*****
Не было больше ни слез, ни печали, ни сожаления. Ведьма летела к дому с ощущением полной опустошенности внутри. А вот от тела, казалось, исходил смрад. В голове звучали голоса тех, кого считала близкими. Маргарет представляла, как они кричат в спину: какая она тварь, выродок, что не заслуживает жизни. Берн бы не произнес ни слова, просто бросил в нее факел. Кожу между лопатками обожгло. Затем бы полетел следующий, и еще один, и еще. Все тело заломило от жара. Она бы стояла, не шевелясь, подавляя крик, в то время, как факелы все продолжали лететь. Почувствовала каждый удар, как кожа плавится, как мышцы прекращают слушаться. В ноздри ударил запах жженой плоти. Она выпустила воздух из легких, хрипя в предсмертном крике… и распахнула глаза. Спустившись около купальни, ведьма отворила дверь и вошла. Скинула одежду и залезла в чан с прохладной водой. Принялась смывать с себя гарь. Голос в голове возник тихим шепотом, и с каждым движением ладоней набирал силу, становясь все громче и, наконец, завопил: ЧИСТАЯ ПЛОТЬ — ЧИСТЫЕ ПОМЫСЛЫ! Ведьма выбралась из чана, испепелила жасмины на ребрах и извергла из себя на пол все, что было в желудке. Если присмотреться, то можно было заметить среди этой жижи потухшего светлячка. Из носа хлынула кровь, струйками растекаясь по влажному лицу, шее, груди. Она терла и терла тело, сначала мочалкой, затем пемзой, снимая слой за слоем воспоминания. Гарь никак не отступала. Ведьма поняла, что та пропитала волосы, что нарочно оплетали и путали пальцы, не давая промыть. Тогда она взяла лезвие и в несколько движений избавилась от них. Тильда уже не спала и, услышав, как преемница приземлилась, вышла встретить. Она ждала с чистыми вещами и полотенцем на плече, что водрузили фамильяры. Дверь купальни отворилась. В проходе появилось сгорбленное тело на подкашивающихся ногах. Оно было испещрено кровоточащими ранами. Лицо не выражало ничего. Лысый череп пускал блики, отражая лучи восходящего светила. Тело шатко подошло к Тильде, выхватило полотенце, обернулось им и зашагало в дом, рявкнув чужим голосом так, будто каждое движение языком отдавало болью: — УНИЧТОЖЬ ВСЕ! Маргарет не выходила весь день. Тильда несколько раз заглядывала в окно, беспокоясь о преемнице. Изумрудная крепко спала. Огненная велела Аби и Джефу помочь собрать все ее вещи и спрятать на самой дальней полке. Форма бармена, обувь, заколка в виде ведьмовской шляпы и обручи, два — отправились на полку. Джеф поднял взгляд на свою ведьму, когда услышал, как по полу забарабанили слезы. Брадан попросил начать этот год вместе с ним. Сказал, что уже не мальчик, и ему надоели эти игры. Она дрожащими руками приняла обруч и попросила подумать до полуночи. Тихое, но твердое: «Да!», слетело бы с ее языка, потому что не только кузнец не мог совладать с собой при виде нее. Вот только дверь распахнулась, ворвалась стихия, сорвала слова с ее губ и унесла с собой. Джеф взобрался по руке Тильды, осторожно смахнул слезы и прижался к лицу. Совладав с собой, ведьма попросила его написать: «Наша девочка пала», умолчав о том, что не только она. Подобное происходило со многими ведьмами, в том числе с Кассандрой, которой ворон спешил доставить конверт. Руки Тильды только-только начали покрываться новой кожей и все еще невыносимо ныли. Она пила отвар, чтобы притупить боль, но абсолютно не понимала, что делать с Маргарет, когда та проснется, и как справиться с собой. На утро следующего дня Тильда проснулась от каких-то шорохов, доносящихся из общей комнаты. Выглянув, она обомлела. Преемница стояла у печи, в которой румянился пирог. — Я прочитала, что гавкальник уже прорастает в это время. Он ведь есть в саду? — сказал голос, сухой и потрескивающий, как пробуждающиеся от зимней спячки лианы. — Да… — неуверенно ответила Тильда. — Покажешь мне после. — Хорошо… — настороженно ответила она, опускаясь на стул. — Через сорок восемь дней я стану ведьмой. Нужно хорошо подготовиться, — Маргарет улыбнулась, колко и едко, и нанизала на вилку кусок пирога. Проткнутый сердцецвет тут же брызнул бордовым соком, окропив тарелку.*****
