему пристал, в конечном счете. Хван удивленно уставился на друга. — Так ты сам? Господи боже! Когда? Где? — Это случилось ночью перед тем, как Юнги вернулся в Пусан. У веранды. — Да что же ты такого сделал? Рассказывай!Часть 2
3 ноября 2023 г. в 12:00
Чимин сидел на верхней ступеньке лестницы, ведущей на веранду, с нетерпением ожидая приезда брата и его загадочного друга. Чонгук в своем последнем письме сообщил, что они выедут из Пусана сразу после завтрака. Однако только до Сеула было пять часов езды на север, а потом еще двадцать минут до самой фермы. Поскольку пока было только без десяти двенадцать, они скорее всего смогут быть здесь не раньше, чем через час.
Чимин оставался на месте, беспокойно глядя на дорогу и вопреки всему надеясь, что они выехали раньше, чем рассчитывали.
В сотый раз за сегодняшнее утро он попытался вообразить, как выглядит этот Юнги.
Чонгук писал, что его приятель очень хорош собой. Но представления альфы и омеги о красоте чаще всего оказывались совершенно противоположными. Их взгляды на вещи были столь же различны, как и они сами.
Чонгук пошел в папу, невысокого и смуглого, с черными вьющимися волосами, шоколадно-карими глазами и склонностью к худобе. Чимин был омежьим воплощением отца — высокий и стройный, с золотисто-каштановыми волосами и огромными зелеными глазами.
Их характеры тоже не совпадали. Чонгук легко впадал в скуку, и жить не мог без веселых компаний. Чимин был куда более спокойным и любил уединение. Он предпочитал оставаться один на один со своими мечтами, и ничто ему не нравилось так сильно, как кататься верхом в одиночестве или, свернувшись калачиком на кровати, сочинять стихи или читать книжку. Ему больше нравилось слушать, чем разговаривать. Гук мог говорить без конца, как и их папа.
Облако пыли вдали заставило Чимина вскочить на ноги, заслоняясь рукой от солнца, как если бы он смотрел с холма. По дороге ехала машина, приближаясь так стремительно, как понеслось вдруг куда-то вниз его сердце.
Это, конечно же, Чонгук со своим другом. Он был уверен в этом.
Где-то в глубине души Чимин осознавал, что с ним происходит нечто странное, никогда раньше он не испытывал подобного волнения из-за представителя противоположного пола, которого к тому же еще даже не видел.
Он не был зациклен на альфах, как большинство омег в их классе. Друзья считали его тихоней, и он позволял им так думать, хотя знал, что в действительности никакой он не тихоня. Просто сдержанный. Ему нравился его собственный мир, и он терпеть не мог суеты. Непрошеное мужское внимание иногда стесняло и всегда досаждало ему. Откровенно говоря, он считал большинство ребят в школе слишком шумными и не вышедшими из детского возраста. Пару лет назад отец посоветовал ему подождать с приятелями до шестнадцатилетия, и он следовал этому наставлению. Это было прекрасным предлогом отклонять приглашения, которые он получал от нетерпеливых поклонников.
А их было много, ибо Чимин считался очень привлекательным парнем. Последние несколько месяцев о нем стали говорить «красивый».
Он никогда не пытался произвести впечатление или выглядеть старше, чем есть, В отличие от других омег. Он не пользовался косметикой, свои блондинистые волосы укладывал в милую прическу и одевался в джинсы или шорты, разнообразя наряд одной из отцовских рубашек.
Сегодня было точно так же. У Чимина хватало здравого смысла, чтобы не пытаться привлечь внимание кого-нибудь, вроде этого приятеля Чонгука из Пусана. Ему двадцать четыре, он даже на год старше Гука и вряд ли взглянет дважды на пятнадцатилетнего мальчишку. И кроме того, он очень, очень богат, единственный сын и наследник одной из состоятельнейших семей Азии.
