Разрушенные идеалы

      Открыв глаза, Кавех какое-то время не понимал, где находится. Тело словно налилось свинцом: руки и ноги плохо поддавались контролю. Ими сложно было шевелить. Веки казались настолько тяжёлыми, что приходилось с трудом держать их раскрытыми. Голова гудела, а в ушах стоял фантомный шум. Кавех с трудом поднялся, болезненно постанывая, и обвёл глазами комнату. До него с опозданием дошло понимание, что он находится в гостиной. На диване скомкано одеяло, а стол завален различными коробочками с медикаментами, грязными тряпками, бинтами и уколами. От этого вида Кавех съёжился и пришёл в дикий ужас. Он не понимал абсолютно ничего и никак не мог восстановить в памяти вчерашний день.       Архитектор сделал несколько шагов, будто учась заново ходить, и убедился в том, что ноги его всё же держат, хоть и не так крепко, как обычно. Вскоре до него дошло, что звуки оказались не такими уж и ложными. Из кухни доносился шум закипающего чайника и звон посуды.       Кавех медленно открыл дверь и заметил хлопочущего над плитой аль-Хайтама. Сердце начало бешено колотиться, а дыхание замерло. Он здесь. Он рядом. Никуда не делся. Не это ли главное? Но у Кавеха был ряд вопросов без ответов. Он нутром чувствовал, что что-то натворил, и морально готовился к очередным нападкам от аль-Хайтама.       — Доброе утро, — прохрипел архитектор и уселся за стол.       Аль-Хайтам вздрогнул и обернулся. Он вздернул бровь, оценивающе рассматривая Кавеха, а затем печально вздохнул и покачал головой. На это были причины. Архитектор и правда выглядел неважно: взлохмаченные волосы, круги под глазами, бледная кожа и абсолютно нездоровый вид. Если бы кто-то увидел Кавеха сейчас, то точно бы подумал, что тот заболел.       — Доброе, — ответил аль-Хайтам. — Как себя чувствуешь?       — Отвратительно, — сказал Кавех, насторожившись спокойным тоном соседа.       Атмосфера вокруг царила такая, словно затишье перед бурей. У архитектора было недоброе предчувствие, которое не давало расслабиться.       — Ожидаемо, — всё таким же ровным тоном без толики эмоций проговорил аль-Хайтам и вернулся к готовке.       — Что произошло? Я напился?       — Я был бы рад, если бы ты только напился, - ответил секретарь, не оборачиваясь.       — Я не понимаю…       Договорить Кавеху не удалось. Аль-Хайтам решил вновь удостоить его своим взглядом, поэтому отвлёкся от готовки и повернулся к соседу. Только на этот раз в руках оказался стакан с непривлекательной жидкостью болотного цвета. Аль-Хайтам протянул его Кавеху, строго сказав:       — Пей.       — Не буду, — запротестовал архитектор.       — Пей, станет легче, — с бо́льшим напором сказал аль-Хайтам и всучил стакан в руки Кавеха.       Сосед некоторое время с отвращением рассматривал жидкость, затем переключился на аль-Хайтама. Тот повис над Кавехом, внимательно наблюдая за его действиями. Архитектор понял, что деваться некуда. Прикинуться, что он выпил жидкость, а самому втихаря вылить её, не получится. На такие дешёвые разводы аль-Хайтам не ведётся, поэтому остаётся только одно — залпом проглотить содержимое стакана, молясь Архонтам, чтобы не вырвало.       Опустошив стакан, Кавех тут же скривился от горького привкуса. Даже угольная лепёшка не была настолько противной, как этот напиток, хотя он действительно терпеть не мог это блюдо. Отвратительное послевкусие не пропало даже после того, как архитектор начал отплёвываться, а затем и вовсе кинулся запивать водой.       — Что это? — поинтересовался Кавех после того, как смог хоть немного унять горьковатый вкус.       — Отвар, который облегчит твоё состояние, — ответил аль-Хайтам.       