infernalis

One thing I like about me Is that I'm nothing like you and I never will be (Мне нравится в себе одна вещь: Я не похожа не тебя и никогда не буду) Перевод любительский

Адалин блаженно открыла глаза ближе к часу дня. За окном порхали крупные хлопья снега, снаружи слышался рев автомобильных моторов, дожидавшихся своей очереди на светофорах. Высвободившись из объятий теплого одеяла, Урсу медленно встала с кровати. Она не любила поздно просыпаться: создавалось ощущение, будто упущен весь день. Квартира, которую сняла Адалин, ничем не цепляла. Неравномерно приклеенные бежевые обои, местами заляпанные темными пятнами, постсоветская люстра, небольшой, скорее кукольный, деревянный шкаф с ужасно скрипящей дверцей и не менее скрипящий паркет, усугубленное положение которого тщетно пытались исправить застланным ковром, потерявшим былую новизну. Кто-то найдет в комнате именно ту самую питерскую эстетику какой-то коммуналки, но уж точно не Адалин. Она даже не всматривалась в интерьер номера, предпочитая просто-напросто засыпать, собираться и не возвращаться сюда как можно дольше. Даже в гости позвать как-то стыдно. Впрочем, кого ей звать? — Алло? — Привет, мам. Когда-то этот день должен был наступить. Взвешивая все за и против, скрепя зубами, Адалин все-таки взяла телефон в руки и позвонила самому родному человеку на январских праздниках. Настолько родному, что тот даже не был в курсе об участии в экстрасенсорном проекте. — Как твои дела, доченька? Хорошо отметила Новый год? В горле встал неприятный ком, мешающий говорить. Ласковый, обеспокоенный голос из другого конца трубки выбил из колеи. Адалин ожидала чего угодно: криков, упреков, недовольства, но не обычной беседы. Даже если они начнут сейчас болтать об аномальной погоде, рано или поздно придется затронуть то, с какой целью был совершен звонок. Привязанность нередко сравнивают с духовной связью матери: маленькому ребенку важна защита, принятие, внимание, и отсутствие вышеперечисленного порождает страх оказаться отвергнутым от всего общества, очень похожий на страх смерти. У них схожий оттенок — едва ли не черный, неизведанный, вязкий. Без родительского вмешательства ребенок не выживет — также не выживет человек, привязанный к другому, если не получит обратного в ответ. Все говорят, любовь должна быть чистой и альтруистичной. Что лучше любить, нежели быть любимым. И в чем же счастье? Отдавать человеку все, одновременно не получая абсолютно ничего? Где обещанная детскими волшебными сказками золотая середина, в которой всем хорошо? А если середины все-таки не существует, тогда что вообще такое — любовь? В случае Адалин, любовь — это осторожные материнские вопросы, забота, которую чувствуешь даже на расстоянии. Девушка вдруг ощутила себя наиглупейшим созданием, пребывая в уверенности, что родная мать не примет ее после случившегося. Слепое убеждение в том, что женщина откажется от нее настолько скоро, настолько узнает, бетонной стеной рухнуло, оставляя после себя лишь обломки и густой слой пыли, медленно рассеивавшийся на ветру. Между ними случались ссоры. Мелкие, крупные, почти до угроз уйти из дома ввиду юношеского максимализма. Однако они всегда старались прийти к компромиссу и помириться через обычный разговор. Выбросить все накопившееся через слова и поднять белый флаг — так учила мать. Ибо недосказанное порой может сыграть злую шутку и в конечном счете обернуться против тебя. Из-за страха быть непонятной, сравнивая себя с пороками бабушки, Адалин совершенно позабыла об этой истине и вбила себе в голову, что реакция матери на ее новую деятельность окажется радикально отрицательной. В ней проснулась детская наивность и беспокойство, словно она получила двойку по математике и теперь боялась идти домой под гнетом ужаса, в предвкушении получить жесткий нагоняй. Урсу поведала матери обо всем. Об испытаниях, о съемках, об окружающих людях. О том, что жизнь перевернулась на сто восемьдесят и она вряд ли будет прежней после раскрытия в себе родового дара. Мать