Разрушенные идеалы

      Так прошло три дня. Долгие. Мучительные. Тоскливые. Это состояние знакомо Кавеху. Архитектор испытал его впервые ещё тогда, в детстве, после новости о гибели отца. Время сразу же остановилось, будто весь мир замер. Ничего не существовало вокруг. Только он, мать и их огромная, всепоглощающая утрата. То же самое было и сейчас. Несмотря на то, что с аль-Хайтамом ничего не случилось, организм Кавеха помнил о взаимосвязи пустыни и боли, поэтому вызвал похожую реакцию. Рациональная составляющая архитектора, которой крайне мало, говорила о том, что беспокойство безосновательно. Но травма, полученная в детстве, до сих пор не зажила и продолжала напоминать о себе.       При одном упоминании о пустыне кровь в жилах стыла. Кавех успокаивал себя, как мог. Даже начал разговаривать сам с собой или с Мехраком. С появлением лисёнка эта необходимость исчезла, ведь теперь зверёк стал невольным слушателем. Архитектор даже умудрился выпить вместе с ним. Естественно, никто животное не спаивал — оно лишь смирно сидело и внимало все философские изречения Кавеха. А вот он сам не ограничивал себя в алкоголе. Вместе со зверьком ему и правда стало легче. Архитектор больше не чувствовал себя таким одиноким. К тому же, отвлекался на заботу о лисёнке. Кавеху казалось, что он тонет в болоте из собственных страхов, но вытягивает сам себя за шиворот, цепляется за любую, даже мизерную возможность удержаться на плаву.       Вскоре состоянием архитектора всерьёз забеспокоились Тигнари и Сайно. Те застали Кавеха на улице в поникшем состоянии. Друзья стали расспрашивать, что произошло, но он отвечал расплывчато, заезженными фразами, вроде «всё в порядке», «попался сложный проект», «не выспался». Обычно Кавех откровенничал только после того, как выпьет, а в трезвом уме предпочитал не грузить своими проблемами остальных. К тому же, что светоч Кшахревара мог ответить? Рассказать про их с аль-Хайтамом сложные взаимоотношения? Несмотря на то, что Кавех считал Тигнари и Сайно хорошими друзьями, всё равно не оповестил бы их, даже если бы сам понимал, что между ним и секретарем происходит. Уж слишком личным это было. Таким, о чём не расскажешь даже под действием спиртного.       Тигнари и Сайно сразу поняли, что Кавех не хочет вдаваться в подробности своих проблем, поэтому не стали допытываться. Вместо этого пригласили его вечером в таверну. От таких предложений архитектор обычно не отказывался. Да и понимал, что ему лучше отвлечься и развеяться.       Собравшись, Кавех покормил лиса и вышел на улицу. Его лицо тут же обдал прохладный воздух. Такая погода — редкость для Сумеру. В основном жителям не удаётся вдохнуть свежий ветерок, а приходится терпеть горячий и обжигающий. Такие денечки выпадают крайне редко и обычно предвещают дождь с грозой.       Архитектор поднял голову вверх, к небу, скрытому облаками. Он вдохнул полной грудью свежий воздух и почувствовал легкость. Несмотря на привычку к знойной погоде, иногда хотелось прохлады. Кавех натянул на лицо улыбку и отправился в таверну. Демонстрировать на людях свою тревогу не хотелось. Всё-таки он — лучший архитектор Сумеру и не имеет права показывать свою слабость, когда тысячи жителей гордятся им и ставят в пример.       Внутри таверны было шумно и душно. Цветное освещение в сумасшедшем темпе проносилось по всему помещению, отчего рябило в глазах. Музыка грохотала во всю и казалось, что её слышно на другом конце региона. Такой шумной вечеринки посетители таверны давно не видели. Всё потому, что к ним с выступлением приехала популярная музыкальная группа. Тигнари с Сайно сразу же начали проталкиваться ближе к сцене, а вот Кавеха выступающие мало интересовали. Он занял единственный свободный столик в дальнем углу и заказал выпивку. Когда горячительный напиток, наконец, принесли, архитектор залпом опустошил стакан и начал водить по краю пальцем, о чём-то задумавшись.       Аль-Хайтам должен вернуться сегодня. Кавех хотел дождаться его дома, но потом понял, что не сможет найти себе места. Всё это время он держался из последних сил и не давал тревоге одержать победу, но чем ближе было возвращение Хайтама, тем невыносимее становилось терпеть собственные чувства. Кавех пришёл в таверну затем, чтобы отвлечься, не заниматься самокопанием, которого и так хватает в его жизни, однако снова и снова поддавался собственным слабостям. Рано или поздно ему придётся признать, что аль-Хайтам не только душный, раздражающий и равнодушный, но и потрясающе красивый, умный, сексуальный. Что от одного только представления его тела у Кавеха спирает дыхание, а низ живота затягивается в тугой узел. Что все мысли заполнены только им, как бы архитектору ни хотелось выкинуть его из головы. Что все объятия, мимолетные прикосновения и поцелуи значили намного больше, чем казалось…       — Эй, ты чего такой кислый, Кавех?       