Моя судьба

      Он медленно обернулся на звук открывшейся двери, двигаясь с той ленивой фацией, которую Чимин помнил слишком хорошо. Не было другого альфы, который садился бы на лошадь так, как Юнги. Не было никого, кто выглядел бы так же неотразимо, как он.       И в тридцать три года Юнги был все еще захватывающе красив. Морщинки у прекрасных синих глаз не уменьшили их блеска, и чувственные губы были по-прежнему притягательны. К знакомому облику прибавилась зрелость, которая нравилась Чимину больше, чем тот образ милого юноши, который он помнил.       Его фигура, однако, не изменилась. Возможно, стала лучше. Даже те несколько лишних фунтов, которые могли бы повредить его мужественной красоте, лишь подчеркивали достоинства зрелого мужчины.       Ну почему, отметил он про себя, изучая долгожданного гостя, почему он выглядит так сексуально в обычных серых брюках и белой рубашке?       Горечь захлестнула его, когда он вспомнил ту случайную встречу в Сеуле, когда от волнения словно онемел. Чимин поклялся тогда, что не повторит подобной оплошности. Взор его зеленых глаз остался холодным, скрестившись с его проницательным взглядом.       — Привет, Юнги, — произнес он небрежно. — Давно не виделись.       Пару секунд Юнги не отвечал, разглядывая его так же внимательно, как и он его. Чимина задело то, что на его лице отразилось некоторое удивление. И что-то еще, чего он не мог в точности определить.       — Да, действительно, — медленно произнес альфа. — Я вижу, ты изменился.       — К лучшему, надеюсь? — спросил он с вызовом.       Он улыбнулся:       — Не совершенствуй совершенство, Чимин.       Он не мог сказать ничего другого, что раздосадовало бы его больше. Какая банальность!       — Ты всегда знал, что сказать, чтобы вскружить омегам голову, Юнги. Но что ты здесь делаешь? Гук тебя ждет?       — Нет.       — Но ведь ты знаешь, что сегодня его день рождения, не так ли? — с лукавой усмешкой произнес Чимин. — И что мы устраиваем вечеринку в его честь.       — Да, конечно. Поэтому я и приехал.       Омега взглянул на сумку в его руке.       — Похоже, ты собрался задержаться после вечеринки.       — На ночь или на две. Но только если у Гука найдется свободная комната. Я могу запросто уехать в ближайший мотель. Я на машине.       Чимин удивился еще больше.       — Ты хочешь сказать, что прикатил из Европы только потому, что у Гука день рождения?       — Отчасти поэтому.       — Что это значит?       — Это значит, мой милый Чимин, что мы с мужем решили разойтись, и я почувствовал внезапную потребность свалить оттуда и повидать старого друга.       Чимин поздравил себя с тем, что встретил эту новость столь невозмутимо. Внешне, конечно.       — Ты бросил своего мужа?       — Этого я не говорил. Скорее всего, он сам меня бросил.       — Почему?       Беззаботное выражение его лица сменилось раздражением.       — Ради бога, Чимин, отложи ненадолго свой допрос. Я только что проделал долгий путь от Европы, туп как пень и чертовски устал. Мне нужны душ и выпивка. Твой папа не держал бы меня разговорами на пороге, как ты, а крепко обнял бы и быстренько впихнул внутрь.       — Разумеется. Но ведь я не мой папа, не так ли? И я больше люблю целоваться, чем обниматься. Хочешь поприветствовать меня поцелуем, а, Юнги? — насмешничал он, трепеща от собственного безрассудства.       Он удивленно уставился на него.       — Ты что, пьян или не в себе?       — Ни то, ни другое.       Может, и стоило напиться, пришла ему в голову шальная мысль.       — Тогда почему ты так себя ведешь?       — Как?       — Ты не похож на себя.       Он рассмеялся:       — Откуда тебе знать, на кого я похож теперь? Это тот Чимин, которого ты знал, был ребенком — глупым, впечатлительным ребенком, однажды решившим, что солнце — это ты.       — Очень хорошо, что ты больше не такой, — пробормотал Юнги раздраженно.       Он с трудом верил собственным ушам. Он явно расстроился, оттого что прежнее трепетное поклонение ему исчезло. Или Чимину это показалось?       — Не злись, Юнги, проходи в дом. Пойду, позову Гука.       Гук был изумлен не меньше, чем брат.       — Господи боже. Юнги? Здесь?       — Муж бросил его, — шепнул он брату.       — Хмм. Не надо долго гадать, чтобы попять почему. Я всегда говорил, что Юнги не создан для моногамии.       — По-видимому, он приехал из Европы отпраздновать твой день рождения. Говорит, что хочет остаться на ночь.       — Ну да, конечно, пусть остается. Он мой друг! Предупреди Тэхена, что у нас гость, ладно?       И Гук устремился к холлу.       Тэхен по-прежнему возился на кухне, на этот раз, загружая посудомоечную машину. Он принял новость о неожиданном приезде Юнги и о том, что он останется на ночь, так легко, как это сделал бы папа Чимина. Это открыло Чимину еще одну причину того, почему Тэхен и Гук так хорошо ладят между собой.       — Как мило со стороны Юнги. Ведь он не виделся с Гуком со дня своей свадьбы.       — Я тоже, — буркнул Чимин.       Что-то в тоне парня вызвало проницательный взгляд Тэхена.       — Ты что, все еще влюблен в него?       Чимин опустил глаза, и Тэхен мягко улыбнулся.       — Только глухой, тупой и слепой на той свадьбе мог не заметить твоего разбитого сердца. Гук сказал мне позже, что пытался дать тебе понять, что Юнги не самый подходящий мужчина для любого порядочного омеги, не говоря уже о его нежно любимом брате.       Чимин пожал плечами.       — Я бы солгал, если бы не признался, что до сих пор нахожу его весьма привлекательным. Но я постарался забыть прошлое.       — Надеюсь. С женатыми альфами всегда проблемы.       — Он сказал, что разводится.       — Это теперь так же популярно, как поздравления по почте, — сухо заметил Тэхен.       — Не волнуйся за меня, дорогой. Я стреляный воробей в том, что касается Мин Юнги.       — Думаю, Гук был бы рад это слышать.       — Что это я был бы рад услышать? — спросил он сам, входя на кухню.       — Что Чимин избавился от любовного недуга.       Гук взглянул на брата тяжелым взглядом.       — Ему это пригодится, раз уж он сегодня так вырядился.       Чимин рассердился.       — В каком смысле?       — В том смысле, что Юнги не из тех мужчин, которые игнорируют те сигналы, которые ты сегодня так щедро излучаешь, дорогой братик. И, кроме того, ты всегда ему нравился.       — Брось, Гук! Позволь мне самому решать, как себя вести. Мне уже двадцать четыре, а не пятнадцать. И я вполне могу соблюдать дистанцию даже с такими красавцами, как Юнги.       Расхрабрился, мальчик, снова насмешливо произнес противный внутренний голос. Так ли это?       Брат вздохнул.       — Да, ты прав. Я становлюсь занудой. Юнги тоже, кажется, изменился. Он кажется очень спокойным, но не так, как прежде. Видимо, этот брак выбил из него дурь.       — Где ты его разместил? — спросил Тэхен.       — В одной из комнат для гостей. Он принимает душ. Я обещал смешать виски с содовой и принести ему. Поскольку ты теперь равнодушен к нему, Чимин, это можешь сделать ты. Мне пора возвращаться к гостям. Да и тебе тоже, Тэ. Ты и так слишком много времени провел на кухне.       Чимина охватила паника. Ему захотелось крикнуть, что он по-прежнему трепещет от одного лишь его взгляда, но мысль отнести Юнги коктейль, пока он еще в душе, таила опасную привлекательность.       Воспоминания о совместном купании в реке нахлынули на него. У Юнги была великолепная фигура. Фигура пловца. Широкие плечи, стройные бедра, длинные мускулистые ноги. В университете он был чемпионом по плаванию и не участвовал в Олимпиаде только потому, что никогда не тренировался серьезно.       Чимина всегда удивляла в характере Юнги способность никогда ничего не воспринимать слишком серьезно. Но это тоже было частью его обаяния. Серьезного, вдумчивого Чимина интриговало, что кто-то не строит планов и ни о чем не беспокоится.       Да у Юнги и не было в этом необходимости. Он родился умным, красивым и богатым — богатство оказало особое влияние на отношение Юнги к жизни. Казалось, все, чего стоит только захотеть, само падает богатым в руки. И все действительно падало в руки Юнги — не исключая и омег.       