Голубой экзорцист

Как бы хорошо люди ни умели пускать пыль в глаза, найдется человек, который сквозь это притворство смотреть будет с легкостью. Антон не считал, что он лжет кому-то: люди сами придумывали себе проблемы, а он их решал, как и договорились, никакого обмана. Но лысину того дотошного мужика он будет вспоминать в кошмарных снах. Он не помнит лицо, только лысину, словно это она с ним говорила, ходила шаг в шаг по квартире и интересовалась методами борьбы с призраками. Антон, в конце концов, махнул рукой на потраченное время и сожженный зря бензин и съебался: даже если мужик чувствовал торжество на тему того, что раскусил мошенника, Антону было наплевать, так сильно он его вымотал. Если его преследовали призраки, что ж, пусть сживут со свету, только услугу окажут окружающим. В тот день (без сомнений, злополучный) Антон впервые серьёзно задумался о том, не найти ли ему помощника. И раньше хотелось, чтобы за общение с клиентами отвечал другой человек: это утомляло похлеще имитации паранормальной активности, потому что (Антон уверен) большая часть людей на самом деле сами — нечисть, вампиры энергетические. В этом всём было много рисков, но Антон каждый из них проработал. Пойдёт в полицию? Поднимут на смех, призрачных трупов не бывает, чтобы это стало настоящей проблемой. Пойдёт в СМИ? Публикация потеряется в море более стоящих инфоповодов. Уйдёт и уведёт клиентов? Антону не жалко. Больше пугало то, что человек может попасться на редкость болтливый и прилипчивый. Нельзя сказать, что Антон людей ненавидел или боялся, просто общение его утомляло. С возрастом это ощущение становилось сильнее, и Антон не знал, в том ли дело, что он никак не мог собраться сдать анализы на дефицит витамина D и железа, или же просто в его характере. После первой практики в офис он не вернулся: каждый рабочий день ощущался как бой один на один с бойцом из другой весовой категории, стресс от рабочих задач накладывался на необходимость улыбаться и поддерживать разговор с соседками по офису и это было, ну, слишком. Слушая трукрайм подкаст, Антон задумался как-то, как бы его описали знакомые люди, и усмехнулся про себя, потому что соседи бы точно назвали мрачным, нелюдимым и одиноким — он так ни с кем и не познакомился, и не начал здороваться за три года жизни в этой квартире, коллеги и бывшие одногруппники, наверное, упомянули бы его как странного, если бы вообще вспомнить смогли (хотя в подобной ситуации если бы не вспомнили, так выдумали бы что-нибудь этакое). Положительную характеристику ему бы дали мама и Макар — с ними всегда было ощущение той редкой связи, когда разговор идет легко, словно вы не виделись вечность и одновременно не расставались никогда. В Антоновом мире люди делились на близких — и всех остальных. Теперь где-то между маячит Арсений. Антон чувствует себя так, словно совершил главную ошибку перебравшегося в Москву на пмж человека: не просто снял себе квартиру, но еще и имел неосторожность сказать об этом маме, и теперь ему пишут все дальние родственники, которые решили сэкономить и лететь не чартером из Воронежа, а прямо из Москвы (потому что так горящая путевка на 100 тысяч дешевле, мы только одну ночь переночуем, а машина у тебя под окнами постоит, хорошо, Антошенька?), с тем только исключением, что вместо дальнего родственника у него был Арсений. Арсений даже не спрашивает, он просто появляется в его квартире; в первый раз Антон повёлся на его «ты дверь не запер», во второй начал подозревать, в третий — убедился, что Арсений сделал себе дубликат ключей. Арсений его даже и не прячет, он лежит на полке рядом с его шапкой, а прямо на нём болтается брелок с миниатюрным Грутом. — И что ты делаешь? Арсений стоит на его балконе, прямо на расстеленной на полу имитации газона — кошки Антона очень любят этот ковёр, а их мнение значит для Антона больше, чем мнение модных дизайнеров, которые считают такой декор устаревшим. — Провожу инвентаризацию. На завтра нужен кукурузный сироп, так? Антон кивает, чертыхаясь про себя: хотел же купить, но забыл. Пришлось бы завтра подрываться и ехать в магазин — ладно, возможно, он не зря Арсению