17 дней

Он очнулся с ясной головой, без тошноты и тяжести, которые ему пророчили, закутанный в кокон из лёгких одеял. Рядом с ним, прямо под боком, гулко и с треском храпел Ророноа, подложивший себе руку за голову вместо подушки. Которая, к слову, оказалась у ещё одного лежащего рядом мужчины — Винсмоук свернулся вокруг неё, спиною прижимаясь к вздымающейся бочине. Нами одну было не видать с его ракурса. Распутавшись из жаркого заточения, Монки попытался перелезть через своих друзей: мягкий диван под ним промялся, нога провалилась в пространство между плитами. Он почувствовал крошки, мелкий мусор, монетки. Вытащив конечность, он продолжил свой путь под сопровождение стонов мебели. Когда он наконец ступил на пол, то заметил, что ранки на его стопах уже неплохо так… Стали привычными. Нет, болело также ужасно, но с этим мальчишка смог смириться. Он полз по полу, опираясь на руки и колени, с трудом переставляя локти. Кажется, из-за его неосторожности некоторые царапины открылись и начали кровоточить. Вот бы Торао его просто отругал. За всё-всё-всё наказал. Как делают это другие. Но нет! Ло на него даже не цокнул. В какой-то момент он начал даже жалеть о том, что сделал. Оно, это противное, едкое и гнетущее ощущение в груди, пролилось в нём как холодная вода, отрывая со стен прежние устои. Теперь голову забивали воспоминания, вопросы и мысли, из которых получалось выделить только одно, целостное, но такое отчётливое и пугающее: «Так ли правильно он поступил?» Размышляя об этом, Монки очутился перед приоткрытой форточкой. За стеклом, что не отражало его усталого и потухшего лица, возвышались здания и сияли огни дорог. В непроглядной тьме не было видно звёзд; из щели дул ветер, он свистел, выл, словно раненое животное. И Луффи поёжился от этого протяжного рёва, посторонился, утыкаясь спиной в стул. Ножки поскреблись о пол, и Шляпник в страхе огляделся на своих друзей. Нами распростёрлась на полу, и с одеялом, и с подушкой, и всем-всем. Кажется, Луффи фантомно улавливал запах её ночного крема; странный аромат мази отпечатался на створках сознания. Только необычно, что девушка спала не одна на всём диване, а решила полежать на полу. Вероятно, если бы она всё-таки заняла все просторы одинокой частички мебели, то сам бы Луффи не стоял у окна посреди ночи. По эстрадам катались поздние гонщики, гудя своими трубами. Помнится, Эйс всегда любил такое и истинно гордился своей поставленной «перделкой», вечерами выезжая вместе с ними на прогулки. Помнилось, как, освещённые ярким золотым светом ламп, они пересекали белые линии на высокой скорости, обгоняя одну за другой машины. На байке манёвренность всяко больше, чем на любой из легковушек. Портгас много и с задором хохотал, отдавая единственный шлем ему, глупой мартышке, не умеющей дышать при большом сопротивлении воздуха, и напяливая оранжевую, ковбойскую шляпу с тяжёлыми, залакированными деревянными бусинами. Луффи отчётливо помнил их стук, стоило Эйсу побежать, помнил их необычные рисунки. На каждом втором ему виделся улыбающийся глаз, а на остальных — грустный, словно бы оплакивающий. Возможно на такое его подстрекали две шайбы с такими же выражениями лиц. Луффи помнил то, как пах Эйс. В основном потом конечно, но и пышущим летом, луговыми травами, жёстким, диким одеколоном, который до некоторого времени собирал пыль у них в шкафчике. Эйс был сосредоточием жары, лета, огня. На нём отпечатался запах костров, часто разжижаемыми его же руками. Монки скучал. Он снова хотел собраться их жизнерадостной группой для поездки на поход. Где вместо многоэтажных, серых и строгих домов стремились к небу сосны, ели, пихты, берёзы и лиственницы. Хотел бы слушать журчание далёкого ручейка, вместо гудения транспорта. Хотел видеть звёзды в небе, а не обволакивающую пустоту. Воздух становился густым и душным. На улице сейчас невозможно влажно, подталкивая на мысль, что скоро снова прольётся дождь. На него давила вся атмосфера тусклой ночи, и Шляпа