слушала внимательно, казалось, она даже не дышит, потому что через динамик не доносилось ни звука. Закончив, взбалмошная, нервная Урсу переключилась на громкую связь, села за кухонный стол и силой сцепила руки в замок, пытаясь отогнать тревожные мысли. Сделать это получалось, откровенно говоря, плохо, потому как взгляд то и дело бегал от предмета к предмету, точно сканер, не давая сконцентрироваться. Волосы, особенно после долгого сна, изрядно растрепались, а на широкой домашней футболке красовалось мокрое пятно, появившееся, когда Адалин, сделавшую паузу на стакан воды, угораздило пролить половину жидкости мимо рта прямиком на одежду. Мать молчала. Она никогда не лезла к единственной дочери с расспросами, ждала, когда та сама обо всем скажет. Вот и сейчас — долгие несколько месяцев терпела, не затрагивала тему. Поначалу, увидев родимую кровинушку на экране телевизора, обомлела. Несколько раз пересмотрела первый выпуск, дабы убедиться, действительно ли это Адалин. Затем в ход вступили слухи и заинтересованные знакомые. Отнекивалась. Молчала. Но никогда не отказывалась от дитя, не допуская и мысли, чтобы не принять. Вспомнив о книге, строго-настрого веленную передать внучке, женщина поняла. Не проклятье — дар, который дочь решила всецело вобрать в себя. Первым делом после просмотра у женщины возникло желание не докучать с допросом и выяснением текущего положения, а пойти в девичью комнату, пусть давно пустующую, и прикинуть, какую из ее полок освободить для банок, склянок и прочих снадобий, кои в свои годы хранила бабушка Адалин. — Долго же мне пришлось ждать твоего откровения, — добрый смешок. — Прости, — выдохнула Ада, виновато пряча лицо в ладони, стыдясь так, будто кто-то, кроме Пушка, увидит и начнет глумиться, — я сглупила. Дурой себя чувствую, что позволила сомневаться в тебе. — Бредни все. Переставай думать о таком. Я ведь люблю тебя. Кто злословит отца своего и свою мать, того светильник погаснет среди глубокой тьмы. — Я тоже тебя люблю. Ада, несшая этот самый светильник, споткнулась, едва не выронив из дрожащей руки, позволив удариться о твердую землю, разлететься на миллион осколков, вспыхнуть крохотному пламени и тут же потухнуть во веки вечные, вовремя спохватилась. Возможно, не совсем в нужную минуту, но лучше уж поздно, чем вообще никогда. — Послушай, — осторожный голос матери заставил вынырнуть из омута раздумий, — я совсем в этом не разбираюсь… Женщина старательно подбирала нужные слова, не торопясь полностью излагать мысль. — Но если тебе это нравится и ты довольна — пусть. Я не враг тебе, дочка. Помогу, чем смогу, только по-другому. Деньгами там, словами. Не думаешь ведь, что я за тебя не болею? «Теперь не думаю», — стрелой пронеслось в голове, однако девушка не решилась озвучить, ответив совсем на другое. Лучше не будет расстраивать мать вспыльчивыми высказываниями, когда все улажено. — О моем материальном благополучии не беспокойся. Сбережения накопленные есть, рекламу в социальных сетях заказывают. Уже десять тысяч подписчиком, представляешь?! — Представляю, — тепло ответила женщина, — видела, каждый день на твой профиль захожу. «Каждый день… И ни одного намека на придирки или укоризны, что ничем не делюсь. Какая сила воли…» Муки совести лихорадкой прошлись вдоль тела. — Того и гляди, фотографироваться на улице со мной начнут, — Адалин отшутилась в попытке прогнать гложущее чувство. — Непременно. Все в твоих руках. Хочешь развиваться в этой сфере — помни, я тебе не помеха. Никто не должен быть помехой в достижении желаемого. Одну из своих тревожных мыслей девушка все же озвучила: — Ты не переживаешь, что я… не такая, как ты? — Ты — индивидуальность и не обязана быть моей копией. Вот оно — истинное проявление любви. Альтруистическое, не требующее ничего взамен. Настоящее чудо, волшебство, непостижимое объяснению. — Наверное, в этом и суть, — продолжила рассуждение шатенка, — я не стану тобой. Никем другим. Мне это нравится. — Уникальность — главное достоинство человека. Они еще немного поболтали