платит. — Сейчас наверное думаешь, что нужно новый купить. А я вот помню, что ты его оптом покупал. Антон смотрит на Арсения круглыми глазами: он уверен, что ничего про это не рассказывал Арсению — хотя бы потому, что купил, закинул на балкон и забыл. — Ты что, реально медиум? Арсений смотрит на него, ухмыляется хитро: — Его на балконе хранить нельзя, застынет же. ** — Арсений? — раздраженная преподавательница, кажется, повторяет его имя уже не первый раз. Арсений моргает медленно, а потом говорит: — Культура. Если можно, — он обводит взглядом стоящих перед ним женщин, сглатывает, — я бы сходил на какую-нибудь выставку. Или концерт, или форум. Он говорит тихо, и голос у него звучит бесконтрольно высоко — потому что хочется только вжать голову в плечи. Это не имеет никакого смысла, никакой связи. У него проект был в виде текста, и он рассчитывал на публикацию в какой-нибудь, ну, Вологодской газете. А сейчас оказывается, что нужно идти в эфир. Он камеру в последний раз видел, когда ее на базовых инструментах приносила в аудиторию Марина Александровна. И да, телевидение — это пушка бомба ракета, вдруг кто-то из продюсеров случайно спутает съемочный павильон и захочет его к себе в проект? Арсений может представить себя в телевизоре, в каком-нибудь манерном образе, в качестве ведущего новой версии «Секса с Анфисой Чеховой», он бы с радостью кривил лицо в «Ревизорро», как делает каждый раз, когда Сережа не доносит носки до корзины с бельём. Телевидение звучит хорошо. Как маленький шажок к успеху. Но вместо удовлетворения Арсений испытывает дискомфорт. Потому что он знает, что его проект не был лучшим в группе, и ему обидно за Машу и Надю. Это ощущается несправедливостью, вариацией эффекта Матильды, к которой Арсений не хочет иметь отношения. Он порывался добиться пересмотра оценок, но преподавательница осадила его, велев не нарываться на проблемы, мол, не дорос еще сомневаться в экспертности преподавателей. Ему предлагают выбор — и Арсений выбирает сходу; он бы выбрал телеканал Спас, была бы возможность. Культуру смотрят бабушки-пенсионерки, культура и сама, в какой-то мере, отличная пенсия: никаких волнений и резких изменений во время эфира, всё степенно и плавно. С Культуры не выстрелишь, но в резюме записать можно. — Вы уверены? Арсений кивает часто-часто и надеется, что хорошо смог изобразить дурачка. ** По большей части они занимаются тем, что смазывают дверные петли, заклеивают и запенивают окна, иногда разбирают и перестилают полы. А ещё устраивают, как это называет Арс, «ролевые игры». — На, твои штаны, рубашка, — говорит Антон, вынимая из спортивной сумки форму полицейского. Арсений уже не удивляется: успелось, когда он увидел форму в первый раз в чехле на балконе. А рядом висели униформы пожарного, медбрата и сотрудника МОСГАЗа. На вопросы Антон отвечать не стал, только посмотрел исподлобья. Они пьют чай из термоса и ждут, пока начнётся. Хозяйка квартиры, пребывая в крайне возбужденном состоянии, описывала происходящее в её квартире как «происки дьявола, который хочет свести ее с ума своими безумными воплями». Антон пообещал, что они всё уладят, а когда женщина вышла, хмыкнул: — Ставлю сотку, что это чьи-то громкие стоны. Арсений резко вдохнул. Они стояли в полутёмной кухне вдвоем, и думать о стонах оказалось как-то волнительно. Склонности к вуайеризму он у себя не наблюдал, скорее, предпочёл бы никогда не оказаться в такой ситуации. Антон смотрел прямо на него, поэтому: — Ставлю две, что это, — Арсений помолчал, мотнул головой и сказал первое, что в голову пришло, — собака. Чихуахуа. Ты знал, что Николаса Кейджа обвиняли в похищении чихуахуа? Антон рассмеялся, хлопнул его плечу и назвал салагой. В тишине их квартиры они слышали, кажется, всё, что происходит у соседей: сверху бегал ребёнок, снизу — громко рыдал, через стенку смотрели новости. После одиннадцати стало тише, прожужжал поперек потолка над гостиной пылесос. — Детей уложили, сейчас начнётся, — Арсений наблюдает за Антоном, удобно устроившимся в кресле: он откинулся на спину, расслабил ноги, но пальцами мнет манжету форменной рубашки. Теряясь в догадках о том, что