действительно сжался, не вынося пытки под пустым небом и промозглым ветром. Кажется, ароматы этой ночи будут преследовать его в кошмарах. Но город в ней, тысячи его огней, сверкающие мандаринами; люди, засидевшиеся до самого густого часа этой поры, в светлых окнах. Слоняющиеся по дворам бедокуры — помнится, он и Ло также шатались по округе, вместе перебирая словесно всякую мелочь, чаще пребывая в молчании, прислушиваясь к тогдашнему шелесту листьев, скрипу веток под их ногами, далёкому лаю собак. Редко, когда Луффи с человеком может быть также уютно в тишине. Он это и ценил в Торао. Его нос был заложен, глаза слипались, во рту покоилась кислинка. Всё-таки, отвратительный у него вкус, если сам Шляпа ему полюбился. Полюбился же? Отголоски совести по-прежнему бурчали, двигая шестерни в мозгах. Как бы извиниться? Как поступить? Чего ожидать? Да и расследование ещё не закончено, его необходимо провести до конца, чтобы убийца получил по заслугам! Отнял у него самый дорогой и тёплый очаг, оставив его мир в блеклых красках и холоде. Даже если сейчас это уже не так невыносимо, как прежде. **** Рот заполнила сладкая тягучая слюна. Он любил пончики, а они особенно свежие этим утром — их только что принёс Зоро. Ророноа рассказали, где именно стоит брать пончики — словно из сериалов, в которых копы делятся друг с другом яркими коробками, доверху заполненными сладкой выпечкой. У Луффи пальцы слипались между собой из-за патоки, губы измазались в кремовой начинке, прилипли радужные палочки. Он едва пережёвывал сласть, а проглотить и вовсе далось болезненно. Он сидел на кухонном стуле, раскачивая ноги, словно бы он на качелях, жадно откусывал большие куски, стараясь не подавиться. Перед ним тяжело вздыхала девушка, борющаяся на последних силах с самой собой — она же на диете! Монки попытался удержать поднимающуюся улыбку, потому что из-за неё всё вываливалось. Крошки были везде: на одежде, на столе, на полу. — Оставь немного и Эйсу, — раздался голос Сабо из коридора. — Он скоро придёт. Луффи почувствовал, как от сладости, ставшей вдруг тошнотворной, склеились кишки — братья любили пугать его, что если он съест слишком много сахара, то у него слипнется жопа. Кто бы мог подумать, что это правда? Только, наверное, тихий, мутящий ужас заполнил его вовсе не из-за странного ощущения сжатых органов внутри, а из-за сказанного. Старший брат предстал перед ним с мягкой, доброй улыбкой — как умел, когда ещё Портгас не покинул их. У Сабо на щеках расцветал мягкий румянец, а шрам казался теперь несуществующим, блеклым на фоне счастливого лица. Совсем не как сейчас… Погодите, сейчас? — Фто? — вместе со словами вырвались только что прожёванные клочья пончика. Монки теперь казалось, что всё тело немеет, становится тяжёлым. Во рту было мокрое тесто, приторность, не позволяющая вдохнуть. Он задыхался. — Говорю, Эйсу оставь. Он их безумно любит, обжора ты маленькая. — Потрепал его по растянувшейся щеке, заставив Луффи выплюнуть ещё. И ещё. Кажется, из его губ вырвалось гораздо больше, чем он успел съесть. — Он придёт с работы, и мы пойдём по магазинам! Тебе пора сменить одежду на более тёплую, да и кеды у тебя совсем стёрлись. — Купим мяса, я его замариную. — Что думаешь о шашлыках на природе? — Прихватим твоих друзей с собой, Марко тоже обещал прийти. — Луффи? — лицо перед глазами искажалось от слёз, было таким ясным, светлым и добрым. Сабо, которого он знал, которого он помнил. Который любил его, которого он и сам любил. Ответственный и приходящий на помощь, если Эйс снова выходил из себя. Его большие глаза уставились на него с толикой отчаяния. Монки проглотил язык вместе с пончиками, не находя себе ни места, ни секунды для вдоха. — Ты подавился? Теперь за Сабо была не комнатушка Зоро, а больничная палата. Луффи сидел, укрытый пледами, которые были принесены Бепо, добрым другом Трафальгара. Белые стены, холодные и отчуждённые. Высокие окна с ночью за ними, глухой и такой пугающей. Рядом сидящий человек при