Кассандра подпитывала и гнала метлу во всю прыть, лишь бы поскорее добраться до места. Достигнув дома к вечеру, она спрыгнула и вбежала в дом. Тильда протяжно выдохнула и кивнула в сторону комнаты. Темная тихо отворила дверь. Маргарет сидела за столом, изучая книгу о растениях. Израненный череп бликовал, а тело покрывали множественные рубцы. Джо запрыгнул в комнату следом за своей ведьмой и увидел огромную змею рыжего окраса с изумрудными вкраплениями, покрытую небольшими шипами, напоминающими лепестки, длиной в половину Маргарет. Аби сверкнула глазами и высунула язык. Ее ведьма, не отрывая взгляд от книги, покачала пальцем, приказывая не трогать чужого фамильяра. Джо сглотнул, завороженно уставившись в огромные изумрудные глаза хищника напротив. Кассандра подошла и коснулась плеча Маргарет. — Не стоит, — она стряхнула руку, поведя плечом. — Я узнала секрет твоего смеха. Хочешь послушать? Со скрежетом разрывающегося на части молодого дерева, воем и свистом высокой травы при сильном ветре, ее смех обрушился на наставницу. Тильда подняла руки и зажала уши предплечьями, роняя крупные капли слез на пол. — Неплохо, правда? — прервавшись, спросила Маргарет и перевернула страницу. Кассандра оставила записку на столе и вышла. Листок развернулся, и можно было увидеть послание: «Если буду нужна, я рядом». Аби проводила ведьму пристальным взглядом. Темная забрала своего фамильяра и заперла дверь.*****
Тильда еще плохо управляла руками, к тому же те не переставали болеть. Предплечьями ухватила бутылку в кладовой и поставила на стол в тот момент, когда вернулась сестра. Кассандра взглядом определила содержимое и наполнила стаканы настойкой ахтника. — Здесь молоком с земляничником не обойдешься, — Тильда постаралась улыбнуться, шмыгнув носом. Они сели, одновременно шумно выдохнув, и молча выпили. Удерживать стакан предплечьями было неудобно, но Тильда справилась. Кассандра налила еще и в этот раз помогла сестре. — Ей станет легче, знаешь… — Темная смотрела в одну точку, куда-то сквозь Огненную. Тильда рассказала, что именно произошло, умолчав о Брадане и обруче. — Вы все верно сделали. Ты же знаешь, — ответила Кассандра, роняя крупные капли слез на стол. — Я бы поступила также. Некоторое время они молча пили, избавляясь от запасов лечебной настойки. — Назад пути нет, она это знает. И это ее способ защититься от боли. Я ведь выбрала тот же в свое время, — Кассандра поморщилась воспоминаниям. — Мне так жаль… — прошептала Тильда, чувствуя подступающий к горлу ком.*****
Когда Огненная кивнула в сторону кладовой, чтобы сестра принесла еще бутылку с настойкой, та покачала головой и направилась в ее спальню. Вернувшись со стопкой вещей, Кассандра вышла во двор. Тильда лишь проводила ее недоумевающим взглядом. Темная вернулась и поставила чайник. От нее пахло растопленной печью. — Пойдешь своими ногами. На руках я тебя не дотащу, — съязвила Кассандра, пряча улыбку за чашкой, вспомив, как в свое время сестра ухаживала за ней. Огненная подавила смешок и встала вслед за Темной. Купальня хорошо прогрелась к тому времени, как они вошли. Кассандра жестом приказала повернуться спиной. Огненная покраснела, но послушалась. Темная нащупала замочек под волосами и потянула вниз. — Спасибо, — тихо прошептала Тильда, роняя пару капель из глаз на пол. — Но купаться я сама буду! — Закатай губу, Огонек, — прозвище само всплыло в памяти, когда Кассандра развернула сестру и принялась аккуратно стягивать рукава, стараясь не задеть нежную кожу кистей. — Я тебе должна, — добавила она, вынырнув из воспоминаний, стальным голосом, не терпящим пререканий. Тильда охала и старалась прикрыться руками, когда Кассандра поливала ее водой из ковша. — Дурная, подними руки, мочить нельзя! Да и что там у тебя такого особенного? — прошипела Темная, вскинув бровь. Огненная покраснела еще сильнее и медленно повернулась спиной. — Это же не омовение.