Он смешал виски с мартини и понес коктейль наверх, удивляясь своему побуждению сделать напиток покрепче. Чего он хотел — нейтрализовать Юнги или, наоборот, напоить, чтобы обольстить потом?       Это предположение вначале потрясло его своей нелепостью, и он остановился на верхней площадке лестницы. Но потрясение быстро сменилось вызовом. Не он ли обещал сегодня Хвану, что, если на вечеринке появится подходящий кандидат, он даст ему шанс стать его первым любовником? Кто же подходит для этого лучше, чем Юнги?              Господи, может, он действительно пьян? Сколько бокалов он выпил до приезда Юнги? Два? Три? Нет, всего два. Он не был пьян, но и не вел себя с обычным благоразумием, как только что верно подметил Юнги. Внезапно он решил вести себя с еще большей дерзостью, чем прежде, и его охватила какая-то безумная ярость. Ярость, потому что Чимин злился. Злился на себя. Злился на Юнги. Он не имел права являться сюда сегодня и вновь вторгаться в его жизнь. Это нечестно! Он должен заплатить за это. Чимин заставит его заплатить.       Он не постучал, решительно войдя внутрь. Юнги уже вышел из душа и почти полностью оделся. Он выглядел весьма сексуально в расстегнутой рубашке, обнажавшей его лоснящуюся загорелую грудь.       В его глазах отразилось неодобрение столь внезапному вторжению.       — Уверен, папа учил тебя стучать, прежде чем входить в комнату джентльмена, — саркастически заметил он, заправляя рубашку и брюки.       — Да, учил, — парировал Чимин. — Я вспомнил об этом в следующий момент после того, как вошел.       Он подавил раздражение, его синие глаза потемнели.       — Ищешь повод поссориться со мной, Чимин?       Да, явилась ему безрассудная, но совершенно искренняя мысль. Потому что если я этого не сделаю, то упаду к твоим ногам и признаюсь, что еще люблю тебя!       Чимин отвернулся, чтобы Юнги не увидел смятения на его лице. О господи, это не могло быть правдой. Это не должно быть правдой. Но это было так…       Он снова обернулся к нему с рассеянной улыбкой. Голова кружилась, и он не знал, как себя вести. Может, и впрямь попытаться обольстить его? Эта мысль показалась вдруг вполне реальной.       Впервые в жизни Чимин хотел, чтобы Юнги вел себя как бессердечный совратитель, каким его всегда изображали. Потому что в его распоряжении мало времени. Разумеется, через день или два он вернется в Европу. Такой шанс может больше не представиться. А вдруг все, на что он может рассчитывать, — это лишь сегодняшняя ночь.       — Правда, гадко с моей стороны? — произнес Чимин, стараясь придать улыбке истинно обольстительный оттенок. — Я просто дразнил тебя. Вот выпивка. Гук просил принести тебе виски с содовой.       Он протянул ему стакан, затем опустился на край кровати, игриво скрестив ноги.       — Так что же заставило твоего мужа тебя бросить? — спросил он улыбаясь. — Ты снова стал плохим мальчишкой, Юнги?       Одна часть его существа желала, чтобы он был очень плохим мальчишкой. Другая же хотела, чтобы он отрицал измены, признался, как изо всех сил пытался сделать их брак удачным, но не смог, поскольку никогда по-настоящему не любил своего мужа. По-настоящему он любил другого. Омегу по имени Чимин.       Мин внимательно посмотрел на его ноги, отхлебнул виски, поморщился, потом поставил стакан на туалетный столик. Все еще не говоря ни слова, он достал щетку и стал причесывать перед зеркалом свои шелковистые, еще влажные черные волосы. Чимин заворожено смотрел, ненавидя эти послушные локоны. Ему хотелось вцепиться в них, Притянуть его голову к себе и впиться губами в его рот.       Сладкая дрожь пробежала по телу парня. Он никогда не думал, что способен на подобные чувства, на такую бешеную страсть. Его пугали последствия. Что, если в постели Юнги окажется столь же бесподобен, как он себе представлял? Как он сможет потом с ним расстаться?       Внезапно Чимин осознал, что он смотрит на него в зеркало. Не на его ноги, а в его глаза.       — Почему тебя так интересует моя личная жизнь? — спросил он.       Он пожал плечами с наигранным безразличием.       — Просто любопытно, вот и все. Гук всегда говорил, что твой брак долго не продлится.       Обернувшись, он поднял брови.       — Да ну? А он объяснил почему?       — Смею предположить, он думал, что человек, избранный «Супержеребцом года», не очень-то подходящий материал для хорошего мужа.       Юнги застыл, потом медленно покачал головой и вздохнул.       — Старина Гук, — произнес он сухо. — А я-то считал его другом.       Чимина задела эта скрытая критика в адрес его брата.       — Гук действительно твой друг, — набросился он на Юнги. — Если же твой брак потерпел неудачу, ты сам виноват.       — О да, Чимин. Я действительно виноват. Я совершил большую ошибку, женившись на Михо.       — Надеюсь, это не упрек в адрес собственного мужа?       — Я не упрекаю никого, кроме себя.       — Так вы серьезно решили развестись? — спросил Чимин, ненавидя себя за то, что так отчаянно хочет знать правду. По большому счету, какая ему разница? Юнги здесь только на одну или две ночи, потом он вернется в Европу, в свой мир тщеславия и таких омегам, как Михо.       — Никакой надежды на примирение? — повторил он, надеясь, что это прозвучит небрежно.       — Никакой, — раздраженно бросил он, сделав еще глоток виски и снова сморщившись как от боли. — Черт, Чимин, чего Гук сюда намешал? Это так крепко, что может свалить быка.       — Гуктут ни при чем. Это я приготовил. Думаю, тебе необходимо расслабиться.       — Ты прав. Но не таким образом.       Он поставил стакан на место.       — Итак, скажи мне, Чимин, дала ли тебе жизнь все то, чего ты хотел? И где тот пылкий молодой человек, ожидающий тебя внизу, чтобы заключить в любящие объятия?       В этот момент Чимин пожалел, что не положил мышьяк в его стакан.       — Пока еще нет, — ответил он с холодной высокомерной улыбкой. — В настоящее время я нахожусь в стадий выбора. Мне ведь только двадцать четыре, И не так много времени прошло с тех пор, как я окончил университет. Мне нужно взвесить все за и против, прежде чем изменить свою жизнь. Хотя теперь я вижу, что некоторые вещи — и некоторые люди — никогда не меняются.       И он бросил на Юнги мрачный взгляд.       — Слушай, давай оставим эти дурацкие колкости, ладно? Сегодня день рождения Гука, и, насколько я знаю твоего брата, внизу должны быть музыка и танцы. Немного музыки и танцев мне бы не помешало.       Взяв Чимина за руку, он притянул его к себе. Пак слегка покачнулся, и тогда другой рукой он поддержал его, обняв за талию. Его зеленые глаза удивленно округлились, а Юнги смотрел на него откровенно циничным взглядом.       — Не смотри так удивленно, Чимин, — протянул он. — Разве не такого поведения ты ждешь от бессовестного повесы вроде меня? Это всего лишь приветственный поцелуй, который ты сам предлагал.       В панике Чимин отвернулся от его приближающихся губ.       — Не надо, Юнги, — пробормотал он сквозь зубы. — Я принимаю приветственные поцелуи только в дверях, а не в спальнях. — Но он уже взял его за подбородок и грубо повернул лицом к себе.       — Нет, — попытался крикнуть он, но голос его потонул в его поцелуе.       Память и вправду способна затемнять разум, сконфуженно подумал Чимин, когда губы Юнги жадно сомкнулись с его губами. Он говорил Хвану, что когда-то его поцелуй унес его на небеса. Или он ошибался, или все сильно изменилось. В тех губах, что стискивали сейчас его губы, не было ничего небесного. Это был сущий ад.       Но все переменилось прежде, чем Чимин успел подумать, каким дураком был, воображая все эти годы, что любил его. Пальцы, сжимавшие его подбородок, внезапно скользнули по его шее. Другой рукой Юнги нежно взъерошил его волосы на затылке. И его губы уже не сдавливали его рот, словно тиски.       И когда он облегченно вздохнул и почти расслабился, его язык медленно двинулся в глубину рта парня.       Он проникал глубоко, затем отступал, снова возвращался, соединяясь с его собственным языком в эротическом танце, который длился, целую вечность.       