рассмотрении показался смутно знакомым — высокий, громоздкий. С тяжёлым взглядом, осуждающим и насмешливым. Строгий пиджак, красная рубашка. Весь из себя — квадратный. Монки поторопился развернуться к брату, но встретился вовсе не с предполагаемым Сабо. На стуле сидел Эйс, бледный и синюшный, закрытый тканью пледа, который стремительными темпами темнел у него на груди. Шляпник поторопился стянуть его, чтобы лучше рассмотреть старшего. Его веснушки, словно речные камушки на полотне, становились отчётливее с каждой секундой. Длинные ресницы дрожали, словно он всеми силами старался их распахнуть. Под клетчатым покрывалом оказалась дыра, тёмная и глубокая, словно впадина. Из неё потоком вырывалась кровь, густая и алая. Как кровь на одежде у Ло, когда тот вырвался из дверей на длинных ногах. Луффи глядел на него также завороженно, что и сейчас на брата. От вида крови его мутило только сильнее. Он пытался догнать Торао, но тот убегал до того стремительно, что потерянный и перепуганный Мальчик отставал лишь сильнее. Видел, как вслед одному в крови побежали другие трое. Видел, как те оставляли тянущиеся следы и капли крови. Эйса. Как после сообщили о том, что пациент скончался. Как Марко ругался с врачами, окружённый их общими друзьями с Эйсом. Луффи всё видел, но почти не слышал. Оглушённый, встал на месте. А потом вышел на улицу, навстречу вечеру и ветру. Старший смотрел на него стеклянными глазами. Сзади странный мужчина продолжал молча смеяться. В руках у Шляпы был кровавый плед, и он не мог вымолвить ни слова из-за слишком сладких пончиков. Его глаза и рот закрыли руки, большие, тёплые. По цвету и толщине пальцев он узнал в них Торао. Хирург прижимал его к себе, затылком Луффи чувствовал чужую вздымающуюся грудь, умеренное биение сердца. Его окружило спокойствие. Стало совсем не страшно. Только холодно. И хотелось рыдать. Монки проснулся со слезами на щеках, прижимающийся к спине храпящего Ророноа. Замёрзший, с онемевшим телом. С не варящей головой. Лёгкой головной болью в этот раз. Что-то будто давило на его виски, заставляя шипеть и жмурить глаза. Вскоре до него дошло, что кто-то гремит на кухне. Он отнял голову с чуть влажной, тёплой подушки, потёр лицо, стирая дорожки, до рдеющей кожи. Огляделся и встретился взглядами с Санджи, что мирно выкуривал сигарету у окна. Нами наслаждалась своей утренней чашкой кофе, стукая по экрану ногтём, смотря ленту новостей. Луффи знал, что это точно они. Блондин движением своей вихреватой брови указал на ванную. Шляпник с тяжестью в груди поднялся с дивана. Руки и ноги покалывали, бинты действительно оказались в крови после его ночного бдения. Луффи не хотел менять их, они всё ещё пахли пивом, были туго затянуты и почти никак не изменились с квартиры Торао. Качественно и точно, по-Трафальгарски. Он хмыкнул от такого сравнения, мягко прикасаясь к спутанным нитям пальцами. Если подумать, что у самого Шляпы выходило тяжеловато, то та аккуратность, с которой Ло относился к нему, была чрезмерно обходительна. Луффи вспоминал, как тот накладывал бинты; представлял, как сам вытаскивал осколки. Выбил дверь — пускай он и был в состоянии простоявшего на солнце масла, что-то частично мог разобрать из свалявшихся клоков тех событий. Стук, хлопок, затем шаги. Потом как его подняли над землёй, как всё тряслось вокруг. Как словно бред, слова лились из его рта, сами напоминающие больше околесицу. Что же он тогда говорил?.. Что поможет, обязательно поможет. Что не надо бояться, что всё будет в порядке. Что не надо засыпать, — Держи глаза открытыми, — холод кусал за нос, дыхание поверхностное, учащённое, и Луффи его чувствовал над своим лицом. — Не спи, только не спи, пожалуйста. Потерпи немного, сейчас я тебя донесу. — Босые ноги и оголённые руки зябли, немели. — Я здесь, с тобой. Ты не один, Шляпа-я. Да, не один. Монки Д. Луффи никогда не один — у него всегда есть друзья, есть семья, есть тот же самый Ло, которого трудно к чему-либо отнести. Шляпник