* Обручаться я с тобой не собираюсь, — успела съязвить Кассандра, пока ее взгляд не опустился на бедра. Пальцы Брадана оставили на них свежие следы. К каплям воды, барабанящим по полу, добавились тихие слезы. И Темная осознала, насколько попала в точку. *Омовение — самая важная часть обручения, обряд, проводимый перед первой ночью в качестве супругов, и только после него можно было так называться. Все празднование обручаемые оставались нареченными. В спальне ставили таз и теплую воду. Нареченные освобождали друг друга от нарядов, оставляя только обручи, а затем смывали прошлое, чтобы вместе войти в новую жизнь, с чистой плотью и помыслами. Тишину прерывать было нельзя. Снимать что-либо самому категорически запрещалось — это считалось проявлением недоверия. Принимающий омовение должен прикрыть глаза и не открывать, пока тело не будет осушено. Омывающий таким образом не только очищал плоть, но и знакомился с телом, принадлежащим теперь ему, как собственное, за которое тот становился ответственным. Чувствуя взгляд Кассандры, Тильда прошептала: — Не осуждай. — И не собиралась, — фыркнула та, окатив спину сестры водой, и принялась намыливать мочалку. — А то я не знала, что ты к нему летаешь. Тильда ничего не ответила, но замерла. — Обруч? Огненная кивнула. Темная шумно выдохнула и провела мочалкой по ее спине. — Я не успела ответить, — спустя, кажется, вечность, сиплый голос прервал тишину. — Но обруч у тебя, — Кассандра кивнула мыслям и больно укололась словами: — Я была на твоем месте, если ты вдруг забыла. — Тогда почему ты не стала с Карлом? — Потому что я уже пала, — мочалка спустилась на бедра, стирая воспоминания. — Почему не остановила меня? — с некоторой обидой в голосе спросила Тильда, сглотнув подступивший ком. — Потому что ты бы не стала слушать. Как я не слышала Асмодею. Это бесполезно! Ты должна была решиться на это сама, — хлестко ответила Кассандра, чувствуя, как злость подступает и тут же вырывается: — или пасть. Она окатила сестру водой из ковша, слушая тихие всхлипы. Велела развернуться. — Когда станет легче? — голос Тильды был тихий и подрагивающий. Темная впилась в ее глаза стальным взглядом, давая понять ответ на вопрос, который не следовало задавать. Молча закончила купать, обтерла полотенцем и одела в чистое. Тильда легла в кровать. Кассандра подложила полотенце под кисти, села рядом и принялась наносить лекарство на заживающую кожу. Огненная поджала губы, не давая боли вырваться через крик. Когда Темная закончила и уже хотела встать, Тильда выдохнула, давая слезам покатиться дорожками, и прошептала: — Ты останешься? Кассандра поставила баночку на тумбу, вытерла руки и легла рядом, обняв сестру. Тильда тихо рассмеялась. — Я не о том. Ты за нами приглядишь? — с надеждой спросила она, добавив: — До Сердцевины. Кассандра кивнула, уткнувшись лбом в плечо сестры. — Завтра отправлю письмо Мадлен. — Она нас выпорет. — Давно пора, — хмыкнула Кассандра. Они тихо прохохотали, не раскрывая ртов, подавляя смешки в грудных клетках. — Легче будет, — прервала тишину через время Темная, — но не скоро. Боль утихнет, затаится внутри, но никогда не уйдет полностью. — А что нам делать с Маргарет? — Дать ей время и ждать. Захочет уйти — помешать мы не сможем. — Знаю, тебе же не смогла. Темная молча кивнула и крепче прижалась к сестре. — Попробуем дотянуть до Сердцевины.*****
Утром Кассандра отправила письмо Мадлен, которая и так уже все поняла. Темная терзала себя за то предложение: разрешить преемницам остаться среди людей. Если бы только она могла все изменить… Затем ведьмы стали думать: что же сказать старейшинам и всем остальным. Животные передали, что в городе тихо, никаких охотников и ужесточения контроля границы леса. Все будто жили дальше. Тильда догадывалась, для чего Маргарет летела, и надеялась, что это и правда помогло. Жить на пороховой бочке — сейчас для них показалось бы курортом. Тщательно подобрав слова, ведьмы составили письмо для старейшин и замерли в ожидании ответа. Те велели усилить надзор по краю леса, держать оружие наготове, тренироваться и ждать. Из преемниц, помимо Маргарет, среди людей оставалась только Симона. Ей было велено продолжать делать все то же, но теперь прислушиваться к каждому слову, слуху, сплетне, чтобы быть готовыми. Велели всему лесу замереть и затаиться. Так шли неделя за неделей. Не последовало никакой агрессии или оживленности среди людей, не прошло ни одного слуха и даже шепота. Ведьмы стали постепенно выдыхать. До весеннего равноденствия оставалось совсем немного.*****