о наболевшем: о воспоминаниях из прошлого, когда Адалин была совсем младенцем. — Я тогда еще поняла: особенной вырастешь. Ты писание священника в воду кинула! В святую, но все же. До сих пор перед глазами ничего не понимающее выражение его лица и неловкое молчание. Ой, ну, умора. И смех, и грех. Очень забавно вышло. «Она спокойно относилась к моим причудам еще в детстве. Зря я накрутила себе неладное. Нет бы поговорить тихо-мирно, как обычно делали — утаить решила. Какая муха меня укусила?». Дай волю, диалог бы перерос в политическую полемику или, куда хуже, в споры о квантовой механике и устройстве Вселенной. Долгожданное облегчение. Огляделась. Стены квартиры давили на мозг сильнее обычного. Каждый предмет становился все ненавистнее носу и легким, мечтавшим наполниться свежим воздухом, поэтому девушка наспех оделась и кубарем выскочила на улицу, идя прямиком к малолюдному парку. Свое «место силы» она, хоть и не сразу, определила — умиротворение природы, скопление деревьев символизировали ощущение, наполненность, готовность к великим свершениям. Ведьма каждый полдень приходила в это место и просто стояла с закрытыми глазами, опершись о ствол массивного дуба. Невесомо касаясь кончиками пальцев древесной коры, девушка, защищенная зонтом заснеженных веток, чувствовала мощный прилив энергии. Губы расплылись в блаженной улыбке. Казалось, она могла простоять там вечность. Большая часть горожан до сих пор откисала после новогодних празднеств, вследствие чего маленькое скопление людей — только на руку. Снежинки кружили в воздухе, оседая на одежду, волосы и лицо. Ветра не было, зато сквозь облака пробивались солнечные лучи, совсем не греющие, лишь для красоты. Истинно лирический пейзаж — мороз и солнце. Тонкая корка льда на замерзшем пруду заблестела, заискрилась вместе с белоснежными сугробами, точно огранка драгоценного камня. В приоткрывшихся глазах сложно было не обнаружить восторга: магия здесь, магия буквально окружила пространство, встречая гостью с распростертыми объятиями. Она чувствовалась в каждой снежинке, в каждой горстке холодной земли, и щедро делилась частью с Урсу. Над макушкой с изящной ловкостью пробежала пушистая белка и скрылась в вышине дуба. К сожалению, торопливо собравшаяся Адалин не прихватила угощений для обитательницы парка. Кое-как заставив себя оторваться от медитирующей напитки колдовскими силами, она медленно возвращалась обратно, чтобы потренироваться перед скорой записью нового эпизода «Битвы». Шестое чувство подсказывало, ей предстоит поездка на испытание. Времяпрепровождение с Череватым дало свои плоды: ведьма всерьез заинтересовалась практиками с помощью зеркала. Опасалась ли она несчастного случая или нападения какой-нибудь сущности? Определенно! Однако жажда знания и ценного опыта перевешивали чашу весов. Заблаговременно подготовленная атрибутика покоилась на полу. Ада подожгла фитиль над ярко-алым воском и села по-турецки, настраиваясь. Тексты Влада трогать не стала — опасалась ненароком побеспокоенных демонов, от которых в одиночестве ее никто не спасет, да и крупица адекватности в ней все же теплилась. После конфузного прощания в такси они ни разу не списывались, не договаривались о тренировке. Все пришлось делать самостоятельно. Строчить с намерением встретиться шатенка не стала — понимала, просто так беспокоить чернокнижника нецелесообразно. Наверное, сам ошивается где-то на кладбище. Ментор из него не вау, но способ преподавания он выбрал эффективный: сначала показать, капельку помочь и бросить в свободное плавание. Эдакое самостоятельное обучение, но все еще под четким надзором. Кое-что Ада от него подчерпнула: каплю крови и чашу с водой. Прием, как лучше слиться с потусторонним. Более сильное колдовство. Доверившись латинским письменам в книге, ведьма не спеша прочитала текст ровно до середины, затем уколола указательный палец и отсчитала ровно три капли, опустив фалангу в чашу с ледяной водой, перемешав полученное и одновременно заканчивая проговаривать в сосредоточенной