вздохнул, опуская руки в струю холодной воды, которая быстро впитывалась в бинт. Руки в них не помоешь, а на лицо переносить запах дрожжевого как-то не претило. Он поёжился, с усилием прижимая ладони к друг другу, чувствуя лёгкие колики. Стоило съездить и навестить Дадан наконец, узнать, как она. Ей тоже очень тяжело, деду очень тяжело. Всем, Луффи и в этой стезе не один. Похлопав себя по щекам для бодрости, он вышел из ванной. Капли стекали по его лицу, падали на футболку и впитывались, оставляя тёмные следы. Он прошествовал к столу, взял с него кусочек нарезанного, зелёного яблока. Хрустящее, сочное и с крохотной кислинкой, растекающейся по зубам. Нами с интересом глядела на него, убрав гаджет в сторону. — Как себя чувствуешь? — начала она, буднично улыбаясь. — А то так быстро уснул. — Нольмально, — Монки едва прожевал другую дольку. — Санджи, я голодный. — А? — на него удивлённо позарились. У девушки тут же покраснели щёки, а глаза наполнились живым духом. — Так! Давай, Санджи, где там завтрак? — Сейчас всё будет, присаживайся, — блондин радостно заулыбался, выплёвывая сигарету уже одной ногой у плиты. — Пока можешь пожевать фруктов, не стесняйся. Мальчишка угукнул, наспех засовывая в свой рот сладкие и кислые яблоки. Потом в дело пошли и апельсины. — Я хочу навестить Дадан сегодня, поможете? — перед ним поставили плоскую тарелку с потрясающе приготовленным омлетом. Кажется, что впервые Луффи смотрел на него с такой жадностью и аппетитом. — Спасибо! — Зоро сегодня надо будет на стажировку сходить, бумаги отнести, и он свободен. — информировала Рыжая, довольно наблюдая за посветлевшим другом. — Санджи на работу скоро пойдёт, а мне надо тоже по учёбе сходить. Дождёшься нашего непутёвого, да? — Конечно! И это очень вкусно! Лицо повара теплело с каждым чавканьем. У него уже появилось несколько других чаш в руках, с овощами, соком, даже остатки мяса со вчерашнего вечера. На всё Луффи налегал с большим пристрастием, словно вернувшись в прошлое. Словно как прежде, он был наполнен живостью и радостью. Нами смотрела на него и забывала обо всём произошедшем кошмаре. Снова всё было хорошо и замечательно. — Я помогу купить ей гостинцев, не с пустыми руками же в гости. Обязательно расскажи ей о своей избраннице! Может купим цветов? Я видела один восхитительный букет… — Ты же о подарке Дадан, верно? — скептично задался Санджи, — что за цветы? Лучше еды! — Да ну! Ей бы денег, украшений. — Добавил Луффи, тут же хватаясь за напитки. — Ты дурачок, — надула губы Рыжеволосая. — Любой женщине в трудные времена следует дарить женское. Духи тогда, что ли? — Не городи ерунды, — промямлил Монки, заканчивая омлет. — Дадан тогда вообще ничего лучше не дарить, примет на свой личный счёт. — И что, пустым пойдёшь? — Девушка посмотрела на диван. — Этот вставать вообще собирается? Блондин без задней мысли метнул в храпящего полотенце, которым вытирал руки. Оно попало точно в цель, закрывая лицо и зелёную макушку. — Подъём! — прикрикнул он, посмеиваясь с яркой реакции. Ророноа вскочил, сдергивая со своего лица прохладную и влажную тряпку. — Тебе надо бумаги сдать, не забыл, мальчик на побегушках? — Кто тут ещё из нас на побегушках, Завихрень?! — вспылил полицейский топча одеяла, пытаясь вырваться из вороха. — Сам-то на белом ручнике! — Ой, да закрой свой грязный рот! — Ты сам начал! — Всё, замолчите! — вписалась Воровка, расставляя руки между ними. — Зоро, живо собрался и сделал дела. Потом поможешь Луффи съездить к тётке его. — А что мне прикажете? — попросился под руку блондин, выискивая её взгляд. — Валить на работу. — Прошипела Нами, возвращаясь к своему телефону. Повар с грустным и обиженным лицом действительно собрался. Ророноа схватил кусок омлета и второпях заглотил большую его часть, остался только хвостик между зубами. За это он отхватил по голове от Винсмоука. Вышли они вместе. После того, как дверь закрылась, Нами с облегчением расселась на стуле с вымученным видом. Подняла глаза на него — на Луффи — и пододвинула свою подстывшую порцию. — Ешь, дурачок наш маленький. — Спасибо! — рассмеялся он. Нами и он собирали оригами из перепачканной бумаги. Она ловко собирала журавлей, бабочек, сердечки и цветы. У Луффи получалось дурно — всё, вышедшее из-под его руки, выглядело истерзанным. Много где проходили кривые полосы сгиба, подорванные уголки, грязная и влажная бумага из-за его стараний. Девушка с улыбкой мягко хлопала его по шляпе, подавая следующий листок. Луффи думал, что у Ло вышло бы гораздо лучше. Даже лучше, чем у самой девушки — пускай её фигуры уже выглядели идеально. Его руки поистине могли называться золотыми. От узких плеч, острого локтя и тонкого запястья до вытянутых, музыкальных пальцев. С квадратными, коротко стриженными ногтями. Складывая очередного неказистого журавля, он представлял, как тот одаривает его снисходительным взглядом, подшучивает и помогает сложить более аккуратного. — Я хочу назвать его. — Шляпник посмотрел на него с расстояния вытянутой руки. — Пусть будет Красавкой. — Хорошее имя, — хихикнула она. Потом их разговор перешёл на тему подарка для тёти. Они так и не сошлись в едином мнении, но сам Монки пришёл к выводу, что если и дарить что-то — то связку сосисок или палку колбасы. А лучше копчённую ногу. Где взять деньги на такое богатство? Луффи не знал точно. Они смотрели вместе цветы. Некоторые из них мальчишка узнавал — из картинок в заумной книжке Чоппера было про лечебные травы. Календула, шалфей, тысячелистник, зверобой. Монки действительно задумался о том, чтобы купить букет особенно красивых ромашек. Только не Дадан, а Трафальгару. Подарит ему пюре и букет! — Ты сказала, что женщинам нравятся цветы. — Напомнил Луффи, смотря на её яркий маникюр. — А не-женщинам могут? — Цветы? — повторила она, удивлённо смотря на соломенные поля. — Мне кажется, что оно не зависит от пола. Мне кажется, что любому понравятся цветы, как подарок. Просто девушкам их чаще дарят. — Поможешь мне потом выбрать? — Мальчишка заглянул ей в глаза с интересом. — Я хотел бы что-нибудь с ромашками. — Простота, чистота и невинность. Истинная дружеская теплота, солнце и удача. Тебе подходит! — согласилась Нами, тыкая его в бок. — А не дурно. Для своей сердобольной подобрать решился? — Ага, типа того. — Помахал головой Монки, желая пропустить скорее эти неловкие тычки. — Как думаешь, что выбрал бы Торао? — Да не думай о нём! У него шансов ноль! — с полной уверенностью задрала нос Нами. — Какие-нибудь розы. Сомневаюсь, что он в романтике хоть что-то смыслит. Выберет первое попавшееся под руку! Луффи стало не по себе от этого суда. Если Ло не разбирается, то отчего же ромашка так подошла к Шляпнику? Монки стало сложно почти сразу — Нами сильно путала его. Он и так ничего не понимал, а с её толчками становилось только хуже. — Мне казалось, что он будет более искусен. Он ответственно относится к важным для себя вещам. — Вот и вещь! Я правда не думаю, что он мог бы что-то подобрать более утончённое. Розы — максимум. И что тогда самому Луффи? Дарить розы — видимо знак дурной, распространённый. Ромашки… Подходили ему, а не Трафальгару. Стоило спросить Чоппера, но оно потом. Сейчас бы хоть с Дадан разобраться. Он посмотрел на стол, где стояли журавли. Посмотрел на кривого и запачканного, взял его в руку бережно, как если бы это был самый в мире хрупкий бутон. — Я хочу подарить Красавку одному человеку. — Смущённо вымолвил он, улыбаясь самому себе и бумажке. Потому что под широкими полями Нами навряд ли что рассмотрит. — Можешь сохранить его для меня на время? И переложил в девичью руку с длинными ноготками. Он не видел её лица, она — его. Но оно и не нужно было, ведь и так ясно как день — Нами точно будет беречь этот измученный клок бумаги и оставит его в первозданном облике. А Луффи ей целиком доверяет. — Я стану первой, кто познакомится с твоей дамой, верно? — подмигнула девушка. Луффи только кивнул, мысленно посмеиваясь — не считая Тони-Тони, она действительно первая.