он сейчас услышит, Арсений представляет себе наигранно-порнушный стон на грани ультразвука, от которого чувствуешь не возбуждение, а стыд и желание убавить громкость в наушниках, потому что даже плотные амбушюры не мешают окружающим (проходящему по коридору Серёже) услышать, что у тебя в наушниках. Звук, который заставляет их с Антоном подскочить на ноги, больше похож на истошный визг поросёнка, которого режут. Секундами спустя, голосов становится два. Антон хмурится: — Может, у них какие-нибудь странные фетиши. Времени почти час ночи, но установленные на ночное время ограничения по шуму обладателей голосов, кажется, не волнуют. Антон включает диктофон и поднимает его над головой: то, что кричит, находится в одной из квартир выше. Арсений мнётся на месте и не знает, куда себя деть. Ему становится страшно, потому что звук увеличивается по нарастающей — кажется, что звучит еще прямо над ухом. Он чувствует прикосновение к спине, ощутимо холодное даже через рубашку, и вздрагивает, отшатываясь. — Ты чего? — Антон замер посреди комнаты с неловко поднятой ладонью, которую он опускает в карман форменных брюк. — У тебя что, кровь в конечности не поступает? — Арсений говорит громко, чтобы перекричать вопли хтони наверху, — напугал! Антон смотрит виновато, кивает в сторону двери и идёт вперёд первым. Арсению от этого не становится легче: из-за мерзких звуков разыгралось воображение и он не может отделаться от ощущения, что кто-то вперился взглядом ему в затылок. Отвлечься помогает то, что Антон, за которым он идёт почти вплотную, бурчит: — И всё у меня нормально с конечностями… Больше всего удивляет то, что никто из соседей не долбится в квартиру, из которой доносятся крики. С одной стороны, значит, не зря снимают так много хорроров, с другой — Арс бы точно вломился или вызвал полицию, рабочий же день, призыв дьявола можно проводить и в другое время, проявляя больше уважения к соседям. Антон оборачивается на него, проверяя наличие, как будто Арсений может развернуться и убежать. Он улыбается, показывает большой палец. Антон звонит в дверь, мысленно прогоняя про себя звание и номер отделения, в котором якобы работает. Антон нажимает на звонок еще дважды, а потом дверь открывается. Дверь обычная, типовая, как и во всех остальных квартирах этого жилого комплекса. А за дверью стоит мужик, тоже вполне себе обычный. Он высокий, но ниже их обоих. В трениках и шерстяной кофте с воротом и молнией до середины груди. У него растрепанные волосы, макушка окрашена в белый, хотя вообще он, кажется, русый — в полумраке коридора точнее не скажешь. Его можно было бы принять за дизайнера, программиста, копирайтера, инженера, любого среднестатистического специалиста, если бы не две огромные, до локтя, рукавицы. Встав на коврик, мужчина захлопывает за своей спиной дверь. Арсений думает: ну всё, у него руки в крови, и он натянул уродливые прихватки, чтобы её скрыть. — Добрый вечер, господа полицейские, — Мужчина скрещивает руки на груди. — Добрый, добрый. Ваша квартира? — пока Арсений вспоминает, что нужно подобраться и выпрямиться, Антон уже задаёт вопрос, лицо при этом держа каменным. — Допустим, моя. У вас какие-то претензии? — он выглядит абсолютно невозмутимым. Арсений вдруг думает: а если визг им обоим почудился? Не к месту мозг подкидывает карточку «банши», с информацией о существовании духов, предвещающих скорую смерть заунывным плачем и воем. — Да, нас вызвала ваша соседка снизу. Лидия Михайловна, вы знакомы? — Нет, нет, боюсь, не приходилось встречаться. — Мгм, — Антон кивает сам себе, рукой поглаживает галстук с гербом, — Жалоба на шум после десяти. Рабочие дни, люди отдыхают, а у вас, кажется, совершаются противоправные деяния в квартире. Мужчина делает шаг назад. Антон смотрит свысока, пристально — Арсений внутренне сжимается. — Спешу заверить, что ничем противоправным я не занимаюсь. А шум — это птицы. Они в собственности моей сестры, но, если нужно, могу подтвердить документально. Антон от неожиданного ответа выходит из образа, потому что вопрос звучит очень мягко: — Птицы? Мужчина кивает, улыбается широко: — Зайдёте? Арсений хочет вцепиться