отстраненности начатый текст. До сих пор устремленные вниз глаза с каждой секундой поднимались выше. Щеки норовили побледнеть, однако внезапному явлению стресса воспрепятствовало ровное дыхание в противовес преждевременному беспокойству. В зеркале появился темный силуэт прямо за спиной за спиной. Не говорил, не нападал, не двигался — снова безликий. Спустя несколько секунд тишины и хладнокровного ожидания Ада медленно обернулась. В действительности позади никого не было. Вернувшись в исходное положение, девушка принялась молча наблюдать, что произойдет на противоположной стороне баррикады. Стоило отвлечься на мгновение, как вдруг безликий оказался не сзади, а перед Урсу но все еще огороженный барьером зазеркалья. Он словно в замедленной съемке прижал ладонь к зеркалу. В голове пленкой прокрутилось тысяча и один вопрос. «Ждет от меня того же? Повиноваться или нет? Может, хочет выбраться на волю?» Внезапно на лице фантома образовался рот, замерший в немом крике. Процесс был не быстрым. Никаких резких движений. Адалин замерла в напряжении, игнорируя мурашки. Любопытство сменило тревогу. Пока нет угрозы — нападать первой не станет. Только защита. Далее ошарашило обухом по темени: черный силуэт начал таять подобно снеговику весной. Густая смоляная краска дегтем растекалась по ту сторону зеркала и, достигнув низа, наплевав на все законы физики, оказалась в мире материальном, стекая на паркет. Под тусклым светом огня зловещая субстанция почти достигла ног, в тот самый момент, когда Адалин решила: достаточно. — Отпускай, — Влад постоянно использовал это при желании прекратить паранормальный сеанс, поэтому ведьма без расторопного замешательства прошипела: — отпускай, отпускай, отпускай! Она молниеносно потушила свечи, вскочила и дотянулась до выключателя. Желтоватый свет люстры озарил комнату. Фантом бесследно исчез, не оставив следов пребывания. Повторно осмотрев место происшествия, Урсу наконец облегченно выдохнула. Душевная легкость длилась недолго, потому как к горлу подступила непредвиденная тошнота. Не сдерживая позывы, девушка лишь прикрыла рот рукавом свитера и побежала в ванную. Так продолжалось целую неделю вплоть до начала записи «Битвы». Больше Ада не практиковалась: неизвестная хворь выжала все соки, организм значительно ослаб, из-за чего выглядела девушка непривычно для зрителей и всех собравшихся: бледно-зеленые щеки, сине-фиолетовые полумесяцы под нижними ресницами, тусклые, понурые глаза, отсутствие улыбки и боевого настроя. Удосужив знакомых вымученным кивком, Ада, игнорируя озадаченные взгляды, молчала, еле держась на каблуках. Даже Башаров не смог разговорить участницу. Отчаянные попытки ведущего спросить, что да как, выводили из себя. Сжав в руки в кулаки до побелевших костяшек, ведьма отвечала односложными «Да» или «Нет» на любой вопрос, не важно, требовал ли тот развернутого ответа. Изредка просто кивала, теряясь в собственных мыслях. «Что-то определенно не так. Врач сказал, состояние стабильно, анализы в норме. Тогда почему мне паршиво?» — На испытание отправляются: Константин Гецати, Дмитрий Матвеев, Ада Урсу… Слушать дальше бессмысленно. Вымотанная, девушка прикрыла веки. Интуиция ее не подводила, однако сегодня она так надеялась на ошибочность врожденного инстинкта. За ней следили как минимум две пары мужских глаз. И если взгляд Череватого она поймала сразу после громкого «Снято!», второй, не менее заинтересованный, выжидающий, уследить не хватило сил. В голове гепардом пронесся их давний разговор. — Отчего же ты такой зануда пессимистичный? Может, снилось что-то плохое? — Плохое? Мне снилась ты. Адалин не считала сны важной вещью, к которой необходимо прислушиваться: всего-навсего бредовые фантазии мозга, анализирующего пережитые события и проецирующего их в момент желанного отдыха, тем самым нарушая умиротворенный покой в царстве Морфея. К счастью для нее самой, сны редко будоражили ее, и девушке не приходилось подолгу морочить голову, как максимально точно определить трактовку увиденного