Там, у бара, когда все случилось, а ведьмы улетели, все еще долго стояли неподвижно, не понимая, что произошло. Затем кто-то отмер, шепнул что-то стоящему рядом. Тишина не смела прерываться более громкими звуками: все перешептывались. Берн стоял молча и смотрел в сторону леса. Сжимал в руках брошь, что гранями до крови впилась в ладонь, все еще чувствовал вкус ее губ, ощущал под пальцами тело. Вдыхал аромат жасминов, что возникли перед глазами во время поцелуя, а теперь медленно таяли. Он стоял так, пока все не разошлись. Йон осторожно коснулся его плеча и шепнул, что тому лучше пойти домой. И Берн побрел. Он сам не помнил, как дошел. Мама уже ждала у порога. Она что-то кричала, но он не слышал. Не раздеваясь, Берн сел на ее кровать и опустил голову на руки. Через несколько минут он рассказал, что случилось. Тетушка Лизе поглаживала спину, чувствуя под пальцами, как дрожит его тело. Она не перебивала, а когда он закончил, рассказала то, что знала: что быть ведьмой — это не обязательно плохо, а Маргарет — хорошая девушка, которая точно бы не причинила никому зла. Постаралась объяснить, что у той не осталось выбора, пришлось открыться и защитить, рискнув всем. — Маргарет не вернется. Ее могут убить. А всем, кто был там, следует молчать, иначе ждать беды, — прошептала тетушка Лизе, и Берн очнулся. Он посмотрел на нее с такой злобой, которую и видеть не надо было, она просто разрезала воздух, впивалась шипами под кожу. Выскочил на улицу и пошел по домам. Берн хватал за грудки каждого, кто был тогда в баре, как и любого прохожего. Обещал вернуть их плоть Эте, если скажут кому-нибудь хоть одно слово о случившемся. Одним из последних он пришел к Йону, до которого уже донеслись слухи о разгневанном вышибале. Перебив Берна, тот спокойно произнес: — Ты же знаешь, я бы никому не сказал. — Он обнял друга и похлопал по спине, добавив: — Я любил ее не меньше, чем ты. С Браданом разговор не вышел, тот просто осушил пол бара и после не мог вспомнить даже своего имени. В кузнице долго метались искры, причем не только от металла, заглушая звенящую тишину. Им не нужно было ничего говорить, они оба все понимали. Обойдя всех, Берн кинулся в лес. Утопая в снегу по колено, кричал: «Бор! Прошу, верни ее!». Лес отвечал ему: «Уходи», но тот не умел слышать. Тогда Лесобор обрушился на Берна ветвями, ветром, подпустил поближе зверей. Когда мужчина обессилел и упал, тот аккуратно вынес его за свои пределы и постучал ветвями в домик лесника. Берн приходил снова и снова. Требовал, умолял, клялся — все было без толку. Через день, найдя письма Маргарет, Сирена взялась читать общее вслух, но так и не смогла закончить, всхлипывая и утопая в слезах. Йон аккуратно опустил ее на диван и вложил в руки стакан воды. Весь бар стоял, внимая голосу, пока он не дошел до последней точки. Затем начали раздавать письма, по одному на каждого, кто был знаком с Маргарет. Йон подошел к Берну и вложил конверт в руки. Вышибала сидел на своем месте, смотря куда-то сквозь стену. — Почему она мне не сказала? — прошептал он. — Почему сбежала? Я бы убил любого, кто посмел бросить на нее хоть один косой взгляд, — Берн дрожащими пальцами коснулся броши на груди. — Боюсь, я потерял ее, Йон. Йон сглотнул и молча похлопал друга по плечу. Не было в тот вечер ни музыки, ни пьянства. Весь город протрезвел, стоя тогда перед лицом стихии. Еще много вечеров стоял безмолвный траур, пока люди не начали приходить в себя. Никто в Изгороди не произнес ни слова о произошедшем, не открыл ее тайну. Берн мог обойтись без угроз, хотя на некоторых они неплохо сработали. Маргарет написала им все: кто такие ведьмы, как узнала о себе, что их не следует бояться и уж тем более — убивать. Пообещала, что никогда не вернется, лишь бы они никому не рассказали об увиденном. Написала каждому несколько напутственных строк и поблагодарила за то, что были рядом. Надеялась, что тот факт, что она является ведьмой, не перечеркнет того, какой была для них. Напомнила, что хранила секреты каждого из них и никогда бы не раскрыла. Надеялась, что они сохранят ее тайну во имя многих жизней, в том числе и ее. «Дорогой Бернхард, теперь ты знаешь, почему я не могла дать тебе обещание. Ты был для меня невероятно дорог, и если бы у нас была другая жизнь, я бы без промедления ответила: «Да!». Я бы так хотела это сделать. Мне невероятно больно от того, что нам не суждено было стать кем-то большим. Спасибо, что ты был рядом, за поддержку и любовь. Я всегда буду хранить память о тебе: о твоем голосе, каждом касании, наших танцах. Если останусь жива. Прости за все и прощай.Твоя Маргарет».