Антону в руку и тащить его на себя, а потом прочь отсюда. Потому что можно хоть тысячу раз быть скептиком, но когда тебе предлагают что-то необычное и просят зайти в гости или сесть в машину — ничем хорошим это не заканчивается. Но Антон идёт вперёд, и Арсений, вздыхая, плетётся следом. Планировка такая же, как и в квартире ниже, но всё не в бело-бежевых, а в серо-голубых тонах. Сочетание цветов красивое, но депрессивное — неудивительно, что мужик не в себе. Арсений нащупывает в кармане газовый баллончик, подцепляет ногтем край пластикового колпачка. Они идут по широкому коридору в комнату с закрытой дверью. Изнутри что-то скребётся. Истошные вопли издавали две совы, большие, красивые птицы: Антону одну даже дали погладить, на этом моменте он, как Арсению показалось, окончательно запутался в происходящем. Арсений сов раньше никогда не видел и не слышал, но представлял себе только как они ухают в глуши ночного леса. А эти две дрались из-за мягкой плюшевой крысы. — Слышали когда-нибудь про случаи, когда родители маленьких детей раздают в самолетах беруши? Арсений качает головой, Антон кивает, поясняя Арсению: — Чтобы плач не мешал спать, да, это очень заботливо с их стороны. — У меня сестра в больницу легла на операцию, вот, взял к себе, — рассказывает Алексей, держа на вытянутой руке сипуху, — они умные, только не очень понимают, что можно в рот тянуть. А ещё не понимают, что я кормлю их одинаково и сбалансировано, и голодными вы, — он смотрит то на одну птицу, то на другую, — быть не должны. — А что с берушами? — В почтовый ящик положил всем, вместе с запиской, — он явно смущён недоразумением и обещает извиниться перед соседкой снизу лично. Когда за ними закрывается дверь подъезда, Арсений садится на корточки, закрывает лицо ладонями и смеётся высоко, чуть не до истерики. Становится плевать, даже если два смеющихся (Антон не выдерживает следом) полицейских привлекают внимание. Отсмеявшись, они идут к машине. Антон замирает: — А прикинь, если там и правда было бы что-то потустороннее? — Пиздец, — выдыхает Арсений. — Пиздец. Они вспоминают про спор (с подачи Арсения, конечно, потому что Антон начинает уходить в себя) и решают, что, раз Арсений был ближе к сути, то он и выиграл. Арсений же решает, что на триста рублей можно купить шавермы. ** Если бы Антон вёл отчетность о вызовах в бумажном виде, то у них получилась бы своя собственная версия мема с двумя книгами: в толстенной книге высотой Арсению по пояс были бы случаи, в которых фигурирует скрипящий пол, в стандартном издании — всё остальное. Они уже успели: разобрать и перестелить пол («Да, боюсь, это единственный выход, понимаете, духи успели напитать его своей тёмной энергией»), заменить часть досок без согласия хозяйки (когда она пришла без звонка, повреждённый участок пришлось накрывать простынёй с нарисованной пентаграммой и изображать обряд изгнания), дотошному клиенту-мужчине Антон показал каждый деревянный колышек, который они собирались поместить между лагами и половицами для усиления сцепки (разумеется, для борьбы с духами Арсений разрисовал их символами; с его почерком вышло что-то, что наоборот было способно хтонь призывать, но мужик от них пришел в благоговейный трепет). У Арсения в этой работе функции были больше вспомогательные, а первая часть работы – поиск скрипов, нравилась ему больше всего. Потому что в абсолютной тишине, представляя себе в голове мелодию, он переступал по половицам, чуть пританцовывал, пока не находил очередное место, где со временем доска прогнулась или ссохлась и стала шире щель, от чего и стал слышен скрип. Он наступает на половицу, которая была чуть выше остальных — вот оно, то самое место. Антон молчит. Арсений наступает сильнее, покачивает ногой. — Скрипит же? — он поворачивается на Антона, который стоит в нескольких шагах и помечает места неприятных звуков кусочками изоленты. Антон взгляд отводит тут же, отвечает чуть хрипло: — Да, скрипит, сейчас отмечу. Арсений кивает и идёт по коридору дальше: у него получается что-то вроде игры «змейка», потому что каждую доску он проходит от начала и до конца. Антон решает, что можно обойтись