Разрушенные идеалы

      Дни проходили мучительно долго. Тянулись вязкой жидкостью, рискуя поглотить всё на своем пути. Как бы Кавех ни старался заполнить свое время, быстрее проходить оно не стало. Архитектор сам не понимал, куда спешит. Ему казалось, что тревога, одолевающая его последние дни, таким образом должна пройти.       «Время лечит», — думал Кавех, позабыв о том, что на него это абсолютно никак не действует. Может быть, кому-то и правда помогает просто подождать, когда сердце перестанет так болезненно реагировать на произошедшие события, но только не архитектору Сумеру. У того этот человеческий орган будто всегда оставался самым чувствительным местом, которое помнит обо всём.       Одной такой ситуацией стала ночь, проведенная с аль-Хайтамом. Что на них нашло, Кавех и сам понять не мог. Они ведь недолюбливают друг друга. Всё время ссорятся, спорят, сталкиваются лбами, не желая идти на компромиссы. Считают собственную точку зрения единственно верной и не питают абсолютно никаких романтических чувств друг к другу. Или так только кажется?       Кавех долго думал над этим, но каждый раз мысли приводили к одному и тому же выводу. Да, аль-Хайтам — невыносимый человек. Самоуверенный, строгий, серьёзный, практичный. Всегда всё держит под контролем, заботится о себе и своем комфорте. Он вряд ли когда-либо чувствовал хотя бы малую часть тех эмоций, которые ощущал Кавех ежедневно. Но несмотря на все это, секретарь Сумеру — единственный, кто не прошёл мимо, когда архитектору негде было жить. Единственный, кто предоставил крышу над головой и предложил оплачивать его счета. Пускай аль-Хайтам сказал платить за аренду и следить за бытом, но разве это равносильно тому, на что ему пришлось пойти, чтобы впустить в свою обитель ещё кого-то? Впустить тому, кто ценит тишину и спокойствие, отстаивает личные границы и никому не позволяет их нарушать.       Рассуждая над всем этим, Кавех невольно вспомнил их первый поцелуй. Такой неожиданный, смущенный, нежный… Необходимый… Казалось бы, ответ лежит на поверхности, но что-то всё равно гложет Кавеха. Все эти дни он не находил себе места. Пытался понять и себя, и Хайтама, разобраться в том, что происходит между ними, но все было так сложно и запутано. Архитектор не мог признаться себе, что испытывает чувства к соседу, но каждый раз перед сном представлял их поцелуй и покусывал собственные губы, желая снова почувствовать тот самый вкус. Он не признавался себе, но тело предательски откликалось на взъерошенные волосы соседа, то, как он выходил из душа, обмотавшись полотенцем ниже пояса, и как сосредоточенно работал в своём кабинете. Не признавался, но всеми фибрами души желал, чтобы та ночь хоть что-то значила для аль-Хайтама.       Пробуждение далось Кавеху тяжело. Он еле разлепил глаза и вытащил себя из кровати. Тело будто налилось свинцом и не желало расставаться с приятной и теплой постелью. Всё-таки бессонные ночи, проведенные за работой, давали о себе знать. Кое-как поднявшись, Кавех побрел в ванную. Он наспех умылся и почистил зубы. Вытерев лицо полотенцем, архитектор посмотрел на своё отражение в зеркале и понял, насколько всё запущено. Из-под лба на него смотрел замученный человек с синяками под глазами и взъерошенными волосами. Печальное зрелище.       Немного опустив взгляд, тело Кавеха тут же болезненно пронзило. Засос, оставленный аль-Хайтамом на плече, почти прошёл. Осталось лишь темно-синее пятнышко - единственное напоминание о том, что у них была близость. Ещё дня два — и этот след исчезнет, оставив только воспоминания.       