Он прислонился к дверному косяку и сложил руки на груди. Видок у него был не лучше Кавеха: глаза стеклянные, а взгляд смотрит будто сквозь предметы. Аль-Хайтам явно находился не в этом мире, а в своих мыслях. Отвлечь его смог только стук в дверь. Секретарь открыл её и вышел на улицу. До Кавеха начали доноситься неразборчивые слова. От любопытства он открыл дверь и вынырнул на свежий воздух следом за соседом. Аль-Хайтам стоял в стороне от дома и что-то эмоционально объяснял Тигнари. Тот, поджав хвост, выслушивал наезды, пытаясь вставить хотя бы слово.       — …не ожидал от тебя такого, Тигнари. Ты же умный учёный. Должен соображать, кому и что давать, — донеслись до Кавеха слова аль-Хайтама.       — Я предупреждал его не смешивать лекарство с алкоголем, — оправдывался фенек.       — Ему по боку это всё, — громче обычного ответил аль-Хайтам. — Будто ты сам не знаешь, что у него проблемы с алкоголем…       Кавех наблюдал за этой сценой, слушая обрывки фраз, и пытался сложить пазл в голове. Лекарство, алкоголь… Кажется, до него стали доходить отрывки последних дней.       — Вернись домой! — вызвал Кавеха из раздумий голос аль-Хайтама. По-видимому, секретарь заметил его и не желал, чтобы сосед наблюдал за происходящей сценой.       — Но… — начал Кавех, но не смог договорить. Аль-Хайтам повторил те же слова, но уже громче и строже.       Кавех решил, что лучше не спорить с соседом, особенно когда он находится во взвинченном состоянии. Вернувшись в дом, архитектор продолжил напрягать мозг в попытке вспомнить обо всём произошедшем. И наконец до него дошло!       Едва аль-Хайтам успел вернуться домой и захлопнуть за собой входную дверь, как Кавех тут же спросил:       — Тебе Тигнари все рассказал?       — Ещё вчера, — сухо ответил аль-Хайтам.       — Так что всё-таки произошло?       — То лекарство, которое дал тебе Тигнари, несовместимо с алкоголем. Поскольку ты за один день принял и то, и другое, это вызвало побочную реакцию в виде галлюцинаций, тремора, затруднённого дыхания и потери сознания. Твою мать, Кавех! — сорвался аль-Хайтам, повысив голос. — Если бы Тигнари вовремя не подоспел и не провёл детоксикацию, то ты мог впасть в кому! Я такой придурок, что был невнимателен к тебе!       — Ты-то тут причём?       — Притом, что надо было раньше что-то сделать с твоим желанием топить горе в алкоголе. А ещё и эта бессонница… Я спал как убитый и ничего не замечал.       — Ты не обязан был… — начал Кавех, но остановился, заметив, как аль-Хайтам сел на пол прямо у его ног.       У секретаря был виноватый вид. Лицо нахмурилось, а на скулах играли желваки от напряжения. Вначале губы были поджаты от тяжёлого безмолвия, но после он прикусил нижнюю, что абсолютно не в стиле аль-Хайтама, как, в целом, и нервничать. Он впервые чувствовал себя бесполезным. Впервые оплошность настолько сквозила душу, что не находилось никаких слов. Даже рациональность не помогала исправить ситуацию.       Аль-Хайтам сжал руки Кавеха и мягкими губами прикоснулся к ним. Архитектор наблюдал за этой картиной, испытывая смешанные чувства. Его беспокоили произошедшие за последнее время события, и в то же время он не мог оторвать глаз от аль-Хайтама.       Кавех всё ещё не привык к тому, что сосед стал таким нежным и трепетным. Бывали ситуации, когда они ссорились, доказывали что-то друг другу и разбегались в разные комнаты, но после, немного успокоившись, учились говорить и искать решения, которые устроили бы обоих. В остальное время они не могли насладиться друг другом. Постоянно обнимались, целовались, спали вместе и проявляли заботу, насколько умели. Однако, Кавех слишком много времени провёл с угрюмым и нелюдимым аль-Хайтамом и слишком мало с нежным и любящим. Поэтому каждый раз, когда он с трепетом прикасался к телу архитектора, это ощущалось, будто в первый раз.       — Я должен был заметить, что у тебя проблемы со сном, и помочь справиться. Должен был избавить тебя от нужды напиваться каждый раз, когда происходит что-то плохое. А я попросту пустил всё на самотёк, — проговорил аль-Хайтам, прервав поцелуи, но всё ещё продолжал держать руки Кавеха в своих.       — Только не бери пример с меня и не начинай себя винить, — ответил Кавех, мягко освободив одну свою руку, тут же запустив её в пепельные волосы аль-Хайтама, перебирая их.       — Это не про меня, — отрезал секретарь и, выпрямившись, продолжил: — Я принимаю к сведению свои косяки и стараюсь в следующий раз их не допускать… Хм… Кажется, я знаю, как исправить свою оплошность.       Аль-Хайтам был настроен решительно. Он поспешно поднялся и огляделся по сторонам.       — Куда же подевался этот шкодник?       — Ты о лисе?       — Конечно, о нём. Тебя же я вижу перед собой.       Кавех широко раскрыл глаза и цокнул. Он не стал спорить. Сил не было, да и желания. Только откинулся на спинку дивана и ответил:       — Возможно, он в нашей кровати спит. Это же его излюбленное место.       Аль-Хайтам никак не прокомментировал это, лишь принял к сведению. Зверёк и правда любил спать вместе с ними. Он, на удивление, оказался ручным и быстро привык к новым хозяевам. Кавех ни в какую не хотел отпускать животное, хотя понимал, что рано или поздно с ним придётся попрощаться.       Войдя в комнату, аль-Хайтам действительно обнаружил лиса, мирно спавшего в кровати. Он скрутился в клубочек и тихо фыркал себе под нос. На мгновение секретарь застыл, рассматривая незаправленную постель. Одеяла валялись скомканные, подушки разлетелись в разные углы кровати, а простынь смялась. Всю эту картину сущего хаоса дополняло спящее дикое животное.       Аль-Хайтам никогда не допускал такого беспредела в своём доме. Его кровать всегда была заправлена, вещи лежали на своих местах, а в жилище не водились звери. Однако сейчас то, что он видел перед собой, не раздражало, а вызывало тёплые чувства. С недавних пор каждую ночь он разделяет постель вместе с Кавехом. С ним она стала такой тёплой и нежной, тем местом, из которого не хочется выбираться. Они любили подолгу валяться под одеялом, обнимаясь и целуя друг друга.       Даже сейчас аль-Хайтам порывался позвать Кавеха, чтобы свалить на эту самую постель и прикоснуться губами к коже. В такие моменты казалось, что всей жизни не хватит, чтобы изучить тело архитектора. Такое нежное, трепетное и чувствительное. От одного только воспоминания нутро аль-Хайтама сжалось. Он помотал головой, откидывая непрошенные мысли. Всё это сейчас было ни к чему. Первостепенная задача — помочь Кавеху справиться с чувством вины. Или хотя бы указать на проблему и помочь перебороть себя. Пожалуй, никогда в жизни аль-Хайтам не был уверен в своих действиях так, как сейчас. Он понимал: ему нужно осуществить задуманное. Тогда оно пойдёт на пользу не только Кавеху, но и их отношениям.       Вырвавшись из раздумий, аль-Хайтам схватил лиса и вышел в гостиную. Зверёк не сразу понял, что происходит. Когда разлепил глаза, то начал пищать и дергать лапками. Кавех дёрнулся, едва услышав жалобные возгласы лиса.       — Что ты собираешься с ним делать? — спросил архитектор, напрягшись всем телом.       — Выпустить на волю. Пойдёшь с нами?       — Да! — выпалил Кавех, но, вспомнив, куда придётся идти, тут же обмяк. — Хотя нет, вряд ли. В пустыню я не пойду.       — Ты не хочешь попрощаться с лисом?       — Хочу, но ты же знаешь, что я не люблю пустыню.       — Точнее боишься.       — Вот ещё! — возмутился Кавех, раскинув руками. — Там просто… жарко. И песок постоянно попадает в обувь и лицо.       Архитектор гордо поднял голову и вытянул губы, словно капризный ребёнок. Аль-Хайтам понимал, что Кавех делает вид, будто не боится. В трезвом состоянии он всегда выставляет себя героем, которому всё нипочём. И только выпив алкоголь, начинает выворачивать наизнанку душу.       