даже без подъема досок: просто проложить льняным шнуром и покрасить его в цвет остального пола. По легенде, придуманной Арсением, шнур не из строительного супермаркета за МКАДом, а из Владимирского монастыря, окроплён святой водой. Арсений берёт верёвку и клей в руки, встаёт на колени и наклоняется. Антон нависает над его плечом: — Вот, так, давай. Нежно, аккуратно, прямо внутрь, да, не бойся… И пальцами нажми, да, вот так. Сильнее надави. Пытка. Антон аккуратно отстраняет его руки, проверяет, плотно ли встала доска. Арсений о плотности пытается не думать. ** — Арс. Антон зашел на кухню, чтобы щёлкнуть чайником; Арсений, уже привычно, сидел на стуле, вытянув ноги на подставленный рядом табурет. На бедрах у него мерно жужжал ноутбук. — М? — А у тебя всё в порядке дома? — Чего? — Арсений отрывается от заполнения таблицы, куда вносил расшифровку их беседы с заказчицей — клиентов становится больше, и в придуманных легендах сложно было бы не путаться без системы. — Ну. Ты просто сидишь тут вечерами, а не общаешься с родителями например... это не очень нормально, нет? — Антон напряженно всматривается в лицо Арсения, надеясь уловить перемены в его настроении. — Мои родители в Омске, — Арс пожимает плечами, — я же говорил, что с соседом снимаю? — А, — Антон тушуется, начинает шуршать чайными пакетиками. Ему неловко, и он сам не сможет сказать, в чем дело: в забытом факте или в не очень вписывающейся в рамки их трудовых отношений попытке позаботиться. Арсений отставляет ноутбук на стол, подходит сбоку и заглядывает Антону в лицо. Пока Антон пытается понять, что он задумал, Арсений шепчет томно, с придыханием: — Почему ты не думаешь, что я здесь из-за тебя? — и закусывает губу; он манерность в абсолют возводит, чтобы было смешнее, но сказанное перестает казаться хорошей идеей сразу, потому что Антон воспринимает слова всерьёз и хмурится, отступая в сторону. — Не надо, Арсений. Арсений подбирается тоже, перестаёт улыбаться, ждет хлесткого «я не такой», но слышит: — Я твой начальник, так что флирт оставь на свободное от работы время, ладно? Арсений кивает. Очень важным кажется, что Антон не сказал ничего оскорбительного. Он возвращается к столу, снимает с паузы диктофонную запись. Выходя из кухни, Антон ставит на стол кружку с чёрным чаем, так, чтобы Арсений дотянулся, не вставая. ** Арсений вертит в руках маленькую черную камеру, которую только что вынул из-под вентиляционной решётки. Антон стоит на табуретке и пытается дотянуться до потолка: нужно проверить датчик дыма. — Давай заведем канал на ютубе? Табуретка опасно кренится, встаёт на две ножки, и Арсений дёргается в сторону Антона, но тот успевает переместить вес на обе ноги — и четыре деревянные ножки встают ровно. У него во взгляде осуждение, а Арсений, вообще-то, ничего такого в виду не имел. История с этими камерами получается прямо отвратительная, с моралью, что если вам мерещатся чужие взгляды — они вполне могут иметь место быть, даже если в квартире вы одни. И дело тут не в призраках. Бывают ли люди вообще одни в эту дивную эпоху цифровизации? Храни боги ноутбуки с камерами, которые встроены в клавиши на клавиатуре, и людей, которые пишут гайды по обнаружению скрытых камер. — Нет. — В Тиктоке? — Хуетоке, — Антон снимает белую крышку с устройства, просвечивает сначала её, а потом рассматривает сам прибор, хмурится. — Не груби, это портит атмосферу в рабочем коллективе. — Чтобы коллектив был рабочий, ты должен перестать трепаться и начать работать, — Антон подцепляет маленький металлический квадратик, который начал бликовать чёрной горошинкой глазка под светом фонарика, и показывает его Арсению, подсвечивая пальцы фонариком. Тот кивает. — Я работаю, я предлагаю идеи для развития твоего личного бренда, слышал про такое? У Антона взгляды выразительные очень, поэтому Арсений вздыхает драматично и наклоняется у розетки, светя внутрь. Следующий взгляд Антона он не замечает. ** Арсению в его квартире делать нечего: забивать информацию о клиентах он может удалённо, на балконе он уже прибрался, необходимости делать новый инвентарь для инсценировок паранормальной активности тоже