*****
Когда Кассандра, получив письмо от ворона, взволнованно шепнула что-то Мадлен, обняла преемниц и умчалась, они поняли, что что-то случилось с Маргарет. Доротея ревновала свою наставницу, видя их связь, и завидовала. Мадлен больше привязалась к Рагне, естественно, а Темная осталась не у дел. Кассандра тепло к ней относилась, но Доротее этого было мало. Мадлен, получив письмо с известиями от ведьм, не стала скрывать от преемниц, что Маргарет пала. Все замерли, держа руку на пульсе леса, ожидая, что будет. Вороны остерегались подлетать к Изумрудной и стучались в окно Тильды. Наставница передавала ей письма, но та лишь кидала их в короб к остальным, оставляя непрочитанными. Она не ответила ни на одно после падения. Не менее сложно было Симоне. Ее наставница, Нанна Ни Се, велела быть крайне осторожной с людьми. Преемница слушалась ее беспрекословно. Симона постепенно отдалялась ото всех, даже от любимого человека, и прислушиваясь к любому шороху и шепоту. Это было намного хуже, чем если бы она просто исчезла в один день. Кассандра так и продолжила ночевать в комнате Тильды, слушала тихие всхлипывания по ночам и крепче прижималась. Огненная несколько раз заводила разговор о том, что это необязательно, но та не слушала. Темная знала, что должна. Обязана быть рядом, обнимать, утешать и вытирать слезы, как это делала для нее в свое время Тильда. Маргарет тем временем поглощала новые знания, с остервенением заполняя пустоту внутри. Теперь она умела использовать силу, подчинять себе растения и управлять ими. Многую работу ведьма стала перекладывать на них. Например, семена сами текли в лунки, и закапывались, листья лопуха набирали воду и поливали грядки. Растения беспрекословно слушались и выполняли все, что прикажет, а она продолжала поглощать книги и требовала новые. Тильда попыталась объяснить преемнице, что так нельзя, что нужно беречь силы для Эты. Тогда Изумрудная подошла к дубу и выплеснула в него все. Дерево увеличилось в размерах, разорвав старую кору, разметав ее в стороны. Ведьма оскалилась, захохотала своим жутким скрежещущим смехом и велела мху унести ее в лес. Ярость хорошо подпитывала силы, но при этом выжигала все внутри. Наставницам приходилось очень нелегко. Маргарет огрызалась и не слышала их. Они понимали, что для посвящения ей нужно равновесие внутри, а там была только пустота и ярость. Понадобится много времени, гораздо больше, чем пара недель, чтобы заполнить ее и залечить раны. Ведьмы усиленно искали подход, но Изумрудная лишь сильнее закрывалась. Велела убрать все зеркала, иначе уничтожит. Волосы стали понемногу отрастать, покрывая голову белоснежным пушком. Какие-то раны затянулись без следа, а какие-то превратились в грубые рубцы. Изумрудная подбирала составы, чтобы избавиться от них, но пока безуспешно. Все свое время она проводила в лесу с Аби, но тот молчал, не хотел соприкасаться с такой ведьмой. Ведьма не носила украшения, они больно обожгли в первый обряд после падения. Набросила на себя лохмотья, что нашла отложенными на тряпки, а как сошел снег, стала бродить босиком, изучая все новые виды растений. Мох послушно переносил куда велено, а ветви сами спешили уклониться. Звери сторонились, прячась, когда ведьма проходила рядом. Сгорбленная, седая, с глубоко впавшими глазами и щеками — она приводила их в ужас. А ее смех? Если Изумрудная начинала хохотать, все тут же бежали без оглядки. Она не обидела ни одного из них ни разу и не хотела этого. Ведьме нужно было лишь поглощать знания. Аби быстро освоила человеческий язык, и они стали проводить дни за долгими беседами. Змея не была злой и не считала таковой свою ведьму, но если бы нужно было выполнить приказ — она бы сделала все.