в бессознательном состоянии, чего опасаться, а чего, наоборот, вожделеть, поэтому сказанное Череватым не произвело на Урсу неизгладимого впечатления. Мне снилась ты. — Обалдеть, — саркастично растянула Адалин по слогам, — я в восторге. И почему он решил, что это должно поразить? По его мнению, ей надобно визжать от радости? Гримаса Влада не изменилась. — Даже не спросишь, чем ты там занималась? — А есть смысл? Не хочу забивать гипоталамус ненужными знаниями. Мужчина покачал головой и с усмешкой полез в карман куртки, доставая оттуда портсигар «Собрание» вместе с зажигалкой. Ему, на удивление, понравилось раздражать неведьму. — Составишь компанию? Адалин огляделась вокруг; остальные — черт бы их пробрал — в открытую пялились на комичную ситуацию, точно в цирке: прямо напротив особняка Стахеева вальяжно расположилась желтое такси для съемок очередного «Экстра Такси», хозяин которой, один из самых популярных в России аморальных колдунов с дурной славой, стоит с протянутой рукой напротив горделивой пигалицы в шубе. И ведь не боятся обсуждения, не заседают на дне в надежде, что не заметят, обойдут за километр. Наоборот, мельтешат среди остальных, выпрыгивают за пределы водной глади, спесиво напоминая о своем существовании абсолютно всем вокруг. Адалин внимательно следила за каждым, кто бросал пытливые взгляды в их сторону. Что она обещала себе? Ах, да, не иметь дела с чернокнижником, если это не касается «рабочих вопросов». Не прошло и года, как она вновь оказалась рядом с ним под предлогом обычной беседы. Злость распирала сжавшиеся внутренности, потому что Урсу не сдержала данное себе обещание. Потому что вместо того, чтобы развернуться и уйти, она не двинулась с места. Потому что вместо того, чтобы последовать примеру прохожих и слиться с озлобленной толпой, захлебываясь в осуждении и порицании Влада за его открытую связь с Преисподней, она с упованием наслаждалась неподдельно противоречивым вниманием массы. Потому что протянула руку в ответ, едва касаясь кончиками тонких пальцев его руки, такой же холодной и побледневшей от прохлады ветров. Урсу понимала: если сейчас же не исчезнет, возможности сделать это больше не будет. Попытка последняя, шатенка буквально достигла точки невозврата, когда линия жизни примет одну из дорожек и пойдет по выбранному сценарию, как бы драматично ни звучало. И чем дольше она стояла с Владом, тем больше понимала: ей еще предстоит привыкнуть к тем взглядам, что опасными стрелами пускают в них лучники-коллеги. Выбор сделан. Правильный ли? Будущее покажет. — Выглядишь изнуренной, — сухо заметил Череватый, подойдя к Адалин. — Не самый лучший комплимент от мужчины, — она хмыкнула, но мигом обволокла себя щитом сарказма, не подавая вида, что фраза немного, но все-таки задела самолюбие. — Просто не выспалась. Слова давались тяжело. Плохо было настолько, что казалось, лучше всадить кинжал в сердце и более не терпеть. Однако девушка старательно не подавала виду, отнекиваясь от, как ей тогда показалось, формально предложенной помощи. — Все в порядке, да, обойдемся без попечения. Мне надо собирать вещи в дорогу, я поеду к себе. Спасибо, тебе тоже удачи. Сдержанный кивок головы на прощание. На большее не хватило сил — тотчас бы стошнило. Организаторы проболтались: путь экстрасенсов тянулся к Питеру. Адалин, действующая по наитию, совершенно не помнила, как процессия добралась до назначенного пункта. Сознание очнулось только в дешевой гостинице. В висках тарабанило не по-детски, словно от похмелья. Вдобавок девушка обнаружила, что оставила в Москве парочку свеч и предусмотрительно заряженное ведьминской энергией карманное зеркальце. К спонсорам обостренной раздражительности приписываются громкие стуки этажом выше, будто кто-то кувалдой пытается раздолбить Адалин потолок. Девушка пролежала в дремоте несколько минут, прежде чем резко встать и подняться по расшатанной лестнице парадной к соседям сверху. Сдержанность и терпимость учтиво отошли на второй план. Дверь, на удивление, открыли сразу. Из