За всё время совместной жизни аль-Хайтам успел изучить Кавеха, в том числе его реакции на те или иные ситуации. А ещё научился обходить его капризы. Один из таких способов — взять архитектора на слабо.       — Ладно, — хмыкнул аль-Хайтам, как ни в чем не бывало, и подошел ближе к двери. — Пойду сам, а ты сиди и бойся дальше.       — Да не боюсь я! — громче обычного заявил Кавех, встав с дивана. — Не понимаю, зачем все это нужно? Почему бы просто не оставить несчастное животное у нас дома. Тебе сильно оно мешает? Нет! И мне нет! Нам ведь так хорошо было жить всё это время втроём…       — Хм… — задумался аль-Хайтам. — В твоих словах есть доля правды. Животное и правда несчастное. Знаешь почему? Потому что живёт взаперти. Это дикий зверь. Ему нужна свобода. — Заметив, что Кавех раскрыл рот, аль-Хайтам тут же выставил ладонь, демонстрируя то, что не договорил до конца. — Тебе хотелось видеть, что лису хорошо с нами, что ты спас его. Только вот ты не замечал очевидных вещей: он скулил ночами у двери, просясь на улицу. Носился по дому, как оглашенный, потому что ему здесь явно тесно. Ты держишь его в тюрьме, думая, что делаешь лучше, но, на самом деле, он кучу раз показывал, как сильно хочет на волю.       Кавех задумался и виновато опустил взгляд. Аль-Хайтам наблюдал за ним, понимая, что тот борется сейчас с самим собой. Выходить из зоны комфорта всегда тяжело, но без этого не будет развития. В некоторых ситуациях сделать это даже необходимо. Идеальная картина, которую Кавех выдумал сам себе, рушилась на глазах. И принимать это было слишком трудно.       Аль-Хайтам воспользовался паузой и подошёл ближе к архитектору. Он мягко взял свободной рукой Кавеха за подбородок и направил в свою сторону. После того, как их взгляды встретились, секретарь добавил:       — Кави, в жизни не всё так просто. Есть ситуации, когда лучше отпустить то, что тебе дорого, а не держать рядом с собой.       После этих слов глаза Кавеха блеснули, а зрачки расширились. Он рассматривал аль-Хайтама, так нуждаясь в нём сейчас. Его слова до боли правдивые, но менять что-то страшно точно так же, как и отправляться в пустыню.       — Ты ведь знаешь, что я не могу… — тихо, едва ли не шёпотом, начал Кавех. — Не могу пойти в пустыню. Не могу смотреть на то, как это место в очередной раз отбирает у меня того, к кому я успел привязаться.       Аль-Хайтаму почти больно от этих слов. Нет, он совсем не этого добивался. Не хотел выставлять ситуацию в подобном свете. Решение где-то рядом. Вертится в голове и висит на языке. Только бы правильно сформулировать. Почему же это все так сложно… Почему именно с Кавехом аль-Хайтам не знает, что сказать…       — Можешь, — ответил секретарь, решив выдать всё, как есть. — Ты все можешь, Кави. Посмотри на себя: ты умный и талантливый архитектор, у тебя есть устоявшееся мировоззрение и собственное мнение, которое ты с таким жаром отстаиваешь. Но так же в тебе есть боль и страхи. Мне жаль, что тебе пришлось испытать так много паршивых ситуаций, но только ты сам можешь всё исправить, переборов себя, — аль-Хайтам сжал в замок руку Кавеха и завершил: — Пойдём. Я буду рядом.       Говорить о том, что архитектор был шокирован, нет необходимости. Он стоял столбом уже несколько минут, слушая речь, которую толкал аль-Хайтам, и не верил собственным ушам. Только часто моргал, плавясь под его взглядом. В конце концов, он и правда будет рядом с аль-Хайтамом. Да и вряд ли они пойдут в самую глубь пустыни, где реально опасно находиться, так что Кавеху пришлось согласиться.       Подойдя к началу пустыни, архитектора охватила паника. Вначале она была слабой, но чем дальше они шли, тем сильнее становилось удушающее чувство страха. Хотелось бежать сломя голову назад, к безопасности, но Кавех верил аль-Хайтаму и потому не хотел сдаваться.       