нет. Но Арсений — есть. Он каждый раз говорит «А что если срочный вызов? Как ты без медиума». Арсению в его квартире делать нечего, они оба об этом знают, но молчат. Антон не собирался с ним даже дружить: просто потому что они босс и подчиненный, и он не уверен, как долго сможет выдерживать субординацию, хотя Арсений просто есть. Ходит рядом в униформе, в синем строительном комбинезоне и растянутой футболке; кроет матом в ответ; отшучивается; забалтывает клиенток; абсолютно отвратительно пилит деревянные доски, невозможно очаровательно улыбается. Они невольно сближаются, снова и снова оказываясь в четырех стенах: от бытовых решений вроде музыки на фон, не раздражающей обоих, они приходят к тому, что Антон начинает интересоваться Арсением всерьёз, слушает внимательнее. Арсений рассказывает о Серёже, о любимых фильмах, о режиме тренировок, об учёбе. Антон запоминает, что Арсу нравится. Вот и сейчас — делает ему черный кофе в дрип-пакете, думая, не купить ли турку, и спрашивает через плечо: — А сегодня чего дома не сидится? — Сереже не нравится, когда я хожу на заднем плане. В чате спрашивать начинают, что за красавчик ходит. — Это он тебе так сказал? — Антон улыбается, но Арсений чувствует в этом не подъеб, а какой-то легкий намёк, задумывается. Антон продолжает шуршать по кухне, ставя воду на макароны или пельмени. Ужинать вместе Арсу он пока не предлагает. Арсений понимает, что и правда реже говорить с Сережей стал, а стримы его и вовсе ни разу не смотрел, друг называется. Арсений открывает главную страницу сайта, и ему сразу открывается трансляция из топа: пятьдесят три тысячи человек смотрят стрим из американской тюрьмы. На экране столовая и заключенные в оранжевой форме. По следующим ссылкам играют в Доту, Геншин, Героев меча и магии, смотрят на то, как стримеры смотрят тикток... Арсений листает их друг за другом и ловит себя на осуждении, которое правильным не кажется: каждый убивает свободные вечера, как хочет. Серёжин ник Арсений знает — когда он его придумал, то поставил сразу же в качестве логина в телеграме и в наименовании страницы во вконтакте (настолько давно это было). И видит, что на нём запущена трансляция. Его смотрит семьдесят восемь человек, ой, нет, уже семьдесят. Серёжа играет в World of Warcraft — Арсений про игру наслышан, даже заводил себе аккаунт, но привыкнуть к управлению персонажем не смог. Ему больше понравились книги — Серёжа покупал себе несколько подарочных изданий. Серёжа никак не комментирует игру, но, кажется, злится: Арсений по дымке и характерному зеленоватому оттенку на экране понимает, что его персонаж погиб, и Серёжа, кажется, не может попасть обратно в своё тело — оно застряло в текстурах. Серёжа улыбается натянуто, благодарит (зрителей осталось тридцать два) за уделенное время и отключается. Арсений хмурится, закрывая ноутбук. Ему до дома ехать больше часа, и он думает, кажется, вечность; с одной стороны — Серёжа не просил его совета и даже не жаловался, держа хвост пистолетом, с другой, наверняка, переживал. Арсений уважал его идею делать вид, что всё получается, потому что тогда точно получится, но всерьёз начал переживать. Серёжа не встречает и даже не отзывается, что объясняется наушниками. Арсений подходит ближе, выкладывает на стол банку и пачку чипсов. У него в руках еще кроличьи уши, мягкие такие, на ободке — купил в подземном переходе. Они склеены не супер, зато серые. Серёжа двигает к себе банку и чипсы, тут же шуршит, вскрывая пачку. — Тебя повысили? — он смотрит на руки Арсения, на прозрачный пакет. — Это тоже мне? — Да. Я хотел поговорить... Сережа даже жевать перестаёт. — Съезжаешь? — у него в голосе столько грусти, что Арсению становится очень-очень стыдно. Отвлекаясь от собственных проблем, он провалился в новое увлечение (и Антона) слишком сильно. — Дурак, что ли? Не настолько повысили, — Серёжа продолжает смотреть с укоризной, пока Арсений разрывает руками пакет. Он вынимает уши, и за них зацепляется хвостик на резинке. Маленький, чуть больше помпона на зимней шапке Арсения. — Вот. — Ты ограбил секс-ларёк? — уши Серёжа берёт, даже надевает. В руках он мнёт серый хвостик, — это