Кавех яростно сжал руками раковину и стиснул зубы. Они так и не поговорили. Не обсудили то, что всё это значит. Кавех несколько раз хотел завести разговор, но каждый раз у аль-Хайтама находились какие-то дела. Сам же секретарь следовал своему привычному образу жизни: ходил на работу, читал книги, спорил с Кавехом. В общем, вёл себя так, будто ничего между ними не произошло. Такая реакция задевала архитектора за живое. Будто кто-то взял нож и начал водить им по голым нервам Кавеха. Он чувствовал себя так, будто его использовали. Создавалось впечатление, что аль-Хайтаму всё равно на совместно проведенную ночь. Архитектор же места себе не находил. Ему необходимо было расставить все точки над “і” здесь и сейчас.       Сил больше не осталось. Кавех решил, что на этот раз доведёт дело до конца, как бы аль-Хайтам ни уходил от разговора. Пускай беседа выйдет неловкой и тяжёлой. Пускай архитектор услышит, что это было проявление слабости. Ничего не значащий перепихон. Но он заставит аль-Хайтама во всём признаться ему в глаза.       Выйдя из ванной, Кавех направился в гостиную, где традиционно секретарь пил свой утренний кофе и читал газету. Влетев в комнату, архитектор раскрыл рот и завис. Рядом с аль-Хайтамом стояло два больших чемодана. Оба трещали по швам, а это значило, что они заполнены вещами. Кавех не понимал ровным счётом ничего. Чемоданы были явно не его. Следовательно, внезапное желание выселить архитектора из дома отпадает. Но ситуация от этого не становится яснее.       — Это что такое? — наконец спросил Кавех, указав на собранные вещи.       — Чемоданы, — сухо ответил аль-Хайтам, продолжая водить взглядом по тексту в газете.       — Я вижу, что чемоданы. Что они здесь делают?       — Стоят.       — Агх! Хайтам! — взорвался Кавех. — Ты можешь хоть один грёбаный раз нормально ответить на мой вопрос?!       Рука аль-Хайтама едва дёрнулась. Он как будто на мгновение снял с себя маску, а затем снова стал строгим и расчётливым секретарем Академии Сумеру. Отложил в сторону газету, наспех допил кофе, поднялся и ответил:       — У меня командировка в пустыню. Выхожу через десять минут.       — Что? — удивился Кавех, не веря собственным ушам.       Он вмиг забыл, о чем хотел поговорить с аль-Хайтамом. Самый страшный кошмар, который преследовал его с юности, приходил во снах и не давал нормально жить, становился реальностью. Архитектор широко распахнул глаза и продолжил, заикаясь от волнения.       — З-зачем? В к-какую пустыню?       — У нас много пустынь? — ответил аль-Хайтам и что-то продолжил твердить Кавеху, но тот его уже не слушал.       Архитектор обхватил руками дрожащие плечи и сам не заметил, как по стенке спустился на пол. Его одолевал всепоглощающий ужас. Кончики пальцев дрожали, белея из-за напряжения. Кавех впивался ногтями в собственные плечи, желая почувствовать хоть что-то, а не тонуть в тёмных, ужасающих воспоминаниях. Телеграмма о смерти отца вспыхнула перед глазами. А затем на месте его имени появилось «аль-Хайтам». От этой абсолютно дикой игры воображения начала кружиться голова. Кавех зажмурился и со страдальческим стоном стал потирать глаза.       — Что случилось? — забеспокоился аль-Хайтам и, присев рядом с архитектором, едва коснулся его руки.       — Хайтам, прошу… — взмолился Кавех. — Не едь в это проклятое место. Я… — запнулся он, пытаясь подобрать нужные слова. В его глазах стоял такой ужас, что невольно испугался и аль-Хайтам, хотя всегда считал себя человеком, которого невозможно чем-то задеть. Взгляд Кавеха беспорядочно носился из стороны в сторону, не в состоянии найти покой. — Я не хочу потерять ещё и тебя.       Это «ещё» неприятно кольнуло аль-Хайтама. Он вспомнил рассказ Кавеха про отца и тут же понял причину внезапно возникшей паники. Нужно было срочно что-то предпринимать, чтобы успокоить соседа.       — Послушай меня, — начал аль-Хайтам и приподнял подбородок Кавеха, чтобы тот сконцентрировался на нём, и, встретившись с соседом глазами, продолжил. — Во-первых, это работа, и я не могу отказаться. Во-вторых, командировка всего на три дня. И, наконец, в третьих, не стоит недооценивать мои мозги и умение выживать.       