Довольно быстро и сам секретарь заметил резко изменившееся настроение соседа. Его зрачки расширились от подступившего ужаса, а всё тело охватила мелкая дрожь. Это учитывая то, что в пустыне нестерпимая жара. Значит, Кавеха колотит явно не от холода. Аль-Хайтам никак не стал комментировать данную реакцию, а взял архитектора за руку и сжал пальцы, демонстрируя поддержку. Он здесь. Он рядом. И ничего не может случиться.       Подмышкой Хайтам нёс лиса, который после долгих барахтаний и протестов все же сдался и уснул. Однако, как только ветер подул на них, зверёк тут же раскрыл глаза. Видимо, учуял родной запах. Завидев пустыню, животное начало так сильно дергаться и царапаться, что аль-Хайтам отпустил его. Едва прикоснувшись лапками знакомого песка, лис тут же начал носиться вприпрыжку и радостно фыркать.       — Ему и правда нравится здесь, — сказал Кавех с облегчением и печалью.       Он с любопытством наблюдал за зверьком, в то время как внутри всё переворачивалось. Архитектор весьма доволен тем, что лису хорошо, но в то же время было сложно отпустить животное, пригретое рядом.       — Ещё бы, — ответил аль-Хайтам. — Это же его дом.       Зверёк ещё побегал некоторое время, после чего к нему присоединились другие лисята. Они обнюхали друг друга, поняв, что угрозы не представляют, после чего вихрем закружились и скрылись в норе.       — Надеюсь, у него всё сложится хорошо, — вздохнул Кавех, всё ещё смотря в ту сторону, где недавно забавлялись лисята. Затем он взглянул на аль-Хайтама и добавил: — Пойдём домой.       — Может, прогуляемся? — припечатал секретарь.       Кавех уже успел сделать шаг в обратную сторону, ту, где спокойно и безопасно, но его вновь не хотели так просто отпускать.       — Ты с ума сошёл? Здесь же жарко… — начал Кавех, пытаясь оставаться уверенным и бесстрашным.       Он продолжал делать вид, что его ничего не беспокоит, но аль-Хайтам знал правду. Чувствовал, как на самом деле страшно архитектору здесь находиться, и что с этим срочно нужно что-то сделать.       — Мне кажется, тебя это волнует меньше всего, — ответил секретарь и протянул руку Кавеху. — Пожалуйста, пойдём со мной.       Последнее предложение прозвучало мягко, чуть ли не умоляюще. Кавех сглотнул ком в горле, почувствовав, как во рту всё пересохло, но не из-за жары, а из-за нервов и душераздирающих воспоминаний. Страхи, плотно сидящие под корой головного мозга, выбирались наружу. Глядя на аль-Хайтама, Кавех чувствовал, что им правят сильные чувства. Хочется взять его за руку и идти, куда глаза глядят, но это место для архитектора — мышеловка. И то без сыра. Он лишний раз огляделся, рассматривая пустыню. Из-за страха его глаза становятся настолько чувствительными, что чётко видится каждая песчинка. И каждая кажется ему опасной.       Аль-Хайтам направляет взгляд возлюбленного на себя, зазывая ласковой улыбкой. Кавех попросту не в силах отказать ему. Выдохнув застрявший в легких воздух, он, наконец, кивает и берёт секретаря за руку. С любимым всё нипочём. Любая опасность тает, потому что аль-Хайтам тщательно отвлекает Кавеха от тревоги и сомнений, показывая, что всё в полном порядке, что он держит ситуацию под контролем.       Нескончаемый горячий ветер не в силах стало терпеть. Они зашли слишком далеко в пустыню. Ноги уже начали проваливаться под песком, что стало последней каплей для Кавеха. Ещё недавно он мог бороться с подступающей к горлу тревогой, но всему приходит конец. Он отдёрнулся от аль-Хайтама и громко заявил:       — Хватит, нагулялись! Дальше я не пойду!       — Дальше и не нужно идти. Ты и так смог преодолеть довольно много, — со стальным спокойствием ответил аль-Хайтам. Пожалуй, он один в этой пучине хаоса был безмятежным. — У меня есть для тебя кое-какая информация.       — Какая? Мы застрянем в зыбучих песках? Нас сожрёт дикое животное или унесёт ветром? — истерично проговорил Кавех.       Каждая минута нахождения здесь становилась для него пыткой. Он больше не мог и не хотел терпеть выходки аль-Хайтама. Архитектор и так сделал многое, ступив на сумерские пески. Идти дальше было просто издевательством.       — Если ты будешь и дальше причитать и дёргаться, то точно угодишь в зыбучие пески, — начал аль-Хайтам. — Я не просто так тебя сюда привёл.       — Так и знал. Тебе же доставляет удовольствие издеваться над моими страхами! Знаешь что? — твёрдо и решительно проговорил Кавех, ткнув указательным пальцем в сторону секретаря. — Я ухожу, а ты можешь оставаться здесь, сколько угодно!       Архитектор развернулся и уже было отправился в сторону дома, как вдруг сзади услышал:       — Тебе известен человек по имени Сачин?       Кавех стал столбом и, казалось, даже не шевелился. Имя знакомое, но вспомнить сразу, где он мог его слышать, не удалось. Архитектору пришлось напрячь память, чтобы наконец осознать, что это за человек.       Повернувшись лицом к аль-Хайтаму, Кавех сказал:       — Известен. Это умнейший исследователь из даршана Вахумара. Кажется, он даже был знаком с моим отцом. По крайней мере, мне о нём немного рассказывали в детстве.       — А знаешь ли ты, Кавех, что Сачин был не просто знакомым твоего отца, а хорошим другом? — сказал аль-Хайтам, начав маячить из стороны в сторону. При этом он не спускал глаз с архитектора, следя за его реакцией. Готовый прийти на помощь в любой момент, если вдруг Кавех окажется слишком потрясён услышанным. — Он был безнадёжным идеалистом. Хотел помочь всем людям вокруг, жертвуя собой. Когда узнал, что многие жители пустыни живут в нищете и постоянно враждуют друг с другом, то отправился туда, желая помочь. Однако вскоре понял, что его усилия напрасны. Лучше не становится, а, напротив, ситуация ухудшается с каждым днём. Из-за этого Сачин впал в глубокую депрессию. В тот период он познакомился с твоим отцом. Сачин рассказал о проблемах людей в пустыне и своих взглядах, что, видимо, сильно задело твоего отца. Именно в тот момент он решил отправиться в обитель песчаных бурь, чтобы провести собственное исследование, а дальше… Дальше ты знаешь.       На лице Кавеха застыло удивление вперемешку со смятением. Он будто не моргал, не дышал и вовсе застыл как фарфоровая кукла. Только спустя длительную паузу смог сказать:       — Откуда тебе все это известно?       — На самом деле, никто меня не отправлял в командировку. Я сам прибыл сюда, чтобы узнать больше сведений о смерти твоего отца. Так и вышел на Сачина и всю эту историю.       — Почему тогда мне раньше не рассказал?       — Нужно было собрать всю информацию. Убедиться в достоверности сведений я смог только вчера, но ты был не в состоянии слушать.       После этих слов Кавех залился румянцем и виновато опустил взгляд. Голова продолжала гудеть, а ноги подкашиваться. Последствия побочной реакции на лекарство всё ещё напоминали о себе, но архитектору было сейчас не до этого.       — Значит, отец отправился в пустыню, наслушавшись идей Сачина?       — Именно так, — подтвердил аль-Хайтам.       Кавех чувствовал, что его голова вот-вот взорвётся. Вся его жизнь пронеслась перед глазами. В особенности детство, взаимоотношения с отцом и их совместные разговоры. Наконец, осознав свою невиновность, Кавех рухнул на песок. Ноги перестали держать. Тело обмякло настолько, что казалось, будто растечётся в лужицу. Аль-Хайтам тут же бросился к Кавеху, сев перед ним. Архитектор смотрел невидящим взором, будто сквозь секретаря. Информация оказалась столь сокрушающей, перечёркивающей годы мучений Кавеха, что он попросту оказался не готов к этому.       — Неужели это правда… Неужели… Хайтам… — блуждающий взгляд Кавеха остановился на человеке напротив. В его глазах была надежда, а ещё подступающие слезы. — Я не виноват в смерти отца?       