я не надену, понял? Он разворачивается и идет ставить чайник, пока Арсений пытается подобрать слова. И даже то, что в разговоре с Серёжей их приходится подбирать, ощущается как что-то сильно неправильное, отдающее тянущей тревогой под рёбрами. Говорить с чуть сгорбленной Сережиной спиной проще, и Арсений, не сводя взгляда с небольшой дырочки на спине, начинает: — Я посмотрел стрим. Не знаю, можно ли было посмотреть, но мне захотелось... и я подумал, что тебе нужна фишка? — И ты решил, что мне нужны уши? В моменте это казалось забавным, потому что: — Они серые, ты — Серый. Сережа смотрит на него, как на долбоеба. А потом улыбается. Тупо, но смешно же. Они едят чипсы, и Серёжа показывает, какие каналы на твиче ему нравятся. Сережа смущается, когда признаётся, что не рассказывал просто потому, что боялся показаться нелепым — такое несерьезное дело, как стримы, и то не пошло. — Серёнь. Что ты говоришь, когда опаздываешь? — Что я не опаздываю, а прихожу в своём темпе. — Вот, и тут тоже так будет. Обязательно, — Арсений улыбается ему искренне абсолютно, потому что даже если от твича в глазах рябит, он точно разберется, как переименовать аккаунт и скинуть Серёже пару донатов — может, он напишет, что Серёжа красивый, или предложит ему сделать ASMR-стрим, или рассказать шутку; Серёжа замечательный, и Арсений уверен, что о нём обязательно услышат. ** [Арсений, 02:21] А что ты на это скажешь? [ссылка] Это тикток, в котором диктор серьёзно и невозмутимо спрашивает у зрителей: «Если привидений не существует, то что это?» В кадре бассейн с деревянным настилом. Под тревожную музыку в кадр вбегает это — золотистый ретривер, накрытый белой простынёй с прорезями для глаз. Личная жизнь Антона остается туманной: он рассказывает о себе очень мало, и, в целом, Арсений этого и не ждёт, позволяя ему хранить свои секреты. Но в ответ на скинутый тикток спустя пару минут приходит другой ролик, с выполнением профессионального макияжа. И речь не о красивых смоки, а о полном перевоплощении — половину лица девушка гримирует под мужское. Никаких других сообщений он не присылает, просто выходит из сети. Арсений еще с полчаса листает ленту, снова и снова думая, что это было. За последний месяц это не первый раз, когда он думает об Антоне перед сном, потому что ему вспоминаются моменты из рабочих будней, как Антон смеялся, да даже как просто стоял рядом — Арсений слаб перед разницей в росте. На следующий день Антон звонит и объясняет, что хочет, чтобы Арс его накрасил, мол, нужно изменить его внешность — не сильно, но чтобы он был менее симпатичным. Арс думает, что это не объясняет ничего вообще, а ещё — что нужно изменить много, чтобы Антон стал менее привлекательным. У него в наборе старого грима, оставшегося со школьных времён, не так много цветов, но ещё есть карандаш для бровей, которым он иногда пользуется сам, и секретное оружие против сексуальности — накладные усы. Антон выглядит взбудораженным, когда говорит: — Хочу что-нибудь... что-нибудь этакое! Арсений заинтригован настолько, что по началу не волнуется даже: жирно красит брови, залезает скульптором на щёки, чтобы те начали казаться более рыхлыми, тонким карандашом прорисовывает волоски на переносице. Антон послушно поднимает и опускает взгляд, но большую часть времени — просто смотрит прямо на него. Это нервирует. Арсений чувствует, как ему становится жарче. Усы на клейком слое, но Арсений дополнительно промазывает их клеем для ресниц (и для страз — в особых случаях Арс любит блистать), и накладывает их над верхней губой Антона. Арсений придерживает Антона за подбородок, пока проводит подушечкой большого пальца над его губой, прижимая усы плотнее. Если Антон чуть двинет головой вверх — Арсений будет касаться уже его губ. Арсений делает глубокий вдох и внимательно смотрит на усы. Он проводит по и против линии роста искусственных волос, распушая их. Забавные такие. Арсению жизненно необходимо что-нибудь сказать или хотя бы отпустить подбородок Антона, потому что пальцами он чувствует теплую мочку его уха, немного пробивающейся щетины, и ниже — пульс, и от этого его ведёт. Отпускать совсем и