Поддержка Хайтама была из разряда интеллектуальных: он разложил всё четко, строго и по фактам. Никаких соплей и пустых слов, но это не значило, что его сердце не трепетало от картины перед ним. Его руки хотели касаться Кавеха везде, судорожно блуждая, ища, куда приткнуться, чтобы успокоить его.       Архитектор глупо моргал, пытаясь обдумать услышанное. Постепенно он приходил в себя, но всё ещё не был готов к тому, чтобы адекватно оценивать реальность. Аль-Хайтам это понимал, поэтому добавил, запуская свои руки в чужие волосы.       — Со мной ничего не случится. Я не раз был в пустыне. Знаю обо всех правилах безопасности, где можно находиться, а куда лучше не соваться.       Рука аль-Хайтама прошлась по кучеряшке Кавеха и коснулась шеи. Проведя пальцами по бледной коже, секретарь остановился у темно-синего следа на плече. Некоторое время он всматривался в отметину, периодически поглаживая её. Она интересно контрастировала на фоне светлого кожного покрова. В душе аль-Хайтам улыбался и смущался, позволяя себе слегка игривые мысли, вспоминая обстоятельства.       Оба так и сидели, не проронив ни слова. Недоговорённости, которые были между ними, натянулись как струны на музыкальном инструменте. Кавех словил задумчивый, изучающий взгляд аль-Хайтама. Казалось, это идеальный момент, чтобы поговорить, но внезапно возникшая новость об отъезде секретаря выбила архитектора из колеи. Ему нужно успокоиться и прийти в себя. Эта задача оказалась первостепенной. Даже важнее выяснения отношений. Кавех словил себя на мысли, что впервые в жизни задумался о своем собственном состоянии.       — Иди, а то опоздаешь, — нарушил тишину архитектор.       Аль-Хайтам встрепенулся и глянул на соседа. Вначале ему показалось, что Кавех произносит эти слова пренебрежительно, с подтекстом, но после, увидев его спокойный взгляд, понял, что это не так. Архитектор одобрительно кивнул, всеми силами пытаясь показать, что с ним всё в порядке. В конце концов он не может контролировать действия аль-Хайтама и уж тем более привязать его к себе, никуда не отпуская. Бороться действительно нужно. И, прежде всего, с собой.       Аль-Хайтам с трудом выпустил чужую руку. Нужно идти, как бы сильно ни хотелось остаться. Он поднялся, схватил чемоданы и направился в сторону выхода. Встав перед дверью, секретарь глубоко вздохнул и оглянулся на Кавеха. Тот продолжал сидеть, обхватив ноги и подперев спиной стену.       — Кавех, — окликнул его аль-Хайтам. Тот поднял взгляд, после чего секретарь продолжил. — Я вернусь. Обещаю.       — Я буду ждать.       — И вот ещё что… — немного помедлив, начал аль-Хайтам и ухмыльнулся. — Постарайся не разнести дом.       Уголки рта Кавеха приподнялись. Он всё ещё был печален, но аль-Хайтам разрядил обстановку и смог хоть немного успокоить соседа. По крайней мере, тот больше не бился в истерике и не пытался удержать секретаря.       — Не уверен, что смогу, - поддержал шутливый тон Кавех.       Аль-Хайтам слабо кивнул и наконец вышел на улицу. В одночасье дом окутала тишина. Кавех не слышал ни единого звука. Только собственное дыхание и сердцебиение, которое отдавалось в ушах. Вокруг всё опустело и это пугало архитектора больше всего. Понимание того, что аль-Хайтама нет рядом, что он отправился в пустыню, снова настигло его. Но как только Кавех почувствовал вновь накатывающий ужас, сразу же поднялся и побежал в ванную. Там он умылся прохладной водой и начал медленно, глубоко дышать. Вскоре архитектор окончательно пришёл в себя.       — Всё будет в порядке. Ты… — произнёс своему отражению в зеркале Кавех и запнулся.       Раньше он говорил себе ужасные слова. Обвинял во всех несчастьях, даже если они не имели к нему никакого отношения. Сейчас же хотелось помочь самому себе, сказать что-то одобрительное.       — Ты справишься, — наконец выдавил Кавех, пробуя на вкус слова. Он впервые поддержал сам себя. И впервые почувствовал, как это успокаивает.