Он внезапно встрепенулся и поднял взгляд. Тигнари стоял над ним, обеспокоенно глядя на друга.       — Всё в порядке, просто… думаю над проектом.       — Ты даже здесь отдохнуть не можешь, — покачал головой Тигнари и уселся напротив.       Вскоре к ним присоединился Сайно. К тому времени Кавех уже успел откинуть все беспокоящие мысли в сторону и нацепить на лицо фирменную улыбку, которой пользовался всегда, когда хотелось скрыть истинное состояние.       — Такого эпичного выступления Сумеру уж точно не видело, — воодушевлённо начал Сайно. — Меня чуть с ног не сбили.       — А я говорил: «Пошли за столик сядем, пока нас там не затоптали», — ответил Тигнари.       — Перестань. Генерала махаматра ещё никому не удавалось затоптать.       Тигнари обреченно вздохнул, не в силах спорить с другом. Он решил сменить тему, а потому перевёл взор на Кавеха.       — Как там аль-Хайтам? Слышал, его в командировку в пустыню отправили.       — Я почем знаю? — возмутился Кавех. — Он мне о своих делах не отчитывается.       Тигнари лукаво посмотрел на друга и цокнул. Стоит признать, он, как и многие другие в регионе, знал, где и с кем живет знаменитый архитектор. Только деликатно не подавал виду. Не хотел смущать.       — И ты не знаешь, когда он вернётся?       — Понятия не имею, — прыснул Кавех, сделав строгий вид и сложив руки на груди. — Его нет уже третий день и одним Архонтам известно, когда это случится.       — Как нет? — вдруг опомнился Сайно. Друзья вопросительно посмотрели на него, после чего он продолжил: — Мне кажется, аль-Хайтам рядом с нами.       — Что?! — удивился Кавех и так встрепенулся, что стукнулся коленом о столешницу. Бокалы задрожали, но их звона не было слышно из-за громкой музыки. Архитектор стал быстро мотать головой в разные стороны, ища знакомую фигуру. — Где он?       — Мы принесли его с собой в своих сердцах, — завершил реплику Сайно со всей серьёзностью в голосе. Он и бровью не повёл, в то время как друзья были ошарашены.       — Агх! — нервно выдохнул Кавех и прикрыл рукой лицо, в то время как Тигнари закатил глаза и пробурчал что-то себе под нос.       — Вторая порция выпивки для вашего столика, — вдруг объявил официант, взявшись из ниоткуда.       — Вовремя, — выдохнул Кавех и сразу же наполнил бокал вином, едва официант поставил бутылку на стол. Залпом выпив алкоголь, он вальяжно откинулся на спинку широкого кресла и начал причитать. — Я вообще не понимаю аль-Хайтама. Свалил в свою пустыню и довольный. Мог бы и меня с собой взять. Мы бы разделили счёт на двоих.       — Мне казалось, ты научился думать, прежде чем говорить.       Кавех широко распахнул глаза, а по его телу прошелся холодок. Несмотря на духоту в помещении, кожа покрылась мурашками. Знакомый голос пронзил сердце и, кажется раздробил его. Где-то в глубине подсознания Кавех понял, что сморозил ерунду, ведь смертельно боится пустыни, да и о каких счетах может идти речь, если у него за душой нет ни гроша. Правда, встретившись с изумрудными глазами, его перестало что-либо волновать.       — Хм… А я был недалек от правды, — проговорил Сайно, с ног до головы осмотрев нового гостя.       Аль-Хайтам уселся за столик рядом с Кавехом. Места оказалось мало для двоих, поэтому их тела плотно прижались друг к другу. Архитектор замер, боясь пошевелиться. Ему казалось, что все происходящее - не более чем мираж: дернешься - и до боли знакомый человек испарится.       — Добрый вечер, — наконец поприветствовал друзей аль-Хайтам.       — Приветствую, — произнёс Сайно.       — А мы только вспоминали о твоей внезапной командировке, — добавил Тигнари. — Неужели нашёлся человек, который смог заставить секретаря Академии отправиться в сумерскую пустыню? Ты же её терпеть не можешь.       — Были неотложные дела. Пришлось ехать, — отрезал аль-Хайтам, невозмутимо посмотрев на Тигнари. Хорошо, что в таверне из-за полутьмы не видно, как блестят глаза секретаря. Фенек был близок к тому, чтобы вывести его на чистую воду, потому тот поспешил перевести тему. — Хотелось бы ознакомиться с репертуарным планом «Ламбады». Приглашают исполнителей, которых слушать невозможно.       — Что-о-о?! — одновременно протянули Тигнари и Сайно, а дальше начались совместные обвинения аль-Хайтама в отсутствии тонкой душевной организации, вкуса к музыке и невозможности развидеть прекрасное. Этого он и добивался. Пускай лучше обсуждают его дурной тон, но не лезут с расспросами насчёт отъезда.       Вскоре к их столику присоединились остальные друзья и разговор зашёл на отвлечённые темы. Компания активно болтала, смеялась и жестикулировала руками. Только аль-Хайтам и Кавех не принимали участия в обсуждениях. Оба чувствовали себя не в своей тарелке: один потому, что не любит шумные вечеринки, другой потому, что никак не мог прийти в себя после внезапного появления сожителя. Кавех делал вид, что его никак не интересует сидящий рядом человек, но то и дело бросал короткие взгляды в его сторону. К нему наконец пришло осознание, что аль-Хайтам действительно здесь, сидит рядом целый и невредимый. Видит, слышит и даже говорит.       Из-за своих мыслей до Кавеха с опозданием дошло, что аль-Хайтам слегка поглаживает его руку под столом. Он развернул ладонь тыльной стороной и сжал пальцы секретаря. Приятно. Настолько, что звонкая музыка казалась лишь фоном, выдвигая на передний план наслаждение от прикосновений.       — Я скучал, — произнёс аль-Хайтам так, чтобы услышал только Кавех.       — Я тоже, — ответил архитектор, не отрывая взгляд от их переплетённых рук.       — Уйдём отсюда?       Кавех вздёрнул подбородок и посмотрел на аль-Хайтама. Под его взором он будто плавился. Им интересовалось много людей. И как архитектором, и как обычным человеком. Но никто никогда не изучал его с таким любопытством и внимательностью. Такой взгляд смущал, захватывал дух и отбирал всякую возможность говорить. Кавех представлял их встречу, планировал то, что обязательно скажет, но в итоге не мог и рта раскрыть. Он лишь кивнул. И этот кивок означал, что Кавех готов на всё, лишь бы быть рядом с аль-Хайтамом. Сейчас. Завтра. Всегда.       Они одновременно поднялись из-за стола. Аль-Хайтам всё ещё не отпускал руку Кавеха, как будто так и должно было быть. Тигнари скользнул взглядом по их сплетённым пальцам и едва заметно ухмыльнулся.       — Нам нужно идти, — сказал секретарь и потянул за собой Кавеха.       — Уже? — удивился Сайно. — Так быстро уходите?       Аль-Хайтам не обратил на это никакого внимания, а вот архитектору было неловко оставлять друзей на пике веселья. Он счёл своим долгом ответить хоть что-нибудь в знак приличия.       — Эм… ребят, увидимся ещё, - бросил Кавех на ходу и поплёлся за аль-Хайтамом.       Наконец оба вышли из душного и шумного помещения на свежий воздух. Стояла глубокая ночь. Из звуков был только лёгкий ветерок, который периодически усиливался, своими порывами гоняя листья и пыль на дорогах. Ночные птицы лишь изредка общались друг с другом тихим чириканьем. Но самым главным звуком, перебивающим все остальные, было дыхание человека напротив. Спокойное и иногда сбивающееся из-за чувств. Они стояли, наслаждаясь приятной летней ночью, так и не разжав руки. При этом аль-Хайтам настолько сильно обхватил пальцы Кавеха, что у того они слегка онемели. Однако, архитектор не спешил отстраняться. Напротив, ему нравилось чувствовать присутствие соседа.       Приподняв голову, открывая лицо тёмному небу и прохладному ветру, Кавех почувствовал себя форменным дураком. Ожидание и тревожащие душу мысли настолько извели его, что, оказавшись рядом с аль-Хайтамом, он не знал, с чего начать. Слишком много тем и вопросов вертелось в голове, а ещё желание… Нет, нужда! Нужда обнять его как можно крепче и прижать к себе, поблагодарить за то, что вернулся к нему целым и невредимым.       Пока Кавех предавался мыслительному процессу, аль-Хайтам рассматривал его: светлые кучерявые волосы, заострённые черты лица, задумчивый взгляд и бледную кожу на шее. Он вспомнил её вкус. Слегка сладковатый, чем-то напоминающий персик, с приятным послевкусием. Аль-Хайтам истосковался по этому. Он весь такой уверенный в себе, независимый и властный пал перед очарованием Кавеха, сам того не заметив. Ему не нужно было что-либо делать, чтобы привлечь внимание секретаря. Даже сейчас, задумчиво наблюдая за звёздным небом, Кавех выглядел утончённым и прекрасным. От него невозможно отвести взор, даже если приложить все усилия.       — Кавех, — тихо позвал аль-Хайтам.       — М? — отозвался тот и взглянул на секретаря.       Некоторое время аль-Хайтам молча любовался Кавехом, а уже через мгновение тот оказался прижат к стене. Секретарь обхватил его талию и потянул к себе, заключив в долгий поцелуй. Кавеху понадобилось несколько секунд, чтобы осознать происходящее, после чего он с таким же рвением ответил на внезапную близость. Архитектор целовал аль-Хайтама как в первый раз, будто не знал, что его губы мягкие, язык требовательный, а дыхание сбивается каждый раз, когда секретарь подходит к Кавеху ближе, чем на метр.       Аль-Хайтам действительно был ненасытным. Он с жадностью целовал архитектора, при этом делал это заботливо. С таким рвением Хайтам мог запросто прокусить губу Кавеха, но контролировал себя, чтобы не навредить соседу. Наконец насладившись губами, секретарь перешёл к шее, на которую до этого так долго засматривался. Да, он не ошибся, вкус кожи остался тем же, что ещё раз подтверждает: аль-Хайтам помнит каждый миллиметр тела Кавеха.       Внезапно послышался звук захлопнувшейся двери. Аль-Хайтам и Кавех отстранились друг от друга и замерли. Вначале шарканье ногами было громким, а затем стало стихать. Шаги отдалялись от них и вскоре вовсе исчезли. Оба выдохнули с облегчением и расхохотались.       — Нам нужно сваливать, — сказал аль-Хайтам со смешком в голосе.       — Определённо, — подхватил Кавех. — Если нас застукают, то завтра же ты увидишь в газете сенсационную новость.       — Это какую же?       — Отстранённый и нелюдимый секретарь Академии Сумеру прилюдно зажимает светоч Кшахревара.       — Ты думаешь, кто-то поверит? Для всех это будет величайшая глупость, написанная в газете.       — Хватит болтать. Пойдём домой, а то становится холодно, — ответил Кавех.       — Пойдём, — согласился аль-Хайтам.       Дома их беспорядочные поцелуи и объятия продолжились. Однако стали более откровенными. Стесняться некого, так что можно предаваться нахлынувшим чувствам, сколько душе угодно. Руки беззаботно блуждали по телам друг друга уже более уверенно, но вместе с тем чутко и нежно, лишь иногда — с напором и страстью. Так они не заметили, как оказались в комнате аль-Хайтама. Секретарь бросил Кавеха на кровать и навис над ним. Он и до этого чувствовал, как нуждается в близости, в поцелуях и объятиях, в том, чтобы почувствовать Кавеха рядом, но только сейчас это чувство обострилось до предела. Аль-Хайтам жадно смотрел на соседа, без стеснения поглаживая его ягодицы.       Когда он запустил руку под рубашку архитектора, желая избавить от мешающей одежды, тот мягко отстранился. Кавех вспомнил о так и не состоявшемся разговоре, о куче волнующих вопросов, которые не давали покоя. Он хотел, безумно хотел аль-Хайтама, но ему сложно открываться и отдаваться тому, чьи мотивы абсолютно непонятны. Какие между ними сейчас отношения? Значат ли хоть что-то внезапные проявления внимания? Это и хотел выяснить Кавех.       — Что-то случилось? — спросил аль-Хайтам, насторожившись тем, что партнёр замер. Кавех сел на кровать и попытался собраться с духом. Всё это время аль-Хайтам внимательно наблюдал за архитектором, ничего не говоря.       Наконец, Кавех набрал в рот воздух, чтобы начать, но внезапно в комнату влетел пустынный лис. Он остановился в центре помещения, стал на задние лапки, а передними начал перебирать в воздухе, жалобно пища. Аль-Хайтам смотрел на это зрелище, широко распахнув глаза. Поначалу даже подумал, что ему это кажется, но, вспомнив, с кем живёт, тут же установил причинно-следственную связь. Однако, это не означало то, что он не нуждался в объяснениях.       — Позволь узнать, что это делает в нашем доме? — наконец задал интересующий вопрос аль-Хайтам.       — А-а-а, эм… — замялся Кавех, пытаясь придумать отговорку, но идей не находилось. Из-за нахлынувшей тревоги он стал перебирать пальцами и бегать глазами по комнате. В конце концов, Кавех решил не увиливать, а рассказать все так, как есть. — Я подобрал лисёнка на улице. Он каким-то образом очутился в городе, но относить его в пустыню я побоялся, поэтому оставил здесь.       Кавеха как будто прижало к постели невидимым камнем. Он не мог пошевелиться, а сказанные слова дались с трудом. Архитектор внимательно следил за реакцией аль-Хайтама, морально готовясь к очередному скандалу. Однако секретарь продолжал молча сидеть, пытаясь переварить услышанное.       