Возможно, именно последнее обстоятельство так завораживало Чимина. Прежде он никогда не встречал действительно богатых людей, и то, что Гук рассказывал ему о доме и образе жизни Юнги, казалось совершенно волшебным. Абсолютно не похожим на обычную деревенскую жизнь, которую вели Паки.
Чимин был поражен, услышав, что после окончания школы Юнги целый год путешествовал вокруг света, прежде чем поступить в университет. Он и Гук до последнего года не дружили, и не было сомнений, что по окончании учебы их пути разойдутся. В будущем году Чонгуку предстоит окунуться в трудовую жизнь и искать работу, тогда как Юнги автоматически предоставлялась высокооплачиваемая должность в одной из компаний его семьи.
«Мин Индастриз» имела свои интересы во множестве отраслей, это была крупная компания с солидным капиталом. Видимо, Юнги предлагал Чонгуку помочь с работой, но Гук отказался, за что Чимин им гордился. Он не волновался за судьбу брата. Гук был достаточно напорист и энергичен, чтобы добиться успеха в любом деле, какое выберет.
Сзади скрипнула затянутая сеткой дверь, и Чимин, обернувшись, увидел папу, вытирающего запачканные мукой руки о фартук, привольно охватывающий его тонкую талию. Еще не достигнув, сорока, Пак Лиен подчинился наследственным генам и любви к диетам.
Нельзя сказать, что его беспокоил собственный вес. Ничто не могло обеспокоить Пак Лиена. Он был добродушен, щедр на ласку и заботливость. Если он и имел недостатки, так это только немного грубоватая манера общения, допускаемая им легкая бестактность. Тем не менее, все его любили, особенно муж Хенджин.
Очень красивый мужчина, Пак Хенджин мог остановить свой выбор на любом из местных омег, но он выбрал Лиена, маленького, худенького, смуглого и весьма обыкновенного.
Благодаря естественному самоуважению, Лиен не видел в этом ничего удивительного. Он принимал любовь Хенджина как должное и в ответ любил его всей своей щедрой душой. Двадцать четыре года спустя они по-прежнему обожали друг друга.
— Кажется, машина едет? — спросил Лиен с надеждой.
— Точнее, летит, — отозвался Чимин.
Папа шагнул вперед, темные глаза его вспыхнули, лицо расцвело в улыбке.
— Бьюсь об заклад, это мой Гуки ведет машину. Боже, он такой сорвиголова, когда садится за руль. Надеюсь, отец все еще на реке и не видит этого.
Показалась машина, гравий летел из-под колес, когда она уверенно вписалась в поворот на подъеме к дому. Красная, сверкающая в лучах яркого солнца, с серебристыми колесами и опущенным верхом.
На шум из-под сарая вылетела с лаем пестрая свора. Коричневая Шут — настоящая австралийская овчарка, седой Вонк — отличный пастух, хоть и не чистопородный, и черный Лабрадор Риск, из которого в свое время так и не получилась собака-проводник.
— Шут! Вонк! Риск! — позвал Лиен. — Уймитесь, наконец, и убирайтесь под дом, пока вас не задавили.
Все трое послушно нырнули в укрытие в тот самый момент, когда красный спортивный «Мерседес» с визгом остановился у крыльца. Это не было машиной его брата — у него вообще не было машины, но за рулем действительно сидел Гук. Чимин это ясно видел. Он ухмылялся, поглядывая на часы.
— Я успел за тридцать секунд до полудня! — возбужденно выкрикнул он, самодовольно глядя на своего пассажира. — С тебя двадцать долларов.
Звуки раскатистого смеха привлекли внимание Чимина к приятелю брата, и сердце парня замерло. Он смотрел, как молодой человек медленно поворачивается в их сторону, ленивым жестом поправляя густые черные волосы. Он внимательно посмотрел на хозяев ярко-синими глазами… Он видел его сверкающие белые зубы и ямочку на правой щеке.
— Привет, — сказал гость. — Я Юнги.
— Привет, папуля! — крикнул Гук. — Надеюсь, мы не слишком перепугали собак.