не хочется. — Шаст, — Арсений слышит голос, который ему не знаком. Он звучит глухо, словно через толстое стекло или закрытую дверь. Не контролируя себя, Арсений повторяет: — Шаст? Антон поднимает голову выше, размыкает губы, чтобы отозваться — и Арсений чувствует это, потому что его большой палец между губ Антона — насколько неловко будет, если у него встанет сейчас? поверит ли Антон, что Арсению очень нравятся широкие брови и накладные усы? Антон не только поднял голову, он смотрит теперь прямо ему в глаза. Смотрит и сглатывает. У Арсения нет идей. — Мне кажется, я слышу призраков. Антон моргает и отстраняется от Арсовых рук, никак не комментирует произошедшее и цепляется за, в этой ситуации, конечно, самое главное: — В каком смысле слышишь? — И вижу. — И видишь. Антон улыбается: — А эти призраки, они с нами сейчас в одной комнате? Антон отходит, закрывает лицо ладонями, молчит. Арсений видит, как плечи Антона приподнимаются от глубоких вдохов, и аккуратно опускает руку ему на плечо, мягко поглаживая. Антон оборачивается почти сразу. Он напуган, смотрит на Арсения с надеждой, но Арс может только покачать головой на неозвученный вопрос. Антон чертыхается. Он хочет Арсу верить, он ему доверяет уже — но не хочет не то что верить в его слова, да даже знать о реальности потустороннего. Антон бросает взгляд на часы на стене. Вздыхает, садится на диван, кивает Арсению на место рядом. — Не переживай, это не более чем на десять минут, — Арсений пытается Антона расслабить, но не помогает: мужчина сидит прямо и проворачивает по кругу кольца на безымянном и мизинце. Арсений рассказывает всё, что было: про кота, про смех, про ощущение холода, про усиливающуюся интуицию, про странные успехи в учёбе: — Всё так совпало, ну так не бывает просто, понимаешь? Антон головой качает, охает протяжно, откидывая голову назад, на диванные подушки. — Я ведь этого всего до жути боюсь. С детства. Интерес к пугающим вещам Арсения не удивляет: — Предупрежден — значит вооружен? — Типо того, — Антон поднимается, — Ну и раньше такого не было, — «до тебя, Арсений» он конечно не говорит, но Арс всё равно чувствует вину, — пока лично призрака не увижу, не поверю. Может, тебе поспать побольше, а? Арс вздыхает. Он и сам надеется, что ему всё это кажется. Про причины перевоплощения Антон молчит до самого вечера; вызов не примечательный, WD-40, визитка, чтение заклинания и дежурные улыбки (Арсений шутит про санитаров в лифте, Антон улыбается, но смотрит осуждающе). — А это-то всё, оно зачем было? — Ну-у, ради одной дамы, из этого подъезда, — Антон смотрит хитро, держит интригу, — приезжал сюда в прошлом году, а клиентка потом названивала ещё пару месяцев. Я подумал, если встретимся, не узнает. Или решит, что я кукухой поехал от вредной работы. Арсений угукает. Да, за такую работу точно полагается молоко по талонам. Антон смотрит на него с беспокойством, словно Арс в любой момент может упасть в обморок или замертво, или впасть в транс, так, что глаза закатятся внутрь черепа, его поднимет в воздух и начнёт трясти, или он начнёт в этот момент вещать чужим голосом ужасные пророчества, или захватившая его сущность окажется кровожадным монстром-потрошителем... версий у Антона множество, и основаны они на массовой культуре и порожденных ей ночных кошмарах. Но ничего не происходит, словно рассказав Антону, Арсений избавился не только от тяжести на сердце, но и от своего дара. Или проклятья. Возможно, проклятого дара. Арсений не определился. ** [Антон, 10:31] Щукинское театральное, значит? [ссылка] Ссылка ведет на ютуб, и Арсений может сколько угодно надеяться, что, кликнув на нее, увидит запись со спектакля, который они ставили прошлой весной — там у видео только название, ничего про вуз и специальность не понять. Но это, конечно, новостной сюжет. Он стоит с микрофоном, на ветрозащите которого и в правом верхнем углу ролика плашка «Россия. Культура». Несколько секунд спустя снизу появляется и титр на фирменной подложке, с ёмким: «Арсений Попов, корреспондент». Статус контакта Антона в тг меняется на «был в сети недавно», а серые галочки на сообщениях Арсения не меняют цвет.