Аль-Хайтама поразило то, что Кавех задаёт ему такие вопросы, будто он — Бог Селестии, наблюдающий за поступками жителей и решающий, кого карать, а кого помиловать.       — Кави, — тихо и нежно ответил Хайтам, убрав выбившуюся прядку за ухо любимого, — ты и так ни в чём не виноват, но если тебя это успокоит, то да, твой отец отправился в пустыню после разговора с Сачином.       Секретарь начал осторожно гладить Кавеха по голове, успокаивая. В его глазах была смесь самых разных эмоций, которые оказалось сложно разгадать аль-Хайтаму. Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Кавех борется с самим собой и всё, что сейчас нужно, — это просто быть рядом.       Хайтам дал архитектору пару минут на то, чтобы прийти в себя, после чего продолжил:       — Мне кажется, в этой истории нет виноватых. Каждый следовал за своей идеей и никого никуда силой не тянул. К сожалению, трагедии случаются и не всегда в них кто-то виноват. Подумай над этим.       Голос аль-Хайтама действовал успокаивающе. Не раздражал, не напрягал, не огорчал, а помогал. Говорил правдивые слова, которые обязательно осознает Кавех, но не сейчас. На него обрушилось слишком много новых сведений, которые попросту не успевают уложиться в голове.       — С-спасибо, — дрожащим голосом ответил Кавех, благодарно посмотрев на возлюбленного.       По щекам покатились слёзы, предательски выдавая его состояние. Он стеснялся того, что выглядит как ранимая девчонка, поэтому поспешил стряхнуть солёные капли, но Хайтам его остановил.       — Я бываю слишком груб с тобой, резко отзываюсь о дорогих тебе вещах и говорю всё прямо в лицо, но… — начал он, волнительно бегая взглядом по захныканому лицу Кавеха. — Я научусь правильно себя вести рядом с тобой. Обещаю.       Убрав чужие руки, секретарь начал медленно целовать щёки Кавеха, плавно переходя к губам. Каждое прикосновение обжигало, несмотря на то, что поцелуй получился влажным из-за слёз. Аль-Хайтам сгрёб архитектора в объятья, продолжая целовать со всей отдачей, на которую только был способен. Ласковые линии, которые они проводили пальцами по телу друг друга, оставались сладкими следами где-то под кожей. Они дошли практически до центра пустыни, из-за чего окружающая атмосфера пугала своим хаосом и разрухой, но они ни на что не обращали внимание.       С трудом оторвавшись от губ Кавеха, аль-Хайтам взял его лицо в ладони и прижался лбом к чужому лбу. Прикрыв глаза, они просидели так некоторое время, чувствуя тёплое дыхание друг друга. Палящее солнце и горячий песок уже ничуть не волновали. Более того, оба вовсе забыли, где находятся. Были только они и их всепоглощающие, волнительные чувства, которые связывали двух абсолютно разных людей.       Оба вернулись, когда солнце клонилось к горизонту. Закат освещал дорогу к такому родному и приятному дому. Он был похож на остальные, но чувствовался особенным. Они оба узнали бы его из лабиринта похожих строений. Где-то виднелись незначительные потёртости, которые аль-Хайтаму было лень исправлять, а Кавех пообещал себе привести фасад в приличный вид. Местами и вовсе поросли безобидные кустики и травка, стремясь украсить стену волнистыми узорами и завитушками. Незамысловатые гравюры на стёклах были разработаны лично Кавехом. Тогда он всеми мыслимыми и немыслимыми способами уламывал аль-Хайтама пойти на этот шаг. Тонкая душевная организация и видение прекрасного всё же одержали верх, и архитектор взялся за дело, сделав дом ещё более привлекательным. Хайтам не особо показывал вид, но ему нравился полученный результат. Всё рядом с этим домом и внутри него напоминало о нежных и трепетных событиях, которые происходили за время совместного проживания.       