Не получив никакой реакции, Кавех забеспокоился пуще прежнего. Он продолжил сумбурно объясняться перед аль-Хайтамом:       — Да, я виноват. Снова жалею всех подряд, снова доставляю тебе проблемы. Можешь высказать всё, что обо мне думаешь. В своё оправдание скажу одно: животные хорошо лечат и благоприятно влияют на психоэмоциональное состояние!       Аль-Хайтам продолжал молчать, что на него совершенно не похоже. Казалось, что в его голове происходит сложный мыслительный процесс. И это действительно так. Первый порыв секретаря — отчитать Кавеха, сказав, что он в очередной раз наступает на одни и те же грабли. Аль-Хайтам приложил все усилия, чтобы подавить в себе это желание и перейти ко второму порыву — принять Кавеха таким, какой он есть: со всеми достоинствами и недостатками. До этого момента у Хайтама не было подобных желаний. Только сейчас, глядя на соседа, виновато опустившего голову, ему хочется его… Отругать? Посочувствовать? Понять! И помочь справиться со своими слабостями вместе.       Это даётся с трудом. Всё-таки рациональность и практичность не вытравить из аль-Хайтама. Логика подсказывает, что любое неосторожно сказанное слово может привести к очередной ссоре, которую совсем не хочется начинать. Он помнит, к чему привели их последние серьёзные разногласия, и не горит желанием повторять вновь.       Аль-Хайтам поднялся, прихватив лисенка, и уселся на кресло напротив Кавеха. Некоторое время он поглаживал зверька, чтобы тот привык к чужим рукам. Вскоре животное устроилось на ногах секретаря и стало блаженно урчать. Кавех быстро похлопал глазами, а затем потёр веки, вдруг увидев, что аль-Хайтам ухмыляется.       — Тебе пора бы начать меня лечить, маленький негодник, — проговорил секретарь, шутя.       Лисёнок нахмурился и, выгнув спину, царапнул аль-Хайтама, словно в ответ на его слова.       — Ай! — дёрнулся секретарь, после чего животное спрыгнуло на пол и убежало. Кавех тут же подскочил и присел около аль-Хайтама, начав разглядывать кровоточащую царапину.       — Сейчас обработаю, — быстро проговорил архитектор и выбежал из комнаты.       — Не нужно, само заживет! — прокричал вслед аль-Хайтам, но Кавеха уже и след простыл.       Вскоре сосед вернулся с бинтом и жидкостью для обработки ран. Он стал хлопотать над аль-Хайтамом, а тот смиренно сидел и наблюдал за его действиями.       — Твоё животное, наверняка, есть хочет, - проговорил Хайтам.       — Да, сейчас дам ему м-мясо, — ответил Кавех, встрепенувшись на последнем слове. Он уже предвидел реакцию аль-Хайтама, поэтому медленно поднял на него взгляд. Архитектор поспешил добавить до того, как сосед выйдет из себя. — Только не начинай.       — Ты кормишь лиса моим мясом, — сказал аль-Хайтам скорее утвердительно, нежели вопросительно.       — Да-да, прошу, прости-и-и, — протянул Кавех, убежав в гостиную от греха подальше.       До аль-Хайтама стали доноситься звуки звенящей посуды и захлопнувшегося холодильника. О, Архонты, ему понадобилась вся его выдержка, чтобы не кинуться вслед за Кавехом с бранными словами. Он продолжил смиренно сидеть и ждать соседа. Кавех вернулся через пару минут. Сперва он медленно вошёл в комнату, оценивая состояние аль-Хайтама. Убедившись, что тот не собирается отрывать ему бошку, Кавех уселся на кровати и поджал под себя ноги.       — Нам ведь нужно поговорить? — интересуется аль-Хайтам спустя некоторое время.       Пока Кавех кормил зверька, секретарь боролся с собой, пытаясь успокоиться. В конце концов, трезвый разум подсказывал, что с архитектором не работают резкие слова и грубая правда, сказанная прямо в лицо. Это лишь на время отвлекает Кавеха и то потому, что всю свою злость он начинает направлять на аль-Хайтама. Однако проблема этим не решается, а вот секретарь выставляет себя в дурном свете и портит отношения с дорогим человеком. С Кавехом нужно обращаться по-другому. По-доброму. По-хорошему. Нежно и заботливо.       Кавеха тут же прошибает, словно разряд молнии попадает в тело. Он так долго настраивался на этот разговор, ждал подходящий момент, обдумывал каждое своё слово, а в итоге аль-Хайтам первым поднял тему. От него довольно неожиданно было слышать эти слова. Оттого Кавех не сразу нашёлся с ответом.       — Очевидно, нужно.       