***

      Кавех тащился по улице, еле волоча ноги. Он был выжат не только физически, но и морально. Дотошный заказчик, сложный проект, отсутствие полноценного сна и отдыха, тревога за аль-Хайтама — всё это свалилось в один момент. Кавеха одолевала апатия, кошмары, депрессивное состояние. Он старался со всем этим бороться, правда старался. Отвлекался на прогулки с друзьями, уборку и готовку, изучение новых архитектурных достижений. Иногда это помогало, иногда нет. Если же болезненное состояние не проходило, то Кавех забирался с головой под одеяло, чтобы создать некое подобие безопасности. Так он всегда делал в детстве, когда становилось страшно или одиноко.       Практически дойдя до дома, архитектор услышал жалобный писк. Он спохватился и начал оглядываться по сторонам, но так никого и не увидел. Тогда Кавех решил идти на звук. Пробравшись в кусты, он заметил пустынного лиса. Зверек свернулся в клубок и сильно дрожал, при этом постоянно поскуливая. От этого вида у архитектора защемило сердце. Человеку, не лишённому эмпатии, будет невыносимо больно смотреть на то, как страдает невинное существо. Что уж говорить про Кавеха с его обостренным чувством справедливости.       — Эй, ты откуда здесь взялся? — спросил Кавех нежным и тихим голосом, чтобы не спугнуть лисенка. Он присел на корточки и потянул к зверьку руку. Животное встрепенулось, но не спешило убегать. — Не бойся, маленький. Я тебя не обижу.       То ли лисёнок настолько устал, что был не в силах бежать, то ли заботливый голос Кавеха оказал должный эффект, но зверек все же оказался в чужих руках.       — Какой же ты кроха, — добродушно проговорил архитектор и почесал животное за ухом.       Это действие позволило лисёнку расслабиться и понять, что ему не угрожает опасность. Он начал лащиться о руки Кавеха, довольно фыркая.       — Ах! — удивился архитектор, никак не ожидая, что дикий зверь так быстро ему доверится. — Что же мне с тобой делать?       Кавех обращался с животным так, будто он его понимает и вот-вот должен что-то ответить. Но зверёк только и делал, что с любопытством осматривал глазами-бусинками человека напротив.       Немного подумав, Кавех безысходно вздохнул. Решение ситуации, которое пришло к нему в голову, безусловно нравилось. Только вот от него не будет в восторге аль-Хайтам. С другой стороны, секретарь просил не разнести дом. А ведь может это сделать маленькое, беззащитное существо? Да и Кавех за ним будет присматривать. Так что решение было принято единолично и безоговорочно.       По дороге домой архитектор закупился едой, поэтому сразу же вдоволь накормил лисёнка. Он уже придумал тысячу оправданий, как дикое животное оказалось в их жилище, но все они звучали глупо и неубедительно. В конце концов, Кавех бросил эту затею. Надо решать проблемы по мере поступления. К тому же гениальные идеи приходят в экстренных ситуациях. Так что архитектор дождётся аль-Хайтама, а уже после будет на ходу что-то придумывать.