Опустевшие улицы позволяли аль-Хайтаму и Кавеху идти, держась за руки. Они не хотели афишировать свои отношения. Тем более, в открытую. Оттого оба синхронно отстранились друг от друга, завидев рядом со своим домом Тигнари и Сайно.       — Наконец-то вы вернулись! Мы уже заждались! — воскликнул Тигнари, помахав рукой.       — О, ребята, привет! Вы что тут делаете? — поинтересовался Кавех, подойдя ближе к друзьям.       — Решили узнать, как ты себя чувствуешь, — ответил Тигнари, с беспокойством глядя на архитектора, ведь несмотря на предупреждение о том, что во время приема лекарства нельзя употреблять алкоголь, фенек всё равно чувствовал себя виноватым.       — Всё в порядке, — проговорил Кавех, покосившись на аль-Хайтама, и ухмыльнулся. Пока они возвращались из пустыни, архитектор успел успокоиться. Хоть это мини-путешествие оказалось для Кавеха настоящим эмоциональным потрясением, сейчас он чувствовал лёгкость, как будто тяжёлый груз сняли с плеч. Теперь архитектор видел некогда травмирующую ситуацию по-другому, оттого и весь мир вокруг заиграл по-новому. — Я чувствую себя намного лучше. Спасибо, Тигнари, что поинтересовался.       Фенек напряжённо взглянул на Сайно, пытаясь силой мысли передать свою взволнованность. Кавех выглядел слишком счастливым для человека, который прошедшей ночью рисковал распрощаться с жизнью. Да и аль-Хайтам оказался на удивление спокоен. Его лицо блаженно сияло и оставалось безмятежным. Что произошло у этих двоих — непонятно. Известно одно: они поистине хорошо смотрятся друг с другом. Тигнари в очередной раз нашёл этому подтверждение. Осталось только доказать Сайно, что Кавех и аль-Хайтам не просто соседи.       Долго ждать не пришлось. Вскоре секретарь обратил внимание на два голубых цветка по обе стороны от входа в дом. Последние дни оказались настолько тяжёлыми, что аль-Хайтам не заметил такую деталь.       — Это ещё что такое? — воскликнул он, указывая на цветы.       — Это Падисара — диковинка Сумеру, которая считается священной. Из неё производят ценные благовония для… - начал Кавех, но аль-Хайтам поднял вверх ладонь, останавливая архитектора.       — Думаешь, тебе эта благовония поможет избавиться от моих нападок? — начал секретарь. — Ты зачем снова дополняешь дом какими-то непонятными деталями, не посоветовавшись со мной?!       — Жаль тебе эта благовония не поможет успокоиться, потому что такого сухаря ничто не возьмёт! — всплеснул руками Кавех, подхватывая тон общения аль-Хайтама. — Ты только взгляни, как эти превосходные цветы дополняют каменную стену и входную дверь. Хотя о чём это я? Тебе всё равно не дано видеть прекрасное.       — Но я по-прежнему каждый день вижу тебя, — выпалил аль-Хайтам, сам того не ожидая. На время он забыл, что рядом находятся друзья, которые наблюдают за внезапно возникшей сценой.       — Кхм… — откашлялся в кулак архитектор, пытаясь разрядить возникшую паузу. — Пойдём-ка домой. Ребята, спасибо, что заглянули.       Аль-Хайтам коротко кивнул друзьям, критически осмотрел цветы и, недовольно цокнув, зашёл внутрь. Кавех поплёлся за ним, оставив Тигнари и Сайно в полнейшем недоумении. Хотя это чувство длилось недолго. Вскоре всё встало на свои места.       — Ну, что я говорил, — сказал Тигнари, обращаясь к Сайно.       — Они выглядят, как… — начал генерал махаматра, но не успел договорить. Его перебил фенек.       — Супружеская пара. И да, Сайно, у тебя появился новый объект для шуток.       — Я уже придумал целых три! — ликовал генерал махаматра. — Первая!       — О, нет, нет, пожалуйста, избавь меня от этого! — взмолился Тигнари, поджав ушки.       Он поспешил удалиться, чтобы не слушать шуточки Сайно, но тот отправился следом, делясь анекдотом. На этот раз никто не сомневался в том, что сумерский архитектор смог растопить сердечко грубого и прямолинейного секретаря Академии.