Аль-Хайтам напрягся. Умом он понимал, что им есть, что обсудить, но он ни разу ни с кем не выяснял отношения вот так, в домашней обстановке. К тому же, всё намекает на то, что этот разговор выйдет слишком личным, достающим изнутри признание. Аль-Хайтама учили всегда сохранять холодный рассудок и действовать логично, быть образованным, начитанным и не поддаваться эмоциям. Но никто никогда не объяснял, как признаваться в любви, выражать особую заинтересованность и разбираться в собственных чувствах. Его, в принципе, не волновало, как к нему относятся другие люди. Он жил сам себе на уме, ни в ком не нуждался, никого не любил и его это вполне устраивало. До поры до времени.       — Кавех… — начал аль-Хайтам и запнулся. Впервые он не знал, что сказать, как объяснить то, что гложет его душу. Обдумывая слова, секретарь решил, что лучше быть честным с собой и человеком, который сидит напротив него. — Мне тяжело даются такие разговоры. Меня всю жизнь интересовала наука и только наука. Я думал, что исследовать собственные чувства глупо и бесполезно, пока на мою голову не свалился ты.       — О, прости, пожалуйста, за грубость. Хотя помнится мне, ты сам предложил пожить у тебя.       — Я не о том, — покачал головой аль-Хайтам. — Пару лет назад, когда мы учились в Академии, ты первым подошёл ко мне познакомиться.       — Ах, ты об этом, — удивился Кавех и шире распахнул глаза.       — Да. Это было неожиданно, ведь обычно люди боятся ко мне подходить.       — А ты бы видел себя со стороны. Весь такой угрюмый и серьёзный. Одним своим взглядом готов прожечь в собеседнике дырку. Не вылазишь из книжек и мало с кем общаешься. Любой бы побоялся с тобой связываться.       — Но ты ведь смог.       Кавех мысленно перенёсся в тот день. Воображение тут же выдало аль-Хайтама, забившегося в углу со стопкой книг. Это зрелище не могло не удивлять, поскольку все остальные студенты давно уже нашли друзей и редко когда ходили по Академии одни. Обычно они делились на компании. И только аль-Хайтам всегда пребывал в обществе себя самого.       — Ты выглядел таким грустным и нелюдимым, — начал Кавех дрогнувшим голосом. — Мало с кем общался. Никогда не ходил на студенческие тусовки. Мне казалось, что тебе сложно завести друзей, что ты нуждаешься в помощи. Я тогда подумать не мог, что помощь нужна не тебе, а мне.       Аль-Хайтам печально улыбнулся, предаваясь воспоминаниям. Тогда он действительно удивился поступку пока ещё незнакомого студента. Должно быть, Хайтам и правда всем своим видом показывал, что ему нет дела до пустой болтовни. Правда, Кавех трактовал это иначе. И именно его желание первым познакомиться стало отправной точкой в их нелёгких отношениях.       — Мне действительно неинтересно общаться с большинством людей, поскольку они не расскажут ничего нового для меня. В друзьях я тоже не нуждаюсь и чувствую себя комфортно в обществе себя самого, но ты, Кавех, совсем другой случай, — архитектор удивлённо изогнул брови и вопросительно посмотрел на аль-Хайтама. Тот считал его недоумение и продолжил. — Ты слишком эмоциональный и впечатлительный. Много болтаешь и всё принимаешь близко к сердцу. Живёшь как будто в вымышленном мире, где не работают законы логики и рациональности. Но нельзя не признать, что ты талантливый архитектор, разбираешься во многих вещах и, кажется, я не представляю уже свою жизнь без твоего шума, разбросанных вещей и негодований по поводу проектов. Вначале Кавех молча рассматривал аль-Хайтама, пытаясь понять, как реагировать на услышанное, а затем рассмеялся. Секретарь недоумённо посмотрел на него, но ничего не ответил. Угомонив собственный хохот, архитектор сказал:       — Только аль-Хайтам умеет так изящно преподносить комплименты. Даже не знаю, что мне стоит сделать: поблагодарить тебя или послать?       — Кавех, — произнёс секретарь спокойно, но при этом проникновенно, привлекая тем самым внимание соседа, и сделал паузу, подбирая слова и пробуя их на вкус. Он впервые не знал, что сказать. Вдруг все известные ему фразы стали бессмысленными и нелепыми. В итоге Хайтам не придумал ничего лучше, чем сказать. — Ты мне не безразличен.       От этих слов всё нутро Кавеха затрепетало. Нечто подобное необычно слышать от аль-Хайтама. Архитектору казалось, что хмурый и грубый сосед попросту неспособен проявлять чувства. Сейчас же всё постепенно становилось на свои места. Кавех заметил, с каким трудом даётся аль-Хайтаму этот разговор, поэтому не мог не оценить его попытки. И пусть секретарь делает это неумело, зато хотя бы пытается.       — То есть всё, что было между нами, для тебя что-то значит?       — Хм, — задумался аль-Хайтам. — Не что-то, а очень многое.       — Тогда почему ты ведёшь себя как самый настоящий душнила? Постоянно грубишь и резко высказываешься о вещах, которые мне дороги? — допытывался Кавех, ведь он нервничал, и это было заметно по трясущимся рукам и дрожащему голосу.       — Ха-ха, как душнила? — прыснул аль-Хайтам, затем откашлялся и более серьёзным тоном добавил: — Отчасти потому, что такой уж у меня дрянной характер, а с другой стороны — для того, чтобы приводить тебя в себя во время истерик и панических атак.       Кавех будто не мог пошевелиться. Только руки продолжали дрожать, но их архитектор никак не контролировал. Перед глазами вдруг вспыхнули все самые запоминающиеся моменты, связанные с их совместным проживанием. Однажды Кавех сильно расстроился из-за невозможности проявить творческие навыки, ведь каждый раз приходилось следовать требованиям заказчиков, а тем подавай лишь серые и невзрачные здания. Все его задумки так и не были реализованы, оставаясь пылиться в недрах воображения. В тот момент Кавех чувствовал себя никчёмным и ненужным, ведь выполнять однотипные заказы под силу любому архитектору с соответствующим образованием. Заметив это, аль-Хайтам провёл настоящий мозговой штурм. Он час вбивал Кавеху в голову, что жалостью себе не поможешь. В конце концов, архитектор настолько разошелся, что сам не заметил, как переделал все заказы назло соседу. Так он пытался доказать аль-Хайтаму, что не нуждается в жалости.       Когда же Кавех нашёл семейный альбом с фотографиями покойного отца, его мгновенно накрыла паника. Сказать, что архитектор был не в себе, не сказать ничего. Он забился в угол и, прижав ноги к груди, обхватил раскалывающуюся на части голову. Всё его тело охватила мелкая дрожь. Тревожные мысли спутались в клубок, а из-за подступающей тошноты Кавех рисковал распрощаться со съеденным обедом.       В состоянии абсолютной немощности и уязвимости его застал аль-Хайтам. Он сел перед Кавехом и начал трясти за плечи, приводя в чувства. Как мог и умел, отвлекал его от тревожных мыслей. Так уж сложилось, что только на агрессивные слова реагировал Кавех. Он защищал всё то, что ему было дорого, и никому не позволял негативно отзываться об этих вещах. Естественно, своими довольно грубыми словечками аль-Хайтам перевёл всё внимание соседа на себя. Кавех разразился бранью, но вышел из панического состояния. Секретарь был готов при необходимости стать объектом ненависти, мишенью, в которую Кавех будет целиться в трудные для себя минуты, лишь бы избавить его от чувства никчемности.       От этих воспоминаний в душе у Кавеха потеплело. Несмотря на то, что попытки помочь оказались весьма изощрёнными, они работали. Не решали проблемы архитектора, но помогали в моменте прийти ему в себя. Аль-Хайтам делал всё, на что был способен, учитывая особенности характера. Именно он оказался единственным человеком, от которого Кавех меньше всего ждал заботы и больше всего её получил.       — И что… - замялся Кавех. — Что теперь это всё значит?       — То, что тебя полюбил черствый и излишне рациональный человек.       Полюбил… Слово вбилось в голову Кавеха и растеклось по венам, обдавая жаром. Любил ли его кто-то? Не как светоч Кшахревара. Не как знаменитого архитектора. Не как сына, который должен получать безусловную любовь просто потому, что появился на свет. А как человека. Личность. Того, кого видел в самых неприглядных обстоятельства, и не отвернулся. Того, чьи слабости знаешь наизусть, и помогаешь с ними бороться. Пожалуй, во всем Тейвате не найдётся никого, кто обладал бы стальной выдержкой, чтобы справиться с характером Кавеха. Никого, кроме аль-Хайтама.       — Ч-что? — вздрогнул архитектор.       — Не заставляй меня повторять снова. Я знаю, что у тебя всё в порядке со слухом.       — Но это я слышу впервые.       — Постараюсь говорить чаще.       — Хм… — задумался Кавех, приложив пальцы к губам. — Раз уж мы начали откровенно разговаривать друг с другом, то, может, стоит обсудить, что же будем делать дальше?       Аль-Хайтам сложил руки на груди и оценочно посмотрел на сидящего напротив соседа.       — Для начала избавимся от твоего лиса. Нутром чувствую, он дерёт сейчас обои.       — Не-е-ет! — протянул Кавех, подскочив на кровати. — Он отбился от своей семьи и вряд ли её уже найдёт, а сам попросту не выживет в пустыне!       Аль-Хайтам тяжко вздохнул и обессиленно помотал головой.       — Это дикое животное, — терпеливо начал объяснять секретарь. — Оно приспособлено для жизни в пустыне. Хоть с семьей, хоть без, но лис должен находиться в естественной среде обитания. Чем дольше он содержится в домашних условиях, тем больше шансов, что растеряет базовые навыки выживания, и, оказавшись в пустыне, быстро погибнет.       — Есть и другой вариант, — ответил Кавех и, многозначительно подняв вверх указательный палец, уверенно заявил: — Мы можем оставить лиса у нас насовсем.       — Нет! — резко и чересчур громко ответил аль-Хайтам.       От неожиданности Кавех дёрнулся и замахал руками.       — Понял-понял, но… давай хотя бы пару дней он побудет у нас. Всё равно из-за работы в ближайшее время не будет свободного времени, чтобы отнести лиса в пустыню.       Аль-Хайтам ненадолго задумался, но, скрепя сердцем, принял предложение Кавеха. Уж пару дней он переживёт, а после точно выпустит несчастного зверя на волю.       — С лисом разобрались, а что же до нас? — поинтересовался Кавех.       На этот вопрос у аль-Хайтама не нашлось ответа, зато оказалось весьма вразумительное действие: он подсел к Кавеху и, обхватив его лицо руками, прильнул к губам. Аль-Хайтам целовался всё так же нежно и трепетно. Бережно провёл руками по шее архитектора и прикоснулся к груди. Сердце у Кавеха стучало как заведённое: ещё немного — и выпрыгнет наружу. Всё это время он тосковал по аль-Хайтаму, желал почувствовать его, прикоснуться к нему, но только сейчас понял, что ошибался. Но не в чувствах, а в их интенсивности. Оказалось, что Кавеху всё это необходимо намного больше, чем казалось. Он жадно целовал соседа, нахально просунув язык. От переизбытка ощущений архитектор простонал в рот аль-Хайтаму, вызвав у того дрожь и мурашки, отчего руки сильнее сжали тело партнера, но не доставляли дискомфорт. Лишь демонстрировали властное поведение — проявление на самом деле довольно робких чувств. Это никак не мешало слиянию их губ, а лишь усиливало влечение.       Спустя бесчисленное количество поцелуев и ласк, они оба улеглись на кровать и обнялись. Кавех не мог поверить в то, каким оказался сегодняшний вечер. Он был готов ко всему, но только не к тому, что уютно устроится в объятьях любимого человека. Да еще и аль-Хайтама.       Всё-таки жизнь — удивительная штука: никогда не знаешь, куда приведёт. Их история началась несколько лет назад и только сейчас оба нашли в себе силы, чтобы наконец признать заинтересованность. Столько времени думали, что раздражают друг друга, но на деле злились на самих же себя из-за неспособности принять чувства. Обоим пришлось побороть собственную гордость ради того, чтобы обрести своё личное счастье. Оно казалось крохотной песчинкой в пустыне, которую хочешь оберегать, скрыв от посторонних глаз, и в то же время необъятной вселенной, границы которой непостижимы.       — Хайтам, — вдруг нарушил тишину Кавех.       — М?       — Ты не мог бы называть меня Кави? — аль-Хайтам слегка отстранился, с удивлением глядя на соседа. Несмотря на то, что в комнате темно, Кавех почувствовал этот взгляд и поспешил объясниться. — Это имя очень личное и многое для меня значит.       — Хорошо, Кави, — не задумываясь, ответил аль-Хайтам и поцеловал возлюбленного в макушку.       Губы архитектора растянулись в довольной улыбке. Он сильнее прижался к аль-Хайтаму, чувствуя абсолютное спокойствие и защищённость. Его широкие плечи служили Кавеху укрытием не только от внешних угроз, но и от внутренней бури. Сердце билось в спокойном ритме, пронося горячую кровь по всему телу.       — Ха, теперь над нами точно будут шутить Тигнари и Сайно, — спустя короткую паузу сказал Кавех под рукой секретаря.       — Пускай шутят, мне всё равно, — ответил тот, сильнее прижав архитектора к груди.       — Неужели? — удивился Кавех и приподнял голову, посмотрев на аль-Хайтама.       — Архонты, ты так быстро забыл, с кем имеешь дело? Мне плевать на то, что думают другие.       — Ах да, точно! — встрепенулся архитектор. — Ты сегодня на редкость нежен, что у меня голова идёт кругом. Я почти забыл, какой ты на самом деле сухарь.       — Это я-то сухарь?! — сказал аль-Хайтам и в шутку начал щекотать Кавеха. Тот озорно хохотал, стараясь отстраниться от партнера.       Они дурачились так ещё некоторое время, пока окончательно не выбились из сил. Денёк и правда выдался сложным. Хотелось отдохнуть и набраться сил. Глаза еле держались открытыми. Оба не стали себя мучить, а решили уснуть в объятьях друг друга.