проема показалась негодующая блондинка. — Чего надо? — Грубо спросила женщина средних лет. «Шоколада, блять». — Вы тут боулинговые шары кидаете? — С таким же наездом произнесла Урсу, не церемонясь с незнакомкой. На агрессию она привыкла отвечать агрессией, тем более от людей, видевших ее впервые. — Отдохнуть невозможно. — Что надо, то и кидаем. Тебя не касается. — Когда мы успели перейти на «ты»? Женщина демонстративно вздохнула, отчего Адалин захотелось придушить ее на месте, как это недавно провернул с ней один из демонов Череватого. Удобно, однако, убивать лишь силой мысли. От стольких проблем можно было избавиться без следов. — Девочка, иди, куда шла. Не одиннадцать ночи на дворе, закон не нарушаю… — Мамочка, кто там? Топот маленьких ножек нервировал не меньше. Перед Адой открылась удивительная картина: мальчишка, видимо, сынок грубиянки, был ее идентичной копией в мужском обличии: светловолосый, голубоглазый, неулыбчивый. Урсу порой с умилением засматривалась на милых детей, но сейчас выродок Ада не вызывал теплых чувств и эмпатии. — Соседка снизу, она уже уходит, Миш, играй дальше. Ведьма быстро сообразила, что к чему. — Пусть ваш Миша перестанет прыгать. По возмущенному выражению лица женщины можно было представить, будто ее хотели застрелить, а не вернуть тишину и спокойствие. — Милочка, мой сын будет делать то, что захочет! — Она с гневом брызнула слюной. — Понаедут всякие, права качают! Еще и в таком виде! — Вы сами в гостинице живете, — усталая констатация факта. Комментарии по поводу своей внешней оболочки были гордо проигнорированы. Она не знает, каково ей сейчас. Хреново. Тошнотворно. Дурно. Поодаль мальчишка вновь начал соревнования по прыжкам. — Я, между прочим, коренная уроженка Санкт-Петербурга! Приехала к семье, дела важные решать! Да что я перед тобой распинаюсь?! Дверь резко захлопнулась перед носом. Адалин едва сдержалась, чтобы не ударить кулаком в стену. Больше походило на необъяснимый вселенский заговор, нацеленный против нее. Кое-как она спустилась на ресепшен и объяснила суть инцидента, однако никакие предупреждения не помогли истеричке-матери, на что работники лишь пожали плечами. — Понимаете, сейчас обильный январский сезон, номера сплошь переполнены, мы не можем переселить вас в другой. Вот, комплимент от гостиницы. Нетронутая фруктовая нарезка осталась неловко стоять за стойкой администратора. Ближе к утру истощенный организм повалился в сон. Ровно в десять часов Адалин, не заметив улучшений по здоровью, присоединилась к команде, ожидающей в автобусе. Доехали без высокобалльных пробок до хмурой коммуналки. «Наверняка очередное убийство». Первым на испытание отправился Гецати с партнершей. Матвеев, высказав радость того, что его наконец поставили в ночь — лучшее время для чернокнижия — расслабленно откинулся на спинку сиденья. Ведьма не разделяла его радости — она все еще боролась с недомоганием. После нескольких часов небытия они вдвоем, не пересекаясь взглядами с соперниками, зашли в помещение. Поначалу шатенка не всматривалась в безызвестные лица, однако, напоровшись на одну из блондинок, на миг позабыла о боли внутри и удостоила ту, огорошенную, растерянную, торжествующей ухмылкой. Та самая из гостиницы. «Вот и повеселимся». — Т… Вы? — Судорожно начала подбирать слова шокированная женщина. — Вы экстрасенс? Ощущение превосходства заполонило тело. Неконтролируемая власть в агонии разгоралось в сердце. Вот и проучила жизнь неотесанную невежу. Как обманчиво оказалось первое впечатление! Издержки его отражались во всем: в опасливом заламывании рук, в дергании левым глазом, в судорожном поправлении прически, в преступлении с ноги на ногу. Образ перепуганной до чертиков женщины навевал превосходство. Шаг вперед. Суровый контроль, заставляющий держать баланс, дабы не свалиться от головокружения. Нельзя. Только не сейчас, когда выпал шанс отработать кармический урок для циничной петербурженки. — Да, я экстрасенс, — ехидно подтвердила догадки Ада, — и не просто экстрасенс, а ваш экстрасенс.