Чимина захлестнула волна наслаждения, затмевающего все, что он испытывал прежде. Оно проникало в самые глубины его существа, в каждую клеточку тела, в каждый нерв. Он всегда мечтал об этом — оказаться в объятиях Юнги, губы к губам, тело к телу. Чимина кольнула мысль, что, лишь по-настоящему отдавшись Юнги, он поймет, что такое любовь.       Он стремился к этому в молчаливом желании, сам того не осознавая, запуская руки и его шелковистые волосы, чтобы удержать его губы на своих губах, чтобы прижаться к любимому мужчине еще крепче. Он услышал его стон вожделенного желания, чувствуя, как оно сливается с его собственной всевозрастающей страстью.       — Дядя Чимин…       Детский голосок прорвался сквозь туман его сознания. Он отпрянул от Юнги. Волшебство уступило место будничной реальности, поскольку Чимин понял, что мгновением раньше был близок к тому, чтобы позволить Юнги делать с ним все, что он захочет.       — Я хоцу пи-и-ить… — ныл трехлетний Хенджин, пока его дядя смотрел на него из-за плеча Юнги.       Тяжело дыша, он вывернулся из словно окаменевших рук Юнги и повернулся к племяннику, стоящему у распахнутой двери, — еще одного свидетельства его унижения. Боже мой, подумал он, ведь любой мог идти мимо и увидеть нас. А если бы это был Гук?       Смутившись, он взял Хенджина на руки и быстро понес вниз, в детскую.       — Папа и отец рассердятся, если узнают, что ты вылез из постели, молодой человек, — строго сказал он. — Я им не скажу, если ты пообещаешь быстренько напиться и лечь спать.       — А что это за дядя тебя целовал, дядя Чимин? — спросил Хенджин с невинным детским любопытством.       — Он друг твоего отца и мой тоже, — сказал он, надеясь, что этого достаточно. Хенджин был как раз в том возрасте, когда дети спрашивают обо всем.       — А зачем он целовал тебя? Ты собираешься за него замуж, дядя Чимин?       Чимин похолодел.       — Нет, Хенджин, я не собираюсь за него замуж. Мы с ним долго не виделись. Люди целуются, когда они долго не видели друг друга.       — Да, но…       — Сколько тебе воды налить? — перебил он малыша, надеясь отвлечь его внимание. — Полный стакан или половину?..       Чимину удалось уложить Хенджина в постель без новых затруднительных вопросов. Оставалось надеяться, что утром малыш не обнародует новость о том, как дядя Чимин целовался с кем-то из друзей отца в комнате для гостей.       Укрыв мальчика одеялом и чмокнув в лоб, он готов был ускользнуть, как вдруг Хенджин заявил, что вряд ли заснет, если ему не почитают.       Вздохнув, Чимин отдал должное «Конни проказнику». История оказалась довольно длинной. Когда она закончилась, Хенджин уже посапывал. Чимин смотрел на спящего ребенка, его оливковую кожу и черные кудряшки, и непрошеная мысль пришла на ум. Сын Юнги, наверное, был бы столь же светленьким, как Хенджин был темненьким. Во сне он казался бы золотым ангелочком.       Его сердце сжалось, и, закрыв глаза, он наклонился и поцеловал Хенджина в лоб, все еще воображая себе ангела.       — Люблю тебя, — нежно прошептал он.       С печальным вздохом Чимин открыл глаза, отложил книгу и встал. Осторожно погасив ночник, он повернулся, чтобы на цыпочках выйти из комнаты, и столкнулся с Юнги, стоявшим возле двери. Было совершенно очевидно, что он все видел. Эта мысль встревожила и рассердила Чимина. Когда же он, наконец, избавится от этих глупых пустых мечтаний?       Он не слишком вежливо вытолкнул Юнги за дверь и быстро захлопнул ее, прежде чем тот успел что-нибудь сказать и разбудить Хенджина.       — Ну и сорванец, — улыбнулся Юнги. — Только у Гука может быть такой.       Чимин наблюдал за ним со смешанным чувством удивления и раздражения.       — Завидуешь, Юнги?       — Конечно.       — В таком случае, почему у тебя нет детей? — поддел он его. — Или ты слишком много времени уделяешь светским утехам, и некогда было заняться этим вопросом?       — Если ты сам собираешься отвечать на свои вопросы, Чимин, зачем их задавать? Я тебя о том же могу спросить. Что же ты не воплотил свой инстинкт в реальность? Что же не нашел какого-нибудь милого парня, не вышел за него и не завел пару очаровательных детишек?       Господи, надо же быть таким толстокожим, чтобы спрашивать его об этом! Он, похоже, непробиваем.       — Конечно, у меня будут дети, — сказал Чимин, скрыв свою боль под холодной улыбкой. — Рано или поздно. Но сейчас я слишком, поглощен работой.       — Ах, да… работа. Гук говорит, ты наставляешь омег на путь истины и благочестия.       — Чтобы кто-нибудь вроде тебя не посмеялся над ними, — резко парировал он. — Люди без моральных устоев всегда издеваются над теми, у кого они есть.       Он удивленно посмотрел на собеседника.       — Следи за собой, Чимин. Знаешь, тот, кто живет в стеклянном доме, не должен бросаться камнями.       — Это ты к чему?       — К тому, что десять минут назад ты готов был отбросить все моральные устои. Ты потряс меня, когда я обнаружил, что ты стал одним из тех омег, которые готовы раздвинуть ноги после первого же поцелуя.       Он ударил его по щеке, резко и хлестко.       — Негодяй! — прошипел Чимин. Все в нем клокотало от ярости.       Юнги вяло поднял руку, чтобы потереть покрасневшую щеку.       — Это за то, что произошло несколько минут назад, милый Чимин? Или за то, что было девять лет назад?       — За то и за другое, — отрезал он.       Он пристально посмотрел на омегу, и его сверкающие проницательные глаза потемнели.       — Хорошо, — произнес он, наконец, каким-то загадочным тоном.       — Чего в этом хорошего?       — Полагаю, немного. Пойдем, — сказал он, схватив его за руку и потянув за собой. — Давай спустимся вниз и потанцуем.       Чимин вырвал свою руку и резко остановился.       — Вот как? Ты рассчитываешь, что после такого оскорбления я спущусь вниз и буду танцевать с тобой?       Он улыбнулся одной из своих прежних улыбок, ослепительных и совершенно обезоруживающих.       — Черт возьми, Чимин, ты оскорбляешь меня с того момента, как я переступил порог этого дома. Подумаешь, друзья выясняют отношения. Кроме того, я не думаю, что мои слова оскорбительны. Мне, пожалуй, даже нравятся доступные омеги. Это экономит альфам чертовское количество времени.       — Ах, ты!..       Он заставил его замолчать еще одним поцелуем: легкое дразнящее прикосновение губ, выдавшее у него мягкий слабый стон отчаяния, смешанного с удовольствием.       — Ты испорченный сукин сын, — прошептал он дрожа.       — А ты просто великолепен, — нараспев произнес Юнги.       Прищурив глаза, он прикоснулся к выпавшей из укладки пряди волос и медленно провел ею по губам парня.       Нестерпимый жар опалил губы и все тело Чимина. Ослабев от желания, он протянул руку к его плечу, его губы приоткрылись, и, сам того не сознавая, он прижался к возлюбленному.       — Позже, милый Чимин, — промурлыкал Юнги, отпуская и расправляя его волосы и слегка поглаживая при этом выступающий из-под ткани футболки сосок. — Мне не хочется начинать то, что я не смогу закончить. Складывается ощущение, что вот-вот появится твой брат.       Чимин чуть не задохнулся от возмущения.       — А мне отвратительны альфы, которые делают самонадеянные предложения, — накинулся он на него. — Моей благосклонности не так легко добиться, как ты думаешь, Юнги.       — Нет?       — Совсем нет. Тебе ведь нравятся доступные омеги, помнишь?       — Обычно да. Но для тебя, мой милый Чимин, я готов сделать исключение.       — Прекрати меня так называть! — огрызнулся он. — Я вовсе не «твой милый Чимин», как бы ты меня ни называл. Я презираю альф вроде тебя, Юнги. Ты разрушаешь все, к чему прикасаешься. Ты улыбаешься, смеешься, ослепляешь, но дальше — сплошная пустота. Ты являешься сюда сегодня и пытаешься соблазнить меня через десять минут после прибытия, а твой бедный муж все слезы, наверное, в Европе выплакал.       — Сомневаюсь, — произнес Юнги. Улыбка сошла с его лица. — Очень в этом сомневаюсь. Михо вовсе не плачет. Скорее всего, сейчас он развлекается с очередным любовником.