— Да, простите за шум, мистер Пак, — извинился приятель Гука с чарующей улыбкой. — Ваш сын просто с ума сходит, если рассчитывает выиграть пари.
— Это верно, молодой человек, — ответил Лиен. — Уж я-то знаю не только слабости моего Гуки, но и все его достоинства. Одно из них в том, что он заводит очень приятных друзей.
Гук застонал.
— Ради бога, папа, не захваливай Юнги, а то он и так задирает нос выше самого высокого небоскреба.
— В своем доме кого хочу, того и хвалю, щенок мокроносый, — ласково упрекнул сына Лиен. — Давай вылезай из этой модной тачки, подойди и обними покрепче своего папочку. И вы тоже, молодой человек. Я неравнодушен к объятиям.
— Иду, — засмеялся Юнги, и удивительно ловко перепрыгнул через дверцу машины. Фигура его была так же прекрасна, как и лицо. Чимин отлично разглядел его, одетого в облегающие джинсы и подчеркивающую мускулистый торс майку.
— Только не говори, что ты маленький братик Гука, — протяжно произнес он, разглядывая парня сверкающими синими главами. От этого взгляда все внутри у него перевернулось. Его замершее сердце вдруг забилось и понеслось, словно лошадь на скачках. — А ты разве меня не обнимешь? — нежно спросил он и, не дожидаясь ответа, крепко обнял омегу.
Чимина пробила дрожь, но он справился с собой и, застыв в его крепких объятиях, впитывал незнакомое теплое чувство каждой клеточкой своего тела. Глаза его закрылись, лицо запылало, а ноги подкосились.
Опасаясь, что может соскользнуть вдоль его тела и растаять на полу словно воск, он порывисто обнял его за шею. И тогда Юнги еще крепче прижал Чимина к себе, заставив ясно почувствовать физические различия между альфой и омегой.
— Теперь можешь отпустить, — сказал Гук, трогая Юнги за плечо. — И думать забудь о моем брате. Ему только пятнадцать.
Юнги отступил от Чимина на шаг, хотя руки его по-прежнему оставались на его талии.
— Выглядит старше, — заключил он снова низким, обволакивающим голосом, от которого у него по спине пробежали мурашки.
— Кто, Чимин? — произнес Гук скептически. — Ха, да он просто вымахал за последний год, чертовка.
— Пять футов десять дюймов, если босиком, — гордо прощебетал их папа. — В отца пошел. Да и Гуки тоже, — добавил он, взъерошив черные кудри сына.
— Пап, перестань, — вспыхнул Гук. — И хватит называть меня Гуки. Знаешь же, что я этого не терплю.
— До восемнадцати лет тебе это нравилось, сынуля. Брось свои городские замашки. Это ты его с толку сбиваешь, Юнги?
Руки Юнги наконец соскользнули с талии Чимина, и он задышал ровнее. Он старался овладеть собой, но знал, что пылающие щеки выдают его волнение.
— Это не я, мистер Пак, — сказал Юнги, наконец, отводя взгляд от лица Чимина.
— Ох, не думаю. Ты похож на сорвиголову, хоть и богат до неприличия.
— Папа! — взвился Гук.
— Что ж, всем известно, что деньги могут испортить детей, — простодушно заявил Лиен. — Но я вижу, Юнги вырос, чтобы стать гордостью своих родителей. Куда это, кстати, они уехали, Юнги?
— Думаю, в Европу, мистер Пак.
— Разве ты не знаешь точно? — удивился Лиен.
Юнги беспечно пожал плечами.
— У них никогда нет конкретных планов. Они просто плывут в бурном потоке жизни.
— Мне кажется, они выбрали странное время для отъезда. Кто же уезжает перед Рождеством? — пробормотал Лиен.
Чимин согласился с папой. Рождество — семейный праздник.
— Не волнуйся, — продолжал Лиен, взяв Юнги за руку и широко ему улыбаясь. — Проведешь Рождество с нами. Уж мы за тобой присмотрим, верно, Чими?..